1

Заря была студеной. Солнце уже взошло, но еще не грело. Абигейл была в доме одна. Заворачиваясь плотнее в пуховик, она вспомнила, что наступил долгожданный день: в Филадельфии Джон готовится к решающему моменту передачи власти — к инаугурации, как стали называть газеты предстоящую 4 марта 1797 года церемонию. Джон Адамс отказался от кареты, запряженной шестеркой лошадей, в которой ехал президент Вашингтон к месту принесения присяги. К залу Конгресса его доставит собственная карета, запряженная двумя лошадьми; он наденет сюртук перламутрового цвета, специально сшитый по этому случаю, при кортике и кокарде. Присягнув, произнесет речь о том, что принимает на себя обязанности президента, и возвратится в гостиницу «Фрэнсис». Насколько ей известно, празднований не будет: ни приемов, ни чая, ни обеда, ни парада, ни фейерверка. Филадельфийские торговцы дали в амфитеатре «Рикеттс» прощальный обед в честь президента Вашингтона. Возможно, они пригласили Джона на правах гостя. Но не будет никакой акции, в которой второй президент Соединенных Штатов выступал бы в роли хозяина или же принимал приветствия как новый руководитель американского народа. Не будет ни ликующей толпы, ни колоколов, ни веселых празднеств, как восемь лет назад, когда отмечали приезд генерала Вашингтона в Нью-Йорк в качестве первого президента.

Джон будет совсем одиноким. Вернется в гостиницу, станет лечить свою простуду отваром ревеня и каломелью, по ее рекомендации, растопит в спальне камин, заберется в постель, чтобы написать письма и почитать на ночь, а затем попытается заснуть. Таков образ жизни Новой Англии.

Следовало ли ей быть в Филадельфии рядом с мужем в этот праздничный день? Они не могли въехать в особняк президента, там все еще живет семья Вашингтона; но можно было бы поселиться в гостинице «Фрэнсис» и устроить там прием, угостить собравшихся ромовым пуншем и кексами.

Мысленно возвращаясь в прошлое, Абигейл попыталась понять, почему она не в Филадельфии. Первая причина — временная близость выборов. В январе она получила неофициальное известие, что Джон Адамс станет президентом. Однако если голоса выборщиков от штата Вермонт будут исключены под формальными предлогами, то Джефферсон может выиграть выборы большинством в один голос. В феврале сенат Соединенных Штатов подсчитал голоса, но сведения о результатах дошли до нее в Куинси лишь через неделю.

Следовало ли ей немедленно выехать? К концу месяца она могла бы добраться до Филадельфии. Но она еще не настроилась на переезд в Филадельфию на постоянное жительство. Погода была скверной, после суровой зимы дороги превратились в сплошные колдобины. Она не завершила заключение контрактов с Френчем и Бурреллом, работавшими на двух других фермах. Коттону Тафтсу нездоровилось, Питер уклонялся. Было некому доверить ферму в Писфидде.

Одной из более серьезных сдерживавших ее причин было состояние особняка президента. Он обветшал, не выдержав еженедельного наплыва сотен гостей. Ковры вытерлись, обивка диванов истерлась, ножки стульев, кресел и столы были поцарапаны, обои в пятнах, посуда побита. Семья Вашингтона была вынуждена несколько раз менять посуду.

Возвращаясь в Маунт-Вернон, Вашингтон забирал с собой немногие личные вещи, а остальные ставил на продажу с молотка. Необходимый ремонт, меблировка ложились на плечи Джона — его преемника. В любом случае президент и Конгресс должны переехать в Вашингтон-Сити к концу 1800 года.

Чего ждут от вступающего в должность нового президента? Чтобы привести в надлежащее состояние особняк, потребуются тысячи долларов. Выложит ли Адамс деньги из собственного кармана, как это часто делал президент Вашингтон? По оценкам Абигейл, пришлось бы израсходовать около десяти — двадцати тысяч долларов, чтобы резиденция была красивой, достойной уровня президента. Для этого им пришлось бы продать большую часть семейной собственности. Но если они вложат свои средства в здание, которое придется покинуть через три года, то останется лишь ограниченный резерв для оплаты расходов, связанных с должностью президента: ведь надо выплатить три тысячи в год за аренду дома, к этому добавляются стоимость новой кареты и лошадей для участия в государственных церемониях, плата прислуге, секретарям, содержание управления главного исполнительного лица. Проведение приемов. Нужны значительнее личные средства для продолжения красивой традиции, заложенной Джорджем и Мартой Вашингтон.

Джон Адамс не счел нужным сказать своей жене, что они не могут въехать в особняк президента на таких условиях, но в подробных письмах просил проявить терпение, подождать решения Конгресса, выдержать вынужденную разлуку. Если Конгресс не проявит заботы о доме президента, семья Адамс не въедет в него. Не поселится она и в меньшем по размеру доме, ибо это явилось бы ударом по престижу института президентства. Джон останется в гостинице, Абигейл — в Писфилде, найдет себе помощников на время весенних полевых работ, позаботится о своей молочной ферме и остальной собственности, а Джон будет трудиться в интересах нации. Старый состав Конгресса распускается после инаугурации, а новый соберется лишь следующей зимой. Джон приедет домой в июне, поможет семье убрать урожай и будет выполнять президентские обязанности в своей библиотеке.

Это было разумное решение.

Абигейл встала, прошла в соседнюю комнату, где хранились ее платья, Пробила тонкую корочку льда, образовавшуюся в умывальнике, умылась и расчесала свои волосы перед зеркалом. Увидев свое лицо в зеркале, она поняла, что оно отличалось от того, какое рассматривала в пасторском доме в Уэймауте. В семнадцать лет черты лица были правильными: высокий, красивых очертаний лоб сочетался с выпуклыми скулами, с нежным овалом нижней части лица и выразительным подбородком. Ныне же на ее лице была печать тридцати пяти минувших лет, губы стали у же, щеки впали, подчеркивая величину носа.

Вот, подумала она не без издевки, лицо «работяги». Именно так одна балтиморская газета оценила Джона Адамса. Он дал ей свое определение: «Работяга — это крепкая, выносливая, трудолюбивая коренастая лошадка, что упрямо работает и довольствуется малым. Очень полезна своему хозяину при скромных расходах». «Такое описание подходит нам обоим», — подумала она про себя.

Абигейл уложила несколько локонов на лоб, надела теплое платье, грубые сапоги, набросила на голову шерстяную шаль и отправилась по снегу к дому Питера навестить мать Джона и поздравить ее.

Миссис Холл облачилась в свое лучшее темно-синее платье с кружевным воротником и манжетами, ее голову украшал кружевной капор. Оставалась всего одна неделя до ее восьмидесятивосьмилетия, но ее походка была по-прежнему упругой, а морщинистое лицо расплывалось в улыбке.

— Мама, ты знаешь, что стала второй американской женщиной — матерью президента?

— Это кровь Бойлстонов. Она всегда устремляется вверх! Корни Джона были ближе к моей стороне.

— Отдохни, сегодня в полдень тебе придется прийти на чай с леди нашего города.

В полдень, когда в Филадельфии Джон приносил присягу, Абигейл сидела в его библиотеке, переплетя пальцы рук на коленях. Еще не пробудившаяся от зимней спячки окрестность хранила тишину. Она радовалась тому, что завершилась кампания, каждый шаг в которой был отвратителен, что Джон выиграл… а это было так важно для его самолюбия. Обвинения с обеих сторон носили оскорбительный характер. Она должна была признать справедливости ради, что больше всех пришлось страдать Томасу Джефферсону. Республиканцы приняли поражение с достоинством, помогали в подготовке передачи власти.

В стороне от политики («Как может жена Джона Адамса отодвинуть политику в сторону?» — спрашивала она себя с усмешкой) три месяца разлуки прошли спокойно. Абигейл жила как бы в подвешенном состоянии, без тревог и внешнего давления; вставала поздно, проводила время за чаем со своей сестрой Мэри или друзьями-соседями. Луиза приносила ей в гостиную поднос с легким ужином, который она съедала перед горящим камином, затем рано ложилась спать с «девственницей» грелкой, наполненной кипящей водой и обернутой фланелью, которая была «компаньонкой» Джона, когда он спал в одиночестве. Немного почитав перед сном, Абигейл быстро засыпала.

После почти трех лет службы в Гааге Джон Куинси был назначен президентом Вашингтоном на пост полномочного посланника в Португалии с двойным окладом. Он готовился к поездке в Лондон, где должен был жениться на Луизе Джонсон. Джон Куинси начал ухаживать за Луизой осенью 1795 года, когда его послали в Лондон для участия в обмене ратификационными грамотами по «договору Джея». Все говорило за то, что Луиза станет превосходной женой. Томми изучал французский язык и наслаждался своим европейским опытом, работая в качестве секретаря Джона. Клиентура Чарли в Нью-Йорке умножалась.

Но сегодня в полдень Абигейл станет женой президента Союза Американских Штатов. Скоро ей предложат занять место Марты Вашингтон, стать «первой в Риме».

2

Филадельфийское общество и члены правительства настаивали, чтобы президент Адамс поселился в президентском особняке. Выехав 9 марта из этого дома, Вашингтон оставил старую мебель, достаточную для «холостяцкого зала» — пары комнат, служивших Джону офисом и спальней. В интервале между отъездом Вашингтона и приездом Джона 21 марта дом оказался на попечении прислуги. Джон писал не без душевной боли:

«Вчера я впервые ночевал в нашем новом доме. Что за зрелище! Нет кресла, в котором можно было бы сидеть. Кровать и постельное белье в жалком состоянии. Дом был притоном неслыханных скандальных пьянок и разврата слуг».

У Абигейл тоже были свои неприятности. Вторично приходил сборщик налогов, пытаясь получить от нее двести одиннадцать долларов.

— Я не могу заплатить, — сказала она, — выплачу в течение месяца.

— Если вы не можете, миссис президент, то кто может?

Абигейл поднялась, подошла к письменному столу Джона. На нем лежала банкнота в один доллар — вся ее наличность.

Она заняла четыреста долларов у друга, генерала Линкольна, дав ему расписку. Работавший на старой ферме Адамсов мистер Френч требовал, чтобы Абигейл купила ему подстилку для вола. Буррелл отказывался засеять недавно приобретенную Адамсами ферму Тейер, если она не даст ему пару волов и телегу… Абигейл спрашивала себя, неужели у Джона такие же трудности с обеспечением ведомств? Он писал: «Мои расходы так велики, что моя первая зарплата за квартал не покроет и половины».

Их планы приобрели особое значение, когда президент Адамс заявил, что вновь избранный Конгресс должен собраться в мае, чтобы «обсудить и определить меры, которые, по мнению членов Конгресса, отвечают безопасности и благосостоянию Соединенных Штатов». Причина объявления президентом чрезвычайного положения вызывалась реальной угрозой войны с Францией, которая отказалась принять американского посланника Чарлза Котсуорта Пинкни, оскорбила его и грозила арестовать, а также захватывала американские суда в Вест-Индии. Джон считал, что Конгресс обязан разделить с ним ответственность в решении деликатного вопроса. Таким образом, отпала возможность его возвращения на ферму летом; была опасность, что он задержится в Филадельфии на весь год.

Уходивший в отставку Конгресс в последний день перед инаугурацией ассигновал четырнадцать тысяч долларов на ремонт и меблировку дома президента. Это позволило Джону приобрести новую мебель. Миссис Отис, жена секретаря сената, долгое время занимавшего этот пост, отобрала основной комплект обеденной посуды, изделий из стекла, столового белья, кухонного оборудования.

Джон писал:

«Необходимо сделать столько, чтобы обставить дом, и мне в этом деле требуется твой совет, да и во многих других делах, негоже, что мы живем в разлуке, поэтому я прошу тебя приехать в карете с Луизой, миссис Брислер и ее детьми. Ты должна арендовать четыре лошади в Бостоне и кучера на выгодных условиях, чтобы добраться сюда… Чувствую себя неважно, сильная простуда и кашель мучают меня, когда и без этого много забот».

Ей никогда не приходило на ум подвергать сомнению его жалобы.

Как решать многочисленные задачи по дому и фермам, которые он переложил на нее, с судебным делом, которое она вынуждена возбудить против семьи Найтингейл, вырубившей без разрешения несколько полос принадлежащего Адамсам леса? Ей предстояло покрасить карету, нанять несколько надежных молодых девушек по соседству и взять их с собой, поскольку филадельфийская прислуга занимается «грабежом», разрешить проблемы Эстер Брислер, с тем чтобы та могла приехать в Филадельфию с детьми, продать возможно больше скота за наличные, оставить на каждой ферме работающих арендаторов, отдать дом в аренду надежной семье, которая заботилась бы о его состоянии, поселить Биллингса у брата Питера, обеспечить уход за матерью…

Ожидать помощи неоткуда, и ей пришлось вновь обратиться к дядюшке-кузену Коттону. Худой, поседевший, с очками на носу, Коттон выглядел учителем-патриархом. Через несколько недель ему стукнет шестьдесят пять, он страдал от ноющей боли в груди, но его энергия оставалась неиссякаемой. Семь лет назад он женился на Сюзанне Уорнер и шесть лет занимал пост председателя медицинского общества Массачусетса, создания которого он так долго добивался. Ко всеобщему удивлению, он проявил такую же проницательность в выгодном вложении капитала, как и распространении медицинских знаний.

— Кузен Коттон, я не знаю чью-либо собственность, в такой степени непродуктивную, как наша. Думаю, что она не приносит даже один процент дохода в год. Однако я тешу себя надеждой, что, если бы доктор Тафтс и его супруга управляли нашими делами, они сделали бы хозяйство более прибыльным. Прежде всего, я никогда не жаждала владеть такой большой площадью, не культивируя ее. На деньги от продажи неиспользуемых земельных участков можно было бы купить ценные бумаги, которые даже при низком проценте без особых забот давали бы больше, чем земля. Но мне не везло с этими идеями, поскольку я расходилась с мужем, убежденным, что богатеет лишь тогда, когда вкладывает средства в земельные угодья.

Коттон сдвинул вниз очки и сказал с волнением:

— Пусть это будет нашим секретом: полагаю, что твой муж лучше ведет дела как президент Соединенных Штатов, чем как бизнесмен на своей ферме.

— Он будет хорошим президентом. Управление государством — его профессия.

Абигейл изложила Коттону сложность стоящих перед нею проблем. Как она сможет их решить и быстрее отправиться в Филадельфию?

— Не сумеешь. Нужно время. Но давай разделим задачи. Кузен Уильям Смит лучше всех обеспечит покраску кареты в Бостоне и найдет кучера с лошадьми. Ты не можешь купить сейчас ферму Кранча, хотя она рядом с твоей и Кранч отчаянно хочет ее продать. Я знаю бездетную пару по фамилии Портер, которая будет ухаживать за домом и садом так же старательно, как ты сама; я должен лишь помочь им сдать в аренду их собственное маленькое хозяйство…

Они просмотрели весь список. На скот был малый спрос или его вообще не было. Они купят вола для фермы Тейер и завершат кладку стены, чтобы держать стадо на пастбище; приобретут пару волов для Френча на старой ферме Адамсов. Из девятнадцати дойных коров Абигейл хотела продать пять. Умелое производство и продажа молочных продуктов от остающихся четырнадцати позволят закончить год со счетом за корм в размере двухсот долларов.

— Я засею луга кормовой травой, — заверил ее Коттон. — Если тебе нужны наличные средства, скажи сколько. Поезжай в Филадельфию и помоги президенту управлять нашей страной.

Джон прислал Абигейл шестьсот долларов. Она отдала двести своему кузену Уильяму в уплату за подготовку кареты; выплатила жалованье наемным работникам, купила необходимые сельскохозяйственные орудия и семена, подписала контракт на возведение каменной ограды. Она подыскивала трех-четырех энергичных девушек в качестве домашней прислуги. Эстер Брислер отказывалась тронуться с места, если за ней не приедет муж.

Неожиданная смена погоды и снежный буран уложили миссис Холл в постель.

— Мы поставим тебя на ноги, мама, ты не успеешь даже заметить как быстро, — сказала Абигейл, проведя ночь у изголовья больной.

Миссис Холл неподвижно лежала в постели.

— Теперь, когда ты оставляешь меня, дитя, я готовлюсь к смерти.

Пожатие ее руки было почти неощутимым. Ее голова откинулась к стене.

Через четыре дня доктор Фиппс констатировал смерть. Абигейл похоронила ее на старом кладбище рядом с Джоном Адамсом-старшим. Джон так и не примирился с ее вторым браком с мистером Холлом, и ее похоронили как Сюзанну Бойлстон Адамс, забыв о ее втором замужестве.

Через два дня вторая дочь Билли, жившая в доме семьи Кранч, угасла от туберкулеза. Луиза ухаживала за ней несколько недель. Абигейл вновь пришлось заниматься похоронами.

Джон послал Брислера на почтовых, чтобы тот перевез свою семью в Филадельфию. Кузен Уильям Смит вызвался сопровождать группу Абигейл до Нью-Йорка по пути в Филадельфию.

— Я не овечка, Уильям, — сказала с благодарностью Абигейл, — а скорее бумажный змей с длинным хвостом.

Хвост действительно был длинным — тринадцать человек. Уильям, Брислер и Джеймс ехали верхом, Абигейл — в карете с Луизой, Эстер, три молодые девушки из Куинси менялись местами с детьми Брислера на сиденье кучера.

Дорога была мучительной, дожди оголили булыжник. Однако изумрудные весенние поля, лиственные кружева берез и кленов при переезде через Массачусетс к Спрингфилду, а затем к Хартфорду и Нью-Хейвену ласкали глаз. Каждый вечер кузен Уильям арендовал комнаты на постоялых дворах, заказывал еду, держал в строгом порядке счета. Абигейл решила остановиться по пути на короткое время на ферме Нэб в Истчестере, отправив остальную часть группы в Филадельфию, и посетить Чарлза в Нью-Йорке.

Прошло два года, как она не видела свою дочь и внучат. От финансового краха год назад полковнику Смиту удалось спасти лишь эту небольшую ферму и скромный домик в двадцати милях от Нью-Йорка, по описанию Нэб, совершенно изолированные — ближайшие соседи находились на расстоянии нескольких миль. У Абигейл были свои планы. Она не могла просить Джона предоставить полковнику важный пост в правительстве и решила забрать в Филадельфию всю семью, разместить ее в доме президента, как это было семь лет назад в Ричмонд-Хилле. Полковник Смит встретится там с обществом и получит возможность проявить свои способности.

Нэб открыла дверь уединенного сельского домика. Она погрузнела в плечах и бедрах, ее глаза отекли. К двери подбежали сгоравшие от любопытства Уильям Штейбен десяти лет, Джон Адамс восьми с половиной лет и двухлетняя Каролина. Абигейл поцеловала детей, а затем прошла в скромную гостиную.

— Где полковник?

— В отъезде.

— В отъезде! Куда уехал?

— На свои земельные участки. Он уехал две недели назад.

— Я и не знала, что у него сохранились земельные участки.

— Он поехал со своим братом Джустусом, который владеет участками в долине Ченанго. Уильям надеется купить там землю.

— Я так хотела поговорить с ним.

Нэб бросила на мать суровый взгляд. Она не намерена обсуждать полковника и критиковать его пусть даже намеками.

Абигейл провела два дня в одиноком домике. На ферме работала нанятая семья, но своим натренированным глазом Абигейл заметила ее неопытность. Ферма обеспечивала Нэб и детей пищей и топливом, ничем больше. Дочурка Нэб была подобна лучу солнца в сумрачном сельском домике. Мальчики не получали никакого образования.

Абигейл чувствовала себя подавленной. Она должна вытащить отсюда Нэб. Но она не может пригласить ее в Филадельфию без согласия полковника.

— Когда полковник Уильямс возвратится, вы навестите нас в Филадельфии? К этому времени мы подготовим дополнительные спальни.

— Мне хотелось бы приехать, мама.

Затем Абигейл навестила Чарлза, Салли и их дочь, названную Сюзанной Бойлстон в честь матери Джона. Семья Чарлза жила в новом доме на Фронт-стрит, стоящем так близко к реке, что перед окнами позади дома высился лес корабельных мачт. Через окна проникал шум, присущий порту, и Абигейл казалось: дом вот-вот снимется с якоря и поднимет паруса.

Комнаты были просторными, а контора Чарлза, уставленная полками с книгами, весь день была заполнена клиентами. Выполняя требования отца жить экономно, Чарли сдал в аренду половину дома. Салли была доброй и благоразумной женой. Посланник Джон Куинси переводил часть своего жалованья брату Чарлзу, чтобы тот вкладывал капитал в надежные дела.

— Надеюсь, ты осторожен с деньгами Джонни, — сказала Абигейл. — Ему потребуются средства, когда он возвратится домой и вновь займется адвокатской практикой.

Чарлз отвел глаза в сторону. Абигейл заметила темные полукружия под ними.

— Чарли, ты слишком много работаешь?

— Нет, ма, просто плохо сплю.

Они были вдвоем в его кабинете, через открытое окно доносился скрип блоков и лебедок, поднимавших на борт грузы, другие звуки порта.

— Что тревожит тебя, Чарли?

— Ничего, ма…

Джон предлагал выслать лошадей, чтобы встретить ее карету у Паулюс-Хук на правом берегу Гудзона, но Брислер отыскал упряжку за разумную цену, и, поскольку Джон переслал ей деньги в дом Чарли, она решила, что следует довериться кучеру, привыкшему к своим лошадям. Оказалось, это было мудрым решением: дилижансы, проезжавшие под проливным дождем, проложили в глинистой почве глубокие, наполненные жидкой грязью колеи.

Проехав Трентон, отстоящий от Филадельфии на двадцать пять миль, Абигейл увидела карету Джона и упряжку, преграждавшую дорогу.

Президент Джон Адамс ожидал ее, его лицо осветила широкая теплая улыбка.

Это была одна из самых счастливых встреч. Джон приказал кучеру кареты, в которой ехала Абигейл, возглавить кавалькаду, а сам с женой сел в комфортабельную президентскую карету. Они крепко обнялись, поцеловались, обменялись нежными словами, забыв о разлуке. В Бристоле, на постоялом дворе, из окна которого открывался вид на реку Делавэр, они не торопясь пообедали. После обеда Абигейл рассказала Джону о положении на ферме, о молитве, прочитанной на похоронах его матери, о состоянии Нэб, страдающей в Истчестере от одиночества.

Джон, в свою очередь, поведал о своих делах. Он решил не посылать Джона Куинси в Португалию, а отправить его посланником в Пруссию, с которой благодаря первоначально заключенному им, Джоном, договору с королем Фридрихом II Соединенные Штаты развивали выгодную торговлю. Для Джонни это не будет повышением в ранге, просто он сможет выполнять более важную работу. Абигейл и Джон радовались предстоящему браку Джонни с Луизой Джонсон. В данный момент Джошуа Джонсон служил консулом Соединенных Штатов в Лондоне и ждал лишь свадьбы своей дочери с Джоном Куинси, чтобы вернуться домой. Хорошо, что Джонни женится перед тем, как обосноваться в далеком Берлине, куда отваживаются ездить лишь немногие американцы.

— Ну а как с работой на посту президента, Джон? Каковы твои внутренние ощущения?

Столовая постоялого двора опустела. Джон наклонился к столу и доверительным голосом, предназначенным только для нее, сказал:

— Куча проблем. Тысячи писем с просьбой предоставить работу. Республиканцы критикуют мою инаугурационную речь, особенно ту ее часть, где я настаивал, что мы должны проявить твердость в отношении Франции. Бенджамин Бах хвалил мою речь в «Авроре», но предпринимает невероятно яростные атаки против всего, что я говорю или делаю.

Бах обвинил президента Вашингтона, что тот расшатал принципы республиканизма, утверждая, будто он — «человек, являющийся источником бедствий для нашей страны… не обладает более правом умножать зло, обрушивающееся на Соединенные Штаты». Адамсы не ожидали, что он проявит к ним иные чувства.

— Но, разумеется, никто не прислушивается к его словам, — сказала Абигейл, повысив тон.

— Никто, кроме республиканцев, — ответил Джон с грустной улыбкой. — Ты знаешь, каким ударом явился отказ Франции принять нашего посланника? Я хотел послать вице-президента Джефферсона или его друга, бывшего конгрессмена Джеймса Мэдисона, во Францию. Оба отклонили предложение.

Томас Джефферсон держался в стороне. Он возражал против твердой позиции, занятой Джоном в инаугурационной речи в отношении Франции, и явно не считал политически выгодным ассоциировать свою партию с администрацией.

— Значит ли это, что мы не сможем дружить с ним? — спросила в отчаянии Абигейл.

— Разумеется, ему будут рады в президентском доме, как в Отейле. Но я полагаю, что мы будем редко консультироваться друг с другом.

Абигейл воспользовалась моментом, чтобы узнать, каких секретарей-министров Джон унаследовал от администрации Вашингтона. Это были государственный секретарь Пикеринг, казначей Уолкотт, военный министр Макгенри. Джон не требовал их отставки, а они не просили ее, хотя было известно, что те получили свои посты благодаря влиянию Гамильтона.

— Разве они перестали быть ставленниками Гамильтона? — спросила она. — Они часто противостоят тебе. Сомневаюсь в их искренности.

— Они могут честно не соглашаться. Для исполнительного лица неплохо иметь в своем окружении людей, которые могут сказать «нет».

Пикеринг был лишен юмора, рубил с плеча, ему не нравилась семья Адамс, хотя он сам был родом из Массачусетса. Уолкотт редко выражал мысль, которая не исходила бы из конторы Гамильтона в Нью-Йорке. Макгенри не блистал компетентностью, он получил должность после того, как четыре других претендента сказали «нет» президенту Вашингтону. Прокурор Чарлз Ли был совершенно независимым.

— Не кажется ли тебе более разумным иметь своих собственных ставленников во главе департаментов? — спросила Абигейл. — У тебя было бы меньше трудностей с Конгрессом.

Джон прикусил мундштук трубки.

— Эти люди обладают опытом, они создают у общественности ощущение преемственности правительства. Лучшие умы не хотят приезжать в Филадельфию и выносить публичные нападки и оскорбления. Я в состоянии контролировать тех, кого имею. Они не причиняют мне вреда.

Самой большой проблемой для Джона была растущая изоляция от окружающего мира. Он не мог даже сказать, какую позицию занимают его друзья-федералисты по важным вопросам.

— Президент не может никому довериться. Можешь ли ты представить себе, каково жить в окружении множества людей и не иметь возможности раскрыть свою душу ни одному? Сейчас, находясь на таком отчужденном посту, как пост президента, я нуждаюсь в тебе как никогда.

3

Когда после полудня они подъехали к особняку президента, солнце сияло через новые занавески в окна первого этажа. Джон застелил прихожую и лестницу ковром Уилтона с восточным рисунком, ковер мягко пружинил под ногами. Для небольшой столовой Джон приобрел овальный стол и стулья местного производства. В государственной столовой сохранился длинный стол с закругленными краями и приподнятой центральной частью — «плато», на котором семья Вашингтон выставляла фарфоровые фигурки.

Абигейл, поспешно минуя комнату экономки и кухню, вбежала наверх. Государственная гостиная, просторная комната, увешанная зеркалами, с мраморным камином и большой люстрой, с дюжиной темно-красных кресел и диванов, с занавесями из дамаста, даже в условиях, когда не все было приведено в порядок, выглядела красивой. В меньшей гостиной, выходившей на Маркет-стрит, по фасаду дома Джон повторил цветовую гамму гостиной ее матери в Уэймауте. Окна были украшены бледно-желтыми сатиновыми занавесками, пол закрыт толстым брюссельским ковром, на белом фоне которого выделялись зеленые листья и лимонно-желтые цветы. В углу около камина стоял диван, обтянутый дамастом желтого цвета, а сиденья стульев — зеленой выпуклой тканью.

Абигейл застыла на месте, поглощенная мыслями о своих родителях. Как они гордились бы успехами Джона и честью, оказанной ему страной. Она была тронута вниманием, какое проявил Джон к памяти ее матери.

Джон отвел две комнаты в конце длинного коридора под свои служебные помещения. Для посетителей был открыт отдельный вход. В супружеской спальне стояла просторная кровать под балдахином, изготовленная в Новой Англии, по углам спальни — старые виргинские шкафы для личной одежды, а ближе к кровати — ночные столики с лампами и книгами, как в их брачной комнате в Брейнтри. Джон провел Абигейл через центральную дверь в отведенную ей часть дома, которую миссис Отис обставила письменным столиком, книжным шкафом, удобным креслом, туалетным трюмо и бельевым комодом, достаточно большим, чтобы повесить длинные вечерние платья. Вверху, на третьем этаже Луиза заняла небольшую комнату, ее генерал Вашингтон использовал как частный кабинет; рядом разместилась семья Брислер, а далее секретарь Джона Малькольм. Четвертый этаж состоял из крохотных комнат для девушек, которых Абигейл привезла из Куинси, повара и другой прислуги. Абигейл поздравила Джона с прекрасной меблировкой дома.

— Я и миссис Отис знаем твой вкус. Мы ожидали, что тебе понравится.

Абигейл просыпалась ровно в пять часов утра, набрасывала на себя халат, шла в просторный кабинет Джона, три окна которого выходили на юг, а одно — на восток, где лучи восходящего солнца ласкали ее своим светом и теплом. В это спокойное время она обдумывала распорядок дня, писала письма детям, намечала список приглашенных, составляла меню, читала письма политических друзей и изучала по поручению Джона памятные записки, врученные ему чиновниками.

Здесь же в тихое раннее утро она прочитывала сообщения о событиях во Франции, явно склонявшейся к мысли о мировом господстве, о доминировании над Англией и Соединенными Штатами. В семь часов к ней присоединялся Джон, принявший ванну в комнате рядом с кухней. Вместе с ним появлялся Брислер с кофе и стопкой бумаг.

В восемь часов в столовой на первом этаже подавался завтрак. В нем принимала участие Луиза. Молодой Сэмюел Малькольм, стажировавшийся в Нью-Йорке у Чарлза до того, как стать секретарем Джона, приходил к ним, чтобы получить согласие на порядок встреч, намеченных на день. Выпить кофе приходили давние друзья. Разговоры за завтраком касались в основном политики. Учитывая обвинения в адрес Джона, будто он монархист и аристократ, он стремился представить резиденцию президента как образец демократии.

Для Абигейл такая демократия означала наполненное заботами существование.

До одиннадцати часов она работала за письменным столом, сверяя счета, улаживала конфликты между служанками. В одиннадцать часов одевалась. С полудня и до двух часов, а иногда и до четырех она принимала посетителей. Осенью Джон разрешил ей принимать посетителей в гостиной, которую прежде использовала Марта Вашингтон, но вот позавчера были приглашены тридцать две леди и примерно столько же джентльменов. Сегодня придут с женами иностранные посланники, а также государственный секретарь, казначей и военный министр. В ближайшие дни она должна пригласить на обед весь сенат и палату представителей. Сотни людей просили разрешения навестить президента, и все были уверены, что встретят радушный прием. Ей полагалось вставать, приветствуя каждого визитера словами: «Вы приехали сегодня из Парижа?», «Вы все еще живете в вашем доме на площади Гровенор?». Уверять, что они увидят президента, предлагать лимонад и кексы.

Каждый вечер после приемов или обедов Абигейл была обязана разъезжать по городу, отвечая на визиты или же оставляя визитные карточки. Это следовало делать, если она хотела, чтобы филадельфийское изысканное общество относилось к ней приветливо.

С обязанностями супруги президента она справлялась более успешно, чем ожидала; но радушие Джона явилось для нее неожиданностью. Когда принимал генерал Вашингтон, — а он принимал мужчин только в столовой для официальных обедов, — оттуда выносили все стулья. Президент стоял перед камином, одетый в черный бархатный сюртук, его волосы были причесаны и напудрены. Вашингтон был при сабле с красиво выкованной рукоятью. Секретарь называл имя посетителя. Президент встречал гостя величественным наклоном головы и держал руки таким образом, что визитеру не приходилось ожидать пожатия.

Приемы не были формальными. Джон обычно надевал простой серый или черный костюм, белую сорочку с оборками. Он пожимал руку каждому посетителю, беседовал о доме, семье, местной политике, тонкостях национальных проблем. Такое поведение президента Адамса раздражало его противников-республиканцев в сенате и в палате представителей. В маленькой гостиной для неофициальных приемов Абигейл старалась оказывать чуть больше внимания женам конгрессменов-республиканцев. Джон реагировал на это усмешкой.

— Эти республиканские мужья столкнутся с трудностями, осуждая меня перед очарованными тобой женами.

Президент Адамс не имел сравнимого успеха с тем, что делала она в работе с законодателями, когда ему нужна была их поддержка. Вскоре после приезда Абигейл он приступил к составлению обращения к специальной сессии Конгресса. Обращение касалось отказа Франции принять предложенного президентом Вашингтоном посланника:

«Мне доставляет самое большое удовлетворение иметь возможность поздравить вас с восстановлением мира между европейскими государствами, вражда между которыми угрожала нашему спокойствию… В то время как другие государства переживают несчастья, вызванные войной, или мучаются в конвульсиях внутреннего раскола, Соединенные Штаты являют собой приятную перспективу нации, управляемой мягкими и справедливыми законами… основанными на разуме и покоящимися на единственно прочном основании — приверженности народа…

Права посольства хорошо известны, и они установлены законом и обычаями наций. Отказ Франции принять нашего посланника является в таком случае нарушением права… отказ принять его, если мы не уступим беспрекословно их требованиям… означает отношение к ним как к не союзникам, не друзьям, не суверенному государству».

Джон призывал к строительству сильного военно-морского флота; к пересмотру законов об «организации, вооружении и дисциплинировании милиции» и к финансированию посредством прямых налогов в интересах обеспечения безопасности страны. «Не должно быть места сомнениям, поддержит ли народ Соединенных Штатов правительство, установленное с его добровольного согласия и назначенное согласно его свободному выбору…»

Казалось, что основная задача администрации Джона Адамса в том, чтобы удерживать Соединенные Штаты в стороне от европейских конфликтов, союзов и войн, обеспечить защиту своих судов в открытом море. Внутренние вопросы, касавшиеся штатов и их частных интересов, потонули в потоке взаимных обвинений, какими обменивались сторонники Англии и сторонники Франции, Официальный ответ сената и палаты представителей на обращение Джона Адамса был вроде сердечным, но обе палаты потратили уйму времени, а затем отклонили большинство его просьб.

Джон Адамс хотел укрепить мощь Америки. Вице-президент Томас Джефферсон в роли лидера оппозиционной партии утверждал, что предлагаемое президентом Адамсом законодательство озлобит Францию и приведет к войне. Конгресс не пожелал поддержать требование Джона об организации артиллерии, кавалерии и более сплоченной милиции. Джон смог добиться всего лишь права ассигновать восемьсот тысяч долларов на цели обороны и просить губернаторов нескольких штатов вооружить и держать наготове милицию численностью восемь тысяч человек. Ему также удалось добиться направления во Францию трех комиссаров для заключения договора: Чарлза Котсуорта Пинкни, возглавившего посольство в Голландии после некрасивого отказа Франции принять его, Фрэнсиса Дана, отклонившего предложение и замененного Элбриджем Джерри, и Джона Маршалла, виргинского адвоката, справедливого и уважаемого, которого называли наиболее организованным умом в стране.

— Эти три человека должны заменить армию, в которой мне было отказано, — признался Джон Абигейл.

В качестве подарка от миссис Копли из Англии был доставлен красивый портрет Джона Куинси. Джонни был изображен с длинными волосами, высоким лбом патриция и лучистыми глазами, с профилем римского сенатора, выражающим решительность подбородком. Абигейл повесила портрет в малой гостиной.

— С портрета так и пышет подлинный характер Джонни, — прошептала она.

— Он свидетельствует также, что наш сын необычно красивый чертяка, — ответил Джон. — Он так похож на тебя той поры, когда я влюбился в тебя.

— Неужели я была такой красивой?

— Да, дорогая, была. И остаешься.

— Мистер президент, это самая милая прокламация, изданная вами сегодня.

Кульминацией светских мероприятий Абигейл явились празднования 4 июля юбилея Декларации независимости. Джон Вашингтон ввел в обычай приглашать губернатора Пенсильвании и должностных лиц штата, членов городского совета Филадельфии, глав деловых фирм и общественных деятелей, иностранных дипломатов, секретарей с женами.

— К которым я добавлю членов Конгресса и их жен, — сказала Джону Абигейл. — Это на сто пятьдесят человек больше. Мы поставим в саду и в доме длинные столы. Марта Вашингтон заказывала двести порций кекса, два бочонка вина, не говоря уже о виски. Этот день обходился семье Вашингтона в пятьсот долларов; нам обойдется значительно дороже.

Джон присвистнул:

— А в прошлом месяце хозяин дома поднял стоимость аренды вдвое по сравнению с той, что платил Вашингтон.

— Поскольку нам не разрешается просить у Бога деньги, я сведу свои молитвы к просьбе, чтобы четвертое июля было прохладным, — усмехнулась Абигейл.

Контролер казначейства прислал тысячу долларов выплаты, задержанной Джону за годы пребывания на посту вице-президента; и прием 4 июля прошел четко, без накладок. Абигейл оделась в белое атласное платье, зачесала локоны на лоб, надела драгоценности, купленные ею для первого приема у королевы Шарлотты в Лондоне, — пару жемчужных заколок для волос, жемчужные ожерелья и серьги. Джон надел сюртук, в котором он приносил присягу президента.

Гости посетили в первую очередь президента в официальных апартаментах, расположенных внизу, выпили с ним вина и пунша, закусив кексами. Затем все, кто был с женами, поднялись в малую гостиную Абигейл, чтобы выразить свои поздравления, после чего все гости вышли в сад. Прием длился с полудня до четырех часов дня. По оценке Брислера, на приеме было около тысячи гостей. Всех их ожидала любезная встреча. В конце концов это был народный дом. Ведь именно народ ввел семью Адамс в этот дом.

4

По окончании специальной сессии Конгресса они выехали из Филадельфии в Куинси.

Обстановка в Истчестере резко ухудшилась со времени визита туда Абигейл. Поездка полковника, рассчитанная на две недели, растянулась на три месяца. Приближался конец июля, а Нэб не получила от него ни словечка. Она больше не делала вид, что знает, где он и как долго будет отсутствовать. Ее сыновья одичали. Нэб пала духом и потеряла контроль над ними. Ферма выглядела запущенной. Абигейл прошептала Джону:

— Бедная девочка, видно, она страшно одинока.

— Тогда заберем ее и детей к себе домой.

— Пригласить — да, но не забрать.

Они сидели на кухне за ужином, и позднее июльское солнце светило в окно, выходившее на запад. Абигейл спросила:

— Нэб, не хотела бы ты побыть у нас несколько недель, встретиться с давнишними друзьями в Куинси?

Нэб наклонила голову:

— Спасибо, мама, но я не могу уехать отсюда. Полковник может появиться в любой день. Я не могу оставить ему пустой дом.

— Как желаешь, Нэб, — голос Абигейл звучал твердо. — Но позволь мне взять мальчиков к твоей тете Элизабет и преподобному Пибоди. В Аткинсоне, где служит преподобный, есть хорошая академия. Твоя тетя приютит мальчиков. Преподобный Пибоди позаботится об их образовании. Мы заберем Уильяма, сына тетушки Элизабет, в Писфилд, он будет секретарем твоего отца.

Нэб встала, подошла к окну, наблюдая, как прячется солнце за деревья на краю поля.

— Да, — прошептала она, — мальчиков надо отправить в школу. Они и так потеряли уже два года. Мне будет тяжело остаться одной с Каролиной, но я не могу больше заставлять их жертвовать собой.

Она повернулась лицом к родителям.

— Спасибо, мама и папа. Уверена, что мальчики будут счастливы у тетушки Элизабет и дядюшки Пибоди.

Поздно ночью, когда Абигейл не могла сомкнуть глаз, она спросила мужа:

— Как нам спасти ее?

— Откровенным непотизмом. Я найду для непоседы полковника работу в Филадельфии, даже если придется изобрести ее… Его жалованье мы оплатим из собственного кармана.

На следующий день они отправились в путь вместе с мальчиками.

Семья Портер содержала ферму Писфилд в безупречном состоянии, однако мыши пробрались в кладовку, изгрызли часть сахарных голов и устроили свои гнезда в свернутых коврах. Мэри Кранч отыскала ключ, выбила ковры и почистила сахарные головы. Кусты английских роз пышно цвели. Коттон Тафтс придирчиво надзирал за батраками; однако 14 июля прошла буря с градом и уничтожила часть овощей, прибила ячменное поле и нанесла ущерб посадкам кукурузы. Ячмень пришлось скосить на фураж.

Почти ежедневно из Филадельфии приезжали курьеры с докладами, письмами, политическими запросами. Нужно было отвечать на личные и официальные письма, на поздравления, одобряющие поведение президента, на выпады, осуждающие его. Джон сам писал ответы, используя любую возможность убедить обращавшихся к нему, что они должны оставаться «преданными союзу наших американских штатов, их конституционному правительству и федеральной администрации… счастливому предзнаменованию будущего мира, свободы, безопасности и процветания нашей страны».

Еще подошел срок для известий, как приняты во Франции три комиссара, смогут ли они добиться искреннего соглашения о дружбе с Директорией. Убедившись, что дела идут нормально и Луиза справляется с приемом друзей и делегаций, приезжающих выразить уважение президенту, Абигейл выехала в Аткинсон со своей сестрой Мэри Кранч и двумя внучатами. Впервые за много лет три сестры были вместе.

Но радость встречи была омрачена трагедией. Младший сын Билли Чарлз Смит, работавший в Хаверхилле около Аткинсона, страдал последней стадией туберкулеза, сведшего в могилу его сестру. Катарина Луиза была при сыне, но состояние парня было безнадежным. Абигейл мрачно заметила:

— Билли умер, его дочь умерла, и теперь умирает сын.

— Пути Господни неисповедимы, Нэбби, — сказала мягко Мэри Кранч. — Почему моя дочь Люси вышла замуж за слепого Джона Гринлифа? И почему ее готовы вот-вот положить в постель, а ведь я предупреждала ее, что могут родиться слепые дети? Почему мой сын Билли вышел из ассоциации адвокатов и ударился в спекуляции землей вместе с семьей Гринлиф, став банкротом? Потеряны годы, потеряна профессия…

— Профессия не потеряна, сестренка. Джон ссудил Билли двести долларов на покупку книг по вопросам права. Он может вскоре вернуться в ассоциацию адвокатов.

Элизабет удачно вышла замуж, ибо пятидесятисемилетний преподобный мистер Пибоди, первый пастор собрания благоверных в Аткинсоне, был энергичным, образованным мужчиной. Ему доставляло удовольствие рассказывать, как после вдовства он посетил Элизабет Шоу, чтобы получить рекомендацию относительно новой жены, способной «разделить его радости и горести». Элизабет рекомендовала ему некую леди в Ньюбери. На пути в Ньюбери с целью сделать предложение преподобный мистер Пибори узнал, что умер преподобный мистер Шоу. Он повернул своего коня назад, вернулся в Хаверхилл на похороны и после скромного выжидания, злые языки утверждали, что он сделал предложение о браке на похоронах, женился на Элизабет.

Абигейл и Мэри отправились сразу в приходский дом. Это было большое двухэтажное здание, с двумя трубами дымоходов и с достаточным числом спален, чтобы приютить восемь пансионеров из соседней академии. Пибоди, и фермер и священник одновременно, был высоким мужчиной с вьющимися черными волосами. Собственными руками он выложил каменный забор и на этом загоне, подобно преподобному Уильяму Смиту в Уэймауте, выращивал крупный рогатый скот. От первого брака у него было двое детей. Поскольку единственная дочь Элизабет, Абигейл Шоу, была в свои семь лет слишком мала, чтобы требовать к себе внимания, он с удовольствием приветствовал сыновей Нэб.

Он тут же занялся делами, связанными с их приемом в академию, оставив сестер в тесном кругу обсудить пережитые годы и поговорить о молодом поколении. Хорошо вновь оказаться под чарами кровных уз. Мэри Кранч было уже пятьдесят пять, Абигейл — пятьдесят два, а Элизабет — сорок семь, они были тем, что осталось от преподобного Уильяма Смита из Чарлзтауна и от Элизабет Куинси из Маунт-Уолластона. Многие годы они сохраняли дружбу, помогая друг другу в тяжелые времена, заботясь о детях. Они держались вместе, говорили тихо, понимая, что их родители счастливы такой прочной связью между ними. Абигейл подумала: «Странно, как нам хочется доставить удовольствие нашим родителям даже спустя столько лет после их кончины».

К началу октября Джон и Абигейл должны были вернуться в Филадельфию. Их пребывание дома было коротким, всего два месяца, и благодатно освежающим. Работа на ферме, сбор плодов, кладка каменной стены у основания Пенн-Хилла восстановили жизненные силы Джона. У Хатфорда и Нью-Хейвена отряды легкой кавалерии встретили карету президента за несколько миль от города, чтобы сопроводить ее до постоя и обеспечить эскорт на следующее угро. Джон воспринял такие жесты как свидетельство верности главному исполнительному лицу. Он подчеркнуто говорил об этом собиравшимся в каждом городке на пути следования.

Когда они подъехали к постоялому двору, ближайшему к Истчестеру, то заметили верхового в униформе. Он проследовал за ними к дому Нэб, вручил письма из Нью-Йорк-Сити и подтвердил сообщения, что в Филадельфии свирепствует эпидемия желтой лихорадки. Люди мрут как мухи; пятьдесят тысяч жителей сбежали в более прохладные, высокогорные места. Но лихорадка продолжает свирепствовать в перенаселенных жилищах, среди только что прибывших ирландских и шотландских иммигрантов.

— Послушай, Нэб, мы остановимся у тебя на несколько недель, пока не грянет мороз в Филадельфии и Конгресс сочтет нужным собраться. Можешь ли ты смириться с нашим пребыванием у тебя?

— Я не только согласна смириться, а рада вашему приезду. И если вы думаете, что шутки ни к чему, то могу сказать, что после вашего отъезда я не перебросилась словом с кем-либо из взрослых.

Полковник отсутствовал уже полгода, не прислав ни единой весточки жене о своем местопребывании, ни одного доллара на жизнь. Унижение и оскорбление ввергли Нэб в недомогание. Абигейл рассказала ей, насколько могла живо, как преподобный мистер Пибоди принял ее сыновей. Вдруг выдержка отказала Нэб:

— Да, мама, видимо, не нужно было покидать тебя! У меня такое чувство, будто я забыта всеми.

Абигейл обняла дочь:

— Ты не покинута своей семьей. Если полковник не вернется к тому времени, когда мы поедем в Филадельфию, то ты и Каролина поедете с нами.

— Да, мама. Ох, папа, почему я ошиблась?

— Ни в чем, душенька. Это просто злая судьба.

Нэб была не единственной из детей, оказавшихся в сложном положении. Дважды в неделю Джон выезжал в Нью-Йорк-Сити на совещания по делам правительства, останавливаясь у Чарли. После первого визита у Абигейл появилось подозрение о какой-то червоточине. Джон отмалчивался, Абигейл на него не давила. Наконец он уже не мог сдерживаться:

— Абигейл, не съездишь ли ты со мной завтра в Нью-Йорк? По поводу Чарли. У него что-то неладно. Он не говорит мне. Быть может, скажет тебе.

В середине утра они приехали в дом Чарли. За окнами звучала приятная какофония шума, создаваемого погрузкой судов. Салли сказала, что Чарли составляет проект постановления. Абигейл постучала, спросила, может ли она войти и поговорить с ним по юридическому вопросу. У Чарли были воспаленные, покрасневшие глаза. Левую часть лица, передергивал тик. Он похудел.

— Разумеется, по юридическому вопросу, мама?

— Не по такому вопросу, Чарли. Ты знаешь, у меня есть сын. Я его очень люблю. Любит его и отец. У сына какие-то осложнения. Мы не хотим совать свой нос в чужие дела, а хотели бы просто помочь. Мы думали, что ты, как адвокат, выступишь в нашу пользу и посоветуешь сыну раскрыть свою душу.

Чарли был слишком напряжен и не воспринимал тонкости.

— Если ты говоришь обо мне, мама, то нечего беспокоиться: я веду некоторые сложные дела. Ничего больше.

В полдень Абигейл отвела Салли в сторону. Та была привлекательной, проворной женщиной с тяжелыми веками и красивыми, теплыми губами. Она понимала смысл обращения Абигейл.

— Да. Чарли крайне нужна помощь. По меньшей мере чтобы совладать с собственной совестью. Впрочем, я не знаю зачем, ведь виновата только я.

— Расскажи подробно, в чем дело.

— Это имеет отношение к части оклада Джона Куинси, которую он пересылал Чарли для инвестирования. В первый год Чарли купил на эти деньги закладные. Очевидно, он ошибся в выборе ценных бумаг, ему пришлось выплачивать проценты из собственного кармана. Но затем, в марте, мой брат Уильям попал в беду, вы помните.

— Я помню о неприятностях полковника Уильяма.

— Вы не знаете о том, что над ним нависла опасность оказаться в долговой тюрьме. Мой брат уговорил Чарли превратить закладные в наличность, чтобы спасти его. У моего брата Джустуса были ценные бумаги, но он не смог получить проценты за них. Чарли не может рассказать вам это: ему совестно, что он подвел Джона Куинси. С другой стороны, он считает себя обязанным перед Нэб и мною. Он все время упрекает себя, упрекает и Джонни в том, что тот взвалил на него ответственность прежде всего за деньги.

— О какой сумме идет речь?

— Думаю, почти о двух тысячах долларов.

В этот вечер они собрались на кухне Нэб — мать, отец и дочь сидели в тесном кружке при свете сальной лампы. Но Абигейл не решалась рассказать об осложнениях у одного из своих детей в присутствии другого; кроме того, для Нэб было бы еще одним ударом узнать, что ее муж вовлек в неприятности брата.

— Джон, не продать ли нам одну из ферм или некоторые ценные бумаги? — спросила Абигейл, лежа рядом с мужем в верхней спальне. — И вернуть Чарли две тысячи долларов?

— Ты сама знаешь ответ.

— Да, к сожалению, знаю. Но это освободило бы от ответственности полковника, а также Чарли.

— Если мы вытащим из беды Чарли сейчас, нам придется спасать его всю нашу жизнь. Когда я добьюсь ответственного места для полковника в Филадельфии, я лично обяжу его выплатить долги.

— Бедный Чарли, он, по сути дела, спас полковника от долговой тюрьмы. Он съест себя заживо, выплачивая долги.

— Почему он такой сердобольный? Мы все делаем ошибки. Мы должны научиться прощать друг другу, с тем чтобы продвигать вперед наши дела.

— Почему Чарли сердобольный, а полковник толстокожий? Разве характер человека не является загадкой природы?

Приближалось 5 ноября. На следующий день рано утром они должны были отправиться в Нью-Йорк, а оттуда — прямо в Филадельфию, где в середине месяца собирался Конгресс. Возбужденная Каролина не ходила, а танцевала по комнатам. По-иному держала себя ее мать. Нэб пала духом, уехать из дома было для нее равнозначно признанию поражения.

В полдень на дороге показался всадник, он громко постучал в дверь, держа в руках пачку писем.

— Миссис Уильям Смит дома?

— Да, входите.

Нэб подбежала к передней двери.

— Письма от мистера Джустуса Смита, мэм. Просил передать лично. Я только что приехал из Ченанго.

— А мой муж, видели ли вы его?

— Не в последние дни, мэм.

Нэб поднялась в свою спальню прочитать письма, а внизу в тревожной тишине ждали ее родители. Когда она спустилась, на ее щеках был заметен румянец.

— Брат полковника говорит, что они оба, он сам и полковник, часто писали по почте. Они с удивлением узнали, что я не получила ни одного письма. Они переслали мне частным путем деньги в Нью-Йорк. Я поеду завтра с вами, чтобы получить деньги.

Абигейл и Джон молча посмотрели друг на друга.

— Ох, папа, эти письма все меняют. Уильяма ожидают в Ченанго через несколько дней. После этого он вернется домой. Я должна принять его здесь.

Это был почти стон, мольба к родителям подкрепить ее веру в возвращение мужа. Абигейл вздохнула.

Они выехали в Нью-Йорк утром. Джон посетил Чарли и забрал свою почту, Абигейл отвезла в карете Нэб к месту, где находился мужчина, доставивший ей деньги от мужа. Он выехал, никто не знал куда.

Нэб чувствовала себя подавленной. Несколько месяцев она не держала в руках ни единой монеты, но разочарование было еще более глубоким. Если мужчина не скрылся с деньгами, это означало, что полковник не посылал их.

— Не передумаешь ли, дорогая? Мы можем послать за Каролиной и чемоданами…

Нэб прервала:

— Нет, мама. Я прозевала деньги, но теперь знаю, что мой муж писал и собирается вскоре вернуться.

5

Брислер бежал с женой и детьми из Филадельфии, спасаясь от эпидемии, но возвратился вовремя, чтобы навести порядок в доме президента.

Многие сенаторы не появлялись в городе, и поэтому кворума не было. Джон использовал свободное время для написания своего первого ежегодного послания. Ему требовалась передышка, ибо, приехав в город, он попал на военный парад. Уступив настояниям, он опустил окна в карете в промозглый день и подхватил простуду. Он был прикован к постели, за ним заботливо ухаживала Абигейл и прекрасно подобранная Брислером прислуга, ему даже нравилось хворать.

Абигейл положила подушки под его спину, а сама села в кресло-качалку рядом. Джон читал вслух, его высокий, торопливый голос звучал так, как он слышался в день нового, 1762 года, когда он повез ее после обеда у деда Куинси показать только что открытую им адвокатскую контору и зачитал заявление, в котором отстаивал права стажеров. Теперь же он пытался вдохновить Конгресс твердо и мужественно противостоять любым иностранным поползновениям. Информировав членов Конгресса о том, что три посланника приехали в Париж, он заявил: «Каким бы ни был исход этой миссии, я убежден: ничто не будет упущено с моей стороны, чтобы успешно завершить переговоры на справедливых условиях, совместимых с безопасностью, честью и интересами Соединенных Штатов. Параллельно ничто не явится столь большим вкладом в мир и достижение справедливости, как демонстрация решимости и единодушия… народа Соединенных Штатов… и использование тех ресурсов для национальной обороны, какие благосклонное Провидение вложило в его руки».

Большая часть Конгресса, обозленная тем, как французская Директория принимает его посланников, склонялась в пользу предложения президента Адамса продемонстрировать силу. Настроенные профранцузски республиканцы продолжали клеймить президента как сторонника войны, пытающегося подтолкнуть Францию к военным действиям.

Абигейл открыла верхнюю гостиную, где закончился ремонт. Глядя на одежды стоящих в очереди на прием к президенту, она убедилась, как быстро растет репутация Соединенных Штатов. К английским, французским, итальянским, испанским костюмам прибавились красочные одежды Греции, Турции, Триполитании, России, Китая, Индии. Все больше представителей далекого, экзотического, малоизвестного мира приходили к новой нации выразить свое уважение и посмотреть, как проходит этот непонятный и невероятный эксперимент самоуправления.

Самоуправление действовало на ощупь, спотыкаясь, с конфликтами и ссорами, и все же действовало. В то время как Джон писал и отправлял в сенат договор с индейским племенем сенека и послание в Конгресс, испрашивавшее изменение сроков выездных судов в штате Делавэр, Абигейл принимала на обеде тридцать джентльменов, включая вице-президента Томаса Джефферсона, который прибыл накануне в Филадельфию. Когда президент Адамс оказался вынужденным прогнать таких правительственных чиновников, как Тенч Кокс, который блокировал правительственные решения, Джона Лэмба и Уильяма Джарвиса за казнокрадство, его обвинили в том, что он избавляется от республиканцев, окружая себя лизоблюдами. Абигейл пригласила людей, способных документально подтвердить обвинения против Кокса, Лэмба и Джарвиса. После того как Бах опубликовал в газете «Филадельфийская Аврора» оскорбительную статью о «Герцоге Брейнтри», Абигейл изучила прессу федералистов, прочитав дюжины газет, отыскивая хорошо изложенные в пользу мужа материалы, которые она вырезала и посылала в симпатизирующие газеты с целью отбить нападки.

— Это похоже на попытку проехать в санях по болоту, — призналась она Джону, который застал ее за письменным столом в гостиной; ее пальцы почернели от типографской краски.

— Чем большему числу людей становится известна истина, тем яростнее нападки Баха. Как остановить его? Разве закон не защищает президента Соединенных Штатов от очевидной клеветы?

— «Аврора» каждым своим выпуском дает нам новую возможность судебного преследования. Но то, что я делаю, защищает меня лучше, чем судебные процессы.

Абигейл отложила в сторону свежую газету, измазав щеку пальцем со следами типографской краски.

Джон был не единственным, кого обливали помоями. Нападки сыпались на федералистов, и в особенности на Александра Гамильтона. Гамильтон все еще сохранял известный контроль над главным исполнительным лицом благодаря секретарям Пикерингу и Макгенри. Один из самых отъявленных врагов Гамильтона, выгнанный с поста клерк палаты представителей Беркли, отомстил ему, поспособствовав выпуску книги под названием «История Соединенных Штатов в 1796 году», где излагались сплетни о любовной связи Гамильтона с миссис Рейнолдс и его сговоре с мужем этой дамы обчистить казначейство, скупить по дешевке сертификаты ветеранов, зная, что они будут выплачены по номиналу. Абигейл и Джон слышали о таких обвинениях, но отказывались принять их на веру. Осенью Гамильтон выступил в свою защиту: он сумел доказать политическую честность, но признал интимную связь с миссис Рейнолдс. Это был тяжелый удар по партии федералистов.

Праздники прошли грустно. Нэб писала из Истчестера, что, хотя полковник еще не приехал, она не может прибыть в Филадельфию на Рождество. От Джонни и Томми не было писем. Абигейл написала Джону Куинси: «Не умаляя достоинств твоего брата, который, как я полагаю, обошелся не лучшим способом с твоей собственностью, я посоветовала бы тебе обратиться к нашему испытанному и верному другу доктору Тафтсу». Но требовалось время, чтобы письмо дошло до него. Тем временем сбереженные им средства переводились брату. Стало известно, что Чарли в попытке возместить убытки Джонни ввязался в рискованные игры со слабо обеспеченными ценными бумагами, сулившими большие проценты. Такое в ведении дел осуждалось традициями янки. Но Джон и Абигейл вынуждены были ждать, чтобы сам Джонни перестал пересылать деньги.

Они прослышали также, что Чарли спутался с «золотой» молодежью в Нью-Йорке, погряз в пьянстве и кутежах. Абигейл спрашивала себя: почему? У Чарли было так много достоинств: он был самый красивый из трех мальчиков, легко завязывал дружбу, не переживал годы отторжения, через которые прошел в Бостоне Джон Куинси, прежде чем заполучить клиентов. Женился на женщине по собственному выбору, занимал уважаемый пост в ассоциации адвокатов Нью-Йорка. Вел много лет упорядоченную жизнь. Могли ли финансовые неудачи так подорвать его выдержку?

Ее озадачила внезапная мысль. По своему характеру Чарли не мог противостоять неприятностям, неудачам. Он был нацелен на успех. Неудачи никогда не принимались им в расчет.

Абигейл испугалась за своего сына.

Она спустилась вниз, ощущая приступ лихорадки. Доктор Раш сделал кровопускание.

— Это подагра, — внушал ей он. — Та самая болезнь, от которой страдали римские императоры.

— Доктор Раш, ради бога! Если Бен Бах услышит вас, он обвинит нас в том, что мы подхватили монархические недуги.

Она должна быть на ногах к Новому году: сотни дипломатов, правительственных чиновников, членов Конгресса, посетителей наводнят дом, потребуют пунша, кексов, пожелают президенту, его супруге и всей нации счастливого 1798 года.

Французские армии под командованием генерала Наполеона Бонапарта шли от одной победы к другой. Была завоевана Италия. Сдалась Австрия. Пруссия, Испания, Голландия и Тоскана были вынуждены заключить мир. Франция завоевала Бельгию. Французские войска вторглись в нейтральную Швейцарию и захватили Базель. Лишь Англия продолжала сопротивление. Согласно последним слухам, Франция готовилась форсировать Ла-Манш и вторгнуться в Англию. Республиканцы отмечали такую возможность бурными аплодисментами. Для федералистов, а особенно для президента Адамса, это было предзнаменованием трагедии.

Под влиянием громких побед французская Директория отказалась принять трех комиссаров Джона. Джон во многом полагался на тройку, чтобы убедить Директорию, что, будучи союзниками, Соединенные Штаты и Франция выиграют все и все проиграют, выступив против друг друга. Теперь, когда французы развернули действия против американского судоходства, захватывали суда и их грузы, высаживали моряков на американских пляжах, республиканцы воспылали гневом против президента Адамса.

Семья Адамс жила в атмосфере конфликтующего Конгресса. Ссора началась с вроде бы бесспорного билля о внешних сношениях, направленного на то, чтобы широко развернуть в мире дипломатическую и консульскую службу. Палате представителей принадлежит право выделять средства. Во время бурного заседания федералист Роджер Грисуолд от Коннектикута оскорбил республиканца Мэтью Лайона от Вермонта, презрительно высказавшись о его деяниях во время революционной войны. Лайон плюнул в лицо Грисуолду. Грисуолд ударил Лайона тростью. Лайон схватил каминные щипцы. Оба они катались по полу палаты представителей. Джон ужаснулся.

— Это самое худшее, что произошло с федеральным правительством. Мы избрали советы и законодательные собрания со времен основания первых колоний. Мы сражались против британских губернаторов, но не между собой! Когда мы образовали правительство, то тревожились по поводу главного исполнительного лица и никогда не беспокоились по поводу законодательного органа. Институт президентства действует. Но если в законодательном органе возникло насилие, то как мы сможем устоять?

— Ты боялся, что сильные политические партии станут источником партийной вражды. Положение ухудшается с каждым днем.

Абигейл чувствовала себя так, словно попала в среду отвратительных лиц. В минуту отчаяния она писала Элизабет Пибоди:

«Дорогая сестренка, мне тошно, тошно, тошно от общественной жизни, какой бы завидной она ни казалась другим, и если бы смысл создания не заключался в том самом добром, что мы можем сделать, то я хотела бы укрыться… в тень Писфилда, отгородиться от шума толпы, ее власти и амбиций. Служба обществу становится обременительной для всех талантливых и пожилых людей, истрепанных постоянным сопротивлением и необходимостью постоянных усилий для поддержания порядка, гармонии и мира против честолюбия, беспорядков, анархии. Я надеюсь, что мы сможем держаться вместе, но не знаю, как долго, ибо масло и вода отторгают друг друга не в большей степени, чем Север и Юг».

Однажды утром она, сломав сургучную печать на конверте, прочитала послание, в котором говорилось, что «президент, его супруга и семья» приглашаются на ассамблею и бал в честь дня рождения генерала Джорджа Вашингтона в концертном зале 22 февраля. Абигейл дождалась, когда Джон закончит работу за письменным столом, знакомясь с пространным документом казначейства, и вручила ему приглашение.

— Джон, разве правильно приглашать президента и его семью как частных граждан на публичный бал? Почему комитет не посетил тебя и не предложил стать официальным спонсором?

Джон провел пальцем по приглашению.

— Это не нарочно, моя дорогая. Большинство спонсоров — федералисты.

Он взял ручку и написал на приглашении: «Отклоняется».

Сообщение об отклонении приглашения было напечатано в «Авроре» в день бала. Хотя вице-президент Джефферсон также не явился на бал, отказ президента вызвал фурор в газетах. Джон твердо придерживался своей позиции.

Доктор Раш обязал Абигейл оставаться в своей комнате. Каждый полдень он присутствовал при чаепитии, был более чем когда-либо разговорчив, ибо Джон назначил его казначеем Монетного двора Соединенных Штатов. В часы вынужденного безделья Абигейл задумала перенести библиотеку Джона в Куинси из своей столовой в другое место. Она предложила Коттону Тафтсу снять стену между двумя маленькими комнатами и в расширенном таким образом помещении повесить книжные полки, а также пристроить к дому внешнюю лестницу, чтобы курьеры и посетители не бродили по дому.

Все это она держала в тайне от Джона.

Он был занят по горло. В промежутке между уведомлением палаты представителей о возмещении гражданам Соединенных Штатов потерь по договору Джея, направлением в сенат для ратификации договора с Тунисом, посылкой в Конгресс доклада комитета, отвечающего за строительство Вашингтон-Сити, он сумел отыскать более двух тысяч долларов для приобретения фермы, которую Ричард Кранч придерживал для него. Узнав, что Джон переслал наличные средства при посредничестве Коттона Тафтса, Абигейл писала Мэри:

«Хочу сказать тебе слово в порядке совета. То, что вы освободились от фермы, я надеюсь, принесет облегчение, а также выгоду для мистера Кранча, и деньги, вложенные в ценные бумаги, дадут больше дохода, чем земля… Я прошу, чтобы при жизни брата эта сумма не дробилась из-за желания помочь детям. Они молоды и могут легче переносить невзгоды и заботы, чем те, кому уже много лет».

Почти одновременно она узнала, что полковник Уильям возвратился домой к Нэб и пытается уладить со своими кредиторами вопрос о долгах. Вскоре пришло письмо Джона Куинси к государственному секретарю Пикерингу, сообщавшее, что он и его жена устроились в Берлине и не жалеют об утере поста в Лиссабоне.

Абигейл потребовала теплой воды для ванны, надела красивое шерстяное платье и спустилась вниз на обед с Джоном и близкими друзьями.

«Человек скроен из крепкого материала», — думала Абигейл, прислушиваясь к приятному шуму за столом.

Четвертого марта семья Адамс отпраздновала годовщину президентства Джона, В середине обеда Джону принесли первое из нескольких посланий от государственного секретаря. Шифрованные послания поступили от трех комиссаров в Париже. Джон становился все мрачнее, читая расшифрованные отчеты.

— Я не должна знать их содержание? — спокойно спросила Абигейл.

— Не смею сказать тебе. Отчеты видели лишь три секретаря и прокурор. Мой печальный долг в том, чтобы спросить этих четырех джентльменов, должен ли я рекомендовать Конгрессу объявить немедленную войну.

— Войну! Джон, неужели французы так досадили тебе, что ты можешь вопреки всем своим принципам объявить войну?

— Ты увидишь. Я не осмеливаюсь послать эти доклады в Конгресс, опасаясь за жизнь наших посланников. Я не знаю, покинули ли они Париж.

Абигейл открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут же замолкла. Она молчала и в последующие дни, а Джон в это время писал резкое послание Конгрессу, от которого его отговаривали секретари. В конечном счете он направил в Конгресс вариант, подготовленный казначеем Уолкоттом, со своими исправлениями. Этот вариант предусматривал оборонительный план «защиты нашего мореходства и торговцев… защиты любой открытой части нашей территории… пополнения наших арсеналов, основания литейных мастерских и военного производства и обеспечения эффективных поступлений, необходимых для оплаты чрезвычайных расходов и пополнения недостающих запасов, нехватка которых может быть вызвана дестабилизацией нашей торговли».

Конгресс, не получивший шифрованных посланий, отказался действовать. Республиканцы в палате представителей потребовали и получили такие послания.

Наступил апрель. Молодое государство сумело наилучшим образом сохранить тайну. Взрыв чувств был тем более яростным, когда страна и Конгресс узнали содержание посланий, узнали, что французский министр иностранных дел Талейран сообщил американским комиссарам, что «Директория крайне огорчена некоторыми частями» речи президента Адамса на специальной сессии Конгресса. Для получения комиссарами аудиенции некоторые части речи должны быть изменены, но, что более важно, чтобы умаслить гордость Талейрана, следует в частном порядке выплатить ему наличными двести пятьдесят тысяч долларов. Соединенные Штаты обязаны также предоставить Франции заем почти в тринадцать миллионов долларов. Эти выплаты сделают возможными дружественные переговоры между конфликтующими странами.

Требование взятки и займа за счет общественных средств — что могло быть еще более сильным оскорблением суверенного государства? Шок был таким, что республиканцам пришлось, грубо говоря, заткнуться. Они надеялись поставить президента в трудное положение, но, когда сенат, в котором преобладали федералисты, настоял на публикации документов, по стране прокатилась волна антифранцузских настроений, она отшатнулась от республиканских лидеров и сплотилась вокруг своего президента.

Наконец-то Джон стал президентом всего народа.

При ослабленной оппозиции растерявшихся республиканцев законопроекты президента Адамса обсуждались и принимались Конгрессом через каждые несколько дней: о постройке двенадцати вооруженных судов; о дополнительных артиллерийских и инженерных полках; об учреждении военно-морского департамента; о возведении дополнительных укреплений; о закупках оружия и боеприпасов; о наборе временной армии; о разрешении военно-морскому флоту захватывать французские суда, вторгающиеся в территориальные воды Соединенных Штатов или задерживающие американские суда.

Скандальное требование взятки дошло до американской общественности как «дело Икс, Игрек, Зет» по той причине, что американские комиссары во Франции просили Джона Адамса не оглашать имена трех неофициальных посыльных Талейрана и он назвал их в своем докладе «Икс, Игрек и Зет».

— «Икс, Игрек, Зет», — прошептала Абигейл, — странный способ написания слова «война».

— Французы почти нанесли мне поражение на выборах девяносто шестого года, — пошутил Джон. — А теперь они превратили меня в глазах моего народа в героя. До этого я никогда не ходил в героях.

— Каково же ощущение?

— Весьма странное по плотности; что-то между бананом и скалой.

6

По стране прокатилась такая волна патриотизма, какой не было со дней войны в Массачусетсе: со дней сражений у Конкорда, Лексингтона, Бридс-Хилла. Абигейл была в театре с Сэмюелом Отисом, когда толпа страстно реагировала на новый текст «Марша президента». Абигейл видела из окна второго этажа особняка, как более тысячи молодых людей в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет прошли парадом перед домом президента через десятитысячную толпу, заполнившую улицы.

Президент, одетый в мундир главнокомандующего, принял комитет участников парада в приемном зале; он выслушал волнующие свидетельства лояльности и преданности Союзу. Похожие митинги состоялись во многих городах, в них участвовали молодые люди, готовые сражаться, если Франция объявит войну. Франция стала самой мощной военной державой в Европе. Армия и военно-морской флот Соединенных Штатов все еще существовали лишь на страницах законопроектов Конгресса. Как могло государство с еще не сложившейся военной машиной воевать против победителя Австрии, Италии, Бельгии, Швейцарии и против гения генерала Бонапарта? Ответ звучал в патриотических песнях молодежи под окнами президента.

Правда, находились и стоявшие в стороне. Когда Джон призвал провести 9 мая национальный пост в знак «торжественной скромности, стойкости и молитвы», поступили анонимные письма с угрозами сжечь дотла Филадельфию. Всю ночь отряды легкой кавалерии патрулировали улицы города.

Газета «Бостон кроникл» обвинила президента и его сына в том, что, дескать, они выколотили за два года восемьдесят тысяч долларов из федерального правительства, утверждалось, будто Джон поручил Джону Куинси провести переговоры со Швецией о новом договоре исключительно для того, чтобы предоставить Джону Куинси деньги на новое оборудование и повысить его оклад.

Не молчал и Бен Бах. Он называл президента «слепым, лысым, беззубым, брюзгливым Адамсом».

Волосы Джона на висках поседели. Он носил их длинными, что интересно контрастировало с его густыми, все еще темными бровями над большими уставшими, но по-прежнему внимательными глазами. На его лице почти не было морщин, его нос, рот и подбородок сохраняли прежние четкие очертания; но с возрастом он похудел и у него обозначился второй подбородок. Его фигура изменилась мало: он оставался коренастым, крепко сколоченным мужчиной, от которого исходила огромная внутренняя мощь и физическая сила, он принадлежал к типу не подвластных времени.

Когда спикер палаты представителей объявил, что внушительная непобедимая французская армия, готовившаяся вторгнуться в Англию, направляет свое острие против Америки, особняк президента стал нервным центром страны. Официальные лица правительства появлялись уже в шесть часов утра и продолжали приходить даже после полуночи. Кто работал с Джоном во время завтрака, обеда и чая, получали пищу и напитки. В какую бы комнату ни заходила Абигейл, она видела совещания озабоченных мужчин, собравшихся вокруг стола и изучавших груды бумаг.

Она поняла, почему Марте Вашингтон пришлось три раза заменять мебель за время ее пребывания в доме. Хотя каждый департамент имел свою собственную контору в городе, их руководители собирались теперь здесь. Лидеры сената и палаты представителей приезжали для консультаций до начала заседаний в десять часов и возвращались в четыре часа, чтобы доложить о положении дел с законопроектами, которые Джон считал безотлагательно нужными; они совместно искали пути возвращения из Парижа трех американских посланников, назначения командующих новой создаваемой армии. Генерал Вашингтон, естественно, был первым; шел спор, кто должен быть вторым: Александр Гамильтон, Генри Нокс, Чарлз Котсуорт Пинкни, один из трех комиссаров, связанных с «делом Икс, Игрек, Зет».

Абигейл заметила в одном из списков, составленных рукой Джона, имя полковника Уильяма Смита в качестве помощника генерала. Произошло это поздно ночью, и Джон потирал покрасневшие глаза. Он целыми днями не выходил из дома, даже на прогулку. Он упрямо твердил: «Он хорош для такого поста. Генерал Вашингтон уважает его».

В ту напряженную пору было ощущение некоей схожести с началом революции, когда тори осаждали патриотов. Ныне же тори были чужаками, французами или же профранцузами, направившими свои усилия на подрыв администрации Адамса. В их число входили газеты, возглавлявшиеся «Авророй» Баха и получившие кличку «Галльской фракции». Не было такого преступления, в каком они не обвиняли бы президента Адамса: его объявляли поджигателем войны, ему ставили в вину преступный непотизм, разграбление общественных фондов, создание армии для подавления народа и превращения Соединенных Штатов в монархию, в которой он сам станет королем Джоном I, а супруга — королевой Абигейл.

Члены семьи Адамс жили в отравленной атмосфере заговора и интриг, сопровождавшейся распространением подрывной литературы, проведением тайных собраний, укрывательством, по словам бывшего сенатора от Массачусетса Фишера Амеса, это было подобно тому, как действуют змеи зимой, чтобы заготовить яд.

— Я вроде Чарли, — признался Джон, — тонкокожий.

Если чужестранцы служили каналами, через которые по всей стране распространялся «поток якобинской грязи», то в доме президента не сомневались, кто подстрекал к гибельному заговору с целью разрушить Союз. Это были возглавлявшиеся Томасом Джефферсоном республиканцы. Они вновь восстали против всех мер, способствующих укреплению национальной безопасности; законопроекты по армии, военно-морскому флоту, фортификациям проходили лишь благодаря тому, что федералисты составляли большинство. Президент Адамс утверждал, что без таких мер Соединенные Штаты были бы беззащитны перед лицом вторгающейся французской армии. Стефан Хиггинсон от Массачусетса, исполнявший обязанности министра военно-морского флота, воскликнул:

— В Конгрессе существует злобный и коварный дух, выступающий против всего энергичного и достойного, его требуется подавить или изгнать!

Джон опасался, что многие республиканцы, питающие большую приверженность к Франции, чем к Америке, присоединятся к вторгающейся французской армии, подобно тому как во время борьбы за независимость тори сражались на стороне британцев против патриотов.

В жаркую душную ночь начала июня Джон и Абигейл прогуливались в предрассветном полумраке в заднем садике, шепотом обмениваясь сокровенными мыслями.

— Мы ничего не можем сделать с республиканцами, — сказал Джон, — они — законно избранные представители народа. Мы должны обойти их в идеях и забаллотировать. Но представитель Массачусетса Гаррисон Грей Отис и Роберт Гудлоу Харпер от Южной Каролины правы; мы можем предпринять кое-что в отношении французов и других чужеземцев, которые ведут деятельность по подрыву нашего правительства.

— Предложить им вернуться домой?

— Законопроекты, которые обсуждаются сейчас в Конгрессе и вне его, имеют четыре аспекта. Во-первых, затруднить длительное пребывание в стране, с тем чтобы чужеземцы не стали американскими гражданами. Во-вторых, обеспечить себе право преследовать, подвергать суду и высылать людей, активно ведущих подрывную деятельность. В-третьих, во время войны представить президенту право депортировать иностранных граждан вражеских стран. В-четвертых, предоставить президенту полномочия высылать любого чужеземца, которого он считает опасным для мира и безопасности страны.

— Можно ли добиться принятия такого постановления?

— Да. В Соединенных Штатах существует профранцузская и проанглийская партии; но, как информировал правительство в Париже один французский наблюдатель в Филадельфии, есть также партия, «состоящая из наиболее уважаемых людей. Эта партия, о существовании которой мы даже не подозревали, есть американская партия, любящая свою страну превыше всего, для которой предпочтение либо Франции, либо Англии — явление временное и малозначительное».

— Слава богу! Если французская Директория действительно верит этому, то никогда не будет и попытки вторгнуться в нашу страну. — Абигейл прижалась к Джону, в ночи повеяло первым холодком. — Джон, будет ли война? Не совершат ли наши бывшие союзники то, чего не смогли сделать британцы?

Кризисных ситуаций хватало; опасности для государства переплетались с их личными проблемами. Их давнишний друг в Бостоне доктор Томас Уэлш обанкротился. Семья Уэлш потеряла все до последнего пенса. Мэри Кранч написала в своем письме о ее бедственном положении. Перед выездом из страны Джон Куинси передал доктору Уэлшу свои сбережения с просьбой пустить их в дело. Бедный Джонни! Он жил бережливо, шел на жертвы, самоотверженно экономил; ныне же результаты сурового ведения им домашних дел испарились. К этому надо добавить заработанное в последнее время и потерянное Чарли… Джонни так старался набрать средства, чтобы, вернувшись домой, начать с нуля адвокатскую практику.

Абигейл положила на письменный стол рядом два письма. Первое — от Томми, вызывавшее сочувствие своим трогательным желанием вернуться домой. Не могла бы Абигейл найти ему замену для Берлина? Во втором письме сообщалось ей, что сын доктора Уэлша Томас вот-вот закончит учебу в Гарварде и должен немедленно отыскать работу. Она написала кузену Уильяму Смиту в Бостон и поинтересовалась его мнением относительно возможности направить молодого Уэлша в Берлин. Кузен Уильям одобрил такую мысль. Джон отдал соответствующие указания: Томас Уэлш должен поехать в Берлин, а Томас Адамс — вернуться в дом родителей в Филадельфии.

Рядом с ней будет в доме один из сыновей.

19 июня 1798 года после полудня в Филадельфию прибыл Джон Маршалл, выдающийся член тройки комиссаров, посланных во Францию. В соседней с Филадельфией деревне его встретил с отрядом кавалерии Пикеринг, и они в парадном строю прошествовали по городу мимо дома президента.

Американская общественность узнала, что Маршалл был подлинным героем «дела Икс, Игрек, Зет» во Франции. Именно Маршалл, обращавшийся с эмиссарами Талейрана с вежливостью, присущей жителям американских пограничных территорий, выступил против их поползновений с такой решительностью, что Директория начала осознавать бессмысленность шантажа и попыток спровоцировать Соединенные Штаты.

На следующее утро в восемь часов Джон Маршалл был на завтраке в особняке президента. Джон и Абигейл приняли его в семейной столовой. Сорокадвухлетний Маршалл был крепко скроен, отличался прекрасным физическим здоровьем и полнокровным цветом лица. Молодые годы он провел на открытом воздухе, и это придало ему осанку сельского жителя.

Его короткие густые волосы разделялись пробором на левой стороне. От его больших темных глаз расходились морщинки, а с вишнево-красных губ то и дело слетали шутки. Джон Маршалл вырос в Виргинии. Он не получил регулярного образования и воспитал сам себя на произведениях Попа и Блекстоуна. Друзья и противники в один голос говорили, что он обладает наиболее острым юридическим умом в стране.

Абигейл знала, что жители приграничных районов Виргинии любят плотный завтрак. Она приказала приготовить для Маршалла толстый ломоть ветчины с полудюжиной яиц, пшеничный и кукурузный хлеб и кувшин медовухи.

Маршалл ел с завидным аппетитом, что, впрочем, не изменило его мнения о себе как умеренного в еде. Хотя по материнской линии Маршалл имел родственные связи с Джефферсонами, Рэндолфами и Ли, его отец был бедным и сам пробивал себе дорогу. Так он познакомился с Джорджем Вашингтоном и работал на генерала. Получив известие о сражении у Лексингтона и Конкорда, Джон и его отец сняли со стены над камином ружья и вступили в армию Виргинии. Маршалл участвовал в сражениях у Брендиуайна, Монмаута и провел вместе с Вашингтоном зиму у Вэлли-Фордж. В эти годы он утвердился в убеждении, что «Америка моя страна и Конгресс — мое правительство».

По всем этим причинам, подтверждавшим неподкупность Маршалла, Джон и Абигейл внимательно выслушали его сообщение. К их удивлению, он не думал, что война надвигается. Своим мягким приятным голосом он сказал:

— Сэр, по моему мнению, Франция пытается запугать нас. Я старался дать понять, что нас так легко не запугаешь. Если вы будете оставаться сильным и решительным, мистер президент, Франция не объявит нам войну.

Маршалл расправился с тарелкой нарезанных огурцов и с последним толстым ломтем хлеба, намазанным свежим маслом. Энергично вытерев салфеткой рот, он выпрямился на стуле и сказал:

— Сэр, прошу разрешения сказать нечто, расходящееся с вашими взглядами.

Джон и Абигейл удивились. Джон Маршалл был одним из верных сторонников. Они были весьма разочарованы, когда он отклонил предложение президента Вашингтона стать генеральным прокурором.

Президент Адамс ответил:

— Мистер Маршалл, в этом доме уважают высказанное вами мнение.

— В таком случае, сэр, я прослышал, что вы собираетесь подписать билль о чужестранцах.

— Вы его не одобряете?

— Мистер президент, он нарушает не только первую поправку Билля о правах, запрещающую Конгрессу урезывать свободу слова и печати, но и пятую поправку: «Никто не может быть привлечен за тяжкое преступление без предъявления обвинения Большим жюри… не может быть лишен жизни, свободы и собственности без надлежащей правовой процедуры».

— В военное время? Когда они совершают предательство, мы должны их выслать. Это очевидный акт самообороны.

— Неужели наша страна так слаба, что не в состоянии защитить себя против немногих чужеземцев? Когда мы лишим их надлежащей правовой защиты, мы ослабим такую защиту и в отношении наших собственных граждан.

Джон напрягся.

— Это несопоставимые вещи. Права граждан полностью защищены. Чужеземцы являются посетителями, пользующимися нашей терпимостью. Задача правительства выслать их до того, как они сумеют навредить. Билль вводится в силу всего на два года. Если не будет войны, то его действие прекратится.

Маршалл наклонил голову, показывая, что уступает старшему по положению.

— Сэр, могу ли я просить вашего снисхождения еще по одному вопросу?

— Разумеется.

— Тогда со всем уважением, я слышал, что вы одобряете постановление о призывах к бунту, которое обсуждается в Конгрессе. Могу ли я предостеречь вас против страшной опасности, связанной с этим постановлением? Билль о чужеземцах — плохой прецедент, он нанесет ущерб престижу нашей республики за рубежом. Он затрагивает наших собственных граждан лишь косвенно. Но постановление о призывах к бунту направлено непосредственно против наших граждан. Это самый опасный законодательный акт в короткой истории нашего государства. Если людям, выступающим против нас, не будет разрешено выражать устно и в печати свое мнение, они прищучат нас не менее жестоко, когда придут к власти. И ответственными за это будем мы сами, ибо предоставим им такое право.

— Постановление будет действовать только в военное время.

— А кто будет определять с юридической точки зрения границу между миром и войной? В условиях непрекращающихся войн и беспорядков в Европе наше государство может длительное время находиться в неясных условиях, когда нет ни войны, ни мира, а существует угроза войны. Даже сейчас, мистер президент, гений Америки заключается в ее способности позволить каждому веровать в своего собственного Бога, высказывать свои мысли, встречаться с друзьями и печатать собственную ересь. Вы твердо выступали за Декларацию прав. Прошу вас не отходить от ее принципов сейчас. Любой тиран, появившийся на нашей земле, сможет использовать постановление о призыве к бунту для того, чтобы заткнуть глотку любому критику. Самые худшие опасения тех, кто боролся против федерации и конституции, станут реальностью.

Притихшая Абигейл попросила разрешения сказать свое слово.

— Мистер Маршалл, вы почти год отсутствовали в стране. Вы не наблюдали, как возрастали продажность и гротескность вражеской печати…

— Оппозиционной печати, мэм, — вмешался Маршалл.

— Хорошо. Нам сообщили, что их замысел — клеветать на президента, его семью, администрацию и таким образом вынудить его к отставке. Тогда они сметут править с триумфом. Томас Джефферсон станет глашатаем народа! Мы подошли к слишком серьезному кризису, чтобы проявлять вялость, слишком опасному, чтобы дремать… Я тотчас моту доказать вам это.

Абигейл поднялась в свою гостиную и взяла вырезки из газет, сделанные Луизой по ее указанию из «Авроры», бостонской «Кроникл», «Аргуса», «Олбани реджистер», «Ричмонд экзаминер».

— Мистер Маршалл, пожалуйста, прочитайте эти выпады. Разве они сделаны честными людьми? Или же написаны злоумышленниками и подстрекателями?

Маршалл разложил собранные Абигейл оскорбительные статьи. Его обычно розовые щеки бледнели по мере того, как он вчитывался в несдержанные выпады. Когда он поднял глаза, они выражали смущение и извинения.

— Теперь вы согласитесь с необходимостью иметь постановление, осуждающее призывы к бунту? Вам ясно?

— Миссис Адамс, я в ужасе! Очевидным является то, что нам нужен более строгий закон о клевете. Постановление, карающее за призывы к бунту, никогда не уживется с нашим народом. Сэр, вы историк и должны знать: если вы подпишете такие репрессивные меры, история обойдется сурово с вами. Если вы их заблокируете, история оценит по справедливости ваш смелый шаг.

— Может быть, мистер Маршалл. Я оказался в неприятном положении клиента, который вынужден отклонить совет своего талантливого и честного сторонника. У меня нет возможности гадать относительно вероятного суждения истории. Передо мной две ясные и неотложные задачи: во-первых, предотвратить войну с Францией, во-вторых, получить уверенность, что мы победим, если вторгнется Франция. Все остальное не имеет значения.

Маршалл взял протянутую руку президента.

— В любом случае, я к вашим услугам, мистер президент.

В июне Джон Адамс подписал два билля о чужестранцах и в июле суровое постановление о каре за призыв к бунту, принятые палатой представителей и сенатом.

7

Нестерпимый зной опустился на город. Абигейл чувствовала себя на улицах настолько отвратительно, что опасалась возвращения желтой лихорадки. Окружающие жаловались на боли в области мочевого пузыря и на воспаление горла. Конгрессмены хотели прервать сессию и разъехаться по домам. Так же поступил бы президент и та, которую Джон Адамс называл своей «президентшей». Но вопреки оптимизму Джона Маршалла каждый день возвещал о новых военных мероприятиях, которые нужно было провести через Конгресс и подписать президенту; 25 июня был принят билль, уполномочивавший «защищать торговые суда». В течение недели Джон направил в сенат предложение о назначении Джорджа Вашингтона командующим армией. Правительству предстояло приобрести тридцать тысяч единиц оружия, которое будет перепродано милиции штатов по цене, установленной президентом. Соединенные Штаты и Франция не были более связаны соглашениями. Джон подписал билли о создании корпуса морской пехоты; уведомил французского консула, что он — персона нон грата. На штаты был наложен прямой налог в сумме двух миллионов долларов; президенту разрешалось взять взаймы у Банка Соединенных Штатов пять миллионов долларов. Опасность вторжения была настолько высока, что Конгресс разрешил сформировать вместо восьми полков двенадцать.

Секретные задумки Абигейл насчет библиотеки Джона раскрылись, когда мистер Сопер, сосед по Куинси, как говорят, «рассыпал бобы». Джон был явно доволен.

— Мне необходимо было большое помещение. Вопрос, с которым я едва осмелюсь обратиться к кому-либо в правительстве: как мы оплатим счета?

— Когда мы жили в Отейле, я попросила кузена Коттона купить мне на сто фунтов стерлингов армейских сертификатов. Потребовалось тринадцать лет, но в конце концов правительство выплатило их по фактической стоимости.

Джон обнял жену, погладил ее седеющие на висках волосы и нежно поцеловал.

— Девушки пастора Смита, были ли они откровенными, доверчивыми и искренними? Помнишь мои откровения относительно моих сомнений, когда мы впервые поехали на остров Рейнсфорд? Это было тридцать шесть лет назад! Ты знаешь, дорогая, мужчина может оставаться дураком в течение всего отрочества, но, если он примет правильное решение, он превращается в гения!

Сенат утвердил генерала Вашингтона командующим. Президент Джон Адамс послал военного министра Макгенри в Маунт-Вернон с предварительным списком офицеров, которых он рекомендовал бы для Генерального штаба. В список вошли на рассмотрение Вашингтона: Линкольн, Морган, Нокс, Гамильтон, Гейтс, Пинкни, Ли, Муленберг, Бэрр и Уильям Смит. Палата представителей разъехалась, но сенаторы оставались на месте, чтобы одобрить список предложенных Вашингтоном офицеров. Генерал Вашингтон вычеркнул республиканцев Муленберга и Бэрра, добавил несколько имен, дабы образовать штаб из десяти офицеров. Джон позвал Абигейл и возбужденно воскликнул:

— Посмотри, генерал Вашингтон назначил полковника Смита бригадным генералом. Это шаг, который может восстановить репутацию нашего зятя. Я предложу, чтобы полковнику был присвоен ранг помощника генерала. Думаю, что он подходит для такого поста.

На следующий день Джон направил список на утверждение в сенат. Через несколько часов три сенатора, представлявших комитет, появились в особняке президента. Они сочли свое положение трудным, но желали избавить президента от более неловкого. Не сочтет ли нужным президент вычеркнуть имя полковника Смита из рекомендованного списка? Сенаторы не могут поддержать это назначение. Причины? Он был «спекулянтом… банкротом и антифедералистом». Джон ответил, что не вычеркнет из списка. Кандидаты были одобрены, а кандидатура полковника Уильяма Смита отклонена. Абигейл была в отчаянии, ее муж — в ярости.

— Как такое могло случиться? — добивалась она ответа.

— Я предостерегал нашего дорогого полковника от хвастовства и важничанья в то время, когда он процветал. Когда же у него возникли финансовые осложнения, он пренебрег обязательствами в отношении своих ближайших друзей.

— Но, Джон, он провел совещание со своими кредиторами в феврале. Эта встреча не дала ничего?

— Ничего, насколько мне известно.

— Разве мы ничего не можем сделать? С какими глазами мы встретим полковника?

— Возможно, нам просто не придется смотреть ему в глаза. Откровенно говоря, думаю, что, навестив накоротке дом, он исчез навсегда. Мы расскажем об этом Нэб как можно мягче, когда посетим ее и возьмем в Куинси с нами.

В Филадельфии желтая лихорадка уносила ежедневно тысячи жизней. Сенат прекратил заседания, и его члены спешно покинули город. Абигейл приказала семье Брислера уехать в деревню. Когда Джон и Абигейл в конце концов 25 июля выбрались из города, зной и пыль на дороге настолько угнетали, что Абигейл вынуждена была дважды в течение нескольких часов останавливать экипаж, переодеваться на постоялых дворах и отдыхать там некоторое время.

Поездка домой была просто чудовищной. Внутри кареты стояла нестерпимая духота. Несмотря на заботу Нэб и Луизы, поездка показалась Абигейл худшей в ее жизни. Когда добрались до Куинси, ее практически внесли на руках в спальню.

В спальне Абигейл провела одиннадцать недель. Ее мучили то озноб, то высокая температура. Никто не мог точно сказать, что с ней. Доктор Коттон Тафтс навещал каждый день. Он привел с собой доктора Бенджамина Уотерхауза и доктора Джона Уоррена из Бостона, надеясь, что они помогут поставить диагноз. Поначалу думали, что у нее желтая лихорадка, но, к счастью, это не подтвердилось. По мере усиления жары ее силы таяли. Прошло несколько дней, о которых она смутно помнила, Абигейл уверовала в то, что пришло ее время. Она смирилась с Богом, позвала мужа и дочь сказать последнее «прощай». Она сожалела, что не может попрощаться с Джоном Куинси, с Томми и Чарлзом, они были далеко. Ее сестра Мэри Кранч поставила ее на ноги.

— Сестренка Абигейл, ты меня удивляешь. Ты утверждала, что пуритане не уступают легко смерти, что нам мало услышать дюжину трубных призывов архангела Гавриила.

Абигейл видела лицо сестры словно в тумане. Она ответила хриплым от болезни голосом:

— Ты видишь, что я отхожу.

— Я вижу, что ты думаешь, будто умираешь. Но это разные вещи.

— У меня остались кожа да кости, я таю с каждым днем.

— Скажем, ты была пухленькой, так что тебе не мешает изрядно похудеть. Я уверена, что тебе будет все хуже и хуже до похолодания. Когда возьмет озноб, ты выскочишь из постели.

Мэри была права. Сменяясь, Нэб и Луиза ухаживали за ней. Джон горевал по поводу болезни жены, и его пугала возможность ее смерти. Работая наверху в библиотеке, он получал депеши и письма, поступавшие из различных уголков страны, принимал делегации. Он отвечал на наиболее важные документы, и помимо этого ему было трудно делать что-либо иное.

Когда секретари настаивали на возвращении в Филадельфию, подчеркивая, что главное исполнительное лицо должно быть на месте, он написал военному министру Макгенри:

«Я не могу приехать в этот город… скоро. Здоровье миссис Адамс настолько слабо, ее жизнь висит на волоске, и я не могу оставить ее в последний момент. Прошедшее лето было мрачным для меня, а перспектива зимы еще мрачнее…»

В этот день ей стало лучше. Джон рассказал о содержании письма военного министра. Абигейл сурово ответила:

— Ты должен вернуться в Филадельфию или Трентон, где правительство выжидает окончания эпидемии. Ты ему нужен. Со мной будет все в порядке. Я приеду при первой возможности.

Последнее столкновение между ними произошло до отъезда Джона, оно касалось определения иерархии командования во главе с Вашингтоном.

Президент Адамс полагал, что утвержденные офицеры должны обладать тем же статусом, каким они пользовались во время революционной войны. Он желал, чтобы назначение Нокса фиксировалось с первого дня, Пинкни со второго, Гамильтона — с третьего, и это должно определить порядок подчинения. Александр Гамильтон требовал быть вторым после Вашингтона. Секретари Пикеринг и Макгенри всемерно поддерживали его; они посетили Вашингтон, настаивая на том, чтобы Гамильтон был назначен на высший пост.

Находясь в Куинси, Джон слышал о таких махинациях. Наконец он осознал, что эти представители ближе к Гамильтону, чем к своему президенту. И все же он уступил.

Абигейл была прикована к постели все лето, а Джон слишком встревожен, чтобы уделять внимание ферме. Тем не менее урожай оказался лучшим за многие годы. Кузен Уильям Смит приехал из Бостона с покупателями, и была заключена выгодная сделка.

Выйдя в первый раз после болезни в сад, Абигейл занялась посадками роз. Размышляя о своей болезни, она поняла, что есть что-то общее с тем обмороком, какой случился с ней в Бостоне перед свадьбой, тогда тетушка Элизабет так напугалась, что предложила отложить ее брак с Джоном Адамсом. Тогда врачи так и не определили, что с ней, как не разобрались в ее болезни и сейчас. Абигейл подозревала, что в обоих случаях на нее обрушилось слишком много внешних впечатлений и внутренних тревог. В течение лета умерли от желтой лихорадки четыре их верных приверженца. В июне был арестован Бенджамин Бах по обвинению в клевете на президента, но под залог его освободили. И он скончался от желтой лихорадки. Скрепя сердце и следуя христианскому милосердию, семья Адамс оплакивала его.

Каждый период одиночества по-своему своеобразен. После помолвки Абигейл освоилась с периодическими расставаниями, когда Джон выезжал на судебные сессии. Затем были годы его работы в Континентальном конгрессе; в то время поначалу трехмесячное отсутствие растянулось до одиннадцати месяцев. Оно явилось своего рода прологом к отъезду Джона в Европу. Первая поездка длилась восемнадцать месяцев, и после трехмесячного пребывания дома последовал отъезд на пять лет. В итоге Абигейл так закалилась, что смогла бы выдержать разлуку, равную любой тридцатилетней войне.

За две недели прохладной погоды она окрепла духом и настолько поправилась физически, что стала думать о возвращении к роли хозяйки президентского дома. Она писала Джону:

«Напиши, кто спрашивает обо мне и кто интересуется мною. Одна нью-йоркская газета и „Дикобраз“ сочли своим долгом выразить сожаление по поводу моего вынужденного отсутствия там, где находится правительство. Думаю, что, по их мнению, ты нуждаешься в ком-то, способном согреть тебя, и зная, что ты вовсе не Давид, они оплакивают твое одиночество. Я очень дорожу написанным в нью-йоркской газете. Напомни обо мне всем моим подружкам. Я тешу себя мыслью, что федеральные республиканцы и сенаторы ощущают мое отсутствие в эту зиму».

Филадельфии действительно не хватало ее. В отсутствие Абигейл Джон избегал попыток принимать в особняке женщин, принадлежащих к высшим кругам общества, он даже не приглашал жен конгрессменов и послов. Молодой Уильям Шоу, проходивший стажировку в качестве секретаря Джона, писал тетушке Абигейл:

«Брислер говорит, что у него нет сейчас вдохновения устраивать хорошие обеды… Отсутствуют леди, а джентльмены не похвалят, даже если все хорошо».

В Куинси Абигейл не принимала никого. Она устроила праздничный обед у себя дома, когда выходила замуж Бетси, одна из дочерей ее брата Билли. В День благодарения Ричард Кранч и племянник Джона Бойлстон Адамс болели, и Абигейл посадила за стол на кухне чету Портеров и Феб, «единственных уцелевших родителей», чтобы разделить с ними «щедрость Провидения».

К декабрю она уже могла гулять по заснеженным полям. Ее силы окрепли с наступлением холодов.

— Жара — твой естественный враг, — посоветовал Коттон Тафтс, — ты должна бежать от нее, как черт от ладана!

— Нет, кузен Коттон, как может бегать черт в моем возрасте, мне ведь пятьдесят четыре года.

Ферма утопала в снегу. Абигейл спала под теплым одеялом, днем ее навещали немногие родственники и друзья — президент университета Гарварда и вице-губернатор Массачусетса. От преподобного мистера Пибоди приходили письма, в которых сообщалось, что оба сына Нэб учатся хорошо. От Чарли не было известий; она собиралась осведомиться о нем, но мысли устремлялись в другом направлении. Абигейл беспокоилась за Томми, которому уже давно следовало быть в Соединенных Штатах, тревожилась за жену Джонни Луизу, находившуюся в Берлине; у нее, бедной, уже было два выкидыша. Джон писал о Нэб:

«Генерал-лейтенант и генерал-майоры рекомендовали полковника Смита на пост командующего полком. Это понижение для него, на что я не мог согласиться бы без его согласия. Я написал ему, рассчитывая, что он откажется от такого назначения. Но его гордыня подавлена в такой степени, что он дал согласие на назначение… Под командованием лиц, в прошлом равных с ним и даже ниже его, его положение будет незавидным. Счастливый Вашингтон! Ему повезло, у него нет детей! Мои дети причиняют мне больше боли, чем все мои враги».

Эта фраза приковала взор Абигейл. Если бы Джон сказал: «Мой ребенок причиняет мне больше боли», то это могло относиться только к полковнику Смиту. Но Джон употребил множественное число. Блестящая деятельность Джона Куинси была предметом семейной гордости, хорошо проявил себя Томми, значит, фраза Джона подразумевала Чарли.

«Какая я глупая, — думала она, — до меня не дошло, что Джон знал о сильной тяге Чарли к выпивке. В конце концов, мой муж — президент Соединенных Штатов. У него бесчисленные контакты. Вероятно, он скрывает больше от меня, чем я от него. Ныне же все это стало предметом гласности. Мы должны что-то сделать. Мы должны поступить так, чтобы Чарли и Салли жили с нами в Филадельфии. Джон может назначить его своим секретарем, своим юридическим советником. Никто не станет возражать, если Чарли будет получать оплату не из государственных средств».

Что случилось с ее смешливым мальчиком? Никто, кроме Джонатана Сиуолла — мир праху его, — не любил так смешить, как Чарли. Неужели те, кто смеется первым, первыми же и плачут, неужели смешливые и веселые должны первыми узнать, что жизнь — злая шутка и они ее жертвы, быть может, их смех вызван страхом и опасением, проникшими в их сердце и рассудок, подобно вандалам?

Она отогнала от себя такие мысли. Когда она станет прочно на ноги, у нее будет достаточно времени справиться с проблемами Чарли. Что касается полковника Уильяма, то теперь, когда Соединенные Штаты собираются иметь постоянную армию, нет причины, чтобы он не служил верно и с отличием. Возможно, он не так хорош в остальном, но все, начиная с Вашингтона и ниже по иерархии, соглашались с тем, что его стоит иметь рядом в бою. Это значит, что он должен жить в армейских лагерях, должен быть послан на отдаленные границы.

Абигейл решила взять Нэб и Каролину с собой в Филадельфию. Семья Джона Куинси также приедет к ней, когда возвратится в Америку, по меньшей мере на тот срок, пока Джонни не решит, каково его будущее. Разумеется, в президентском особняке в Вашингтон-Сити найдется место для всех ее детей. Она наконец-то соберет всю семью под одной крышей.

Такого не было с ноября 1779 года, когда Джон собирался отплыть в Европу, забрав с собой Джонни и Чарли. Минуло девятнадцать лет, и за эти годы семья рассеялась по всему миру.

Джон писал ей часто, но у нее были и другие источники информации.

Одним из первых актов Конгресса был закон, согласно которому после принятия палатой представителей и сенатом законопроекта и его одобрения президентом он должен быть немедленно направлен в газету каждого штата. Этот закон помогал ей в Куинси; газеты, посылавшиеся ей Джоном и Сэмюелом Отисом или же доставлявшиеся из Бостона ее друзьями и родственниками, содержали сведения о деятельности правительства. В круг таких дел входило множество постановлений, касавшихся хлеба и масла, внутренних, а порой и просто локальных по своему характеру; назначения комиссаров для урегулирования расчетов между Соединенными Штатами и несколькими государствами по долгам перед федеральным казначейством; применения американских законов в Теннесси — последнем штате, последним присоединившимся к Союзу; выделения значительных сумм с целью претворения в жизнь договоров с индейскими племенами; актов, определявших оклады практически всех служащих правительства, начиная с командующих линейными кораблями Соединенных Штатов; возмещения начальникам полиции, прокурорам, членам жюри и свидетелям в судах Соединенных Штатов; определявших сбор пошлин на импорт и тоннаж, винокурение, медицинское обслуживание, обеспечение под залог, разрешение о продаже земельных участков на Западе…

Конгресс работал напряженно. В дополнение к законодательству по внутренним мерам были приняты некоторые серьезные акты, касавшиеся внешних дел государства. Один был связан с тем, что вице-президент Джефферсон выдал Джорджу Логану рекомендательное письмо, адресованное друзьям во Франции. Логан использовал его, чтобы получить доступ к французскому правительству и начать частные, без полномочий переговоры о мире. Это вызвало раздражение у президента Адамса и Конгресса. Было принято решение, что попытки частного гражданина Соединенных Штатов уладить спор с любой иностранной державой являются преступлением.

Хотя эти шаги были успешными, Абигейл знала благодаря частной переписке, что в Конгрессе бушуют страсти и его члены расколоты на федералистов и республиканцев. Республиканцы продолжали выступать против законов, имевших отношение к упрочению федеральной власти, постоянной армии и увеличению налогов, к любому акту, с помощью которого центральное правительство могло ослабить полномочия штатов. Они добивались также объявления неконституционными постановлений о чужеземцах и о призыве к бунту из-за опасения, что они могут быть использованы для подавления республиканских газет и преследования республиканских журналистов. Джефферсон и его политический сторонник Джеймс Мэдисон составили то, что именовалось резолюциями Кентукки и Виргинии, нацеленными на предоставление штатам права решать, являются ли конституционными федеральные акты, и требовавшими присоединения других законодательных органов к обсуждению постановлений о чужеземцах и о призыве к бунту, с тем чтобы удалить их из свода законов.

Законодательные собрания других штатов не присоединились к этому требованию.

Оценивая такие сообщения в тишине Писфилда, Абигейл догадывалась, под каким давлением находится Джон и как ему трудно. Как всегда, его трудности умножались в результате действий самих федералистов. Оказав помощь в создании американской военной машины, Гамильтон вроде бы вознамерился использовать ее в своих интересах.

8

Возвращение Томми задерживалось, так как его родители настаивали, чтобы он сел на вооруженное судно Соединенных Штатов. Захват сына президента французским крейсером вызвал бы политический скандал. Он приплыл в Нью-Йорк в январе 1799 года, повидался с отцом в Филадельфии, а затем приехал к матери в Куинси.

Томми пользовался особой любовью матери. Он был баловнем судьбы, и в свои двадцать шесть лет выглядел внушительным мужчиной — коренастым, сильным и уравновешенным. Томми ухаживал за домашней птицей, когда это надоедало старшим детям; помогал матери в устройстве лавки в адвокатской конторе Джона и поддерживал в ней порядок. Не обладая умственными талантами Джонни или Чарли, он имел другой дар — упорство и чувство долга по отношению к семье. Он оставался около Джона Куинси в Берлине целый год вопреки сильному желанию вернуться домой: ведь старший брат нуждался в нем и без него чувствовал бы себя одиноким.

Томми устроился в библиотеке отца. Абигейл была рада видеть его дома. Она вспоминала рассказ Уильяма Шоу о том, как Томми встретился с отцом в Филадельфии. Джон Адамс обнял своего младшего сына, по его щекам текли слезы, и он промолвил:

— Благодарю Господа Бога, мой сын, что ты возвратился в нашу родную страну.

Могли ли чувства матери быть менее теплыми?

Они обедали за маленьким столиком перед камином в гостиной. Абигейл жадно слушала новости, касавшиеся Берлина, но ее прежде всего интересовали планы Томми.

— Ма, я хочу открыть адвокатскую контору в Филадельфии. Ну, ты не будешь часто видеть меня в особняке президента. Я не хочу, чтобы ко мне обращались только потому, что я сын президента.

— Ты не оставил изучения права, Томми?

Томми старательно жевал кусок говядины. Он никогда не требовал многого для себя, у него не было больших запросов или достижений.

— Я не силен в абстрактном мышлении, ма. В том, что Джонни называет общими правилами закона. Я никогда не смог бы, как папа, написать конституцию или аналитический доклад, какой Джонни представляет государственному секретарю. У меня нет дара в философии.

— Это потому, что у тебя практический ум. Ты принадлежишь к числу тех, кто действует, тогда как Джонни и Чарли философствуют насчет последствий той или иной проблемы.

Томми покраснел от удовольствия. Усидчивого редко хвалят.

— Долгое время я думал, что займусь бизнесом. Но в нашей семье все юристы…

— Большинство судебных дел касается бизнеса. Почему ты не можешь быть адвокатом бизнесменов? Наша торговля растет, наша страна все больше заселяется. Пусть отец пишет конституцию, а Джонни — свои европейские отчеты. Ты же можешь составлять контракты.

В глазах Томми вспыхнул огонек.

— Ты думаешь, что там есть место для меня? Не как сына президента, а как неизвестного Томаса Бойлстона Адамса. — Он встал и поправил дрова в камине, желая скрыть выражение своего лица. — Ма, ты прямо-таки ввела меня в бизнес.

— Ты встречался с Чарли в Нью-Йорке?

— Да, ма.

— Заметил ли ты какие-либо перемены?

Томми сжал и разжал ладони. Он не скажет ничего против брата, который был его идолом.

— Когда ты будешь возвращаться через Нью-Йорк, выправи его деловые бумаги.

— Сделаю, что смогу.

Томми не принадлежал к числу тех, кто вселял ложные надежды. Тем не менее он признался, что хочет жениться.

— Я знаю, что мне нужно еще несколько лет для того, чтобы я мог обеспечить жену. И кто она, у меня нет ни малейшего представления, поскольку я не встречал еще подходящих. Но мужчина еще не мужчина, если у него нет жены, насколько я знаю… Тем временем я могу служить твоим управляющим. Френч согласился платить сто семьдесят пять долларов за обработку его части фермы и выплату налогов. Буррелл готов остаться на год. У тебя нет наличных средств, требуется выплата жалованья. Согласно твоим книгам, кузен Коттон занял у генерала Линкольна деньги в прошлом году. Не хочешь ли ты, чтобы я занял на этот раз пятьсот долларов? Этой суммы хватит, чтобы ты могла рассчитаться. Па оплатит расписку, когда казна пришлет ему очередной квартальный оклад.

Абигейл откинулась на спинку кресла, улыбаясь сама себе, ибо она представила себе голос Джонни в Отейле, подсчитывающего ее расходы.

В конце февраля замерзли реки, и весь залив покрылся льдом. Выпало много снега. Вернувшийся из Бостона Томми улыбался. Ему рассказали забавную историю.

Чувствуя, что Франция готова сделать жест примирения, президент Адамс назначил своего давнего сподвижника, жителя штата Мэриленд Уильяма Ванса Мюррея, полномочным посланником во Францию. Мюррей в течение шести лет был членом Конгресса, а затем президент Вашингтон назначил его посланником в Гаагу, где он сменил Джона Куинси. Казалось, что Мюррей понравился французской Директории. Джон не консультировался с кабинетом по поводу назначения. У него имелась разумная причина действовать так: настроенное на войну крыло федералистов впадет в раж при любом примирительном жесте в отношении Франции.

— Некоторые федералисты недовольны тем, что па преподнес им такой сюрприз, — рассказывал Томми. — Они ворчат: «Мы хотели бы, чтобы старуха была здесь. Не думаем, что назначение состоялось бы, будь она в Филадельфии!»

— Довольно нахально с их стороны, Томми, но «старуха» — они имеют в виду меня — может сказать им, что заблуждаются. Я считаю это решение мастерским политическим шагом. Твой отец страстно желает, чтобы его администрации удалось избежать войны с Францией.

В глазах Томми сверкали озорные искорки.

— Рад, что «старуха» одобряет.

— А теперь, Томми, ты нахал.

Джон правильно оценил позицию Франции. Талейран уже не горел желанием сражаться со всем миром, особенно сейчас, когда Соединенные Штаты и Англия были близки к соглашению о посылке войск во Флориду и Луизиану. Британский адмирал Нельсон разбил французский флот. Талейран облегчил положение президента Адамса, принеся публичное извинение по «делу Икс, Игрек, Зет». Несомненно, это указывало на то, что Талейран и Франция хотят мира.

Но президент Адамс недооценил ловкость Гамильтона, который использовал свое влияние в сенате, чтобы учредить комиссию по вопросам мира из трех человек, надеясь контролировать по меньшей мере одного из них.

Джон принял компромиссное предложение сената. Его популярность еще более возросла. Когда на него нажимали воинственные федералисты, он повторял замечательные слова прощального обращения Вашингтона к народу: «Каждая часть нашей страны… должна получать благодаря Союзу избавление от ссор и войн между собой, которые так часто случаются в соседних странах, не соединенных воедино одним и тем же правительством… При претворении такого плана в жизнь нет ничего более важного, чем недопущение постоянных укоренившихся антипатий в отношении отдельных наций и страстной привязанности к другим, вместо этого должны быть справедливые и дружественные чувства ко всем. Нация, впитавшая постоянную ненависть или любовь к другой, является в известной мере рабом».

Республиканцы убедились, что он против войны с Францией, признавая вместе с тем, что осуществленные им военные приготовления явились определенным побуждением для Франции стремиться к миру. Остался лишь один противник — Александр Гамильтон.

После того как отпала тревога по поводу возможной войны, вновь обострилась опасность внутренних мятежей. В Пенсильвании в Бетлехеме возникли волнения среди местных голландцев, недовольных прямыми налогами, и начальник полиции Соединенных Штатов арестовал двух уклонявшихся от уплаты налогов. Аукционист, по имени Джон Фрайз, которому помогали два его сторонника и толпа в сотню вооруженных местных жителей, заставил начальника полиции отпустить арестованных. Когда президент Адамс услышал об этом, он направил отряд кавалерии и милиции, который захватил Фрайза и его двух соучастников. Арестованные были доставлены в Филадельфию и предстали перед Верховным судом Соединенных Штатов по обвинению в предательстве, им грозила смертная казнь через повешение.

— Признаки мятежа Шейса в восемьдесят шестом году, — комментировала Абигейл, обращаясь к Томми, — и мятежа по поводу виски в девяносто четвертом. Что делать с теми, кто берется за оружие в борьбе против федеральных законов?

Джон возвратился в Куинси раньше, чем она ожидала. Порой она забывала особенность характера Джона: у него прибывало энергии, когда ему приходилось бороться с оппозицией. Он несокрушим, решила Абигейл, наблюдая за тем, как он ведет в Писфилде постройку нового сарая и помещения для варки сидра. Люди, с которыми он начал революцию, доведя ее до завершения и создания совершенно нового, благородного правительства, несли на себе печать Господа Бога. Ведь иначе как они могли совершить столько при жизни лишь одного собственного поколения?

С президентом прибыл ее племянник Уильям Шоу. Семья Адамс относилась к Уильяму как к одному из своих сыновей, подобно тому как их тетушка Элизабет воспитывала в Хаверхилле Чарли и Томми, а теперь ухаживала за сыновьями Нэб. Абигейл послала деньги для оплаты квартальных расходов на мальчиков, а также покупки новой одежды. Она оплачивала пансион мальчиков уже два года, с момента их отъезда из Истчестера. Полковник Смит не прислал ни гроша, чтобы оплатить содержание мальчиков. Нэб была скупой, как любой другой житель Новой Англии, но для пуританина первый долг после восхваления Господа Бога — это воспитание детей. Нэб оказалась еще одним отрезанным ломтем.

Джон был рад, увидев Абигейл в добром здравии после зимы. Она могла принимать гостей в отличие от прошедшего лета.

— Я решила давать обед каждую неделю.

— Это хорошо! — воскликнул Джон. — Нам требуется всемерная поддержка, особенно наших сторонников. Они капризничают, ибо я придерживаюсь мнения, что главное исполнительное лицо должно иногда действовать по собственному разумению.

Они завершили строительство коровника, что побудило острослова Куинси, сына Питера Адамса Бойлстона, воскликнуть: «Наконец-то коровы президента оказались в хорошем помещении!» Они заново покрасили дом, но не стали заниматься его ремонтом; предстояло пристроить к дому новое крыло, расширить гостиную, а над ней кабинет для Джона с окнами, выходящими на три стороны, и с превосходным камином. Впервые Абигейл могла не скупиться. Она накопила достаточно ценных бумаг и проценты по ним использовала для покупки новых; наконец-то они смогли считать себя обеспеченными.

Джон довольно часто выезжал: то на вручение дипломов в Гарвардском университете, то на политические обеды и бурные празднества в Бостоне по случаю 4 июля. Абигейл приглашала в Писфилд давних друзей. Большинство приезжало, включая кузена Сэмюела и Бетси. Сэмюел вышел в отставку, постарел, занедужил, стал ворчливым. Он выступал против избрания своего кузена на пост президента, но, когда Джон принес присягу, Сэмюел переступил свою гордыню и написал:

«Поздравляю тебя как первого гражданина Соединенных Штатов, — могу добавить: и мира. Остаюсь, мой дорогой сэр, несмотря на то что я иначе записан в партийных документах, твоим давнишним и неизменным другом».

Мэрси Уоррен также преодолела свою гордыню и прислала поздравление семье Адамс. Однако ее муж Джеймс отказался подписать Плимутскую резолюцию, выражавшую благодарность президенту Адамсу за его бдительность в «деле Икс, Игрек, Зет». Он был зол на то, что революция не вознаградила его должным образом. В каждом письме Абигейл приглашала Мэрси и Джеймса остановиться у них, когда они едут из Плимута в Бостон. Мэрси предпочитала отвечать письмами и ни разу не посетила дом Адамсов. Позже, в «Истории подъема», «Прогрессе и завершении американской революции», ее давняя подружка отомстила за несправедливость судьбы, опубликовав сенсационное изложение карьеры Джона Адамса.

Страна ожидала официального ответа Талейрана трем комиссарам. Несколько раз за неделю из Филадельфии приезжали курьеры.

Какую постоянную армию следует иметь теперь, когда перспективы мира с Францией благоприятны? Кто среди жителей шестнадцати штатов наиболее подходит для назначения офицерами армии? Можно ли признать правителя Санто-Доминго, не вызвав осложнения отношений с Голландией, Испанией и Францией? Американскому посланнику в Англии Руфусу Кингу было отправлено письмо с требованием решительно опротестовать продолжающийся захват американских моряков, учитывая договоренность адвоката Адамса в 1769 году по делу Пантона. Что делать с письмами от друзей из Филадельфии, сообщающих ему, что секретари превышают свои полномочия и проводят политику Гамильтона?

Джон был уверен в лояльности министра военно-морского флота Бенджамина Стодерта, которого назначил по собственному выбору; он верил Генеральному прокурору Чарлзу Ли и секретарю казначейства Оливеру Уолкотту. Джон признавался Абигейл:

— Я уволю в отставку Пикеринга и Макгенри и назначу своих ставленников. Но это нужно сделать в подходящее время.

В Филадельфии вновь началась эпидемия желтой лихорадки. Правительство переехало в Трентон в штат Нью-Джерси. Из Трентона в августе пришла депеша от государственного секретаря Пикеринга, сопровождавшая письмо Талейрана, адресованное посланнику Мюррею, в котором давалась гарантия, что Директория «официально примет посланников в соответствии с их полномочиями».

Приподнятое настроение Джона длилось недолго. До него дошли известия об изменениях во Франции. Талейран и Директория теряли почву под ногами! Затем 11 сентября поступила депеша от Пикеринга, где утверждалось, что Талейран действительно ушел в отставку: Директория рассыпалась. Через два дня министр военно-морского флота прислал тревожное письмо, обращаясь к президенту Адамсу с просьбой спешно вернуться:

«Опасаюсь, что ловко действующие лица могут воспользоваться вашим отсутствием в то время, когда вопросы, столь важные для восстановления мира, с одной стороны, и сохранения его — с другой переплетаются так, что могут сделать ваше следующее избрание менее почетным, чем оно могло быть в ином случае».

Стодерт опасался, что клика Гамильтона помешает комиссарам выехать во Францию. Самое важное, «как мне кажется, чтобы решение поддерживалось всей страниц и было принято вами в окружении чинов правительства и министров, даже если оно идет вразрез с их советами».

Джон должен был немедленно выехать в Трентон. Абигейл и Луиза сопровождали его, но задержались на некоторое время в Истчестере.

Полковник отбыл во главе полка в главный лагерь в Нью-Джерси. Абигейл встретила Салли у Нэб вместе с ее двумя детьми, они спасались от желтой лихорадки, охватившей Нью-Йорк.

— Как обстоят дела у Чарли? — спросила она.

— Он сказал, что у него есть клиент и дела, которые он не может оставить.

Нэб подала матери письмо от Джона, полученное из Трентона. Когда Абигейл прочитала письмо, ее сердце ушло в пятки. Джон, страстно любивший своих детей, отрекается от своего сына!

«Салли впервые открыла мне правду. Мне было жалко ее, я сожалел, я печалился, но ничего не мог сделать. Сумасшедший, одержимый дьяволом… Я отказываюсь от него. У Давида Авессалома было некоторое самолюбие и некоторая предприимчивость. Мой же не что иное, как отброс, подонок, моя кровь и зверь».

Чарли пил. Напиваясь, он играл; играя, проигрывал, давал расписки…

Так вел себя ее брат Билли.

— О боже мой, неужели Чарли уничтожит себя, как Билли!

Абигейл получила письмо от Джонни, в котором он просил мать попытаться вытребовать от Чарли отчет о деньгах, поскольку его письма из Германии остались без ответа. Абигейл ответила Джонни: «Что я могу сказать такого, что не причинило бы тебе боль?.. Бессовестный ребенок в семье больнее укуса змеи…»

Абигейл поднялась в свою спальню и, тяжело дыша, не глядя села на кровать. В ней боролись чувства жалости, угрызений совести, вины.

— Итак, сумасшедший, одержимый дьяволом, — сказал Джон. — Конечно, должен существовать способ изгнания дьявола?

Несколько дней спустя, 25 октября 1799 года, исполнилась тридцать пятая годовщина свадьбы Абигейл. Нэб была такой счастливой, какой ее уже давно не видела мать. Она должна была сопровождать ее в Филадельфию и по пути встретиться с мужем в зимнем лагере в Нью-Джерси. Абигейл испекла превосходный сливовый пудинг и пригласила на вечеринку Сэмюела и Мэри Отис. За столом прозвучало множество тостов в честь юбилярши. Чарли не удосужился проехать двадцать миль и не принял участия в празднествах. В день годовщины Джон написал любящее письмо. Абигейл ответила:

«Прошлым вечером получила твое поздравление с двадцать пятым октября, и мое сердце наполнилось благодарностью за то многое, чем я наслаждалась в течение тридцати пяти лет нашего союза. Я не вижу ни единой тени в светлой картине…»

Полковник Уильям держался превосходно. Конгресс выделил средства на новые униформы, но деньги еще не поступили. Уильям совершил бравый поступок, втиснув свою сорокачетырехлетнюю фигуру в мундир, который носил, когда ему было двадцать, и сопроводил жену и тещу через Брунсуик в Нью-Джерси, где их встретил Джон.

Президент отдал приказ о выезде трех комиссаров во Францию, несмотря на тамошние волнения.

Текущий сезон становился последним для президентских приемов в Филадельфии. Еще девять лет назад был принят акт Конгресса, постановлявший, что в первый понедельник декабря 1800 года правительство должно переехать в Вашингтон-Сити. Филадельфия всемерно старалась использовать в своих интересах пребывание правительства в ее пределах. Общественная жизнь словно прибавила обороты, жены правительственных чиновников, никогда не посещавшие Филадельфию, стремились насладиться изысканностью местной жизни до того, как Конгресс и президент покинут город. На первый прием к Абигейл пришли леди в длинных платьях, увешанные драгоценностями, каких она не видела даже при дворе Сент-Джеймс в Лондоне. Ее возмутила такая демонстрация богатства, к тому же платья были сшиты слишком узкими и пышные формы их обладательниц просто выпирали. Когда Абигейл сменила атласное платье на отвечающее зимней погоде шелковое, это сразу же прибавило работы местным портным.

Не хватало одного из филадельфийских идолопоклонников: бывшего владельца президентского особняка Роберта Морриса. Растратив в земельных спекуляциях и других сомнительных инвестициях свое состояние, он оказался в долговой тюрьме. Абигейл помнила Марию Моррис как удивительно красивую женщину, щебечущую, словно птичка, и тянувшуюся к ней. Абигейл посетила скромную обитель миссис Моррис.

Мария побледнела, пала духом, но, увидев Абигейл, приободрилась и нарочито улыбалась.

— Миссис Моррис, вам предстоит прийти ко мне на чай, — сказала Абигейл и взяла руку Марии. — Превратности судьбы не должны лишать нас друзей.

— Госпожа президентша, я не наношу визитов, но не откажу себе в удовольствии прийти к вам.

Миссис Моррис отвернулась и не смогла сдержать слез, прежде чем закроется входная дверь. Абигейл била дрожь, когда она шла по улице. Она подумала: «Чарли спас Нэб от страшной беды: быть женой человека, заточенного на долгие годы в тюрьму».

К ноябрю стало ясно, что началась кампания по выборам в 1800 году. Об этом говорили в гостиной Абигейл, в Конгрессе, в газетах. 3 декабря Джон обратился к Конгрессу нового состава. Внутри круга близких к нему официальных лиц имело место подлинное предательство. Государственный секретарь Пикеринг, долгие годы выступавший как соперник, занял непримиримую позицию, навязывая своему департаменту политический курс без консультации с президентом и стараясь сорвать посланную во Францию миссию.

Смерть Джорджа Вашингтона 14 декабря от простуды (он подхватил ее, объезжая свою плантацию во время снежной бури и града) мгновенно сплотила нацию. Страна погрузилась в траур: колокола глухо звонили целыми днями, по улицам двигались процессии граждан с траурными повязками на руках. Зал Конгресса был задрапирован траурными лентами. С амвонов церквей читались молитвы, в газетах помещались статьи, восхвалявшие генерала, так долго и хорошо служившего стране. Джон Адамс был его наследником, но никто не мог заменить Джорджа Вашингтона.

27 декабря 1799 года приемная Абигейл была как никогда переполнена посетителями, все в трауре.

— Горе не лишает леди выдумки в украшении даже белых платьев, — заметила Джону Абигейл.

Действительно, женщины прицепили эполеты из черного шелка с оборками, надели креповые шляпки с черными перьями или цветами, натянули черные перчатки, или же держали в руках черные веера, или же набрасывали на плечо наподобие военных узкую черную ленту, завязанную на одной стороне.

Абигейл устроила обед для конгрессменов из Нью-Хэмпшира, Массачусетса и Коннектикута и для их жен. Через несколько дней она пригласила судей Верховного суда с женами, а также находившихся в городе выездных судей. Она не обманывалась: такие приемы важны для благоденствия Союза и предстоящих выборов.

Джон уже втянулся в избирательную кампанию. Республиканец Джон Рандолф написал президенту грубое письмо, утверждая, будто его оскорбили два офицера армии, будто армия пытается запугать законодательные органы. Джон оценил это письмо как чисто политическую записку. Затем моряк по имени Джонатан Роббинс, иначе Томас Нэш, был арестован в Южной Каролине по обвинению в убийстве на британском военном корабле. Он утверждал, что является гражданином Дэнбери, штат Коннектикут, Дэнбери отрицал это. Судья Южной Каролины отказался выдать Нэша. Дело было передано президенту Адамсу. Джон приказал передать заключенного на основании договора Джея. Республиканцы подняли крик: «Капитуляция перед британцами!» Джон довольно спокойно прокомментировал:

— Чистейшее политиканство. Отныне все, что я съем за завтраком, становится вопросом большой политики.

Нью-Йорк готовился к выборам своего законодательного собрания. Если победят федералисты, они отберут выборщиков в пользу Джона Адамса.

— А если выиграют республиканцы? — беспокоилась Абигейл. — Ведь сообщают, что Аарон Бэрр ведет блестящую кампанию против Гамильтона и федералистов.

Тень набежала на глаза Джона.

— Можем ли мы, потеряв Нью-Йорк, выиграть? Да. Но с трудом.

9

Нэб и ее дочурка Каролина спали в гардеробной Абигейл и в ее кабинете. 20 февраля 1800 года президент Адамс подписал акт Конгресса о прекращении дальнейшего набора в армию. Абигейл не сказала Нэб, что Конгресс намерен через месяц или два распустить армию и президент Адамс подпишет такой билль. Полковник вновь окажется безработным.

Абигейл позировала писавшему ее портрет Джилберту Стюарту. Катерина Джонсон, мать жены Джонни, посетила семью Адамс на правах гостя дома. Томми жил с родителями, но избегал принимать клиентов и дела, которые могли быть так или иначе связаны с тем, что он — сын президента.

Однажды он пригласил на обед двадцать восемь незамужних леди и джентльменов. До того, как Абигейл поднялась из-за стола, он подошел к ней и прошептал:

— Не возражаешь, если я сегодня вечером потанцую?

— Никоим образом, Томми, если все будет непринужденно.

Компания поднялась вверх в гостиную, где подавали чай, и тем временем столы были разобраны и убраны. Танцы начались в восемь часов, и молодежь танцевала до полуночи. На часок зашел Джон, Абигейл оставалась в роли домашней надзирательницы. Томми взял ее за руку и повел наверх по ступенькам лестницы.

— Ты была такой доброй, мама. Между прочим, как тебе понравилась мисс М.?

— У нее любезные и приятные манеры. Однако я не могу не сожалеть, что ее бюст был открыт там, где его следовало бы прикрыть. Я хотела бы, чтобы она открывала меньше для глаз и больше для воображения.

— Ей нет и семнадцати, мама, а в Филадельфии модно показывать свои достоинства.

Абигейл взглянула на сына. Он повзрослел.

Конгресс принял решение собраться в Вашингтон-Сити в третий понедельник ноября 1800 года на свою следующую сессию. Архитекторы, а затем рабочие вели строительство почти десять лет. Джон не хотел, чтобы правительство переезжало в Вашингтон-Сити, в место, которое стало именоваться округом Колумбия, ведь это было так далеко от Куинси. Ныне же он жадно ждал перемен.

— В определенном смысле мы станем полноценной нацией, — заявил он, — с постоянным центром и местопребыванием правительства. Он возник в пустоши. Горжусь тем, что буду первым президентом, правящим отсюда. Это вселит в меня бодрость духа, поскольку мне будет предоставлена возможность оставить здесь память о себе.

Конгресс принял закон о выделении пятнадцати тысяч долларов для оборудования дома президента в Вашингтоне. Джон с удовольствием подписал этот билль.

— Нам потребуется вся прижимистость, свойственная жителям Новой Англии, чтобы эта сумма оправдала ожидания, — заметила Абигейл. — На переустройство дома в Филадельфии нам выделили четырнадцать тысяч долларов. Особняк президента в Вашингтоне в четыре раза больше.

— Я измерю его, когда в следующем месяце съезжу туда. Как я понимаю, закончено строительство лишь нескольких комнат. Потребуется еще год для завершения работ. Конгресс будет на месте и будет знать, что еще нужно.

— Будем ли мы там, чтобы знать, что еще нужно? — спросила Абигейл.

Джон поморщился, словно его укусил комар.

— Кто знает.

Абигейл вернулась к житейским вопросам:

— Всю эту мебель следует упаковать и отправить в Вашингтон-Сити. Одним словом, избавиться от нее. Быть может, мне удастся закончить ремонт большого кабинета к твоему возвращению. Кузен Коттон говорит, что работа там буквально кипит. Я только что отправила мраморные доски камина.

Абигейл провела последний прием в Филадельфии для двухсот гостей — друзей и сотрудников правительства.

В сенате собрались конгрессмены-федералисты и приняли решение, что их партию возглавят на президентских выборах Джон Адамс и Чарлз Котсуорт Пинкни. В Нью-Йорке Гамильтон, стремившийся удержать штат за федералистами, проиграл Бэрру. Он утверждал, что поддерживает Адамса и Пинкни, клялся, что партия федералистов выступит как единая сила. Выдвижение Пинкни привлечет голоса южных штатов, особенно его родной Южной Каролины.

Сведения о ходе избирательной кампании были хорошими: в мае федералисты сошлись на том, что Джон нанесет поражение Джефферсону семьюдесятью голосами против шестидесяти шести. В июне вероятность стала даже выше: за Адамса намеревались голосовать семьдесят девять выборщиков против пятидесяти девяти за Джефферсона.

Абигейл была близка к отъезду с такой обнадеживающей новостью.

Скандал был связан с именем министра обороны Макгенри. Джон выбрал момент, чтобы дать выход наболевшему. Он признался ей, что с политической точки зрения было бы разумнее не увольнять Макгенри и Пикеринга. Когда вопрос о выборах будет решен, он попросит их выйти в отставку. Джон, казалось, спокойно принял поражение Гамильтона и федералистов в Нью-Йорке. В действительности же у него все кипело внутри. Он вызвал Макгенри в кабинет, обвинил его, что тот выступает против администрации и подрывает ее усилия, ставит под удар шансы переизбрания; Джон угрожал, что не позволит Макгенри оставаться на своем посту после выборов, а затем обратил свой гнев против Гамильтона, упрекая его за многолетние интриги, двуличие и предательство. Джон кричал:

— Он интриган, величайший в мире интриган. Это человек, лишенный каких-либо моральных принципов, негодяй и чужак!

Макгенри тут же подал в отставку. Через несколько дней Джон потребовал, чтобы секретарь Пикеринг также покинул свой пост. Пикеринг отказался, и Джон его уволил. Через два дня Александр Гамильтон не только прослышал в Нью-Йорке об увольнениях своих ставленников, но и узнал, как клеймил его Джон.

Было ясно, что последует ответный удар.

По пути в Нью-Йорк Абигейл остановилась в лагере у Скотч-Плейнса. Полковник был вне себя в связи с решением распустить армию. Нэб возмущалась. Отряды под началом ее мужа были хорошо обучены. Он проделал прекрасную работу. Теперь же потерял ее. Генерал Гамильтон находился в лагере. Он условился с Абигейл позавтракать вместе на следующее утро. Абигейл нашла Гамильтона очаровательным, любезным и вместе с тем уклончивым.

Она взяла с собой в Куинси старшую дочь Чарли Сюзанну и завезла Каролину к матери полковника Смита. Увидев осунувшееся лицо Нэб, которая горевала, что ее третий ребенок будет жить отдельно от нее, а у нее самой нет постоянного дома, Абигейл нежно сказала:

— У каждой души — свои горести.

Увольнение Джоном Адамсом двух секретарей (впрочем, Джон Маршалл был подтвержден на посту государственного секретаря и его участие в правительстве укрепляло позиции Джона), отчужденность Нэб и полковника, лишившегося работы и доходов, напряженная обстановка в доме Чарли — все это сделало тревожной ее поездку домой. Она беспокоилась за будущее своих детей, и в какой-то момент ее пронзила мысль, что неблагополучие касается ее самой и Джона Адамса.

Абигейл радовалась, что Джон помиловал Джона Фрайза и двух других участников пенсильванского мятежа, осужденных на казнь через повешение. Этот акт милосердия ослаблял напряженность, вызванную процессами, состоявшимися на основании постановления, каравшего за призывы к бунтам. Постановление прошло проверку в мае и июне 1800 года. Первым подвергся судебному преследованию издатель «Нортумберленд газетт» Томас Купер, опубликовавший материал, в котором утверждалось, будто президент Джон Адамс — жаждущий власти деспот, разрушитель прав человека, становящийся все более опасным врагом республики. Вскоре после этого высланный из Великобритании шотландец Джеймс Каллендер написал памфлет «Перспектива, открывающаяся перед нами», где утверждалось, что администрация Адамса — «непрерывный ураган злобных страстей… основная цель его администрации… оклеветать и уничтожить каждого, придерживающегося иных мнений». Каллендер назвал президента «отвратительным педантом, вульгарным лицемером, беспринципным угнетателем… одним из вопиющих дураков на континенте». Купер и Каллендер были признаны судом присяжных виновными в уголовном преступлении, оштрафованы и посажены в тюрьму.

В Куинси завершилась перестройка библиотеки-кабинета. Абигейл постелила на пол живописный ковер, поставила мягкое кресло с высокой спинкой в угол около камина, переместила тяжелый секретер с ящичками для бумаг и в качестве специального подарка купила Джону красивый новый письменный стол и удобное кожаное кресло, поставив его в центре кабинета. Когда Джон приехал в начале июля домой вместе с Нэб и Каролиной, он был в восторге от перестановки.

— Это настоящий кабинет ученого! — воскликнул он. — Я смогу провести остаток своей жизни здесь, работая над книгами по истории.

— Хорошо. Возможно, тебе придется делать именно это.

— Понимаю. Но опросы идут довольно хорошо; наши шансы растут.

Газеты напечатали весьма странную историю: президент Адамс уволил Пикеринга и Макгенри, сговорившись с Томасом Джефферсоном. Джона Адамса переизберут на пост президента в 1800 году, а в 1804 году он снимет свою кандидатуру в пользу Джефферсона. Все это звучало для Абигейл маловероятным, но разве из всех человеческих занятий политика не является самой сомнительной? Ей хотелось услышать новости о Вашингтон-Сити. Джон задавался вопросом, насколько разумно рассказать ей, ибо ему показалось, что особняк да и весь город абсолютно не готовы к заселению. Он искоса взглянул на жену.

— Особняк президента будет… пригодным для жилья. У сената и палаты представителей будут помещения для заседаний. В город доставляются департаментские досье и документы, департаменты займут раздельные здания.

— Ты говоришь об этом без энтузиазма.

— Трудности оказались большими, чем я ожидал, — сказал он с кривой усмешкой.

И сразу же сообщил, что назначил полковника Смита надзирателем и инспектором порта Нью-Йорка. Полковник Уильям уже приступил к работе, хотя и потребуется подтверждение сената, когда тот соберется зимой.

Страна все глубже погружалась в предвыборную лихорадку. Политические деятели Массачусетса непрерывно заседали. Повсюду шла агитация, с импровизированных трибун лился поток речей; печатались и раздавались памфлеты, газеты пестрели страстными выпадами против Джефферсона и Бэрра, с одной стороны, против Адамса и Пинкни — с другой. Невозможно было обойти Александра Гамильтона. Он написал Джону, назвавшему его членом «Британской фракции страны», требуя объяснений по поводу этого. Джон не счел нужным отвечать. Друзья и советники уговаривали выборщиков в шестнадцати штатах, и наступило такое равновесие, что Джон мог победить на выборах лишь чудом.

Александр Гамильтон не собирался допустить такого развития событий. При содействии своих сторонников он разложил по косточкам политическую карьеру Джона Адамса с первых дней революции и написал пространное, уничтожающее письмо, направленное на то, чтобы обеспечить голосование в пользу Пинкни и таким образом устранить кандидатуру Адамса. Письмо, предназначавшееся, по его утверждению, только для федералистов, вскоре попало в руки Аарона Бэрра, который с удовольствием передал выдержки из него в республиканские газеты:

«Не отрицая патриотизма и честности мистера Адамса и даже его некоторых особых талантов, я не был бы искренен, если бы скрыл свое убеждение, что он лишен талантов, необходимых для управления правительством, и что в его характере множество изъянов, которые делают его непригодным для должности главного исполнительного лица».

Вслед за этим Гамильтон опубликовал свое письмо в виде книги, имея в виду распространить ее в конце октября и в начале ноября, когда предстоит назначить выборщиков.

Джон стал готовиться к возвращению в Вашингтон-Сити. Абигейл мечтала поехать туда, хотя и понимала, судя по собранной информации, что столкнется с трудностями, присущими строящимся городам. Джон решил ехать впереди и проследовать верхом по самой короткой дороге через драматически изменившуюся страну, которая составляла часть его жизни во времена участия в выездных сессиях суда. Абигейл последует за ним в карете, остановится в Нью-Йорке, там встретится с Чарли, а в Филадельфии возьмет Томми и вместе с ним совершит пятидневную поездку в Вашингтон.

Она нашла Чарли в пансионе, расположенном на берегу океана. Нэб провела ее в комнату. Салли жила в доме матери. Чарли уже неделю был прикован к постели. Его кожа имела желтоватый цвет, под ней проступало множество набухших кровеносных сосудов. Он метался в лихорадке, сильно потел, кашлял кровью. Когда они попытались обмыть его, он стал раздраженно кричать. Приехал врач, мужчина с короткой шеей, небольшим личиком и непропорционально большой головой. Он не проявлял интереса к Чарли, видимо, тот изрядно надоел ему. Когда Абигейл поинтересовалась, чем болен сын, врач ответил, пожав плечами:

— Водянка в груди. Поражение печени.

— А не чахотка ли это? Она случалась в нашей семье по линии Куинси.

— Возможно, и она.

— Что мы можем сделать? Мы не можем просто стоять и смотреть, как умирает молодой человек.

— Приходится, миссис Адамс. Такова моя ужасная профессия.

Врач сморщил свое лицо, пробормотал, что ему следовало бы быть морским капитаном, поскольку суда добровольно себя не уничтожают, эта привилегия отдана человеку.

Чарли закашлялся, харкнув кровью на пол. Нэб накрыла рвоту грязным полотенцем. Абигейл вытащила из сумочки носовой платок, намочила его и обтерла изможденное лицо Чарли. Она воскликнула:

— Нэб, мы должны что-то сделать, чтобы спасти его!

— Согласна с тобой, мама. Но здесь речь идет о воле. Чарли хочет умереть.

— Вот деньги. Возьми карету. Купи постельное белье, новые ночные рубашки.

— Я принесу это из своего дома. Он в нескольких минутах ходьбы.

Абигейл подвинула стул к изголовью кровати Чарли.

— Сын, послушай меня. Я останусь рядом с тобой, пока ты не почувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы тронуться в путь. После этого я заберу тебя и Салли в Вашингтон. Ты будешь жить у нас до поправки.

Чарли поднял веки.

— Что ты будешь делать с горьким пьяницей в новом особняке президента?

— Ты можешь помочь отцу, ему нужны люди, которым он доверяет.

— Мой отец отказался от меня.

— Он не имел это в виду. Он любит тебя.

— Со мной все кончено, я пропащий человек.

— Грех лишать себя жизни, Чарли. Последний час определяет Бог. Ты воюешь против Его воли. Разве ты не боишься наказания?

— Я пережил свой ад на земле. После всего этого будет лишь мирное забвение. Я заслужил его.

— Но почему, Чарли?

— Я отравил жизнь людей, которых любил сильнее всех, твою и Салли, Нэб и Джонни.

— Если ты любишь нас, то почему причиняешь нам такую боль? Ты скрашивал нам жизнь.

Он протянул руку, коснулся ее руки.

— Ты должна поехать в новый Вашингтон-Сити. Ты должна открыть президентский дом, помочь отцу принимать иностранных дипломатов на официальных обедах. У тебя есть работа.

— А ты, Чарли? Разве у тебя нет работы? Поддерживать своих детей, быть им отцом! Избавить нас от бессмысленной трагедии.

Чарли устало закрыл глаза.

— Должна быть какая-то цель в этом.

Абигейл подумала о своей второй дочери, о крошке, которая жила так недолго; какая-то ее часть ушла в небытие вместе с Сюзанной; но тогда речь шла о ребенке, не имевшем шанса испытать жизнь. Теперь же внутри нее умерла та часть жизни, какую составлял Чарли.

В дверях показалась Нэб. За ней стоял кучер Абигейл и коренастый рабочий из дока.

— Я забираю Чарли с собой, мама. Я буду за ним ухаживать. Джентльмены, будьте добры взять моего брата и снести вниз в карету.

10

Группа, включавшая Луизу и дочь Чарли Сюзан, задержалась на день в Филадельфии, чтобы дать отдохнуть лошадям перед стопятидесятимильным перегоном до Вашингтон-Сити. У Томми было письмо Джона, адресованное Абигейл. Он благополучно доехал, поселился в доме президента и с нетерпением ожидал ее приезда. С глубоким чувством он писал:

«Молю небеса одарить этот дом и всех, кто будет жить в нем, самыми наилучшими благословениями. Да пусть лишь честные и мудрые люди живут под его крышей».

Они выехали из Филадельфии рано утром. С наступлением зимы дороги оказались в плачевном состоянии. За день им удавалось проехать не более тридцати миль. Четыре дня их бросало в карете от стенки к стенке. Томми занимался поиском помещений, еды, укрытием лошадей в конюшнях. Когда они достигли Балтиморы, на постоялый двор пришел давнишний друг судья Чейз с письмом, содержавшим приглашение майора Томаса Сноудена, владевшего комфортабельной плантацией в двадцати одной миле от Вашингтона.

— Спасибо, судья Чейз, но завтра мы доберемся до Вашингтон-Сити, — сказала Абигейл.

— Пожалуйста, не пытайтесь, миссис Адамс. Это долгая поездка в тридцать шесть миль до постоялого двора, и дорога здесь наиболее разбитая. Вы не доберетесь до наступления темноты. Лучше всего остановиться у майора Сноудена. Его гостеприимство является гордостью новой страны.

От Балтиморы местность, по которой они проезжали, была поистине глухоманью, дорога не была толком проложена. Встречались лишь отдельные глинобитные домики, перед которыми играли негритята. В темных рощах дорога переходила в едва заметные тропы. Навстречу не попадалось ни души. Томми шел впереди кареты, сгибая и обламывая сучья, свисавшие над тропой.

— Ма, боюсь, что мы сбились с пути.

Навстречу попался негр с лошадью и повозкой. Он предложил свои услуги вывести их на почтовую дорогу. Они потеряли два часа. Вскоре показался постоялый двор, где они задержались на спешно собранный обед. Абигейл направила курьера, чтобы попросить Джона выехать навстречу с экипажем и сменой лошадей. И вот они заметили едущую навстречу повозку. Абигейл огорчилась, узнав, что среди возчиков нет Джона. Он написал ей, что находится на заседании кабинета и с нетерпением ожидает ее приезда. Лошади были перепряжены, и они двинулись вперед с такой скоростью, какую позволяла дорога. Тем не менее предстояло преодолеть еще тридцать миль до места назначения.

Опускались ранние ноябрьские сумерки, когда они подъехали к воротам плантации Сноудена. Томми приказал остановить карету.

— Мама, я настаиваю, чтобы мы переночевали здесь. Я не хочу ехать в темноте по этой разбитой колее. Карета может опрокинуться.

— Томми, я не могу навязать такое большое количество людей майору Сноудену. Это неприлично. Мы должны ехать дальше.

Майор Сноуден ждал их перед своим домом. Услышав шум кавалькады на дороге, он вскочил на коня и помчался навстречу. В ответ на протест, что она не может посадить на его шею девять человек, он добродушно заметил:

— Мы можем позаботиться о вдвое большем количестве, миссис Адамс. Не откажите миссис Сноуден и мне в привилегии принять вас.

Они были приняты миссис Сноуден, ее двумя миловидными дочками и сыном, который обедал в доме Адамсов в Филадельфии. Английская по происхождению семья Сноуден жила в добротном доме, умела принимать без церемоний. Абигейл и Томми поужинали вместе с семьей перед ярко горевшим камином, затем крепко уснули, впервые со времени своего выезда из Филадельфии. На следующий день ранним утром они снова были в пути.

Пробило час дня, когда они прибыли в Вашингтон-Сити, подъехали к особняку президента — большому зданию из песчаника, сверкающему белизной под бледными лучами зимнего солнца. Площадка вокруг особняка не была окончена, не было забора, не засеяны лужайки, не разбит сад, не проложены дорожки. Абигейл видела хижины рабочих и заброшенные печи для обжига кирпича.

Курьер заранее доставил известие о том, что они подъезжают. Из окна кареты Абигейл увидела Джона, стоявшего на деревянной лестнице перед домом, за ним толпились ее племянники Билли Кранч и Билли Шоу, а еще дальше Брислер, Бетси Хауард, и Беки — две девушки, ранее посланные ею, Шипли и Ричард — работники, с которыми она подписала контракт в Куинси.

Старый закон, гласивший, что к первому понедельнику декабря 1800 года местопребывание правительства Соединенных Штатов должно быть перенесено в район на реке Потомак, очевидно, не принимался всерьез. Тем не менее их встреча была счастливой. Джон взял Абигейл за одну руку, Томми за другую, и они провели ее торжественным шагом через парадную дверь, при этом президент прошептал:

— Миссис Абигейл Смит Адамс, я приветствую вас в новом особняке президента.

Она хихикнула слегка охрипшим голосом. Затем быстро огляделась, с трудом подавив вздох огорчения. Фойе не было отделано, главная лестница не возведена и не будет готова в эту зиму. Лишь четыре комнаты имели комфортабельный вид: временный кабинет Джона, примыкающий офис Уильяма Шоу, его секретаря, общая гостиная и комната приемов. Остальная часть первого этажа не была даже оштукатурена.

Заметив разочарование на лице Абигейл, Джон спокойно сказал:

— Не думаю, чтобы много использовали первый этаж, хотя строители говорят, что он будет оштукатурен и отделан, правда без покраски, в течение трех месяцев, если позволит погода. Но ты увидишь, что наверху гораздо уютнее. Отделка Овального кабинета закончена, и ты можешь там принимать гостей. У нас две спальни, маленькая для Сюзан, где даже покрашены стены.

Джон был прав: верхние помещения выглядели великолепно. Из Филадельфии привезли обтянутые дамастом стулья и диваны, и они были расставлены в Овальном кабинете. На окнах не было гардин; они были слишком высокие, чтобы воспользоваться старыми из Филадельфии. Некоторые предметы мебели, оставшиеся от администрации Вашингтона, были упакованы в ящики и доставлены сюда, хотя Абигейл не считала их ценными. Теперь она была рада дополнительной мебели. На полах лежали ковры, также привезенные из филадельфийского дома. Из окон открывался превосходный вид на Потомак, по которому сновали барки, связывавшие Вашингтон с Александрией. Объявили о приходе миссис Джонсон, тещи Джонни. Она жила по соседству и пришла навестить Абигейл.

Они пили чай в общей гостиной, которую постарался просушить Брислер, топя камины в течение нескольких дней, и оживленно беседовали о проблемах жизни в наполовину отстроенном дворце, когда в дверях появилась Бетси Хауард и спросила, может ли она поговорить с миссис Адамс по личному вопросу. Абигейл вышла вместе с ней в фойе.

— Миссис Адамс, у меня проблема. Мы должны выкупаться, нам не хватает полотенец, простыней и предметов личного туалета. Отжимной пресс, что вы заказали, еще не доставлен, мы стираем в тазах на кухне, и сейчас выстиранное белье киснет в корзинах, поскольку нет места, где его можно повесить. Нет ни жердей, ни бельевых веревок.

Абигейл подошла ко входу в Восточную комнату, повернулась к Бетси с озорной улыбкой и сказала:

— Уверена, что эта комната не проектировалась для такой цели, она станет одной из самых красивых комнат Америки после ее отделки, но сейчас, Бетси, я полагаю, что это ваша сушилка.

— Мэм, по-вашему, мы можем развесить здесь белье?

— Конечно. Если найдете веревки.

Абигейл прошла в угол комнаты, там был вбит в стену гвоздь.

— Бетси, позови молодого мистера Адамса, мистера Шоу и мистера Кранча. Нам нужна их помощь.

Томми и его два кузена отыскали в подвале набор инструментов, принесли молоток, гвозди и длинный шест, чтобы подпереть середину бельевой веревки. Билли Кранч привязал один конец веревки к гвоздю в восточном углу комнаты, в то время как Томми поддерживал веревку шестом, а Билли Шоу забил гвоздь в западный угол комнаты и натянул веревку. Беки и Бетси принялись доставать белье из плетеных корзин, сильно встряхивая, распрямляя его, и вешали на веревку — простыни, наволочки, полотенца, а посреди веревки, около шеста, нижнее белье, рубашки и носки. Воздух в комнате был холодным и сырым. Брислер вместе с Ширли и Ричардом принесли вязанки дров и растопили камин. Когда от него повеяло теплом, все собравшиеся встали спиной к огню, рассматривая с восхищением, вероятно, самую длинную бельевую веревку, когда-либо натянутую в американском доме. Послышался смех. Абигейл повернулась и увидела Джона и миссис Джонсон в дверях. Джон покачал головой, не веря глазам своим.

— Первая гражданка Рима, повесившая семейное белье в свой первый день в особняке президента в Восточной комнате, где должны принимать иностранных послов.

Миссис Джонсон вызвалась навестить их на следующий день и помочь найти лучшее место для сушки белья на воздухе.

Им было тепло в просторной кровати, привезенной из Филадельфии. Находиться в новом доме — волнующее и приятное переживание. Они долго обсуждали свои ощущения. Уильям Шоу умудрился принести наверх изрядный запас дров, которые Джон то и дело подбрасывал в камин. Он сказал ей:

— Ты не должна думать, что незавершенные работы здесь или все неполадки произошли по вине строителей. Дело в том, что Конгресс отказался выделить средства для оплаты долгов. Однако предполагается, что завтра они соберутся на свою регулярную сессию. Они своими глазами видели полузаконченный Капитолий. Приехавшие уверяли меня, что будут предоставлены щедрые фонды.

На следующее утро Абигейл провезли по городу. Он был построен на болотах в излучине Потомака, в привлекательном месте, но пораженном лихорадкой и малярией. Первоначальные планы Л'Анфана и комиссаров, ответственных за строительство, предусматривали широкие, обрамленные деревьями авеню длиной около мили, соединяющие дом президента с Капитолием, где должны проходить заседания двух палат Конгресса.

Однако Пенсильвания-авеню, как ее обозначали на бумаге, представляла собой болото, поросшее зарослями ольхи. Топь пытались замостить сколами с обтесывавшихся камней Капитолия, но в сухую погоду острые осколки резали подошвы ботинок, а в сырую — обувь покрывалась белым налетом.

Абигейл осмотрела полдюжины домов, таверн и контор. Почта располагалась в трехэтажном здании на северо-восточном углу Девятой и Е-стрит, сданном в аренду доктором Джоном Крокером. Самое большое здание, объяснил Джон, заняло казначейство; в нем работает шестьдесят один человек; мебель и документы доставили из Филадельфии по Потомаку на парусных барках. Государственный департамент размещался в одном из шести зданий на Пенсильвания-авеню. Напротив него стояло трехэтажное здание, арендованное у Джозефа Ходжсона и предоставленное Военному департаменту с его восемнадцатью служащими. В городе проложили пока всего одну дорогу — Нью-Джерси-авеню, по обе стороны которой стояло по одному дому. В центральной части города высились два комфортабельных дома, один принадлежал Дэниелу Карроллу, а другой — Нотли Янгу.

Многие дельцы втянулись в спекуляции земельными участками. Личный секретарь президента Вашингтона Тобиас Лир вырос в ведущего торговца, Роберт Брент заложил каменоломню у Акис в Виргинии, поставлявшую каменные блоки для Капитолия. Уже выходила газета «Нэшнл интеллидженсер», редактировавшаяся Сэмюелом Гаррисоном Смитом, поселившимся в городе. Здесь работали три архитектора: доктор Уильям Торнтон, разработавший проект Капитолия и здания Октган на пересечении Нью-Йорк-авеню и Восемнадцатой улицы; Джордж Хэтфилд и Джеймс Хобан, составившие проект особняка президента. В городе приступили к работе несколько адвокатов, врачей и пасторов, проводились службы в церквушке, которую последователи епископальной веры купили по дешевке: это небольшое каркасное строение у подножия Капитолийского холма в прошлом было табачной лавкой.

Было возведено северное крыло Капитолия, выложен фундамент для центральной купольной части. Капитолий, как узнала Абигейл, задуман по образцу дворцов итальянского Возрождения, а дом президента во многом скопирован с ирландского дворца.

— Знает ли кто-либо, почему взяты итальянские и ирландские образцы? — спросила Абигейл у своих мужчин.

— Никто не знает. Все наши планы поломались, когда Л'Анфан поссорился с правительственными комиссарами и они оставили свои посты. В результате мы имеем два каменных дома в неряшливом пограничном городке, расположенном на пустоши. — Джон мечтательно добавил: — Если у меня будет еще четыре года, мне хотелось бы сделать кое-что для города. Не Версаль или Париж, как нам обещали, но, возможно, самый красивый город в Америке.

— Если будут еще четыре года, тогда я смогу превратить недостроенный дом президента в один из лучших особняков в стране. Главный исполнитель, кем бы он ни был, заслуживает такого дома. В нем нуждается страна. На национальный дом следует смотреть с гордостью, он должен выситься как символ величия страны. И, Джон, — тихо добавила она, — только такое справедливо и отвечает цели. Мы помогли создать прочное государство. Почему мы не могли бы помочь создать величественную столицу?

Абигейл сняла с левой руки перчатку и взяла Джона за руку. Рука Джона была холодной, она согрела ее.

11

Абигейл проехала одну милю в Джорджтаун. В хороший поселок вела отвратительная дорога. В Джорджтауне можно было купить овощи, немного яиц и молока, но фруктов не было нигде ближе, чем в Балтиморе и Норфолке. Сверх самого необходимого она должна была дожидаться прибытия судна, на которое Коттон Тафтс погрузил для нее одежду, ящики с фруктами, скромный запас вин и сидра, дополнительные одеяла. Она отыскала человека в Джермантауне, владевшего угольной и дровяной лавкой, и попыталась договориться о постоянном снабжении топливом. Он предложил ей ограниченное количество дров, по цене девять долларов за вязанку, что было безумно дорого, учитывая число каминов в особняке. Но даже за такую цену поставщик с трудом находил лесорубов, готовых отправиться в лес за дровами.

Когда Абигейл вернулась домой, ее поджидала в прихожей у кабинета Джона миссис Джонсон.

— Миссис Адамс, я понимаю ваши трудности, но должна сказать вам, что леди по соседству с нетерпением ждали вашего приезда. Они так нуждаются в обществе. Как вы видите, по эту сторону от Балтиморы нет ничего. Мне поручили спросить вас, начнете ли вы устраивать приемы. Если вы позволите, я дам обед и бал в вашу честь в нашем доме. Здесь есть полдюжины других леди, которые хотели бы видеть у себя вас и президента. Я должна сказать вам, что они не могут поступить таким образом по протоколу, пока вы не откроете для них особняк и не примите их как гостей.

Абигейл почувствовала себя озадаченной.

— Где я их помещу? В конце концов я не могу развесить их на веревочку, как сырое белье в Восточной комнате. Но вы правы, я разошлю свои карточки.

Хотя леди из Джорджтауна посещали ее и она сама нанесла пятнадцать ответных визитов, иногда оставляя свою визитную карточку, особняк президента был мало пригоден для приема гостей, к тому же в течение всей недели в нем толпились рабочие, так что Абигейл решилась пригласить лишь одну-две пары гостей на воскресный обед после церковной службы в палате представителей Капитолия. Она получила от Марты Вашингтон приглашение посетить Маунт-Вернон. Внучка миссис Вашингтон приехала на чай, приезжали также миссис Бенджамин Стодерт, миссис Гаррисон Смит, миссис Уильям Торнтон.

Наступило время ожидания, последний отрезок перед решающим часом.

Политика превращалась в игру «орел или решка». Президентские выборы могли принять неожиданный оборот. Строились всевозможные догадки. Александр Гамильтон уничтожил себя как политика своей полемикой и, весьма вероятно, той же полемикой уничтожил федералистскую партию. Будет ли Джон Адамс переизбран президентом, или же «анти», как называла их Абигейл, добьются избрания Томаса Джефферсона? За Джоном Адамсом твердо стояла Новая Англия, за Джефферсоном — Юг, за исключением Южной Каролины, поддерживавшей Пинкни. Джон потерял Нью-Йорк, но на его сторону перешли Нью-Джерси и Делавэр. По всем подсчетам Пенсильвания и Мэриленд разделятся поровну. Если голоса восьми выборщиков от Южной Каролины перейдут к Пинкни и Адамсу, Джон Адамс завоюет пост президента одним-двумя голосами выборщиков.

В начале декабря, после того, как сенаторы-федералисты от Пенсильвании достигли компромисса, который обеспечил Джону Адамсу семь голосов выборщиков штата, редактор «Юнайтед Стейтс газетт» писал: «Они спасли разваливающийся мир». Из Бостона пришло известие, что газета «Колумбиен сентинел» сообщила: «вне всякого сомнения» будут выбраны Адамс и Пинкни.

— Не будем говорить об этом, — сказал Джон. — Скоро станут известны все голоса. Мы не можем их изменить или прибавить к ним. У меня достаточно дел, чтобы обеспечить нормальный переезд департаментов в Вашингтон.

Абигейл прочла про себя молитву: «Если мы выиграем, у нее будет еще четыре года для завершения работы. Я оборудую этот дом, высажу розы, поставлю ограду. Если мы проиграем, то примем участие в упорядоченной передаче власти и уедем в Писфилд. Господь Бог, даруй доброе высвобождение».

Томми уехал в Филадельфию продолжить свою адвокатскую практику. Он неожиданно возвратился, его глаза слипались от бессонницы. Абигейл и Томми позвали Джона, и трое Адамсов закрылись в спальне.

— Мама, отец, речь идет о Чарли. Я не мог позволить, чтобы вы услышали новость от кого-либо другого. Он умер. Я прибыл в Нью-Йорк в момент, когда он мог лишь попрощаться. Он послал вам свои слова при смерти.

— Да, сын… — сказал явно потрясенный Джон.

— Он просил простить его. Просил вас помолиться за его бессмертную душу. Он сказал, что у него не было желания причинять вам боль…

Горе потрясло Абигейл. Джон подошел к окну и смотрел, ничего не видя, на пустынную землю к реку внизу. Не поворачиваясь, он произнес:

— Ты организовал ему надлежащие похороны?

— Я тут же принял меры. Он уже похоронен.

Джон, стоя у окна, сказал хриплым голосом:

— Сын, который некогда умилял меня и был мне дорог, подрезал себя в расцвете жизни… в силу причин, доставивших глубочайшее горе моему сердцу и величайшее бедствие моей жизни…

Джон выразил свое горе словами. Этого не могла сделать Абигейл. Смерть сына опустошила ее рассудок. Позже, ночью, когда пришел Томми пожелать ей доброй ночи, она спросила:

— У него хорошая могила, Томми?

— Да, мама. Я отвезу тебя туда, когда ты поедешь домой.

— Может быть, мы сможем взять домой и Чарли. Он не должен лежать среди чужих, в чужой земле. Он должен быть похоронен в Куинси рядом с родными.

12 декабря 1800 года «Нэшнл интеллидженсер» сообщил, что Южная Каролина отвергла своего собственного сына Чарлза Котсуорта Пинкни и отдала восемь голосов своих выборщиков Джефферсону и Бэрру. Эти голоса меняли картину. Джон Адамс шел значительно впереди своей партии, которая сумела набрать лишь сорок одного представителя против шестидесяти пяти представителей республиканцев; но час поражения для федералистов наступил.

Народ отверг Джона Адамса, не дал ему второго срока.

В то время как они читали сообщения о похоронном политическом звоне для президента Адамса, приехал губернатор Северной Каролины Дейви, один из комиссаров, выехавших во Францию, с договором о мире и дружбе. Однако было уже поздно.

Джон и его супруга пошли в Овальный кабинет, где Абигейл представила первое общество Вашингтон-Сити. Против окна, выходившего на юго-восток, стоял обтянутый красным дамастом диван и два стула того же цвета из Филадельфии. Отсюда они могли видеть Капитолий и ручей Тибер, впадавший в Потомак. Это было самое уютное место в доме. Никто, кроме Брислера, отвечавшего за камины, не заходил сюда без приглашения. Они сели рядом на красный диван, подавленные, но полные решимости, что, излив друг другу душу, не допустят, чтобы внешний мир заметил их разочарование. Абигейл повернулась лицом к мужу, увидев, насколько он побледнел и какая усталость в его глазах.

— Как могло такое случиться с нами, Джон?

Джон Адамс не пытался скрывать своего горького разочарования.

— Каковы причины нашего поражения? Вероятно, их сотни. Одна из причин — в действиях Гамильтона: он расколол нашу партию. Страна устала от разговоров о войне, налогах, растущей силе центрального правительства. Меня сделали жертвой гнусной кампании и безответственных личных обвинений. Республиканцы создали блестящую политическую организацию, первую, какую знала наша страна. Они чернили нас как партию бизнеса, банков, богатства, рисуя себя партией народа. Они убедили значительную часть наших избирателей, что федералисты не доверяют народу, что, согласно нашим взглядам, правительство должно принадлежать только богатым и мудрым.

Он горько усмехнулся.

— Поскольку большинство населения Америки не принадлежит к богатым и мудрым, оно переметнулось в другой лагерь. Мы могли обещать, что продолжим управлять, как мы управляли в течение двенадцати лет. Республиканцы обещали низвести федеральное правительство до состояния тени.

Джон пожал левым плечом, подчеркивая пустоту таких обещаний, поднялся и стал ходить по комнате.

— Стране говорили, что путь республиканцев есть путь в будущее, вторая Американская революция, которая освободит от федералистской контрреволюции; что федералисты представляют отмирающее прошлое. Север уступил Нью-Йорку и Югу. Частично мы сами виноваты. Я не делал секрета из того, что считал высокопоставленных федералистов опасными. Гамильтон не делал секрета из того, что Джефферсон предпочтительнее Адамса. Джон Маршалл был прав. Постановления о чужеземцах и о призывах к бунту, хотя и истек срок их действия, были отвергнуты народом.

Он вернулся и сел на диван.

— Мы были частью старого движения, и теперь нам дали отставку. Так было с кузеном Сэмюелом. Наши четыре года президентства перечеркнуты.

Она чувствовала, как он своим покаянием причиняет себе невыносимую боль. Она не позволит ему последним поворотом затянуть гайку.

— Без твоей решительной позиции на посту президента, Джон, могло и не быть передачи независимых Соединенных Штатов Джефферсону и республиканцам.

Ее крик протеста эхом отразился в пустой комнате. Он бросил на нее любящий взгляд, вновь поднялся, пересек Овальный кабинет, остановился у камина, скрестив руки за спиной. Теперь его лицо пылало возмущением.

— Какое безумие! Меня осудили за то, что я был наиболее надежным президентом, и отдали предпочтение человеку, который уверял народ, что он станет наименее надежным президентом.

— Мистер Джефферсон всегда был настроен в пользу слабого главного исполнительного лица. Когда ты послал ему копию конституции из Лондона, он ответил, что его путает подразумевающаяся власть президента.

— Он вскоре познает иное.

Джон закрыл свое лицо ладонями.

— Неблагодарность разбивает мне душу. Я хотел прослужить еще срок. Четыре мирных года, чтобы доказать, что страна может расширяться, процветать. Стать частью этой новой столицы. Тогда бы я смог с честью удалиться в Куинси. Сейчас же я чувствую себя униженным, прогнанным.

— Мы хотели служить, Джон, и мы служили. Теперь есть столица, именуемая Вашингтон-Сити и принадлежащая государству под названием Соединенные Штаты; пройден огромный путь от несправедливостей постановления о гербовом сборе. Твоя отвага, твое предвидение, твоя приверженность увели нас далеко от колонии залива Массачусетс. С Божьей помощью ты стал одним из строителей самой свободной цивилизации, какую знал когда-либо мир. Здесь есть все, что должен познать мир: документы, отчеты, конституции, договоры, законы. «Выводок Адамса», говоря словами короля Георга, боролся за это и победил. Джон, ты историк. Ты знаешь, что именно так скажет история.

— Я скажу это! — В его глазах промелькнула искорка, а губы изобразили невольную улыбку. — В той самой прекрасной библиотеке, какую ты построила для меня. Чернила имеются не только у республиканцев. Потребуется написать несколько томов…

— Не хочешь ли ты, чтобы я выехала пораньше и подготовила к твоему приезду дом и кабинет? Я могу положить чернила, ручки и писчую бумагу на твой письменный стол…

— Спасибо, миссис Абигейл, за твои чудесные подарки, которые вдохновляли меня в течение многих лет.

Она мягко ответила:

— Жизнь для тех, кто любит.

Раздался стук в дверь. Уильям Шоу вызывал Джона. Когда Джон закрыл за собой дверь, Абигейл разрыдалась.

12

Новый Вашингтон-Сити был построен на Юге. Время Новой Англии прошло, контроль над федеральным правительством перешел к Югу.

Прошло и время Джона и Абигейл Адамс. Они понимали это. Прошло тридцать лет с тех пор, как он защищал солдат в бостонском побоище, двадцать шесть со времени его первой поездки на Континентальный конгресс, составления им первой конституции. Пришло время поехать домой и написать историю, кем он был и что совершил. Абигейл не тешила себя мыслью, что впереди легкие годы. Ведь найдутся охотники позлословить насчет Джона Адамса, есть у него и враги. Но они прожили большую часть своей семейной жизни под градом нападок. Они знали, как выжить; такова особенность пуритан.

К тому же их работа еще не закончилась.

Абигейл посетила Марту Вашингтон в Маунт-Верноне, обе женщины чувствовали, что это их последняя встреча. В день Нового года Абигейл устроила официальный прием. Из окрестностей съехались женщины в прекрасных платьях, сопровождавшие их мужчины — в черных костюмах, сшитых по новой моде. Абигейл дала обеды для леди, для членов Верховного суда и для новых руководителей исполнительных департаментов. Члены семьи по воскресеньям посещали Капитолий, где читались проповеди.

Когда секретарь Оливер Уолкотт вышел в отставку, президент Адамс перевел Сэмюела Декстера из Военного департамента в Казначейство. Он назначил племянника Уильяма Кранча комиссаром города Вашингтон, подписал билль Конгресса о лучшей организации судов и направил множество имен в сенат для подтверждения назначений. Он убедил Джона Маршалла занять пост Верховного судьи. Он провел Парижский договор через сенат. И, наконец, побудил государственного секретаря Маршалла подготовить отзывные грамоты для Джона Куинси.

Абигейл решила возвратиться в Куинси в начале февраля, когда дороги станут проезжими; вернуться к своей молочной ферме, грушевому и яблоневому садам, к своим детям и бесчисленным внучатам, к объемистым книгам Джона и ежегодным весенним посадкам. Джон останется до утра 4 марта, когда власть перейдет к Джефферсону.

— Ни на один час дольше того, что требует конституция! — воскликнул Джон.

Когда распространились слухи, что Абигейл готовится к отъезду, ей нанес визит Томас Джефферсон. Она приняла его в Овальном кабинете. Он проживал в пансионе «Конрад энд Макмуни», где останавливались конгрессмены. Его длинные волосы выглядели снежно-белой шапкой на красиво вылепленной голове, его проницательные глаза оставались по-прежнему живыми. Но он плотнее, чем в прошлом, сжимал губы, выражая таким образом свое отношение к миру.

— Миссис Адамс, я пришел попрощаться с вами и пожелать вам приятного путешествия.

— Это сверх того, что я ожидала, мистер Джефферсон. Могу ли я дать некоторые пояснения о ведении здесь хозяйства?

— Я был бы рад сохранить всех слуг, каких вы можете рекомендовать, миссис Адамс. Хочу вас заверить, что никто не даст мне больше удовлетворения, чем возможность оказать услугу мистеру Адамсу, вам или любому члену вашей семьи.

— Спасибо, мистер Джефферсон.

Джефферсон наклонился вперед:

— Я хотел бы особенно поинтересоваться в отношении мистера Джона Куинси Адамса. Нравится ли ему пребывание в Берлине? Не хотел бы он остаться там?

— Я ожидаю, что Джон Куинси возвратится в Америку.

— В таком случае вы должны выразить ему мое самое искреннее уважение. — Джефферсон встал и протянул руку. — Семья Джефферсон всегда будет помнить вас с любовью.

Рассказав о встрече Джону, она добавила:

— Король умер, да здравствует король! Как ты думаешь, придет ли день, когда мы сможем ответить ему с любовью?

— Если он не развалит страну за время своей администрации, — сказал мрачно Джон. — Или же он станет президентом.

Никто «не снял» голоса в пользу Аарона Бэрра; он и Джефферсон получили одинаковое число голосов — по семьдесят три голоса. Выборы переместились в палату представителей, которая должна была выбрать одного из них на пост президента. Хотя всем было известно, что Бэрр выставлял свою кандидатуру на пост вице-президента, он отказался снять свое имя при голосовании на пост президента. Многие твердолобые федералисты в Конгрессе помогали создать трудности, голосуя за Бэрра как президента, Джон опасался оппортунизма Бэрра, во многом более опасного, чем уклончивость Джефферсона.

Наступило 13 февраля 1801 года, день отъезда Абигейл. Она встала на заре, оделась и уже рано утром была готова к поездке. Она открыла переднюю дверь, спустилась по ступеням вниз и стояла, рассматривая еще не достроенный президентский особняк. Она вспомнила, как вместе с Джоном путешествовала по Мэриленду и почтенный седой мужчина попросил, чтобы его допустили к президенту. Он вошел в комнату, вежливо поклонился и сказал:

— Сэр, я прошел много миль с определенной целью. Это ваша леди?

Джон ответил:

— Да, это миссис Адамс.

Мужчина был в восторге:

— Сегодня утром я сказал своей жене, что я пойду, а она ответила: «А ты не боишься?» — «Нет, — сказал я, — почему ты думаешь, что я напугаюсь пойти и увидеть своего отца?»

Облик отца со временем меняется. Лицо идеала никогда. Они внесли в это свой вклад. Это была приятная, благодарная мысль.

Абигейл и Джон попрощались спокойно в уединении своей спальни. Он прижал ее к себе, погладил ее волосы, поцеловал в обе щеки.

— До свиданья, дорогая. Через несколько недель мы вновь будем вместе и больше не расстанемся.

— Это и есть горячо желаемая цель.

На ступеньках портика, наблюдая отъезд Абигейл, собрались ее племянники, несколько друзей и слуги. Джон помог ей сесть в карету. Сюзан и Луиза расположилась на заднем сиденье. Кучер ударил кнутом. Лошади взяли с ходу. Раздались прощальные крики. Абигейл высунулась из окна помахать платком и увидела Джона; он стоял на ступенях и махал ей, его глаза были печальными, но плечи выражали решимость.

По мере того как карета удалялась к Балтиморе и фигура Джона Адамса становилась все меньше, перед ее глазами возникал другой облик, столь же живой и реальный, каким она видела его в то утро. Она сидела на своей кровати в пасторском доме в Уэймауте, писала письмо кузине Ханне Куинси, сообщая ей, как трудно обрести друзей, и вдруг услышала зов сестры Мэри снизу: «Нэбби, пришел Ричард. С друзьями. С этим адвокатом из Брейнтри».

Она спустилась, пританцовывая, по лестнице, увидела Джона Адамса; он стоял в библиотеке ее отца и держал два открытых тома, заглядывая то в один, то в другой. Застигнутый врасплох, Джон Адамс повернулся, и на его щеках появился румянец. Он протянул к ней руки, в каждой руке было по тому.

Ее жизнь началась.