В некотором царстве, в некотором государстве, на самой дальней восточной опушке сказочного леса жила-была Колдунья. Никто о ней не знал ничего, кроме того, что она колдунья, и то знали только потому, что она сама призналась. Конечно, ей все поверили. Во-первых, потому, что похожа. Во-вторых, в сказочном лесу был такой обычай: кем хочешь назовись, хоть Биллом Гейтсом, хоть Тутанхамоном, хоть Трамваем Гавриловичем, — никто не удивится, потому что и не такие имена слыхивали. А в третьих, просто красивое имя, не какой-нибудь Трамвай Гаврилович.
Колдунья жила тихо и незаметно, в общих собраниях почти никогда не участвовала, на корпоративных шабашах почти никогда не появлялась, особое мнение по любому поводу высказывать не спешила. Но как-то так получилось, что знали о ней все. Главное — никто ничего не знал! Но все знали, что Колдунья — настоящая колдунья. Этот факт сомнению не подвергался никем и никогда. Может быть, потому, что для леса она выбирала действительно сказочные растения, мало кто такие находил и в лес пересаживал. Ясно же, что без колдовства в наше время невозможно из сотен тысяч самых разных зеленых насаждений безошибочно выбрать именно сказочные. Даже, можно сказать, волшебные. Значит — колдунья.
И еще колдовская сущность Колдуньи проявлялась в том, что она умела создавать видимости. Это такие картины… Нет, не совсем картины. Это такие отражения… Нет, не то, чтобы отражения, а изображения отражений картин… Вернее — воображение отражений. Еще вернее — изображения отражений воображения. В конце концов, можно сказать, что картины. А можно и не говорить. Потому что кто не видел — тому словами не объяснишь. А тому, кто видел, словами ничего объяснять не надо, тот, кто видел, и без слов все поймет.
Вот! Вот суть видимостей, которые создавала Колдунья: все было понятно без слов. Например, идет какой-нибудь умный разговор, и до того этот разговор умный, что все его участники сказали все слова, которые знают, а смысл все никак не проясняется. И тут Колдунья как бы между прочим и даже вроде бы шутя показывает изображение отражения воображения этого безнадежно умного разговора, и все сразу видят: так вот же он, смысл! Вот она, видимость умного разговора!
Или, например, начинают ссориться Билл Гейтс с Трамваем Гавриловичем. И с таким увлечением они ссорятся, что в пылу противостояния очень скоро забывают причину. Свидетели, конечно, пытаются им напомнить, но и свидетели тоже давно забыли, чего именно не поделили Билл Гейтс с Трамваем Гавриловичем. И тут Колдунья показывает видимость причины ссоры, и все, даже Билл Гейтс с Трамваем Гавриловичем понимают: действительно, видимость. И ссориться дальше становится уже смешно и даже неприлично.
Некоторые, увидев изображение отражений собственного воображения, даже пытались обидеться на Колдунью. Но, логически рассуждая, на что было обижаться-то? Она никому грубого слова ни разу не сказала, а на отражение собственного воображения обижаться — это примерно то же самое, что обижаться на самого себя.
Некоторые пытались подражать Колдунье, время от времени вместо слов показывая какие-то картинки. Но сразу было ясно: картинки эти показывают потому, что просто слов не хватает, вот и пытаются создать видимость понимания.
А некоторые очень, очень ценили редкий талант Колдуньи, старались с ней познакомиться, подружиться, может быть, и еще что-нибудь… Ну, мало ли.
Колдунья была со всеми одинаково приветлива. Не то, чтобы всех привечала, а немножко вроде бы на расстоянии, вроде бы слегка издалека, — но, однако, неизменно приветлива. А если кто-то сильно смелый пытался сократить дистанцию, так Колдунья тут же создавала видимость взаимной симпатии, душевного родства и даже возможных перспектив. Кто-то сильно смелый сразу начинал распускать хвост, по секрету признавался, что он настоящий полковник, и даже намекал, что в своем царстве-государстве он как минимум Иван-царевич, при том — совершенно не женат. Колдунья в ответ создавала видимость изображения отражения уважения и восхищения, и тогда сильно смелый допускал роковую ошибку: нечаянно забывал, что Колдунья — действительно колдунья, настоящая. А с настоящей колдуньей никто, будь он даже сильно смелым, или даже настоящим полковником, иди даже Иваном-царевичем, фамильярничать не станет. Если он вменяемый, конечно. Но вменяемые Иваны-царевичи — вид настолько редкий, что их даже в Красную книгу не занесли, потому что не нашли ни одного экземпляра, которого можно было бы сфотографировать, изучить и описать технико-эксплуатационные характеристики. Следовательно, вид настолько редкий, что вообще не бывает. Так что, логически рассуждая, можно придти к неутешительному выводу: любой, сильно смелый настолько, чтобы фамильярничать с самой Колдуньей, — не адекватный Иван-царевич, а рядовой Иванушка-дурачок. А с Иванушками-дурачками, как доказано наукой, настоящая колдунья поступает согласно собственному статусу и исходя из аппетита на данный конкретный момент. Так что судьбе Иванушек-дурачков, по каким-то таинственным причинам решивших, что они смогут притвориться перед Колдуньей Иванами-царевичами, завидовать нет никаких уважительных причин.
Но Иванушки-дурачки называются дурачками не по наглому волюнтаризму или недостатку благородного воспитания у назывателей, а исключительно по объективным причинам. Самая объективная из этих причин — это уверенность Иванушек-дурачков в том, что все остальные гораздо глупее, чем они. Нет, если не лезть на рожон, так такая уверенность даже помогает иногда чувствовать себя полноценной личностью. Но Иванушки-дурачки как раз тем и знамениты, что не лезть на рожон они не могут. Просто не в состоянии. Их хлебом не корми, только дай на рожон слазать. Потому что каждый Иванушка-дурачок в глубине души подозревает, что на самом-то деле он червь дрожащий, вот почему особенно громко и настаивает на том, что имеет право. В том числе — право на внимание, уважение и обожание всех без исключения, даже колдуний. Всех без исключение такое жизненное кредо Иванушек-дурачков невыразимо раздражало. А нашу Колдунью — забавило. Как только очередной Иван начинал прикидываться перед нею царевичем, так она тут же и создавала свои видимости — то внимания, то понимания, а то и вовсе восторга. И не было случая, чтобы хоть один Иван-дурак при таком раскладе не уверился бы в собственной значительности и неотразимости. А первое, что делает уверенный в своей значительности и неотразимости Иван-дурак, — он начинает командовать. Это Колдуньей-то! Вот уж, действительно, дурак.
Вот с того самого момента, как Иванушки-дурачки озвучивали перед Колдуньей тезис «имею право», их судьба была решена. Иванушкины косточки находили потом археологи в самых неожиданных местах — скорее всего, в местах пикников на лоне природы, которые Колдунья очень любила.
А те Иваны, которые оказывались не такими дураками, чтобы говорить, что право имеют, по сей день живут и здравствуют. Более того — еще и дружат с Колдуньей, что помимо явного уважения и скрытой зависти окружающих приносит им массу всяческих польз. Ну, это объяснять как раз не надо, каждый понимает, что иметь в друзьях настоящую Колдунью — это реальный шанс не оставить свой красивый скелет на Лысой Горе. Как минимум.
Но вот ведь какая незадача: любой Иван, будь он хоть семи пядей во лбу, когда-нибудь обязательно додумывается до того рокового тезиса Иванушек-дурачков: «право имею». А у Колдуньи на этот случай в запасе множество любимых мест для пикников на лоне природы.
Так что не получается никакого хеппи энда, особенно для одной из сторон.