Пролог

– Скромненько, – сказал Найджел, оглядывая полутемную прихожую. – И совершенно определенно: здесь пахнет развратом. Такие заведения мне нравятся.

Из-за его спины вынырнул, хмурясь, дюжий хозяин. Найджелу доставило удовольствие наблюдать смену чувств на его лице – от враждебности до удивления.

– Разрази меня гром! Это же ваша светлость! – узнав гостя, воскликнул хозяин.

– Он самый, сэр.

– Найджел Арундэм, собственной персоной! Или вы теперь лорд Риво? – привыкший изъясняться на кокни, Джордж с трудом произнес непривычное французское имя: «Ри-во».

– Такая уж моя судьба, сэр. Уже восемнадцать месяцев – со дня смерти моего отца, – улыбнулся ему Найджел. – Маркиз Риво, граф Дервент и Фелдейл, а также владелец множества мелких поместий, протянувшихся от некогда спорных приграничных земель до белых скал южного побережья, Найджел Фредерик Боумонт Арундэм – к вашим услугам. С каких это пор кулачный бой потерял свою привлекательность?

– Провалиться мне на этом месте, – широко улыбнулся Джордж и сплюнул. – Вы помните прежние денечки! Но где вы пропадали целых четыре года, милорд? Теперь я уже не дерусь, но для вас готов выйти на ринг в любое время. Когда-то вы достаточно ловко работали кулаками.

Найджел вручил Джорджу свою шляпу и стянул с рук тонкие лайковые перчатки.

– Теперь бы тебе не понравилось, – сухо сказал он. – Я не по правилам дерусь.

Найджел тихо вошел в игорный дом Джорджа. Тлетворная атмосфера заведения подействовала на него подобно орудийной канонаде, вызвав сильное желание глотнуть свежего воздуха северных вересковых пустошей. Он подавил в себе этот позыв. Боже мой, ведь он уже давно избавился от тяги к сельской простоте. Найджел бесцеремонно проталкивался к столу для игры в кости, стоящему в углу. Когда он приблизился, несколько человек подняли головы.

– Собираетесь сыграть с нами, Риво? – спросил один из них, явно удивленный.

Найджел подмигнул ему и рассеянно посмотрел на сидевшего за столом широкоплечего мужчину с копной рыжевато-каштановых волос. Его подбородок утопал в изящных накрахмаленных кружевах. Доннингтон знал, что он красив – правда, это была несколько грубоватая красота, – и с удовольствием демонстрировал это. Уловив легкую насмешку, промелькнувшую на лице Найджела, он отложил кости.

– Лорд Риво не играет, – насмешливо произнес он.

Найджел подарил своей жертве одну из своих самых любезных улыбок. Интересно, сознает ли Доннингтон, что он только что, подобно рыбе, попался на крючок?

– А, Доннингтон! Я и представить себе не мог, что вы так хорошо знаете мои привычки!

– С ними трудно не считаться, маркиз. – Лорд Доннингтон откинулся на спинку стула и улыбнулся. – Вы не растеряли своей элегантности даже в этой восхитительно дикой глуши! У вас довольно скверная репутация.

– Неужели? – Найджел поправил манжету и взглянул на свое отражение в темном оконном стекле. Мерцающие свечи отбрасывали зловещие тени на его щеки, лоб, где кончалась линия темных волос. – И какая же именно?

– Ходят разные слухи.

– Правда? Наверное, о том, что я играю в азартные игры?

– Едва ли! Вас никогда не видели за карточным столом. Может, у вас не хватает мужества для настоящей игры?

Услышав подобное оскорбление, собравшиеся вокруг стола люди разом вздохнули.

– Боже мой! – послышался чей-то шепот.

Найджел намеренно выдержал паузу, чтобы еще больше усилить неловкость.

– Увы, я предпочитаю вино и женщин. Для них требуется много выносливости, но совсем немного мужества, – непринужденно и весело ответил он. Все рассмеялись. Не давая жертве пощады, Найджел продолжил тем же беспечным тоном: – Вы предлагаете мне набраться смелости и рискнуть своим кошельком, сэр? Высоки ли будут ставки? Если уж мне и менять свои привычки, то игра должна стоить того.

Румянец на щеках Доннингтона стал ярче.

– Садитесь, Риво. Мы испытаем ваше мужество и ваши карманы, правда, джентльмены?

Найджел подозвал официанта и приказал принести еще вина.

– Так давайте же сыграем в кости.

В помещении было душно и жарко от множества горящих свечей. Крепкие официанты – все бывшие боксеры – сновали по залу в клубах дыма. Стаканы вскоре были наполнены превосходным кларетом. Джордж понимал своих клиентов. Когда-то этот человек был очень хорошим тренером английского кулачного боя. В мозгу Найджела промелькнули воспоминания о других боевых искусствах, менее честных и благородных, которым он научился позже. Но он поспешно отбросил эти мысли и сосредоточился на игре. С показной небрежностью он принялся следить за выпадающими цифрами и ставками, которые делал противник.

– Недавно до меня дошли слухи об одном новом доме с необыкновенно дурной репутацией, – после короткой паузы сказал он.

– Ну и что же? – Доннингтон с удовольствием допил вино в своем стакане. – Чертовски хороший кларет! По части вина и игры в кости ничто не может сравниться с заведением Джорджа.

– А мне больше по душе разврат, легкомысленные забавы и шалости: игры по-крупному, контрабанда вина, женщины легкого поведения, скрывающиеся в частном доме. Говорят, там живет довольно необычная и соблазнительная наложница, окутанная тайнами и ароматом ладана. Ее окружает манящая аура греха. – Найджел сделал небольшую паузу: – Это в Суссексе.

Послышался вздох восхищения. Доннингтон побагровел.

– На кой черт вам сдалась чужая любовница?

Кости упали на стол – Найджел проиграл незначительную сумму.

– Ее так же легко соблазнить, как и чужую жену. Только обойдется это гораздо дешевле.

Собравшиеся у стола мужчины громко рассмеялись. Доннингтон сделал очень высокую ставку на следующий бросок.

– Мне казалось, сэр, что вы имеете в виду бордель, а не частное владение джентльмена!

– Но ведь каждый вправе устроить вечеринку, Доннингтон. С такой хозяйкой это будет славная пирушка! Говорят, ее обучали в гареме. Вне всякого сомнения, она способна предложить экзотические запретные наслаждения.

Один из зрителей наклонился вперед и ухмыльнулся:

– А как вы собираетесь достать нам всем приглашение, Риво?

– Я его выиграю, – ответил Найджел. – В кости.

Пока Доннингтон приканчивал следующий стакан, маркиз выиграл просто неприличное количество раз. Ему хотелось – это желание сопровождало его всегда – проще относиться к жизни, к своим поступкам. Он не желал находиться здесь и напиваться. Ему не на что было надеяться, кроме как на свой ум, и он не любил умышленно затуманивать его. Однако ему все равно придется пересилить себя, если уж он ввязался в это дело. Чтобы сохранить партнера, придется вслед за ним осушать стакан за стаканом: Доннингтон имел репутацию бездонной бочки. Слава Богу, вино было приличного качества. Найджел еще раз подозвал официанта, смирившись с тем, что нужно пить больше, чем ему хотелось.

Через три часа за игорным столом оставались только он и лорд Доннингтон. Кости катались среди батареи пустых бутылок. Доннингтон был возбужден, взгляд его остекленел. Толпа зрителей, затаив дыхание, следила за ползущими вверх ставками.

– Боже мой! – сказал Найджел, когда кости, прокатившись по сукну, наконец неподвижно застыли. – Кажется, это двадцать тысяч фунтов? Я был бы счастлив услышать ваше слово, лорд Доннингтон.

Доннингтон неуверенно поднялся и, пошатываясь, стоял у стола.

– Двадцать тысяч? Я разорен! – Его речь была невнятна, лицо смертельно бледно. – Черт побери, сегодня вам помогает сам дьявол!

Найджел откинулся на спинку стула. В голове его шумело, и этот шум напоминал шелест сухих колосьев пшеницы на сильном ветру.

– Полагаете, опаснее пользоваться благосклонностью Люцифера, чем отвергать ее? Может, сыграем еще раз, сэр? Если я проиграю, то уйду отсюда с пустыми руками.

– А если выиграете? – Доннингтон вновь опустился на стул. Лицо его покрылось потом.

– Тогда ваш дом станет свидетелем веселой пирушки. Я готов обменять свой выигрыш на ваше письмо к дворецкому, которое разрешит мне устроить в Фарнхерст-Холле вечеринку, чтобы отпраздновать это событие. – Он хитро подмигнул зрителям. – Я буду счастлив привезти дам.

– Вы сошли с ума, Риво? – спросил один из присутствующих, и по рядам сгрудившихся у стола щеголей пробежал восхищенный ропот. – Вы меняете двадцать тысяч фунтов на оргию в Суссексе?

– Развлечение обещает быть просто незабываемым. – Найджел лениво перебирал кости. – Боюсь, что я опять выиграю. – Он поднял голову и улыбнулся противнику обезоруживающей улыбкой. – И естественно, вы позволите мне забрать из Фарнхерста любую понравившуюся мне вещь. – Он дал Доннингтону время вытереть лицо. Тот выглядел совсем плохо. – Вы готовы расстаться с чем-либо ценным и изысканным, лорд Доннингтон? С тем, что вам дороже всего?

От выпитого вина в голове Найджела гудело. Все негромкие звуки вечера, казалось, слились воедино в оглушительном крещендо. Правильно ли он оценил ситуацию? Откроет ли Доннингтон ему двери своего дома, поддавшись уловке? Довольно необычная и соблазнительная наложница, окутанная тайнами и запахом ладана. По какой-то непонятной причине на память ему пришли давно прочитанные строки: «Если бы она была стена, мы построили бы на ней палаты из серебра; если бы она была дверь, то мы обложили бы ее кедровыми досками». Вне всякого сомнения, это действие вина. Ладно, не важно. Ему нужно лишь получить доступ в Фарнхерст и законный предлог для своего присутствия там. Найджел пристально смотрел на мертвенно-белое лицо Доннингтона.

– Я принимаю пари, – сказал Доннингтон, уткнувшись в носовой платок. – Если выиграете еще раз, берите все, что захотите, будьте вы прокляты!

С непонятным ему отвращением Найджел взял в руку кости.

– Принесите бумагу и перо лорду Доннингтону, – ровным голосом распорядился он через несколько минут. – Ему нужно написать письмо дворецкому.

Ночную тишину внезапно нарушил пронзительный крик. Мисс Фрэнсис Вудард в страхе проснулась, сердце ее учащенно билось. Однажды она уже слышала похожий крик в женской половине дома, когда незваный гость нашел свою смерть среди кустов благоухающего олеандра и раскрывающих к ночи свои соцветия лиан.

Вся дрожа, Фрэнсис выскользнула из массивной кровати с пологом на четырех столбиках, подошла к окну и прижалась лбом к прохладному и влажному стеклу, глядя в безмолвную ночь. Здесь не слышно бесконечного стука капель дождя по черепичной крыше, здесь воздух не раскален от изнуряющего зноя. Она в Англии, в Фарнхерсте, в убежище, которое ей неожиданно предоставил, не требуя оплаты, лорд Доннингтон.

Яркий лунный свет окрасил пейзаж в серебристые и бежевые тона. Здесь нет олеандра, только темные дубы и спящие поля – пейзаж ее детства.

Кто же это кричал? Зайчонок, попавший в когти совы? Или это она сама вскрикнула во сне и проснулась?

В памяти ее толпились, оттесняя друг друга, отчетливые, сверкающие сочными красками образы: в искрящихся журчащих фонтанах плавают золотые рыбки с золотыми кольцами в носу. Во рту у нее пересохло.

«Какое отношение я имею к этим тихим, невинным пастбищам и пустому горизонту с церковными шпилями? Боже, какими наивными были мечты той школьницы, грезившей о балах в Лондоне и блестящем замужестве!»

Если бы она могла вернуться в свое прошлое – до Индии – и остаться там! С таким же успехом можно попытаться поймать бабочку – на пальцах останется лишь россыпь блестящих радужных чешуек.

Фрэнсис на мгновение закрыла глаза, боясь, что они вновь наполнятся слезами.

Публичная женщина, обладающая веселым нравом, красотой и другими неоспоримыми достоинствами, а также искусная в своем деле, носит имя ганика.

В глазах англичан она погибла. Индия погубила ее.

Это была горькая пилюля, но Фрэнсис проглотила ее, вспоминая тот день, когда женщины из дворца навсегда изменили ее. Не так это и важно. Она справится с этим. Нечего поддаваться бессмысленному страху. Жизнь требует мужества. Следует смириться с тем, что не в твоих силах изменить. Это был первый урок, преподанный ей Индией.

 

Глава 1

Дверь игорного заведения Джорджа закрылась за ним. Найджел вышел на улицу и взглянул на луну. Белая и холодная, она плыла над лондонскими печными трубами, чуть затуманенная поднимающимися от них клубами дыма. Луна – символ чистоты, благородства и невинности. Качества, которые он – если они у него когда-нибудь были – небрежно растратил. Найдется ли этому достойное оправдание? Последние четыре года оставили после себя пепелище. В его жизни больше никогда не будет чистоты, благородства и, конечно, невинности.

Осознав абсурдность подобных мыслей, Найджел рассмеялся. Он стоит и смотрит на луну, как влюбленный юнец, собираясь вместе с тем отправиться в Суссекс и на глазах у всего общества соблазнить наложницу Доннингтона. Судя по тому, что о ней говорят, ощущения должны быть острыми. И почему судьба бывает так нелепа? Он подавил скрываемые за смехом опасения. Никаких сожалений! Что посеешь, то и пожнешь.

Стоящие рядом с ним лошади, нервно пофыркивая, переступали с ноги на ногу. Найджел улыбнулся своему кучеру. Тот сверху смотрел на хозяина с едва скрываемым любопытством. Его бесстрастное лицо казалось расплывчатым в свете газовых фонарей.

«Боже мой! Наверное, я пьян сильнее, чем мне кажется!»

Кучер покашлял в кулак.

– Домой, милорд?

– Домой? Если ты имеешь в виду замок Риво, то ответом будет «нет». Вези меня к Бетти!

– Слушаюсь, милорд.

Стоящий на задних лапах грифон – наполовину орел, наполовину лев – злобно смотрел с герба на дверце кареты, его острые когти грозили смертью всем врагам маркиза. Найджел шутливо приподнял шляпу, приветствуя грифона, и забрался в карету.

Дом Бетти скромно прятался в глубине улицы. У парадного входа гостей встречал чопорный молчаливый дворецкий. Однако когда открывались внутренние двери, вестибюль наполнялся светом и музыкой. Найджела всегда забавлял этот контраст. Но он не пошел на звук клавесина в гостиную, где ждали девушки. Вместо этого дворецкий провел его боковым коридором в жилое крыло дома. Темноволосая женщина протянула руки ему навстречу.

– Боже мой! Найджел? В четыре утра!

Найджел небрежно поцеловал ее в щеку. Она была одета в очаровательное вечернее платье темно-бордового цвета с блестящей черной окантовкой. На шее у нее висела цепочка с массивным бриллиантом.

– Бетти, ангел мой, как идут дела?

Она обхватила его голову ладонями и крепко поцеловала в губы, а затем отстранилась на расстояние вытянутой руки. Взгляд ее умных глаз скользнул по его лицу.

– Все отлично, противный мальчишка, но ты здесь ни при чем. О тебе рассказывали ужасные вещи: ходят слухи, ты играл, и ставка была просто неприличной. Весь вечер только об этом и говорили. Они клевещут на тебя, мой дорогой?

Найджел терпеть не мог, когда в ее глазах появлялась тревога, но он заставил себя улыбнуться.

– Дурная слава накрепко пристает, – бросил он и высвободился из ее рук. – Тем не менее, к сожалению, на этот раз все правда.

Бетти от неожиданности села.

– Чего ради тебе выигрывать женщину в кости? Почему бы просто не нанести визит моим девочкам? Они соскучились по тебе. Вернувшись из Франции, ты не провел здесь ни одной ночи. Это неестественно.

– Моя дорогая, твои девочки были для меня светом в окошке, когда я был молод, глуп и неопытен. Я перерос их. Другое дело ты. С каждым годом ты становишься все прекраснее.

– Вздор! Я шлюха, и мне сорок пять. Что тебе от меня нужно, мой милый мальчик?

– Я хочу нанять тебя, Бетти. Тебя и всех твоих девочек, – ухмыльнулся Найджел. – Я оплачу тебе простой.

– Если хочешь, я сама могу заплатить. – Бетти широко улыбнулась ему, многозначительно поигрывая гибкими, унизанными кольцами пальцами.

– О нет, ни в коем случае! – Найджел поймал ее руку и поцеловал. – Хотя ты очень милое создание, и я разбиваю себе сердце, отказывая тебе.

Бетти вспыхнула, как девушка.

– Но ты же знаешь, дорогой, что я ни в чем не могу отказать тебе. Ты получишь от меня все, что пожелаешь, даже если для этого придется превратить мой публичный дом в женский монастырь, а меня в мать-настоятельницу. Так что же тебе на самом деле нужно в Суссексе?

Найджел слегка куснул ее указательный палец, и она, рассмеявшись, отдернула руку. Он искренне восхищался Бетти, и в этом чувстве не было и намека на страсть. Прошло много лет с тех пор, как они были любовниками. Профессиональные отношения на короткое время озарились ярким и глубоким чувством, а затем перешли в настоящую дружбу. Когда он вернулся из Парижа, ослабевший, утомленный и опустошенный, она предоставила ему убежище, наполненное теплом и любовью. Найджел был достаточно проницателен, чтобы понимать, во что ей обходится собственное великодушие. Но что он мог предложить ей взамен?

– Ты, несомненно, слышала о женщине, которую Доннингтон нашел в Дувре, когда возвращался из Парижа? Она только что приехала из Индии, словно груз экзотических специй. Таинственная и загадочная жрица любви. Она все еще томится в одиночестве в Фарнхерсте, в этом прискорбно унылом кирпичном доме, пока Доннингтон предается игорным страстям в городе. Неужели самый известный распутник Лондона будет и дальше терпеть такое безобразие?

Бетти взяла его за руку, и ее участливый жест требовал серьезного ответа.

– Ты ищешь чего-то нового, мой дорогой? Свежих впечатлений?

Он понимал, что это проверка их дружбы, которую он вряд ли выдержит. Он не стряхнул ее пальцы, а накрыл ее ладонь своей, расслабленной и ничего не обещающей. Найджел понимал, что это хотя и слабый, но упрек, и испытывал неловкость от собственного поведения.

– Боже милосердный! – с наигранной веселостью воскликнул он. – После Москвы и Парижа? Да я переполнен впечатлениями! Я изнурен и опустошен пережитым, Бетти.

Бетти отпустила его руку, и взгляд ее прекрасных темных глаз остановился на его лице.

– Вот почему все это время – что бы там ни говорили про распутного маркиза – ты жил как монах. А теперь ты выиграл шлюху в кости и хочешь, чтобы я помогла тебе устроить ночную оргию. Я правильно поняла?

Он наклонился к женщине и коснулся висевшего у нее на шее бриллианта.

– Ты получишь еще один не менее прекрасный бриллиант, Бетти. Из моих собственных рук. Кроме того, разве весь Лондон не ждет, что я отниму у Доннингтона эту индийскую прелестницу? Неужели ты лишишь меня женщины, чья репутация соперничает с моей?

Бетти раздраженно передернула плечами, и бриллиант подпрыгнул, сверкнув в лучах света.

– Ты хочешь пустить мне пыль в глаза, Найджел? Я знаю, через что тебе пришлось пройти и как сильно ты страдал. Твоя бравада не обманет меня, мой милый.

Найджел подошел к камину. Пламя свечей мерцало. Он посмотрел на темные тени, пробегавшие по его руке, лежащей на каминной доске. Он чувствовал, что разрывается на части, словно кусок ткани, которую натянули слишком сильно.

– О Боже, – с кривой улыбкой произнес он, – мне казалось, я заслужил это.

– Немногие из нас получают то, что заслужили.

Он поднял голову и повернулся к ней.

– Я не могу позволить себе быть таким откровенным, Бетти.

– Вздор! Ты очень пьян и смертельно устал. Ради всего святого, ты можешь хоть ненадолго перестать контролировать себя? Ты же знаешь, что здесь ты в безопасности. Ведь уже все позади, милый? Разве ты не можешь отдохнуть?

Найджел принялся расхаживать по комнате.

– Иногда мне кажется, что это никогда не кончится! После того как Наполеона сослали на Эльбу, в нашей парижской штаб-квартире в сундуке остались лежать важные документы. По неизвестной причине – то ли из-за некомпетентности, то ли по ошибке или из-за обыкновенной глупости – они хранились вместе с обычными отчетами, планами реконструкции и счетами за вино. Документы пролежали там почти год, а когда их вернули в министерство иностранных дел, обнаружилось, что некоторые бумаги зашифрованы. Теперь, когда Бонапарт бежал и вновь захватил власть, распространились слухи, что я мог расшифровать их. Просто ради забавы, на всякий случай.

Бетти прикрыла глаза.

– Ради забавы? Мой милый Найджел! Но ведь прошло столько времени! Боже мой!

Найджел подмигнул ей, пытаясь скрыть свои истинные чувства.

– Да, судьба иногда швыряет нам в лицо наш собственный смех, правда?

– А какое отношение к этому имеет Доннингтон?

Найджел не хотел, чтобы Бетти почувствовала всю глубину его ярости, и поэтому голос его звучал непринужденно и насмешливо:

– Лорд Доннингтон управлял министерством в то время, когда бумаги лежали забытыми. За эту халатность я и намерен наказать его. Ничего смертельного, просто экстравагантная, злая и достаточно обидная шутка. На глазах его близких друзей я уведу у него любовницу, и эта оргия навсегда останется в анналах светского общества. Но только ты можешь все это устроить.

Бетти невольно рассмеялась.

– Мой гадкий мальчишка, а что, если эта женщина окажется той лисой, которая способна расправиться с преследующей ее собакой?

Прекрасно сознавая, как мало он рассказал ей, Найджел улыбнулся и, повинуясь внезапному порыву, поцеловал ее.

– Милая Бетти, разве ты не веришь, что я сам обладаю ловкостью настоящей гончей?

Пока в освещенной мерцающим пламенем свечей гостиной Бетти шел этот разговор, слухи о пари с Доннингтоном быстро распространялись по городу. Они могли уже дойти до принца, пьющего со своими друзьями в Карлтон-Хаусе, или даже до безумного короля Георга, беспокойно храпящего в своей одинокой постели. Сопровождавшаяся хитрыми подмигиваниями и многозначительными смешками, эта история путешествовала по тавернам, частным домам, клубам и игорным заведениям, чтобы наконец попасть в редакции газет, с жадностью бросавшихся на любой намек на скандал.

Небо на востоке уже начало бледнеть, когда две фигуры торопливо пробирались в темноте к неосвещенным и заброшенным конюшням, где в каретном сарае были в беспорядке расставлены клетки с кроликами. Свет вспыхнувшего фонаря осветил длинные ряды клеток. В каждой плетеной корзинке сидело по кролику с подвижным розовым носом, зверьки торопливо пережевывали свою еду, состоящую из остатков салата-латука и овощных очистков.

– С кроликами все в порядке? – спросил мужской голос с легким акцентом, скорее всего французским.

– Превосходно, сэр! Хотите, чтобы я забил нескольких? Я кормил их так, как вы приказали.

Мужчина взглянул на мальчишку, безымянного босоногого бродяжку. Огонь фонаря освещал голодное лицо и тощие руки. Подворотни Лондона кишели тысячами таких беспризорников. Никто не хватится, если один из них исчезнет.

– А серый? Ты кормил его так, как я велел?

– Да, сэр, – кивнул мальчишка. – Он получал особую еду. Разве не странно, что этот кролик еще жив? Я хочу сказать, что, укусив разочек мясо этого зверюги, мы с вами протянем ноги, правда?

Мужчина задумчиво посмотрел на клетку с серым кроликом. Широко раскрытые, беспокойные глаза животного встретили его взгляд. Кролик жевал листья и высохшие ягоды высокого растения, достаточно часто встречавшегося на пустырях и в старых каменоломнях в окрестностях Лондона.

Хотя кролик без вреда для себя ест эту пищу, яд накапливается в его теле. Поэтому его мясо смертельно для того, кто его попробует.

Кролик на мгновение перестал жевать и припал к земле, его черные глаза неподвижно застыли.

– Давай! Ешь, малыш, – ласково добавил мужчина. – Набивай свой желудок. Скоро твой последний ужин. – Он наклонился и приблизил лицо к прутьям клетки. – Говорят, в Суссексе намечается оргия и маркизу Риво будут нужны кролики для жаркого.

Найджел отослал кучера домой. Пустынными улицами он возвращался пешком в свой городской дом, горько сожалея о теплоте и радушии гостиной Бетти, которую он покинул. Ему следовало бы испытывать удовлетворение от удач этой ночи, но все ее события оставили знакомый горький осадок. Он чувствовал, что весь пропитался вином и табачным дымом, и его терзала вина перед Бетти. Она всегда давала ему больше, чем он мог дать ей.

Сбросив пальто, он вошел в свой кабинет, подошел к камину и взглянул на золу. От документов, уничтоженных сегодня днем, ничего не осталось. На каминной решетке лежал разбитый стакан – безмолвный свидетель того, как он потерял над собой контроль, узнав о предательстве Доннингтона. Ярость его еще не утихла, и от этого воспоминания становились еще горше. Неужели Катрин пошла на гильотину из-за такого, как Доннингтон?

Он повернулся и попытался успокоиться, глядя на картины, висевшие на противоположной стене: очень романтичный пейзаж с замком Риво, примостившимся на скале над водами залива; его первый чистокровный скакун Рэндл с широко раскрытыми глазами и вскинутой головой, которого держал за поводья маленький грум; его собственный детский портрет, где он был изображен со своей покойной сестричкой Джорджиной и их волкодавом Хазардом. Найджел страстно любил замок Риво, но последние четыре года не наезжал туда.

Он сел за письменный стол и закрыл лицо руками. Минут двадцать он оставался совершенно неподвижен, не издавая ни звука, а затем, уронив руки на стол, принялся рассматривать их. Гладкие руки джентльмена, и ничто из того, что они совершили, не оставило на них следа. На третьем пальце левой руки красовался массивный перстень с фамильным гербом – злобно оскалившись, на него смотрел золотой грифон. Массивное украшение явно контрастировало с тонкими сильными пальцами его обладателя. Темный волосок попал под перстень, и он вытащил его. Такие же прекрасные блестящие волосы были гордостью его матери.

А теперь он, конечно, должен предстать перед ней.

Ее портрет висел над камином. Последняя маркиза Риво была изображена в возрасте двадцати лет в наряде Афродиты, и по ее распущенным волосам были, как звезды, разбросаны белые цветы. С ласковой улыбкой она смотрела сверху вниз на сына. Родившаяся в Париже, маркиза так до конца и не избавилась от своего французского акцента. В его воспоминаниях она обладала особой галльской грацией и всегда была окружена каким-то сладким, влекущим ароматом.

Он унаследовал ее хрупкость и красоту. У него были такие же неотразимые карие глаза под необыкновенно ровными бровями, мужской вариант тех же чистых линий щек и подбородка. И такая же улыбка, словно созданная для того, чтобы разбивать сердца. Только сломанный нос – переносица его была слегка изогнута – не позволял назвать Найджела Арундэма красавцем. Красота дьявола, как говорила маркиза.

Зная об этом определении, Найджел стойко встретил мрачный сардонический взгляд матери, столь похожий на его собственный. Что бы подумала прекрасная маркиза Риво, если бы узнала, каким стал ее сын?

– Вы меня простите, матушка? – сухо спросил он по-французски. – Я намерен поваляться в хлеву с прелестными маленькими свинками.

Не в силах выносить пустоты своей просторной спальни и не испытывая желания отойти ко сну, Найджел расхаживал взад-вперед по кабинету, пока свет утренней зари не стал пробиваться сквозь щели в ставнях.

Было уже позднее утро, когда лакей доложил о посетителе. Джентльмен вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Он был одет в коричневую визитку и кремовые панталоны, и весь его облик говорил о тщательно поддерживаемой элегантности. Его лицо под копной белокурых волос было почти ангельски невинным.

– Боже милосердный! – с наигранным сарказмом произнес Найджел. – Какая волшебная и насыщенная событиями ночь! Я ожидаю завтрака, а вместо этого ко мне является мой озабоченный друг Ланселот Спенсер. Он парит в воздухе, как серафим с триптиха, раскинув в священном негодовании все шесть крыльев, сияя неземной красотой и излучая божественную мудрость. А что, если я предпочитаю, подобно Орфею, сидеть здесь и в одиночестве играть на лире?

– Лорд Риво, – сказал Ланселот Спенсер, беря щепотку нюхательного табака, – вы совершеннейший негодяй.

– Вполне возможно, – ответил Найджел. – Моя мать не отличалась добродетелью, и ее было так же легко соблазнить, как и меня. – Он оглянулся на портрет матери и подмигнул. – Надеюсь, ты уже слышал, что произошло у Джорджа? Позволь предложить тебе выпить.

– Ты видел это? – Лэнс протянул ему газету.

Найджел подошел к стоящему у стены столику и налил бренди.

– Последний бульварный листок? С обычными сплетнями о том, что подлый маркиз Риво, окутанный винными парами, падает в преисподнюю. Я взял себе за правило никогда не читать их. Неужели ты не нашел ничего более достойного, чем можно занять свое свободное время? – Он протянул гостю стакан. – В нынешнее время, сэр, когда у нас больше нет работы в Европе, вам следует поискать себе новые увлечения. Наполеон снова в Париже, Веллингтон собирает армию, дипломатия терпит крах, а призрак войны вновь поднимает свою мерзкую голову. Как бы то ни было, у нас с тобой нет занятия, пока кто-нибудь не решится действовать. Самое время предаться беззаботному веселью.

Взяв бренди, Лэнс подошел к камину. У его ног блестели осколки стекла. Он принялся отбрасывать их в сторону носком ботинка.

– Как ты? Знаешь, мне представляется не совсем честным, когда человек с такими математическими способностями, как у тебя, играет по-крупному. Разве ты как-то не признался мне, что дал клятву никогда не поступать так, как поступил этой ночью с Доннингтоном?

Найджел почувствовал, как его настороженность уступает место веселью. Так часто бывало. Он отчетливо помнил, как в восемнадцатилетнем возрасте однажды утром вернулся в замок Риво. Мертвецки пьяный, он вывалился из кареты с целым сундуком денег, не имея ни малейшего понятия об их происхождении. После разговора с маркизой его мальчишеская гордость от умения обращаться с цифрами сменилась стыдом, который он ощущал и по сей день. Откуда Лэнс мог знать, что, для того чтобы нарушить данное матери обещание, Найджелу пришлось, подобно Иакову, бороться с дьяволом.

– А вчера я нарушил клятву. – Найджел налил себе бренди, и в его тоне вновь проступил сарказм. Если Лэнсу не нравится его поведение, то он может убираться к чертовой матери. – А до того я разбил один из своих лучших бокалов. Ты пришел спасти меня из объятий сатаны?

Он поднял руку с бокалом бренди, салютуя гостю, хотя его жест был больше похож на оскорбление. Золотое кольцо с гербом Риво на его пальце блеснуло.

– Значит, это правда? – Лэнс смял бульварный листок с грубой картинкой, на которой были изображены два совокупляющихся тела, и бросил его на каминную решетку. Лицо его побледнело и подернулось печалью, как у плачущего ангела Боттичелли. – Ради всего святого, Риво! Не делай этого! Я жил там. Я видел вас вместе. Когда вы смотрели друг на друга, казалось, дом вот-вот вспыхнет.

– Наш маленький домик на улице Арбр? – Гнев и горечь вновь охватили маркиза. Найджел услышал, как его собственный голос дрожит от ярости. – Наше тайное убежище! И зачем только тебе понадобилось спасать меня?

– Дело в том, что, как бы тебе ни хотелось умереть, такие талантливые люди встречаются редко. Тебе не удастся стать достаточно мерзким, чтобы люди перестали боготворить тебя. Какого дьявола ты растрачиваешь себя на легкомысленные развлечения?

– Боже милосердный! – громко рассмеялся Найджел. – Могу я немного повеселиться? Замечательная обещает быть пирушка. Предстоят жуткие хлопоты, и это влетит мне в кругленькую сумму. Вечеринка будет шумной, буйной, но чрезвычайно занятной. Почему бы и тебе не приехать в Фарнхерст и не сложить свою драгоценную добродетель к ногам хорошенькой шлюшки?

Гладкое лицо Лэнса покрылось легким румянцем, голубые глаза прищурились.

– Ради всего святого, – с жаром произнес он, – в один из этих дней кто-то попытается убить тебя. И возможно, это будет один из твоих многострадальных друзей! Неужели ты думаешь, что после Москвы и всего того, что случилось в Париже, я буду аплодировать твоему намерению соблазнить чужую любовницу?

Найджел на мгновение задумался. Он подошел к окну и широко распахнул ставни. Солнечные лучи ворвались в комнату, и он зажмурился от яркого света.

– Разве что она достаточно красива, – ответил он.

 

Глава 2

Поджав под себя ноги и закутавшись в удобные широкие одежды, Фрэнсис сидела в своей маленькой мраморной беседке, построенной в виде развалин миниатюрного греческого храма. Прошло уже три дня с тех пор, как она в страхе проснулась ночью. Поверх синей ангья-керти – узкий верх, короткие рукава и шелковый жилет – она надела полупрозрачный пешваз. Распахнутый спереди, он открывал длинные, украшенные вышивкой концы ее шелкового пояса и узкую полоску обнаженной кожи над свободными шароварами. Знакомые прикосновения прозрачной ткани дарили ей странное чувство комфорта.

Фрэнсис молча наблюдала за маленькой птичкой, прыгавшей по мраморным руинам. Она клевала травинки и семена, разбросанные по полу беседки. Английским птицам не хватало ярких красок их сородичей с Востока. В них чувствовалась подлинная простота – как у прислуги в доме, у тех розовощеких деревенских девушек, которые стелили постели и скребли полы. Служанки не падали ниц, когда она проходила мимо. Вместо этого при ее появлении девушки толкали друг друга локтями и прыскали со смеху, прикрывая рты красными, загрубевшими от работы ладонями.

Птичка прыгала уже совсем близко, затем остановилась и храбро взглянула на девушку. Фрэнсис задышала глубоко и медленно, вспомнив то, чему ее учили. Такое дыхание помогало расслабиться. Птица успокоилась и принялась клевать зернышки прямо у ее колена. Фрэнсис сосредоточила внимание на замедленном дыхании, ощущая, как ее мускулы полностью расслабляются, позволяя ей сидеть абсолютно неподвижно. Крылья птицы затрепетали, и она вспорхнула на чадру, покрывавшую лицо и волосы девушки. Острые маленькие коготки вонзились в голову Фрэнсис, рассеивая внимание. Девушка рассмеялась, и птица в испуге улетела.

Будь благословенны эти холодные лесистые просторы и приветливые небеса! Но не может же великодушие Доннингтона длиться вечно? И как скоро наступит неотвратимое будущее? «Я примирюсь с ним. Более того, я с радостью приму неизбежное».

Фрэнсис сложила руки на груди, отбрасывая все страхи и подавив в душе гнев. Она больше не сетовала на жестокий поворот судьбы, превратившей ее в продажную женщину.

Доннингтон нашел ее в Дувре, когда она в растерянности стояла на постоялом дворе «Зеленый человек». Фрэнсис только что узнала: пока ее корабль, скрипя и потрескивая, огибал мыс Доброй Надежды, тетя Джейн, сестра ее отца и единственная ее родственница в Англии, умерла. На это путешествие ушли последние сбережения Фрэнсис, и у нее осталось лишь несколько золотых украшений, которые она всегда носила. Она оказалась практически без гроша в кармане. Ей некуда было идти. Как она могла убедиться на корабле, торговые суда уже разнесли дурную славу о ней, сплетни из Калькутты долетели до лондонских вдовушек.

И вот она стояла, одинокая и испуганная, гадая, кому из мужчин придется доверить свое будущее и сколько еще откровенной жестокости предстоит вынести. Несмотря на проведенное в Англии детство и раннюю юность с их невинными развлечениями и солнечными днями, она не сумела ни выйти замуж, ни найти приличную работу. Мисс Фрэнсис Вудард провела четыре года в гареме индийского махараджи и была обучена всем тайнам искусства ганики – профессиональной куртизанки.

– Мадам, – вежливо обратился к ней лорд Доннингтон. Его обрамленное рыжими локонами лицо выдавало легкую нервозность. – Вы потерялись?

Она была убеждена, что он хочет сделать ее своей любовницей. Но он предложил ей просто убежище в Фарнхерсте. Верный своему слову, лорд уехал в Лондон и не предъявлял на нее никаких прав. Взамен он всего лишь попросил разрешения «использовать в своих целях» ее репутацию. Но какое это могло иметь значение? Таким образом она получала небольшую передышку, а потом она попросит его помочь ей найти постоянного покровителя. Возможно, какого-нибудь престарелого лорда.

Фрэнсис позволила себе пофантазировать: ученого вида добрый и непритязательный мужчина улыбается ей поверх раскрытой книги из глубины библиотеки. Она же наполнит его дни лаской и изысканными удовольствиями.

Она достаточно настрадалась от неопределенности, интриг, тайн, скрытых намеков.

Нет никакого толка от беспокойства и беспричинного страха.

Она открыла глаза, заморгала от яркого весеннего солнца. Здесь было красиво, почти так же, как в Индии. Но за все нужно платить, с горьким сожалением признала она. Второй урок: Индия научила ее не доверять внешней красоте.

Откуда-то издалека донесся шум, и стая грачей с гомоном взмыла в небо. Покой был нарушен. Фрэнсис встала и прикрыла рукой глаза от слепящих лучей. По дорожке двигалась кавалькада карет, а через парк скакал одинокий всадник. Она увидела металлический блеск золотых и серебряных пятен, развевающуюся белую гриву и хвост коня. У нее перехватило дыхание, когда всадник направил могучее животное к высокой каменной стене, огораживающей сад. Всадник и конь производили впечатление неукротимой силы и гибкости. Они взвились в воздух, словно из золотистого туловища коня выросли крылья, и он собирался взмыть в небо, соперничая с солнцем. Подняв при приземлении облако пыли, конь и всадник исчезли в конюшне. Фрэнсис поспешно вернулась в Фарнхерст.

Кареты остановились прямо перед домом. Распахнулись украшенные замысловатым гербом дверцы, выпуская слуг в кожаных и полотняных передниках, внушительных лакеев в незнакомых серебристо-голубых ливреях и напудренных париках, а также несколько человек в вечерних костюмах с футлярами для музыкальных инструментов в руках. Вслед за ними показалась процессия повозок и фургонов, нагруженных провизией. Фарнхерст подвергся вторжению!

На ступеньках Фрэнсис ждал дворецкий. Сунув ей в руки записку, он величественной походкой вернулся в дом.

Письмо не было личным посланием, а представляло собой всего лишь указание прислуге: «Его светлость маркиз Риво получает дом в свое полное распоряжение на сегодняшний вечер для устройства праздника. Ожидаю полной поддержки от всех домочадцев. Доннингтон».

Но почему? Кто такой этот маркиз? В течение следующего часа Фрэнсис наблюдала, как тихий дом погружается в хаос. Повар-француз и его двадцать помощников оккупировали кухню, расставив повсюду корзины с хлебом и фруктами. За ними последовали целые говяжьи и бараньи бока, связки цыплят и кроликов, два неощипанных лебедя и целая стая крошечных садовых овсянок – настоящее кулинарное буйство. Среди птиц лежал непонятно как туда попавший кролик с темно-серым мехом, его уши были безвольно раскинуты среди птичьих перьев. Наверное, он упал с повозки, и его подобрали и сунули куда придется. Фрэнсис отвернулась. Уже пять лет она не прикасалась к мясу.

Слуги сновали по дому, переставляя мебель и скатывая ковры. Спальни были перевернуты вверх дном, постели вынесены на воздух для проветривания. Музыканты принялись репетировать, наполнив дом ужасной какофонией звуков. В воздухе носилось имя Риво: милорд Риво предпочитает, чтобы было вот так; маркиз оставил на этот счет строгие указания. Вскоре весь постоянный персонал Фарнхерста погрузился в кареты и исчез, оставив Фрэнсис в окружении незнакомцев. Для устройства праздника… Какого праздника? Страх терзал сердце Фрэнсис. Она удалилась в библиотеку и закрыла за собой дверь.

– Многообещающий день, – с иронией произнес приятный голос. – Небо тревожное, тучи низкие. Интересно, будет ли сегодня ночью гроза?

Повинуясь инстинкту, Фрэнсис, прежде чем обернуться, закрыла лицо чадрой. У окна стоял мужчина и смотрел в сад. Солнце высвечивало его суровый профиль и искрилось в темных волосах.

– Боже милосердный, похоже, я окружена безумием, – пробормотала она. – Патока не может быть тревожной.

Произнеся эти слова, она тут же поняла, что незнакомец полностью переиграл ее, ошеломив абсурдностью своего замечания. Теперь она не может просто покинуть комнату: это было бы слишком похоже на бегство. Вместо этого она пересекла библиотеку и уселась на диван, поджав под себя ноги и расправив на подушках свой прозрачный пешваз.

– Вероятно, вы еще один слуга этого всемогущего лорда Риво?

– Разумеется, я с ним очень хорошо знаком. – Мужчина отвернулся от окна. – Это джентльмен со странными причудами и весьма необычными наклонностями. – В его словах звучала легкая ирония. – Возможно, сегодняшний праздник доставит ему удовольствие.

– Какого рода наклонностями? – с тревогой спросила она.

Мужчина небрежно привалился плечом к книжному шкафу. Как красиво он двигался – с гибкостью и грацией, так не вязавшимися с его высокой и сильной фигурой. Совсем как бенгальский тигр! Она сразу же узнала в нем всадника, сидевшего на том золотистом коне.

– Кроме всего прочего, – с шутливой торжественностью ответил мужчина, – он любит математику.

– Раз уж вы так близко знакомы с ним, может, расскажете, почему лорд Доннингтон согласился предоставить Фарнхерст в распоряжение этого маркиза?

Свет падал на него сзади, и лицо незнакомца оставалось в тени, но Фрэнсис заметила, как собеседник напрягся.

– Риво обыграл его в кости. В результате он получил право устроить здесь вечеринку.

– Просто очаровательно. – Внезапно она ощутила свою уязвимость, как будто он мог почувствовать ее тревогу. – Пари. Полагаю, этот маркиз получает удовольствие от такого рода буйных развлечений?

– Разумеется, – лениво протянул он. – Его считают пропащей душой, человеком с дурными привычками и чудовищными наклонностями, предпочитающим легкомысленные развлечения, развратником, без всякого колебания соблазняющим невинных девушек и подающим дурной пример молодежи.

– А почему этот ужасный маркиз выбрал для вечеринки Фарнхерст?

Как будто желая уклониться от ответа, он взял с полки книгу и принялся листать ее.

– У Доннингтона очень богатая библиотека, – рассеянно произнес он. – Интересно, читал ли лорд хоть что-нибудь?

Фрэнсис пристально посмотрела на него, на мгновение сбитая с толку переменой темы.

– Не знаю. Думаю, да. Но разве у маркиза нет собственной библиотеки?

– Конечно, есть. И еще лучше этой. Поскольку в дополнение ко всем своим недостаткам лорд Риво любит читать.

Его пальцы быстро пробежали по корешкам книг, и девушка невольно обратила внимание на его сильные и гибкие руки. Средний палец его левой руки был украшен массивным перстнем с выгравированным гербом – стоящим на задних лапах грифоном. Точно такой же герб был и на дверцах карет. Она почувствовала прилив возмущения. Итак, маркиз изволит забавляться?

– Развратник, знающий толк в литературе и математике? – с легкой язвительностью спросила она. – Вот образчик разносторонней натуры! Умоляю, просветите меня дальше и ответьте на мой вопрос: зачем он приезжает сюда сегодня?

Незнакомец улыбнулся. Несмотря на падавшую на его лицо тень, Фрэнсис не могла не отметить необыкновенного очарования этой улыбки.

– Из-за вас, разумеется. – В его словах звучал вызов. – Мисс Фрэнсис Вудард, лорд Доннингтон рассказывал, что вы источаете аромат корицы и олеандра, знойных ночей под чужой луной, которая нашептывает об искусстве, доводящем мужчин до исступления. Вы прекрасны, не правда ли?

Фрэнсис сложила руки на коленях. Боже милосердный, вот оно! Неотвратимое будущее пришло слишком быстро. Но это не имеет значения. Если она смогла выдержать праудха, управлявшего женской половиной дома, там, в Индии, она перенесет и это. Неужели придется покориться судьбе? Ей некуда бежать. И если ей все же придется вести жизнь куртизанки, она мужественно примет то, что предназначено судьбой.

– Лорд Доннингтон имеет право говорить все, что пожелает. Он мой покровитель. Он предоставил мне здесь убежище.

Она была рада, что опустила чадру. Тонкая полупрозрачная ткань не скрывала полностью ее лица. Он мог видеть румянец на щеках и слегка изогнутые брови, но не мог определить выражение ее лица. Это давало ей время собраться с мыслями и взять себя в руки.

Но он смотрел на ее руки.

Воспоминания захлестнули ее. Она слышала настойчивый стук дождя по крышам и плиткам двора, видела потоки воды, заливающей фонтаны и золотых рыбок. Под аккомпанемент ливня она училась играть в чатранж, индийские шахматы. Она передвигала тяжелые, украшенные самоцветами фигуры по доске с клетками из черного дерева и слоновой кости. Если ее движениям не хватало красоты и грации, следовал жестокий удар по пальцам. Ее руки научились двигаться легко, как пробегающий по траве ветерок или как крылья птицы на закате солнца, а искусанные, как у девочки, ногти теперь были гладкими и круглыми, похожими на отполированный миндаль.

Фрэнсис заставила себя вернуться к действительности и взглянула на свои пальцы, красноречиво и маняще покоившиеся на коленях. Неужели этот беспечный, бесцеремонный и высокомерно-насмешливый человек полагает, что защищен от воздействия ее тщательно разученных чар?

Он поставил книгу на место и повернулся к ней лицом. Атмосфера в комнате изменилась. Фрэнсис научилась чувствовать опасность, а воздух в библиотеке был буквально пропитан ею.

– У вас есть собственная комната, которая запирается на замок? – неожиданно спросил он.

Фрэнсис почувствовала, что дыхание ее участилось. Она сделала над собой усилие и заставила себя успокоиться.

– Зачем?

Он нервно зашагал по комнате. Когда свет упал на его лицо, Фрэнсис впервые представилась возможность рассмотреть его. Какая несправедливость! Лорд Риво был красив мрачной и благородной красотой. Она отчетливо осознала свою реакцию и призвала на помощь все свое искусство владеть собой, чтобы не выдать своих чувств. Как странно, что мужское лицо может быть таким привлекательным! Ей захотелось провести ладонями по его векам и оливковой коже щек, наслаждаясь прикосновениями к этому прекрасному лицу. Она смутилась.

Он подошел к ней и остановился так близко, что она могла бы протянуть руку и коснуться его.

– Укройтесь там вечером и заприте дверь.

– Я не боюсь, – ответила Фрэнсис.

– Неужели? – Его голос был беспечен и весел, но это была лишь маска. – Тем не менее не выходите из своей комнаты в полночь.

– А что должно случиться в полночь? – фыркнула она. – Маркиз превратится в оборотня или начнет пожирать гостей, как индийский лев?

– Вовсе нет. – Он взял руку девушки и своими длинными пальцами повернул ее ладонью вверх. У него были холеные руки джентльмена, но его прикосновение было жестким и уверенным. Замешательство, подобно приливной волне, затопило все ее существо. – Выигранное пари позволяет лорду Риво взять из Фарнхерста любую понравившуюся ему вещь. В противном случае лорд Доннингтон теряет двадцать тысяч фунтов. Когда часы пробьют двенадцать, нечестивый маркиз, к удовольствию гостей и разочарованию вашего покровителя, выберет приз.

Он пальцем рисовал маленькие круги на ее ладони. У Фрэнсис перехватило дыхание, когда его большой палец чувственным движением скользнул вверх по ее запястью, так что ее ладонь оказалась зажатой в его дерзкой и сильной руке.

– Никто не сомневается, мисс Вудард, что он выберет вас.

Низко склонившись, он поцеловал середину ее ладони, а затем выпустил руку девушки.

Фрэнсис тут же прикрыла свои пальцы полой накидки. Волна жара прокатилась по всему ее телу, вызывая дрожь. Она сделала три медленных глубоких вдоха, с облегчением отмечая, что ее странное состояние уступает место горячей ярости. Ее купили! Теперь она не властна над своей судьбой. Этот человек поставил на нее, будто она была вещью, лишенной собственного разума и воли, и выиграл в кости ее ласки.

– Я потрясена! – сказала она. – Даже бегума падишаха с ее веером из павлиньих перьев не стоит двадцати тысяч фунтов. Тем не менее это мой дом. И я не буду прятаться за занавеской, как мальчик с опахалом. – Сдерживая обиду и гнев, Фрэнсис поднялась с дивана и поклонилась ему. – Разве вам не любопытно, лорд Риво, взглянуть на то, что вы выиграли?

Заученным движением она откинула с лица чадру.

Его сердце пронзило острое, почти первобытное желание. У Найджела оставалось единственное спасение – чувство самоиронии. Очаровательная мисс Вудард была самой настоящей англичанкой: отливающие золотом волосы цвета густого меда, кожа, гораздо белее его собственной, обрамленные темными ресницами ярко-голубые глаза. Она была не просто красива, она была поистине великолепна. В изящных дугах чуть подкрашенных бровей, чистой линии шеи, гордой посадке головы чувствовалось что-то неуловимо экзотичное. Все в ней, подобно узкой полоске обнаженной талии, дышало чувственностью.

В изящном вырезе ноздри девушки поблескивало крошечное золотое украшение.

По его телу пробежала дрожь.

Он советовал ей спрятаться ночью, боясь осквернить ее своим присутствием. Но теперь в ее глазах, горевших яростью и отвагой, он увидел переполнявшие ее неуверенность и страх, как у беззащитной девушки перед насильником. Боже мой, неужели он затеял что-то такое, что погубит ее? Или волей-неволей приведет его туда, куда он поклялся больше не возвращаться?

Найджел сглотнул комок в горле. Мрачное осознание собственной опустошенности неожиданно охватило его. Это было как вдруг возникшее в зеркале собственное отражение, освещенное мерцающим пламенем свечей.

Момент был упущен, и теперь она смотрела на него с дразнящим спокойствием, под которым скрывалась едва сдерживаемая ярость. Неужели ему просто почудилась ее беззащитность? Она всего лишь куртизанка. Ей это все абсолютно безразлично, черт возьми! Ему нужно выдержать всего лишь одну ночь, и они никогда больше не увидятся. Но кажется, она предлагает ему себя, и это чудесный подарок.

С насмешливой отчужденностью, которой он научился после стольких суровых лет в России и Франции, Найджел попытался отбросить свои сомнения. Уже слишком поздно поворачивать назад. Игра должна продолжаться.

– «Пленила ты сердце мое, сестра моя», – весело процитировал он. – Догадались, кто я? Вы очень наблюдательная леди.

Она по-прежнему открыто и вызывающе смотрела на него.

– В гареме учишься быть наблюдательной, лорд Риво.

– А чему еще вы научились? – сухо спросил он.

С ошеломляющей грацией она приблизилась к нему и, чуть изогнув спину, сбросила длинную чадру.

– Хотите сами убедиться, милорд?

Белый муслин, изящно колыхаясь, водопадом струился под ее пальцами. Ткань едва прилегала к телу, приковывая взгляд Найджела к высокой груди. Восточные одежды девушки были сшиты так, чтобы будить воображение, открывая и в то же время пряча гибкое тело среди движущихся складок и теней. Он сгорал от желания ощутить под своей рукой мягкую впадину ее пупка, прижать ладонь к ее бедру. Без всякого удивления Найджел почувствовал, как его охватывает такое знакомое чувство – непреодолимое желание.

– Мадам, я полностью в вашем распоряжении, – услышал он свой голос. – Делайте со мной все, что пожелаете.

Она взглянула на него из-под густых ресниц, и ее взгляд вызвал ассоциации с колышущимися под палящим солнцем пурпурными полями опийного мака, обострявшего все чувства. Неужели она по очереди снимет с себя все эти муслиновые покровы и открыто предложит ему свое тело? На одно короткое мгновение ему захотелось этого: всего один раз без оглядки окунуться в омут чистого телесного наслаждения, погрузиться в нежное и жаркое тело женщины, увести ее за собой, пока она не закричит от страсти. Но Найджел безжалостно обуздал свое воображение. Эта женщина – всего лишь разменная пешка в большой игре. Возможно, она прекрасна, но он знал много прелестных женщин и отлично понимал, что за страсть приходится платить. Это только игра, в которой он должен устанавливать правила и тем самым обеспечить себе победу.

– Дайте мне вашу левую руку, – попросила она.

В ее голосе слышалось жаркое, соблазнительное обещание.

Он протянул руку. Фрэнсис сжала его пальцы, и прикосновение прохладной кожи девушки заставило его вздрогнуть.

– Левая. Рука, которая ближе к сердцу, – глядя ему в лицо, она сомкнула пальцы вокруг его ладони. – Вы уверены, что поступаете мудро, милорд, когда отдаете ее мне?

Он чувствовал на своей ладони биение ее пульса, которое соединялось с его собственным в одну манящую мелодию. Его пальцы ощутили странное покалывание, как от прикосновения сухого песка на морском берегу.

– «Даже глупец, обретая спокойствие, становится мудрым», – процитировал он.

Она отпустила его ладонь и обмотала конец чадры вокруг его запястья, а затем зашла ему за спину, потянув за собой его руку. Заинтригованный, Найджел послушно замер на месте. Он почувствовал, как ткань плотно обвивается вокруг второй его руки, а затем врезается в запястья, затягиваясь и соединяя руки за спиной. Оглянувшись, он увидел, что девушка обмотала второй конец чадры вокруг ножки массивного дубового стола и завязала узел. Он инстинктивно попытался пошевелить руками, но не смог. Боже милосердный, его связали!

Он смутился, почувствовав, как его тело отреагировало на это внезапным приливом тепла.

Фрэнсис вновь встала перед ним, и Найджел взглянул на гладкие золотисто-медовые волосы девушки. Ее глаза оценивающе скользили по изящному белому шарфу, сшитой на заказ куртке и туго обтягивающих его бедра брюкам. Она должна была заметить, как он возбужден. Ее взгляд на мгновение задержался там – явно без малейшего удивления, – а затем скользнул к его лицу. Под ее пристальным взглядом по его телу разливалась волна жара. Как ей удается оставаться такой невозмутимой?

Фрэнсис приблизилась к нему, ее глаза были похожи на кобальтовые озера.

– Итак, меня выиграли в кости, как кобылу или свору собак, и я должна покорно следовать за хозяином. Кто я такая, чтобы спорить?

– Боже милосердный! Ведь это я связан!

Он увидел, как она сглотнула – едва заметное движение ее горла. Прядь волос соблазнительно вилась у ее подбородка. Найджел весь напрягся в предвкушении удовольствий. Казалось, его тело презирало жалкие попытки разума сохранить невозмутимость.

Ловко и уверенно она расстегнула его куртку, а затем жилет. Найджел неподвижно застыл, натянутый, как тетива лука. Ее близость возбуждала его. Он ощущал исходящий от нее запах жасмина, слышал, как соблазнительно шелестит ее одежда при каждом движении. Где-то в саду запела птица, обрушив на него сводящий с ума водопад восхитительных звуков.

Солнечные лучи золотили волосы девушки. Она распахнула его куртку и пробежала пальцами по мягкой ткани рубашки. Ее ладони на мгновение застыли над брюками, прямо напротив пупка. Еще дюйм, и она коснется его естества, чего он одновременно жаждал и боялся. Во рту у него пересохло. Найджел сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

Кончик языка показался между губ девушки, как у погруженного в задумчивость ребенка. Этот жест показался ему необыкновенно женственным и странно беззащитным.

– Но если мне суждено стать вашей наложницей, я должна оставить на вашем теле свою метку, не так ли? – Ее пальцы скользнули вниз, к застежке его брюк.

Отчужденность его мгновенно испарилась.

– Начнем с ардхачандры, полумесяца? – спросила она, приподняв тщательно выщипанные брови.

Когда она принялась расстегивать его пояс, Найджелу потребовалось все его самообладание, чтобы обуздать свои чувства. Она вытащила его рубашку из брюк и закатала ее, так что прохладный воздух комнаты ласкал его кожу. От уверенного прикосновения ее ладоней по мускулам, идущим от талии к ребрам, пробегал огонь. Он с трудом сдерживал себя. Удары сердца гулко отдавались у него в ушах. Фрэнсис завязала рубашку узлом на его груди, и его кожа, от грудины до пупка, открылась ее прикосновениям.

Разум его затуманился от диких, необузданных видений, бедра наполнились жаром нестерпимого желания.

– Семь зон на теле особенно чувствительны к прикосновениям, – спокойно пояснила она.

Легким, как пух, движением она провела ногтями по правой стороне его груди. Его тело отреагировало мгновенно. Вся кожа его покрылась пупырышками, мужское естество резко выпрямилось, пытаясь высвободиться из тесных брюк. Он жаждал сам ласкать ее, ощутить пальцами восхитительную округлость ее тела, сорвать с нее соблазнительный шелк и муслин, обнажить грудь и прижаться к ней губами и ладонями, пока она, застонав, не растает под его ласками. Он сделал инстинктивное движение, но муслин чадры больно врезался в его запястья. Найджел был беззащитен перед ее капризами.

Он глубоко вздохнул и взглянул на Фрэнсис сверху вниз. Ее пальцы, легко касавшиеся его тела, чуть-чуть дрожали. Широко распахнутые голубые глаза девушки потемнели, как воды океана. Она колебалась или была испугана?

С напускной храбростью Найджел закрыл глаза и полностью отдался чувствам, которые девушка будила в нем своими прикосновениями. Она чуть глубже вдавила ногти в его кожу, вызвав у него целую бурю острых ощущений.

– Аччуритака. Нож, – тихо произнесла она.

Ее прикосновения стали похожи на касания острого лезвия, срезающего кожуру сдержанности и обнажающего сердцевину – пульсирующий страстью неиссякаемый родник желания. Найджел откинул голову назад. Жилы на его шее натянулись и застыли, как стальная проволока, плечи напряглись. Ему хотелось выть. Ее пальцы вновь спустились вниз вдоль середины груди и достигли пупка, от чего невыносимый жар разлился по его бедрам.

– Боже милосердный! – Он чувствовал, что больше не в силах этого выдержать.

Она медленно провела ногтями правой руки по его груди, остановившись под самым соском, и прихватила пальцами щепотку его раздразненной ласками кожи. Найджел судорожно втянул в себя воздух и задержал дыхание. В звенящей тишине хлопанье крыльев улетавшей певчей птицы прозвучало подобно громовым раскатам. Ногти девушки внезапно вонзились в его кожу.

– Проклятие! – вырвалось у него одновременно с судорожным выдохом. Он взглянул вниз. Маленькая царапина в форме полумесяца появилась у него на груди, и резкая, пульсирующая боль от нее странным образом смешивалась с наслаждением.

В ушах Найджела насмешливо звучали его собственные слова: «Пленила ты сердце мое, сестра моя, невеста. Доколе день дышит прохладою и убегают тени, пойду я на гору мирровую и на холм фимиама. Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе». Это была «Песнь песней» Соломона.

– Накхараданаяти, искусство нанесения царапин. На память. – Под ее оскорбительным спокойствием угадывалось что-то более глубокое, но он не мог понять что.

– Обещаю, что не забуду этого, – хрипло произнес Найджел.

Он закрыл глаза в тщетной попытке справиться с хаосом, царившим в его мыслях. Черт возьми, он же распутный маркиз Риво. Он опускался в самые глубины разврата. Он знал, как обращаться с самыми искушенными женщинами. Кто она такая, эта мисс Фрэнсис Вудард? Всего лишь очередная проститутка. Найджел сконцентрировал свое внимание на саднящей отметке в форме полумесяца, ардхачандре, пока не почувствовал, что остывает. Наконец пульс его пришел в норму, и он вновь оказался в своей броне отстраненности.

«Она всего лишь касалась меня! Ради всего святого!»

Поток льющегося из окна света золотил ее волосы, ласкал совершенные линии ее носа, щек, подбородка. Глаза Фрэнсис с черными расширенными зрачками не отрывались от его лица. Она дрожала от раздиравших ее душу противоречивых чувств. Он понял это по легкому трепетанию ее ноздрей, по едва заметному румянцу, проступившему на ее коже, подобно свету засыпанных на ночь тлеющих углей. Их глаза встретились, и румянец на ее щеках стал ярче, окрасив их в яркий карминный цвет, – чисто женская беспомощная реакция, открывавшая слабую и ранимую женскую душу за маской холодной ярости. Не так уж она была равнодушна, если не считать оскорбительно холодного обращения.

– На память о тех минутах, когда любовь усиливается. Эту метку также оставляет разгневанный любовник или возбужденная женщина. На ваше усмотрение, лорд Риво.

Шурша одеждами, Фрэнсис покинула комнату.

Найджел дал волю вспышке безумной ярости, а затем успокоился. Он бросил вызов, и она полной мерой ответила на него. Ему не в чем было винить мисс Фрэнсис Вудард. Оставалось только рассмеяться. Муслиновая чадра держала его не крепче, чем суровые требования долга. Он не мог уйти, потому что игра еще не закончена, не мог и оставить эту хрупкую и отважную красоту на растерзание монстру, созданному самим же, – перепившейся толпе, которая вскоре заполнит дом.

Боже мой!

«Ловите нам лисиц, лисят, которые портят виноградники, – процитировал он, – а виноградники наши в цвету».

Он попался. Ему нужно провести этот вечер с ней. Один выброшенный из жизни вечер. Заманчивая перспектива стала разворачиваться перед ним, как рулон великолепного шелка.

«Мне не нужна глубина чувств и особая близость. Но я заставлю ее заплатить за все! Не очень сильно. Всего лишь для того, чтобы она поняла, что играет с огнем».

Он рассмеялся, осознав нелепость своих мыслей. Его предчувствия и ожидания превратились в живописные развалины, и он понял, что вечер не будет ни развратным, ни безумным. Он обещает быть приятным.

Найджел осторожно опустился на пол и повернулся на бок. Через несколько секунд ему удалось достать из сапога нож и разрезать путы. На мгновение его взгляд задержался на сверкавшем на солнце смертоносном лезвии, а затем Найджел отбросил его прочь, заправил рубашку в брюки, застегнул жилет и куртку. Ардхачандра, полумесяц. Когда любовь усиливается.

Найджел бросил на диван разрезанный на три части и завязанный узлом белый муслин. Слуга уберет его.

 

Глава 3

– Итак, вы потеряли лицо, но сохранили двадцать тысяч фунтов, – сказала Фрэнсис, пристально глядя на вспыхнувшее под рыжевато-каштановыми кудрями лицо.

Они были одни в спальне. Лорд Доннингтон тяжело дышал.

– Это всего лишь пари, Фрэнсис.

Вернувшись домой, ее покровитель пришел прямо к ней, но выглядел натянутым как струна. Как плохо она его знала! Заметил ли он, с какой тщательностью перетрясли его дом? Каждая вещь была изучена, каждая комната обыскана.

– Чрезвычайно мудрый выбор, милорд, но следовало бы посоветоваться со мной, прежде чем выставлять на продажу, как лошадь.

Она повернулась, нервно подошла к окну. Из остановившегося на дороге двухколесного экипажа выходила темноволосая женщина. У нее было милое лицо, но оно напоминало лицо человека, которого Фрэнсис безуспешно пыталась забыть.

Что заставило ее таким необычным способом бросить вызов лорду Риво? Она была потрясена до глубины души, растеряна и дезориентирована. Еще в Дувре ей стало ясно, что связь с Доннингтоном не продлится вечно, что потом будет другой покровитель, а затем, возможно, еще один. Ей придется продавать свое тело в обмен на подарки и безделушки, пока очередной мужчина не пресытится ею. Она отдавала себе отчет, что все это значит и что это единственный для нее выход. Лорд Риво был маркизом, хотя и не походил на престарелого богатого джентльмена из ее мечты. Тем не менее сомнения терзали ее грудь. Какое значение может иметь тот факт, что ее проиграли в кости? К тому же красивому, как бог, загадочному и неотразимому мужчине. Почему она должна сердиться или бояться? Однако, когда этот момент настал, она от потрясения и страха потеряла самообладание.

Ее продали, как вазу или картину! И он сообщил ей об этом с высокомерным и снисходительным смехом.

Будь он проклят! Охваченная внезапным приступом ярости, она хотела оскорбить его, но обнаружила, что вся дрожит от переполнявших ее ощущений. Прикоснувшись к нему, она почувствовала странную пустоту внизу живота. Предательское тепло разливалось по всему телу, болью отдаваясь в груди. Потребовалось все ее искусство, чтобы скрыть это. С ней что-то произошло! Что-то такое, к чему она не готова и чему ее не учили. Она не может позволить, чтобы это случилось вновь. Но прикосновение к его груди было восхитительным. Ей хотелось поцеловать его и со стоном раствориться в нем, там, где маленькие кружочки его сосков отвердели под ее ладонями.

Он хотел ее. Он нисколько не стыдился своего возбуждения. Наоборот, он нагло выставлял его напоказ. И в этой оскорбительной откровенности сквозило что-то такое, что пугало ее: черствость или, возможно, даже склонность к жестокости. Фрэнсис точно не знала. Почему он позволил ей оставить на нем отметку? Он не чувствовал унижения. Сначала ему было интересно, потом он немного рассердился, но никоим образом не смирился. Лорд Риво позволил ей открыть счет, но не выиграть.

Она оставила его в библиотеке привязанным к столу! Интересно, что он сейчас делает? Попытается ли отомстить?

Проклятие! Чего она боится? В худшем случае она станет его любовницей. Потребуется не так много мужества, чтобы смириться с этим. Тем не менее совершенно очевидно, что Доннингтон, несмотря на то что она была у него в долгу, обязан был объясниться с ней.

Прежде чем Фрэнсис успела отвернуться от окна, она увидела, что темноволосая женщина протянула руки. Вышедший из дома высокий мужчина взял ее руки в свои и нежно поцеловал. Он бережно повел женщину в дом; солнце сверкало в его волосах и отбрасывало тени на его лицо. Итак, лорд Риво вновь принялся совращать женщин, пуская в ход все свое очарование и учтивость.

Фрэнсис с презрением отвернулась от окна.

– Наверное, это было неизбежно. Я понимаю, что вы хотели показать всем, что у вас есть любовница, и я благодарна вам за вашу заботу и великодушие. – Она заставила себя улыбнуться. – Я слышала, что вы хвастались мной всему Лондону.

– Таковы условия нашей сделки, – упрямо повторил Доннингтон. – И эта сделка, надо сказать, односторонняя, не правда ли? Вы получаете стол и кров. Мне нужно, чтобы все знали о вас. Откуда я мог знать, что придет в голову маркизу Риво? Это не человек, а дьявол.

– Да, – кивнула Фрэнсис. – Я имела удовольствие встретиться с маркизом. Он не скрывает своих намерений.

Доннингтон попытался припугнуть ее:

– Я никогда ничего не требовал от вас, но я дал слово – он может забрать все, что пожелает. Если он выберет вас, вы обязаны пойти с ним и выполнять все его требования. Понятно?

– Разумеется, понятно. Хоть я и в большом долгу перед вами за то, что вы дали мне приют, но я никогда не говорила, что готова торговать своим телом для вас.

Лорд Доннингтон покраснел.

– Но вы сделаете это, не так ли?

Фрэнсис видела, как застыло его лицо, и понимала, что у нее нет выхода.

– Вероятно, я должна считать везением то обстоятельство, что привлекла внимание такого влиятельного лорда.

– А разве у вас здесь есть иное будущее? – Лорд Доннингтон съежился в кресле и уронил голову на руки. – Почему он преследует меня? Что, черт побери, я ему сделал?

Она подошла к двери и открыла ее. Лорд Доннингтон не будет защищать ее. Зачем ему это? Истинные причины его поступка, когда он подобрал ее в Дувре, по-прежнему оставались загадкой для Фрэнсис. Чего он достиг? Возможности рассказывать своим лондонским друзьям об экзотической любовнице, к которой так ни разу и не прикоснулся? Эта бессмысленная затея закончилась так же внезапно, как и началась.

– Похоже, это меня преследуют, милорд. Если мне предстоит развлекать ваших друзей на устроенной лордом Риво вечеринке, то я должна принять ванну. Нельзя же допускать, чтобы он зря потратил деньги?

– Вы не знаете, что это за человек! – Лицо Доннингтона стало пепельно-серым. От его следующей фразы Фрэнсис пошатнулась, как от удара. – Лорд Риво обрек на смерть свою последнюю возлюбленную, чтобы спасти свою шкуру.

Фрэнсис с величайшей тщательностью готовилась к предстоящему вечеру. Она провела не меньше часа в своей латунной ванне, бросив в воду соль с легким запахом жасмина. Ее роскошные волосы высохли очень быстро. Она заплела их в косу, а затем взяла шарф из белого муслина с блеском утренней росы, достойный украшать индийскую принцессу, и прикрыла им голову и плечи. Она вытащила из ноздри крошечный золотой «гвоздик» и продела тончайшее золотое колечко. Если ей предстоит играть роль экзотической куртизанки, то она должна одеться соответственно. Возможно, украшение поможет ей обрести чувство уверенности. Она хорошо усвоила преподанный ей урок и не покажет своего страха.

Фрэнсис отступила назад и окинула взглядом свое отражение в зеркале.

На нее нахлынули воспоминания. Они проделали с ней это в самую жару, когда Индия изнывала под немилосердными лучами солнца. За пределами женской половины дома все словно застыло, ожидая, затаив дыхание, нашествия муссона. Когда жара становилась совершенно нестерпимой, так что даже обезьяны делались вялыми и апатичными, где-то в глубине дворца слуги катали по рельсам огромный железный шар. Этот звук, напоминавший раскаты грома, смешивался с непрекращающимся журчанием фонтанов и шелестом огромных матерчатых опахал. Но это не ускоряло прихода долгожданного муссона. Дождя не было, и только наложницы махараджи аплодировали искусной имитации. В один из таких дней, когда золотые рыбки в фонтанах хватали ртом воздух, слуги катали железный шар, чтобы заглушить ее крики, если она будет сопротивляться. Фрэнсис не издала ни звука, когда игла проткнула ей ноздрю.

Она почти не боялась боли, которая оказалась мгновенной. Ее страшила бесповоротность произошедшего. Ничего уже нельзя было изменить или исправить.

Фрэнсис пристально смотрела на женщину в зеркале и не имела представления, кто она теперь. Какова ее истинная сущность? Что у нее внутри? И не в этом ли настоящая причина ее отчаяния? Или в том, что теперь она должна разыгрывать свою жизнь, словно какую-то пьесу?

Из глубины зеркала на нее смотрела чужестранка. Английские женщины завивают волосы, а не заплетают их в длинную косу. Они умеют флиртовать и жеманничать, избегая откровенной чувственности. Она больше не умеет так. Как глупо было думать, что, даже если бы тетя Джейн была жива, мисс Фрэнсис Вудард смогла бы стать респектабельной английской леди с правом на защиту и свободную от страха жизнь. Никогда она не сможет претендовать на это. В Индии она была Чандни, лунным сиянием, но на родине ее считали обычной распутницей, дамой полусвета, навсегда заклейменной золотым кольцом, сверкавшим в ее ноздре и изгибающимся над верхней губой подобно клейму раба.

Если она не найдет себе покровителя, то умрет с голоду.

Когда полчаса спустя Фрэнсис вышла из своей комнаты, она сразу оказалась на шумной вечеринке. Казалось, все было сдвинуто со своего места: ковры, мебель и даже гобелены. В доме была произведена небольшая перестановка, все усыпано цветами – чтобы собрать такое количество цветов, потребовалось, наверное, опустошить все сады и оранжереи на много миль вокруг – и задрапировано полосами превосходного блестящего щелка. Цель состояла в том, чтобы скрыть английскую простоту под чем-то необузданным и экзотическим. Где-то зажгли ладан, наполнявший воздух чувственными ароматами Востока. Как будто Фарнхерст превратился в грубую карикатуру на дворец махараджи. Внезапно на Фрэнсис нахлынула жаркая волна гнева. Как он посмел!

Двери открывались и закрывались, отчего музыка то становилась громче, то вновь затихала. Начали прибывать гости. Фрэнсис различала грохот нескончаемой вереницы карет, останавливающихся у парадных дверей, несмолкающий шум визгливых женских и приглушенный гул хмельных мужских голосов. Вскинув голову, она спустилась по ступенькам, чтобы встретить гостей.

Ее перехватила темноволосая женщина.

– Мое милое дитя, вы просто великолепны! Может, вместо всего этого вы захотите работать у меня? Пойдемте, нам нужно поговорить. – Женщина, заразительно рассмеявшись, взяла Фрэнсис под руку и повела в тот самый кабинет, где был оставлен привязанный к столу лорд Риво. Комната была пуста. Даже когда женщина принялась мерить ее шагами, ощущение пустоты не исчезло. – Что за глупый вопрос – ведь вам преподносят Найджела на блюдечке. Вам повезло, моя дорогая. Никто не может сравниться с Риво.

Фрэнсис села, ощущая себя потерянной в этом доме.

– Вы его друг?

– Друг? Хотела бы я заслужить этот титул, моя дорогая. Но я всего лишь проститутка. Меня зовут Бетти Палмер. Но как бы там ни было, я знакома с ним много лет.

Всего лишь проститутка! Фрэнсис призвала на защиту сарказм.

– Если вы так хорошо знаете его, то, вероятно, сможете просветить меня: маркиз всегда выигрывает новых любовниц в кости?

– Вы считаете его негодяем, правда? – Женщина бросила на Фрэнсис проницательный взгляд. – Знаете, он совсем не такой. В Фарнхерст, моя дорогая, его привело что-то другое. Что-то очень важное. Вы послужили лишь удобным поводом. Он не будет принуждать вас!

– Поскольку лорд Доннингтон торгует мной, я не могу не ощущать принуждения.

Бетти небрежно пожала плечами.

– Даже одна ночь с Найджелом – бесценный подарок для женщины нашей профессии. Нет, он что-то задумал. Он живьем сдерет с меня кожу, если узнает, что я говорю вам это, но он чем-то глубоко озабочен.

– Значит, его светлость намерен успокоить свои израненные чувства, оскорбляя меня.

– О Боже! Неужели вы не можете на время забыть о принуждении и проявить хотя бы подобие доброты?

– Доброты? – последовал сердитый ответ. – С ганикой, профессиональной куртизанкой, уважительно обращаются даже короли. Она хранитель Камы, одной из трех основ жизни. Теперь, попав в Англию, я готова стать чьей-то любовницей, но только по своему выбору. А Риво выиграл мое расположение в кости. Разве я могу ответить добротой на такое варварство?

– Я подала бы ему на завтрак собственную душу, зажаренную с луком, если бы думала, что это спасет его, – серьезно сказала Бетти.

– Я не занимаюсь спасением душ. Поищите ему другую возлюбленную. Мне неинтересно это предложение.

– Мое милое дитя, – темные глаза Бетти светились неподдельным сочувствием, – вы уже заняли это место. Но ему нужна не просто любовница. Почему никто не верит, что человек, которому пришлось столько испытать, не пресытился чувствами?

Фрэнсис поднялась – одним плавным движением, которому научилась в гареме, – и пошла к двери. Она больше ничего не желала слышать. Но в последних словах Бетти звучала такая тоска, что они, как нож, вонзились ей в сердце.

– Вы не в состоянии дать то, что ему нужно, правда? – продолжала Бетти. – Вы сами переполнены страхом и отчаянием.

Фрэнсис повернулась к ней, сама не зная, что заставляет ее голос дрожать.

– Значит, лорду Риво требуется более искусная любовница?

– Не совсем, – ответила Бетти. – Ему нужен друг.

«Он обрек на смерть свою последнюю возлюбленную, чтобы спасти свою шкуру».

– Друг? – переспросила Фрэнсис, подавляя поднимающуюся откуда-то изнутри панику. – Я куртизанка, заботящаяся только о себе и своем благополучии. Будь я проклята, если что-нибудь знаю о дружбе.

Стараясь скрыть свое замешательство, Фрэнсис покинула комнату и пошла в залу для танцев. Черт бы побрал Доннингтона, маркиза и всех мужчин на свете! Фрэнсис чувствовала себя как перед казнью.

Найджел стоял с Доннингтоном в передней. Он сменил скромную одежду для верховой езды, которая была на нем в библиотеке. Белые шелковые панталоны и чулки плотно облегали длинные ноги. Превосходно сшитый бархатный вечерний камзол ловко облегал его сильные плечи. В глубоком вырезе был виден белый шелковый жилет, почти незаметный на фоне сверкавшей белизной рубашки, которая поднималась к шее искусными кружевами. В булавке для галстука сверкал огромный бриллиант. Темные волосы небрежными завитками спускались ему на лоб, как будто намеренно контрастируя с тщательно подогнанным костюмом. Найджел прекрасно сознавал, что его вид безупречен и что его камердинер – несмотря на то что остался в Лондоне, – может гордиться непревзойденным костюмом своего хозяина.

К огорчению лорда Доннингтона, Найджел с преувеличенным вниманием рассматривал убранство дома. Он был спокоен, по крайней мере внешне, демонстрируя свое дьявольское остроумие. Лицо лорда Доннингтона, напротив, все мрачнело, покрываясь красными пятнами по мере того, как он прикладывался к бокалу. Небольшая группа молодых людей, к которым нежно льнули их дамы, с откровенным весельем наблюдала за происходящим. В память о тех, кто нашел свою смерть среди холодных снегов России, Найджел решил заставить лорда Доннингтона немного попотеть, прежде чем он выберет свой приз.

Толпа погрузилась в молчание, нарушаемое лишь шорохом одежд. Найджел оглянулся и увидел вошедшую в комнату Фрэнсис, закутанную в тонкий и прозрачный голубой шелк. Он был потрясен до глубины души. При каждом ее движении ткань сверкала и переливалась, подобно бликам луны на летней воде. Сари было скромным, изящным и необыкновенно соблазнительным; его цвет оттенял синеву ее кобальтовых глаз. Тонкая как паутина чадра спускалась с золотисто-медовых волос. В ноздре Фрэнсис вместо крошечного «гвоздика» сверкало золотое колечко, подчеркивая тонкие черты ее лица.

Она встретила его взгляд с абсолютным безразличием.

У Найджела засосало под ложечкой. Он понимал, что планы его рухнули. Сегодняшний вечер, по его замыслу посвященный исключительно разоблачению предателя, где девушка должна была служить лишь предлогом для всего этого маскарада, подчинится ее воле. Обратного пути нет. Но неужели она считала, что вправе бросить ему этот холодный, яростный вызов, словно только она умеет играть в подобные игры? Он все же проведет свою. Лениво, подобно греющемуся на солнце коту, он готовил свой план. Небольшая месть. И это будет восхитительно.

Он смотрел, как Фрэнсис подходит к Доннингтону. По рядам светских щеголей пробежал восхищенный ропот. Найджел приложил руку к сердцу, туда, где под одеждой скрывалась оставленная ею отметина, и поклонился.

– А, мисс Вудард! Чтобы выполнить условия пари, я должен выбрать себе что-нибудь из находящегося в доме. Я пытаюсь решить, что предпочтительнее: напольные часы или серебряная ваза. На чаше весов белый мрамор и золото против драгоценного металла. Проведя здесь день и все осмотрев, я пришел к выводу, что должен остановиться на одном из этих предметов. А вы как думаете?

Было почти невозможно смотреть на ее губы и не испытывать желания поцеловать их. Сари переливалось и сверкало, подчеркивая гибкость и грацию девушки.

– Поскольку обе эти вещи украшены классическими сценами, милорд, возможно, вы предпочтете ту, смысл которой придется вам больше по вкусу?

Найджел уловил презрение в ее взгляде, но его тело вопреки всему отзывалось на присутствие Фрэнсис. Он заставил себя улыбнуться:

– Однако резьба на часах изображает беднягу Париса, который собирается отдать яблоко Афродите, оскорбив тем самым двух более могущественных богинь. На вазе, похоже, сцена похищения Персефоны. В обоих случаях у дам есть причина гневаться на мужчину. Обе сцены кажутся мне подходящими.

Она твердо посмотрела ему в глаза:

– Вы хотите сказать, что гнев женщины – всего лишь пустяк? Результатом безрассудной самоуверенности Париса стала Троянская война, а в наказание за похищение Персефоны мы вынуждены терпеть зиму. Разрушение либо бесплодие, лорд Риво. Выбор за вами.

– Глубина ваших рассуждений, мадам, уничтожила мой интерес к обоим этим предметам, поскольку единственное, что привлекает мой испорченный вкус, – это откровенное изображение прелестей противоположного пола.

Испытывая глубокое отвращение к себе, Найджел наблюдал за ее реакцией. Даже Бетти, вероятно, испытала бы легкое замешательство, столкнувшись с таким открытым вызовом. Но Фрэнсис внимательно посмотрела на трех богинь на часах, демонстрировавших свои мраморные прелести, потом перевела взгляд на Персефону, чьи серебряные одежды скорее открывали, чем прятали ее тело. Затем она взглянула маркизу в лицо, явно демонстрируя одобрение эротичных сцен.

– Как они неуклюжи, – спокойно ответила она. – Это всего лишь разновидность скромности, лицемерное щекотание нервов.

Как она осмелилась? Найджел почувствовал, что его любопытство разгорается все сильнее.

Какой-то остряк из гостей решил вмешаться в разговор:

– Если вас интересуют изображения женщин, милорд, то вам следует взглянуть на портреты предков лорда Доннингтона, которые развешаны в столовой.

– Но разве они стоят двадцати тысяч фунтов, дорогой сэр? – немедленно откликнулся другой гость. – Я видел бабушку Доннингтона и боюсь, что Риво не дал бы за нее и шиллинга, даже когда она была в расцвете лет. Мне говорили, что он предпочитает женщин, в которых чуть больше соли и гораздо меньше уксуса.

Доннингтон густо покраснел.

– Моя бабушка была леди!

– Неужели? – парировал остряк. – А что в таком случае случилось с вами?

Толпа разразилась смехом. Не обращая на гостей внимания, Найджел вновь повернулся к Фрэнсис:

– Но без вашего руководства, мисс Вудард, мои постыдные желания подтолкнут меня к неверному решению. А что еще есть в доме Доннингтона? Я видел очень красивый резной столик, несколько гобеленов с жизнерадостными буколическими сценами, очаровательное пианино с бронзовой инкрустацией в современном стиле и превосходный севрский фарфор. И нужно сказать, ничего из этого особо не прельстило меня. Вне всякого сомнения, здесь должно быть что-либо еще – достаточно соблазнительное, на взгляд повесы, – что-то совершенно необычное, экзотическое и острое, – произнес он и склонился к ее руке.

Толпа зааплодировала.

Когда его губы на мгновение коснулись ее пальцев, Фрэнсис поняла, как он напряжен. Его поцелуй был легок и сдержан, и она почувствовала, как сердце ее непроизвольно замерло в груди.

– Будьте осторожны, милорд. Вы можете порезаться.

– Нет, я лишь слегка поцарапан. – Он взглянул на Фрэнсис из-под своих необыкновенных ресниц и отпустил ее руку, а затем повернулся к Доннингтону. – Пойдемте, сэр. Чем еще вы можете соблазнить меня? Не отдать ли нам дань восхищения вашей бабушке?

Пока они шли в столовую, маркиз высказывал свое суждение о каждой ценной вещи, мимо которой они проходили. Лорд Доннингтон совсем поник под градом его злых и остроумных замечаний, а следовавшие за ними гости откровенно хохотали. Фрэнсис охватило возмущение. Чем можно оправдать подобное публичное оскорбление лорда Доннингтона? Что лорду Риво, в конце концов, нужно в Фарнхерсте?

Переполненная гостями столовая была украшена цветами – не скромными английскими розами, а экзотическими лилиями, бесстыдно раскрывающими свои лепестки. Смешиваясь с запахом цветов и как бы соперничая с музыкой струнного квартета, в воздухе плыл пьянящий аромат духов. Под шеренгами фамильных портретов был накрыт стол, ломившийся от шедевров кулинарного искусства: ароматного мяса, душистых соусов, причудливо нарезанных овощей, пирожных, таких воздушных, что, казалось, легкого дуновения ветерка достаточно, чтобы смести их со стола.

Рот Фрэнсис наполнился слюной.

Присмотревшись, она заметила, что на столах все как-то необычно, набор блюд нетрадиционен. Блюда с пирожными и взбитые сливки соседствовали с украшенными морскими водорослями устрицами. Словно улыбающиеся, открытые раковины мидий, плавающие в чесночно-винном соусе, располагались рядом с корзинами длинных, покрытых хрустящей корочкой хлебов. Фонтанчик вина в форме тонкой позолоченной фигурки нимфы, держащей в руках кувшин, не давал бокалам оставаться пустыми.

На всем столе, сервированном с превосходным вкусом, лежала печать мрачного юмора, будто нимфа в любой момент может подмигнуть и предаться похоти, а устрицы раскрыть свои створки и втянуть хлеб. Фрэнсис взглянула на Риво, это совершенство из плоти и крови: чистый лоб, орлиный нос, безупречная линия скул. Вне всякого сомнения, маркизу и раньше приходилось устраивать подобные развлечения, и его нисколько не волновало, что ароматы Востока наполнят ее душу тревогой.

Вперед выступил лакей с блюдом в руках. Лорд Риво взял маленькое обсыпанное сахаром миндальное печенье в форме нераспустившегося цветка. На мгновение лакомство застыло на его ладони.

– Очень привлекательно, не правда ли? – спросил он, и Фрэнсис заметила веселые искорки в его глазах.

Очень осторожно он откусил край пирожного.

Его зубы были белыми и ровными, и он слегка оттопырил губу, чтобы укус получился аккуратным. Пирожное треснуло и разломилось пополам. Он сделал глотательное движение. Фрэнсис завороженно смотрела на губы Найджела, а его глаза улыбались ей. Она ощутила сладкий вкус миндаля у себя во рту.

В ее ушах явственно звучали слова древнего текста, который она читала во дворце махараджи: «Затем любовники могут есть сладости, какие им понравятся, и пить свежий сок: сок манго, сок апельсинового дерева, смешанный с сахаром, или какой-нибудь другой, сладкий, нежный и чистый».

Фрэнсис ощутила прилив каких-то странных чувств. Сладкий, нежный и чистый? Эти чувства были настойчивыми, жаркими и вызывали неловкость.

– Вы всегда сразу приступаете к сладкому, лорд Риво? Без всяких закусок? Не очень-то правильный способ питания!

– Отбросьте все правила, мисс Вудард. Сегодняшняя ночь не для еды, а для потакания причудам и капризам. – Он повернулся к Доннингтону: – Почему вы не едите, милорд? Лакомства исчезают с необыкновенной быстротой. Ради Бога, побалуйте себя, пока не поздно.

Лорд Доннингтон, с пристальным вниманием наблюдавший, как Найджел ест пирожное, вспыхнул. Он тут же отпустил руку Фрэнсис, взял тарелку и стал накладывать на нее еду. Фрэнсис смотрела, как он удаляется, рассеянно проглотив какой-то изысканный деликатес. Она и не ждала, что он станет защищать ее или даже будет серьезно возражать против того, что ее отбирают у него.

– Вы не находите, мисс Вудард, что английские блюда слишком пресны после восточных специй? – почти беспечным тоном спросил Найджел. – Ведь индийская кухня очень острая, не правда ли?

– Острая пища хорошо подходит к жаркому климату, милорд, – ответила Фрэнсис. – Она очищает кровь и поднимает настроение.

– Значит, если такую острую пищу подать в Англии, то проглотивший ее сгорит?

– Не все специи обжигают, милорд. Некоторые из них гораздо более тонкие.

– Без сомнения, слишком тонкие на наш английский вкус. Мы любим все варить с большим количеством соли. Я понимал, что не стоит подвергать вас испытанию нашей грубой английской кухней, мисс Вудард, и поэтому нанял французского повара. – Он подал ей блюдо с засахаренной вишней. – Я всегда удивлялся, почему дамы так любят этот приторно-сладкий вкус. Эти вишни никогда не кончаются. Чем больше их предлагаешь, тем больше остается. А какие-нибудь индийские пряности обладают сладким вкусом?

Она чувствовала себя выбитой из колеи. От его чудесного беззаботного смеха ее бросало в дрожь, и она ощущала себя совсем беспомощной.

– Разумеется: ардрака, бхринга, дханьяка. – Фрэнсис увидела его удивленно вскинутую бровь и пояснила: – Имбирь, корица, кориандр. Но в индийских традициях смешивать сладкое с соленым.

– В Англии есть собственные традиции смешивания различных вкусовых ощущений. К счастью, нас обучили этому французы. – Он предложил ей кусочек поджаренного хлеба с грибным паштетом. – Точно так же они научили нас целоваться. Говорят, Анна Болейн переняла у французских придворных греховный поцелуй, когда сплетаются языки, и так очаровала короля Генриха, что он разрушил все монастыри.

– Вы полагаете, милорд, что до этого англичане не умели целоваться?

– Не думаю, что они умеют это делать и теперь. – Он обвел глазами комнату, где несколько кавалеров ласкали своих дам.

Затем его темные глаза, в которых плясали веселые искорки, вновь взглянули на нее. Фрэнсис с беспокойством поняла, что в других обстоятельствах ей было бы приятно его общество.

Он взял пригоршню ягод клубники из большой вазы с фруктами.

– Идите сюда, мисс Вудард. Давайте есть клубнику без сахара, как и было предназначено природой. – Он окунул самую спелую ягоду в чашку со взбитыми сливками и протянул ей. – Клубника позволяет нам понять, что сладость наиболее приятна, когда есть небольшой оттенок терпкости. Чтобы почувствовать это, достаточно одних сливок.

«Затем они должны развлекать себя приятной беседой, выбирая по своему усмотрению предмет. Это будет началом». Слова древней книги казались такими простыми, когда Фрэнсис заучивала их в гареме. Стихи давали ощущение безопасности, объясняя, чего следует ожидать. Теперь все выглядело гораздо сложнее.

Фрэнсис взяла ягоду за хвостик и откусила. Сок и сливки потекли по ее указательному пальцу. Она хотела вытереть руку, но Найджел сжал ее запястье.

– В гареме за подобную неаккуратность вы, несомненно, получили бы удар по пальцам, – сказал он. – Дайте мне вашу руку.

Фрэнсис подняла на него глаза, отчаянно пытаясь унять учащенно забившееся сердце. Она не могла догадаться, о чем он думает. Что он мог знать о женской половине дворца махараджи, об этом экзотическом мире, полном интриг, опасностей и скрытой жестокости?

– Зачем?

– Я же давал вам свою в библиотеке, – с обезоруживающей улыбкой ответил он. – И более того, я позволил вам распоряжаться мной.

Он колебался, и она почувствовала в его голосе скрытую угрозу. Тон его стал резче.

– Вы полагаете, мисс Вудард, что я не остановил бы вас, если бы захотел? Не пора ли нам быть честными друг с другом. Я дал вам свои руки, и вы связали их муслиновой чадрой. Теперь позвольте мне взять ваши.

 

Глава 4

Смело взглянув ему в глаза, она отдала свою руку. Найджел осторожно собрал губами сок с ее пальцев. Подушечкой пальца она ощутила влажное тепло и мягкость его губ. Его язык задержался на ее нежной коже, губы ласкали. Она смутилась, ощутив странную тяжесть и жар внизу живота. Не отрывая от нее взгляда своих темных глаз, он обхватил губами ее указательный палец и пососал. Умело. Безжалостно. Чувства вскипели в ней, как масло на огне. Фрэнсис подавила вздох. Она вся горела; его пальцы жгли ей талию, его губы обжигали руку. Мужество ее испарилось без следа. Медленно проведя языком от ладони до самого ногтя, Найджел вытащил ее палец изо рта, а затем с насмешливой улыбкой сжал руку девушки в кулак и отпустил.

– Ну вот, – сказал он, – теперь мы квиты. Чтобы дополнить всю эту сладость, за клубникой должно следовать вино – что-нибудь легкое и пьянящее, вроде шампанского.

Как тут не растеряться? «Затем они могут беседовать об искусстве и уговаривать друг друга выпить вина. После этого, когда женщина переполнится любовью и желанием, мужчина отпустит гостей, одарив их цветами, благовонными мазями и листьями бетеля. И тогда они останутся вдвоем».

Она полагала, что сможет справиться с этим: ее готовили к тому, чтобы отдавать свое тело в обмен на безопасность. Но такого она больше не выдержит! Ничто не могло приготовить ее к магической власти этого прекрасного мужчины, смотрящего на нее сверху вниз из-под густых ресниц, к его манере распоряжаться, к его циничному искусству обольщения. Теперь это был уже не заученный по книгам урок, холодное и рациональное упражнение в чувственности. Неистовый пожар чувств грозил поглотить ее. Она обязана вернуть себе самообладание!

– В Индии пища тоже должна наилучшим образом соответствовать обстоятельствам, – осторожно заметила она. – В конце концов, кулинария – это двадцать третье из шестидесяти четырех искусств, составляющих искусство любви. Я овладела ими всеми, милорд. Назовите любое, и я продемонстрирую его.

Ответный удар последовал незамедлительно.

– Значит, вы не видите разницы между приготовлением пищи и услаждением мужчины? – ледяным тоном спросил он.

– Конечно, нет, – уверенно ответила она. – Любовь – всего лишь искусство, вроде танцев или шахмат.

– Боже милосердный! – Фрэнсис не могла точно определить, что сквозило в его тоне – презрение или сочувствие. – Какая смелая философия!

– А какая еще может быть философия у женщины, если единственным источником пропитания для нее служит искусство продавать свое тело? Анна Болейн по крайней мере продала себя за корону.

– Слишком высокая цена. – В его голосе внезапно проступила едва сдерживаемая ярость. – Она заплатила за это своей головой. То, что произойдет сегодня ночью, не будет иметь никакого отношения к искусству. Вы до полуночи удалитесь в свою комнату, как я просил?

Фрэнсис оглянулась. Все было великолепным: музыка, прохладительные напитки, прекрасно сшитые камзолы мужчин и нарядные платья дам. В воздухе витал дух веселья и буйной чувственности. Но под всем этим, как рельсы для имитирующего гром шара в гареме, проступало ощущение скрытой опасности, и средоточием ее был этот человек.

– Разве сегодня здесь намечается нечто большее, чем ваши обычные развлечения?

– Мои развлечения никогда не бывают обычными. Когда я ставлю себе цель, то добиваюсь ее.

Она заглянула ему в глаза и увидела там чувство более сильное, чем простой флирт, и намерение более серьезное, чем терпение или вызов. Однажды в Индии ей пришлось столкнуться лицом к лицу с тигром, и она, окаменев от страха, не могла двинуться с места. Отец застрелил зверя, а затем объяснил, что ее смелость спасла ей жизнь. Если бы она побежала и тигр прыгнул, отец не смог бы тщательно прицелиться и убить зверя. Она понимала, что нельзя путать упрямство с отвагой, но усвоила важный урок: тигр представляет меньшую опасность, если видишь его.

– Я отказываюсь уйти, лорд Риво.

– Помимо всего прочего, я могу и не выбрать вас, мисс Вудард. На мой вкус, в этом блюде чересчур много специй. Возвращайтесь к своему покровителю. Забота о вас исцелит его израненную душу. – Фрэнсис оглянулась и увидела пробирающегося сквозь толпу Доннингтона. Лорд Риво взял ее руку и протянул хозяину. – Ну вот, сэр, можете сопровождать мисс Вудард. К сожалению, я не в силах противиться своим низменным инстинктам, а это неподходящее зрелище для леди.

Маркиз повернулся и зашагал прочь. Походка его была твердой и уверенной. Фрэнсис видела, как он взял под локоть Бетти Палмер и что-то проговорил ей на ухо. Услышавшие его слова гости разразились громким смехом. Доннингтон налил себе еще вина, а к Риво подошел лакей с блюдом в руках. Маркиз рассеянно положил себе запеченного с травами кролика, лежавшего во всем своем великолепии среди листьев петрушки и мяты.

– Пойдемте в залу для танцев, лорд Доннингтон, – сказала Фрэнсис, наблюдая, как Риво дочиста обгладывает кроличьи косточки. – Вам не кажется, что мне следует немного потанцевать на собственной свадьбе?

Доннингтон нахмурился:

– Ради всего святого, здесь не будет ничего похожего на цивилизованную свадьбу.

Таща ее за собой, он пробирался сквозь толпу вслед за уходящим лордом Риво.

Фрэнсис вздохнула.

Найджел без труда оторвался от своего преследователя и выскользнул из дома. Он быстро пошел по направлению к пустырю за конюшнями, где всадник проверял подпругу коня. Небольшой отряд солдат ожидал рядом, готовясь сопровождать его. Из темноты вышел еще один человек. При свете луны его белокурые волосы сияли подобно серебряной монете на черном бархате. Это был майор Доминик Уиндхем, старый друг и боевой товарищ.

Найджел остановился.

– Неужели я допустил ошибку и попался, как курица в корзину? Или это всего лишь дьявольская проницательность опытного шпиона?

Уиндхем рассмеялся:

– Ты имеешь в виду это невероятное пари с Доннингтоном? Я знал, что это не просто так. Совершенно очевидно, что за этим что-то кроется. – Он кивнул в сторону всадника: – Человек лорда Трента? Это предательство, и ты обнаружил улики.

Найджел бросил на него пронизывающий взгляд.

– Неужели мои намерения были столь очевидны? И это несмотря на все мои усилия! Да, Доннингтон прятал бумаги, но он был слишком занят отражением моих нападок, поэтому не заметил обыска.

Уиндхем вновь широко улыбнулся.

– Итак, до полуночи ты ломаешь комедию. А в полночь – женщина? Ты темная лошадка, Риво.

Всадник закончил возиться с лошадью и подъехал к ним.

– Лорд Риво, майор, к утру я доставлю бумаги в министерство иностранных дел. – Он коснулся своей шляпы, салютуя Найджелу. – Это, если так можно выразиться, дьявольски удачная хитрость, милорд: полный дом шлюх, наряженных лакеями наших парней и бывших боксеров.

Найджел потрепал лошадь по шее.

– Мне их прислал один старый друг. На случай каких-либо осложнений.

Всадник развернул коня и подал сигнал солдатам.

– Проклятый Доннингтон! За это его следовало бы повесить. Сколько хороших парней погибло из-за его подлости!

Лошади унеслись прочь.

Майор Уиндхем задумчиво посмотрел на Найджела.

– Ты ведь собираешься вернуться, правда? Если Доннингтон обнаружит, что ты сделал, он может попытаться отомстить.

– И это в доме, переполненном гостями, среди которых много пэров? – вскинул бровь Найджел. – Когда все слуги наняты мной? Нет, мстить буду я. У меня хватит сил справиться с нашим бедным предателем, майор.

Мужчина с белокурыми волосами рассмеялся.

– Надеюсь, ты с такой же легкостью справишься и с его любовницей? – Майор поклонился и зашагал к дому.

Найджел немного постоял, подняв лицо к звездам. О да. Прекрасная и соблазнительная мисс Фрэнсис Вудард. Что, черт побери, он должен с ней делать? В Лондоне все выглядело дьявольски просто. Учитывая его репутацию, бесстыдное домогательство экзотической женщины служило прекрасным поводом для появления здесь. Заключая это проклятое пари, он считал, что может просто попользоваться ею – или, скорее, разрешить ей попользоваться собой, – а затем бросить. Теперь же он обнаружил, что не хочет причинять ей боль.

Разве он мог заранее представить себе эту волнующую смесь смелого вызова и неожиданной ранимости? Он не мог понять ее, а только чувствовал, что эта девушка слишком глубоко взволновала его, лишила покоя. Она не была ни обычной проституткой, вроде девочек Бетти, ни вульгарной потаскушкой, ни даже просто любительницей плотских утех. Какая в ней дерзость и благородная отвага! Если он не защитит ее, то буяны, которых он привел к ней в дом, разорвут ее на части, подобно стае волков. Тем не менее она явно боится его.

С мрачным юмором Найджел размышлял над своими противоречивыми чувствами. Обводя взглядом укрытые ночной тьмой пастбища, он еле удержался от смеха. Какая разница? Его миссия выполнена. В конце концов, Фрэнсис не так уж трудно будет найти покровителя. Возможно, это будет майор Уиндхем, его белокурый друг, который только что строил предположения о его, Найджела, планах. Маркиз ухмыльнулся. Доминик Уиндхем разгадал настоящую цель этой оргии, но перед возвращением в Лондон не колеблясь воспользовался случаем насладиться вином и женщинами.

Найджел двинулся к дому, но тут звезды поплыли у него перед глазами, и приступ головокружения заставил его остановиться. Он протянул руку и, нащупав ветку дерева, ухватился за нее, чтобы не упасть. Что, черт побери, с ним происходит? Неужели он настолько пьян? Пытаясь вспомнить, сколько он выпил, Найджел взглянул на огни Фарнхерста. Они невинно мерцали меж деревьев, а затем вдруг рассыпались на мириады ярких точек. Взгляд его на мгновение потерял ясность, и по темным полям побежали тени.

Его захлестнула новая волна дурноты. Ветка задрожала под его рукой, а шорох листьев отдавался в его голове невообразимым громом. Затем Найджел вскрикнул от боли, и его тело сотряс внезапный приступ рвоты. Он покачнулся и привалился к стволу дерева, обхватив голову ладонями. Ему было очень плохо.

Звуки музыки заглушались взрывами громкого смеха. Фрэнсис шла по дому, настороженно внимая происходящему. Ее сопровождали завистливые взгляды женщин и алчные взоры мужчин, но она не обращала на них внимания. Что-то должно было случиться – она это твердо знала. Такое же предчувствие у нее было среди невинно журчащих фонтанов во дворце махараджи во время летнего зноя.

Фарнхерст не мог похвастаться большой залой для танцев, но для вечеринки убрали перегородку между двумя приемными, так что образовалось достаточно места для танцующих пар. В других комнатах были расставлены столы для игры в кости и карты. Ставки уже взлетели безумно высоко. Атмосфера в доме медленно, но неуклонно менялась. Вино и крепкие напитки лились рекой, веселье сделалось более шумным и буйным. Откуда-то потянуло сладковатым запахом опиумного дыма и более резким запахом гашиша. В Англию с Востока пришли не только пряности.

Парочки стали по очереди исчезать из комнаты, а одна пара любовников просто опустилась на пол там, где стояла, позади огромной кадки с зелеными растениями. Ни Доннингтона, ни Риво нигде не было. Вне всякого сомнения, они продолжали свое оскорбительное путешествие по дому. По крайней мере можно радоваться, что ей не приходится терпеть выводящее из равновесия общество маркиза.

Она стояла в дальнем конце танцевального зала, когда у больших двустворчатых дверей возникла какая-то суматоха. Смеясь и крича, гости отхлынули от дверей в противоположный конец комнаты. В суматохе Фрэнсис вытолкнули вперед. Отовсюду доносился встревоженный шепот, а какая-то дама в маске неожиданно упала в обморок. Фрэнсис проскользнула между танцующими, пытаясь увидеть, что происходит.

В дверях появился маркиз Риво.

В одной руке он держал пустой бокал, а в другой табуретку. Она была покрыта резьбой в египетском стиле – нераспустившиеся цветы лотоса. Он потерял свой галстук. Щеки его заливал яркий румянец, а глаза странно блестели. Он выглядел невероятно красивым. Подобно человеку, защищавшемуся от нападения, он держал перед собой табуретку, как щит. Фрэнсис вынуждена была предположить, что он абсолютно пьян.

Впереди него шла черно-белая корова с веревкой и кожаным ошейником. Корова опустила голову, направив рога на перепуганных гостей, и направилась к свободному пространству в центре зала. За ней, пьяно хихикая и пошатываясь, тащился Доннингтон. В руке он держал конец веревки.

– Настало время, – с сардонической улыбкой произнес маркиз, вошедший в комнату вслед за Доннингтоном, – оценить скот.

Доннингтон держал веревку, а Риво поставил табуретку рядом с коровой. Он почесал корову за ушами и ласково заговорил с ней. Взглянув на него своими кроткими карими глазами, животное успокоилось. Он сел и уткнулся головой в бок коровы, как будто для того, чтобы сохранить равновесие, и очень умело стал доить ее прямо в бокал. Подняв бокал белой пенистой жидкости, Риво рассмеялся в лицо зачарованным гостям. По толпе пробежал ропот восхищения его потрясающей смелостью. Фрэнсис слышала, что они говорили: великолепно… очаровательно… самое скандальное происшествие года!

– Молоко, – с улыбкой произнес он. – Универсальное противоядие от всех жизненных напастей. А как оно выглядит в этих дорогих бокалах для вина! Может, мне забрать корову, Доннингтон? Ни у одной дамы нет таких чудесных ресниц. А кроме того, она спокойна, терпелива и снисходительна к ошибкам.

Риво надоил еще один бокал молока и выпил, а затем демонстративно скривился.

– Черт бы ее побрал, – произнес он. – Толстушка пообедала луком! Надеюсь, вы извините меня.

Риво встал и немного неуверенно поклонился, затем вышел из зала. В голове Фрэнсис роились мрачные предчувствия – эхо тайных интриг, отравлявших воздух гарема. Раздался взрыв хохота, и по толпе пробежала волна безумия, как будто гости заразились буйством от хозяина. Фрэнсис попыталась уйти, но было почти невозможно пробиться сквозь взволнованную толпу. Наконец ей удалось пробраться в столовую.

Было уже слишком поздно. Остатки фруктовых пирожных, жаренные на вертеле птички, изысканный рыбный мусс – все было отодвинуто в сторону. Трое мужчин подняли на стол женщину. Это была Бетти Палмер. Фрэнсис видела, как она взяла одного из мужчин за плечи, нагнула к себе и поцеловала. Второй мужчина задрал ей юбки. Вокруг обнаженного бедра женщины кто-то обмотал галстук и скрепил бриллиантовой заколкой. Фрэнсис с некоторым удивлением узнала галстук Риво. Она взглянула на часы, стоявшие на каминной доске среди серебряных подсвечников. Скоро наступит полночь.

Чья-то рука легла ей на плечо, и молодой человек попытался поднять ее на руки. Кто-то из друзей остановил его, обхватив сзади:

– Ради Бога, Джонс, отпусти ее! Она принадлежит маркизу.

– Эй, мистер Джонс! – послышался женский голос. – Идите сюда, мой дорогой. Очень жаль, но вам не достанется индийская леди, а мне не достанется Риво. Давайте утешим друг друга.

Мужчина отпустил Фрэнсис, и она выскользнула в прихожую. Она уже куплена. Силой своего влияния лорд Риво создавал вокруг нее защитное поле, словно сам шел рядом с ней. Это было столь же оскорбительно, сколь удобно. Проходя по коридору, она увидела Доннингтона. Обняв за плечи юношу со свежим личиком и копной пышных кудрей, он распивал с ним бутылку вина. Маркиза нигде не было видно. Внезапно раздалось пение и возбужденный женский смех. Где-то наверху хлопнула дверь спальни. Неужели лорд Риво находится за одной из этих дверей, продолжая раздаривать детали своего костюма?

Через боковую дверь, выходящую во внутренний дворик, Фрэнсис выскользнула из дома. Сад окружала мраморная балюстрада, а нависавший над дверью балкон был увит виноградом. Она с наслаждением вдыхала чистый ночной воздух. Высоко над ее головой в летнем небе сияли созвездия.

Внезапно за ее спиной раздался негромкий хруст. В доме что-то разбили.

– Я возмещу весь причиненный ущерб, – послышался голос из темноты. Казалось, неизвестный говорил с большим трудом. – Если, конечно, буду в состоянии сделать это.

Фрэнсис забыла о звездах. Из мрака перед ней материализовалась человеческая фигура. Когда она передвинулась в полосу льющегося из окна света, глубокие тени обозначили правильный мужской профиль. Она подняла голову и взглянула в это лицо, сиявшее дьявольской красотой. Казалось, он задыхается.

– Разве во время пьяного разгула уничтожается только посуда, лорд Риво? – спросила она.

Он, не двигаясь, смотрел на нее.

– Вы в состоянии ответить на прямой вопрос, милорд? Пока вы не появились здесь, Фарнхерст был оплотом чистоты и невинности. Как вы могли привезти в этот дом своих дружков и своих шлюх?

Она увидела блеск белоснежных зубов. Он улыбнулся, хотя, похоже, его била дрожь, а затем потер рукой лоб.

– Разумеется, я нанял кареты. А что вас беспокоит? Что дом наняли для сатурналий?

– Не совсем. Неужели любовница Доннингтона так хороша, что ей не позволяют присоединиться к остальным шлюхам?

– Действительно. Что каждый из нас может знать о невинности? – Вопрос его прозвучал почти задумчиво.

Фрэнсис задрожала. Почему она считала Фарнхерст безопасным местом? Она могла никогда и не знать, что такое невинность, ведь так? После жаркой атмосферы дома ночной воздух казался холодным, а ее сари было сделано из тончайшего шелка. Руки девушки покрылись гусиной кожей. Риво стянул с себя камзол и накинул ей на плечи, а затем потянул за рукава, чтобы привлечь ее к себе. Она выставила ладони, пытаясь оттолкнуть его, но он был слишком силен.

– Почему вы остались, мисс Вудард? – Его голос звучал отстраненно, в нем даже проскальзывали веселые нотки. – Я совсем пьян, и вы не должны доверять мне. Мой самый невинный поступок может таить в себе смертельную опасность. Я сам себя больше не узнаю.

Ее пальцы ощущали нежную ткань его жилета, но тело Риво дышало жаром, как при лихорадке.

– Что вы от меня хотите? – спросила Фрэнсис.

– А вы как думаете? Жаркую вспышку всепоглощающей страсти или немного смирения? Сияние небес или хвосты тигров и другие дикие прелести Гималаев? Одну ночь безумного наслаждения или целую жизнь рабства? Возможно, все это вместе, а возможно, ничего. Теперь мы на равных, не так ли? Ваша рука взамен моей руки. Я не буду принуждать вас становиться моей любовницей.

– Лорд Доннингтон оставил меня, милорд.

– Но если я предложу вам свободу, вы примете ее?

Свобода! В Англии для женщины без гроша в кармане и с кольцом в носу? Его вопрос показался ей жестоким.

– Я пропащая женщина. – В ее голосе звучала насмешка. – Зачем мне свобода?

– Значит, мы оба заложники общественного мнения. Мужчина поступил бы глупо, отказываясь от райского наслаждения, которое ему преподносят на тарелочке. Должен ли я в полночь потребовать вашей капитуляции и позволить вам потребовать моей? И, подобно Анне Болейн, рискнуть нашими бессмертными душами? Скрепим ли мы нашу сделку поцелуем?

Она должна посмотреть правде в лицо: ее будущее зависит от Риво! Она приготовилась к атаке его безжалостных губ.

Вместо этого она вздрогнула от их горячего и сухого прикосновения, как будто в его жилах текла расплавленная медь. Его губы нежно коснулись ее дрожащих губ, и он со странной сдержанностью принялся дразнить ее. Это был выжидательный поцелуй, не такой, каким мужчина целует проститутку, а такой, каким очень искушенный любовник награждает юную девушку. Он взывал к доверию и, возможно, прощению и был мучительно сладким. Почему, почему он это делает? Фрэнсис чувствовала себя опустошенной.

Он отстранился и на мгновение уронил темноволосую голову ей на плечо, как будто впитывая ее запах. Она провела рукой по его открытому горлу, затем по шее и коснулась уха. Сильные линии его скул волновали ее так же сильно, как прикосновение к его груди тогда в библиотеке. Но пульс под горячей кожей бился у нее под пальцами в бешеном ритме. Что с ним происходит?

Риво отступил на шаг, взял ее руки в свои, повернул ладонями вверх и поднес к губам.

– Слава Богу, уже почти полночь. «Он был вскормлен медовой росой и вкушал нектар». – Маркиз запечатлел страстные поцелуи на ладонях девушки.

Фрэнсис была не в силах сдвинуться с места, потрясенная внезапно вспыхнувшим желанием, от которого пришли в смущение чувства и путались мысли. Было ли это первым признаком страсти, смешанной со страхом и восхищением? Неужели Риво действительно хочет найти выход из положения? Что тогда с ней станет? Возьмет ли ее Доннингтон назад? Ведь если маркиз объявит ее своей любовницей, то обман, который она поддерживала с напускной храбростью, раскроется.

Большие часы в прихожей пробили полночь.

– Пора, мисс Вудард, – сказал он.

Несмотря на прохладный ночной воздух, Риво стянул с себя шелковый жилет, как будто он жег его кожу. Затем он вновь поймал руку Фрэнсис и пошел в дом, увлекая девушку за собой. Камзол маркиза соскользнул с ее плеч. Он вел ее через дом, и Фрэнсис пыталась приноровиться к его широким шагам.

Большинство гостей набились в зал для танцев. Они понимающе перешептывались и отступали в сторону, давая Риво и Фрэнсис пройти. Она была наложницей из Индии. Никто не видел в ней ничего другого, и меньше всех Риво. Интересно, что, по их мнению, это должно означать? Она была тщательно обучена и вышколена, лишена остатков скромности, но все эти годы ей пришлось провести в замкнутом мире, населенном исключительно женщинами. Неужели они думают, что она когда-нибудь знала мужчину? Хотя это не имеет значения, не правда ли? Ее девственность бессмысленна. Нет ни одного желания мужчины, которого она бы не могла предугадать и понять. Она не боялась мужского тела или тайн его страсти. А что касается остального, то она умеет контролировать свои страхи и эмоции. Тогда почему же она чувствует себя такой несчастной?

С готовым выпрыгнуть из груди сердцем Фрэнсис смотрела, как в дверь нетвердой походкой протиснулся Доннингтон. Он был растрепан, помят и неуверенно хихикал. Лицо его было багрово-красным, галстук отсутствовал, камзол топорщился во все стороны. У Фрэнсис мелькнула мысль, что он, должно быть, надел чужую одежду.

Риво отвел ее в дальний конец залы.

– Стойте тут, – хриплым голосом сказал он. – Не уходите. Вам ничего не грозит.

Выпустив ее руку, Риво взобрался на помост, где располагались музыканты. Лорд Доннингтон последовал его примеру. Раздался оглушительный шум: толпа разразилась приветственными криками и затопала ногами. Фрэнсис на мгновение закрыла глаза и попыталась выровнять дыхание, но ее сердце стучало так громко, что ей никак не удавалось сосредоточиться.

Она слышала, как негромкие слова маркиза падали в толпу:

– Настало время, леди и джентльмены, объявить награду, которую я выиграл у лорда Доннингтона.

Неужели это для него всего лишь шутка? Снова раздались неистовые аплодисменты. Фрэнсис открыла глаза.

В ослепительном сиянии люстр его пристальный взгляд, казалось, пожирал комнату. Темные волосы в беспорядке падали на его пылающий лоб, глаза горели огнем. Распахнутая белая рубашка открывала сильную шею. Все его прежнее изящество исчезло, как, впрочем, и всякий намек на нежность, цивилизованность или сдержанность. Лорд Риво был похож на пирата. И, подобно пирату, он готов был силой взять то, чего жаждал.

Риво поднял руку, и в зале воцарилась тишина.

– По условиям пари он может взять все, что пожелает. – Глаза Доннингтона были затуманены. – Абсолютно все!

Маркиз повернулся к Доннингтону и поклонился. Его непринужденность выглядела искусственной, как будто он с большим трудом управлял своим телом.

– Может, это будете вы, милорд? Наверное, нет. В конце концов, меня считают знатоком. Но я в полной нерешительности. – Его взгляд скользнул по присутствовавшим в зале в поисках Фрэнсис, и их глаза встретились. Она изо всех сил старалась сохранить спокойствие, но оно мгновенно улетучилось, когда маркиз снова повернулся к Доннингтону. – Что мне действительно необходимо, так это галстук.

Бетти вскочила на стул и подняла юбки, демонстрируя повязанный на ее бедре галстук Риво с бриллиантовой булавкой.

– Поскольку я, похоже, лишился своего галстука, Доннингтон, не будете ли вы так любезны отдать мне свой?

Зал вздрогнул от какофонии всевозможных звуков: смеха, приветственных выкриков и аплодисментов. Лицо Доннингтона исказилось судорогой, но он снял галстук и протянул своему мучителю.

– Тогда условия пари будут выполнены, маркиз?

Облегчение в душе Фрэнсис боролось со страхом. Затаив дыхание, она ждала ответа Риво.

Лорд Риво принялся завязывать галстук, но он выскользнул из его рук на пол, будто длинные, гибкие пальцы маркиза были не в состоянии завязать его. Складка в уголке рта выдавала его напряжение.

– Боже мой, Доннингтон, это будет чертовски дорогой галстук! Двадцать тысяч фунтов, правда? В Фарнхерсте есть только одна ценность, которая может удовлетворить условиям нашего пари. – Он повернулся и надменным жестом указал на Фрэнсис. – Кто может найти более экзотическую женщину? Она гораздо дороже всяких рубинов.

Но его зрачки огромны, а глаза серьезны! Что происходит? Фрэнсис ощутила неподдельный ужас, когда Риво сделал слишком быстрое движение и потерял равновесие. По толпе прокатился стон, от которого заколебалось пламя свечей, маркиз упал на пол – довольно-таки грациозно – к ногам первой скрипки.

Боже милосердный, он пьян или болен? Не раздумывая ни секунды, Фрэнсис взбежала по ступенькам и наклонилась над ним. Риво поднял на нее глаза и рассмеялся. Это был дикий, необузданный смех пьяного. Затем веки его опустились, скрыв несфокусированный взгляд широко раскрытых глаз.

– Где я: среди пурпурных полей лотофагов или в дремучих лесах Диониса? – Он перевернулся на спину и затрясся от сдерживаемого смеха. – Увы, мисс Вудард, пора нам покинуть это сборище грубиянов.

– Боже милосердный, – произнес кто-то из гостей, – да он же совершенно пьян.

Риво вновь рассмеялся:

– Но не до такой степени, чтобы не знать, что нужно делать с красивой женщиной, сэр!

Он обхватил ее лицо ладонями и притянул к себе. Она пыталась сопротивляться, но его губы прижались к ее губам. Толпа одобрительно заревела, и он отпустил ее.

Вспыхнув от обиды, Фрэнсис схватила маркиза за грудки и дала пощечину, больно ударившись пальцами о его скулу.

– Вы совершенно распущенны, – прошипела она, – непорядочны и лишены какого бы то ни было благородства.

Его веки, затрепетав, поднялись, открыв все тот же лихорадочный, невидящий взгляд, и он оглушительно расхохотался. Он был опасен, со своим прекрасным лицом и злым юмором, хотя за его буйством скрывалось что-то очень серьезное, куда Фрэнсис никак не могла проникнуть. Зрачки этих темных глаз не сузились до размера булавочной головки, как от опиума, но в то же время лорд Риво и не был пьян.

Маркиз поднял руку и сжал запястье Фрэнсис. Прикосновение его пальцев обожгло кожу.

– Тогда докажем это, дорогая? – спросил он. – Давай, пора в постель!

Неуверенным движением он поднялся на ноги и прижал ее к груди. Толпа буквально обезумела. Буйство било через край. Они пробились сквозь нахлынувшую массу тел, выбрались из зала и стали подниматься по лестнице. Многие последовали за ними. Риво продолжал мертвой хваткой держать ее, обняв рукой за талию и заслонив своим телом, как щитом. Они торопливо миновали коридор и наконец протиснулись в дверь его комнаты.

– Благодарю вас, друзья. – Его голос дрожал, но в нем слышалась непоколебимая решимость. – Достаточно! Мне не нужны свидетели. Идите и дебоширьте в свое удовольствие! Подтвердите свою распутную репутацию! С этого мгновения ночь принадлежит языческим богам!

Толпа всколыхнулась, и на мгновение Фрэнсис охватил страх. Она испугалась, что с нее прилюдно сорвут одежды и изнасилуют, но уверенность Риво была подобна стальной стене. Дверь с шумом захлопнулась, и пьяные голоса постепенно затихли в дальнем конце коридора. Маркиз отпустил Фрэнсис и повернул ключ в замке.

– Теперь вы в безопасности.

Фрэнсис пересекла комнату. Что за этим последует? И что с ним происходит?

Он прислонил голову к двери и на мгновение закрыл лицо руками. Затем взмахнул рукой, и грифон на его кольце злобно взглянул на нее. Она не поняла этого жеста. Приказ или просьба? Лорд Риво улыбнулся ей улыбкой завзятого сердцееда.

– По крайней мере были бы в безопасности, если бы не находились в одной комнате с безумцем.

 

Глава 5

На каминной доске стояли несколько зажженных свечей, а остальная часть комнаты была погружена в полумрак. Фрэнсис взяла один подсвечник, подошла к кровати и откинула покрывало. Теперь, когда настал решающий момент, уверенность и спокойствие покинули ее. Какой прок от ее обучения, когда имеешь дело с подобным человеком? Ее готовили к чувственности, а не к насилию. Дрожа от праведного гнева, который, как она надеялась, будет поддерживать ее во время изнасилования, она взглянула маркизу в лицо.

– Тогда идите сюда, милорд! Идите сюда и берите меня силой!

Лорд Риво стоял неподвижно, прислонившись к двери. Он был в одной рубашке. Пока они пробирались сквозь толпу, его рубашка порвалась и распахнулась, открыв сильную шею и темную отметину – нежное клеймо, – которую Фрэнсис оставила на его груди. Свеча отбрасывала колеблющиеся тени в ямках у основания шеи и под скулами. Черты его лица застыли под водопадом темных волос, глаза горели, словно угли. Маркиз определенно был не в себе.

– Проклятие! – Он смотрел на нее сквозь полуопущенные ресницы. – Вряд ли я сейчас на что-нибудь годен.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, дорогая мисс Вудард, что я не буду, как вы изволили выразиться, брать вас силой.

– Тогда зачем вы выбрали меня и притащили сюда?

– Полагаете, я мог оставить вас одну с этой толпой? Все женщины, приехавшие в этот дом, шлюхи. Что, черт побери, вы думаете, должно было случиться с вами? Боже милосердный, если вас страшит насилие со стороны одного мужчины, то что вы скажете о двадцати?

Он закрыл глаза и прижал ладони к обшивке двери. Его била дрожь. Фрэнсис смотрела на него, и ужасная мысль родилась в ее голове. «Молоко, – сказал он, уткнувшись головой в пятнистый коровий бок, – универсальное лекарство». Она вспомнила прикосновение его сухих и горячих губ.

Мысль эта показалась ей настолько невероятной, что Фрэнсис попыталась отбросить ее. Однако смутная догадка постепенно перерастала в уверенность. Весь вечер она ощущала витающую в воздухе угрозу. Теперь ей было ясно, что и Риво предвидел возможную опасность. «Как вы думаете, будет ли сегодня ночью гроза?» Но такого он не мог предположить. Собрав все свое мужество, она подошла к нему и поставила свечу на столик у двери.

– В чем дело? Вы больны? Или на вас наложено проклятие? Вы продали за меня свою душу, милорд?

Темные глаза открылись.

– Проклятие? Вне всякого сомнения, я проклят. Приговорен гореть в огне, пока ужасные грехи, совершенные мной во время земной жизни, не станут золой и не извергнутся из меня.

Он протянул руку к свече. Его гладкая кожа заблестела, когда он поднес руку к пламени. Фрэнсис отдернула свечу, но его тонкие пальцы повелительно сомкнулись на ее запястье. Пламя погасло. Она подчинилась его руке, сосредоточив свое внимание на исходящей из его ладони энергии. Она ощущала ее лихорадочную и неуправляемую силу, и пугающие предположения окончательно превратились в уверенность.

Такое она уже видела в Индии: расширенные зрачки, попытки сохранить контроль над своим телом. Это были эксперименты на рабах во дворце махараджи и несчастный случай с ребенком в деревне. Тогда смерть наступила всего через пятнадцать минут, и рабы неистовствовали, бросаясь с кулаками на воображаемых демонов. Теперь же не было никаких внешних проявлений, никаких прогрессирующих симптомов, только невообразимые мучения, доводящие человека до безумия и заставляющие его желать смерти.

– Милорд, – сказала она, заставляя свой голос звучать ровно, – я знаю, что происходит.

Маркиз отпустил ее руку и опять прислонился к двери. Лихорадочным взглядом он смотрел на пламя стоящих на камине свечей.

– Скажите, прекрасные девы, подобные вам, попадают в рай?

Фрэнсис поставила подсвечник и протянула руку, чтобы коснуться его лба. Кожа его была сухой, как пустыня во время зноя. Его сжигала лихорадка. А она еще дала ему пощечину!

– Возможно, боль от сжигающего вас пламени будет достаточным искуплением, чтобы сменить ад на рай?

Он с усмешкой взглянул на Фрэнсис и провел рукой по ее щеке, откровенно флиртуя с ней. И как ему это удается? Она видела, болезнь поглощает его, как песчаная буря.

– Я думал, что рай – это вы.

Она взглянула ему прямо в глаза.

– Прекратите! Вам нужно думать не о флирте, лорд Риво, а скорее о смерти.

В его темных глазах светилась ирония. Сжав пальцы Фрэнсис, он направился к кровати, таща девушку за собой. Это далось ему с явным трудом.

– Нелепый конец. Вне всякого сомнения, я заслужил его своим развратным поведением.

– У вас уже началась лихорадка. За ней последует кома, а потом смерть. Возможно, вы и развратны, милорд, но никак уж не глупы.

Он отпустил ее руку, сел на кровать и прислонился к передней спинке.

– Но у меня извращенное чувство юмора.

– Вы хотите сказать, что это чья-то шутка?

– Смею вас заверить, не моя. – В его усмешке сквозила бравада. – Несмотря на мои дурные манеры, сегодня ночью я старался быть начеку. Вместо этого меня, кажется, полностью переиграли.

– Вы играете в какую-то игру? Зачем?

– Ради развлечения, разумеется. Разве вы никогда не играли в игры? Мне казалось, что у нас с вами неплохо получается.

Она почувствовала опасность.

– В некоторые играла, но не в такие. Вас отравили. Давно вы догадались?

Взгляд его был несфокусирован, зрачки глаз поглотили всю радужную оболочку.

– Наверное, уже несколько часов. После всего лишь одной бутылки вина у меня все поплыло перед глазами, а маленькие чертенята вцепились мне в спину. Приступы накатывали волнами. Всего лишь мгновение назад комната была пустой, а теперь я могу видеть сгрудившихся в углу чудовищ. Если бы у меня был меч, я бы изрубил занавески. Я выпил молоко, как только представилась такая возможность, – разве оно не является лекарством?

– Вас отравили белладонной или беленой. Белена, наверное, уже убила бы вас. Молоко не является универсальным противоядием. Оно бесполезно при отравлении этими растениями.

– Я это понял, когда выпил его, – ухмыльнулся он. – Ненавижу молоко. Кроме того, я ел соль. За то время, что прошло между прогулкой по дому Доннингтона и требованием его галстука, я несколько раз выходил на улицу. Каждый раз, когда содержимое моего желудка извергалось наружу, мне становилось легче, но от моего ужина ничего не осталось. Думаете, я выживу?

Как он мог так легкомысленно об этом говорить?

– Если вы заслуживаете этого, – ответила она.

Найджел рассмеялся, как будто услышал забавную шутку.

– О Боже! Неужели вам мало того, что кто-то отравил меня, и вы вдобавок еще пытаетесь обвинить меня в недостойном поведении? – Он откинулся на подушки и раскинул руки. – Белладонна?

– Atropo belladonna.

– Ага. Названа в честь Атропос, старшей из трех Парок, которая обрезает нить судьбы. – Он старался сохранить спокойствие, но Фрэнсис чувствовала его отчаяние. – Интересно, черт возьми, как они это устроили? Похоже, больше никого не лихорадит, и никто не испытывает таких мучений.

Его глаза закрылись. Фрэнсис обеими руками потрясла его за плечи.

– Вы не должны спать!

– «Посредством сна мы снимаем сердечную боль и последствия тысячи естественных ударов, которые испытывает плоть». Вы должны позволить мне сжечь себя.

– Чтобы боль не давала вам впасть в забытье? Боли будет достаточно. Позвольте мне послать за помощью. Бетти Палмер ваш друг.

Он неистово взмахнул руками.

– Нет! Никто не должен знать об этом! Даже Бетти. Если я умру, это не будет иметь никакого значения, но если я останусь жив, то хочу посмотреть, кого удивит мое спасение.

– Тогда говорите со мной, – сказала она. – Рассказывайте все, что хотите, только не молчите.

– О чем вам рассказать?

– Начните хотя бы с того, зачем вы обыскивали весь дом. Искали любовные письма? Или долговые расписки?

Его глаза превратились в узкие щелочки.

– Вы чрезвычайно наблюдательны.

– Женская половина дворца махараджи – рассадник интриг, милорд. Существует много способов спрятать тайное послание, но ни одного, о котором нельзя было бы догадаться. А ваши поиски были настолько очевидными, что насторожили бы даже пунка валла.

– Кого? – удивился он.

– Мальчика, который сидит за ширмой и дергает за веревки, приводя в движение опахала во дворце.

– Тогда следует отдать должное вашей наблюдательности. А сейчас вы сидите у моей постели, как священник, совершающий последний обряд. По крайней мере будет хотя бы один свидетель того, как я отправлюсь в царство Аида.

– Я весь вечер наблюдала за вами. – Фрэнсис услышала отчаяние в собственном голосе. – Полагаю, у меня была на это причина. У вас ведь какие-то серьезные разногласия с лордом Доннингтоном, а не просто глупое пари?

– Думаете, я могу вам признаться? О Боже, я не могу здесь лежать просто так!

Усилием воли он заставил себя подняться с кровати и заметался по комнате, как тигр в клетке, гибкий, грациозный, неистовый. Затем внезапно остановился и прижался спиной к стене. Некоторое время слышалось лишь его бурное неровное дыхание. Глаза его были закрыты.

– Расскажите мне об Индии. – Это был почти приказ.

– Вы хотели бы знать, как английская девушка стала наложницей махараджи? Все очень просто. Моего отца убили, а меня захватили в плен и продали. Мне еще повезло. Меня купил необыкновенно богатый и могущественный правитель, и меня содержали в роскоши.

– А потом вы убежали?

– Да, – ответила Фрэнсис. – А задолго до этого я ходила в школу в Эссексе. Все было очень обыкновенно и скучно.

Риво не показал виду, что заметил, как искусно она сменила тему.

– Тем не менее вам известно о белене и действии, которое оказывает белладонна. Вы знаете латинские названия растений.

– У меня масса редких достоинств.

И еще раз он нашел в себе силы улыбнуться. Фрэнсис была поражена его мужеством. Кем бы ни был лорд Риво, но ему нельзя было отказать в бесстрашии.

– Часть из которых вы унаследовали от отца, когда приехали к нему в Бенгалию. Он был ботаником, одержимым страстью к исследованиям, и, когда ваша мать умерла, он взял вас с собой. Когда вы забрались на кишевшее бандитами плоскогорье, он погиб в стычке с ними. Вас взяли во дворец местного махараджи. Ваше возвращение в Калькутту четыре года спустя произвело настоящую сенсацию, отголоски которой докатились и до Лондона. Когда вы прибыли в Англию без гроша в кармане, то обнаружили, что тут о вас уже ходят чудовищные рассказы.

Фрэнсис почувствовала, что ее охватывает паника, и резко отвернулась.

– Откуда вы так много обо мне знаете?

– Боже мой, – сказал он, – это же моя профессия, черт возьми. Сведения, сплетни, распространение слухов. Подобные грязные сведения – мой арсенал. Вы очень испугались на постоялом дворе в Дувре, когда узнали, что тетя, к которой вы приехали в Англию, умерла?

– С чего бы это? – Проклятие! Черт бы его побрал! Он что, шпионил за ней? Неужели он заранее спланировал эту ловушку? Голос ее был пропитан сарказмом. – Я встретила лорда Доннингтона, который возвращался из Франции. Потребовалось совсем немного времени, чтобы заручиться его покровительством. С моим искусством это было нетрудно. Мужчин так же легко заманить в ловушку, как кроликов.

– Мне очень жаль. – Его голос опустился почти до шепота.

Мерцающий свет отбрасывал блики на его искаженное лицо. Зрачки его казались бездонными. Боже милосердный! Весь вечер – когда он доил корову, когда требовал у Доннингтона галстук, во время того обжигающего поцелуя – он боролся с разрушительным действием яда. Она сердилась на больного человека. И тем не менее он не отдал ее толпе. Каким бы ни был лорд Риво, но теперь он смотрел в глаза смерти. Рядом с ним не было никого, кроме нее, кто бы мог утешить его. Знает ли он, что ждет его в следующие часы? Опустив на мгновение веки, Фрэнсис сделала глубокий вдох и открыла свое сердце состраданию.

Найджел видел ее, как сквозь туман. Комната превратилась в расплывчатое пятно. Собственный голос доносился до него издалека, как будто говорил не он, а другой человек. Она лгала. Ей не так-то легко было добиться покровительства Доннингтона. Но теперь нет времени на подробности, поскольку если он выживет, то ему предстоит заняться более важными делами.

– У меня есть к вам вопрос, мисс Вудард. Вы околдовали лорда Доннингтона?

– Зачем, милорд?

– Проклятие! – Поле его зрения сузилось и стало темным по краям, как будто он смотрел сквозь заполненный мечущимися тенями туннель. Пол, казалось, вспучивается у него под ногами, и гвозди выскакивают из дубовых досок. Он поморщился и закрыл глаза ладонями. – Пожалуйста, помогите мне добраться до кровати. Я упаду, если не лягу. Кроме того, я, похоже, слепну.

Он услышал шаги девушки, которая подошла к нему и обняла рукой за талию. Ее великодушие потрясло его.

– Пойдемте. – В ее голосе он уловил невыразимую нежность. – Вы не умрете. Дьявол хорошо относится к своим.

Собрав всю свою волю, Найджел попытался заставить тело повиноваться ему. К своему стыду, он почувствовал, что дрожит, как парус на ветру. Он положил руку на плечо девушки и прижался головой к ее волосам. От нее исходил волнующий чистый и сладковатый аромат – аромат женщины. Презирая себя за слабость, Найджел оперся на ее хрупкие плечи и позволил ей провести себя по комнате. Затем он рухнул на кровать, непроизвольно увлекая ее за собой. Его пальцы каким-то образом запутались в ее косе.

Как можно осторожнее он попытался освободить их, но не смог.

Ее волосы напоминали солнечный свет, светящиеся на солнце теплые шелковые нити. Это было чудо красоты. Ему хотелось распустить их и закрыть грудь девушки этими золотисто-медовыми прядями. Можно было утонуть в этом омуте из ее колышущихся волос.

Она осторожно освободила косу, но крепко сжала его пальцы своими. Грифон на его перстне раскаленным железом жег руку. А что, если огонь, пожирающий его тело, сожжет и ее? Найджел попытался отдернуть руку, но прохладные пальцы девушки крепко держали ее. Ее дыхание было глубоким и спокойным. Найджел попытался заставить себя сосредоточиться на ее медленном и размеренном пульсе, но его собственное сердце стучало слишком громко, а кровь оглушительно шумела в ушах.

– Разве вы не боитесь меня, мисс Вудард? – спросил Найджел. – Прекрасная Дама по имени Белладонна. Она сводит мужчин с ума.

– Лежите спокойно, – сказала она. – Позвольте мне помочь вам.

Собрав остатки разума, Найджел открыл глаза. Зрение медленно возвращалось к нему, но все казалось туманным и расплывчатым, как будто он слишком долго смотрел на солнце. Он попытался сфокусировать взгляд на прекрасном лице с золотым колечком в ноздре. Ему казалось, что она перенеслась в другой мир, в такое место, где он никогда не сможет достать ее. Фрэнсис виделась ему существом из грез, воплощением желания и экзотических чар. «Однажды меня посетило видение девицы с цимбалами; это была абиссинская служанка; она играла на цимбалах и пела песню о горе Абора». Сойдет ли он с ума перед смертью? Будет ли он бредить и бесноваться перед концом? Господь должен даровать ему беспамятство и смерть! Найджел пожал ее руку и сосредоточился на этом прикосновении.

Каким сладким было прикосновение ее нежных губ к его горящим губам. Его гурия, его девушка с цимбалами. Ему хотелось притянуть ее к себе, прижаться губами к ее губам, погрузиться в нее. Горячее и непреодолимое желание заполнило его помутившийся разум. «Господь свидетель, я больше не хотел связываться с женщиной. Только не теперь! Разве могу я отплатить похотью за ее самоотверженность и сострадание?» Его голова наполнилась хором взывавших к нему голосов. «Ты хочешь ее, Найджел. Она всего лишь шлюха. Возьми ее!» Или все это действие белладонны? Он рассмеялся.

– Перестаньте! – резко оборвала его Фрэнсис. – Не сдавайтесь! Говорите со мной.

Если ему суждено умереть, то он не хочет, чтобы она считала его жалким безумцем. Но благоразумие сдерживало его. Она может оказаться кем угодно, даже тем человеком, кто подсыпал яд. Она жила в доме Доннингтона, и поэтому Найджел разузнал о ней все, что было только возможно, но этого могло оказаться недостаточно. Ладно, не важно. Он услышал собственный голос и с облегчением понял, что он звучит разумно и спокойно.

– Я приехал сюда не ради личной мести. Все это: пари, женщины, попойка – лишь прикрытие моей миссии. Мне очень жаль, но лорд Доннингтон продавал секретные сведения французам, и сегодня я нашел тому доказательства. Он предатель. Утром его арестуют, и Фарнхерст перейдет в собственность правительства.

Он почувствовал, как участился ее пульс: мир Фрэнсис рассыпался на части. Его опять затрясло в лихорадке. К едва сдерживаемому желанию примешивалась нежность к этой девушке: к ее одиночеству, ее красоте, ее несокрушимому мужеству – а также странная печаль, оттого что он не мог предложить ей ничего, кроме пепелища.

Остатки самообладания покидали его. Найджел чувствовал свое неистовство, растерянность и полное отчаяние. «Возьми ее, – подсказывал вкрадчивый голос похоти. – Ты честно выиграл ее. Она твоя».

Столбики на спинке кровати перед его глазами стали изгибаться, как танцующие девушки. Не обращая внимания на страх в ее глазах, Найджел с непреодолимой силой повалил Фрэнсис на постель рядом с собой.

Раздался треск рвущегося шелка.

Лорд Доннингтон взглянул на рельефные листья лепного потолка и потихоньку рассмеялся. Он был сильно пьян.

– Будь он проклят! – громко произнес он и снова засмеялся.

Его дом разоряли, непроизвольно и без всякой злобы – просто как следствие буйного веселья. Эту оргию никогда не забудут. Имя Фарнхерста прославится в веках. Разве это нельзя считать своего рода славой?

Стоящий рядом мужчина коснулся его руки.

– Думаете, он получает от нее удовольствие, мой дорогой?

Слово «удовольствие», казалось, жило собственной жизнью, и его последний слог получился протяжным, вибрирующим, полным обещания, хотя и насмешливым.

Доннингтон растянулся у ножки стола. Рядом с ним на полу была разбросана еда.

– Будь она проклята тоже. – Он взглянул на пальцы, которые гладили его руку. – Вы были во Франции… – Затем он слабо рассмеялся и запел: – Он посватался к лягушке…

– Лягушка – это маленькое земноводное, мой дорогой. А я человек, как и вы.

– Как я? – Доннингтон взглянул ему в лицо и подмигнул.

Мужчина заговорщически склонился над ним.

– Давайте уединимся. Сегодня чудесная ночь. Не выйти ли нам на улицу? Когда Риво закончит с этой маленькой индийской шлюхой, он примется за вас.

– За меня? – В глазах Доннингтона заблестели предательские слезы, но он не обращал на это внимания. – Нет, только не он! Я ему не нужен. Хотя, ей-богу, я хочу его. Я всегда хотел его. Именно поэтому все это чертовски несправедливо.

– Я его друг. Я могу привести его к вам.

Лицо мужчины казалось зловещим в мерцающем свете, в его улыбке содержался явный намек. Доннингтон усмехнулся ему в ответ. Опираясь на руку мужчины, он с трудом поднялся на ноги, а затем схватил бутылку вина и два стакана. Сунув стаканы в карман, Доннингтон позволил мужчине вывести себя из комнаты. Он размахивал бутылкой.

Они пошли по вымощенной камнем дорожке через заросший сад. Под ногами у них хрустели высохшие кустики тимьяна. Позади ухоженной лужайки шелестели сухими листьями и тайно перешептывались темные кусты. Доннингтон вместе со своим провожатым миновали статую Гермеса и принялись подниматься по длинной извилистой тропинке к пруду. Лунный свет дрожал на поверхности подернутой рябью темной воды.

– Я могу кое-что рассказать вам о нем. – В темноте очертания окружающих предметов будто расплывались. Доннингтон вытер мокрые щеки. – И о Париже. Париж – он там был с женщиной из России, с Катрин.

Доннингтон тяжело опустился на низкую каменную ограду, окружавшую пруд, и попытался наполнить вином стаканы. Вино пролилось, и красные, как кровь, струйки потекли в воду.

Незнакомец взял стакан и поднял его.

– A plaisir, monsieur. Вы хотите и в то же время ненавидите его, не так ли? Вот почему вы ничего ему не сказали. Не беспокойтесь. Лорд Риво к вам сейчас не придет. Но я здесь.

Мужчина наклонился ближе. Доннингтон расчувствовался и был немного обижен. Француз? Кто этот француз? Слезы побежали по его щекам, и стакан выпал из руки.

Раздался треск рвущегося шелка. Лорд Риво заключил Фрэнсис в объятия, и сари не выдержало. В этот момент она не ощущала ничего, кроме страха. Он был силен и опасен: яд разливался по его жилам. Она ощущала грохочущие удары его сердца, напоминавшие звук обрушивающихся на берег волн. Он перевернул ее на спину, и она оказалась распластанной под его телом.

– Девушка с цимбалами, – произнес он; его жаркое дыхание шевелило ее волосы. – Не надо. Не надо. Не сопротивляйся мне.

Его лицо было отчетливо видно в мерцающем пламени свечей. Зрачки Найджела стали огромными, как у кошки в темноте, бездонными и безжизненными. В одно мгновение он сорвал с нее чадру и бросил ее рядом с кроватью. Шабнам, муслин цвета утренней росы.

Она услышала свой тихий голос, звучавший со странным спокойствием, под которым, подобно укрощенному огню, бился страх:

– Все в порядке. Я не буду сопротивляться вам.

Доннингтон предатель. Его арестуют. Ей некуда идти. «Я куртизанка, заботящаяся только о себе и своем благополучии».

Найджел откинулся назад и сорвал с себя то, что осталось от его рубашки. Белая ткань упала на пол поверх чадры. Он был обнажен до пояса: руки со вздувшимися венами, широкая грудь. Царапина, оставленная Фрэнсис, пульсировала в такт с ударами его сердца.

Он взял ее руку и прижал к царапине.

– Меня сжигает пламя, девушка с цимбалами. Вот здесь.

Гладкая кожа под ее пальцами дышала жаром. Фрэнсис почувствовала, как ее решимость отступает перед волной паники, так же как прогибается тонкий барьер под напором бушующей толпы. Ее участившийся пульс смешивался с бешеными ударами его сердца. В воздухе мелькнул грифон: Найджел поднес к губам ее руку и поцеловал. Фрэнсис лежала неподвижно. Его губы были горячими и нежными, языком он лизнул ее ладонь. Она почувствовала, как теряет над собой контроль, и слезы выступили у нее на глазах. Это нечестно. Нечестно!

Схватив пальцами сари Фрэнсис, Найджел принялся раздирать его. Прохладный воздух коснулся ее кожи. Маркиз обнажил шею девушки. Затем ключицы. Потом ложбинку между грудей. Его пальцы скользили по ее бархатной коже, спускаясь все ниже. Ее ребра. Талия. Углубление вокруг пупка. Его жгучие прикосновения. Звук рвущегося шелка…

И вдруг он остановился. Лежа под ним в разорванной одежде, Фрэнсис чувствовала, что сердце ее бьется так же сильно, как и его.

– Твои волосы. Я хочу… позволь мне…

Он умолк. Огромные черные зрачки пожирали ее. Он провел ладонями по ее косе и попытался распустить ее. Его пальцы запутались в ленте, и он, дрожа всем телом, разразился проклятиями.

Фрэнсис быстро и ловко расплела косу. «Я не должна бояться. Он не может сделать со мной ничего такого, чего следовало бы бояться». Найджел взял ленту из ее рук и наблюдал, как она струится на пол. Затем его длинные пальцы скользнули к рукам девушки, как будто он хотел поднять ее. Фрэнсис села, открывая себя его взору. Ее волосы распустились, остатки сари сползли с плеч. Короткая блузка, которую она надевала вниз, распалась на две половины, обнажив ее груди, прикрытые теперь только покрывалом волос.

– О, – выдохнул он и протянул руки к ее волосам. Пропуская шелковистые пряди между пальцами, он наслаждался их прохладой и ароматом. Рука Найджела коснулась ее соска, и Фрэнсис сглотнула, потрясенная пронзившими ее тело ощущениями.

Неуверенным движением, словно слепой, он взял ее за плечи и прижал к себе. Его горячие пальцы пробежали по ее спине и остановились на талии, срывая остатки одежды. Фрэнсис была попавшей в ловушку пленницей, ее кожа горела от прикосновений его тела, соски болели. Губы Найджела прижались к ее губам. Его поцелуй был требовательным и ищущим. Сильная мужская ладонь обхватила ее грудь и принялась ласкать ее.

Его губы спускались ниже, вдоль нежного изгиба шеи, к маленькой ямке между ключицами. Они ласкали, покусывали, сосали. Фрэнсис судорожно вздохнула. Ей не хватало воздуха.

«Даже одна ночь с Найджелом будет бесценным подарком для женщины нашей профессии».

Она безумно хотела ответить на его страсть. И знала как. Ее учили. Найджел был всего лишь мужчиной, с обычными для мужчины желаниями. Он получит свой выигрыш, но украшенный и облагороженный древней мудростью Востока, где нет ничего постыдного и запретного. Он получит наслаждение, и она сумеет довести его до экстаза. Повинуясь собственному желанию, Фрэнсис прижалась к нему и провела ногтями по его спине, по талии, а затем взялась за пояс его брюк.

 

Глава 6

Найджел отпрянул.

Сидящая перед ним обнаженная Фрэнсис почувствовала себя покинутой. Он отвернулся и закрыл лицо руками.

Фрэнсис нерешительно протянула руку и коснулась его плеча.

– В чем дело?

На нее глянуло опустошенное лицо с затравленными глазами.

– О Боже! Я сошел с ума.

Его возбужденная плоть по-прежнему рвалась наружу из тесных брюк, но он непослушными пальцами пытался обрывками шелка прикрыть тело девушки. Ее одежде уже нельзя было ничем помочь. Неимоверным усилием воли он поднял с пола свою разорванную рубашку и накинул ее на плечи Фрэнсис. Затем он потянулся за ее чадрой и упал с кровати.

Фрэнсис спустила ноги на пол, но Найджел уже вскочил на ноги. Ударившись плечом, он быстрым шагом пересек комнату. Блики свечей плясали на его влажной коже. Выхватив нож, он с силой метнул его, и нож застрял, вибрируя, в стенной панели высоко над их головами. Затем одним неистовым движением он смахнул с подставки умывальный таз и кувшин. Еще одно движение – и стул на витых ножках превратился в бесформенную груду щепок и обрывков ткани. В жажде разрушения Найджел метался по комнате, ломая мебель и домашнюю утварь. Фарфор блестящими осколками отскакивал от дубовых панелей, из покрытых эмалью часов выскочила длинная тонкая пружина.

Прикрыв рубашкой грудь, Фрэнсис откинулась на подушки. Найджел продолжал бушевать. После неожиданной нежности его ярость казалась еще более разрушительной.

Наконец он остановился и уткнулся головой в занавески, спрятав в их складках лицо. Наступила тишина, нарушаемая лишь вырывавшимся из его горла хриплым дыханием. Плечи его тряслись, как будто неимоверным усилием воли он сдерживал собственные руки. Он поднял голову.

– На самом деле их здесь нет, правда?

Фрэнсис закрыла глаза, стараясь сохранить спокойствие. Она замедлила дыхание, ускользая туда, где, казалось, могла чувствовать себя в безопасности. Его слова вернули ее к реальности, заставив заговорить.

– Что? Кого здесь нет?

Найджел повернулся к ней, вцепившись обеими руками в тяжелый бархат штор.

– Французов.

– У вас галлюцинации. Они не могут причинить вам вреда. Не бойтесь. – Неизвестно, кого она пыталась уговорить: его или себя.

– Я боюсь не французов. – По его лицу пробежала судорога, и он откинул голову назад, обнажив горло. – Я не хочу…

Фрэнсис не ответила, стараясь понять, что он имеет в виду. Сердце ее бешено колотилось.

Он посмотрел ей прямо в глаза. Спутанные волосы спадали ему на лоб, в глазах светилась мука. Его голос сильно дрожал.

– …того, что произошло… почти произошло. Я не хочу этого.

Фрэнсис сложила руки.

– Именно для этого меня учили.

Он ударил кулаком в стену.

– Я не хочу этого.

Она наклонилась вперед, придерживая обеими руками его разорванную рубашку, и отвернулась. Волосы упали ей на лицо, глаза наполнились жгучими слезами.

– Вы пришли в Фарнхерст, чтобы завладеть мной. Я думала, что должна стать вашей любовницей. Я согласилась на это.

Его пальцы отчаянно стискивали занавески.

– Мне не нужна любовница. Как вы этого не можете понять? Боже, помоги мне! Я хочу вас, но я не…

Она заставила себя посмотреть ему в глаза.

– Я куртизанка, лорд Риво.

– Ради всего святого! – Он схватил занавеси обеими руками и, яростным движением сорвав их, бросил на пол. – Думаете, я этого не знаю? Думаете, не жажду насладиться вашим искусством? Что я презираю его? Мне не нужна любовница, никакая любовница! – Он обвел рукой комнату, и его лицо приняло решительное выражение. – Мне ничего этого не нужно. Боже милосердный! Боже, помоги мне.

Он опустился на пол, обхватив руками голову.

Фрэнсис увидела, что тело его дрожит. Яд вновь терзал его, как огонь сухую траву. Она знала, что ему больно. Однако Найджел сидел неподвижно. Он скорчился на груде занавесок; белые брюки контрастировали с алым бархатом, и в мерцающем свете его смуглое лицо с резкими чертами отливало бронзой. У поясницы белая ткань обтягивала ягодицы и спускалась на мощные бедра – пародия на элегантность. Он был похож на охотящегося в джунглях леопарда, дрожащего и возбужденного от голода.

– Вы должны связать меня, – наконец прошептал он. – Я больше не в силах справиться с собой.

– Связать вас? – изумленно воскликнула Фрэнсис.

Она увидела, как он сглотнул: кадык на сильной шее дернулся вверх-вниз.

– Хотите, чтобы я попросил? – Он стал на колени, сжимая обеими руками толстый шнур от занавесок. – Умоляю вас.

– Что вы хотите?

– Я больше не могу бороться с ней. Atropo belladonna, любовницей, которой я не могу отказать. Что еще? Чем еще они меня напоили? – Его темные глаза сверлили ее. – Умоляю тебя, девушка с цимбалами, свяжи меня.

Фрэнсис покачала головой.

Он вскочил на ноги. От его грации не осталось и следа, сила и самообладание истощились под действием смертельного яда.

– Вы сделали это в библиотеке. Почему же вы не хотите сделать это теперь? Я схожу с ума. Это накатывает вновь и вновь, каждый раз все сильнее. Одному Богу известно, что я могу еще натворить! Привяжите меня к кровати и уходите! – Он медленно и осторожно подошел к ней, одной рукой сжимая шнур, а другой нащупывая кровать. Его пальцы коснулись руки девушки, и он опустился перед ней на колени. – Я умоляю вас.

Она уже не сдерживала слез. Все равно он не мог видеть их.

– Вам не нужно умолять. Ложитесь.

Фрэнсис взяла шнур из его рук и помогла ему лечь на кровать. Его мышцы конвульсивно дернулись. Второй раз за этот день она связывала его руки. Теперь она привязала их к спинке кровати, а затем проделала то же самое с ногами. Он оказался распластанным на кровати.

– Я не покину вас, – проговорила Фрэнсис. – Какую бы боль вы ни испытывали, все это проходит. Вы будете жить.

Его тело изогнулось дугой. Стиснув зубы, он попытался разорвать путы.

– Проклятие! Я хочу… – Он снова умолк.

– Не нужно ничего хотеть. Просто позвольте себе жить. – Фрэнсис тоже дрожала – от страха, который была больше не в силах скрывать. Призвав на помощь все свое умение, она заставила свой голос звучать ровно и спокойно. – Есть одна индийская сказка. Однажды ее изложение заняло двадцать четыре тысячи строф. Теперь, говорят, количество строф достигло ста тысяч, и их уже невозможно сосчитать. Там есть такие строки: «Человек, отказывающийся от своих желаний, испытывает мучения. Достигший просветления загоняет чувства внутрь. Желание не может войти в него. – Глаза Найджела не отрывались от ее лица, хотя она понимала, что он ничего не видит. – Ничего не нужно желать. Не нужно бояться. Все происходящее нереально».

Он закрыл глаза.

– В Англии есть другая сказка. – Каждое слово давалось ему с трудом, но он произносил их медленно и отчетливо. Фрэнсис не могла себе представить, каких усилий ему стоило говорить связно. – Однажды у фонтана мужчина повстречал девушку. Она уехала, уводя его коня и собаку. Он был рыцарем. Он не хотел отвергать страсть.

Фрэнсис положила руку ему на грудь, накрыв царапину, которую сама оставила на его коже.

– Как ее звали?

– Катрин.

– И она по-прежнему владеет его конем и его собакой?

Он отвернулся.

– Ее нет в живых. А теперь, ради Бога, уходите.

Фрэнсис не ушла. Пока он метался на кровати, пытаясь сбросить путы, она обошла разгромленную комнату. Он несколько раз дергался и что-то кричал на каком-то незнакомом языке, которого она не понимала. На дне разбитого кувшина осталось немного воды. Когда он успокаивался, она протирала влажной губкой его лицо, шею и грудь, вливала несколько капель в его полураскрытые губы, прекрасно понимая, что он не осознает ее присутствия.

Наконец Найджел затих.

Фрэнсис подошла к кровати и взглянула на него. Он был смертельно бледен, но дыхание его оставалось ровным, а кожа на ощупь была прохладной. Похоже, он заснул в изнеможении. Но это не была кома. Найджел Арундэм будет жить. Фрэнсис подошла к окну, всматриваясь в безмолвную ночь. Глубокая тишина, какая бывает перед самым рассветом. Звуки музыки и шум пирушки затихли несколько часов назад. Неужели только она одна не спит? Кто еще знает, что, пока гости развлекались, а затем устраивались на ночлег, маркиз Риво лежал здесь, борясь за свою жизнь и свой разум.

Фрэнсис прижалась головой к оконной раме. О Боже, наконец-то этот ужасный день закончился. Она опять одна, как на постоялом дворе в Дувре. Но может быть, Доннингтон, несмотря на обвинение в измене, найдет способ обеспечить ее будущее? Или его признают невиновным, и он подыщет ей надежного престарелого покровителя, о котором она мечтала. Надежда была слабой, но это единственное, что у нее осталось.

Риво пошевелился и застонал. Фрэнсис взяла мокрую тряпицу и вытерла ему лоб, кляня его про себя. Что за отвратительная и несправедливая сделка! Он разгромил не только комнату. Он разрушил ее жизнь здесь, в Фарнхерсте, и мечту о спокойном будущем. Этот человек, переполненный страстями, не хотел ее! Она осталась ни с чем, а он выживет и, вне всякого сомнения, отпразднует победу.

Фрэнсис выронила лоскут – кусок ее разорванного сари – и свернулась калачиком на огромной кровати у него под боком. Ее охватило отчаяние, порой переходившее в ярость. Она понимала, что тоже попала между жерновами страсти – что может быть опаснее? В конце концов Фрэнсис заснула.

Что-то монотонно звенело. По иссиня-черному грозовому небу в сторону далеких Гималаев плыли журавли. Их белые крылья были ослепительны. Фрэнсис несколько раз моргнула. Ощущение реальности тут же вернулось к ней. Фарнхерст. Маркиз. Яд. Она открыла глаза. Сквозь окно, с которого Риво сорвал занавески, в комнату лился солнечный свет. Наступило утро.

Звон сменился громким стуком. В дверь колотили чем-то тяжелым.

– Ради всего святого, – с иронией произнес знакомый голос. – Я уже иду.

К двери направлялся Риво. Фрэнсис села на кровати, и он, повернувшись, улыбнулся ей:

– Ваши узлы были превосходны, мисс Вудард. Только мои трюки оказались еще лучше. Шнур от занавесок прекрасно подходит для пут, но у меня есть некоторый опыт побегов.

Он был бледен и изможден, но она поняла, что не ошиблась. Риво выглядел нормальным и непобежденным.

Дверь ходила ходуном. Риво повернул ключ в замке и открыл ее.

Услышав грохот, он сначала подумал, что это выстрелы пушки. Он находился в русском амбаре привязанным к кольцам, на которые подвешиваются говяжьи туши при разделе. Вдалеке стреляли французские пушки. На нем была казачья форма. Длинные волосы спускались из-под меховой шапки до самых плеч, лицо обрамляла грязная и нечесаная борода. Они не должны узнать, что он английский офицер, но – Боже милосердный! – как эти французы ненавидят казаков! Интересно, они причиняют боль для того, чтобы получить от него информацию, или просто ради развлечения? Сверкнул нож. Он открыл глаза…

Спальня и яркий солнечный свет. На мгновение он удивился своей способности видеть. Это Англия, Фарнхерст. Его руки связаны не веревкой французов, а шелковым шнуром. Он обнажен до пояса и распластан на кровати, как морская звезда. Шнур был слишком скользким и жестким, чтобы его можно было завязать в тугие узлы. Не прошло и нескольких секунд, как Найджел освободил сначала левую руку, затем правую и соскользнул с кровати.

Мисс Фрэнсис Вудард спала, свернувшись клубком. Ее волосы лежали на подушке золотистым сугробом. Сквозь его разорванную рубашку просвечивало ее обнаженное тело. При виде девушки он почувствовал, как его сердце защемило от нежности. Однако тут же возникли тревога и мрачные предчувствия. Что, черт побери, произошло между ними? Найджел укрыл ее простыней.

Глухие удары сменились треском: дверь ломали или рубили. Фрэнсис проснулась, и он попытался приободрить ее. Затем пересек комнату, повернул ключ в замке и широко распахнул дверь.

– Боже милосердный, – сказал он, – это архангел Гавриил намерен потревожить мой утренний сон. Я действительно не хочу тебя видеть, Лэнс.

Из-за лезвия огромного топора на Найджела робко смотрел лакей. Затем он опустил топор и отступил назад. Ланселот Спенсер, сложив руки на груди, прислонился к стене коридора. Найджел взмахом руки отпустил лакея. Тот склонил голову и исчез.

Лэнс сделал шаг по направлению к двери.

– Случилось кое-что очень важное… Боже мой! Что здесь, черт возьми, произошло?

– Понятия не имею. – Найджел демонстративно зевнул, прикрыв рот рукой. – Это похоже на спальню. Кажется, я здесь спал.

Взгляд голубых глаз Лэнса скользнул по комнате, отмечая сломанную мебель, разбитую посуду, сорванные занавески и пролитую воду. Наконец, как бы с усилием, он взглянул на кровать. Лицо Лэнса – от безукоризненного воротничка до корней белокурых волос – залилось краской. Фрэнсис сидела и смотрела на мужчин. Ее плечи были обернуты простыней, под глазами залегли круги, волосы растрепались. Рядом были разбросаны обрывки голубого шелка, а к каждому из четырех столбиков кровати были привязаны веревки, концы которых лежали на измятых простынях. Картина была довольно странной.

– Я слышал об этом. – Румянец сошел со щек Лэнса, и его кожа засияла обычной белизной. – О вечеринке, о том, как ты выбрал женщину. Я знал, что ты склонен к легкомысленным развлечениям, но мне и в голову не приходило, что ты погрузишься… – Он страдальчески сдвинул брови. – Боже мой, как ты мог?

– Вынужден согласиться, что тут некоторый беспорядок. Должно быть, я был очень пьян.

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду! – Лэнс пристально посмотрел на Фрэнсис, и голос его задрожал. – Я могу для вас что-нибудь сделать, мадам?

– Нет, – равнодушно ответила Фрэнсис.

Найджел выбросил вперед руку, остановив Лэнса, и подавил вспышку гнева. Какого черта он не может точно вспомнить, что произошло?

– Не будешь ли ты так любезен воздержаться от каких-либо выводов? Разве то, что я делал с женщиной в спальне, не мое личное дело? А теперь ответь: какого дьявола вы ломали мою дверь?

Лэнс повернулся к нему, ноздри его трепетали от отвращения.

– Здесь произошел несчастный случай. Я решил приехать сюда из города, и сразу же по прибытии мне сообщили об этом. Поскольку в Фарнхерсте распоряжаешься ты, мне показалось, что необходимо разбудить тебя.

– Это так важно, что стоило топором ломать замок моей спальни?

Найджел опустил руку, оставив Лэнса нерешительно топтаться посреди разгромленной комнаты, подошел к двери, замаскированной под стенную панель, и толчком распахнул ее. За ней находилась гардеробная. Его одежда висела на вешалках, бритва и расчески были аккуратно разложены на умывальнике. Тут же на полу стояла его дорожная сумка с тисненным на коже гербом. На мгновение он растерялся от обыденности этой картины. Как будто буря смела с лица земли деревню, оставив целой и невредимой одинокую детскую игрушку. Найджел плеснул холодной водой себе в лицо, надел через голову чистую рубашку, сунул ноги в сапоги. Затем снял висевший за дверью длинный халат и отнес его Фрэнсис.

Она озадаченно взглянула ему в лицо и взяла халат.

– Благодарю вас, милорд.

Что бы там ни случилось, как ей удается сохранять такой спокойный вид?

– Что за новости? – довольно резко спросил он Лэнса.

– Не знаю, хотел ли ты именно этого… было ли это частью твоего дьявольского плана… но хозяин Фарнхерста утонул в пруду этой ночью. Я думаю, ты должен был это узнать: лорд Доннингтон мертв.

Найджел быстро повернулся к Фрэнсис. Она смотрела на него, как олень, внезапно выскочивший на человека с копьем: охваченный мыслями о бегстве и в то же время загипнотизированный надвигающейся неотвратимой смертью. Ее голубые глаза потемнели, приобретя кобальтовый оттенок.

– Я глубоко сожалею, мисс Вудард. – Только произнеся эти слова, Найджел почувствовал, как глубоко потрясен сам. Неужели он довел человека до самоубийства? Господи прости! – Могу ли я…

Она покачала головой, и золотистые волосы упали ей на плечи.

– Нет!

Найджелу очень хотелось утешить ее. Но бессмысленность этого была очевидной. Наверное, Найджел чувствовал, что лишен права предлагать ей помощь. Вот перед ним кровать, скомканные простыни, шнур от занавесок. От сари девушки остались одни лоскуты, короткая блузка разорвана пополам. Она необыкновенно красива, но он, к своему огорчению, не ощущал никакого желания. В какие игры он играл здесь минувшей ночью? Неужели довел человека до самоубийства, изнасиловав его любовницу?

Лэнс в нетерпении двинулся к выходу.

Никогда в жизни Найджел еще не ощущал себя таким беспомощным.

– Мне очень жаль, мисс Вудард, но я должен пойти и взглянуть на все это. С вами все в порядке?

Она кивнула.

– Тело не трогали, – натянутым тоном сообщил Лэнс, выходя за дверь.

– Очень хорошо. Я иду, – повернулся к нему Найджел.

Вслед за Лэнсом он прошел через весь дом. Везде можно было обнаружить свидетельства ночного разгула: пролитое вино, перевернутую мебель и все еще спящих упившихся гостей. Утренний воздух, подобно струям воды, омывал лицо Найджела. На земле еще лежала густая роса. Тропинка в саду была темной от влаги, а лаванда и розмарин продолжали сверкать нетронутыми бриллиантовыми капельками.

Такая же темная и мокрая тропинка пересекала лужайку. Пока Найджел шел к статуе Гермеса, его сапоги стали влажными. Каменные сандалии с крылышками на ногах статуи парили в воздухе, готовые сорваться с места, волосы бога были откинуты назад воображаемым ветром. Под спутанными прядями лицо статуи было суровым и непреклонным, устремленным в небеса.

Найджел взглянул на Лэнса, смахнувшего влажную паутину, протянувшуюся от Гермеса к кустам. Его элегантная спина была напряжена.

– Если бы я думал о тебе то, что ты думаешь сейчас обо мне, – тихо произнес Найджел, – то вызвал бы тебя на дуэль.

Лэнс остановился и повернулся к нему, широко открыв глаза.

– Что?

– Ты думаешь, что я изнасиловал ее, правда?

– А что еще я могу думать? Комната перевернута вверх дном. Боже мой, наверное, она сопротивлялась изо всех сил? – Его лицо исказила гримаса. – Тем не менее ты принудил ее!

– И ты больше ничего не скажешь?

– Полагаю, у тебя были для этого веские причины. Это не мое дело, не правда ли? Ты достаточно ясно выразился.

– Господи, – в голосе Найджела клокотал гнев, – если бы ты изнасиловал женщину, то это было бы, черт побери, и мое дело. Я вызвал бы тебя на дуэль и сделал бы все возможное, чтобы отомстить за нее. Даже если бы для этого пришлось драться со старым товарищем.

Лэнс прислонился к покрытому лишайником постаменту.

– Тебе легко говорить! Никто не посмеет бросить тебе вызов. Это равносильно смертному приговору. Тем не менее, если ты настаиваешь, я буду драться с тобой.

– Лэнс, твоя вера в мои силы потрясает до глубины души, а твоя моральная чистота сияет, как доспехи бога. Но мне хотелось бы, чтобы ты столь же доверял и моей репутации. Мне всегда было приятно думать, что я не способен на изнасилование. И я рассчитывал на твою поддержку!

Лэнс глядел на отражение Найджела в крышке серебряной табакерки.

– Но ты привязал ее к кровати.

– Как бы то ни было, я проснулся в брюках, и именно я был привязан. Это звучит немного странно, но так оно и было на самом деле.

– Ты был связан? – Лэнс умолк, и его прекрасное, как у ангела, лицо смертельно побледнело. – Я знаю, что у тебя дурная репутация, но… ради всего святого, Найджел!

Найджел рассмеялся. Ему совсем не было весело, но абсурдность ситуации его забавляла.

– Если хочешь, можешь дать волю своему похотливому воображению. В конце концов, именно этим я и сам занимаюсь.

– Не надо, Найджел. – Солнечные лучи вдруг пробились сквозь кроны деревьев и позолотили волосы Лэнса. – Ради Бога, ты ведь способен на многое! Какого черта растрачиваешь свои способности на подобные безумства?

Найджел взглянул на статую. Какие тайны подсмотрел Гермес ночью в саду? Видел ли вестник богов, как Доннингтон одиноко брел в темноте по этой тропинке или кто-то составил лорду компанию?

– Я могу быть обязан тебе жизнью, но будь я проклят, если услышу от тебя еще хоть слово сострадания.

– Сострадания? – Лэнс выглядел по-настоящему удивленным.

– Какого черта я должен терпеть твою заботу о моей нравственности? Я же воздерживаюсь от обсуждения твоей.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Тогда давай обратимся к одному маленькому примеру дурных манер и покончим с этим. Твоя забота о мисс Вудард и осуждение тех мучений, которым, по-твоему, я подверг ее прошлой ночью, достойны восхищения. Но ты не испытываешь угрызений совести оттого, что без всякого предупреждения объявил ей о смерти ее любовника. Чем, черт побери, ты это оправдаешь? В этом не было никакой необходимости. Ты мог найти миллион предлогов, чтобы сначала увести меня.

– К сожалению, – вспыхнул Лэнс, – я виноват лишь в том, что думал только о тебе.

– С такой превосходной логикой мы всегда найдем себе оправдание. Похоже, у меня была чрезвычайно тяжелая ночь, Лэнс. Может, мы согласимся оставить этот предмет? У нас есть чем заняться. Где же Доннингтон, черт побери?

Тело плавало в пруду лицом вниз. Его охраняли люди Джорджа.

– Доброе утро, сэр, – поздоровался один из них, снимая шляпу. – Думаю, его светлость немного перебрал. Садовник обнаружил его полчаса назад. Здесь ничего не трогали.

В воде плавала винная бутылка, похожая на странную стеклянную рыбу. Оставшийся внутри воздух поддерживал ее в полузатопленном состоянии. У подножия невысокой каменной стены, окружавшей пруд, лежали осколки бокала, как будто его уронили здесь на землю. Тело Доннингтона лениво покачивалось, рыжеватые волосы намокли, приобрели оттенок красного дерева и прилипли к голове.

Найджел несколько секунд стоял неподвижно, молча рассматривая своего мертвого врага. Теперь Доннингтон не мог ответить ни на какие вопросы, не мог молить о пощаде. Ничего смертельного, просто экстравагантно, зло и довольно оскорбительно. Найджел понимал, что все его действия оправданны, но все равно их результатом была смерть. Он испытывал глубочайшее сожаление по многим причинам. Сделав знак охранявшим тело мужчинам, он приказал:

– Вытащите его. Пусть лучше полежит на траве.

Когда они вошли в пруд, Найджел наклонился и подобрал осколки стекла. Они прекрасно подходили друг к другу. Бокал был всего один.

– Значит, с ним никого не было, – заключил наблюдавший за его действиями Лэнс. – Ты предвидел, что он так поступит?

– Нет, не предвидел. Когда мы расстались, он веселился. Он был центром всеобщего внимания, и это начинало ему льстить. Естественно, он много пил.

Охранники вытащили труп на берег и положили на заросшую травой лужайку. Один из лакеев перевернул тело, безучастное лицо покойника теперь было обращено к небу. Найджел нагнулся и закрыл ему глаза. Вероятно, Доннингтон был мертв уже несколько часов.

«А в это время я громил его дом и был с его любовницей!»

Найджел не мог позволить себе роскоши поддаться чувствам. Он сосредоточился на стоящей перед ним задаче. Он научился этому за столько лет борьбы против Наполеона. Может быть, Доннингтон обнаружил пропажу бумаг и в отчаянии покончил с собой? Это крайняя мера, и, значит, Найджел не только серьезно ошибся в оценке характера Доннингтона, но также не оправдал доверия своих друзей. Неприятная мысль. Тем не менее компетентность – это все, что у него оставалось. Он проверил карманы Доннингтона в поисках спрятанной записки, а потом провел пальцем по намокшим складкам его галстука.

Его галстук!

Память, подобно разряду молнии, внезапно вернулась к нему. Найджел потребовал галстук Доннингтона, обнаружив, что его отравили. Это было в тот момент, когда он решил любой ценой увести Фрэнсис Вудард от пьяной толпы. Так какого черта на шее Доннингтона галстук? Найджел развязал узел и позволил полоске шелка упасть на землю. Он едва сдерживал нахлынувшую волну гнева.

– Что ты делаешь? – спросил Лэнс.

– Тебе не кажется, что с нашей стороны жестоко не давать ему свободно дышать? – язвительно ответил Найджел. – Отнесите его в дом. Только тихо. Мы с вами являемся свидетелями трагедии.

Позади него раздался негромкий шорох. Найджел поднял голову.

Фрэнсис. Она стояла и молча смотрела. На ней были длинная и широкая хлопковая накидка и просторные шаровары. Волосы заплетены в косу. Легкая чадра стягивала их на голове. Найджел почувствовал, как у него перехватило дыхание при воспоминании об этих распущенных волосах. Гнев его прошел, внутри осталась пустота. Фрэнсис была бледна, но владела собой. Рядом с ней стояла закутанная в длинный плащ Бетти.

– Она бы все равно пришла, – словно оправдываясь, сказала Бетти Найджелу; на ее лице отразилась тревога. – Я прошу прощения.

– Все в порядке, – ответила Фрэнсис. – Я уже видела подобное. Не нужно пытаться защитить меня.

Она приблизилась к телу, и Найджел из уважения к ней отошел в сторону. Она взглянула на Доннингтона. Найджел не мог ни защитить ее, ни смягчить этот ужасный момент. Он прекрасно понимал, что ей нужно видеть все самой. Мисс Фрэнсис Вудард выглядела потрясенной и растерянной. Он хотел коснуться ее, выразить свое соболезнование и участие, но ему нечего было сказать.

– Мадам… – Лэнс шагнул вперед, как будто боялся, что она лишится чувств.

Фрэнсис повернулась к нему.

– Вы очень добры, сэр, но я не боюсь мертвых.

Пока лакеи поднимали тело Доннингтона, Найджел официально представил Фрэнсис и Ланселота друг другу, что прозвучало пародией на хорошие манеры. Женщину, с которой он провел ночь, и своего старого товарища. Найджел удивлялся своей способности двигаться, поскольку силы покидали его с такой же быстротой, с какой испаряется роса под солнечными лучами. Фрэнсис поклонилась Лэнсу и, не глядя на Найджела, отошла в сторону.

– Дорогой мой, ты выглядишь едва ли более живым, чем Доннингтон. – Бетти подошла к нему и взяла под руку. – Что с тобой случилось этой ночью? Ты ведь не был пьян, правда?

– Нет. – Найджел присел на низкую каменную стену. Боже милосердный, было бы унизительно хлопнуться в обморок! – Почему бы тебе не присесть, Бетти? – Он показал на стоявшую напротив закругленную каменную скамейку. – Я не был пьян.

– Тогда в чем дело? – резко спросил Лэнс.

Найджел посмотрел прямо в его голубые глаза.

– Меня отравили.

Бетти бессильно опустилась на скамью.

– Отравили! Значит, Доннингтон догадался, зачем ты здесь?

– Ради всего святого! – Лэнс пригладил ладонями свои белокурые волосы. – Найджел, если это часть какого-то плана, связанного с нашей работой, то какого черта ты не сказал мне?

– Потому что если бы моя личная уверенность и мои подозрения оказались беспочвенными, то я оклеветал бы человека, виновного лишь в обычной некомпетентности. Но выяснилось, что я не ошибся. Доннингтон был предателем.

– Мы много лет сражались вместе, – с обидой в голосе сказал Лэнс, отходя в сторону. – И я думал, что заслужил твое доверие.

Найджел смотрел на Фрэнсис. Она подобрала что-то у основания ограды и теперь смотрела не отрываясь на холодную воду пруда. Она не пошевелилась, пока он рассказывал Лэнсу и Бетти о том, что ему удалось обнаружить. Прошлым летом в Париже во время мирных переговоров Доннингтон, бывший главой делегации, предал интересы Британии. Теперь, когда Наполеон вернулся во французскую столицу и вновь собирал армию, Доннингтон продолжил свое грязное дело. Он посылал врагу информацию из Лондона.

– Тут дело не в доверии, Лэнс, – закончил он. – Бумаги, доказывающие его нечестную игру, всплыли совсем недавно. И я, несмотря на свои мрачные подозрения, должен был иметь больше доказательств, прежде чем говорить тебе или кому-либо еще. Этой ночью я нашел их. Из-за того, что он делал, гибли наши люди, и небольшая обида ничто в сравнении с этим.

Мрачный взгляд Бетти был сосредоточен и обращен внутрь себя.

– Боже милосердный! Доннингтон отравил тебя, чтобы отомстить, а потом покончил с собой?

– Эта сцена должна была заставить нас думать именно так.

Лэнс показал на осколки бокала, которые Найджел разложил на каменной ограде: ножка, основание и чаша.

– Он пил один. Возможно, это несчастный случай.

Найджел уперся локтями в колени и уронил голову на руки. Приступ тошноты снова настиг его. Неужели возвращаются мучения этой ужасной ночи? Это было бы слишком глупо!

– Это не был несчастный случай. Он утонул в новом галстуке. Полагаю, во французском.

– В новом галстуке? – нахмурился Лэнс. – А какое это имеет значение?

Боль фейерверком взорвалась в голове Найджела, и осознание абсурдности всего происходящего мутило его разум.

– Потому что ночью я забрал его собственный.

У Лэнса был обеспокоенный вид.

– Я слышал об этом. Должен принести тебе свои извинения. Теперь я понимаю, что тебе нужен был повод для появления здесь. Я рад, что меня ввела в заблуждение эта оргия…

– О нет, ты нисколько не заблуждался, – ухмыльнулся Найджел. – Это была самая настоящая оргия, правда, Бетти?

Лэнс покраснел.

Бетти откинула свою хорошенькую головку и громко рассмеялась:

– Тебе давно уже следовало бы понять, Лэнс: любая попытка соорудить нимб вокруг беспутной головы Найджела делает его еще более несносным!

Найджел встал. У него было такое чувство, словно кровь вытекла из его жил и вылилась в пруд. В голове не утихала пульсирующая боль. Вряд ли кому-нибудь удавалось отведать белладонны, не испытывая на следующий день никаких неприятных последствий.

– Возвращайся в дом, Ланселот, будь другом. Мне нужен кто-нибудь компетентный, чтобы руководить повторным обыском – на случай, если что-нибудь было упущено прошлой ночью. К сожалению, у меня болит голова, как у Черного Рыцаря, которого огрел по башке твой тезка, живший во времена короля Артура, – сказал он и усмехнулся. – Разумеется, это расплата за распутство.

– Зачем тебе моя помощь? – спросил Лэнс. – Похоже, ты сам достаточно искусно все организовал.

– О нет, это еще не конец. Это только начало. Пойди и посмотри сам. – Найджел показал на мужчин, несущих тело Доннингтона в дом. – На шее лорда Доннингтона остались царапины от проволоки. Кому-то пришлось основательно повозиться, чтобы скрыть их.

Лэнс отпрянул, как от удара.

– Что?

Найджел по-прежнему смотрел на Фрэнсис. В руках она держала полевые цветы, собранные на берегу пруда. Девушка отрывала лепестки и бросала их в воду. Ярость его возвращалась, не менее сильная, чем печаль.

– Черт побери, как ты можешь быть таким безнадежным тупицей, Лэнс. Мисс Вудард все поняла, как только ты сообщил о его смерти: лорда Доннингтона убили.

 

Глава 7

Лэнс сдержанно поклонился и, не говоря ни слова, удалился.

– Послушай, мой дорогой, – нахмурилась Бетти, – ты должен быть терпимее к этому парню. В конце концов, вы прошли с ним огонь и воду. Он боготворит землю, по которой ступала твоя нога.

– Бог знает, почему так происходит, – рассеянно проговорил Найджел. – У него своеобразный характер. Этот человек – воплощенное лицемерие, и я не доверил бы ему в бою прикрывать мне спину.

– Но ты вообще доверяешь ему?

– В профессиональном отношении? Конечно. Он яростный патриот. Но будь я проклят, если хоть на йоту доверяю его мерзкой морали.

Найджел уже забыл про Лэнса и едва сознавал, что рядом сидит Бетти. Все его внимание сосредоточилось на Фрэнсис. Она стояла на берегу пруда, подставив лицо солнцу и закрыв глаза. Луч утреннего света ласкал ее опущенные веки и сверкал на маленьком «гвоздике» в носу. Она сняла изысканное золотое колечко, которое вдела ночью. Неужели с такой же легкостью она отбросила все, что было между ними? К своему стыду, он все еще чувствовал, как под его пальцами дюйм за дюймом рвется тонкое сари. Кожа девушки под одеждой была нежнее шелка.

Лепестки цветов, кружась, плыли по прозрачной воде. Казалось невероятным, что всего лишь двадцать четыре часа назад они не были знакомы. За одни сутки он успел повстречать эту женщину и крайне легкомысленно разрушить ее жизнь.

С трудом он заставил себя отвести взгляд. Человека задушили. Профессионально, жестоко, без всяких угрызений совести – когда он сидел у воды с бутылкой вина. Даже предатель имеет право на справедливый суд и шансы защитить себя.

Бетти встала, подошла к Найджелу и положила свою унизанную кольцами руку ему на локоть.

– Ты слишком суров с Лэнсом, мой дорогой. Почему? Разве тебе стала в тягость его дружба? Неужели все шпионы так честны? И ты тоже?

Найджел взял ее руку и поцеловал, стараясь не обращать внимания на пульсирующую в голове боль. Похоже, от нелепостей сегодня никуда не скрыться. Эта мысль вызвала у него улыбку.

– Я стараюсь быть честным, Бетти. Но иногда жизнь предоставляет мне отвратительный выбор. Хитрость – это основа моей профессии.

– Как и устройство оргий? – В ее голосе не было лукавства. – Найджел, убийство – это твоя забота. Если Доннингтон был предателем, то это для него лучший выход. Кстати, Фрэнсис попросилась пожить у меня. Может, это к лучшему? – Она улыбнулась. – Я надеюсь, что ты возместишь мне расходы на ее содержание, поскольку я не хочу, чтобы она зарабатывала себе на жизнь, подобно остальным девочкам.

Найджел думал, что Фрэнсис находится слишком далеко, чтобы слышать их разговор, но ее голос раздался совсем рядом. Он звучал тихо и внешне спокойно:

– Мы не об этом договаривались, Бетти. Я заработаю себе на жизнь.

То ли она незаметно подошла к ним, то ли он не расслышал ее шагов. Как, черт возьми, он мог позволить себе так расслабиться?

– Мое милое дитя, – голос Бетти звучал непринужденно, но в нем сквозило сочувствие, – этой ночью вы спасли Найджела, не так ли? Этого вполне достаточно. Если он не заплатит, то это сделаю я. Вы можете жить у меня в качестве гостьи.

Найджел был не в силах поднять глаза на Фрэнсис. Сейчас не время для сантиментов. Он знал, в чем состояли его обязанности, но ему казалось безумием настаивать на этом. Но хватит ли у него сил противостоять ежедневному искушению? А что еще ему оставалось?

– Мне бы хотелось, – медленно произнес он, – чтобы мои друзья воздержались от устройства моих дел. Твое предложение, Бетти, очень благородно, но за мисс Вудард ответственность несу я. Мне она досталась в качестве приза. Вчера она публично согласилась стать моей любовницей, и в глазах всего общества это соглашение не потеряло силу. Никто не будет подвергать его сомнению. Она будет жить в моем доме.

– Ваших дел! Мне казалось, что речь идет о моем будущем! – Фрэнсис подошла ближе, вынудив его взглянуть ей в лицо. – Минувшей ночью вы говорили, что вам не нужна любовница.

Он улыбнулся ей и постарался сохранить непринужденный тон, прекрасно понимая, сколь многое может от этого зависеть.

– Так оно и есть. Но мне кажется, я обязан предложить вам свое покровительство, разве не так? – Несмотря на боль, веселые нотки в его голосе были искренними. – Я должен поддерживать свою репутацию. Что подумают обо мне люди, если я этого не сделаю?

Затаив дыхание, он ждал ее ответа. До этого момента он не сознавал, как сильно хочет получить ее согласие. Но этого не случилось.

Холодное безразличие, подобно чадре, опустилось на ее лицо.

– Мне очень жаль, лорд Риво. Я не буду жить в вашем доме.

Найджел присел на ограду и вытянул ноги. Сапоги его пропитались влагой. Фрэнсис надела, будто специально для контраста, расшитые комнатные туфли с орнаментом из сплетенных цветов и листьев. Он с восхищением смотрел на них, и стук молоточков в его голове превратился в ревущую какофонию. Даже мысль о том, чтобы рассмеяться, была мучительной, но именно это ему хотелось сделать.

– Она решила жить у меня, Найджел. – В голосе Бетти слышалась неподдельная тревога.

Он закрыл лицо руками, вынужденный против своей воли открыть правду.

– Ни у кого из нас больше нет выбора. Ради всего святого, здесь убили человека, и я понятия не имею, кто и почему. Фрэнсис может быть важным звеном в этой загадке. В твоем милом доме, Бетти, куда открыт вход всем, она может стать легкой добычей, а на моей многострадальной совести будет лежать еще и ее смерть. Она останется со мной.

– А если я все же откажусь?

Это всего лишь головная боль, убеждал он себя. Она пройдет.

– Тогда я вынужден буду вас арестовать и заключить в тюрьму, как сообщницу Доннингтона.

– Значит, меня опять принуждают! – Она больше не в состоянии была скрывать горечь.

Головная боль была невыносимой. Он опасался, что не может управлять своим голосом: или кричит слишком громко, или его слова звучат не громче шепота по сравнению с ревущим потоком у него в голове.

– Когда опасность минует, я найду вам нового покровителя. До этого времени я не намерен спускать с вас глаз. Мне очень жаль, но я вынужден настаивать на этом. Взамен вы расскажете все, что только сможете вспомнить о Доннингтоне. Договорились?

Невыносимая боль грозила лишить его остатков самообладания. Черт бы побрал ее уверенность и спокойствие! Может ли она быть той скалой, о которую ему суждено разбиться? У Найджела не было сил поднять голову. Он знал, что если откроет глаза, то потеряет контроль над собой, и тогда его унижение будет полным. Он слышал удаляющийся стук каблучков Бетти и шорох комнатных туфель Фрэнсис по каменным плитам дорожки. Она не ответила «да». Может, она предпочтет тюремную камеру, только бы избавиться от его общества?

Закутанный в плащ мужчина наблюдал, как корабль, направляющийся в Кале, готовился взять на борт пассажиров. Он покинул Фарнхерст шесть часов назад. Его приглушенный шепот заглушался криками моряков и гомоном кружащихся над Ла-Маншем птиц.

Когда он умолк, стоявшая рядом женщина подняла на него свои темные насмешливые глаза. Она тоже быстро заговорила по-французски:

– Отличная работа. Доннингтон теперь не выдаст никаких секретов. Надеюсь, это было нетрудно?

– Так же просто, как и с бродяжкой.

– Ах да, мальчишка с кроликами? Он не в счет. Главное – Риво.

Чайки с криком кружились над волнами и ныряли в воду.

– Маркиз профессионал. Он должен был обнаружить признаки отравления.

– Как думаешь, он будет сильно страдать после этой попойки? – улыбнулась она.

– Скоро все пройдет, хотя я добавил еще кое-что в мясо. Но я не могу судить о состоянии его… души.

Капюшон плаща женщины откинулся назад, и морской ветер принялся трепать ее черные волосы.

– Его душа! Совсем скоро он сам будет желать оказаться в аду, чтобы его душу вырвали из тела и отдали дьяволу. Маркиз – человек, погрязший в грехе и одержимый демонами. Интересно, как это – ночь с белладонной?

– Действительно интересно служить человеку еще более жестокому, чем сам.

– Хотите попробовать еще раз?

– Нет, нет. Вместо этого я подсунула ему шлюху из Индии. Некоторое время она будет для него достаточно экзотической отравой. Риво считает себя человеком, который знает, как справиться с болью, но он всего лишь человек. А боль только началась.

Некоторое время они стояли и молча смотрели на стаю чаек, кружившихся над французским кораблем.

Она набросила капюшон на свои темные волосы.

– Риво забрал все бумаги Доннингтона? – спросила женщина, и ее собеседник кивнул. – Значит, декорации расставлены. Пройдет совсем немного времени, прежде чем эти бумаги приведут его в Париж, и там ловушка захлопнется.

Бетти уговорила Фрэнсис, хотя все ее существо восставало против такого решения. По крайней мере в этой тюрьме будет удобнее, чем в тюрьме его величества. Фрэнсис вышла из огромной кареты с гербом в виде грифона и позволила лакею проводить себя в дом, городской особняк лорда Риво. С собой у Фрэнсис была только небольшая шелковая сумка, в которой поместилась вся ее одежда. Легкая ткань складывалась в крошечный сверток. Это было все ее имущество. И еще ее искусство.

Риво не поехал вместе с ней в карете. Вместо этого он окружил ее молчаливыми крепкими лакеями и приказал вооруженным всадникам сопровождать экипаж. Когда они покидали Фарнхерст, Фрэнсис оглянулась. Риво стоял перед красным кирпичным фасадом дома и о чем-то беседовал с Ланселотом Спенсером. Остальные гости, включая Бетти и ее девочек, покинули поместье раньше. Отъезд был организован так же тщательно, как и ночная вакханалия.

Вслед за горничной Фрэнсис поднялась наверх, в свою новую спальню.

– Что это за комната? – удивленно спросила она.

– Так приказал его светлость, мэм. – Горничная присела. – Эта комната обычно не используется. Здесь раньше была детская.

Фрэнсис подошла к окнам и коснулась рукой решеток. Настоящая тюрьма. Железные решетки, вне всякого сомнения, послужат защитой от непрошеных гостей. Однако она будет чувствовать себя запертой, подобно соловью во дворце махараджи, где бедный пленник вынужден был петь в клетке.

– Мы сменили мебель, мэм, чтобы вам было удобно. – Горничная показала на высокую кровать, умывальник, письменный стол, стулья и книги – обстановку обычной английской комнаты для гостей. – Его светлость прислал распоряжения еще до вашего приезда. Вам нравится? Я бы принесла цветы, но он сказал, что не нужно никаких цветов. Правильно?

Девушку прямо-таки распирало от любопытства. Фрэнсис улыбнулась ей.

– Я такая же англичанка, как и вы, – сказала она, – хотя жила в Индии. С меня достаточно цветов.

И вдруг она поняла, что это правда. Она не хотела бы оказаться в благоухающей восточными ароматами комнате, стены которой задрапированы шелком или украшены яркими рисунками. Это аскетичное помещение устраивало ее больше. Неужели Риво догадался об этом? Фрэнсис тут же отбросила эту мысль. Разве мог он понять ее и зачем ему было об этом беспокоиться?

– Но вы любите живопись? – настаивала горничная.

Фрэнсис пересекла комнату, чтобы взглянуть на картину. Это был пейзаж с черным грозовым небом. Желтоватые деревья на переднем плане обрамляли уходящую вверх, в далекие горы, вересковую пустошь. По долине текла речка с белыми бурунами пены. Испуганная надвигающейся бурей, в направлении гор неслась белая лошадь, прекрасная и свободная. Ее грива и хвост развевались на ветру.

– О, мэм! Лорд Риво приказал принести ее из своей спальни. Это местность вокруг замка Риво. Если вам не нравится, мы ее заменим.

Фрэнсис смахнула с глаз слезы горечи.

– Нет, – яростно мотнула она головой. – Оставьте ее. Мне она очень нравится.

Он вернулся часов через шесть. Фрэнсис не слышала хлопанья парадной двери, но весь дом оживился: суетящиеся горничные, кланяющиеся лакеи, вновь возникшее ощущение тревоги. День близился к концу. На пол легли длинные тени от оконных решеток. Фрэнсис отложила книгу. Ей принесли вежливую записку с приглашением спуститься вниз. Отказаться было бы по меньшей мере неблагоразумно.

Она пошла вслед за лакеем. Холл освещали восковые свечи в укрепленных на стенах бронзовых канделябрах. Он был очень похож на холл того дома, где выросла Фрэнсис. Девушка немного удивилась, что Риво при своем богатстве не отдал дань современной моде.

Найджел принял ее в своем кабинете под портретом, настолько похожим на него, что Фрэнсис поначалу растерялась. Затем она пришла в ярость, сообразив, что он знал об этом и, видимо, рассчитывал на такой эффект.

– Моя мать, – сухо объяснил он. – Она умерла несколько лет назад, еще до того…

Фрэнсис села, скрестив ноги, на стоявший у стены диван и сложила руки на коленях.

– До чего?

– Не важно. Просто я иногда скучаю по ней.

Пламя свечей освещало его лицо: нос с горбинкой и изящный вырез ноздрей. На нем были свежая белая рубашка и синяя куртка. Он казался напряженным, наверное, боролся с болью, но говорил достаточно непринужденно. И все же этот человек ничего не говорил и не делал без определенного умысла. Он хочет понравиться ей? Как можно быть таким лицемерным?

– Ваша мать – красивая женщина. Что должно было меня разоружить, милорд: ее портрет или ваша утрата? Я вам сочувствую.

– Итак, меня поставили на место. Мисс Вудард, Фрэнсис, я предлагаю заключить перемирие. Я сожалею, что вынужден был заставить вас приехать сюда. На мне лежит вся вина за то, что случилось в Фарнхерсте. Тут не помогут никакие извинения. Тем не менее я должен сказать вам: мне очень жаль.

Она вздохнула:

– Ну вот, теперь мы обменялись соболезнованиями. Что дальше?

Он сел за стол и усталым жестом провел руками по волосам.

– Я знаю, что вы не хотите жить в моем доме. Я тоже не желаю вашего присутствия. Я сожалею о проклятом фарсе, в котором вы вынуждены были принимать участие прошлой ночью. Я не стану делать ваше пребывание здесь более неприятным, чем это необходимо. Однако Европа стоит на грани войны, и моя работа в этих условиях очень важна. Наши личные желания здесь абсолютно ни при чем.

– Понятно, милорд, – с подчеркнутым сарказмом ответила она. – Я уже догадалась, что с моими уж точно никто считаться не будет.

К ее удивлению, он не рассердился. Вместо этого он, казалось, даже немного повеселел.

– Поскольку мы уже достаточно близко знакомы, полагаю, вы можете называть меня Найджелом. Такое имя мне дали при рождении.

Это обезоруживало. Фрэнсис ненавидела его за это, а также себя – за то, что подчинялась ему. Она заставила свой голос звучать презрительно.

– Очень хорошо, Найджел. Тот, кто ведет допрос, может диктовать свои условия. Это будет допрос или нет?

Складки вокруг его рта стали глубже, веселость исчезла.

– Прекрасно. Не будем больше упражняться в вежливости. Когда Лэнс объявил о смерти Доннингтона, вы тут же догадались, что он убит. Откуда вы узнали?

Она заставила свои руки оставаться на месте и расслабилась.

– Почему вы так считаете?

– Потому что вашей первой реакцией был страх, а не горе. Как у зайца, над которым нависли когти орла.

Это было, конечно, правдой. Фрэнсис опустила глаза, сосредоточившись на том, чтобы ровно дышать. Когти были слишком близко, чтобы чувствовать себя уютно. В молчании потянулись долгие минуты. Наконец она взглянула на него.

Кожа вокруг его рта побелела, в уголках губ залегли морщины.

– Я не принуждаю вас, Фрэнсис, но мне нужно знать это. Доннингтон не тот человек, кто мог бы лишить себя жизни. Люди такого типа на это не способны. Он был крайне самоуверен и, несмотря ни на что, развлекался вовсю. Вы знали, что это не самоубийство. Это могло быть самоубийством, но когда Лэнс сообщил, что Доннингтон мертв, подобная мысль не пришла вам в голову. Мне кажется, я знаю почему, но я должен быть уверен.

– А если я вам не скажу?

– Тогда вас будут допрашивать другие. Возможно, это звучит как угроза, но я лишь пытаюсь быть с вами откровенным. Мое мнение имеет определенный вес, но я не руковожу правительством и не принимаю окончательных решений. – Он встал и подошел к камину. – Ваш страх не был вызван тем, что вы знали о Доннингтоне что-то особенное. Просто в гареме внезапная смерть обычно означала убийство. Я прав?

Фрэнсис закрыла глаза, и ее тщательно контролируемое размеренное дыхание мгновенно сбилось, как будто ее грудь внезапно стянули веревкой.

– Вы жестокий человек, да?

На мгновение в комнате повисла тишина, как будто Риво обдумывал ответ.

– Стараюсь им не быть, – тихо сказал он. – Поверьте, подозрение о вашей причастности к смерти Доннингтона в данных обстоятельствах было бы гораздо более жестоким. Если вы позволите, я освобожу вас по крайней мере от этих подозрений.

…Позади женской половины дворца махараджи тянулись великолепные сады. Однажды она гуляла там среди цветов, красивее которых не могло быть даже в раю. На следующее утро подул горячий ветер пустыни, погубивший цветы, и их лепестки закружились по умирающему саду, подобно белым обрывкам бумаги…

Фрэнсис попыталась ответить ему ровным и спокойным голосом, словно это было ей безразлично.

– Вы правы. Прожив столько лет в месте, где любое вторжение или побег означает неминуемую смерть, вы не подумали бы о несчастном случае. Что еще вы хотите знать?

Он должен был выглядеть победителем, разве не так? Ведь в конечном итоге он добился своего. Вместо этого, казалось, он проклинает себя. Найджел отвернулся.

– Скоро уже утро. Когда вы мне понадобитесь, я найду вас. Не стесняйтесь просить у слуг все, что вам нужно. Вы можете осмотреть весь дом. Я редко пользуюсь остальными комнатами, за исключением этой.

– Даже для сна?

Он подошел к письменному столу и стал перекладывать бумаги, как бы давая понять, что она может идти.

– Я мало сплю, и никогда – в своей спальне.

Она не могла справиться с собой. Ведь он так безжалостно обнажил ее душу!

– Да, полагаю, в Лондоне для вас раскрыты двери множества других спален. Или вы намерены ночевать в моей?

– Не пытайтесь дразнить меня, Фрэнсис… – угрожающим тоном резко оборвал он ее и тут же умолк.

Значит, ей удалось пробить его броню! Фрэнсис соскользнула с дивана и направилась через всю комнату к выходу. Его голос остановил ее.

– Вы были свидетелем моей беспомощности… Боже мой, вы видели, как у меня помутился рассудок. Разве это недостаточное унижение? Должен ли я просить вас о снисхождении?

– Меня тоже унизили, – повернулась к нему она.

Его руки замерли.

– Я знаю, что стоит между нами. Страсть – великая сила. Я не отрицаю этого. – Его невидящий взгляд уперся в стол. – Но мы оба прошли суровую школу. И хорошо умеем контролировать свои желания. Я привез вас сюда не для того, чтобы затащить в свою постель.

– Тогда что меня ждет? – помимо воли вырвалось у нее.

Его спина напряглась.

– Вы это серьезно? То, что вы сделали со мной в Фарнхерсте, вы легко проделаете с любым мужчиной. Это ваш дар и ваше проклятие, так что не стоит беспокоиться о безопасном будущем. Дайте мне немного времени, пока я не выясню, почему убили Доннингтона, и, клянусь, я найду вам герцога, который будет обращаться с вами так, как вы того заслуживаете.

Отблески пламени плясали на его изящных пальцах. Эти руки сжимали ее шелковое сари и рвали его на части, когда она лежала под ним, сотрясаемая незнакомыми ощущениями.

– А это как, Найджел?

К ее глубочайшему удивлению, он рассмеялся и повернулся к ней.

– Как с палатами из серебра.

Она не поняла, на что он намекает, и призналась ему в этом.

– Цитата из Библии. – Он подошел к дивану, на котором раньше сидела Фрэнсис. – Хотите, открою вам правду? Я сплю, когда мне это удается, на этом диване. Я не люблю спален. Спокойной ночи, Фрэнсис.

Найджел смотрел, как она уходит, хотя в глубине души отчаянно хотел предложить ей остаться. Это было бы достаточно легко, не правда ли? Он просто должен был подтвердить, что она является его любовницей. Какое дьявольское искушение – сделать это заявление правдой! Никогда в жизни он не видел, чтобы женщина двигалась с подобной грацией – как у газели. Всего лишь прошлой ночью он видел ее расширенные зрачки и распущенные волосы – она предлагала ему себя. Этой картины он не забудет до самой смерти.

Он подошел к камину и уставился на огонь. После несчастья в Фарнхерсте все, что могло произойти между ними сейчас, выглядело бы фальшью. Сообщая ей небольшую часть правды о себе, он делал это для того, чтобы ввести ее в заблуждение, обмануть ее бдительность. Ему отчаянно хотелось убежать, исчезнуть.

Найджел криво усмехнулся, осознав, что впервые за много лет борется с искушением напиться. Черта с два! Он не может позволить, чтобы присутствие мисс Фрэнсис Вудард мешало его работе. Доннингтон был всего лишь мелким шпионом. Насколько было известно Найджелу, он не участвовал в разработке планов террористических актов и государственных переворотов. Тогда какого черта Доннингтона убили? И почему в Фарнхерсте в эту самую ночь? Между его, Найджела, отравлением и смертью Доннингтона существовала некая зловещая связь.

Фрэнсис обнаружила музыкальную гостиную следующим утром. Она уже осмотрела строгую столовую, гостиные и спальни для гостей. Все они выглядели холодными и заброшенными, даже просторная спальня хозяина. Большую ее часть занимала кровать с пологом на четырех столбиках и балдахином. По углам его украшали короны, а также вышитые золотом листья земляники, перемежающиеся с серебристыми кружочками маркизета. Светлый прямоугольник на стене указывал на место, где раньше висела картина с изображенной на ней лошадью. Естественно, он не будет скучать по ней. Он никогда не спит здесь.

Музыкальная гостиная находилась в задней части дома. Высокие окна, легкие сводчатые арки в георгианском стиле – все это создавало впечатление изящества и утонченности. Помещение было заставлено музыкальными инструментами и пюпитрами для нот. На столике с гнутыми ножками лежала скрипка, как будто оставленная всего на несколько секунд. Рядом с ней Фрэнсис заметила смычок. Струны скрипки были порваны, волос смычка высох и обветшал.

Крышка клавесина была поднята, а на резной подставке над клавиатурой стояли раскрытые ноты. Фрэнсис присела на стульчик и нажала несколько клавиш. Она услышала звук шагов лишь за долю секунды до того, как раздался голос Найджела.

– Инструмент жутко расстроен, как шарманка во время ливня. Если хотите, я прикажу настроить его. Вне всякого сомнения, музыка включена в список из шестидесяти четырех искусств? Надеюсь, вы хорошо спали?

Видимо, Найджел вошел в комнату сразу же вслед за ней. Фрэнсис напряглась. Она находится в заточении. Камера, конечно, роскошная, но тюремщик внушал ей страх – все точно так же, как и в других тюрьмах, встречавшихся в ее жизни. Неужели она никогда не будет свободной? Суждено ли ей гулять где вздумается без страха, распоряжаться собственной жизнью? Она сделала два глубоких вдоха, чтобы снять напряжение.

– В моей комнатке под крышей? Вполне, – ответила она, не глядя на него. – А вы?

Его голос звучал непринужденно и немного насмешливо.

– Не уверен, заслужил ли я это, но мой сон был крепким, как у Абу-Хассана из «Тысячи и одной ночи». Полагаю, это приятное следствие моего соприкосновения со смертью. Наверное, Лазарь тоже с песней шел навстречу новой жизни. Понимаете, у меня больше не болит голова.

Она повернулась к нему. Найджел был безупречно одет, свежевыбрит и оскорбительно самоуверен. В то же время он как будто волновался, от него исходил легкий запах улицы и конского пота. Несмотря на свой, несомненно, цивилизованный вид, он больше всего напоминал ей пирата. Кто этот человек на самом деле? Почему он признается ей в своей слабости? Это казалось совершенно не соответствующим его характеру.

– У вас болела голова?

– Весь вчерашний день. В голове у меня крутилось и с грохотом подпрыгивало на булыжной мостовой огромное, обитое железом колесо кареты, которой управлял обезумевший юнец, только что проигравший в карты все свое состояние. Думаю, это была самоубийственная скачка. Несомненно, я заслужил ее своими неразумными экспериментами в приятном времяпрепровождении. Тем не менее у физической боли есть одна интересная особенность: наше тело абсолютно не помнит ее.

– Только мозг?

– Который, как обычно считают, должен быть занят другими делами.

Он подошел к скрипичному смычку, взял его в руки и провел пальцем по обветшалому конскому волосу. Фрэнсис показалось, что по его лицу пробежала тень неподдельной скорби.

Она закрыла крышкой пожелтевшие клавиши клавесина.

– Например, музыкой?

– Возможно.

– Чья это комната? Ваша мать играла на скрипке?

– Нет, на клавесине.

Тревога не давала ей сидеть на месте. Фрэнсис встала со стула и направилась в противоположный конец комнаты. В проеме между окон на стене висел какой-то инструмент, напоминавший гитару с длинным грифом и треугольным корпусом. Он был украшен затейливой, почти восточной инкрустацией. Фрэнсис коснулась струн.

– Что это?

Найджел положил смычок на место и поднял голову.

– Балалайка. Это из России. – Его длинные пальцы гладили фигурное тело скрипки. Он улыбнулся девушке. – Я жил там и привез ее с собой. Она выглядит чужой среди этих более цивилизованных инструментов.

– Вы играете на ней?

– Нет. Мне здесь принадлежит скрипка. Наполеон Бонапарт прервал мои занятия. – Его изящные пальцы вновь пробежали по корпусу и грифу скрипки, лаская отполированное дерево. – Слуги иногда бывают чрезмерно педантичны.

– Как это? – не поняла она.

– Четыре года назад я приказал убирать эту комнату, ничего в ней не трогая. Мою скрипку следовало поместить в футляр, но, похоже, она все-таки не пострадала.

– Вы не заходили сюда четыре года?

– Да. А зачем? – Он отложил скрипку и подошел к стоявшей у окна арфе. – Я был за границей: в Москве, в Париже, на переговорах в Вене. Не прошло и двух месяцев, как я вернулся в этот дом.

– А чем вы сейчас занимаетесь?

– В свободное время? – спросил он, не глядя на нее. – Каждое утро я отправляюсь навестить друзей или посещаю заведение бывшего профессионального кулачного бойца по имени Джордж. Я упражняюсь в фехтовании с рапирой и саблей, тренируюсь в стрельбе из различных пистолетов. Затем позволяю боксерам-профессионалам немного обработать себя. Мужчинам нравятся подобные забавы.

– А по вечерам?

– Еду к Бетти.

Фрэнсис чувствовала, это еще не вся правда.

– Как хорошо быть свободным, уходить и приходить, когда вздумается! – язвительно воскликнула она. – Вы позволите мне немного позавидовать вам? Разве нельзя разрешить мне выходить из дому? И не могли бы вы иногда брать меня с собой?

Он взглянул на нее, в комическом ужасе вскинув брови:

– К Бетти?

Фрэнсис боролась с желанием дать ему пощечину.

– Вне всякого сомнения, Бетти способна предложить то, что нравится мужчинам. Но почему в вашем доме больше не звучит музыка?

Он провел ладонью по изгибу арфы.

– Пока вы жили в Индии, французская армия прошла по всей Европе, разрушая и сжигая все на своем пути. Кое-где Наполеон смел прогнивший до самого основания старый порядок. В других местах он посеял семена разрушения. Результатом явились беспрецедентный хаос и страдания. Ни у кого не было времени на музыку.

– Вы были солдатом?

– В некотором роде.

– Но в прошлом году Наполеона отправили в ссылку, не правда ли? Даже в Индии мы следили за новостями.

Он присел на стульчик около арфы и провел пальцами по провисшим струнам. В ответ раздался нестройный аккорд.

– Он удалился на Эльбу в марте, сразу после того, как я уехал из Вены. Теперь Наполеон вновь вернулся в Париж и собирает армию. Война возобновится самое позднее в июле.

– И вы надеетесь остановить его?

– На этот раз мы должны победить, Фрэнсис, – серьезно ответил он. – Окончательно и бесповоротно. В противном случае Наполеон снова утопит Францию в крови. Страна не заслуживает этого.

Фрэнсис заставила свой голос звучать спокойно. Она чувствовала хрупкую искренность доверия между ними и боялась неосторожным словом разрушить ее.

– А разве Франция не враг?

Почти машинально он принялся натягивать струны арфы, внимательно прислушиваясь к издаваемым инструментом звукам и настраивая его.

– Моя мать с колыбели обучала меня французскому языку и приглашала учителей фехтования из Парижа. Враги – это неуемные амбиции. Я сражаюсь с Наполеоном, потому что его поражение – единственная надежда на установление мира в Европе. Когда-то я поддерживал его реформаторские идеи, но он возомнил себя Господом Богом и утопил свою просвещенность в крови. Только за одно это его следует остановить.

– Говорят, нужно с осторожностью выбирать себе врагов, поскольку мы сами со временем начинаем походить на них.

Сгнившая струна лопнула под его пальцами.

– Считаете меня маленьким Наполеоном?

– Я думаю, что и вам не чужды амбиции и самонадеянность. Что еще произошло в Фарнхерсте?

– Чертовские неприятности, разумеется. – Он подошел к окну; утреннее солнце блестело на его темных волосах. – Не важно, что вы думаете обо мне. Важно то, что меня перехитрили. А это означает, что ставки в игре выше, чем я предполагал, и что мне жизненно важно раскрыть личности игроков.

– Не думаю, что лорда Доннингтона забавляла эта игра.

– Можете приписать смерть Доннингтона моему тщеславию, если хотите. Но тут действовал еще кто-то более безжалостный, чем я, Фрэнсис. Я решил немного проучить Доннингтона, но не отнимал у него жизнь. Необходимо выяснить, кто это сделал. – Он повернулся и открыто взглянул на нее; солнечные лучи ярко очерчивали его четкий силуэт. – Вы поможете мне?

Таким она его не предполагала увидеть.

– Так просто? Я поражена. Мне казалось, что вы не способны на откровенность.

Он вернулся к арфе и провел рукой по струнам.

– Я всего лишь пытаюсь быть с вами честным. Хитрость или лесть тут были бы оскорбительны. Но своими последними словами я пытался пробудить в вас высшие чувства.

– Патриотизм?

Одной рукой он быстро взял несколько высоких нот.

– Можно сказать и так. Или стремление прекратить страдания тысяч простых людей в Европе. Я прошу вас отбросить неприязнь к моей персоне и рассказать мне все, что вы знаете о Доннингтоне.

Фрэнсис была ошеломлена. Это был новый поворот в игре.

– Вы ведь ведете нечестную игру, так?

– Это все детские рассуждения. Я должен знать, Фрэнсис, каждый нюанс, любую, даже самую мелкую деталь. Все, что вы сможете вспомнить.

– Я мало что могу рассказать. Мы были едва знакомы.

– Нет, думаю, вы ошибаетесь. Давайте начнем. Как вы встретились?

Вопросы следовали один за другим. Его цепкость и умение сосредоточиться поразили Фрэнсис. Ей не позволялось ничего приукрашивать, и ни одна деталь не оставалась без внимания. Не щадя ни ее, ни себя, Найджел досконально изучил последний месяц ее жизни.

– В сущности, это все, – наконец сказала она, подперев подбородок ладонью. – Он подошел ко мне на постоялом дворе. Привез меня в Фарнхерст и уехал в Лондон. Не знаю почему. Я была слишком благодарна, чтобы задумываться над этим. Он не был моим любовником. Как вы об этом догадались?

Найджел встал и потянулся.

– Я не был до конца уверен. Иногда мужчины с его наклонностями спят и с женщинами.

– Я тоже подозревала, что лорд Доннингтон предпочитал мальчиков.

– Вне всякого сомнения, он надеялся, что ваша репутация поможет скрыть это. Поэтому и рассказывал всему Лондону о своей новой экзотической любовнице. В Англии человеку с его наклонностями жить опасно.

– Опасно? Почему? Какой от этого вред?

– Это незаконно. Карается смертью. – Найджел криво усмехнулся. – Как, впрочем, и предательство. Благодарю вас за то, что вы рассказали мне. Это было очень великодушно с вашей стороны.

Она чувствовала себя обессиленной и разбитой и злилась, что он так легко добился своего.

– Нет! Великодушие здесь ни при чем. Ваше умение манипулировать людьми можно сравнить с блестящим полководческим талантом Наполеона. У меня просто не было выбора. У вас бездна талантов, не правда ли? Но вы используете все их, чтобы получить власть над другими. Я нахожу это отвратительным. Какими еще мерзкими талантами вы обладаете?

Губы его скривились.

– Я умело обращаюсь с пыточными тисками и дыбой.

– Вы не могли бы оказать любезность и открыть мне всю правду после того, как сами безжалостно вытянули ее у меня?

Он сел, положив пальцы обеих рук на струны арфы.

– Не думайте, что вам удастся пристыдить меня, Фрэнсис. Я уже давно разучился щадить чувства людей. Внизу меня ждут два чемодана бумаг, которые были посланы из парижского кабинета Доннингтона после высадки Наполеона, а также документы, найденные при обыске Фарнхерста. Большая часть их зашифрована. Моя задача – расшифровать их. Именно за этим занятием я провожу все дни, с утра до вечера. Это один из моих талантов. Как я уже говорил вам, я увлекаюсь математикой.

Тронув напоследок пальцами струны, он встал и направился к выходу.

– Нет, – остановила его Фрэнсис. – Подождите. Если уж мы договорились не щадить чувства друг друга, то теперь моя очередь. После того как вы столь бесцеремонно обошлись со мной, я не могу позволить вам так просто уйти. У меня тоже есть к вам вопрос.

Он остановился в дверях и, повернувшись, улыбнулся ей, словно был уверен в собственной неуязвимости.

– Разумеется, – ответил он. – Задайте его.

Фрэнсис хотелось причинить ему боль. Задавая этот вопрос, она прекрасно сознавала, что именно так она быстрее достигнет своей цели. Тогда почему же она тотчас пожалела о сказанном?

– Кто такая Катрин?

 

Глава 8

Лицо Найджела напряглось: тонкие ноздри затрепетали, уголок рта дернулся.

– Значит, война, – наконец произнес он. – Я без всякого желания расспрашивал вас, но мне казалось, что вы понимаете причины, по которым я был вынужден сделать это. Это расплата?

– Пленнику никогда не помешает, – сказала Фрэнсис, – знать некоторые тайны своего тюремщика. Воля ваша.

Его пальцы, сжимавшие ручку двери, побелели. Он смотрел на свою руку так, будто видел ее впервые.

– Мне казалось, что я достаточно предложил вам в обмен на полученные сведения. Но теперь вижу, что ошибался. Очень хорошо. Буду рад рассказать вам. – Он рывком распахнул дверь. – Но не здесь, не в этой комнате, где моя мать имела обыкновение играть на клавесине.

Он пошел по коридору, оставив ее одну среди инструментов, освещенных лучами солнца, проникающими в комнату сквозь сводчатые окна.

«И если моя рука оскорбит тебя, отруби ее». Найджел смотрел, как его пальцы скользят по бумаге. Движения отточенного пера так не вязались с тем, что открывали ему эти документы. Чернильные пятна не сходили с его рук. Он мрачновато рассмеялся. Будни его существования казались ему оскорбительными. Прошло три дня с тех пор, как он допрашивал Фрэнсис в музыкальной гостиной. Все это время он избегал ее и презирал себя.

Но он не мог позволить себе поблажки и поэтому сосредоточился на работе.

Доннингтон использовал не особенно сложный код, и сведения, которые он передавал, были не очень важными. Несколько записок о вооружении и запасах продовольствия – этого было вполне достаточно, чтобы английская армия потеряла какое-то количество людей. Попадались и доклады о планах союзников, относящиеся ко времени взятия Парижа прошлым летом. Ничего такого, что могло бы повлиять на ход войны или сорвать заключенное перемирие. Тогда почему Доннингтона сочли такой важной персоной, что решили убить?

Совершенно очевидно также, что Фрэнсис ничего не знает. Отчего же ему не давало покоя чувство тревоги, когда он думал о ней? Инстинкты, которые в прошлом помогли ему выжить, теперь взывали к бдительности. Было ли это просто наслоением глубоко запрятанных страхов или эта девушка действительно станет следующей мишенью неизвестного врага? Найджел этого не знал, но, если существует хоть малейшая опасность, он должен удержать ее здесь, чего бы это ему ни стоило.

«Воля ваша», – сказала она. Он заставил ее приехать сюда и принудил отвечать на его вопросы. Она не могла знать, с каким отвращением он это делал. Но она задала вопрос, и он расскажет ей то, что она хочет знать. Не сделать этого – значит признаться в своей трусости. Фрэнсис видела его лишенным рассудка и молящим о помощи. Стоит ли беспокоиться еще об одном унижении? У него не было причин не говорить ей о Катрин. И здесь, в своем кабинете, он верил, что сможет без всякого вреда для себя сделать это. Тем не менее мисс Фрэнсис Вудард сама обладала огромной властью, перед которой он чувствовал себя полностью беззащитным.

Он взглянул на часы и позвонил в колокольчик.

В дверях появился лакей с бесстрастным лицом.

– Милорд?

– Где мисс Вудард? Я пригласил ее прийти ко мне по меньшей мере час назад. Мэри отнесла записку. Разве она не послала ответ?

Он потратил довольно много времени, сочиняя записку. Тщательно выверенные слова извинения и приглашение – ни в коем случае не приказ! – прийти к нему в кабинет.

Лакей смущенно покашлял, прикрывая рот рукой.

– Насколько мне известно, горничные не могут найти мисс Вудард, милорд.

Найджел вскочил на ноги, и чернила расплескались на аккуратные строчки.

– Что, черт побери, это означает? Как это «не могут найти»?

– Похоже, мисс Вудард нет в доме, милорд. Мы искали везде, но…

Лакей не договорил, потому что Найджел поспешно вышел из комнаты. Он обратился к горничной Мэри.

Глаза девушки наполнились слезами.

– Не знаю, милорд, честное слово! Меньше часа тому назад мисс Вудард была в комнате для занятий музыкой, но потом исчезла без следа! – Мэри закрыла лицо передником и запричитала: – О милорд! Должно быть, леди незаметно вышла из дома.

Найджел протянул горничной свой платок.

– Не плачь. Это не твоя вина. Она не могла уйти из дома незамеченной.

Дом Риво одиноко стоял на собственной земле маркиза в районе Пиккадилли и не походил ни на одну из недавних построек в соседних фешенебельных кварталах. Архитектура здания была выдержана в строгом георгианском стиле, без всяких готических или причудливых деталей, где можно было бы заблудиться. Риво нанял охрану, достаточную, чтобы сдержать целую французскую армию, а не только одну женщину. Тем не менее такое большое хозяйство требовало регулярного пополнения запасов продуктов, да и горничных нельзя было навечно запереть внутри. Поэтому кто-то постоянно входил или выходил из дома. Но для этого каждая горничная должна была получить персональное разрешение. Ни одному торговцу не разрешалось въезжать в ворота. Нет, Фрэнсис не могла убежать.

И все же Найджел проверил все кухни и наружные двери. Даже угольный погреб охранялся одним из кулачных бойцов Джорджа, который в ответ на вопрос с удивлением взглянул на него и сплюнул через плечо. Никто не мог проскользнуть незамеченным, даже крыса. Он был уверен в этом. Найджел подверг каждого из охранников точно такому же пристрастному допросу. Независимо от того, как они воспринимали это – с пониманием или возмущением, – результат был одинаков. Каждый клятвенно заверял, что леди не покидала дом и что ни один посторонний не проник бы внутрь.

Каким же образом, черт возьми, она могла исчезнуть?

Найджел отправил на поиски всю имевшуюся в доме прислугу, распорядившись тщательно осмотреть весь дом, от подвала до чердака.

Когда слуги рассыпались по комнатам, он прошел в музыкальную гостиную. Она выглядела холодной и заброшенной. Его скрипка молчаливо лежала на столе. Найджел рассеянно положил ее в футляр, где она должна была храниться все последние четыре года. Фрэнсис не могла незамеченной покинуть дом. Вряд ли она пряталась в стенном шкафу или под кроватью. Никто не мог проскользнуть в дом мимо парней Джорджа. Значит, она должна быть где-то здесь. Так подсказывала логика.

Тем не менее перед глазами Найджела всплывала другая картина: Фрэнсис в руках злодея, человека без лица, зажимающего ей рот. Она молча боролась с похитителем. Ее чадра была разорвана, волосы рассыпались золотистой паутиной, а человек без лица тащил ее из комнаты. В глазах ее была паника, как в тот момент, когда Лэнс сообщил о смерти Доннингтона. Найджел почувствовал, что от этих мыслей его охватывает что-то похожее на безумие.

Видение исчезло, и в голове его мелькнула догадка. Ничего иного быть не могло. Когда все другие объяснения были исчерпаны, оставалось только одно, каким бы невероятным оно ни казалось. Криво улыбнувшись, он вышел из комнаты и бегом поднялся по лестнице для прислуги.

На самом верху, на чердачном этаже дома, располагались два ряда комнат. Некоторые из них использовались в качестве спален для прислуги, другие были заняты под кладовки. Лучшие комнаты с окнами были отданы горничным. Кладовки были заперты, ключи от них находились только у него и экономки. В конце коридора виднелась белая деревянная дверь с массивными засовами. Краска на ней местами облупилась. Шагая вдоль грязного коридора, Найджел с легким удивлением отметил, что со времени его детства здесь ничего не изменилось. Когда все закончится и в дом можно будет впускать рабочих, он распорядится отремонтировать коридор и спальни горничных.

Как он и предполагал, засовы на белой двери были отодвинуты. Кто-то недавно проходил тут. Найджел потянул за ручку, и дверь беззвучно открылась. Чья-то заботливая рука смазала петли. Наверное, старательный слуга? Другое объяснение казалось просто невероятным. За дверью находилась крутая лестница, ведущая наверх. Найджел быстро поднялся по ней, толчком распахнул еще одну дверь и выбрался на крышу, инстинктивно стараясь двигаться тихо и незаметно.

В самом центре крыши вздымались вверх четыре огромные дымовые трубы. Между ними была небольшая ровная площадка, устланная свинцовыми листами. Лестницей и дверью, предназначавшимися для проверки и чистки труб, почти никогда не пользовались. Но сегодня кто-то прошел тут.

Затаив дыхание, Найджел прижался к ближайшей трубе, но предосторожности оказались излишними. Она не видела его. На краю площадки, скрестив ноги и подняв лицо к солнцу, сидела Фрэнсис. Создавалось впечатление, что она спит: дыхание девушки было ровным, глаза закрыты. Но спина ее оставалась прямой, руки со сцепленными пальцами лежали на коленях. Это не могло быть сном.

Солнце клонилось к западу, золотя лучами край ее чадры. Воздух подернулся дымкой тумана и дыма сотен каминных труб, поднимавшегося над домами. Над крышей плыли звуки города: отдаленный грохот экипажей, цоканье лошадиных копыт, стук подбитых железом деревянных башмаков по мостовой, пронзительные крики – но все это казалось приглушенным и далеким, как во сне. Распускающиеся листья покрыли верхушки вязов ажурными кружевами. К середине лета они станут густыми, похожими на безбрежную зелень океана. На Найджела повеяло ветерком детства, давно прошедших дней свежести и свободы. Но теперь вместо мальчика, обуреваемого ненасытным любопытством ко всем проявлениям жизни, здесь стоял мужчина, к которому уже никогда не вернется невинность.

Подобно мисс Вудард, он немало повидал на своем веку.

Ее прекрасное лицо казалось вылепленным из гипса. Одежды девушки льнули ко всем изгибам ее тела. Ладони Найджела помнили прикосновения к ее округлым грудям той ночью, когда он разорвал синий шелк ее сари. Он все еще ощущал нежную шелковистость ее кожи. У него перехватило дыхание от внезапно нахлынувшего желания. Но это было не только вожделение плоти, но и стремление души. К подобному покою. К такой же неподвижности. К этой кажущейся абсолютной безмятежности. К чему-то такому, что он еще никогда в жизни не испытывал.

Найджел не поверил своим глазам, когда заметил на плече Фрэнсис ласточку, которая спокойно чистила клювом перья.

«Как мне объяснить, что душа моя летит к тебе, как птица к горам?»

Он слегка пошевелился. Мелькнули коричневые крылья, и птица вспорхнула в воздух. Фрэнсис повернулась и подняла на него глаза.

– Что случилось? – спокойно спросила она. – У вас встревоженный вид.

Он тотчас же взял себя в руки.

– Ради всего святого, Фрэнсис! Вы переполошили весь дом. Я думал, что вас похитили. Я уже представлял себе, как вас тащат из дома, как сабинянку.

Она опустила веки.

– Нет. Только один человек посмел сделать со мной нечто подобное.

Найджел прислонился спиной к трубе.

– Естественно, вы имеете в виду меня. Похоже, у меня обнаружилось замечательное свойство – ставить себя в глупое положение, когда дело касается вас. Тем не менее, хотя я и имел возможность публично унести вас из бального зала Фарнхерста, мы не стали следовать примеру основателя Римской империи. Как бы то ни было, ситуация все еще остается серьезной. И я, как отвечающее за вашу безопасность лицо, был бы благодарен, если бы вы не исчезали без предупреждения.

– Здесь, наверху, мне грозит опасность?

– Разумеется, нет. Но когда вас не могли найти…

– Вы пришли к неверным заключениям. – Она наклонилась вперед, прижав ладони к вискам. – Я провела четыре года в тюрьме из цветов, а затем еще полгода на корабле. Была заперта в Фарнхерсте. Здесь я опять в заточении. Я смирилась. Разве этого не достаточно? Вы допрашивали меня, как преступника, а затем не показывались в течение трех дней. Я должна в любое время являться по первому вашему зову?

– Я был занят, – смущенно объяснил он.

В дверном проеме появилась чья-то голова.

– Милорд?

– Проклятие! – Найджел подошел к двери. – Мисс Вудард здесь со мной. Она в безопасности. Скажите прислуге, чтобы все вернулись к своим обязанностям.

Голова исчезла.

Найджел вновь повернулся к Фрэнсис.

– Я послал вам приглашение прийти ко мне в кабинет. Прислуга подняла тревогу, когда не смогла передать вам записку. Тем не менее приглашение остается в силе. Вы спрашивали о Катрин. Я готов рассказать вам все, что вы пожелаете узнать.

– Нет! – Она сложила руки на коленях, голос ее был мрачен и напряжен. – Я ничего не хочу знать о вас. Мой вопрос был ошибкой. Мне очень жаль.

Он сел прямо на крышу.

– Фрэнсис, поскольку много недель нам придется жить под одной крышей, мы должны хотя бы сотрудничать друг с другом.

Теплый прозрачный воздух шевелил завитки волос у нее на лбу и щеках.

– Зачем? Моя душа вам не принадлежит.

– Я должен знать, что вы в безопасности.

Ее губы презрительно скривились.

– Когда махараджа умер, то наступил… хаос. Я боялась за свою жизнь. Мне удалось украсть лошадь и сбежать. Выбравшись из дворца, я обменяла свой браслет на мужскую одежду и обмотала голову тюрбаном. Я вымазала лицо грязью и старалась не встречаться с людьми взглядом, чтобы они не заметили мои голубые глаза. Я думала, что мне удалось спастись. Но когда я добралась до Калькутты, там меня ждала еще одна тюрьма – английская мораль. Один из старых друзей отца предложил помочь мне удалиться в монастырь. Вместо этого я продала свои драгоценности и села на корабль. Остальное вам известно. Вам не нужно нанимать слуг, чтобы они шпионили за мной. Я умею быть образцовым заключенным. Я не импульсивна и кое-что знаю об опасностях. Но я ничего вам не должна. Вы поклялись найти мне покровителя. Надеюсь, вы сдержите свое обещание?

Он был ошеломлен ее мужеством. В этот момент она могла бы потребовать луну с неба, и он отправился бы в самые дальние закоулки Млечного Пути, чтобы выполнить эту просьбу. Потом, конечно, он бы позаботился о том, чтобы и она, и луна вернулись на свое место, даже если в результате этого он останется во тьме.

Найджел не знал, что сказать ей, разве что извиниться и попытаться развеять мрачные воспоминания, которые он невольно вызвал.

– Я приглашу своих друзей. Уверен, среди них вы найдете подходящего кандидата. Мне в голову пришла одна мысль – правда, с небольшим опозданием, подобно старшему сыну сэра Симона де Монфора в битве при Ивсхеме, – вам может понадобиться платье.

Фрэнсис нахмурилась, и ее голубые глаза потемнели.

– Платье? Зачем?

– Английское платье. Я должен его вам взамен сари, которое я порвал в Фарнхерсте.

– Бога ради, что я буду делать с английским платьем?

– Я представлял себе, как вы наденете его, и поклонники упадут к вашим ногам. Но если хотите, можете пустить его на тряпки, сделать из него зонтик или даже седельную подушку… правда, в этом случае вы можете ускакать прочь.

– Надеть английское платье? – Она рассмеялась, как будто эта мысль казалась ей нелепой, и встала. – Думаете, в своем наряде я не буду пользоваться успехом? А кто такой был старший сын Симона де Монфора?

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, о чем шла речь.

– Человек, который медлил с решением, когда его отцу потребовалось войско, и пришел слишком поздно, чтобы победить. Таким образом, Симон проиграл сражение и лишился жизни. Его победил Эдуард Первый, хотя, возможно, нерешительность сына не имела никакого значения, разве что для него самого.

– Эдуард Первый? Это же средневековье!

Его уловка сработала. Она отвлеклась, и момент, когда он мог спросить: «Хаос? Вы боялись за свою жизнь? Почему?» – миновал.

– Я люблю историю, – улыбнулся он. – Говорят, что тот, кто игнорирует уроки истории, обречен на их повторение. Сэр Симон де Монфор научил Эдуарда всему, что знал сам. Два человека были лучшими друзьями, пока один не убил другого.

– Странный вид дружбы! – Она направилась к двери.

Красноватые солнечные лучи, словно языки пламени, плясали на ее чадре. Яркий отблеск поразил его, подобно удару ножа, послав волну желания по его венам.

– Будет трудно устроить званый обед, пока мы с вами на ножах.

– Неужели? Вы всегда вооружены. Я же могу только сверкать глазами.

– Ошибаетесь, – медленно произнес он. Острый угол трубы врезался ему в спину. Кирпич оцарапал его щеку, когда он повернул голову, чтобы взглянуть на нее. – Против вас у меня нет оружия.

Но она уже ушла.

Ночью Найджел отправился к Бетти. Он шагал по темным улицам, держа в руке трость, как будто правил невидимой колесницей. Он обнаружил в бумагах Доннингтона кое-что встревожившее его и не знал, как следует толковать эти сведения. То тут, то там он натыкался на туманные намеки, но суть дела была очевидна. Круг подозреваемых был крайне ограничен, и каждого из них Найджел рассчитывал сегодня увидеть.

Его провели в личную гостиную Бетти. На этот раз вместе с Бетти его там ждали трое мужчин, среди которых выделялся один – высокий и сильный. У него был неряшливый вид, но в зеленых глазах светился ум. Найджел бегло скользнул по нему взглядом, испытывая отвращение оттого, что приходится с подозрением смотреть на старого друга. При ярком пламени свечей его рыжеватые волосы больше не блестели, как серебряная монета. Неужели это Доминик Уиндхем?

– Бонжур, Риво. – Майор Уиндхем говорил по-французски исключительно ради собственного удовольствия, поскольку сам был родом из Хартфордшира. – Надеюсь, ты не сердишься, что мы пригласили тебя в этот приют наслаждений для обсуждения наших грязных дел?

– Почему Риво должен возражать? – сухо спросил Ланселот Спенсер. – Это же была его идея.

Найджел поклонился и сел.

– Совершенно верно, Лэнс. Добрый вечер, Уиндхем. – Мог ли он исключить Лэнса? Если он и был уверен в чьей-то преданности, то этим человеком был Лэнс. Он легко поддавался романтическим иллюзиям, но не был на службе у Наполеона. Найджел повернулся к третьему из присутствующих мужчин. – Я чрезвычайно благодарен вам, лорд Трент, что вы откликнулись на мою просьбу. Мне кажется, что благоразумнее встречаться здесь, чем в одной из задних комнат чьего-нибудь дома во время бала.

– И больше поддерживает вашу репутацию, – улыбнулся Трент.

Блики пламени плясали в его белых волосах и на розовощеком, круглом, как у невинного мальчика, лице. За этой обманчивой внешностью скрывался один из самых блестящих умов министерства иностранных дел. Лорд Трент в свое время был в России, хотя, по сведениям Найджела, почти не покидал Санкт-Петербурга. Потом, разумеется, он приезжал в Париж. Но репутация Трента была абсолютно безупречной. Невозможно было представить, что он лично замешан в закулисных интригах – даже во благо Англии. Найджел готов был поставить на карту свою жизнь – и это на самом деле случалось не раз, – что лорд Трент не был предателем. Тогда кто же, черт возьми?

– Никто не заподозрит, для чего мы на самом деле пришли в бордель, – продолжал Трент. – За исключением, возможно, моей жены. От вас и ждут уже известного, Риво.

Он бросил на стол пачку бумаг – знакомых листков скандальной хроники с непристойными гравюрами, – и улыбка его стала еще шире.

– Неужели вам нужно напоминать мне об этом, лорд Трент? – спросил Найджел, просматривая листки. – Ну вот, – легко заметил он, – теперь всем известно, что я во время пьяной оргии публично изнасиловал экзотическую женщину, а затем голыми руками убил ее любовника. Иллюстрации просто великолепны, правда? Несколько грубоваты, но очень правдоподобны.

Лэнс взглянул на стол и сжал лежавшие на коленях руки так, что побелели суставы.

– Ради всего святого, не шути с этим, Риво!

Найджел попытался скрыть сквозившее в его голосе презрение.

– Я отношусь к этому серьезно, сэр, заверяю вас. Мы встретились здесь не только из соображений безопасности, но еще и потому, что после Фарнхерста мои попытки появиться в обществе могут быть встречены в штыки. Пороки могут прощать и даже восхищаться ими, но высшее общество обычно не желает иметь ничего общего с убийцей. Может, перейдем к делу?

– В правительстве не сомневаются, – с обманчивой небрежностью сказал лорд Трент, – что в течение месяца Бонапарт будет в Брюсселе.

– Говорят также, что в это же самое время герцог Уиншем объявит о своей счастливой избраннице, – усмехнулся майор Уиндхем, переходя на английский. И эта улыбка совершенно преобразила его лицо. – Неизвестно еще, какое событие потребует больших усилий: передвижение Великой армии через всю Францию или передвижение герцога Уиншема по своей жене. В обоих случаях мы можем предполагать конвульсии и возможный конец цивилизации.

Лэнс бросил на него хмурый взгляд:

– Лорд Веллингтон еще не знал поражений.

Уиндхем повернулся к нему, и его рыжеватые волосы блеснули золотом.

– А он никогда и не встречался с Наполеоном на поле брани.

Лорд Трент прочистил горло, требуя всеобщего внимания.

– У Веллингтона не армия, а сброд. Половина его солдат – необученные новички. К несчастью, его пиренейские ветераны в прошлом году после победы над Наполеоном были распущены по домам. Кроме того, союзникам в Бельгии пришлось чрезмерно растянуть фронт, чтобы защитить границу. Если Наполеон нападет первым, то их порядки окажутся слишком редкими. Французы без труда пройдут до самого моря. Потом падет Брюссель, а за ним и вся Европа. Поражение в Бельгии отбросит нас к началу всей этой кровавой кампании, и мы опять окажемся перед угрозой вторжения. И если, не дай Бог, Веллингтона убьют, то кто займет его место и будет защищать Англию?

– Разве мы не можем объединить свои силы, чтобы отразить атаку Наполеона? – подала голос Бетти; на ее платье сверкала мужская заколка для галстука. – Как ты полагаешь, Найджел?

Он улыбнулся и подмигнул ей. По крайней мере Бетти может быть свободна от подозрений. Она никогда не покидала Англии.

– Наполеона считают величайшим полководцем нашего времени.

Лэнс налил всем вина.

– По-моему, если кто и может победить Бонапарта, то только Железный Герцог.

Найджел взял предложенный ему бокал и, держа за ножку, принялся лениво вертеть и покачивать его.

– Не обязательно. Несмотря на все таланты Веллингтона, он может проиграть, если на стороне французов будет преимущество внезапности. Лорд Трент прав. Черт побери, Лэнс, мы не должны позволять патриотизму ослеплять нас. Будем надеяться, что союзники будут готовы выступить первыми, пока Наполеон остается привязан к Парижу.

– А если нет?

Лорд Трент встал и подошел к камину, сложив руки на круглом животе.

– Без сведений о том, где и когда Наполеон собирается нанести удар, даже Железный Герцог не сможет предсказать исход битвы. – Он повернулся к молодым людям: – Поэтому я попросил вас встретиться сегодня со мной. Нам нужны достоверные сведения прямо из Парижа. Что вы там раскопали в бумагах Доннингтона, Риво?

Найджел нарочито небрежно откинулся на спинку стула.

– Я узнал много всякой всячины, но ничего для нас полезного. Еще до фиаско в Фарнхерсте мы знали, что происходит утечка важной информации. Дело гораздо серьезнее, чем мы предполагали, но это не Доннингтон. Он был обычным любителем. Тем не менее я могу гарантировать, что его прикончил профессиональный убийца.

Лорд Трент не смотрел в глаза Найджелу.

– А как насчет любовницы Доннингтона?

– Она здесь ни при чем. Я в этом уверен.

– И тем не менее? – ухмыльнулся майор Уиндхем.

Найджел улыбнулся в ответ обезоруживающей улыбкой.

– Мисс Вудард остается под моей защитой.

Лорд Трент нетерпеливо махнул рукой, как бы отбрасывая эту тему, как несущественную.

– На этот раз нам нужно знать о планах Наполеона. Если он выступит, то своевременное предупреждение об этом может спасти Европу еще от одной кровавой резни. Нам потребуется по меньшей мере два человека. Как вы оцениваете опасность? – Лорд Трент взглянул на Найджела. – Кто может раскрыть нас?

– Тайная полиция, разумеется, – ответил Найджел. – У Фуше большие возможности. Нам нужно быть осторожными, но бояться нечего. Как бы то ни было, Фуше никого из нас не знает в лицо. Уиндхема и Лэнса не должны раскрыть. А Мартин все еще в Париже. Мы можем, как и раньше, с его помощью собирать информацию.

– В таком случае Уиндхем может отправляться в Париж немедленно. Вы проинструктируете его подробнее, Риво?

– Конечно. – Риво боялся, что лорд Трент прикажет ехать ему, несмотря на то, что случилось там двумя годами раньше. Красивый и опасный город на берегах Сены! Ему не хотелось бы снова оказаться там. Найджел подавил дрожь.

Лэнс взглянул на Найджела, как будто понял его состояние.

Лорд Трент продолжал говорить, обращаясь непосредственно к Найджелу:

– Поскольку вы, маркиз, дьявольски сильны в шифровании, то будете нужны в Лондоне по крайней мере до тех пор, пока не закончите с бумагами Доннингтона. Мистер Спенсер может присоединиться к Уиндхему в Париже. Если вы потом решите составить им компанию, то я оставляю это на ваше усмотрение. – Он неожиданно улыбнулся. – Ваш титул не позволяет мне использовать более сильные доводы. – Затем лорд Трент обвел взглядом собеседников: – Доверяю вам самим спланировать операцию так, как вы найдете нужным. Вы профессионалы.

Разговор перешел к деталям. Наконец лорд Трент и Лэнс поднялись, собираясь уходить. Бетти тоже встала. Мужчины разом посмотрели на нее. У них был удивленный вид, как будто они забыли о ее присутствии.

– Неподходящие разговоры для таких нежных ушей! – усмехнулся Уиндхем, желая разрядить обстановку. – Но ради такой хозяйки, Бетти, мы готовы вынести все.

Бетти проводила Трента и Лэнса до дверей, а затем, оглянувшись через плечо, улыбнулась. Ее глаза встретились с глазами Найджела, и он уловил в ее взгляде что-то похожее на извинение.

– Я рада, что сегодня смогла оказать вам услугу, мои дорогие. Но моя дочь в Кенте скоро должна родить, и я обещала ей приехать на следующей неделе. Поэтому какое-то время меня может не быть в Лондоне. Удачи вам в Париже.

– У тебя есть дочь, Бетти? – удивился Уиндхем.

Она повернулась к нему, и в ее темных глазах заплясали веселые искорки.

– У шлюх тоже могут быть дети, сэр.

Бетти вышла из комнаты вслед за Трентом и Лэнсом. Найджел проводил ее взглядом и отметил грациозное колыхание ее юбок. Совершенно верно, у нее была дочь в Кенте.

Майор Уиндхем налил себе еще бокал вина.

– Прежде чем мы приступим к обсуждению деталей нашего парижского предприятия, Риво, я хотел прояснить одну вещь, если, конечно, вернусь из Франции целым и невредимым. – Он взглянул на Найджела, прищурив свои зеленые глаза. – Прошу, пойми меня правильно. Ты же знаешь, что я был в Фарнхерсте. Ты мне дашь знать, если когда-нибудь устанешь от мисс Вудард, правда?

Найджел был абсолютно не готов к нахлынувшей на него ярости. В его ушах отчетливо звучал голос Фрэнсис, как будто она была в этой комнате: «Я погибшая женщина. Зачем мне свобода?» Она хотела, чтобы он нашел ей любовника. Это единственное, о чем она его просила. Уиндхем был превосходным кандидатом – честным и добродушным. Найджел знал его много лет. Тем не менее ему хотелось схватить Уиндхема за горло и задушить. Он испытывал желание нарушить свое слово и отказать первому же человеку, который сможет дать ей все, в чем она нуждается. Чувства его были настолько сильными, что от его с таким трудом достигнутого внутреннего равновесия не осталось и следа.

Найджел заставил себя улыбнуться старому другу.

– Если ты покоришь ее сердце, она твоя. Но решать ей самой. Только я должен предупредить, что обещал найти ей герцога, когда она захочет покинуть меня.

Уиндхем рассмеялся.

– А пока она принадлежит тебе, и я, как благородный человек, отношусь к этому с уважением. – Он поклонился. – Тебе чертовски везет, Риво. Ну что, перейдем к нашим нечестивым делам?

– И откажемся от вечера с Бетти? – ухмыльнулся Найджел. – Приходи завтра ко мне домой. Тогда и обговорим все, что тебе нужно знать.

– Очень хорошо, – согласился Уиндхем. – А я тем временем обновлю свои запасы французского белья.

– Французского белья? – Вопрос прозвучал резче, чем хотелось бы Найджелу.

На лице Уиндхема отразилось удивление.

– Разумеется. Мне предстоит сойти за француза.

 

Глава 9

Маленький человечек, подвижный и ловкий, настраивал клавесин при помощи камертона. В сводчатые окна лился чистый утренний свет.

– К вашим услугам, мэм. – Он поклонился Фрэнсис, которая нервной походкой вошла в музыкальную гостиную. – Меня прислал лорд Риво на случай, если вам захочется сыграть. Но я могу прийти в другой раз, когда вам будет удобно.

Найджел подумал, что у нее может возникнуть желание взять в руки заброшенные инструменты? Это был неожиданно благородный жест с его стороны. Неужели эта комната действительно смущала его?

– Нет, – ответила она настройщику инструмента. – Ради Бога, продолжайте. – Фрэнсис подошла к столу и открыла скрипичный футляр. Под оборванными струнами блестело полированное дерево. – А вы можете привести в порядок и это?

Маленький человечек взял скрипку из ее рук. Его лицо помрачнело.

– Как это могло произойти? Неужели инструмент неправильно хранили?

– Кажется, скрипка несколько лет пролежала на этом столе. Она повреждена?

Мастер тщательно осмотрел инструмент.

– К счастью, никаких серьезных повреждений нет. Его светлости повезло, что гриф не искривился. Разумеется, я могу сменить струны и смычок. Вы играете на скрипке, мэм?

– Нет. Тем не менее я бы хотела, чтобы вы отремонтировали ее.

Она сама точно не знала, почему попросила об этом. Риво никогда не давал понять, что когда-нибудь хотел бы возобновить занятия музыкой.

Пальцы маленького человечка любовно гладили завиток скрипки.

– В создание этого инструмента вложена душа человека. Эта скрипка сделана в Милане мастером Джузеппе Гранчино более ста лет тому назад, и он передал ей всю страсть и огонь итальянского сердца. То, что она лежит здесь и на ней не играют, – преступление.

– Но это собственность маркиза, – резко оборвала его она. – И другим не пристало обсуждать, почему лорд не пользуется тем, что ему принадлежит.

Фрэнсис оставила настройщика в музыкальной гостиной и стала спускаться вниз; в ее ушах все еще звучал камертон. В прихожей она увидела второго незнакомца и остановилась на лестнице, не дойдя до него несколько ступенек. Он поднял голову, облокотился на стойку перил и улыбнулся. Почему она ощутила легкое беспокойство?

– Мисс Вудард? Майор Доминик Уиндхем – к вашим услугам. Я был в Фарнхерсте в тот памятный вечер. Меня не покидала надежда снова увидеть вас.

Фрэнсис, не дрогнув, встретила его взгляд. У этого крупного мужчины была героическая внешность – настоящий саксонский король. Светлые волосы небрежно спадали на воротник, будто специально бросая вызов общепринятой моде. Привлекательный мужчина.

– Правда, сэр? – спросила она. – А зачем?

– Чтобы посмотреть, так же вы прекрасны вблизи, какой кажетесь издалека. Ответ, разумеется, да.

Она не будет возражать, решила Фрэнсис. И не будет против, если этот человек захочет сделать ее своей любовницей. Он молод и силен, а под его грубоватой внешностью кроется природная доброта.

– Вы чрезвычайно галантны, майор Уиндхем.

– Я просто говорю правду, мисс Вудард.

– Меня зовут Фрэнсис, – сказала она.

Он отступил назад, позволив ей преодолеть последние несколько ступенек.

– Знаете, Фрэнсис, мне кажется, что вы со мной немного кокетничаете.

Она взглянула на него из-под опущенных ресниц.

– С этого обычно все начинается, майор.

– Смею ли я надеяться, что наша встреча – только начало?

Сердце ее забилось быстрее. Неужели все так просто? Возможно ли, что она уже сегодня сбежит от Найджела и будет жить с этим светловолосым мужчиной? Ее поразила разница между этими двумя людьми. Она чувствовала, что майор Уиндхем не представляет для нее никакой угрозы, в то время как душа Найджела таила в себе бесконечные темные и опасные глубины.

– Начало чего, сэр?

– Дня, заполненного красотой, – неожиданно сухо ответил он. – Я пришел повидаться с Риво. Он у себя?

Уиндхем поклонился и, пройдя по коридору, постучал в дверь кабинета. Фрэнсис с удивлением наблюдала за ним. Она дала ему понять, что не отвергает его. Почему же он вдруг сбежал? В смятении девушка вернулась наверх. В музыкальной гостиной было тихо. Человечек с камертоном исчез. Фрэнсис сняла со стены необычный русский инструмент и тронула струны. Он был настроен на западный лад. Она рассеянно принялась подкручивать колки.

При появлении Уиндхема Найджел поднял голову и знаком предложил гостю сесть.

– Я только что встретил твою любовницу, – без всякого предисловия начал майор.

– И что?

– Думаю, тебе придется сражаться с Золотой ордой, чтобы удержать ее у себя. Если бы я не был твоим старым другом, то поддался бы искушению овладеть ею прямо на столе в прихожей.

Найджел продолжал работать, словно не слыша его слов.

– Наверное, у меня просто склонность к экзотическим женщинам.

– В таком случае, надеюсь, она загладит то, что произошло в Париже. Черт побери, Риво, если кто-то и способен потеснить воспоминания о Катрин, так это только твоя красавица из Индии.

Найджел отложил перо.

– Неужели моя душа должна быть всегда открыта сочувствию лезущих не в свое дело друзей? Какого черта ты приплел сюда Катрин? Она мертва.

Майор Уиндхем на мгновение прикрыл глаза.

– Поскольку Катрин до тебя была моей любовницей, мне кажется, я имею право говорить о ней.

– Значит, мы будем вспоминать о России? – Найджел не смог заглушить проступавшей в его тоне горечи, хотя прекрасно понимал, что это выдает его. – Впадем в сентиментальность и поговорим о Москве? О Кремле, итальянских палатах, о впечатляющих соборах, шпилях и куполах? Об этом святом городе деревянных церквей и монастырей с шелковыми пологами над иконами в золотых окладах? О жестоких публичных порках на площадях? О смешении стилей европейского средневековья с азиатской пышностью, о продающихся в Китай-городе восточных товарах, которые, казалось, сошли со страниц «Тысячи и одной ночи», о горожанах, которые у дымящихся самоваров грезят о бесконечной череде балов и маскарадов? Какого черта? Все это сгорело дотла.

– Я знаю, что в отличие от меня ты это видел собственными глазами.

Найджел намеренно разбередил старые раны прежде, чем это успел сделать Уиндхем.

– Какая разница? Власть уже давно сосредоточилась в Санкт-Петербурге. Москва осталась местом для чувственных удовольствий. Большая часть восточного великолепия представляла собой лишь позолоченное дерево. После ужасного пожара – можешь считать это и метафорой того, что произошло со мной, – остался один пепел. Ты, конечно, помнишь большой танцевальный зал на Арбате?

Майор разглядывал свои ногти.

– Ради всего святого! Мне следовало бы догадаться, чем это кончится. Зря я упомянул Катрин.

Найджел не дрогнул.

– Это произошло в ту ночь, когда я встретил ее. Иней сверкал в ее волосах, подобно бриллиантам. Делегация во главе с лордом Трентом наконец убедила царя Александра выступить против Наполеона. Твоя миссия была закончена, и ты возвращался домой в Англию. Мы с Лэнсом оставались. Да, мы с Катрин стали любовниками. Девятнадцать месяцев спустя в Париже, где она умерла, наши отношения оставались прежними. Ну и что из того?

– Черт побери! – Уиндхем ударил кулаком о ладонь. – У тебя не мозг, а чертова машина, Риво. Мне казалось, я проявляю героическую галантность, не уводя мисс Вудард у тебя из-под носа!

Не мозг, а чертова машина. Найджелу очень бы хотелось, чтобы это было правдой. Но в данный момент он, как никогда, ощущал себя человеком – клубком необузданных желаний и противоречий. И не Уиндхем был тому виной. Но Риво заставил себя расслабиться, и голос его зазвучал мягче.

– Прости. Теперь ты должен ехать в Париж. Когда вернешься, я не стану чинить тебе препятствий, если Фрэнсис не будет возражать. Дело в том, что я не хочу заглушать воспоминаний о Катрин. Но позволь заверить тебя в одном: Фрэнсис ни в коей мере не похожа на княгиню Катрин. Хорошо бы тебе усвоить это. – Он встал и сдвинул в сторону бумаги, в беспорядке разбросанные на его столе. – А теперь, черт возьми, почему бы нам не заняться твоей поездкой в Париж? Разве ты не за этим пришел?

Уиндхем наклонился и взял одну частично расшифрованную записку. Он пробежал ее глазами и снова откинулся на спинку стула.

– Если Доннингтон не представлял серьезной угрозы, тогда кто?

– Возможно, кто-то из гостей Бетти, – улыбнулся ему Найджел.

– Боже мой! У тебя есть доказательства?

– Из бумаг Доннингтона становится совершенно ясно, что кто-то работал против нас в 1812 и 1813 годах. Пока мы старались укрепить союз с Россией, ложные сведения, сообщаемые царю Александру, едва не лишили нас его поддержки. После того как Александр все же выступил на нашей стороне, Наполеон самым загадочным образом узнал обо всех наших действиях. После падения Москвы копии донесений, которые мы отправляли из Парижа, попадали в руки французов, и это дорого нам обошлось во время важнейших сражений в Европе.

– Один из нас? Я не могу в это поверить, Найджел!

– Кому еще известны наши секреты в России и то, чем мы занимались во Франции? Мне хотелось бы думать, что какой-то незнакомец сумел проникнуть в нашу маленькую группу. В противном случае мы имеем дело с откровенным предательством. Это не может быть Бетти, а если это не лорд Трент и не Лэнс, значит, ты. А ты, в свою очередь, то же самое думаешь обо мне. Забавно, не правда ли?

Наконец Уиндхем ушел. Найджел откровенно поделился с ним своими соображениями и своим опытом. Больше он ничем не мог помочь ему. Майор должен был пробраться в Париж, установить связь с Мартином и приступить к созданию сети агентов для сбора сведений. Лэнс присоединится к нему чуть позже. Найджел на мгновение закрыл глаза. Проклятие! Он не мог подозревать в предательстве ни Ланселота Спенсера, ни Доминика Уиндхема. Бетти и лорд Трент тоже были вне подозрений. Тем не менее кто-то еще со времен Москвы передавал сведения французам. Боже мой, какая же грязная у него работа!

Найджел встал, потянулся и подошел к окну. Пока он, не поднимая головы, трудился в этой проклятой комнате, наступила весна. Он позволил своим мыслям на мгновение отвлечься. В траве желтели распускающиеся нарциссы… Какой умиротворенной выглядела Фрэнсис на крыше, когда грезила наяву! Даже тогда он хотел ее. Может, лучше просто переспать с ней, а там будь что будет? Черт бы его побрал – в этот момент его мозг нисколько не напоминал машину!

Послышался какой-то слабый звук. Найджел подошел к двери и рывком распахнул ее. По дому плыла музыка. Воспоминания хлынули потоком. Из-за спины на него с портрета безмятежно взирала мать.

Музыка не смолкала. Найджел замер. Он никогда не слышал ничего подобного. Сквозь хватающий за душу быстрый и четкий ритм пробивалась нежная мелодия. Она была похожа на затихающий в траве ветер, являясь частью целого, но все же не доминируя над основной мелодией. Ритм был совершенно чужим, ударения приходились на непривычные места, создавая впечатление рушившегося под напором смерча леса. Закрыв за собой дверь кабинета, Найджел взбежал по лестнице.

* * *

Треугольный корпус инструмента вибрировал под ее пальцами, изливая душу древней раги. Фрэнсис сидела на стульчике от клавесина, скрестив ноги и повернувшись спиной к двери. Музыка струилась из-под ее пальцев.

Позади нее скрипнула дверь, и она тотчас прижала ладонью струны.

– Спой Господу нашему новую песню, – прозвучал в звенящей тишине голос Найджела. – Он творит для нас чудеса.

Ей следовало бы догадаться, что Риво привлекут звуки музыки. Фрэнсис опасалась смотреть на него, хотя каждой клеточкой своего тела ощущала его присутствие. Она склонила голову над балалайкой и закрыла глаза.

– Прошу прощения. Вы прислали мастера настроить для меня клавесин? Какое великодушие. Спасибо. Я не буду играть, если это беспокоит вас.

– Можете играть, когда захотите, – после короткой паузы ответил он. – Продолжайте, прошу вас.

Фрэнсис услышала, как он сел. Она прекрасно представляла себе, как он выглядит: загадочный, непробиваемый, окруженный броней цинизма. Тем не менее его длившееся лишь мгновение замешательство выдало таящуюся за внешним спокойствием бездну тревоги. Ему потребовалось определенное мужество, чтобы остаться. Звуки балалайки вызывали у него беспокойство. Почему? Из-за того, что вылетавшие из-под ее пальцев звуки не были похожи на привычные для Запада трели и аккорды? Потому, что ее музыка не была спокойной и цивилизованной, как произведения для клавесина? Или с этими русскими струнами были связаны какие-то мрачные воспоминания? Не этим ли объясняется его бравада? «Я жил там и привез ее с собой».

Найджел попросил продолжать. Было ли это испытанием для него или для нее? Пытаясь отвлечься от мыслей о нем, она коснулась струн и стала ждать, когда к ней вернется ощущение раги. Пальцы сами собой пришли в движение. Эта музыка была предназначена для очищения души, для обретения спокойствия. Послеполуденная мелодия. Но в ее игре чувствовались напряженность и страдание. Они вплетались в древний ритм, пробегая по нему лихорадочными волнами. Фрэнсис с отчаянием призывала музыку исцелить ее.

Непривычные звуки, изящные и сдержанные, вибрируя, плыли по комнате, помимо ее воли, перенося Фрэнсис за тысячи миль, туда, где на фоне темного, набухшего дождем неба сверкали далекие пики Гималаев. Среди темных облаков плыли белые журавли, рассеиваясь в преддверии приближающейся бури. Ноты рассыпались по комнате, как стая птиц. Когда затихли последние звуки, торжественная тишина, подобно снегу, сомкнулась над ней.

– Бог мой! – наконец нарушил молчание Найджел. Его голос звучал почти благоговейно. – «Пусть реки аплодируют. Пусть холмы пляшут в общем танце». Я никогда не слышал ничего подобного.

Фрэнсис повернулась к нему. Найджел растянулся в стоящем у стены шезлонге. На нем был костюм для верховой езды: сшитая на заказ куртка, рыжевато-коричневые бриджи, ботфорты с короткими тупыми шпорами. Высокий воротник его рубашки стягивал аккуратно завязанный спереди жесткий от крахмала галстук. Льющийся из окна свет падал на его высокие скулы и мужественный подбородок. Глаза Найджела были закрыты, на лице отразились волнение и блаженство.

Не в силах разобраться в собственных чувствах и все еще захваченная музыкой, Фрэнсис отложила балалайку. Его присутствие испортило игру. Вместо очищения она обрела лишь тревогу. Почему он остался?

– Это не поможет вам найти мне герцога. Или купить английское платье, – помимо воли вырвалось у нее.

Он внезапно сел. Его черные глаза пожирали ее.

– Что?

Он погрузился в ее музыку, а теперь она разрушила очарование момента, вернув его к действительности. Девушка поняла, что Найджел почувствовал это и – просто пугающая гибкость ума – тотчас же адаптировался к ситуации. Удастся ли ей когда-нибудь смутить его или застать врасплох?

Фрэнсис наклонилась и принялась перебирать струны. Для английского уха эти звуки должны были звучать диссонансом.

– В Фарнхерсте я видела людей, которые могут обеспечить мое будущее. Они бежали от меня, как кролики. Сегодня я повстречала в прихожей вашего друга. Это один из тех гостей, что вы собирались пригласить на званый обед? Человек, который может предложить мне свое покровительство и забрать меня отсюда? Вы тратите время впустую. Майор Уиндхем, кажется, восхищен мной, но он боится за свою душу.

Найджел продолжал пристально смотреть на нее.

– Вы же англичанка, Фрэнсис.

– Неужели? – Девушка взяла балалайку. – А как насчет этого?

Она принялась быстро и ритмично дергать струны, хлопая в промежутках ладонью по треугольному корпусу инструмента. Клавесин загудел, резонируя в такт ее притопывающей ноге. Затем она начала декламировать, придерживаясь все того же странного ритма. Отложив балалайку, Фрэнсис соскользнула со стульчика. Не прекращая пения, она стала исполнять классический индийский танец: кружилась, притопывала ногой и поводила глазами. Каждый поворот ее рук, каждое отточенное движение имели определенный смысл. Она танцевала падам, древнюю поэму о любви. Каждый жест что-то означал, какое-то слово или мысль, как будто поэтические образы струились с кончиков ее пальцев, и даже выражение лица девушки о многом могло рассказать понимающему человеку. Все было рассчитано – ни одного случайного движения или импровизации. Танец требовал полнейшей отдачи и сосредоточенности. Тем не менее Фрэнсис по-прежнему ощущала присутствие Найджела. Он не отрывал от нее пристального взгляда. Фрэнсис чувствовала, что он не меньше ее – как будто он все еще слышал звуки балалайки – захвачен возбуждающим ритмом танца.

Когда она остановилась, оба тяжело дышали.

– Многие ли из английских дам способны на такое? Вот так! – резко бросила она. – Именно этому меня учили. Для вас все это так же чуждо, как тропические острова!

– Неужели? И это ваша суть? Бог мой, если бы все было так просто!

Сердце Фрэнсис бешено колотилось. «Пусть реки аплодируют».

– Что вы имеете в виду?

– Это ведь только внешнее, правда, Фрэнсис? Палаты из серебра. Или в данном случае обманчивые шелковые покровы. Неужели под ними вы так неуязвимы?

Ее страдания стали невыносимы – стая взметнувшихся журавлей перед бурей.

– Я не подхожу ни одному из ваших лордов. Они не понимают меня, а я не знаю, какие они. Чего ожидает англичанин от своей любовницы?

Его темные глаза прищурились. Фрэнсис чувствовала, как Найджел отдаляется от нее, укрываясь броней цинизма. Когда он заговорил, страсть уже не сквозила в его голосе.

– Полагаю, обычных вещей.

– Да, совершенно верно! Обычных вещей! Я не знаю, что это такое. Разве вы не видите?

Он закрыл глаза.

– Я вижу, что ваш танец превосходит все, что знает обыкновенная любовница герцога. Откуда у вас такая уверенность, что это имеет какое-либо значение?

– Конечно, имеет! Вы позволили музыке умереть в этой комнате. Неужели вас так сильно пугают чувства?

– Почему, черт возьми, вы думаете, что вам известно, что пугает меня?

– Вы утверждали, что я прячусь за шелковыми одеждами. Что англичане могут знать о чувственности? Посмотрите на свою одежду! Вы заперты внутри плотных слоев ткани и скованы ею, как цепями. Вы лишены свободы движений. Ваша кожа не дышит. В Индии тело считается священным храмом. Ему позволено быть естественным. Даже мужчины носят просторные одежды, чтобы дать своим мышцам свободу.

– Вы хотите сказать, – перебил Найджел, открывая глаза, – что они не крахмалят одежду?

– Они не идут наперекор природе и ее дарам. – Разъяренная тем, что он укрывается броней сарказма, Фрэнсис подошла и ударила его по щеке концом своего пояса. – Вот какие ощущения дает шелк, который прядут живые существа.

Она сбросила свой пешваз и провела им по ладоням Найджела.

– А вот прикосновение тончайшей ткани, сотканной из хлопка. Англия много веков назад познакомилась с этими тканями, но во что они превращаются в руках ваших портных? Швы, строчки, такие узкие фасоны, что человек кажется затянутым в корсет.

Его пальцы сомкнулись на пешвазе, удерживая его.

– Мода предполагает определенный силуэт…

– И ткань связывает вас, подобно путам, и не дает расслабиться. Какой смысл в этом тугом воротнике? В узкой талии?

Она выпустила из рук тонкую ткань, в уголке его рта залегла складка.

– В моем случае это, к счастью, означает, что мне не требуется корсет – несомненно, благодаря утомительным упражнениям по утрам. – Голос Найджела звучал сухо, но Фрэнсис чувствовала, что внутри у него клокочут чувства, похожие на гнев. Он пропустил мягкую хлопковую ткань между пальцев и быстро скрутил из нее подобие жгута. – Сапоги и брюки позволяют мне удобно сидеть на лошади. Это правда, что одежда обтягивает меня, как перчатка. Она такой и должна быть.

Пешваз выскользнул из его пальцев и петлей взметнулся над головой девушки. Найджел опустил импровизированную веревку на ее талию и потянул к себе, заставив сопротивлявшуюся Фрэнсис выгнуть спину.

– Мы, англичане, намеренно сковываем тело одеждой. Вызов природе – это составная часть цивилизации. Мода требует подчинения и тем самым сдерживает основные инстинкты.

Чем сильнее стягивала ее ткань пешваза, тем в большее смятение приходила она. Достаточно было поднять руку, чтобы коснуться Найджела. Жесткость его воротника, завитки волос, спадавшие на накрахмаленную рубашку, – все это завораживало Фрэнсис. Ее ноздри трепетали от исходящего от него чистого мужского запаха. Локон волос спадал ему на лоб, как бы входя в противоречие с тем, что он говорил. Он не выглядел цивилизованным. Его лицо сияло дикой и смертельно опасной демонической красотой.

– Это чепуха. Цивилизованность может не только сосуществовать с чувственностью, но и подчеркивать ее.

Найджел медленно усиливал давление. Фрэнсис тщетно пыталась успокоиться, призвав на помощь равномерное дыхание. Непреодолимая сила тянула ее к нему, пока она наконец не оказалась между его коленями. Во рту у нее пересохло.

– Но без напряжения, – с нажимом произнес Найджел, – не будет и расслабления.

Он резко отпустил ткань.

Девушка упала бы, не поймай он ее за руки. Затем он посадил ее рядом с собой на кушетку. Все в ней трепетало от волнения.

– Именно поэтому вы позволяете заточить свое тело во все это? – Она поочередно коснулась лацкана его куртки, жилета, рубашки и накрахмаленного воротника.

– Разве чувственность ассоциируется только с мягкостью, Фрэнсис? – Он взял руку девушки и провел ее пальцами по куртке: по высокому жесткому воротнику, обтянутым тканью пуговицам, небольшим складкам на плечах. Прикосновение к грубой ткани вызвало воспоминания о том, что скрывается под ней. – Моя куртка совсем не мягкая. Но ведь я мужчина. – Он передвинул ее руку на свой шелковый жилет, зажигая огонь в ее крови. – Хотя этот шелк не менее нежен, чем ваш, не правда ли?

Она застыла, очарованная и возбужденная, а он провел ее пальцами по своему лицу. Кожа на его щеках была тугой и гладкой. Фрэнсис ощутила покалывание подстриженных бачков, легкую шероховатость подбородка. Совершенные, абсолютно мужские формы. Он повернул голову и поцеловал подушечку ее указательного пальца. У него были мягкие, приятные на ощупь губы. Фрэнсис непроизвольно издала стон – остановившийся в горле вздох. Девушка опустила голову и закрыла глаза.

Он положил ее руку себе на горло.

Все ее ощущения сосредоточились на этом нежном закруглении под подбородком. Сильные мускулы были обтянуты шелковистой кожей. Твердые края галстука и воротника рубашки неожиданно грубо царапнули ее пальцы. Накрыв руку Фрэнсис своей, Найджел помог ей распустить узел галстука. Затем отпустил ее ладонь, которая вдруг соскользнула с жесткой накрахмаленной ткани и легла на скрывавшуюся под рубашкой гладкую кожу. Контраст был просто поразительным. Фрэнсис вся дрожала и понимала, что больше не может отрицать правду: в сочетании с жесткой тканью его кожа казалась еще более нежной.

– Думаете, англичане постоянно скованны? Возможно, вы правы. Но когда красное сочетается с зеленым или пурпурное с желтым, цвета дополняют друг друга и делаются еще ярче. Поэтому я ношу грубую куртку поверх шелкового жилета. Для своих рубашек я выбираю самую тонкую ткань, какую только могу найти, чтобы затем накрахмалить ее в том месте, где она касается моей шеи. Полагаете, это делается специально? Или это лишь каприз моды? Только не говорите, что одежда англичан лишена чувственности.

Она ощущала ладонью биение его сердца и такое желанное тепло. Ей хотелось просунуть руку под его рубашку. Ее пальцы как будто бы обладали памятью, и ее тело реагировало точно так же, как в библиотеке Фарнхерста, когда она оставила метку на его груди. Дыхание ее стало прерывистым и напряженным, и она никак не могла справиться с ним.

Фрэнсис отдернула руку от его обнаженной кожи.

– Ваша одежда не что иное, как разновидность брони.

Найджел улыбнулся. Его губы изогнулись в ленивой гримасе, но Фрэнсис чувствовала скрытую за ней напряженность.

– А почему бы и нет? Разве мы не должны защищать от мира нашу бренную плоть? – Он отбросил галстук и распахнул рубашку. Его кожа влажно поблескивала. Темные глаза Найджела по-прежнему не отрывались от ее лица, веки чуть опустились, пряча его взгляд под густыми ресницами. Затем он откинул голову. – Когда животное сдается врагу, то подставляет ему мягкое и незащищенное горло. Поэтому я защищаю свое крахмалом.

Охваченная смущением, Фрэнсис встала.

– Но вы подставляете его мне? – Ее голос дрожал. – Вы не считаете меня своим врагом, Найджел?

– Это не важно. – Он поставил ногу в сапоге на валик кушетки, а другую положил на обтянутое тканью сиденье. – Я достаточно хорошо защищен. – Он отстегнул шпоры и, подержав их в руке, отбросил. – У меня даже есть металл на пятках. – Шпоры с грохотом упали на пол. – А от пальцев ноги до колена я заключен в панцирь, как краб. Мне всегда нравилось прикосновение хорошо выделанной кожи.

Он поймал запястье Фрэнсис и опять притянул девушку к себе. Гладкая и мягкая поверхность его сапога касалась ее бедра. Кожа чувственно скользила по тонкой ткани ее шаровар. Контраст был ошеломляющим.

– Это все ловушка. Ваша капитуляция – обман. Вы похожи на тигра, который, оскалясь, подставляет живот своей жертве. Фасоны и моды цепями сковывают вас. Эти великолепные строчки и петли для пуговиц сделаны не для того, чтобы ими пользовались. Ваша одежда отвергает требования тела и лишь демонстрирует богатство и власть.

– Натяжение струн рождает музыку, Фрэнсис. То же самое моя одежда. Я плачу своему портному огромные деньги, чтобы она облегала меня, как перчатка. В результате она ничего не скрывает. Под широкими восточными одеждами мужчина может прятать правду о себе, которую я вынужден открывать всему миру. Одежда англичанина не годится для брони. – На его сильной шее заметно пульсировала жилка. – А насколько я помню, именно вы связали меня во время нашей первой встречи в Фарнхерсте.

– Сожалею об этом, – сказала Фрэнсис.

Напряженность бочонком пороха лежала между ними, готовая взорваться в любую секунду. Фрэнсис была потрясена силой этого чувства. Ее сердце бешено колотилось, как в первую ночь летнего зноя. Ноги, казалось, отказывались держать ее.

Пальцы Найджела, пробежавшись по руке, легли на ее плечо. Все ее чувства устремились вслед за этим прикосновением, как за огоньком фитиля. Она таяла. Эти прикосновения воспламенили ее. Его губы приоткрылись, и Фрэнсис увидела, что его взгляд сосредоточился на ее губах. Тем не менее он отстранился, тяжело дыша, взял ее ладони в свои, а затем встал, позволив ей опуститься на кушетку на его место.

Фрэнсис молча смотрела, как он пересек комнату и подошел к арфе. «Мода предполагает определенный силуэт?» Одежда только подчеркивала его необыкновенную физическую красоту: широкие плечи, мощные ноги – все это было исключительно притягательным и мужественным. Она ясно сознавала, что ее тянет к нему.

– Сожалею, – повторила она, понимая, что значат для нее самой эти слова.

Комната наполнилась вибрирующими звуками аккорда. Украшенная резьбой рама арфы дрожала, гася колебания струн. В наступившей тишине раздался голос Найджела:

– Господь свидетель, я тоже. Вы правы. Я связан. Но меня сковывает совсем не одежда. – Он повернулся к девушке, едва сдерживая себя. – Это только моя вина, а не ваша, что в наших отношениях не может быть ничего, кроме горя. Тем не менее вам нет нужды волноваться за свое будущее, Фрэнсис.

– Неужели? Кому из английских герцогов я нужна?

Он опустил взгляд на струны арфы, как будто раздумывал над ее словами. Потом поднял голову, и в его голосе зазвучало неподдельное веселье:

– Полагаю, любому из дюжины.

Фрэнсис больше не могла угадывать его мысли, но твердо знала, чего хочет сама. Она хочет его. Хочет, чтобы этот мужчина, Найджел Арундэм, сделал ее своей любовницей. То, что он к ней безразличен, было ужасным оскорблением. Она отчаянно пыталась ответить ему в тон.

– Но я понятия не имею, чего от меня ждут. Как живут лондонские куртизанки?

Он медленно отошел от арфы.

– Они разбираются в драгоценностях, всегда в курсе последних сплетен, мастерицы льстить, знают толк во французских винах и умеют раздвигать ноги.

Фрэнсис тоже знала, как держать себя в руках. Она все еще чувствовала себя ошеломленной и растерянной, а кончики ее пальцев еще хранили память о прикосновении к его коже, однако ей удалось спрятать свою беззащитность за внешней невозмутимостью.

– Я умею все это…

– Правда?

– …за исключением, возможно, вина. Во дворце махараджи мы не пили французских вин.

На губах его еще играла улыбка, но темные глаза стали бездонными.

– Я могу научить вас разбираться в винах. Остальное, разумеется, вы уже знаете.

Она не дрогнув встретила его взгляд.

– Благодарю вас, Найджел. Поскольку у меня нет другого будущего, кроме обещанного мне герцога, с вашей стороны будет очень мило рассказать мне о винах.

Фрэнсис подхватила лежавший на диване пешваз и вышла из комнаты.

«Ловите нам лисиц, лисят, которые портят виноградники». Боже милосердный! Как он хотел заключить ее в объятия прямо здесь, на диване, и целовать до тех пор, пока она не раскроется ему навстречу. Каждая клеточка его тела жаждала слиться с ней. Желание бурлило в его крови, ломая защитные барьеры. Он победил страсть, доказал, что может противостоять ей, и остался один со своей бесполезной победой. Она бы не отвергла его. Это для нее ничего не значит. Почему же ему кажется, что это было бы так важно для него?

Найджел коснулся рукой клавесина. На его полированной крышке лежала балалайка. На ней играл в Китай-городе человек, состоявший на службе у французов. Найджел знал, что вскоре должен будет лишить его жизни. Парень пел русские народные песни и предлагал Найджелу помочь выучить слова. Уроки сопровождались взрывами смеха: все песни были непристойного содержания.

Найджел повесил балалайку на стену, услышав, как ее струны застонали. Фрэнсис превратила инструмент в нечто иное. Эта необыкновенная музыка не подчинялась математическим законам Запада, она противоречила всему, что он знал о гармонии, обращаясь прямо к его душе.

Фрэнсис! Найджел провел пальцами по шее.

Стоит ему закрыть глаза, как он видит ее танец, каждое движение которого исполнено страсти и грации. В его крови бурлило воспоминание о ее нежных и мягких губах, жаждавших отдать ему свое тепло. Опытные губы. Губы, понимающие все оттенки чувств. Тем не менее ее чувственность странным образом смешивалась с необыкновенной чистотой. Она казалась странно невинной, лишенной даже намека на сладострастие. Каким образом ее этому научили в индийском гареме? Что она знает, кроме музыки, живописи, танцев и умения доводить мужчин до безумия? Что за женщина обучала ее?

Женщина.

В гареме были только женщины. Найджел задумался над этим. Боже мой, это же очевидно! Если с ней не спал сам махараджа, Фрэнсис могла все еще оставаться девственницей. У него не было никакого желания проверять это, но он ухватится за эту возможность. Это единственное, что даст ему силы сопротивляться ей.

Найджел пересек комнату и открыл футляр скрипки. Инструмент мастера Гранчино с четырьмя новыми струнами мягко отсвечивал в пламени канделябра. Все эти последние годы Найджел бежал от себя, даже не сознавая этого. Он дернул за струну. Зазвучало чистейшее и безукоризненное «ми». Найджел взял инструмент и прижал его подбородком. Пальцы сами легли на изогнутый гриф, такой знакомый, как тело любовницы. Он ощутил идущее изнутри желание играть, желание излить свои муки в яростном потоке нот и взялся за смычок.

«Воспойте Господа в новой песне; он творит для нас чудеса».

Приглушенно выругавшись, Найджел положил скрипку обратно в футляр, оставив музыку запертой внутри изящного корпуса.

 

Глава 10

Найджел наткнулся на имя Катрин пять дней спустя. Листки, казавшиеся отрывком из плохого романа, невинно лежали среди бумаг Доннингтона, заваленные счетами и свидетельствами предательства. В отличие от записок Доннингтона они были изощренно зашифрованы, так что Найджел чуть было не потерпел неудачу. Ему понадобилось пять дней, чтобы разгадать шифр – пять дней после того, как он едва не поцеловал Фрэнсис в музыкальной гостиной. «Милая Бетти, разве ты не веришь, что я сам обладаю ловкостью настоящей гончей?» Он отбросил посторонние мысли и сосредоточился на шифре.

Поначалу результат казался не стоящим затраченных усилий. Бумаги представляли собой обычные донесения из Франции, датированные 1813 годом, когда Россия вновь вступила в войну против Наполеона, когда произошли сражения под Дрезденом и Лейпцигом и Веллингтон вступил во Францию. Криво улыбнувшись, Найджел принялся расшифровывать записки. Они охватывали период времени после страшного отступления из Москвы, когда они с Лэнсом и Катрин жили в Париже, собирая сведения и отсылая их в Лондон. Этот оказавшийся не таким уж невинным роман еще раз доказывал, что французы были гораздо лучше осведомлены о намерениях англичан, чем можно было догадываться. Но теперь, два года спустя, это не имело значения.

А затем, подобно свернувшимся в клубок змеям, которые дожидались своего часа, со страницы на него глянули три предложения. «…Мы захватили британского агента, француженку, которая вращалась в высших кругах. Она вернулась с императором Наполеоном из России и была известна в Париже под именем княгини Катрин, вдовы князя Минского. Ее настоящее имя Катрин де Марбр».

Перо выпало из его руки.

Есть несколько видов мужества. Найджелу казалось, что он уже прошел все испытания. Но никакой опыт не мог подсказать ему, каких сил будет стоить продолжить расшифровку, обмакнув перо в чернила, один за другим перенести на бумагу содержание этих писем, открывавших невыносимую для него правду.

Когда он впервые увидел Катрин, ее голова была осыпана сверкающим инеем. Кристаллики льда искрились, подобно бриллиантам, в ее необычных темно-рыжих волосах, переливавшихся всеми оттенками красного дерева. Эта женщина была закутана в меха – необыкновенно дорогие и пушистые русские серебристые соболя. Запряженные в сани лошади встряхивали гривами, звон колокольчиков на сбруе разносился в прозрачном воздухе ночи. Катрин сняла руку с локтя Уиндхема, протянула Найджелу свои тонкие, унизанные тяжелыми перстнями пальчики и на своем превосходном хрипловатом французском – языке русской аристократии, который был для нее родным, – поздоровалась с ним.

Затем она повернулась к своему любовнику, подняла руку к его светловолосой голове и притянула его лицо к себе. На глазах Найджела и Лэнса она крепко поцеловала майора Уиндхема в губы. Катрин прямо-таки излучала чувственность. К тому же она была изысканна и красива, с гибким, как ветка ивы, телом. Они с Найджелом оказались в объятиях друг друга через час после того, как Уиндхем уехал в Лондон, и три дня не вылезали из постели.

Найджел заставил себя не останавливаться и продолжать писать. Каждая страница усиливала его страдания. Когда он вынужден был остановиться, чтобы очинить новое перо, то на мгновение засомневался, хватит ли у него сил продолжать. Тем не менее он заставил себя снова сесть за стол, хотя все его тело молило об отдыхе. Ровные строчки одна за другой ложились на страницы, и ужас постепенно заполнял его душу. Он даже не заметил, как кончился день и ночь опустилась на его лондонский дом. Очнулся, когда в кабинет вошел слуга, чтобы зажечь свечи. Найджел махнул ему рукой.

– Милорд?

Найджел быстро написал несколько строк на чистом листе бумаги, сложил его и запечатал, приложив перстень к горячему воску.

– Доставьте это лорду Тренту. Немедленно.

– Слушаюсь, милорд.

Слуга поклонился и вышел.

У Найджела было такое чувство, будто он несколько дней и ночей подряд принимал участие в изнурительном сражении. Будто опять целую неделю без сна и отдыха скакал вместе с казаками, и свирепый холод русских снегов пронизывал его до костей. Пытаясь унять дрожь во всем теле, Найджел достал из-за голенища сапога нож и устремил взгляд на его острое и опасное лезвие.

Найджел дал ей книги. Фрэнсис сидела по-турецки в бывшей детской с решетками на окнах и пыталась сосредоточиться на том, что читает. «Пособие для юных леди по изготовлению вин. Вина Франции». Последние пять вечеров они обедали вместе. Он просил дворецкого открыть несколько различных бутылок и учил ее смаковать вино и ощущать тончайшие различия букета. Все это странным образом напоминало уроки в гареме, хотя его легкие шутки создавали совсем иную атмосферу. После столкновения в музыкальной гостиной он обращался с ней со сдержанной любезностью.

Эти обеды продемонстрировали такое внимание к ее чувствам со стороны Найджела, какого она не могла себе представить. Если Найджел и ел мясо, то не у нее на глазах. Повара проявляли чудеса изобретательности в приготовлении блюд из злаков и овощей, вероятно, после соответствующих наставлений. Наверное, маркизу Риво было непросто давать объяснения своему надменному лондонскому шеф-повару, но он сделал это без всяких просьб с ее стороны. Фрэнсис приводило в смущение подобное великодушие Найджела.

Еще в Индии, чтобы защититься от людей, она научилась ограждать себя от всего личного. Так было гораздо безопаснее. Она потягивала вино, стараясь не смотреть на его руки. Она запоминала ароматы, не встречаясь с ним взглядом. Когда Найджел придет к выводу, что опасность миновала, он найдет ей герцога, и они больше никогда не увидятся. Почему-то эта мысль причиняла ей боль.

Все пять дней она не заходила в музыкальную гостиную, и он, вероятно, тоже. В своих непринужденных беседах за обеденным столом они ни разу не вспоминали о том, что произошло там. Он больше не открывал перед ней, как перед побежденным врагом, свое незащищенное горло. Эта картина преследовала ее. Она вновь взглянула на рисунки с изображением винограда и сделала попытку выбросить мысли о Найджеле из своей головы.

Внезапно дверь с треском распахнулась. Фрэнсис вскочила, и книги соскользнули на кровать. В дверях стоял Ланселот Спенсер, и в его широко раскрытых голубых глазах застыло что-то похожее на панику.

– Мисс Вудард? Могу я попросить вас спуститься вниз?

– В чем дело?

Плечи его были опущены, он как-то сгорбился, будто опасался удара.

– Риво послал сообщение лорду Тренту. Я приехал с ответом. – Лэнс провел ладонями по волосам. – Случилось что-то ужасное. Найджел у себя в кабинете, но он отказывается открывать дверь. Иногда только любовница способна достучаться до человека…

– Разумеется, – сказала Фрэнсис без лишних слов. – Иду.

Лэнс побежал вперед. У подножия лестницы он свернул в коридор, ведущий в комнату Найджела, и остановился как вкопанный. В дверях своего кабинета стоял Найджел и спокойно ждал. На нем были высокие сапоги для верховой езды с блестящими шпорами. Но вид был такой, будто что-то гложет его изнутри.

– Я ждал тебя. – Найджел прислонился к дверному косяку и скрестил руки на груди. Его глаза, не отрывавшиеся от Лэнса, были темны, как бездонные колодцы. – Но какого черта ты привел мисс Вудард? На большее у тебя не хватило воображения?

Спина Лэнса напряглась.

– Но ты не открывал эту проклятую дверь!

– С каких это пор, – сухо ответил Найджел, – лорд обязан впускать всякого глупца, стучащего в дверь его кабинета? Это вас не касается, Фрэнсис, – добавил он более мягко.

Фрэнсис растерялась.

– Нет, – сказала она. – Разумеется, нет.

Она повернулась и пошла прочь, но у лестницы была вынуждена остановиться. Она так сильно дрожала, что была не в состоянии подняться наверх.

Лэнс, казалось, тоже был не в силах пошевелиться.

– Лорд Трент сказал, что вы обнаружили нечто такое, что может повлиять на мою предполагаемую поездку в Париж.

– Мне бы хотелось надеяться, черт возьми, что не повлияет, но, боюсь, это не так.

Ангельское лицо Лэнса стало белым, как его воротник.

– Ты обнаружил какие-то сведения о Катрин?

Фрэнсис прислонила голову к стойке перил и прильнула к отполированному дереву. Найджел по-прежнему стоял в дверях кабинета, а Лэнс застыл на ковре, устилающем пол коридора. Оба, казалось, не замечали ее.

Найджел отвел взгляд, словно призывал на помощь все свое терпение.

– Мне очень жаль, Лэнс. Я хотел бы избежать этого, но жизнь имеет обыкновение подшучивать над нами. – Фрэнсис пугала его ироничная маска. Когда он снова посмотрел на Лэнса, его взгляд напоминал взгляд слепого. – Что может быть занятнее: последний любовник Катрин вынужден расшифровывать сообщения об обстоятельствах ее смерти?

Лэнс, казалось, прирос к полу.

– Что с ней случилось, Риво? Я настаиваю, чтобы ты рассказал мне.

– Не хочу… – Найджел взял со столика в прихожей хлыст и принялся рассматривать его: медный набалдашник и обтянутая кожей рукоятка.

– Ты обязан, – настаивал Лэнс. – Если я вечером еду в Париж, мне нужно это знать.

Найджел бросил на него быстрый взгляд.

– Ее пытали. Три дня. Ножом. Но она ничего им не сказала. Больше тебе ничего не нужно знать, а я не обязан повторять все подробности. Я подготовил записку для тебя и Доминика Уиндхема, в которой содержатся все необходимые сведения. Возьмешь на моем столе. Кто-то в Париже предал ее. Тот, кому было известно обо всех наших планах и действиях. Этот человек должен быть еще там. В противном случае я бы тебе ничего не сказал, и мне чертовски жаль, что возникла такая необходимость. А теперь, если ты не возражаешь, я ухожу.

Лэнс раскинул руки, загораживая проход:

– Только через мой труп!

– Боже милосердный, – Найджел натянул перчатки, – я стараюсь изо всех сил, чтобы избежать театральных сцен. Несмотря на твои явные опасения за мой разум, я не намерен совершать никаких безрассудных поступков. Я собираюсь на верховую прогулку – только и всего.

Лэнс пристально смотрел на него.

– Найджел…

– Если ты не посторонишься и не дашь мне пройти, я буду вынужден ударить тебя.

Это было сказано тоном, которого не могли бы ослушаться даже всадники Апокалипсиса. Лэнс опустил руки и напряженной походкой прошел мимо Найджела в кабинет.

Фрэнсис осталась стоять у подножия лестницы. Найджел подошел к ней. Ей было страшно, но она коснулась ладонью его руки.

– Мне очень жаль, Найджел.

Он отреагировал так, будто перед ним возник призрак. Некоторое время он молча смотрел на нее, а затем протянул руку и едва коснулся ее щеки. В его движении чувствовалась бесконечная нежность, а голос, в котором неожиданно проступило сострадание, звучал мягко.

– Не надо, Фрэнсис. – Он взял руку девушки и поцеловал ее в ладонь. Холод его губ проник ей в самое сердце. – Жалей, если хочешь, бедняжку Катрин. Ее кожа была нежной, как шелк.

Примерно через час Фрэнсис услышала, как ушел Лэнс. Ни секунды не колеблясь, она прошла в кабинет Найджела. Его бумаги были аккуратно сложены стопкой. Не осталось никаких свидетельств того, что ему пришлось пережить. Она закрыла глаза и сделала глубокий успокаивающий вдох. Три дня. Ножом. На каминной решетке лежала зола. С бесстрастностью машины Найджел сжег свидетельства гибели Катрин. Еще Фрэнсис заметила торчащий в каминной полке нож – как будто его бросили через всю комнату. Он вонзился в дерево по самую рукоятку.

Фрэнсис тотчас позвонила, вызывая слуг. Она разожжет здесь большой огонь. Она сделает эту комнату жаркой, как лето в Индии, и, когда Найджел вернется домой – если вернется, – она призовет на помощь все свое искусство, чтобы отогреть его. Теперь ей казалось не важным, что она не верила ему, что спорила с ним, что не могла понять его странное великодушие, проявляемое в последние пять дней. Даже врагу следует оказывать помощь во время катастрофы.

Ожидание было долгим. Часы равномерно стучали в темноте. Звуки в остальной части дома стихли. Фрэнсис сидела на диване у стены и ждала. Воздух в комнате нагрелся. Лишь изредка на каминную решетку падал уголек, разбрасывая вокруг себя сноп крошечных искр. Может быть, Найджел вообще не вернется домой? А если и вернется, то какое она имеет право вмешиваться в его жизнь? Фрэнсис закрыла глаза, пытаясь обрести уверенность.

Послышался слабый щелчок, и она подняла голову. Два часа ночи. Шаги в коридоре. Не стук тяжелых сапог мужчины, а быстрое стаккато женских каблучков.

Дверь кабинета открылась.

– Слава Богу, вы здесь! Лэнс рассказал мне, что произошло.

– Он не пришел к вам?

Темные глаза заблестели от слез.

– Нет, моя дорогая, такое Найджел не может разделить ни с кем, даже со мной. Он думает, что должен справиться с этим сам.

Фрэнсис махнула рукой, указывая на стул.

– Подождете его здесь? Я не уверена, что…

Продолжая крепко сжимать ручку двери, Бетти покачала головой.

– Мне нет дела до ваших сомнений, моя дорогая. В данном случае я беспокоюсь только о Найджеле. Вы можете это понять? Но я не буду ждать. Я должна была уехать в Кент несколько часов назад. Это не… хотя если бы я думала, что смогу… проклятие! – Ее волосы цвета воронова крыла и черный плащ растворялись в темноте коридора, лицо казалось неестественно белым. – Мне хотелось бы знать только одно: почему вы считаете свое тело единственным своим достоянием? У вас есть мозги и достаточное количество мужества. Я знаю, что он будет делать, Фрэнсис. И жизненно важно… Боже милосердный! Вы не можете покинуть его в эту минуту!

– Фрэнсис? – спросил показавшийся в дверях Найджел. Он стянул перчатки и бросил на стул хлыст и шляпу.

Часы за ее спиной пробили четыре – самый темный час ночи. Ее чувства мгновенно пробудились. Лицо Найджела сияло какой-то пугающей красотой, отстраненной и хрупкой красотой ангела. В то же время на нем лежала печать усталости и смятения.

Когда буря чувств, вызванных его появлением, утихла, она негромко и осторожно сказала:

– Я здесь не для того, чтобы удовлетворить свое любопытство или говорить с вами. Просто я подумала, что вам будет трудно уснуть.

Он подошел к ней и коснулся ладонью ее щеки.

– Фрэнсис, скажите, как вам это удается?

Она подняла голову, вглядываясь в его лицо.

– Что удается?

– Обрести такой покой! – Он поднес руку к глазам. – Я не могу… о Боже! Я не могу избавиться от этого.

Прежде чем она успела ответить ему, он отвернулся, подошел к камину и одним яростным движением выдернул нож.

– Я не могу вам объяснить, какие чувства я испытывал к Катрин.

– А хотите?

Его рука стиснула рукоятку ножа.

– Боже милосердный! Что здесь рассказывать? Я встретил ее в 1812 году, за год до того, как все началось. Она была француженкой, вдовой знатного русского дворянина, и страстно любила Францию, где прошло ее детство. Она даже устроила в своем доме салон во французском стиле. Вся Россия была влюблена в нее.

– Она была красива?

Найджел не отрывал взгляда от ножа, как будто хотел разглядеть на сверкающем лезвии свое собственное искаженное отражение.

– О да! Она была прелестна! Хотя страстная натура делала ее скорее похожей на русскую, чем на француженку. Катрин жила в России с шестнадцати лет. Она ненавидела Наполеона и оказывала неоценимую помощь Англии. Когда царь в конце концов решил выступить против Наполеона, она переехала из Санкт-Петербурга в Москву. Офицеры британской разведки были посланы туда в качестве наблюдателей. Среди них был Ланселот Спенсер. Именно тогда Доминик Уиндхем стал ее любовником.

– Майор, которого я встретила здесь?

– Да. Он был с ней только три недели, но никогда не сможет ее забыть. Я прибыл в Москву за несколько дней до его отъезда.

– И вы заняли его место. Майор обиделся?

Найджел бросил нож на каминную полку.

– Нет. Хотя Катрин не та женщина, с которой можно завести легкую интрижку.

Несколько секунд они молчали. Затем Фрэнсис тихо спросила:

– Значит, вы тоже влюбились в нее?

Она не могла понять, какие чувства таились за его пристальным взглядом.

– Влюбился? Без памяти. Мы были вместе, пока мне не приказали ехать в Вену с царем Александром на два месяца. Впервые в жизни я испытывал желание послать к черту свои обязанности. Но Катрин настояла, чтобы я ехал, и, таким образом, моя честь была спасена. – Казалось, Найджел откровенно смеется над собой. Он отошел в сторону, захватив с собой стоявший на каминной доске подсвечник. Пламя свечей мерцало, отбрасывая золотистые блики на его лицо и волосы. – Когда пришло известие о том, что Наполеон переправился через Неман и ступил на русскую землю, Александр стал отходить к Москве. Его казаки оборонялись. Следующие полгода я провел вместе с ними, отражая наступление французов. Это было началом моего прозрения.

Найджел умолк, и в комнате на несколько секунд повисла тишина. Что он хотел этим сказать?

– Я не понимаю.

Найджел поставил свечи и повернулся к ней. Свет падал из-за его спины.

– Вы были в Индии. Разумеется, вы не можете знать, что произошло в России.

Фрэнсис чувствовала на себе его напряженный, пристальный взгляд и понимала, что он специально стал спиной к свету, чтобы она не могла видеть его лица. Голос его тем не менее звучал спокойно и размеренно, как будто Найджел рассказывал о том, что произошло давным-давно и с кем-то другим.

– У царя Александра было всего сто тысяч человек против четырехсот двадцати тысяч наполеоновских солдат. У него осталось единственное оружие – сама матушка-Россия. Русская армия отступала на восток, а казаки сжигали за собой все: поля с созревшим урожаем, запасы продовольствия, деревни – то, что могло прокормить французскую армию. Все было уничтожено на тридцать миль вокруг, и наступавшего врага впереди не ждало ничего, кроме голода.

– А как же жители этих деревень?

– А вы как думаете? Они спасались бегством, голодали. Но стратегия русских была превосходной. К тому времени, когда Наполеон подошел к Москве, Великая армия была основательно потрепана. Наконец русские дали сражение у Бородино. Это была настоящая бойня для обеих сторон. После кровопролитного сражения русские отступили, оставив врагу незащищенную Москву. Пока Наполеон ожидал формальной капитуляции, я уже побывал в городе. Большинство жителей ушли, забрав с собой все имущество, но Катрин ждала меня.

– Должно быть, она была очень смелой.

– Смелой? Катрин ничего не боялась. – Найджел взглянул на Фрэнсис и с непонятной для нее яростью продолжил рассказ. – Это была вспышка ни с чем не сравнимой страсти после долгих месяцев разлуки. Но Катрин решила присоединиться к французам. Она считала, что сможет принести больше пользы союзникам, находясь в Париже. Не вызывало сомнений, что Франция терпит поражение в России. Не на поле битвы, а при столкновении с русской самоотверженностью. Наполеон рассчитывал найти продовольствие и поддержку в Москве. Вместо этого русские подожгли свой священный город. Пожар длился пять дней.

Фрэнсис закрыла глаза. Она представляла город, с предсмертным ревом обрушивающийся на незваных гостей, и понимала весь ужас происходившего тогда.

– Вы были там.

– Целый месяц. На пепелище. Я помог Катрин снарядить тройку лошадей. Мы нагрузили ее экипаж провиантом и спрятали в укромных местах драгоценные камни и золото. Сено нам заменяло подушки, в наволочках хранилось зерно. Я знал, с чем ей предстоит столкнуться, поскольку сам участвовал в опустошении страны. Невозможно было принимать участие в рейдах казаков, оставаясь при этом сторонним наблюдателем.

Он сделал несколько шагов в сторону и провел рукой по кожаным переплетам книг. Пламя свечей мерцало и колебалось из стороны в сторону, отчего по комнате плясали уродливые тени.

– В октябре Наполеон начал свое отступление в Париж. Катрин, закутанная в меха, последовала за ним. Десять дней спустя повалил снег. Вместе с казаками я преследовал наполеоновскую армию до самой границы. Невозможно описать эти месяцы. Величайшая армия мира умирала от голода и холода. Хаос и бездна страданий. Даже казаки, мстящие за поруганную честь матушки-России, страдали от голода и холода.

Фрэнсис хотелось протянуть руку, прикоснуться к нему и сказать, что и она знает, что есть в жизни вещи, которые нельзя изменить. Она понимает, что в мире столько боли и страданий, что одному человеку не под силу справиться с ними.

С легким треском на каминную решетку упали угли.

Найджел опустился на колени и подбросил дров в огонь.

– Катрин открыто поселилась в Париже. Лэнс и я вскоре тайно присоединились к ней. Весь 1813 год мы собирали сведения о планах французов и создавали сеть связных и осведомителей, ее возглавил человек по имени Мартин. Удача оставила Наполеона, и к октябрю он понял, что проиграл. Именно тогда исчезла Катрин. Она отправилась на встречу со связным. Встречу организовал я.

– И ее схватили?

– В тот же день до меня дошло известие о смерти отца. – Голос его был полон иронии. – Вероятно, это сделало меня слишком важной персоной. Мною решили не рисковать и приказали возвращаться домой.

– И вы покинули Францию, зная об исчезновении Катрин?

Он поднял голову, и на этот раз на его лице явственно проступило презрение к себе.

– Так уж случилось, что не по своей воле. Лэнс нанес мне удар по голове и в бессознательном состоянии отправил домой. Несмотря на полученный приказ, я собирался проследить путь Катрин и выяснить, что с ней случилось. Но страшная весть меня опередила: пришло сообщение о том, что она была арестована и казнена. Лэнс не хотел, чтобы я зря рисковал жизнью, и остановил меня. Только сегодня я узнал правду: Катрин умирала три дня, и она была еще жива, когда я покинул Париж.

Душу Фрэнсис переполнил страх – за него.

– Вы не можете себя в этом винить, Найджел.

– Я и не виню. Но она страдала, чтобы защитить нас, и нам удалось уйти. Она не могла им много рассказать. Последние несколько месяцев я не делился с ней собранной информацией, и поэтому ее мучения были напрасными. О Боже! Меня преследуют ужасные картины…

– Это только ваше воображение. Отбросьте эти мысли.

В его руке оказалась кочерга. Он с силой опустил ее на маленький столик, расщепив хрупкое дерево.

– Ради всего святого! Я только что загнал до полусмерти свою лучшую лошадь. Что, черт побери, остается у человека, когда кончается мужество? Я должен утопить себя в вине?

– Идите сюда. – Фрэнсис заставила себя держаться спокойно и уверенно. – Сядьте.

Найджел отбросил кочергу и подошел к кушетке. Некоторое время он смотрел на нее сверху вниз.

– Идите спать, Фрэнсис. Я жил с мыслью о ней все эти годы. Какое значение, черт возьми, имеет еще одна ночь?

Она протянула руки и взяла его ладонь в свои.

– В нашей душе есть центр, лежащий глубже, чем мысли и представления. Только там мы можем найти покой.

Он опустился на кушетку рядом с ней и устремил взгляд на ее пальцы.

– Куда вы уходите? Где вы были, когда я нашел вас на крыше? Моей душе нет покоя. – Он высвободил руку и прижал ладонь ко рту. – Мне уже ничего не поможет.

– Это место – небытие.

– Забвение? – На его губах заиграла странная полуулыбка.

– Забвение – это отрицание чего-то, оно предполагает боль и утрату. Место, о котором я говорю, пусто и наполнено одновременно, в нем вы познаете реальность и поймете, что все остальное – иллюзия. Христиане называют это благодатью Божьей и достигают ее посредством молитвы. У Индии свой язык и свой путь. Но суть одна. Это легко.

– Думаю, что это только слова для невежд – пародия на философию! Ради всего святого, Фрэнсис, возьмите меня туда, если можете.

– Тогда успокойтесь. Расслабьтесь. Закройте глаза.

К ее удивлению, Найджел подчинился. Фрэнсис изучала его лицо. Мягкий свет подчеркивал его красоту, но кожа вокруг рта и у уголков глаз казалась слишком натянутой. Только самообладание удерживало его, не давало поддаться вспышке разрушительной ярости или искать забвения в вине. Удастся ли ей помочь ему и направить его самообладание на то, чтобы расслабиться хотя бы на час?

– Прислушайтесь к тишине.

Он закрыл лицо руками.

– Тишины нет, Фрэнсис.

– Ш-ш. Сосредоточьтесь. Начните с тишины комнаты. Слушайте ее, как вы слушаете музыку. Если вам в голову приходят какие-то мысли, гоните их и возвращайтесь к безмолвию. Слушайте тишину…

В глубокой тишине раздавалось лишь медленное тиканье часов. Найджел опустил руки. Побелевшие складки вокруг губ слегка расслабились.

Фрэнсис понизила голос до шепота:

– А теперь прочувствуйте свое дыхание. Каждый вдох делается глубже… глубже… Откройте свое тело для дыхания. Растворитесь в нем. – Она расслаблялась вместе с ним, наблюдая, как вздымается и опадает его грудь, и ожидая, пока эти движения не станут медленными, размеренными. – Каждый раз во время выдоха повторяйте про себя что-нибудь, например: ш-ш. Прогоняйте случайную мысль или образ. Осторожно возвращайте свое сознание к одному: ш-ш… ш-ш… Это очень легко.

Она видела, что он медленно погружается в покой. Напряжение постепенно уходило из его тела, рук. Пальцы расслабились, и грифон на перстне, казалось, улыбнулся ей. Она отдавала себе отчет, какой силы образы атакуют его сознание, потому что сама ощущала нечто подобное. Но Фрэнсис не позволяла себе отвлекаться, все ее внимание сосредоточилось только на нем. Когда по телу Найджела пробежала дрожь, Фрэнсис насторожилась. В такт его дыханию она тихо повторяла мантру, возвращающую его разум назад, в пустоту.

– Ш-ш… ш-ш… – слетало с ее приоткрытых губ.

Наконец ее собственные усилия как бы слились с его, ритм их дыхания смешался. Медленное тиканье часов исчезло, и комната погрузилась в небытие.

Из окна лился тусклый свет. Утро началось с дождя. Найджел стоял у окна, положив ладони на решетку. Он поместил Фрэнсис в комнату с решетками, как в тюрьме. Должно быть, после четырех лет заточения в Индии это было мучительно для нее, но она не жаловалась и не просила сменить комнату. Он оглянулся на девушку. Фрэнсис крепко спала на своей кровати, золотисто-медовые волосы в беспорядке рассыпались по подушке.

Найджел принес ее сюда из своего кабинета. Он не мог точно сказать, что произошло прошлой ночью, но где-то в глубине души он нашел то, что она обещала ему: неиссякаемый источник силы и спокойствия. От этого ничего не изменилось и ничего не исчезло, его боль и его сомнения остались с ним. Но произошедшее ночью перенесло его, подобно волне, через эпицентр шторма и выбросило на новый берег. Открыв глаза, он с удивлением обнаружил, что пребывал в этом удивительном состоянии более получаса и что измученная Фрэнсис заснула, положив голову ему на колени.

Повинуясь внезапному порыву, он убрал волосы с ее лба, на котором лежала печать непостижимой для него печали. Она не пошевелилась, и Найджел пронес ее на руках через весь погруженный в тишину дом, положил на кровать в ее спальне и укрыл одеялом. Потом он стоял у окна, смотрел, как над Лондоном занимается заря, и обдумывал все, что произошло за последнее время. Найджел не знал, что будет дальше. У него не было никаких предположений относительно того, почему умер Доннингтон, кто убил его, кто подсыпал ему самому яд на собственной вечеринке. Однако именно он должен был найти свидетельства того, что случилось с Катрин, и расшифровать записи.

Тем не менее против Фрэнсис не предпринималось никаких действий. Его люди не смогли обнаружить даже намека на то, что ей грозит опасность. Значит, и эта комната, и эти решетки были не нужны. Необоснованные страхи заставили его привезти девушку сюда и взять на себя ответственность за ее будущее. Было ли это непростительной самонадеянностью? Разве он не должен дать ей право самой решать свою судьбу? Он обещал ей, и, учитывая принятое решение, у него не было выбора.

Он отошел от окна и приблизился к кровати. Желание обладать ею жило в нем, как неутихающая боль. Как просто было бы наклониться и поцеловать эти красиво очерченные губы. Но после минувшей ночи это выглядело бы насмешкой! Он не рассказал ей всей правды о России и о Катрин. Вместо этого преподал ей урок истории, тщательно избегая всего личного. В один из моментов он чуть не забылся и не открыл ей, чем занимался на самом деле. Но у него не хватило смелости вызвать ее отвращение.

Найджел вернулся к окну и прижался лбом к железным прутьям. Если он погибнет во время своей очередной авантюры, то они больше никогда не увидятся. Если вернется – то в пустой дом. Так или иначе, он получит то, что хочет. Но ему невыносимо было сознавать это.

– Найджел?

Он резко повернулся. Фрэнсис сидела на кровати, устремив на него взгляд своих небесно-голубых глаз.

– Вы спали, – беспечно произнес он, – как принцесса среди роз. Уже утро.

– Я кое-что вспомнила. Думаю, это может оказаться важным.

Она соскользнула с кровати, ее шелковые одеяния были измяты, коса расплелась. Движения девушки были такими грациозными, что у него перехватило дыхание.

– А я кое-что решил, – улыбнулся он. – Кто первый?

Фрэнсис наклонилась над умывальником и плеснула холодной водой себе в лицо.

– Сначала вы. И какое же решение вы приняли?

– Я еду в Париж.

Фрэнсис, похоже, не удивилась, но в движении ее плеч он уловил что-то похожее на испуг. Она повернулась к нему и протянула руку за полотенцем; капельки воды, подобно росе, блестели на ее ресницах.

– Значит, вы должны знать вот что: лорд Доннингтон сказал мне, что вы предали Катрин.

Это было так неожиданно, что Найджел покачнулся.

– Какого дьявола? Доннингтон? Когда?

– В тот день, когда мы встретились с вами в Фарнхерсте. Он сказал мне, что вы обрекли на смерть свою последнюю любовницу ради спасения собственной шкуры.

– Но о том, что произошло, знали только я, Уиндхем, Лэнс… и, разумеется, Бетти с лордом Трентом.

– Лорд Трент? Расскажите мне о нем.

Найджел был слишком потрясен, чтобы удивиться ее вопросу.

– Зачем? Он распоряжается кое-какими правительственными расходами, вот и все. Он вне подозрений. Боже милосердный! Связь между Катрин и Доннингтоном. Откуда, черт побери, мог Доннингтон знать, что именно я организовал встречу, которая привела к аресту Катрин?

Фрэнсис вытащила из косы ленту и принялась расчесывать волосы. Длинные пряди скользили, переливаясь, у нее между пальцами, подобно колосьям спелой пшеницы, завораживая своим золотистым блеском.

– Это означает, что тот, кому вы доверяете, предатель, не правда ли? Вы по-прежнему собираетесь в Париж?

– Разумеется. Уиндхем уже там. Лэнс выехал этой ночью. Я должен немедленно присоединиться к ним.

Она отложила гребень и принялась заплетать косу.

– Там будет опасно?

Он пожал плечами.

– Опасность может исходить от тайной полиции или неизвестного врага, который, вне всякого сомнения, поджидает меня. Но это не важно. Кто-то выдал Катрин. Кто-то на протяжении нескольких лет предавал Англию. Доннингтон доказал, что это связано между собой. Все пути ведут в Париж. Я предложу себя в качестве приманки. Возможно, мне удастся вывести предателя на чистую воду. – Найджел улыбнулся ей, тщетно пытаясь продемонстрировать уверенность, которой у него не было. – Мы будем скрывать свое истинное лицо, подобно Авессалому и Ахитофелу, и, возможно, мне посчастливится первым сорвать с него маску.

Она завязала ленточку, стягивающую волосы.

– А может, и нет.

– Я все равно поеду. Но я принял еще одно решение. Оно касается вас.

– Я ничуть не удивлена, – сухо заметила Фрэнсис. – У вас вошло в привычку все решать за меня.

Ленточка петлей обвилась вокруг ее указательного пальца. Найджел был не в силах оторвать от нее взгляд.

– Мне больше не кажется, что вам грозит опасность со стороны убийцы Доннингтона. Думаю, ее и не существовало. Надеюсь, вы простите меня за то, что я заточил вас здесь. Если хотите, я еще до отъезда в Париж устрою званый обед, где вы сможете найти себе покровителя. А если пожелаете, оставайтесь здесь, пока я буду отсутствовать, и встречайтесь, с кем захотите. Я оставлю вам денег. Дом будет полностью в вашем распоряжении. Что вы предпочтете?

Он умолк и посмотрел на девушку, стараясь угадать ее реакцию. Она молча теребила ленточку, простроченную с обеих сторон крошечными стежками. В ожидании ответа Найджел невольно затаил дыхание, как будто от него зависела вся жизнь.

Фрэнсис вернулась к кровати и села. Найджел стоял и смотрел на нее, будто прикованный к окну. Это было чертовски трусливое прощание. Оба молчали. Она смотрела на картину: белая лошадь, которая была его любимицей в детстве, свободная и бросающая вызов буре.

Наконец девушка повернулась и встретилась с ним взглядом. Найджел со страхом заметил блестевшие на ее ресницах слезы. Чтобы пощадить ее, он отвел взгляд, прислонился спиной к окну и закрыл глаза. Ее голос прозвучал холодно и сдержанно:

– Есть еще одна возможность, Найджел. Вот она: я еду в Париж с вами.

 

Глава 11

Фрэнсис затаила дыхание. Он дернулся, как от удара, и удивленно посмотрел на нее:

– Это невозможно!

Она знала, что должна противопоставить его ярости свою. А лучше всего – язвительную и едкую непокорность.

– Неужели? И почему же?

Глаза Найджела горели, но силы, казалось, оставили его.

– Я не могу поверить… Фрэнсис, ради всего святого! Париж погружен в хаос интриг. Многие даже боятся нового террора!

– Я в одиночку пересекла всю Индию. Обогнула на корабле мыс Доброй Надежды. Я видела тигров и муссоны. Я привыкла к одиночеству. И совершенно равнодушна к опасности. Я хочу использовать этот шанс обрести независимость. Разве я не способна одурачить десяток французских аристократов?

Он с силой ударил ладонью по оконной раме.

– Вы хоть имеете представление, о чем говорите? У Франции теперь новая аристократия. Лучший пример тому – герцог Отранский. Революция сделала этого человека герцогом, хотя в его жилах нет ни капли благородной крови. Некоторые утверждают, что у него вообще нет крови, и поэтому он так любит пускать ее другим людям. Теперь он возглавляет тайную полицию. Думаете, вам удастся обмануть его?

Фрэнсис показалось, что ее язык прилип к нёбу.

– Вы знакомы с ним?

– Я видел его: резкость, угловатость, приподнятые, как у нахохлившегося ястреба, плечи. Водянистые глаза на худом, бескровном, лишенном всякого выражения лице. Их взгляд отражает полное отсутствие души у этого человека. Мне известно, что происходит в его ведомстве на площади Вольтера.

– У всех есть душа.

– Интересно, что бы вы сказали во времена Великого террора, когда сточные канавы были красными от крови его жертв, когда он вернулся к практике расстрелов, потому что гильотина, на его взгляд, работала слишком медленно. В Лионе по его приказу по улицам протащили монахиню, а затем убили ножом для разделки мяса. Это была двоюродная сестра моей матери. Его имя служит синонимом страха – Жозеф Фуше.

Фрэнсис встала и взглянула ему прямо в лицо. Догадывается ли он, что она лжет? Что от страха у нее душа ушла в пятки? Что одна мысль о тайной полиции приводит ее в ужас? Тем не менее она предложила выход, который может изменить ее судьбу. Или она лжет самой себе? Неужели же просто боится назвать истинную причину своего намерения поехать в Париж?

Фрэнсис заставила свой голос звучать ровно.

– Мне предложили работу. За нее очень хорошо заплатят. Я согласилась, и вы не испугаете меня.

– Ради всего святого! – Желваки заиграли на его скулах. Фрэнсис понимала, что силы его на исходе. – Предложили работу? Кто?

– Лорд Трент. Минувшей ночью сюда приходила Бетти.

Ей пришлось выслушать резкости, которых она боялась.

– Бетти? Ну конечно, мне следовало бы догадаться – заговор шлюх! Может, она тоже поедет, и тогда я стану обладателем гарема?

Фрэнсис отвернулась. Сквозь пелену слез она уставилась на лошадь, грива которой серебристым облаком развевалась на ветру.

– Возможно, вам следовало подумать об этом, когда вы потребовали свой выигрыш у лорда Доннингтона. С того самого момента вы по своему усмотрению распоряжаетесь моей жизнью. В своем безграничном высокомерии вы даже найдете мне герцога.

– Меня все время подталкивали к мысли, – язвительно ответил он, – что такова ваша воля.

– Я думала, что у меня нет другого выхода. Вы лишили меня свободы и возможности распоряжаться собой. А теперь вы отвергнете единственный для меня шанс вернуть себе независимость?

Она чувствовала спиной сверлящий взгляд его черных глаз. В его голосе все еще клокотала ярость.

– Итак, какой же план разработали Бетти и лорд Трент? Вне всякого сомнения, Лэнсу тоже известно о нем. Вам позволено открыть его мне?

Фрэнсис присела на кровать, стиснув руки и не смея поднять на него глаза.

– Лорд Трент считает, что ваша миссия будет успешнее, если вы дерзко и открыто появитесь в Париже, обеспечив тем самым себе возможность свободно передвигаться. Если все вы приедете туда с товаром – шелками и пряностями, – то везде будете приняты с радостью. Прибывшие вместе с вами торговцы из Индии подтвердят, что вы действительно там были. Никому не придет в голову сомневаться, и перед вами откроются все двери.

К ее глубочайшему удивлению, Найджел рассмеялся. Фрэнсис подняла голову. Казалось, его переполняет неподдельное веселье, а боль и ярость исчезли без следа.

– Подтвердят? Вы говорите по-французски?

– Не очень бегло. Лорд Трент считает, что мне не нужно выдавать себя за француженку.

В напряженном молчании она ожидала его ответа. И вновь выбор оставался за ним! Без его согласия она не могла поехать, не могла воспользоваться этой возможностью изменить свою судьбу, была не в силах отсрочить ту неотвратимую минуту, когда Найджел найдет ей герцога и навсегда исчезнет из ее жизни.

Он провел ладонями по лицу, будто хотел стереть с него все чувства.

– Разумеется. Даже если нас раскроют, Фуше не проявит к вам интереса. Вне всякого сомнения, парижане найдут ошибки в вашем произношении очаровательными.

Она не могла этого вынести. Найджел был склонен согласиться, но он не хочет ее! Она будет обузой, помехой на его пути. Но прошлой ночью было невозможно отвергнуть отчаянные мольбы Бетти.

– Он отправится в Париж, – говорила Бетти, – и погубит свою жизнь. Вы должны поехать. Вы должны быть с ним. Он по крайней мере не станет жертвовать жизнью, зная, что должен заботиться о вас. Я говорила с лордом Трентом. Он согласился с моим планом… и вам предложат достойную компенсацию, моя дорогая. Вы станете порядочной женщиной.

Внезапно Фрэнсис ощутила ненависть ко всем этим интригам. Это дело Найджела, а не ее. Если он желает умереть в Париже, то разве имеет она право настаивать, чтобы он сохранил себе жизнь? Дважды после их первой встречи в библиотеке она пыталась помочь ему сочувствием. Но он отвергал всякую близость.

– Если хотите, можете сообщить лорду Тренту, что у вас есть лучший план. – Она заставила себя сказать это.

Но было уже поздно. Он смотрел на нее взглядом утопающего.

– Нет. Используйте свой шанс, Фрэнсис. Кто я такой, чтобы стоять у вас на пути? Это превосходная маскировка. Лэнс, Уиндхем и я будем отличными торговцами.

– Вы все можете сойти за французов?

– Конечно. Чем бессовестнее ложь, тем легче в нее поверят. Так что едем в Париж, Фрэнсис. Только у меня одно условие.

Горечь возвращалась. Похоже, это бессмысленная победа. Она отвела взгляд.

– Какое же?

– Ради вашей же безопасности вы по-прежнему будете играть роль моей любовницы.

– Значит, ничего не меняется?

Он уже был у двери. Фрэнсис слышала, как он открыл ее.

– Это чисто деловое предложение. Мы будем коллегами. Хотя вы, разумеется, можете стать любовницей Уиндхема, если захотите.

– Весна всегда у меня была самым любимым временем года в Париже.

Темноволосая женщина улыбнулась. Ее французский был беглым и безукоризненным. Вся аристократия Англии и Европы говорила по-французски – на языке дипломатов и куртизанок, а также крестьян, которые сновали там внизу, под окнами. Это был очень приличный, но не самый фешенебельный район Парижа.

В ответ ей прозвучало насмешливое:

– Он заглотил наживку. Я получил сообщение от наших соглядатаев на побережье. Лорд Риво прибудет завтра.

На ее лице появилось торжествующее выражение.

– Ага! Он из породы людей, которые не усваивают уроков.

– Он везет с собой индийскую шлюху.

Женщина небрежно пожала плечами.

– Скоро о ней можно будет забыть. Пустяковая помеха – гвоздь в сапоге. Риво приезжает в Париж! Вот что самое главное. – Она похлопала себя веером по подбородку. – А тем временем они сняли себе дом неподалеку от Пале-Рояля. Какая наглость!

– Там же поселился Ланселот Спенсер.

– Итак, двор ожидает прибытия своего маленького короля, славящегося хитростью. Риво думает, что он очень умен. Но на этот раз он проиграет. Если проявит упрямство, то умрет, как Доннингтон. – Женщина вышла на середину комнаты, где на маленьком столике стояло несколько фарфоровых фигурок: пастухи и пастушки в голубых и розовых костюмах, украшенных позолотой. Она лениво взяла одну из пастушек и принялась ее рассматривать. – А это будет позором, Пьер. В конце концов, маркиз очень красивый мужчина.

– Такой же красивый, как тот, что ждет за дверью, мадам? – усмехнулся он.

Женщина умышленно разжала пальцы. Фарфоровые осколки рассыпались по полу.

– Эти белокурые парни довольно красивы, но я предпочитаю брюнетов, Пьер. Брюнеты гораздо занятнее.

Переступив через розовые и золотистые черепки, она пересекла комнату и открыла дверь. Сидевший в прихожей человек поднял голову. Под шапкой светлых волос белело блестевшее от испарины лицо.

– А, маленький англичанин! – Она перешла на английский. – Вы подарите мне поцелуй, мой дорогой?

Несмотря на явную неловкость, он ответил ей тоже по-английски:

– Зачем?

В прихожей было темно. Его волосы отливали золотом во мраке, как дикие желтые ирисы – эти цветы в Англии называют «желтый флаг» – на фоне бурого мха. Он не пошевелился, когда женщина наклонилась и поцеловала его в губы.

– Вам не по себе оттого, что придется предать своих друзей, дорогой? Но полагаю, что нам не хватает немного огня.

Светловолосый мужчина ничего не ответил, продолжая пристально смотреть на нее. Его красные влажные губы резко выделялись на белом лице. Пьер бесстрастно наблюдал за происходящим.

Она наклонилась ниже и зашептала ему на ухо:

– Дом, который показался таким подходящим для вашего маленького торгового предприятия, – тот самый, рядом с дворцом Пале-Рояль, – совершенно не устраивает меня.

Слова, вылетавшие из его чуть припухших губ, звучали неразборчиво.

– Какая досада. Мне стоило больших трудов снять его.

Ее угольно-черные брови слегка приподнялись.

– Вашей миссии придется переехать в другой дом. Я тут вспомнила об одном местечке. Оно и вам может показаться превосходным.

– Я в этом не сомневаюсь. Как мне вас теперь называть, дорогая? Или вы сейчас в Париже под новым именем?

– Не паясничайте, – сказала она. – Меня называют Прекрасной Дамой. Что еще?

Он рассмеялся:

– Итак, прекрасная и не знающая жалости дама, какая роль во всем этом отводится мне?

Женщина взяла его за подбородок и заставила посмотреть себе в глаза. Она опять перешла на свой безукоризненный французский:

– Вы, мужчины, считаете себя очень смелыми. Посмотрим.

Фрэнсис и Найджел без лишнего шума покинули Лондон, переправились через Ла-Манш в лодке контрабандиста, а затем быстро пересекли Францию. В течение всего путешествия он держался вежливо, но отстраненно. И всегда, даже на дне лодки, они спали врозь.

Их экзотическая кавалькада – аккуратный обоз из крытых телег – внезапно возникла из окутанного туманом леса, как будто джинн из арабских сказок воплотил в жизнь мечту бедного рыбака о богатстве. Фрэнсис с замиранием сердца смотрела на роскошные индийские ковры. Найджел совершил набег на склады Ост-Индской компании, позаимствовав там шелка, пряности и другие богатства Востока. Впервые она ясно осознала, какая власть и деньги находятся в распоряжении маркиза. Это немного смущало ее.

Фрэнсис остановила своего гнедого жеребца среди мокрых от тумана деревьев и стала смотреть, как Найджел объезжает повозки, отдавая короткие распоряжения. Его волосы и плащ потемнели от влаги. Он сидел верхом на лошади, которую Фрэнсис впервые увидела в Фарнхерсте. Покрытая золотыми и серебряными пятнами шкура животного отливала металлическим блеском и как будто растворялась в тумане. Фрэнсис почувствовала, как у нее защемило сердце, переполненное желанием и странной неизбывной тоской.

Когда они въезжали в Париж, за их кавалькадой следовала орущая и гогочущая толпа уличных мальчишек. Найджел отвечал им смехом и шутками. Фрэнсис опять ощутила беспокойство: ее знаний французского языка, полученных в школе, явно не хватало. Найджел, Лэнс и Уиндхем владели им, как родным.

– А почему не Лэнс? – внезапно спросила она.

Найджел посмотрел на нее и удивленно вскинул бровь.

– Почему вы никогда не предполагали, что я могу стать его любовницей? – пояснила свой вопрос Фрэнсис.

– Ланселот Спенсер? – Он рассмеялся. – Лэнс в этом смысле оригинал. Он бережет свою чистоту для женитьбы.

– А вы находите это смешным?

– Нет, я нахожу это очаровательным. Его невеста, вне всякого сомнения, согласится со мной.

– Лэнс помолвлен? – Фрэнсис самой было непонятно, почему она так удивилась.

– Уже несколько лет. Мисс Марш живет в графстве Суррей. К сожалению, целая череда смертей престарелых родственников, умиравших один за другим в самое неподходящее время, воспрепятствовала свадьбе. Но этим летом он непременно женится.

– Он любит эту мисс Марш?

– Достаточно, чтобы оставаться девственником ради нее. Спросите его, если хотите. Мы уже почти приехали.

Фрэнсис отвела взгляд. Над ее головой вздымались вверх высокие здания: необычное сочетание белых оштукатуренных стен, железных решеток и крутых темных крыш. По булыжнику улиц грохотали подковами кони и колеса повозок. Пахло мочой и лошадиным потом с примесью запаха мокрого камня и мха. Это был Париж – культурная столица Европы, а теперь трамплин, с помощью которого Наполеон рассчитывал снова покорить континент, если никто его не остановит.

Фрэнсис почувствовала запах дыма, а затем увидела руины. Недалеко от Пале-Рояля, там, где должен был находиться снятый для них дом, дымились одни головешки. Рядом собралась небольшая толпа. Когда Найджел и Фрэнсис приблизились, люди принялись рассматривать ее индийские шаровары и шелковую чадру. В облике Найджела не было ничего благородного. Камзол не слишком ловко сидел на его плечах, волосы немного длинноваты. Это оказалось весьма существенным. Он выглядел не английским лордом, а богатым французским купцом после долгого и утомительного путешествия.

Найджел спрыгнул с лошади и вступил в беседу с толпой, чисто по-галльски размахивая руками и пожимая плечами. Через несколько минут он вернулся к Фрэнсис, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться вслух.

– Это случилось ранним утром. Во всем виноват повар. Он был уволен. Нанявший его дворецкий тоже уволен. Работавших с ними горничных тоже уволили. Уволили слуг и конюхов. Джентльмен, который снял дом, исчез. Никто их не видел.

Разумеется, он говорил по-французски. Найджел представился собеседникам как месье Антуан. С этого момента изо дня в день они должны были играть каждый свою роль.

Толпа зашумела, и послышались громкие крики:

– Вот он! Вот он!

Фрэнсис повернула коня и увидела скачущего к ним Лэнса.

– Бог мой! Месье Антуан! Воистину, дьявольские времена…

Фрэнсис пыталась перевести слова Лэнса, который стал что-то быстро говорить Найджелу по-французски.

– Проклятый повар! Этот негодяй поджег кухню. После возвращения Наполеона в Париж здесь почти невозможно снять дом. Мы потратили уйму денег, чтобы найти этот. – Лэнс потер шею, избегая смотреть в глаза Найджелу. – Но мне удалось найти другое место… Пока мы не приедем туда, я не могу рассказать тебе об остальном. Это место не… Очень надеюсь, ты не будешь возражать.

– Возражать? – переспросил Найджел. – После долгих месяцев на этом чертовом корабле я готов поселиться в свинарнике, лишь бы там была крыша над головой. Ведите нас, сэр.

Лэнс окинул взглядом любопытную толпу и повернул коня. Найджел последовал за ним. Фрэнсис и вереница повозок не отставали. Он был согласен с тем, что им не следует скрываться. Их появление было обставлено с максимальной смелостью. Страх острыми иглами вонзался в сердце Фрэнсис. Выпрямив спину, она ехала по улице вслед за Найджелом. За ними тянулся хвост любопытствующих горожан.

Когда обоз проезжал по мосту через Сену, Найджел на превосходном французском принялся высказывать свое возмущение Лэнсу, жалуясь на вероломство владельца дома. Неужели хозяин думает, что он, месье Антуан, будет платить за восстановление сгоревшего дома? Глупости! Хозяин сам отвечает за своего проклятого повара. Почему никто не догадался потушить огонь? Почему разбежались все слуги? Это заговор против честного гражданина. Домовладелец может теперь попрощаться со своими денежками.

Наконец толпа потеряла к ним интерес. Последние любопытные отстали.

Фрэнсис вслед за Лэнсом и Найджелом въехала на тихую, залитую ярким весенним солнцем улочку позади небольшого сада. Опавшие лепестки цветущих деревьев покрывали булыжники мостовой. Дома показались Фрэнсис заброшенными и обветшалыми. Большинство из них выглядели нежилыми.

Ее жеребец вдруг резко остановился. Шедший впереди красавец конь с отливающим золотом и серебром крупом застыл как вкопанный.

Найджел повернулся к Лэнсу.

– Это шутка? – свистящим шепотом произнес он.

Не дожидаясь ответа Лэнса, он пришпорил коня и галопом понесся вдоль улицы. Его жеребец остановился перед двойными воротами, за которыми виднелся небольшой дворик.

Найджел повернулся к подъехавшим Лэнсу и Фрэнсис. Лицо его было абсолютно спокойным, но в голосе клокотала ярость.

– Ради всего святого, Лэнс! Ты намеренно сделал это – ради спасения моей бессмертной души? – с издевкой спросил он. – Или это всего лишь минутный каприз?

– Мне очень жаль, – с застывшим лицом ответил Лэнс. – Абсолютно невозможно было ничего найти.

Он потупился. Лицо его было бледным.

– Париж забит до отказа. Это все, что я смог найти за такое короткое время. По той же причине мы снимали этот дом и в прошлый раз.

Найджел взглянул на закрытые ставнями окна и облупившуюся штукатурку.

– Да, конечно. Местные жители считают, что он населен призраками.

– Мы можем переехать отсюда, как только найдем что-нибудь другое.

– Переехать? – Найджел взглянул на Лэнса и рассмеялся. – Зачем, черт побери, нам переезжать? Не могу себе представить ничего более подходящего. В жизни по возможности надо стремиться к гармонии. Это наша единственная защита против хаоса. Будем надеяться, что на этот раз у нас будет приличный повар, а не проклятый поджигатель.

– Что вы такого сделали? – обратилась Фрэнсис к Лэнсу, как будто имела право спрашивать. Хладнокровие Лэнса обескураживало. Только легкое подрагивание ноздрей выдавало его волнение. Он словно одеревенел.

– Мы находимся на улице Арбр. Очаровательный выбор, не находите? Это тот самый дом, где мы с Лэнсом и Катрин жили в 1813 году до ее ареста.

Фрэнсис с тяжелым сердцем смотрела, как Найджел проезжал через широкие двойные ворота, чувствуя, что страх тяжелым грузом ложится ей на сердце.

Дом был старинной постройки – остаток того Парижа, который исчез задолго до революции, еще до того, как корсиканский выскочка решил вторгнуться в Россию. В этих самых комнатах поселилась со своим любовником-англичанином приехавшая из Москвы княгиня.

Благородный лорд Риво обрек на смерть свою последнюю любовницу ради спасения собственной шкуры.

Фрэнсис сделала глубокий вдох, тщетно пытаясь обрести мужество и хладнокровие.

Три дня. Ножом.

Ее конь беспокойно перебирал ногами и грыз мундштук. Фрэнсис ослабила поводья и въехала во двор вслед за Найджелом и Лэнсом.

Местные жители считают, что он населен призраками.

* * *

Найджел следил за разгрузкой багажа. Большая комната на первом этаже как нельзя лучше подходила для того, чтобы там расположить сокровища Индии, предназначенные для будущих покупателей. Все было сделано быстро и ловко. Как бы то ни было, Найджел и Лэнс почти год жили здесь, с февраля, после отступления наполеоновской армии из Москвы, и до октября, когда пришло известие о том, что Найджел стал маркизом, и арестовали Катрин. Фрэнсис тихим голосом давала указания слугам, как удачнее разместить пряности. Лорд Трент рассчитывал, что девушка не только будет служить приманкой для клиентов, но и станет вести дела, чтобы освободить мужчин для более важных занятий. У нее появилась работа. Это обстоятельство почему-то успокаивало ее. Или должно было бы успокоить, если бы раньше ей приходилось заниматься чем-то подобным.

– Пойдемте, – шепнул ей на ухо Найджел примерно через час. – Достаточно. Мужчины все смогут закончить сами. Я приказал затопить камин в комнате наверху и приготовить чай. Лэнс собирается рассказать мне все, о чем умалчивал до сих пор, и я хочу, чтобы вы присутствовали при этом. Ради вашей же безопасности вам нужно знать, что происходит, но вы должны отстраниться от этого.

Фрэнсис подняла на него глаза. Отстраниться! Если бы она не чувствовала себя глубоко вовлеченной во все, что происходит с этим человеком, ее бы здесь просто не было! Но Найджел отвел взгляд и заговорил со слугой. Момент был упущен.

Воздух в комнате был затхлым, она пропахла сыростью давно не используемого помещения. Камин дымил, трещал и горел неровно, будто отказываясь давать тепло и свет. Фрэнсис потрогала заварочный чайник. Чай уже остыл.

– Боже милосердный! – Найджел подошел к окну и широко распахнул ставни. – Эти французские слуги!

В комнату вошел Лэнс и опустился в кресло. Он выглядел изможденным, почти больным.

– Найджел…

– Послушай, Лэнс, лучше выложить все сразу, – посоветовал Найджел, поворачиваясь к нему от окна. Падавший из-за его спины тусклый свет скрывал выражение его лица, а голос звучал мягко. – Где Доминик Уиндхем?

Лэнс откинул голову на спинку кресла.

– Я мог сказать тебе это только наедине. Уиндхема не видели с самого вечера перед пожаром. Горничная сказала, что он изрядно выпил и заснул. Все слуги клянутся, что он не выходил из дома.

Найджел отвел взгляд. Он смотрел на Париж, и пламя камина высветило его четкий профиль.

– Пожар начался очень рано. Если он был мертвецки пьян, то мог и не проснуться. В таком случае майор, похоже, погиб в огне.

Голубые глаза Лэнса казались бездонными, как небо.

– На пепелище не обнаружено никаких следов тела, но точно мы будем знать, если он так и не появится.

– А где был ты?

– В районе Монмартра. Всю ночь я провел в одной таверне. Могу предоставить свидетелей, если хочешь.

Фрэнсис заметила гнев Найджела и поняла, что это не притворство.

– Ради всего святого, Лэнс! Если бы я считал тебя предателем, то подумал бы, что ты подкупил свидетелей. Но все дело в том, что я так не думаю.

– Но ты обнаружил, что кто-то тайно работал против нас еще с тех времен, когда мы были в России. Это мог быть я.

Найджел пересек комнату и принялся ворошить кочергой угли в камине.

– Ужасно, не правда ли? Если Уиндхем не появится, то этот крайне странный поджог бросит тень подозрения на него.

– Я не хочу в это верить. – Лэнс вытащил свою табакерку и принялся разглядывать ее крышку.

– Тогда остается лишь надеяться, что скоро он ввалится сюда и с сонной улыбкой объявит, что провел ночь в борделе. Но понимаешь, перед тем, как он отправился в Лондон, я рассказал ему о своем открытии. Я сообщил об этом и тебе, и, разумеется, лорду Тренту. – Найджел отбросил кочергу, взял в руки заварочный чайник и выплеснул остывшую жидкость на угли. – Сначала нужно почистить эти проклятые дымоходы, а потом ожидать приличного огня.

Лэнс закашлялся от внезапно повалившего из камина дыма.

– Когда я сообщил Уиндхему новость, что ты сам приезжаешь в Париж, он, похоже, обрадовался.

Найджел поставил на место чайник.

– Ты хочешь сказать, что он не был похож на человека, впавшего в панику и пытающегося скрыть следы своего преступления в огне? Если бы Уиндхем был предателем, его трудно было бы раскрыть. Мы профессионалы, привыкшие скрывать свои истинные намерения. Хотя, Бог мой, это выглядит так неестественно.

– Но насколько хорошо мы знаем друг друга? – Лэнс опустил глаза, будто бы рассматривал свои тщательно отполированные ногти.

– Мне казалось, я знаю Уиндхема, – с оттенком насмешки произнес Найджел.

Лэнс посмотрел ему в глаза.

– Мне казалось, что я знаю тебя. Думал, для тебя будет невыносимо находиться в этом доме. Я с ужасом ждал твоей реакции. Однако после первого приступа раздражения ты ведешь себя так, словно это нисколько не беспокоит тебя. И это несмотря на то, что Катрин лежала на этой кушетке и смотрела в это самое окно. Вас связывало… – Он взглянул на Фрэнсис и умолк. Лицо его было белым как мел.

– Что связывало? – вкрадчивым голосом спросил Найджел. – Что тебе известно, Лэнс? Умоляю, не нужно щадить меня. Фрэнсис знает о Катрин, и если у нее нет желания слушать твой рассказ, то она может выйти из комнаты.

Наступившее молчание нарушил стук в дверь.

– Войдите, – поднял голову Найджел.

В комнату вошел слуга и поклонился.

– Месье Антуан? Вас просят спуститься в конюшню. Конюхи поссорились из-за лошадей.

Найджел поклонился Фрэнсис и Лэнсу, на лице его застыло насмешливое выражение.

– Как я уже говорил, мы живем на грани хаоса. Нельзя допускать ссор между слугами. Надеюсь, вы меня извините.

Лэнс закрыл лицо руками.

– Боже мой! Боже мой! Почему вы не можете как-нибудь повлиять на Риво? – Его длинные пальцы ухватили пряди белокурых волос. – Вы же его любовница, черт возьми! Неужто не в ваших силах вырвать его из этого ужасного… Проклятие! Возможно… после Фарнхерста… вы ненавидите его, и вам все равно?

Фрэнсис старалась держать себя в руках.

– Ужасного… чего, мистер Спенсер?

Лэнс вскочил с кресла и принялся рыться в сумке, которую принес с собой.

– Я привез это из Англии. Не знаю, зачем я это сделал. Мне следовало сжечь их.

Он протянул стопку бумаг Фрэнсис. Она взяла один листок. На грубой гравюре были изображены несколько человек, мужчин и женщин. В первое мгновение она ничего не поняла, но постепенно до нее дошел смысл рисунка. Она взглянула на следующий листок. «Развлечения маркиза, или Они все делают это». На этот раз среди мужских и женских фигур был осел.

Она подняла глаза на Лэнса:

– Но это же неправда.

– Неправда? А откуда вы знаете? Вам известно, куда он уходит, когда его нет с вами?

Фрэнсис села и принялась рассматривать следующий листок. «Лорд N и мисс N, или Искушение девственницы». На нее с издевкой смотрели сплетенные в любовных объятиях фигурки – грубая пародия на изображения в священных храмах Индии.

– Конечно, нет. Найджел говорил, что ходит к Бетти или в какой-то боксерский клуб.

Лэнс принялся собирать листки. Он с яростью скомкал их и сунул в камин.

– Я не говорю, что тут все правда – эта мисс Ривер, например, – хотя об этой истории говорил весь Лондон. Но ведь действительно существуют тайные клубы, в которых практикуются подобные мерзости. Считается, что Риво состоит членом большинства из них. Его уже почти не принимают в обществе.

– Из-за всей этой нелепицы? – недоверчиво спросила она.

– Нелепицы? Ради всего святого! Большинство людей испытывают отвращение к подобной испорченности. Или вы хотите сказать, что не верите всему этому? Думаете, он стал бы объектом такой ужасной клеветы, если бы вел жизнь святого?

Фрэнсис смотрела на скомканные Лэнсом листки.

– Итак, он ищет отдохновения с куртизанками или другими мужчинами. Это совершенно естественно. Это одно из проявлений Камы – радости плотской любви.

Лэнс посмотрел на нее так, будто у нее внезапно выросли две головы.

– Любви? Но ведь любовь – самое чистое из человеческих чувств! Как вы могли назвать этим словом подобные мерзости? Любовь – это то, что Риво испытывал к Катрин. Если бы вы видели их вместе… – Он упал на одно колено и склонил голову перед камином, как перед алтарем. – Когда Катрин умерла, в нем что-то сломалось. Все его друзья видели это. Он пытался забыть ее, погружаясь в пучину беспутства и порока. Но это погубит его.

Он высек искру и поджег бумаги. Повалил дым, и Лэнс закашлялся.

В комнате стояло зловоние. Фрэнсис подошла к окну и распахнула его. Почему же он пощадил ее в Фарнхерсте – даже полубезумный от яда? Но теперь перед ней сидел Лэнс, который знал Найджела гораздо лучше – и гораздо дольше, – и страдания его были искренними.

– Простите, – кашляя, произнес Лэнс. – Мне не следовало вам ничего говорить.

– Не важно. Вам, наверное, тоже тяжело это видеть. – Она сложила руки на коленях. – Вы жили в этом доме вместе с ними.

Лэнс провел пальцами по своим губам и отвел взгляд.

– Катрин была прекрасна, подобно яркому пламени. Я вспоминаю сцену, когда Найджел стоял в дверях, а она, смеясь, дразнила его. Она вытащила шпильки из волос и распустила их вот здесь, у окна. Они доходили ей до талии, горя огнем в лучах солнца. Риво пошел к ней, как мотылек на огонь. Он опустился перед ней на колени, взял в руки ее волосы и зарылся в них лицом. Он боготворил ее.

Фрэнсис живо представила, как Найджел, подобно средневековому рыцарю, склоняется к ногам дамы. Его темная голова отчетливо выделяется на фоне ее мягких рыжих локонов.

– Зачем вы мне все это рассказываете?

– Чтобы вы поняли, что с ним происходит. Этот проклятый дом будет для него пыткой. Тем не менее ему придется жить здесь, пока мне не удастся найти другое место. Если он признается в этом или позволит нам помочь, возможно, ему будет не так тяжело.

– Вот почему вы сняли этот дом – чтобы заставить его задуматься?

Дым по-прежнему стелился по комнате.

– Нет, нет! Честное слово, ничего другого просто не было. Но теперь он здесь…

– Вы считаете, нам следует устроить заговор, имеющий своей целью утешение? Но каким образом?

– Утешение? Не знаю. Вы его любовница. Утешение – ваша профессия, не правда ли? Где вы будете спать? Только, ради Бога, не занимайте комнату Катрин. Я не хочу показаться жестоким, мисс Вудард, но, думаю, вы должны понимать.

Фрэнсис пристально всматривалась в тонкие черты его лица под водопадом белокурых волос. Лэнс выглядел слишком хрупким для шпиона.

– Я понимаю одно: он без всякой радости встретит наше вмешательство, мистер Спенсер.

В голубых глазах Лэнса внезапно сверкнул огонь.

– А какое это имеет значение, черт побери? Он не сможет полюбить другую женщину так, как он любил Катрин. Когда пришло сообщение, что ее арестовали, он, казалось, обезумел. Он мог безрассудно пожертвовать своей жизнью. Я бы не… Я не мог позволить ему сделать это! Поэтому он терзает меня за то, что я заставил его жить без нее. Но я хочу, чтобы он жил. И мне все равно.

Дверь открылась. Образовавшийся сквозняк унес дым.

– Боже мой, – тихо произнес вошедший Найджел; в руках он держал поднос. – Атмосфера здесь явно сгущается. Ты ведь говорил о Катрин, правда, Лэнс? Мне бы хотелось, чтобы ты прекратил это. Неужели на самом деле ты считаешь, что боги позволили бы княгине Катрин завести дом, семью, детей? Возможно, это и есть твое представление о райском блаженстве, но не ее.

Лэнс вскочил на ноги.

– Никому из нас больше не доведется встретить такую, как она, и ты это прекрасно знаешь. Почему ты не можешь взглянуть правде в глаза и по крайней мере с уважением относиться к ее памяти?

Найджел опустил поднос.

– Она умерла. А ты помолвлен с мисс Марш. Меня бы больше устроило, если бы мы не тратили свое время в этом доме на сентиментальные глупости. Хочешь чаю?

– Будь ты проклят, Риво! – крикнул Лэнс и выбежал из комнаты.

– Боже, помоги мне, – вздохнул Найджел, наливая чай в две чашки. – Когда-нибудь у меня кончится терпение.

Он повернулся и предложил дымящийся напиток Фрэнсис.

Она испытывала желание ударить его.

– Я в этом не сомневаюсь. И все из-за того, что верные друзья заботятся о вас.

– Заботятся обо мне! – Он поставил чашку на стол. – Если это забота, то я предпочел бы равнодушие.

– Лэнс тоже любил Катрин, не правда ли? И вы не можете ему этого простить?

Найджел отвернулся и стал мерить шагами комнату. Голос его звучал ровно и спокойно, словно бы он терпеливо объяснял маленькому ребенку что-то очень простое.

– Обычная жизнь не подходила для Катрин. Она была слишком страстной натурой для этого. Естественно, Лэнс влюбился в нее – подобно всякому встречавшемуся на ее пути мужчине. Но это не дает ему права…

Фрэнсис подошла к нему и потянула за рукав, заставив повернуться к ней лицом.

– Лэнс любит вас! Зачем же отвергать его любовь?

Губы его исказились гримасой гнева.

– Любви я предпочел бы веру.

Она не могла понять, что он имеет в виду.

– И у вас нет ни капли сострадания к нему? Ради всего святого, ведь вы издеваетесь над ним при каждом удобном случае. Разве дружба для вас – пустой звук?

Гнев вдруг исчез с его лица, и на нем осталась лишь непроницаемая маска мужественной красоты. Он был бесстрастен, как Бог.

– На самом деле дружба очень много значит для меня, просто я считаю некоторые вещи сугубо личными – вот и все. Если речь не идет о невинных жертвах, то какое ему дело, черт возьми, что я делаю или что я чувствую? Я не осуждаю моральные принципы Лэнса и не даю оценку его совести. Мне нужно всего-навсего, чтобы он проявлял такую же учтивость по отношению ко мне.

Его самообладание потрясло Фрэнсис до глубины души. Она знала, что Лэнс прав. Найджел губит себя. Она задала следующий вопрос, понимая, что это должно быть произнесено вслух:

– Но невинные жертвы все же есть. Как насчет Катрин?

Его губы исказились в гримасе, красота стала какой-то устрашающей, как маска Кали, богини смерти, требующей человеческих жертв.

– А зачем, по-вашему, я приехал в Париж? Только я знаю достаточно для того, чтобы выследить предателя – виновника гибели Катрин. Лорд Доннингтон был прав. Только мне были известны ее планы на тот день. Только я мог выдать ее палачам. Каким еще образом ее могли схватить?

Он посмотрел на свою руку. Свет из окна окружал красноватым сиянием его длинные пальцы, подчеркивая их красоту и силу, отражался от перстня с грифоном.

– Должен ли я признать, что эти самые пальцы держали нож? Господь свидетель, в свое время они достаточно попрактиковались в убийстве. Не пытайтесь вмешиваться в это, Фрэнсис. Вы не представляете себе, что…

Он вздрогнул и отвернулся.

– Ради всего святого, оставьте меня в покое!

Из трубы с глухим стуком вывалилось птичье гнездо, разбросав по полу грязь и пепел. За ним последовала птица. По комнате в панике металась испуганная галка. От нее летели перья и пыль.

Найджел разразился хохотом, как будто прорвалась долго сопротивлявшаяся плотина. Горечь, звучавшая в собственном голосе, казалось, забавляла его. Неужели все, к чему бы он ни прикоснулся, погружается в хаос? Или он просто позволил жалости и снисхождению к себе взять верх? Он увернулся от трепещущих крыльев птицы и едва не сбил с ног Фрэнсис. Девушка в испуге застыла на месте, прижав ладони к лицу. Боже мой! Она знала, что это значит – покинуть кого-то, обрекая на мучительную смерть.

Птица ударилась в потолок, поднимая пыль, и Найджел прижал девушку к себе.

– Простите меня, Фрэнсис.

Она дрожала в его объятиях. Найджел крепко обнял ее и не отпускал, пока она не успокоилась. Обтягивающий ее бедра и талию шелк жег его пальцы. Боже, как ему хотелось сорвать с нее одежды, обнять ее, раствориться в ней, в мире без печальных воспоминаний и боли!

Галка вылетела в окно и взмыла в высокое парижское небо. Фрэнсис подняла на него глаза, смахнула влагу со своих длинных ресниц и улыбнулась.

Страсть жгла его ладони и подбиралась к сердцу, как поднесенный к пороху запал. Найджел обхватил ладонями лицо Фрэнсис и поцеловал ее. Он вложил в этот поцелуй все, что чувствовал в этот момент: раскаяние, желание, смущение. Ее губы, влажные, мягкие, восхитительно манящие, дрожали под его губами. Фитиль все ближе подбирался к пороху. Призвав на помощь все свое самообладание, Найджел отстранился.

Фрэнсис опустилась в кресло.

– Как вы можете так лицемерить? Вы говорили… Вы говорили, что мы будем только сотрудниками. Зачем все это было нужно?

Он ощущал себя обнаженным, нелепо уязвимым, но все же нашел в себе силы сказать ей правду.

– Не знаю. Возможно, во всем виноваты безумие и жестокость этого мира.

Фрэнсис взглянула на него широко раскрытыми глазами.

– Нет, – сказала она. – Так не пойдет. Я не нужна вам в качестве любовницы. Очень хорошо. Тогда обращайтесь со мной как с товарищем. Расскажите мне о майоре Уиндхеме. Вы верите, что он предатель?

Найджел сделал глубокий вдох, пытаясь унять бешено колотившееся сердце и обуздать желание.

– Все указывает на это, правда? Бумаги Доннингтона вскрыли связь между Москвой и Парижем. Тот, кто предал Катрин, был и в России. Если остальные исключаются, остается только Уиндхем. Нашим предателем не может быть Лэнс, поскольку, как вы правильно догадались, он был влюблен в Катрин. Не могу представить себе, что он виновник ее ареста. Ради ее спасения он предал бы свою страну и пожертвовал бы собственной бессмертной душой.

В ее глазах застыл немой вопрос: «А вы, Найджел? Вы ведь тоже были влюблены в нее?» Что еще ей оставалось думать?

Она направилась к двери.

– В таком случае, милорд, в вас исключительно мало благородства.

Найджелу отчаянно хотелось вернуть ее, открыть ей всю правду. Но он молча стоял, выпрямившись, как часовой на посту. Фрэнсис оставила его одного посреди беспорядка. Катрин сидела на этой кушетке и смотрела в это самое окно. Стиснув кулаки, Найджел долго не отрывал взгляд от кушетки. Катрин, русская княгиня, оставившая в душе Найджела Арундэма неизгладимый след. Он любил ее однажды долгим, ленивым парижским утром, когда солнце золотило ее гладкую кожу и полыхало огнем в ее темно-рыжих волосах. И теперь он ненавидел себя за те ласки.

 

Глава 12

Фрэнсис не стала занимать спальню Катрин. Найджел поселил ее в комнате с окнами на улицу, а сам устроился в соседней приемной.

– Нас должны считать любовниками, – сухо объяснил он, когда наутро она спросила его об этом. – Мы в Париже чужие, и Фуше мог подослать к нам шпионов. Слугам покажется странным, если я буду спать в другом конце дома.

Фрэнсис подумала о тонкой двери, разделявшей их комнаты.

– Каким слугам?

Невозможно было найти кого-нибудь, кто почистил бы дымоходы. Галки считались зловещим предзнаменованием. Днем ушли почти все горничные. На следующий день их примеру последовали помогавшие на кухне девушки, которые слышали ночью какие-то звуки. В буфетной обитали злые духи. Кухарка с побелевшим лицом сообщила об этом и добавила, что тоже уходит.

Найджел спокойно воспринял эту новость. Он заполнял бухгалтерские книги и объяснял Фрэнсис, как следует вести торговлю шелком.

– Неприятно, – сказал он, когда кухарка покинула комнату, – но ничего неожиданного.

Он продолжал молча работать, со скрипом водя пером по бумаге. Фрэнсис смотрела на его склоненную голову, на вьющиеся у воротника темные волосы, на чернильные пятна на его пальцах, которые теперь долго не смоются. Эти пятна появились во время расшифровки тайных сообщений. Культурный человек, как выразился бы ее отец, начитанный и умеющий глубоко мыслить. Со страхом она поняла, что ее отцу понравился бы этот странный маркиз. Что-то шевельнулось в ее душе, грозное и повергающее в смятение.

– Нам нужно что-то делать с прислугой в этом доме, – сказала она.

– Зачем? – Он продолжал работать.

– Женщины говорят, что слышали ночью какое-то звяканье и стук и видели странный свет. Они боятся привидений.

Он взглянул на нее и улыбнулся. Теплый день обещал скорый приход лета. Высокий воротник рубашки Найджела был расстегнут, открывая гладкую кожу и ямочку у основания шеи.

– А вы, Фрэнсис?

– А что, если за всеми этими призраками стоит обычный смертный? Разве из того дома на Пале-Рояль не ушли слуги?

Он вновь уткнулся в бухгалтерскую книгу, и ответ его прозвучал сухо:

– Только после того, как дом сгорел.

– Значит, вам не кажется, что какой-то тайный враг пытается лишить нас прислуги?

Найджел писал, и кончик пера плавно двигался вслед за его рукой.

– Вы никогда не жили без прислуги, Фрэнсис? Я вырос в замке, где было сто восемьдесят слуг, но я тем не менее все могу делать сам. А вы…

– Я была дочерью уважаемого джентльмена, который держал шесть слуг, и у меня всегда была горничная. Даже во время нашего последнего путешествия в горы проводники относились ко мне как к принцессе. А в гареме меня, разумеется, учили совсем другим вещам. Вы рассчитываете, что я буду стряпать и чистить дымоходы?

Он поднял голову от бумаг.

– Бог мой, конечно, нет! Я рассчитываю, что вы будете абсолютно бесполезным украшением.

Это было обидно, хотя и непонятно почему.

– А зачем вы тогда показываете, как вести бухгалтерские книги?

– Чтобы помучить себя, разумеется.

Она понятия не имела, что он хотел этим сказать. Найджел вновь опустил голову и погрузился в работу, но при этом накрыв ладонью ее руку. Их пальцы сплелись. Она ощущала ровное биение его пульса и тепло его ладони. На мгновение Фрэнсис застыла, не в силах пошевелиться, и не отрывала взгляда от его темных волос и линии плеча, любуясь его умением сосредоточиться и скрытой силой. И вдруг отдернула руку.

В комнату проскользнул Лэнс.

– Черт побери, Антуан, теперь ушли эти проклятые конюхи.

Найджел взглянул на него, чуть приподняв бровь.

– Они сказали, что прошлой ночью привидения завязали узлами гривы лошадей, – пояснил Лэнс, – и убежали, опасаясь за собственные души.

– Тогда нам придется самим кормить и чистить животных, – невозмутимо сказал Найджел. – Я уже договорился о доставке корма.

На следующее утро, когда последний оставшийся лакей принес им несъедобный завтрак, из дымохода в комнату посыпалась сажа.

– С посыпанными пеплом головами мы несем наказание за наши прошлые грехи, – проговорил Найджел, стряхнув черные крупинки со своего рукава. – По крайней мере это относится ко мне. Лэнс у нас безгрешен, хотя и несет наказание вместе со всеми, как Иов. Кто будет покупать пряности у торговцев, покрытых сажей? Боже милосердный! Что за ужасное место. Я променял бы свою бессмертную душу на горячую воду по утрам.

– Как ты можешь говорить такое! – Лэнс бросил на него укоряющий взгляд.

Найджел вскинул брови, и глаза его загорелись неподдельным весельем.

– А разве ты не видишь, что дьявол уже завладел мной?

Лакей перекрестился и тут же заявил, что уходит со службы.

* * *

Что-то гремело и позвякивало, как железная цепь. Уже два дня у них не было слуг, но по ночам по-прежнему раздавались какие-то негромкие звуки. Лэнс отсутствовал, и в доме больше никого не могло быть. Фрэнсис села на постели, вглядываясь в темноту и напряженно прислушалась. Волосы зашевелились у нее на затылке. Глухой стук, потом поскрипывание и шорохи старого дома, затем тишина. Она выскользнула из-под одеяла и прошла в пустую комнату Найджела. Каждую ночь он уходил из дома. Возвращался утром, усталый и замкнутый. Искал ли он Уиндхема? Спал ли он вообще? Фрэнсис не знала. Он ничем с ней не делился. Ее оставили со списком привезенных товаров, поручив закончить заполнение бухгалтерских книг, начатых его твердым почерком. Это было бы легко, но рулоны шелка передвигались сами по себе каждую ночь.

Дом был погружен в глубокий сон и окутан безмолвной тьмой. И вдруг вновь раздался звон цепей. Все тело Фрэнсис покрылось мурашками. Индия была полна призраков. Духи наблюдали за жизнью проводников ее отца. Деревья и скалы тоже могли чувствовать. Фрэнсис видела, как факиры взбирались по веревкам в никуда или ходили босиком по раскаленным углям. Повседневная жизнь шла рука об руку со сверхъестественным. Ее отец был ученым, и он раскрыл ей обман и суеверия, которые стояли за подобными верованиями. Фрэнсис не верила в призраков. Но в темноте и безмолвии трудно было слушаться разума.

Стряхнув с себя оцепенение, она достала из платяного шкафа Найджела черный плащ. В коридор через окна проникало достаточно лунного света, чтобы она могла найти дорогу вниз. Мягкой, неслышной походкой, которой она научилась во дворце махараджи, Фрэнсис пробралась в комнату, где лежали образцы товара. Там стояла абсолютная тишина. Серый свет лишил ткани всех красок, только узкая белая полоса света перерезала комнату надвое. Дверь во двор была приоткрыта.

Фрэнсис подошла, чтобы закрыть ее. Найджел должен быть где-то в Париже на одной из своих таинственных полуночных прогулок, но, возможно, это вернулся Лэнс. Во дворе было темно и тихо. Она взглянула на темные силуэты крыш, выделяющиеся на фоне бегущих высоко в небе облаков. Послышался негромкий звук, напоминавший тяжелое дыхание. Краем глаза она заметила движение в конюшне. Мелькнуло что-то белое. От страха у нее перехватило дыхание. Фрэнсис всмотрелась в темноту. Там колыхалось какое-то серебристое пятно. Девушка с шумом вздохнула. С тихим шелестящим звуком покачивался белый конский хвост. Лошадь. Великолепная лошадь Найджела. Он вернулся.

Испытывая огромное облегчение, Фрэнсис завернулась в плащ и быстро пошла к конюшне. Сейчас Найджел зажжет фонарь и уведет лошадь. Но ему следует знать, что он легкомысленно не запер дверь дома, и она не преминет сообщить ему об этом.

– С вашим опытом, – сказала она, открывая дверь конюшни, – так пренебрегать простейшими вещами.

Чьи-то руки схватили ее сзади, сбив с ног, а грубые пальцы зажали рот, не давая дышать, расплющивая губы и прижимая их к зубам. Фрэнсис увидела блеснувшие в темноте глаза, облако редких волос, глубокий шрам на щеке. Чужой. О Боже! Смерть, поджидающая в саду под олеандром. «Я уже представлял себе, что вас тащат из дома, как сабинянку». Будет ли он вообще волноваться?

– Отпусти ее, безмозглый дурак!

Голос Найджела. Настоящий. Рука исчезла, и Фрэнсис, спотыкаясь, качнулась вперед. Ярко вспыхнул фонарь. В золотистом свете она увидела небрежно развалившегося на куче соломы Найджела. Он пристально смотрел на нее. Фрэнсис не могла понять, что выражало его лицо.

Позади нее мужчина с редкими волосами смущенно кашлянул, прикрыв рот рукой.

– Прошу прощения, мадам.

– Это месье Мартин, – глухим голосом пояснил Найджел. – Он решит наши проблемы со слугами и наймет новых конюхов.

– К вашим услугам, мадам, – поклонился мужчина. – Приношу глубочайшие извинения, если напугал вас.

Фрэнсис пристально взглянула на него, обхватив рукой горло и пытаясь понять, что здесь происходит. Он смотрел на нее с абсолютным безразличием. Она стряхнула с себя оцепенение. Мартин. В ее мозгу эхом зазвучал голос Найджела: «…Сеть связных и осведомителей, которой руководил человек по имени Мартин». Это был один из парижских связных Найджела. Фрэнсис заставила свой голос звучать непринужденно.

– Я тоже прошу прощения, если потревожила вас. Видите ли, месье, мы не можем нанять слуг. Они считают, что дом населен духами.

Губы Мартина чуть тронула холодная улыбка. Неяркий свет сглаживал неприятное впечатление от его редких каштановых волос и морщинистого лба.

– Тогда мы привезем из деревни новых слуг, которые еще не наслушались всей этой чепухи. Я все организую, – ответил он и взглянул на Найджела.

Найджел кивнул. Месье Мартин поклонился Фрэнсис и вышел из конюшни.

В руке у Найджела была зажата соломинка. Он смял ее и отбросил в сторону.

– Вы испугались? Весьма сожалею.

Сердце Фрэнсис учащенно билось, и от этого ее ответ прозвучал резче, чем ей хотелось бы:

– У месье Мартина странные манеры.

– Он наемник. Работает только за деньги. – Найджел встал и пригасил фонарь. – Вам не кажется, что это место пахнет опасностью? Дом прямо дышит ею. Так всегда было. Какого дьявола вы бродите во дворе после наступления темноты?

– Вы правы, – согласилась Фрэнсис. – Это было глупо. Но мне показалось, что вас следовало поставить в известность о незапертой двери дома. Это сделали духи?

Он напрягся, правда, не от гнева или страха. Это было удивление, перешедшее в тут же подавленный смешок.

– Проклятие! Нет, конечно, нет. Но это не имеет значения, ворота во двор все равно закрыты.

– Значит, к нам никто не может проникнуть?

Он повернулся, и на его лице заиграли причудливые тени.

– Только через дымоход. Но месье Мартин обезопасит нас от галок.

– Он не очень-то приветлив, – передернула плечами Фрэнсис.

– Не очень, – кивнул Найджел и умолк, как будто задумавшись. – Ваши пути больше не пересекутся.

– Тогда скажите ему, – заявила Фрэнсис, направляясь к двери, – что, если он обнаружит еще галок, пусть несет их ко мне. Вам известно, что я могу научить птиц разговаривать? Это сорок третье искусство.

– Даже галок? – широко улыбнулся он.

– А почему бы и нет?

– У кардинала Реймского была ручная галка, очень воспитанная и преданная птица. – Найджел обладал несомненным даром рассказчика. Фрэнсис слушала его, затаив дыхание, и у нее создавалось впечатление, что они перенеслись в одну из сказок «Тысячи и одной ночи», на базарную площадь в Индии или России. – Когда однажды кто-то украл кольцо архиепископа, кардинал проклял вора. Увы, обнаружилось, что виновата была бедная галка, не устоявшая перед манящим блеском золота. Она указала кардиналу путь к кольцу, проклятие было снято, и птица прожила жизнь в благочестии. Но галки не умеют разговаривать. В этой истории нет и намека на то, что птица была способна попросить прощение.

– Если я буду обучать птицу, то она устоит перед искушением, и отпадет надобность в отпущении грехов.

– Устоит ли? – спросил Найджел. – Нас всех привлекают блестящие предметы. За исключением вас.

– Вы полагаете, мне неведомо, что такое искушение?

«Вы и есть мое искушение, – хотелось сказать ей. – Я чувствовала это в библиотеке, в музыкальной гостиной, чувствую это каждый день. У меня такое ощущение, как будто жаркий поток проникает из вашего взгляда ко мне в кровь. Я сгораю от желания. Разве вам не известно о собственном ослепительном блеске? Все мы очарованы вами: Лэнс, Бетти, я и, возможно, даже Уиндхем».

Она отвела взгляд.

– Я почувствовала его один раз во дворце по отношению к розам: прилив чистого желания. Они раскрыли лепестки прямо мне в ладонь во время одного из моих упражнений в осязании. Я должна была сосредоточиться на восхитительной непохожести различных материалов и проникнуть в их сущность: изгибы камней и сандалового дерева, бриллиант или перо. Чтобы приблизиться к трем жизненным целям: Артхе, Каме и Дхарме – богатству, чувственным наслаждениям и добродетели, – сначала необходимо пробудить чувства.

– Вот почему вы можете жестом заставить цветок раскрыться? – не отрывая глаз от ее лица и сложив пальцы в виде бутона, насмешливо спросил он.

– А что вы можете вызывать? – поинтересовалась она.

– В вашем саду? Ничего, кроме безмолвия. Уверяю вас, я прекрасно помню о проклятии кардинала.

На мгновение между ними повисла напряженная тишина. Колеблющийся свет фонаря гладил его худую щеку. Он шагнул к Фрэнсис и коснулся указательным пальцем ее губ, золотой перстень ярко сверкнул. На его губах играла насмешливая и многозначительная улыбка, а веселые искорки в глазах скрывали более глубокие чувства.

– Ни одна из ваших трех жизненных целей мне не подходит, Фрэнсис. Больше вас никто не будет беспокоить ночью. Вы в безопасности.

Она повернулась и убежала в пустую спальню, где Найджел никогда не ночевал, губы ее пылали. Почему это Бетти пришло в голову, что Фрэнсис Вудард сможет сделать что-нибудь для спасения Найджела? Она обманщица. И здесь совсем небезопасно. Этот дом полон тайн. Тайн Найджела. Он не открыл их ей. Но почему она должна на это обижаться?

Только потом Фрэнсис поняла, что он не мог только что вернуться, потому что слышала стук копыт во дворе, когда закрывала за собой дверь. Он взял своего золотистого коня и уехал.

На следующий день воцарился мир. Месье Мартин взял на себя управление домашним хозяйством, и в доме, как по мановению волшебной палочки, установился порядок: камины горели ровно, исправно готовились обеды, лошади были ухожены. Мужчины выходили к завтраку свежевыбритыми. Ни крупинки сажи не появлялось на натертых до блеска полах. На улицу Арбр стали прибывать любопытные покупатели, чтобы познакомиться с образцами шелков.

– Нас пригласили на охоту, – сообщил Найджел несколько дней спустя. Он быстрым шагом вошел в зал для демонстрации товаров и бросил перчатки на стул. – Вы охотитесь, Фрэнсис?

Она подняла голову от бухгалтерских книг:

– Что?

В его глазах сверкнул озорной огонек.

– Герцог предлагает нам величественное зрелище, великолепное наследие прошлого с золотыми кружевами и париками, хотя там, разумеется, будет присутствовать и национальный флаг. Мы будем гнаться за самцом белого оленя по лесам мечты, но поймаем лишь удовольствие. Поедете?

Фрэнсис заставила себя улыбнуться и отвечать ему в тон, стараясь не смотреть на его руки и горящие глаза. Он наблюдал за ней, полагая, что она не замечает этого.

– Тот самый герцог, который, как вы обещали, предложит мне свое покровительство?

– Если пожелаете. Правда, вы увидитесь лишь с джентльменами определенного возраста. Вся молодежь в армии. Это герцог де Френвиль, осколок прежней эпохи, более или менее достойно доживающий свой век.

– Френвиль? Он вчера был здесь, расточая восхищение и комплименты. Кстати, он купил огромное количество шелка, по его словам, на жилеты.

Найджел облокотился на стол, небрежно отодвинув синие и бледно-лиловые рулоны шелка.

– Скорее, для своей любовницы. Но она уже наскучила ему.

– Я думала, что роялисты сбежали из Парижа. Разве герцог сочувствует Бонапарту?

– В Париже полно аристократов, поддерживающих Наполеона, и наемных рабочих, которые являются тайными роялистами. В этом и заключается очаровательная суть смутных времен. А почему бы и нет? Чем один монарх лучше другого? Френвиль поддерживает того, кто позволяет ему развлекаться, как прежде. Если вы не примете приглашения, Френвиль надуется. Потом он откажет мне в дружбе, и я не узнаю то, что должен узнать.

– Наполеон доверяет Френвилю свои секреты?

Найджел смотрел в окно, и солнечные лучи освещали его мужественный профиль.

– Разумеется, нет. Наполеон никому не верит. Но этот герцог – близкий друг начальника тайной полиции. Если в Париже и есть человек, которому известно, кто предал Катрин, то это Фуше.

Ледяная игла вонзилась в ее сердце.

Внезапно раздался оглушительный взрыв, и с потолка посыпалась штукатурка. Фрэнсис испуганно посмотрела вверх.

– Император Наполеон проверяет свою артиллерию и обучает новобранцев. Он решил сделать это в самом сердце Парижа, у Дома инвалидов. Не тревожьтесь. Это означает только одно – у нас осталось очень мало времени, чтобы выяснить его намерения.

За первым взрывом последовал второй. Фрэнсис глубоко вдохнула воздух, пытаясь успокоиться. Ее волновала и пугала не стрельба из пушек и не то, что они находятся в Париже и шпионят за Наполеоном. Она волновалась даже не потому, что Найджел собирается бросить вызов тайной полиции в попытке найти предателя, обрекшего Катрин на смерть. Все дело было в том, что Найджел не дорожил собственной жизнью и что ни одна живая женщина не могла соперничать с призраком.

Фрэнсис взглянула на него, отмечая его очевидное безразличие к ней и легкую атмосферу товарищества, и улыбнулась:

– Тогда есть все основания уехать на денек из города. Что бы там ни случилось, поедем на охоту.

Стоял яркий весенний день. Верхом на своем жеребце Фрэнсис следовала за Найджелом и Лэнсом по узким парижским улочкам. На шее и запястьях Найджела сверкали золотые кружева, ноги обоих мужчин были обтянуты высокими сапогами и шелковыми панталонами. Их волосы не были напудрены, но костюмы поражали буйством красок и роскошными тканями – восхитительное эхо добрых старых времен. Утонченная элегантность Лэнса почти потерялась в этом наряде, но Найджел выглядел просто изумительно. Смуглый пират, чья красота подчеркивалась великолепием золотистой лошади. Фрэнсис следовала за ним, словно тень, укрыв плащом свои индийские одежды.

И вдруг она вспомнила о майоре Уиндхеме, человеке слишком крупном и грубом для подобного костюма. Он больше не появлялся. Она молча слушала разговоры Найджела и Лэнса на эту тему. Теперь уже не вызывало сомнений, что Доминик Уиндхем был предателем и что он намеренно устроил пожар, дабы скрыть свой побег. Лэнс по-прежнему отказывался в это верить, полагая, что Уиндхем скорее всего погиб в огне. Фрэнсис не могла понять, что думал об этом Найджел и как он воспринял предательство друга. Он отвечал Лэнсу притчей о трех людях, которых ангел спас из горящей печи. «Не опалился ни один волос с их голов, не повредились их одежды, и даже запах дыма не пропитал их».

Проезжая по улицам, они вынуждены были посторониться и пропустить шумную процессию, неистово размахивавшую трехцветными флагами.

– Да здравствует император! Да здравствует свобода!

Лошади нервно вздрагивали, а Найджел и Лэнс приподняли украшенные трехцветными кокардами шляпы и присоединились к крикам толпы. Не сделай они этого, толпа могла бы стащить их с коней и разорвать на части.

Замок герцога де Френвиля находился в часе езды от Парижа. Здесь собрались сливки парижского общества, за исключением разве что самых ярых роялистов. Фрэнсис услышала лай собак задолго до того, как вдали показалось строение. При виде его у нее перехватило дыхание. Замок располагался на невысоком холме – причудливое сооружение из стекла и камня, с арочными окнами. Он сиял готическим великолепием, как дворец из волшебной сказки.

– Боже милосердный, – выдохнул Лэнс, – как ему удалось избежать гнева толпы во времена террора?

– Вероятно, потому, что глазам патриотов было трудно определить, с какой стороны его следует поджечь, – усмехнувшись, ответил Найджел. – Похоже, для нас это будет памятное утро.

На лужайке перед замком разыгрывалась сцена из прошлого века. Всюду были всадники и разодетые женщины – по меньшей мере половина из них была в пудреных париках, кружевах и с мушками на лице, – как будто не было никакой революции и Наполеон в это самое время не муштровал своих кирасиров в центре Парижа.

– Настало время, – обратился Найджел к Фрэнсис, – сбросить плащ и засиять во всей красе.

Фрэнсис послушалась: она согласилась играть эту роль, и лорд Трент платит ей. Солнечные лучи сверкали на ее чадре, на которой тонкой золотой нитью был вышит журавлиный клин, а также караван крошечных слонов и лошадей. Маленькие серебряные колокольчики позванивали при каждом ее движении. Фрэнсис вскинула голову и, улыбнувшись, поскакала вперед – диковинка из Индии, в шароварах и короткой курточке, с колокольчиками в ушах, с обтянутыми сверкающим на солнце шелком плечами, по-мужски сидящая на своем гнедом жеребце. Толпа расступалась перед ней подобно водам Красного моря перед Моисеем. Мужчины снимали шляпы, а потом волной хлынули к ней.

Она бросила взгляд на Найджела. Он подмигнул ей, а затем скрылся, прихватив с собой Лэнса, и оставил ее самостоятельно отбивать атаки мужчин. Его самого тотчас окружила любопытная толпа, и он принялся весело болтать, располагая к себе мужчин и флиртуя с женщинами.

Фрэнсис забросали комплиментами и вопросами на быстром французском. На белых от пудры лицах с яркими карминными губами и мушками на щеках было написано восхищение. На мгновение Фрэнсис стало не по себе. Какая мучительная разница между теоретическим знанием и опытом! Интересно, что чувствуют при первом выходе в свет воспитанные в монастырях девушки? Фрэнсис была растеряна, подобно всякому новичку. Какая насмешка! Ей нужно притворяться. Она должна казаться искушенной, разыгрывать из себя опытную куртизанку. Все, что происходит в Париже, докладывается Фуше, и если она потерпит неудачу, то вместе с собой погубит Найджела и Лэнса. В конце концов, ее обучали совсем не для таких случаев. «Устраиваются развлечения: по утрам нарядно одетые мужчины верхом выезжают в сад, их сопровождают публичные женщины…» У Фрэнсис отлегло от сердца.

– Я в восторге, месье, – ответила она, растянув губы в улыбке; в ее носу сверкнуло золотое колечко. – Но я недостаточно хорошо владею французским. Не могли бы вы говорить помедленнее?

Найджел оказался прав. Они нашли ее акцент очаровательным. Все мужчины, обращаясь к ней, старались говорить как можно медленнее.

Вывели собак, и толпа рассеялась.

– Это всего лишь фарс, – прозвучал у нее над ухом чей-то голос.

Фрэнсис обернулась и увидела улыбающегося ей Найджела. Он, казалось, весь светился весельем.

– Смертельный для оленя, – ответила она.

– Нет, все мы тут фигурки, вытканные на средневековом гобелене. Сегодня утром егеря продемонстрировали Френвилю свежий олений помет как свидетельство того, что великолепное животное находится где-то поблизости, в то время как намеченная жертва еще вчера была поймана и посажена в клетку. В нужный момент олень будет выпущен, и вышитые нитками охотники бросятся в погоню.

– Значит, опасности никакой?

Он успокоил своего норовистого золотистого коня и улыбнулся ей.

– Только для меня, и все благодаря Бетти. Но эту опасность я привез с собой из Англии. Не так-то легко быть красивой, правда? Именно этого мы все хотели: чтобы при нашем появлении все головы поворачивались к нам, чтобы с нами хотели познакомиться, чтобы мы вызывали бурное восхищение своей физической красотой, но за все приходится платить. Вы выдержите?

– Я не красивая, – ответила Фрэнсис. – Это всего лишь иллюзия, а также результат обучения и тренировки. Они думают, что видят нечто очаровательное и экзотичное. Если бы не Индия, то все считали бы меня совершенно обычной.

– О, нет, Фрэнсис, это не так! – Он повернул лошадь и рассмеялся, оглянувшись через плечо. – Я тут должен поговорить кое с кем. А вот и герцог. Он ищет вашего общества. Обещаете мне очаровать его?

Найджел пришпорил коня, и девушка услышала его последнюю, произнесенную как бы про себя фразу:

– Следуй своим путем, о прекраснейшая из женщин!

Послышались звуки охотничьих рожков. Окруженная новоявленными поклонниками Фрэнсис тронула коня и двинулась вслед за герцогом. Вскоре они уже рысью пронеслись под изогнутыми ветвями буков и перешли на легкий галоп. Впереди бежали собаки. Рожок протрубил три раза подряд. Из леса выскочил олень и бросился наутек. Лошади галопом понеслись вслед за ним. Низко пригнувшись к шее своего гнедого жеребца, Фрэнсис мчалась вместе со всеми через ручей, вверх по длинному склону – прочь из леса. В фонтане брызг она увидела белозубую улыбку Найджела, который на своем сверкающем коне перемахнул через ручей и поскакал полем.

На берегу озера случилась непредвиденная задержка. Олень прыгнул на мелководье и стал продираться через заросли рогоза. Собаки бросились за ним и храбро пустились вплавь. Фрэнсис была вынуждена придержать своего жеребца и остановилась позади толпы.

– Как говорил давным-давно герцог Йоркский, доблесть живет дольше любого зверя. Не волнуйтесь, вы не увидите, как умрет этот храбрый олень.

Повернувшись, Фрэнсис увидела рядом с собой Найджела, тяжело дышавшего после бешеной скачки. Он опустил голову, пряча веселый блеск глаз, и провел рукой по влажной шее коня. Его тонкие пальцы чудесно контрастировали с золотистой пеной кружев на запястье. Фрэнсис почувствовала, что сердце ее перевернулось.

– Он убежит?

Найджел все с той же обезоруживающей улыбкой взглянул на нее.

– Думаю, да. Егеря отзовут собак, и наш олень исчезнет среди золотых нитей в глубине гобелена, чтобы его можно было преследовать в другой раз. Но никто из присутствующих здесь мужчин не хочет вашего бегства. Вы имеете успех, Фрэнсис! Сколько предложений вы уже получили?

Фрэнсис улыбнулась ему в ответ, и ее сердце вдруг наполнилось радостью, как отпущенная на свободу птица. Невозможно было сопротивляться исходившему от него веселью, которое казалось дороже всякого золота.

– Давайте посмотрим. Пять, нет, шесть! Включая заявления графа Лекре.

– Заявления?

Фрэнсис кивнула в сторону пожилого мужчины в ярко-голубом парчовом костюме и белоснежном парике. Он поймал ее взгляд и низко поклонился, прижав руку к сердцу.

– Он приглашает нас присутствовать на грандиозном военном параде, который устраивает Наполеон первого июня. Граф предложил мне свою руку. Он имел в виду замужество – не больше не меньше.

Найджел разразился громким смехом.

– Полагаете, Лекре не женится на мне? – притворно нахмурилась Фрэнсис.

– Увы, он уже женат. Кажется, в пятый раз. Пять графинь – это слишком для одного человека, не говоря уже о двух одновременно.

– Но это не помешает мне стать его любовницей, – озорно заметила Фрэнсис. – И погрузиться с головой в эти летние забавы. Как еще я могу пополнить свое образование?

– Я думал, что вас обучали для спальни, – не моргнув глазом ответил Найджел.

Фрэнсис отвела взгляд и кокетливо, как ее учили, повела подбородком, удивляясь, почему запылали ее щеки.

– О Боже! Неужели вы действительно так думали? Публичная женщина умеет очень многое. Позвольте мне процитировать: «По утрам нарядно одетые мужчины верхом выезжают в сад, их сопровождают публичные женщины. Там они выполняют свои дневные обязанности и проводят время в различных достойных развлечениях, таких, как бои перепелов, петухов и баранов. В полдень они возвращаются в дом, принося с собой букеты цветов». Там ничего не сказано о флирте, но я думаю, это подразумевается.

Она взглянула на него из-под опущенных ресниц, не в силах определить его настроение. Он по-прежнему казался всего лишь веселым.

– Мы действительно присутствуем при схватках перепелов, петухов и баранов. – Найджел показал на толпу суетящихся всадников, старающихся занять лучшую для наблюдения за оленем позицию.

Как и предсказывал Найджел, собак отозвали. Мокрые и скользкие гончие отряхивались, разбрасывая фонтаны брызг, и в беспорядке разбрелись по траве.

– Теперь, когда мы оказались у озера, можно и поплавать. – Фрэнсис кивнула в сторону оленя и продолжила цитату: – «То же самое относится к летнему купанию в воде, из которой предварительно удалили злых и опасных животных».

– О нет, – тихо ответил Найджел, глядя куда-то мимо нее. Его веселость исчезла, осталась лишь одна ирония. – Злые и опасные животные только что прибыли.

Она проследила за его взглядом. Пока нарядно одетые охотники кружились на месте, веселясь и флиртуя, к ним из леса спускалась колонна всадников. Сверкая золотом и пурпуром мундиров и ощетинившись ружьями, они быстро развернулись боевым порядком вокруг толпы.

– Кто это? – спросила Фрэнсис.

Глаза Найджела слегка сощурились.

– Польские уланы. Император послал за нами своих солдат.

– Тогда вы лгали, – сказала она. – Опасность существует.

Она очень хотела сохранить спокойствие, но тело ее непроизвольно задрожало. Когда уланы в сверкающих на солнце мундирах приблизились, вперед выехал офицер и приказал своим людям остановиться. Солдаты образовали кольцо, угрожающе окружив «стадо перепелов, петухов и баранов». Среди участников охоты было много таких, чьи родственники закончили жизнь на гильотине во время террора, а еще больше тех, чья лояльность колебалась между Бурбонами и Бонапартом. В апреле такие же аристократы стали добычей толпы, а их дома сгорели. Неужели Наполеон собирался предать смерти это пестрое сборище безобидных стариков?

– В чем дело, месье? – крикнул герцог, направляя своего коня вперед. – Императору понадобились его верные слуги?

В толпе раздались пронзительные крики.

– Да здравствует император! – скандировали обе стороны. – Да здравствует император! Да здравствует император!

– У меня приказ его императорского величества, – ответил офицер, протягивая бумагу. – Вам будет предложена компенсация.

Он подал сигнал своим людям:

– Забирайте их!

Группа уланов выдвинулась вперед. Граф де Лекре выхватил из ножен декоративный клинок с золоченой рукояткой.

– За родину! – крикнул он.

Дама в розовом атласе взвизгнула.

Фрэнсис в ужасе отпрянула. Жуткие образы теснились в ее мозгу. Затоптанные виноградники и разбитые фонтаны. Разрывающие шелк стальные клинки. Яркие пятна крови в саду.

– Дайте мне руку. – Это был голос Найджела, но она была не в силах пошевелиться. Он протянул руку и сжал ее пальцы. – Фрэнсис! Я здесь. Все в порядке.

Она призвала на помощь все свое умение, способность управлять дыханием, с таким трудом обретенное искусство подавлять эмоции, но страх оказался сильнее.

– Найджел…

– Ш-ш, дорогая. Они реквизируют лошадей, только и всего.

Фрэнсис вцепилась в его руку, чувствуя, как его уверенность и сила передаются ей с каждым биением пульса, и пыталась сосредоточиться на разворачивавшемся перед ее глазами действии. Это было правдой. Гости один за другим спешивались. Сверкая великолепными одеждами, они стояли на траве и смотрели, как солдаты отбирают лошадей. Граф де Лекре вложил в ножны свой клинок и неловко спрыгнул с коня. Лэнс, низко поклонившись, передал своего гнедого улану. В его руку вложили листок бумаги.

– Расписка для получения компенсации. – Золотистая лошадь приблизилась, и колено Найджела коснулось ноги Фрэнсис. – Хотя, боюсь, Лэнс никогда не получит ее. Казна Наполеона пуста, а его надежды на победу призрачны. Вам уже лучше?

В его непринужденном и веселом голосе сквозила глубокая уверенность, и Фрэнсис была благодарна ему даже за такую малость. Твердое пожатие его руки казалось единственным спасением от безумия. Она не хотела отпускать его. Облизнув губы, Фрэнсис попыталась ответить Найджелу в таком же тоне:

– Императору нужны наши лошади, чтобы вести войну?

– Во Франции недостаточно лошадей и людей, чтобы удовлетворить его аппетиты. Но не думаю, что он получит моего коня. Вместо этого здесь разыграется небольшое сражение.

Взгляд его темных глаз остановился на чем-то за ее спиной. Фрэнсис оглянулась и выпустила его руку. К ним приближался офицер.

– Вашу лошадь, месье! – Он подъехал прямо к Найджелу и стал пристально вглядываться в его лицо. – Кажется, мы уже встречались раньше. Кто вы такой?

– Меня зовут Антуан, капитан, – улыбнулся Найджел.

– Вы служили в Великой армии?

– Увы, нет.

– Тогда, месье Антуан, ответьте мне на один вопрос: почему, черт возьми, я абсолютно уверен, что мы встречались в России?

Фрэнсис стиснула поводья, сжавшись от страха. Россия! Там Найджел сражался против наполеоновских войск. Он видел, что к ним приближается этот человек, и мог ускользнуть. Тем не менее он остался, чтобы успокоить ее!

Офицер рассматривал Найджела с явной враждебностью.

– Вы верноподданный француз, сэр? Или нет? Это же донской скакун, не так ли?

Найджел усмехнулся с дерзкой надменностью:

– Совершенно верно. Он достался мне в наследство от казачьего есаула.

– А что делал верноподданный француз, – спросил офицер, подавшись вперед, как почуявшая добычу собака, – среди грязных казаков?

– Если мы отъедем немного в сторону, капитан, то я вам все расскажу.

На них были устремлены любопытные взгляды. Группа уланов отрезала путь возможного отступления.

– Вы не француз или вы не лояльны к императору? – Офицер явно пытался что-то вспомнить. – Отвечайте немедленно.

На лице Найджела было написано сожаление.

– Увы, капитан Жене, я не могу этого сделать! Месье Фуше не очень обрадуется, когда услышит о вашей нескромности.

Услышав свое имя, офицер перестал улыбаться, а при упоминании Фуше лицо капитана побледнело. Найджел небрежно кивнул и они отъехали в сторону. Фрэнсис заставила своего гнедого приблизиться к ним, чтобы слышать их разговор.

– Вы помните, капитан, амбар на берегу реки? Русские крестьяне обычно использовали его для того, чтобы резать свиней. У нас были веревка, ножи и пленный казак. Этот донской скакун принадлежал ему.

По лицу офицера текли струйки пота. Он был смертельно бледен.

– Настоящий дьявол!

– Совершенно верно, – тихо сказал Найджел. – В то время меня звали не Антуан. Вы знали меня как Рауля Паргу. Мне бы не хотелось, чтобы здесь кому-нибудь стало известно об этом.

– Примите мои извинения, сэр. Если бы я знал…

– Надеюсь, вы оставите мне моего донского скакуна? А даме ее гнедого?

Бледный офицер попятился и подал знак уланам, чтобы они уступили дорогу. Найджел кивнул Фрэнсис. Несколько минут спустя они уже скакали прочь. Когда солдаты скрылись из виду, Найджел пустил своего золотистого коня галопом. Фрэнсис не отставала, и вскоре их и замок Френвиль разделяло уже несколько миль леса. Наконец Найджел остановился. Он спрыгнул с коня и направился к ручью. Не обращая внимания на кружева, он опустился на колени и плеснул водой себе в лицо. Фрэнсис спрыгнула со своего гнедого и привязала животное к дереву.

– Это русская лошадь? А как капитан Жене догадался?

Голос Найджела звучал отстраненно, как будто мысли его были где-то далеко.

– Донцы – особая порода: мощные плечи, длинные ноги. Такие встречаются только в России. Поразительно, правда? У них шкура сверкает на солнце. Казаки скрестили одичавших в степях туркменских и карабахских жеребцов с простыми кобылами. Это не самая сильная лошадь в мире, но вряд ли какая-нибудь другая может поспорить с ней в выносливости.

У девушки перехватило дыхание.

– Вы с ума сошли? Вы специально взяли русскую лошадь с собой во Францию? Где вы на самом деле сталкивались с этим офицером?

– В амбаре, – ответил он, не поднимая взгляда. – Только казаком был я, а Рауль Паргу – человеком с ножом. К счастью, капитан Жене не очень хорошо помнит, кто из нас был пленником, а кто вел допрос.

Слезы выступили у нее на глазах. И почему ей казалось, что этот солнечный, веселый день будет длиться вечно?

– Боже мой! А если капитан Жене все вспомнит?

Найджел неподвижно стоял у ручья. Пятна света и тени легли на его спину и сильное бедро. Он держал одну руку над водой, наблюдая, как сверкающие капли стекают с его пальцев.

– Может, конечно. Но у нас с Паргу одинаковая комплекция и цвет волос. Кроме того, тогда я носил бороду, которая была более темной. Так случилось, что у Жене не было времени внимательно рассмотреть нас. Он вышел, когда начался допрос.

Фрэнсис опустилась на землю и обхватила руками колени.

– Почему?

– Боюсь, у него не хватило духу присутствовать при этом. – Найджел встряхнул рукой, поднял на нее глаза и улыбнулся. Золотистые кружева на запястьях потемнели от грязной воды. Он достал носовой платок и вытер лицо. – После изощренного избиения, когда месье Паргу продемонстрировал склонность к садизму, он стал угрожать, что превратит своего пленника в каплуна. Это был довольно неприятный момент, о котором я не люблю вспоминать.

Твердая ветка дерева врезалась в спину Фрэнсис, ее шелковые одежды стали влажными от соприкосновения с мокрой землей. Она вся напряглась, как натянутая струна арфы.

– И вы выдержали все это?

Губы Найджела чуть скривились.

– Только не думайте, что это было благородно и мужественно. – Он засунул носовой платок поглубже в карман и встал, отвернувшись от нее и устремив взгляд на перекатывающийся через камни и образующий небольшие водовороты ручей. – Любопытная вещь – боль. Нет никакой связи между мужеством и реакцией тела на физические мучения. Мужество – продукт разума, и оно требует сознательных усилий воли. После продолжительного избиения человек теряет разум, и тогда его мужество – всего лишь животное упрямство.

– Вы были упрямы? – Фрэнсис внимательно разглядывала его красивые руки, утонченное лицо, сильное тело, которого с таким наслаждением касались ее пальцы. Месье Паргу стал угрожать, что превратит своего пленника в каплуна.

– В тот момент я делал это почти бессознательно, – сухо сказал он. – Я бы рассказал Паргу все, что он хотел узнать, даже если бы он не угрожал мне кастрацией, но я не мог заставить себя пошевелить языком. Какая-то животная ненависть к нему вынуждала меня упрямо качать головой. Вот и все. А потом я услышал звуки орудий.

– Рядом шел бой?

Он посмотрел на нее и открыто улыбнулся.

– Мне так казалось, потому что разум мой помутился. Пытка ножом казалась такой незначительной по сравнению с тем, чем грозили многим людям эти пушки. Подобная мысль странным образом помогала мне переносить боль. Но звуки эти оказались стуком копыт. Мои друзья-казаки ворвались в амбар. Французы убежали, спасая свои жизни. Месье Паргу в суматохе вместо моего мужского достоинства забрал моего коня. Это было ошибкой.

Фрэнсис взглянула на лошадь, которая спокойно стояла у дерева и изредка помахивала белым хвостом, отгоняя мух.

– Почему?

Найджел рассмеялся.

– Казаки обучают своих лошадей. – Он стянул с себя камзол и закатал поблескивающие в рассеянном свете рукава рубашки. – Смотрите.

Найджел взял под уздцы привезенного из России донского жеребца. У ручья находилась небольшая поляна. Найджел вывел коня на открытое, поросшее травой место, снял с него седло и уздечку и отпустил. Затаив дыхание, Фрэнсис смотрела на уносящееся прочь животное. Найджел свистнул. Конь резко остановился и повернулся к хозяину, его черные умные глаза не отрывались от лица Найджела. Риво свистнул еще раз. Конь галопом поскакал прямо на него. Найджел, улыбаясь, стоял прямо на его пути. В самое последнее мгновение жеребец отклонился в сторону, и Найджел оседлал великолепного скакуна.

Фрэнсис застыла на месте. Благородное животное, казалось, читает мысли Найджела, пускаясь то рысью, то внезапно срываясь в галоп без всякой видимой команды всадника. Движения гибкого и сильного тела Найджела сливались с движениями жеребца, как будто конь и всадник представляли собой единое целое. Фрэнсис с восхищением следила за ними. Расшитый жилет, золотые кружева, белоснежные рукава рубашки, сверкающая на солнце золотистая шкура коня – все это было невыразимо прекрасно. Найджел и его лошадь настолько слились воедино, что, казалось, отдают друг другу свою красоту и силу.

Наконец Найджел приблизился к девушке и остановил коня, который согнул передние ноги и склонился, чтобы всадник мог соскользнуть с его спины.

– Как вы это делаете? – Глаза Фрэнсис пощипывало от слез. – Лошадь слушается, потому что любит вас?

– Нет, – сухо ответил он, а жеребец уже снова помчался прочь. – Он слушается, потому что знает, что я люблю его.

Найджел вновь свистнул, но уже по-другому. Животное резко остановилось и взбрыкнуло задними ногами.

– А вот так Паргу вылетел из седла.

– А потом вы убили его? – со страхом спросила Фрэнсис.

Найджел сделал несколько шагов вперед и протянул руку. Конь подбежал к нему и ткнулся бархатистым носом в его ладонь. Найджел провел рукой по пятнистой шкуре жеребца.

– Оказалось, что храброе животное сделало это за меня. Паргу сломал себе шею.

Фрэнсис опустилась на землю и закрыла лицо руками.

– Вы научили свою лошадь убивать?

– Это боевой конь. Его научили делать то, что нужно. Если бы Паргу не сломал себе шею при падении, его застрелили бы казаки. Полагаете, он этого не заслужил?

Она подняла на него глаза. Найджел уткнулся лбом в роскошную гриву животного, обнял одной рукой пятнистую шею коня, а другой гладил его морду.

– Как вы могли так использовать подобную красоту?

Найджел повернулся и взглянул на нее, его темные волосы резко выделялись на фоне золотистых пятен.

– Разве любовь не содержит в себе зерно разрушения? Боже мой, Фрэнсис, неужели Индия вас этому не научила?

Он поднял седло, уздечку и отвел коня к дереву.

– Я не знаю! – воскликнула Фрэнсис. – Не думайте, что я виню вас в смерти Паргу. Но вы только что назвались его именем. А что, если бы капитану Жене было известно, что Паргу мертв?

– Я надеялся, что он не знает. К счастью, оказался прав, – ответил Найджел, затягивая подпругу.

– Но это же было ужасно рискованно!

– Так что же, мне нужно было позволить ему узнать, кто я такой на самом деле – офицер британской разведки, которого он некогда помогал пытать? Не беспокойтесь, Фрэнсис. Он не станет вести расследование. Уланы стараются держаться подальше от секретной полиции.

– А кем был Паргу? Одним из людей Фуше?

– Понятия не имею, – рассмеялся он.

До нее не сразу дошла чудовищность произошедшего. Она подняла на него глаза, пристально вглядываясь в его утонченное лицо и темные глаза. Откуда-то из глубин ее души поднимался страх.

– Боже милосердный! Ваше неслыханное по дерзости заявление легко опровергнуть, и к тому же вы упомянули имя самого опасного человека в Париже. Зачем? Зачем вы ходите по лезвию ножа?

Солнце играло в его темных волосах, отражалось от золотых кружев рубашки. Он был прекрасен, как мрачный ангел мести.

– Приманка, – ответил он одним словом.

– Это безумие! Разве это поможет выиграть войну с Наполеоном? Чем это поможет Катрин? Я вас не понимаю!

Найджел, сжав губы, смотрел куда-то в глубь леса.

– Не понимаете меня? Боже мой! Тут нечего понимать. На самом деле тайна – это вы. Кто вы такая, Фрэнсис? Я знаю, кем вы хотите казаться, кем вы кажетесь, но будь я проклят, если понимаю, какая вы на самом деле!

Она встала и подошла к своему гнедому жеребцу.

– Не знаю, о чем вы.

– Неужели? Вы ведете себя так, как будто жизнь – это ритуал и вы в любой момент готовы раствориться в вечности. Тогда в моем кабинете вы поделились этим со мной, преподнеся мне необыкновенный подарок, не сомневайтесь. Но то, что вы продемонстрировали той ночью в Лондоне, это ведь не ваше личное, правда? Это не более чем молитва Богу или жертвоприношение в храме. Ваши знания, ваше сострадание – все это внешнее, свою душу вы держите на замке. Вы показали мне какую-то общую для всех людей сердцевину, но я не знаю, что представляет собой Фрэнсис Вудард. А вы сами? Вы не принадлежите к чужой культуре. Я не верю, что вы знаете об Индии – настоящей Индии – больше меня. Вы такая же англичанка, как я, но вы потеряли себя и не знаете, как найти дорогу назад.

Фрэнсис вдыхала терпкий запах лошадиного пота. Гладкая шкура гнедого под ее ладонью была теплой и упругой. Найджел подошел к Фрэнсис сзади. Она ощущала его силу.

– Значит, я подделка, – сказала она, зарывшись лицом в рыжую конскую гриву. – А почему это вас волнует?

Голос Найджела звучал ласково, но казался холодным, как будто воздвиг, чтобы иметь возможность сказать правду, между ними стену, и этой стене никогда не суждено быть разрушенной.

– Потому что у нас с вами много общего.

 

Глава 13

Лэнс появился в доме на улице Арбр несколько часов спустя. Его роскошный костюм был весь в пыли.

Найджел откинулся в своем кресле и громко расхохотался.

– Говорят, физические упражнения благотворно влияют на состояние души, Лэнс.

Голубые глаза не отрывались от лица Найджела.

– Но вредны для ног. Этими сапогами для верховой езды я стер себе ноги. А почему вам позволили не отдавать лошадей?

– Скажем, мы с капитаном Жене старые друзья.

Лэнс, скривившись, принялся рассматривать грязь на своих сапогах.

– Боже милосердный! Он узнал тебя по России? Этого я и боялся. Как тебе удалось выпутаться?

– Теперь он думает, что я работаю на Фуше, – ухмыльнулся Найджел.

Лицо белокурого ангела сделалось белым как мел.

– Фуше? Ради всего святого! Ты сошел с ума!

Фрэнсис заставила себя успокоиться и не вмешиваться в разговор, хотя слова Лэнса отвечали ее собственным мыслям. Неужели Найджел подталкивает их всех к катастрофе? И может ли она что-нибудь предпринять, чтобы не допустить этого? Она всегда считала, что ее судьбу предопределяют слепые и безжалостные высшие силы. Не нашел ли этот восточный фатализм сейчас своего подтверждения? Она страстно хотела разорвать порочный круг, найти свое «я», стать вновь той Фрэнсис Вудард, которая существовала до Индии. Но она понятия не имела, как найти дорогу назад.

Найджел задумчиво взглянул на Лэнса:

– Сошел с ума? Возможно. Будет интересно понаблюдать за его реакцией, когда он узнает.

– Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь! Полагаю, у Фуше в запасе есть изощренные пытки для английских шпионов, которые злоупотребляют его именем.

Найджел продолжал разглядывать Лэнса, а потом произнес вкрадчивым голосом:

– Я известный специалист по изощренным пыткам.

* * *

Свечи оплыли. Время близилось к полуночи. Фрэнсис, откинувшись на спинку стула, взглянула на колонки цифр, потом прикрыла ладонью глаза. Что за странное занятие придумал этот человек для куртизанки! Найджел, к ее огромному удивлению, обучил Фрэнсис бухгалтерскому делу. В выстроившихся на бумаге рядах цифр, в их порядке и определенности таилась какая-то привлекательность. Несмотря на свой безумный план, Найджел находил время на занятия с ней. Зачем? Чтобы дать ей еще одно орудие для обретения независимости и затем сложить с себя всю ответственность за ее судьбу?

Фрэнсис закрыла бухгалтерские книги и направилась к себе в комнату. Найджел и Лэнс беседовали в прихожей. Она в нерешительности остановилась на пороге.

Найджел, как всегда, собирался уходить. С необычайно серьезным и сосредоточенным лицом он проверял пистолеты, спрятанный в сапог нож и нетерпеливо выслушивал Лэнса. Имена людей и названия улиц ничего ей не говорили. Лэнс прислонился к двери, разделявшей ее спальню и комнату Найджела. Он тоже собирался уходить. Черный картуз был натянут на его белокурые волосы.

– Понимаешь, – говорил Лэнс, – если бы Наполеон умер, то все закончилось бы уже завтра.

Найджел, вертевший в руках свой маленький пистолет, поднял на него глаза.

– Лэнс, меня не перестает удивлять твоя потрясающая наивность.

– Как ты можешь об этом так говорить? – подался вперед Лэнс. – Ты способен на нормальные чувства? Неужели ты не видишь, что творится вокруг? Именно этот человек – Наполеон – причина страданий всей Европы! Кто еще мог распорядиться казнить Катрин?

Найджел изо всех сил пытался сохранить спокойствие.

– Я делаю все, что в моих силах, Лэнс, чтобы оценить твои попытки спасти мою душу. Однако избавь меня от своих глубокомысленных рассуждений по поводу французской политики. Ваша работа, дорогой сэр, – собирать сведения. Вот и займитесь этим.

Лэнс вспыхнул и выскочил из комнаты, чуть не сбив Фрэнсис с ног.

– Почему вы это делаете? – спросила она.

Найджел сунул пистолет в карман. Он знал, что Фрэнсис стоит в дверях. Он всегда чувствовал ее присутствие. Стоило ей войти в комнату, как он становился излишне резким, раздраженным.

– Что делаю?

– Обращаетесь с Лэнсом как с назойливым ребенком?

Он опустился на стул и пристегнул шпоры.

– Неужели? Фрэнсис, наше положение здесь и так достаточно ненадежно. Даже без всех этих сентиментальных экскурсов в прошлое. Судьба тысяч простых людей может зависеть от успеха нашей миссии. Все эти бурные эмоции только мешают делу. Я хочу знать, кто выдал Катрин, потому что этот человек продолжает работать против Британии. Остальное к делу не относится.

– Не относится? Разве прошлое мертво? А что еще, кроме прошлого, делает нас людьми? Мечты нашей матери и нетерпение отца, энтузиазм учителя и первые разочарования. Кто мы без всего этого?

Он откинулся на спинку стула, вытянув вперед свои длинные, обтянутые черной тканью ноги.

– А о чем мечтала ваша мать, Фрэнсис?

Удивившись его вопросу, девушка подошла к темному окну. За стеклом раскинулся погруженный в глубокий сон Париж. Моросил мелкий дождик.

– Не знаю. Ничего необычного, наверное. Ее мир был ограничен заботами о доме. Она не была образцом учености или красоты. И ничуть не напоминала вашу мать.

– Мою мать? Да, она обладала всеми этими качествами, а кроме того, титулом маркизы. Это была милосердная и мудрая женщина. Все ее мечты и помыслы были о моем счастье. Но будь я проклят, если понимаю, каким образом они могут влиять на мою жизнь.

Фрэнсис взглянула ему в лицо.

– Не могут, потому что вы отвергли ее, правда?

Найджел немного помолчал, но в ответе его не слышалось шутливых или саркастических ноток.

– Если и так, то я сделал это не по своей воле. Думаете, мне нравится такая жизнь? Все это самоотречение и бессердечные уловки? Я бы с удовольствием проводил свои дни в праздности и развлечениях, подобно другим молодым повесам. Но моя мать всегда хотела удостовериться, что я исполнил свой долг перед страной, а отец считал, что будущий маркиз должен повидать мир. Наследник Риво не мог стать профессиональным военным, подобно Уиндхему и Лэнсу, но тут обнаружилось, что я обладаю специфическим даром – я умел читать шифровки. Когда в Маргейте поймали человека с зашифрованными донесениями, то лорд Трент обратился ко мне за помощью. Через час я уже ехал в Лондон. Это было больше четырех лет назад. В мое отсутствие неожиданно умерла мать. После ее похорон я отправился в Португалию, где мои способности пригодились Веллингтону.

Больше четырех лет назад – именно тогда он, наверное, покинул музыкальную гостиную дома Риво и больше туда не возвращался.

– А почему Россия?

– Когда я вернулся домой – это было на Рождество 1811 года – лорд Трент попросил меня отправиться вместе с ним в Санкт-Петербург. Я бегло говорил по-французски, на придворном языке России, и согласился уехать с ним. Затем последовало вторжение Наполеона. Одно цеплялось за другое. Больше мне не довелось увидеть отца. Он умер полтора года спустя.

– Вы были с ним близки?

– Очень. Он был замечательным человеком, разносторонне одаренным. Они с матерью очень любили друг друга.

– Я не могу себе этого представить. Моя мать была хорошей женой, но, мне кажется, отец ее почти не замечал. Он был слишком увлечен своими растениями. Мне и в голову не могло прийти, что люди вашего положения… – Она умолкла и, пытаясь успокоиться, глубоко вздохнула. – Мне всегда казалось, что такие мужчины, как вы, должны крайне цинично относиться к женщинам и к любовным приключениям.

Найджел усмехнулся. Веселье его было искренним.

– Он был циничен там, где необходимо. Именно отец познакомил меня с Бетти.

– Ваш отец отвел вас к известной куртизанке? – рассмеялась она и вновь повернулась к окну, за которым были дождь и таинственная темнота. – Это очень мудрый поступок с его стороны. Сколько вам было лет?

– Шестнадцать. – Фрэнсис различила насмешливые нотки в его голосе. – Он не хотел, чтобы наше поместье заполнилось моими уменьшенными копиями: немало местных жительниц готовы были предоставить мне такой шанс.

Фрэнсис попыталась вообразить себе юного Найджела. Трудно было поверить, что когда-то он был наивным и невинным.

– Значит, вы уже очень давно знакомы с Бетти.

– Она одна из немногих людей на этом свете, кому я безоговорочно доверяю.

Он говорил ей правду. Это было неожиданным открытием, и Фрэнсис оценила его откровенность.

– Потому что она любит вас? Но ведь и Лэнс вас любит, а вы ему не доверяете, так?

– Я верю в его патриотизм и его честность. Но я не доверяю всем этим его дурацким чувствам. Неужели вы допускаете, что я не сожалею об этом? Не сочувствую страданиям бедняги Лэнса? Но хочу я совсем другого.

Фрэнсис повернулась к Найджелу. Он обезоруживающе улыбнулся, словно бы признавая нелепость, смехотворность и даже вздорность своих чувств. Но в его взгляде чувствовалось еще что-то потаенное, что глубоко тронуло ее. Волна тепла прокатилась по ее телу, кровь вскипела от страсти.

– И что же вам нужно?

Найджел встал, взял трость и направился к двери. Поколебавшись мгновение, он распахнул ее.

– Как и всем перепелам, петухам и баранам Парижа, мне нужны вы, Фрэнсис.

Она не могла понять, шутит он или говорит серьезно.

Прекрасная Дама накрутила на указательный палец локон своих черных волос. Струи дождя медленно стекали по оконному стеклу, звук падающих капель заполнял освещенную пламенем свечей комнату.

– Привет, Пьер! Как дела на улице Арбр?

Он низко поклонился. Его каштановые волосы были чуть влажными.

– В доме все прекрасно налажено.

– Не сомневаюсь. – Она улыбнулась сидящему у стены мужчине. Его светлые волосы поблескивали. – Видите, сэр, все идет как по маслу. Вам нет нужды тревожиться.

Он молча прислонил голову к стене. Его руки были связаны за спиной и прикованы цепью к оконной решетке.

– Жизнь дома вошла в свою колею, – продолжал Пьер. – Их главная цель – выяснить военные планы Наполеона. Риво уже знает о подготовке Франции к войне больше самого военного министра, но ему неизвестна одна жизненно важная деталь – точная дата вторжения в Бельгию.

Она рассмеялась:

– Это потому, что Наполеон еще сам не принял окончательного решения! Позвольте Риво узнать все, что ему требуется. Он не сможет передать эту информацию за пределы страны.

Пьер склонил голову, выражая согласие.

– Тем временем Риво упорно разыскивает следы того, кто предал Катрин Марбр, а Ланселот Спенсер пытается оградить его от воспоминаний о ней.

– Уверена, что Риво с трудом переносит заботливость своего друга.

– В доме явно отсутствует согласие, – улыбнулся Пьер. – Особенно когда все следы ведут в никуда.

– Ах, эта несравненная княгиня Минская! Должно быть, очень грустно видеть, как двое мужчин так сильно страдают из-за мертвой женщины. Что ты думаешь о Риво, Пьер?

– Он пугает меня.

Ее глаза сузились.

– Что? Неужели ты сомневаешься в моей способности уничтожить его?

– Я этого не говорил. Вы одержите победу, потому что у вас в руках все козыри и потому что он не подозревает о вашем существовании. Но я знаю, когда и кого следует бояться, и поэтому могу быть вам так полезен, мадам. – Он снова поклонился.

Несколько секунд женщина внимательно рассматривала свои руки. Длинные пальцы были унизаны кольцами.

– А шлюха в шелковых одеждах?

– Они делят комнату, но не постель. Мисс Вудард завалена приглашениями от мужчин, с которыми она познакомилась в замке Френвиля: музыкальные вечера, балы, прогулки в Булонском лесу. Риво поощряет их.

– Он хочет, чтобы она шпионила для него? – В голосе женщины проступило легкое беспокойство.

– Он старается избегать ее. Тем временем эта шлюха очень умело торгует шелком и пряностями. Она ведет и всю бухгалтерию.

Беспокойство уступило место откровенному смеху.

– В таком случае пора, Пьер! – Она повернулась к сидящему у стены человеку в цепях: – Вы не согласны со мной, майор Уиндхем?

Голос его звучал хрипло, но в его тоне по-прежнему сквозила насмешка:

– Вы ошиблись, моя красавица: трое мужчин – трое! – страдают из-за мертвой женщины.

– О Боже! – Она подошла к нему и коснулась его разбитого лица. – Вы устали от побоев? Пьер – нет. Ему это нравится. Не волнуйтесь, я переведу вас в другое место и не стану убивать. Пока. Когда Найджел присоединится к нам, он может решить, что вы ему еще пригодитесь.

Женщина провела тыльной стороной ладони по его щеке. Ее перстень оставлял за собой кровавый след.

– Разве вам не больно слышать, как мы обсуждаем судьбу ваших друзей? Вы не будете возражать, если я переселю вас в подвал? Никто не будет знать, что вы там. Они все думают, что вас нет в живых. Может, вы выполните мою просьбу и подарите мне свою любовь? Я могу доставить вам наслаждение вместо боли.

Уиндхем рассмеялся, преодолевая боль в разбитых губах.

– Никогда, – ответил он.

Пьер ударил его. С наслаждением.

Утро первого июньского дня очень напоминало март. Хмурое небо над голубыми парижскими крышами грозило пролиться дождем. Рано утром к дому на улице Арбр подъехала карета, запряженная четырьмя гнедыми лошадьми. Граф де Лекре заехал за Фрэнсис, Найджелом и Лэнсом. Надев лучшие костюмы, они отправились в путь, проехали мимо покинутых домов роялистов на бульваре Сен-Жермен, а затем мимо Дома инвалидов. Вдоль улиц выстроились ряды солдат, чтобы освободить дорогу для повозок, но вскоре Найджелу и его спутникам все же пришлось покинуть карету. Толпа аристократов потащила их за собой к месту, известному под названием Марсово поле. Там его величество император Наполеон собирался устроить большой военный парад и тем самым утереть нос всей остальной Европе, которая тщетно объявляла его вне закона.

Вслед за Лекре они пробирались на свои места. Фрэнсис прильнула к руке Найджела. Она села между ним и старым графом, а Лэнс занял место несколькими рядами выше. Как и в Фарнхерсте, Найджел защищал ее. Объявив ее своей дамой, он сохранил ей лошадь на охоте. Это обстоятельство также помогло ей отклонить все полученные предложения. Она не хотела становиться наложницей этих вежливых пожилых французов.

– Последний парад, – насмешливо прошептал Найджел на ухо Фрэнсис, – устраивался здесь в прошлом году в честь победы союзников. Присутствовал сам Веллингтон. Железный Герцог был немного смущен: он ненавидит пышность и помпезность. Наполеон, увы, обожает все это – прискорбная дань его низкому происхождению.

Она заглянула ему в лицо:

– Вы были здесь?

– Недолго. Я был вместе с казаками и играл роль одного из них. Мы развешивали свое выстиранное белье на деревьях, а наши кони паслись в парках. Затем я вместе с казаками вернулся в Лондон на церемонию празднования победы, где мы вызвали возмущение принца-регента. Через несколько месяцев я уехал в Вену. Однако можно смело утверждать, что в моде на казачьи шаровары есть и моя заслуга. – Он подмигнул девушке. – А теперь вы увидите нечто такое, что будет соперничать с королем-солнцем.

Найджел, казалось, излучал веселье и непринужденную галантность. Шутки его стали мягче, острые углы сгладились. Фрэнсис заставила себя отвести взгляд от его темных потеплевших глаз, прежде чем поддаться искушению и принять часть этой теплоты на свой счет.

Открытое пространство до самой Сены было до отказа забито тысячами парижан. Река превратилась в скопище заполненных зрителями лодок. В южной части Марсова поля располагалась огромная деревянная трибуна, украшенная алой тканью, знаменами и двумя трехцветными флагами. В центре на возвышении стоял трон императора. Множество гостей заполняли трибуну, а за ними выстроились тысячи офицеров и солдат в сверкающих мундирах.

Фрэнсис была оглушена ревом пушек и салютом из нескольких сотен ружей. Солнце показалось из-за облаков. Стало душно. Старый граф усиленно вытирал лицо платком. Трибуна вздрогнула от очередного залпа. Палили ближние батареи – у Дома инвалидов, и дальние – на Монмартре.

– Император едет, – шепнул Найджел. – Приготовьтесь – начинается потеха.

Фрэнсис проследила за его взглядом и увидела двигавшуюся по улице процессию. Под глухое буханье барабанов по мосту прокатилась волна сверкающей стали. Беспорядочная смесь сияющих красок постепенно превращалась в блестевших на солнце лошадей, марширующих солдат и вереницу великолепных карет.

– Красные уланы императорской гвардии. За ними следовали высшие должностные лица Парижа, а позади всех этих гербов и золотых орлов ехала императорская карета, окруженная маршалами Франции.

Фрэнсис наклонилась вперед:

– Которые из них маршалы?

– Естественно, люди с самыми красивыми орденами.

Веселье Найджела было заразительно, и Фрэнсис рассмеялась.

– А императорская карета?

– Ее ни с чем нельзя перепутать. Она единственная украшена зеркалами.

Процессия медленно приближалась, и Фрэнсис наконец увидела карету императора. Зеркальные панели отражали все происходящее вокруг, золоченые императорские гербы переливались целой гаммой цветов. Огромные белые плюмажи покачивались на головах восьмерки лошадей.

– Вы думаете, на меня произведет впечатление этот спектакль? – прошептала она. – Боже мой! Я невосприимчива к пышности. В Индии у махараджи на голове были точно такие же плюмажи.

Кроме того, Фрэнсис почувствовала странное разочарование при виде человека, опустошившего Европу. Наполеон казался коротышкой по сравнению с окружавшими его рослыми генералами. На нем была широкая бархатная накидка, подбитая горностаем, золотые цепи и огромные медали. Все это создавало впечатление крайней расточительности. Позолоченные пуговицы блестели на его округлом животике. Белые перья нелепо покачивались на бархатной шляпе.

– Боже милосердный! Это его наряд для коронации. Создается впечатление, – сказал Найджел, – что у Наполеона, как у вашего махараджи, на голове настоящая корона из перьев – не самая подходящая вещь, чтобы убедить Париж в преданности императора новой конституции.

Фрэнсис с трудом оторвала взгляд от лица Найджела. Она отдавала себе отчет, что ее притягивает его тело, но не предполагала, что она так сильно жаждет его. Смутившись, девушка обвела глазами толпу: буйство нарядных платьев, драгоценностей, медалей, лент, блеск оружия. Герцог де Френвиль и другие вельможи, с которыми она познакомилась на охоте, предстали во всем своем аристократическом блеске. Только один человек выделялся среди всей знати. Одетый в скромный голубой с серебряными галунами мундир, он слабо улыбался. Эта улыбка была скорее не веселой, а задумчивой и, возможно, довольной. Его холодные водянистые глаза прищурились, а все внимание сосредоточилось на Найджеле.

– Лучше, чтобы эти глаза не заметили вашего друга, мадам, – прошептал Лекре, наклонившись к Фрэнсис.

Она с тревогой взглянула на своих спутников.

– Кто это?

– Жозеф Фуше, – ответил граф и поднес ее пальцы к губам. – Герцог Отранский. Начальник тайной полиции.

Она оглянулась, чтобы лучше рассмотреть герцога. На этот раз человек в голубом мундире встретился с ней взглядом. Седеющие рыжеватые волосы, прозрачные глаза, совершенно бесстрастное лицо. Его тонкие губы чуть-чуть приоткрылись, и он едва наклонил голову. Фрэнсис похолодела.

Найджел не подавал виду, что заметил Фуше. Он отвернулся и смотрел куда-то в сторону.

Фрэнсис попыталась успокоиться.

– Найджел!

От его веселья тоже не осталось и следа.

– Черт бы его побрал, – прошептал он ей на ухо. – Куда подевался Лэнс? Проклятие!

Он вскочил со своего места. Фрэнсис поймала его за рукав:

– Найджел!

– Оставайтесь с Лекре, Фрэнсис.

Найджел растворился в толпе.

Бескровное лицо все еще смотрело на них с противоположного края трибуны. Торопливо извинившись перед удивленным графом, Фрэнсис бросилась в гущу людей вслед за Найджелом.

Она тут же потерялась. В давке никто не замечал ее. Повсюду раздавались крики: «Да здравствует император!» С поля доносились звуки военного марша и громкие голоса выкрикивающих команды офицеров. Фрэнсис отчаянно пробивалась сквозь толпу, ища глазами Найджела. Сотни тысяч зрителей плотно прижимались друг к другу. По толпе прокатился ропот, и все звуки потонули в реве огромной массы солдат, приветствующих Наполеона.

Фрэнсис продолжала пробиваться сквозь толпу, пока не оказалась среди карет, которые ожидали принимавших участие в параде чиновников. Найджела нигде не было видно. Она прислонилась к стене здания, проклиная собственную глупость. Она поняла, что потерялась, и не знала, как найти Лекре. Ей придется ждать здесь, пока все не закончится. Может быть, граф пойдет этой дорогой в поисках своей кареты?

– Ну, моя дорогая, – раздался голос у нее над ухом, – ваши любовники покинули вас. Возможно, теперь вы более благосклонно отнесетесь к моим ухаживаниям?

Она взглянула в лицо герцога де Френвиля. О Боже! В эту самую минуту Найджел, возможно, попал в какую-нибудь ловушку! Но она не имеет права никому – а менее всего этому французскому герцогу, приятелю Фуше, – показывать свою тревогу. Фрэнсис призвала на помощь все свое искусство и принялась флиртовать с Френвилем.

– А разве вы не женаты, месье?

– А что, если и так, мадам?

– И вы открыто признаетесь жене, что у вас есть любовница? Что за нравы, месье?

– Французские, мадам, – ответил герцог и изящным движением взял щепотку табака. – Они гораздо честнее английских, когда приходится прятать свою любовницу, даже не имея жены.

– Ваша светлость знакома с обычаями англичан?

Френвиль чихнул.

– Несколько месяцев назад англичане наводнили Париж. После возвращения императора они бежали, поджав хвост. Я знаю по крайней мере одного английского лорда, который открыто игнорировал прелести парижского общества. Он тайно содержал любовницу, снимая ей особняк в Латинском квартале и являясь к ней переодетым. Ни один француз так не обращается со своей дамой.

Фрэнсис заставила себя держаться непринужденно и насмешливо.

– А откуда вы знаете? Вы шпионили за этим англичанином?

– Слуги рассказывали. – Герцог хитро улыбнулся. – В Париже всегда хорошо платят тому, кто держит ухо востро.

Возможно, это следует рассказать Найджелу.

– В Латинском квартале? И где же именно? – нарочито безразличным тоном спросила Фрэнсис. – Уверена, вы не сможете показать мне точное расположение дома.

– О нет, уверяю вас, я не ошибся. Могу точно указать дом, а также назвать вам его имя и имя его любовницы.

Имя дамы и ее адрес ничего не говорили Фрэнсис, но она автоматически запомнила их.

– Что за сказки! – весело воскликнула она. – Почему я должна вам верить? Вы клевещете на честного английского джентльмена. Если я попрошу вас назвать его, то вы произнесете имя несуществующего человека.

Герцог самодовольно ухмыльнулся, как будто обладание этими сведениями упрочивало его положение в обществе, и назвал ей имя. У Фрэнсис перехватило дыхание. Пытаясь скрыть свое замешательство, девушка принялась поправлять чадру. В гуще парижской толпы слова Френвиля прозвучали совершенно невероятно и нелепо.

– Клянусь жизнью, мадам, что это правда. Его звали Доннингтон.

Фрэнсис не могла покинуть Френвиля, не вызвав подозрений. В отчаянии она позволила герцогу помочь ей сесть в карету. Они пересекли Сену и направились к дворцу Тюильри, где вечером Наполеон устраивал грандиозный прием. Где же Найджел? Она должна передать ему эту информацию. Неизвестно, для каких целей Доннингтон тайно снимал комнаты в Латинском квартале, но это была не любовница!

Королевский дворец сиял. Тысячи свечей, которых хватило бы, чтобы целый год светить всем беднякам Парижа, отражались в зеркалах и хрустальных люстрах. Повсюду толпились люди. Под предлогом того, что ей нужно попудрить нос, Фрэнсис извинилась и оставила Френвиля. Она пошла прочь от снующих по переходам и залам гостей. Наконец ей удалось найти пустую комнату. Ей хотелось побыть одной, почувствовать дуновение прохладного ночного воздуха. Но оказалось, что она была не одна. Откуда-то доносился приглушенный шепот. Похолодев, Фрэнсис отвернулась от окна. Она узнала эти голоса, звучавшие с неприкрытой враждебностью.

На фоне горящей свечи вырисовывались силуэты двух мужчин. Свет отражался от белокурой головы одного из них и поглощался темными волосами другого. Опасность, подобно тигру, затаилась в комнате.

Найджел приглушенно выругался.

– Я хочу, чтобы ты поклялся в этом! Черт тебя побери, Лэнс! А теперь ты поклянешься мне именем Создателя! Или ты хочешь, чтобы я свернул твою упрямую башку?

Голубые глаза Лэнса пристально смотрели в лицо его высокого противника.

– Ты расстроил мои планы днем. Мешаешь мне и сейчас. Кто от этого выиграет? Уж точно, не Англия!

Найджел сжал плечи Лэнса.

– Англия! А как насчет Франции?

– Я не служу Франции, Риво! – В ответе Лэнса слышались боль и злоба. – А ты?

– Ты знаешь, на кого я работаю. Поклянись мне, что больше не будет подобных попыток! Немедленно!

Лэнс побледнел и опустился на стул, закрыв лицо руками.

– Очень хорошо. Клянусь своей бессмертной душой. Я делаю это ради тебя. Надеюсь только, что моя клятва не будет предательством.

Найджел понизил голос. Фрэнсис с трудом различала слова, но отчетливо слышала ярость в его голосе.

– Король Людовик сбежал. Якобинцы только и ждут, чтобы начать новый террор. Если с императором завтра вдруг случится апоплексический удар, кто, черт возьми, будет управлять Францией? Фуше?

– Не знаю, – прошептал Лэнс. – Похоже, ты сгораешь от желания впутать сюда и его. Интересно, скоро ли он узнает, что ты называешься именем мертвеца и утверждаешь, что работаешь на него?

Фрэнсис закрыла глаза и без сил опустилась на диван. Весь этот долгий день был насыщен опасностями и интригами, как будто она вновь вернулась во дворец махараджи. И теперь она не видела надежного пути к спасению.

И вдруг раздался незнакомый голос:

– Я не помешал?

Она не слышала приглушенных ковром шагов. Над ней возвышался сутулый человек, отбрасывая на стену нелепую тень. Водянистые глаза на бескровном лице не отрывались от Найджела и Лэнса. Их обнаружил Жозеф Фуше, мягкий, как кот, глава тайной полиции. Что он успел услышать?

Фрэнсис лихорадочно переводила взгляд с бледного лица с застывшей на нем легкой улыбкой на жесткий профиль Найджела, который, казалось, едва сдерживал свою ярость. Чтобы разрядить обстановку, Фрэнсис заставила себя подняться и поклонилась, словно это была случайная встреча. Фуше ответил ей поклоном, поднес пальцы девушки к губам и поцеловал их. От его губ веяло холодом. Поцелуй был похож на прикосновение влажного тумана.

Найджел умолк. Он нашел в себе силы свести все к шутке.

– Это всего лишь пустяковая ссора, герцог. Мне показалось, что мой друг слишком фамильярен с моей любовницей. Я ошибался. – Он улыбнулся и протянул Лэнсу руку. Лэнс, двигаясь, как во сне, пожал ее. – Ты найдешь для дамы карету, друг мой? Нам нужно отвезти ее домой.

С трудом сохраняя самообладание, Лэнс поклонился Фуше и вышел из комнаты. Найджел повернулся к Фрэнсис:

– Ну, дорогуша, надеюсь, ты простишь меня?

Смутившись, Фрэнсис подошла к нему. Он протянул ей обе руки.

– Разве вы не утешите своего любовника, мадам? – раздался из-за ее спины голос Фуше.

Найджел усмехнулся, заключил ее в объятия и поцеловал. Ей хотелось оттолкнуть его, закричать. Это был жадный, требовательный поцелуй безжалостного человека. Никакой нежности. Колени ее подогнулись, и только его сильная рука не дала ей упасть. Тем не менее невыразимая сладость обволакивала ее язык. Она почувствовала, как его пальцы скользят по ее талии и ложатся на ягодицы. Подчиняясь какому-то непонятному порыву, Фрэнсис приоткрыла рот и обхватила губами его нижнюю губу. Найджел поймал ее губу зубами и слегка прикусил. Кровь ее вскипела. Неужели он только притворяется? Бушующее пламя желания неумолимо поглощало их.

Когда он отпустил ее, Фуше уже рядом не было.

– Какого черта вы здесь делаете? – спросил Найджел, задыхаясь и отодвигая ее от себя, как будто ничего не произошло. – Почему Лекре не отвез вас домой?

Фрэнсис не ответила на его вопрос. Ее била дрожь.

– Это все было разыграно для Фуше?

Она не могла понять выражения его лица.

– А вы как думаете? – Найджел провел ладонью по лицу, а затем, к ее глубочайшему удивлению, улыбнулся искренней и теплой улыбкой. – Спасибо, что подыграли мне. Полагаю, мы были достаточно убедительны, но, ради всего святого, уйдем отсюда, пока еще есть такая возможность! Наш невинный Лэнс найдет карету.

– Подождите, – сказала Фрэнсис.

Она все еще ощущала на губах пьянящий вкус поцелуя, удары сердца гулко отдавались у нее в ушах. Она сделала глубокий вдох. Для него это была всего лишь игра, но для нее – той, которую учили играть подобную роль, – чем это было для нее? «Мы были достаточно убедительны?» Боже мой! Боже мой!

Дыхание ее успокоилось, она взяла себя в руки.

– Мы не можем ехать прямо домой. Мне нужно кое-что сообщить вам.

Они ехали к Латинскому кварталу. Напряжение было невыносимым, и Фрэнсис хотелось кричать. Мужчины почти не разговаривали: несколько произнесенных сквозь зубы слов, когда Найджел передавал Лэнсу сообщение Фрэнсис, а затем молчание. Лэнс казался хрупким, как стекло. «Клянусь своей бессмертной душой». Пытался ли он отговорить Найджела от попыток затеять игру с Фуше? Или Лэнс узнал что-то ужасное о Найджеле и поклялся сохранить это в тайне? «Я не служу Франции, Риво! А ты?»

Хотя в конце разговора голос Найджела звучал почти дружелюбно.

– Тебе нет необходимости ехать, Лэнс. Ты знаешь, что мы можем обнаружить.

– Знаю. – Лицо Лэнса исказилось. – Но, несмотря на то что произошло между нами, ты не можешь отстранить меня от дела.

За несколько кварталов от дома, который снимал Доннингтон, они оставили карету и дальше пошли пешком. Найджел нашел руку Фрэнсис и сжал ее, ведя за собой девушку по темной улице. «Меня ведут, – подумала она, – как ягненка на заклание».

В темной комнате толстым слоем лежала пыль. Когда они вошли внутрь, пыль столбом взметнулась в воздух. Лэнс закашлялся. Найджел отпустил Фрэнсис и поставил свой фонарь на камин. Желтый свет падал на коробки и чемоданы, заполненные бумагами. Крышки их были открыты.

– Ну вот, – тихо сказал Найджел, поворачиваясь к остальным. – Как мы и предполагали, никакой любовницей тут и не пахнет. Похоже, впереди нас ждет целая ночь работы.

Фрэнсис взглянула на него: абсолютное спокойствие и уверенность в себе. Неужели ничто не может сокрушить этого человека?

– С чего начнем?

Найджел стянул с себя камзол и повесил его у двери.

– Начнем искать самое очевидное – все, что касается Катрин. Вперед?

Потянулись долгие ночные часы. Нервы Лэнса, казалось, были натянуты до предела. Фрэнсис не могла определить, что чувствует Найджел: на его лице застыла непроницаемая маска. При свете лампы его белая рубашка отливала золотом, роскошный парадный жилет, расшитый красными цветами, полыхал, словно пламя. Дьявол в небесных одеждах, падший ангел, бросающий вызов Создателю. Неужели тот жаркий поцелуй предназначался лишь для прикрытия? Она отвела взгляд и, скрывая свои душевные муки, вновь сосредоточилась на сортировке бумаг.

Небо на востоке почти незаметно начало светлеть. Фрэнсис встала, потянулась, разминая затекшие руки и ноги, подошла к окну. На темной улице проступали слабые тени, которые, если вглядеться, исчезали. На мгновение ей показалось, что она увидела две фигуры в черном дверном проеме на противоположной стороне улицы. Однако когда она снова посмотрела в ту сторону, они исчезли. Возможно, она слишком устала и ей все это только показалось?

– Вот они. Боже мой! Вот они.

Фрэнсис обернулась. Лэнс держал в руке пачку бумаг. Он не отрывал взгляда от Найджела, и лицо его сделалось смертельно бледным.

Найджел спокойно взял у него бумаги и поднес к фонарю, а затем рассмеялся. Лэнс, застыв на месте, в ужасе смотрел на него. Однако искренний смех Найджела не разрядил напряженную атмосферу в комнате.

– Проклятый ублюдок! – крикнул Лэнс. – Ты проклятый ублюдок!

– В чем дело? – спросила Фрэнсис. Страх бился в ее груди подобно пойманной птице.

– Вот оно – предательство, – беспечно ответил Найджел. – Сообщник Доннингтона передавал французам довольно пикантные сообщения.

Сердце ее забилось сильнее.

– Кто это был? Они как-нибудь подписаны?

Он с откровенным весельем взглянул ей в глаза:

– Разумеется! Печатью с гербом. Он мне чем-то знаком. Недостает только цветов, и тогда его невозможно было бы ни с чем спутать – оскал серебряного грифона с красным языком.

Фрэнсис села и закрыла лицо ладонями.

– Герб Риво?

– Проклятый ублюдок! – крикнул Лэнс. – Если бы это открылось перед войной, тебя бы повесили!

– Ты не станешь отрицать, что во всем этом содержится изрядная доля юмора, – усмехнулся в ответ Найджел.

– А это? – Лэнс протянул ему еще один листок. – А что содержится в этом?

Найджел взял бумагу и быстро пробежал глазами написанные от руки строчки. Помолчав несколько секунд, он поднял глаза. Голос его звучал насмешливо и беспечно:

– Ну конечно, это мое донесение, выдающее Катрин. Очень похоже на мой почерк, правда? А чего ты еще ожидал? – Тон его стал немного серьезнее, и он процитировал Шекспира: – «Разве это не прискорбно, что из шкуры невинного ягненка делают пергамент? Ведь надпись на нем может погубить человека!»

Движения Лэнса были такими быстрыми, что Фрэнсис едва успела отпрянуть.

– Будь ты проклят, Риво! Ты хотел прийти сюда первым и уничтожить все это? Вот почему ты предлагал мне не ехать с вами? Ради всего святого! Больше никто не знал, куда она собиралась той ночью, даже я! Разумеется, кто-нибудь мог воспользоваться гербом Риво, но только ты мог написать это донесение, которое выдает ее! Тебе больше не представится возможности оправдаться!

Фрэнсис заметила блеснувшую сталь – это Лэнс одним прыжком перемахнул через сундук. Найджел уклонился. Он оставил свою трость со шпагой у двери, а пистолеты лежали в кармане камзола, висевшего в углу комнаты. Лэнс всем телом навалился на более рослого противника, и они упали на пол.

– Найджел! – крикнула Фрэнсис. – У него нож!

Но Найджелу удалось каким-то образом высвободиться и вскочить на ноги. Перепрыгнув через другой сундук, он прислонился к стене.

– Ради всего святого, Лэнс!

– Если больше некому отомстить за Катрин, это сделаю я! – Перехватив нож левой рукой, Лэнс двинулся на Найджела. Темные глаза встретились с голубыми. Найджел не пошевелился, когда Лэнс дал ему пощечину. – Вы не откажете мне в удовлетворении, милорд?

На щеке Найджела проступили красные следы пальцев, но он заставил себя улыбнуться.

– Не думаю, Лэнс, что это очень разумная затея – драться на дуэли. Мы гости во вражеской столице. Фуше, подобно Веллингтону, считает дуэли бессмысленными.

Лэнс вновь схватил нож правой рукой.

– В таком случае я просто убью тебя.

Он поднял руку и нанес удар, целясь точно в сердце.

Найджел уклонился, прокатился по полу, а затем вскочил на ноги, выхватив из сапога свой нож.

– «И тогда грех будет поражен, словно вол, а порок упадет, как теленок с перерезанным горлом».

Лэнс пристально посмотрел на него и усмехнулся. Светлые волосы на его лбу потемнели от пота.

– Значит, у тебя есть нож. Я так и думал.

Найджел тихим насмешливым голосом продолжал цитировать:

– «Он снимет кожу с наших врагов, чтобы сделать из нее одежды».

Лэнс разбил о стену маленький туалетный столик и схватил его ножку, чтобы использовать ее в качестве дубинки. Найджел успел отскочить от опускавшегося на его голову дерева, но в этот момент нож Лэнса полоснул по его правой руке, разрезав белый батист и оставив кровавую полосу.

Фрэнсис видела в Индии, как английские офицеры упражнялись в фехтовании. Это происходило еще до того, как они с отцом отправились в свое последнее путешествие в горы. Это было красивое и благородное зрелище, напоминающее смертельно опасный танец и имевшее свои странные, но строгие правила. Здесь же все было совершенно по-другому. Фрэнсис дрожала, вжавшись в оконный проем. От страха к горлу подступала тошнота. Здесь веяло дыханием смерти.

Найджел перехватил нож левой рукой. Его кровоточащая правая рука безжизненно повисла. Лэнс вновь перешел в наступление, яростно нанося удары дававшей ему некоторое преимущество ножкой стола. Они дрались, взмокнув от пота и тяжело дыша, топча разбросанные бумаги, ломая мебель и переворачивая чемоданы. С рычанием противники упали на пол и катались среди обломков и мусора. Грязь и пыль покрывали их лица, руки, белые рубашки и черные сапоги. В конечном итоге Лэнс оказался наверху. Тяжело дыша, он сидел на бедрах Найджела, и его ангельское лицо исказили ярость и боль. Он прижал раненую руку Найджела ножкой стола и наступил ногой на запястье его другой руки.

Найджел смотрел на него со странным безразличием.

– Это единственное, что я не могу отдать тебе, Лэнс.

Залитое слезами лицо Лэнса внезапно скривилось. Фрэнсис пришел на память один рисунок, который она видела в Индии. Там были изображены любовники в момент наивысшего наслаждения, которое было таким острым, что больше походило на боль.

– Я ненавижу тебя! – выдохнул Лэнс и занес нож. Его рука описала дугу над шапкой белокурых волос, и он со всей силой направил клинок в сердце Найджела.

 

Глава 14

Послышался скрежет стали о сталь. Найджел выгнулся, освободил раненую руку и перехватил ею нож. Его окровавленная рука метнулась подобно молнии. Стальной клинок отразил удар. Нож противника отлетел в сторону, а Найджел двинул носком сапога по локтю Лэнса. Приглушенно вскрикнув, Лэнс рванулся в сторону, пытаясь дотянуться до ножа. Найджел мгновенно бросился на него. Они катались по полу, пуская в ход все, что только возможно: колени, локти, ноги. Лэнс тоже был упорным бойцом, прошедшим хорошую школу.

Наконец Лэнсу удалось добраться до ножа. Он присел, изготовившись к прыжку. Найджел сделал обманное движение. Стараясь достать его, Лэнс споткнулся о разбитый столик и на мгновение потерял равновесие. Найджел поймал его запястье, припечатал его ладонь к стене и нанес безжалостный удар в пах. Со сдавленным криком Лэнс выронил нож и, всхлипывая, скорчился на полу.

Найджел шумно дышал, удары сердца гулко отдавались у него в ушах.

– Ты же знаешь, что я не предавал ее, Лэнс. Это безумие.

– Тогда кто? – Лэнс смотрел на него сквозь пелену слез и пыли. – Кто, черт побери, сделал это?

– Не знаю. Господи, я не знаю! Но мне точно известно одно: все эти бумаги – фальшивка. Это была ловушка.

Лэнс пристально вглядывался в его лицо. Он все еще хватал ртом воздух.

– Ловушка?

– Просто еще один дьявольский поворот винта, вот и все. Разве ты не видишь во всем этом систему? Какими бы грязными ни были мои руки, я не предавал Катрин, и ты это знаешь. Ты ставишь себя в дурацкое положение, черт побери.

Лэнс, морщась, поднялся на ноги.

– С самого начала мне от тебя нужно было только уважение, и ничего больше. Ты мне можешь дать хотя бы это?

Найджел попятился. Он был весь в крови и пыли. Как, черт возьми, все это должно было подействовать на Фрэнсис?

– Ради всего святого, ты можешь хотя бы на время заняться своими чувствами! Иди домой, Лэнс.

Лэнс подобрал свой камзол и шляпу и, пошатываясь, вышел из комнаты.

Фрэнсис отвернулась. Она выглядела такой хрупкой и ранимой. Изящная линия ее плеч и талии казалась необыкновенно нежной – символ красоты и благородства, всего того, что нуждается в защите. Найджел не находил в себе сил принести извинения или прикоснуться к девушке.

Наконец он заговорил. Честно и прямо.

– Мне жаль, что вы были вынуждены присутствовать при этой сцене.

– Оставьте меня одну, – ответила Фрэнсис.

Кровь стекала по его предплечью, оставляя причудливые узоры на кисти руки.

– С самой первой нашей встречи, Фрэнсис, мне нечего вам предложить, кроме извинений. Мне очень жаль, Фрэнсис. Я прошу прощения за все… за все это проклятое дело, в которое я вас втянул. Вы могли бы не… О, черт бы его побрал!

Она повернулась и с отчаянием взглянула ему в лицо.

– Вы довели Лэнса до грани безумия! Зачем? Зачем вы это делаете?

У него больше не было сил скрывать свою горечь.

– А вы не думаете, что Лэнс сам должен определять свою судьбу?

Ее дыхание тоже участилось. Шелковые одежды на ее груди трепетали в такт взволнованному дыханию.

– Боже мой! Вы все одинаковы. У вас за пазухой всегда камень, а за плечами – смерть. Я больше этого не вынесу!

Голос ее был искажен мукой. Найджел осознавал всю глубину ее отвращения и собственного стыда. Тем не менее он отчаянно хотел, чтобы она поняла.

– Я должен был научиться драться, Фрэнсис.

– Но я считала, что на дуэли существуют определенные правила… какие-то вещи, неприемлемые для джентльмена.

На мгновение он подумал, что мог бы найти какие-нибудь оправдания, но затем почувствовал, что устал от двусмысленности.

– Нет никаких правил. Этому меня научили казаки. Тут нечем гордиться, но война не похожа на салонные игры.

Девушка ничего не ответила. Найджел посмотрел ей в лицо и увидел на ее щеках слезы. Избегая его взгляда, она отвернулась. Ему страстно хотелось подойти к ней, обнять, успокоить. Нелепость этой мысли поразила его и заставила сказать правду.

– Я не могу избавить мир от крови. Не могу исправить все несправедливости или спасти народы от уничтожения. Я искал лучшее применение своим способностям, но иногда все пути ведут к катастрофе. Я пытался творить добро, даже когда результат оказывался противоположным. У меня не было желания тренироваться для участия в кровавой бойне, но, Боже милосердный, вы должны были видеть, что я контролирую себя. Мне не хотелось драться с ним. И если бы я желал его смерти, то Лэнс был бы уже мертв.

Ее лицо было все в капельках слез, голубые глаза ярко блестели.

– Я знаю. Именно это и пугает меня.

Почему все это так больно? Она нравилась ему. Он уважал ее. Всеми фибрами своей души он хотел ее. Неужели эти три вещи могут сложиться во что-то такое, что он не может разрушить, чем не может управлять? Найджел опустился на сундук. Он почти не замечал, что рука его все еще болит, хотя кровотечение остановилось. Рана была поверхностной. Он делал вид, что серьезно ранен только для того, чтобы обмануть Лэнса.

– Мое самообладание? Боже милосердный! Я не понимаю.

– В вас преобладает разум, не правда ли? Вы умерли для чувств. Вас интересуют лишь ваши проклятые дела. Вы сказали, что война не похожа на салонные игры. А любовь? Любовь – это салонная игра?

Он понимал, что Фрэнсис говорит о Лэнсе, что она укоряет его за жестокое обращение с человеком, который любит его. И вдруг неожиданная мысль пронзила его, подобно удару ножа. Это было настолько очевидно, что он с трудом подавил в себе желание рассмеяться. Он вспомнил вкус ее губ на своих жарких и требовательных губах и то, как, несмотря на присутствие Фуше, потерял над собой контроль. «А любовь?»

– Подобно всем салонным играм, – сказал Найджел непринужденно, как будто это была обычная шутливая и несерьезная пикировка, – любовь состоит из трех частей.

– Вы смеетесь надо мной. – В ее тоне сквозило презрение. – Из трех частей?

Найджел усмехнулся. А может, это была гримаса боли.

– Точно. Симпатия. Уважение. И вожделение.

Лэнс, спотыкаясь, спустился по лестнице и вышел на улицу. Он прислонился к железной решетке дверей и устремил взгляд на белые фасады домов на противоположной стороне улицы. Боже, помоги ему! Неужели он сошел с ума? Он только что пытался убить человека, который значил для него даже больше, чем Англия, единственного человека, который мог победить его в рукопашной схватке, единственного человека, которого он любил. Единственная женщина, которую он любил, была мертва. Он никогда не ревновал Риво к Катрин. Какая женщина могла устоять перед ним? Даже для Бетти Найджел Арундэм был настоящим светом в окошке, хотя она за свою жизнь знавала многих мужчин. Как мог Риво так безжалостно отвергать его любовь?

Как быть с мисс Марш, его невинной невестой с каштановыми волосами? Она воплощала в себе Англию со всей ее чистотой и цельностью. Он страстно и безоглядно любил Англию – свою родину: зеленые лужайки, аккуратные домики, поля спелой пшеницы, усыпанные крупными маргаритками поляны, вьющихся в небе жаворонков. Когда Наполеон будет наконец побежден, он сможет взять в жены мисс Марш, отдав ей свою невинность взамен ее самой. Хотя, откровенно говоря, именно любовь к Риво помогала ему сохранить чистоту.

Лэнс побрел по тихим улицам. Когда он повернул на бульвар Сен-Мишель, его внимание привлек звук приближающегося экипажа. Он продолжал идти, намеренно покачиваясь из стороны в сторону, как пьяный. Карета остановилась рядом с ним. Лэнс осторожно, скрывая свою тревогу, поднял глаза. Окно со щелчком опустилось, и в нем показалась унизанная кольцами белая женская рука, выглядевшая очень бледной в серой предрассветной мгле. Нежные пальцы коснулись его щеки.

– У вас разбито лицо! Что с вами произошло?

Лэнс ошеломленно вглядывался в прелестное лицо, улыбавшееся ему из глубины кареты. Белый нежный овал матово светился в обрамлении черных волос.

– Ах, мой дорогой! Неужели вы так удивлены, что видите меня?

– О Боже! – Он едва мог дышать. Удары собственного сердца громом отдавались у него в ушах. – Я не понимаю! Откуда вы здесь взялись?

– В Париже? – рассмеялась она. – Обычным способом: приехала в карете. А вы что подумали? Что у меня есть крылья?

От потрясения он не мог связать и двух слов.

– Нет-нет! А Риво знает?

– Нет, мой дорогой, откуда? Меня знают здесь только под именем Прекрасной Дамы. Идите сюда. Дайте мне свою руку, и я вам все объясню.

Лэнс, как загипнотизированный, протянул ей руку. Она открыла дверцу кареты, вложила свою ладонь в его и помогла забраться внутрь.

– Да, – тихо произнесла она, – несмотря на то что он разбил мне сердце, я все еще люблю его. Как и вы, милый Ланселот. Не нужно грустить. Я всегда знала, что вы любите его. Но он не может ответить на ваше чувство. Его сердце мертво. Он скорбит по русской княгине Катрин, не правда ли? Думаю, только мы двое можем спасти его.

Зацокали копыта, и карета тронулась с места.

Неделя прошла в странном молчании. Найджел большей частью отсутствовал. Фрэнсис боялась, что он доведет себя до изнеможения, хотя по отношению к ней во время их кратких встреч он всегда проявлял неизменное чувство мягкого юмора и галантность. Она не могла сопротивляться или отвергать предложенный тон и поэтому скрывала свой страх и отвечала ему с той же непринужденной легкостью. Ему не нужна любовница. Он не хочет ее. Ей оставалось лишь надеяться, что она сможет поддерживать этот тон нарочитой вежливости, пока он не отвезет ее назад в Англию и не найдет ей герцога.

Лэнса она тоже видела мельком. Он появлялся ненадолго, а потом исчезал в лабиринте улиц и таинственном мире интриг. Он выглядел покорным и раскаивающимся. После драки Лэнс вел себя как внимательный товарищ и как будто молча извинялся перед Найджелом, надеясь снова завоевать его уважение. Найджел был вежлив, даже мягок с этим человеком, пытавшимся совсем недавно убить его. Фрэнсис не могла понять этого.

Париж застыл в напряженном ожидании. После парада на Марсовом поле большинство клиентов, приходивших за шелками и пряностями, нервно оглядывались, будто бы в ожидании надвигающейся катастрофы. Другие были неестественно оживлены и веселы, как будто отчаянно цеплялись за последний шанс заслужить себе прощение. В доме на улице Арбр царила нервная атмосфера, и Фрэнсис изо всех сил пыталась сохранить душевное равновесие. Под внешним спокойствием скрывался страх – за Найджела, безрассудно расходующего свои силы и находящегося на грани нервного истощения. Теперь Фрэнсис не покидал страх. Она пыталась медитировать, но мысли не слушались ее, разрушая оболочку безмятежности. Во время дыхательных упражнений она слышала его негромкий иронический голос. «Я известный специалист по изощренным пыткам». У нее ничего не осталось, и ей некуда было спрятаться.

Как-то утром он вернулся домой на рассвете, осунувшийся и бледный. Фрэнсис не могла заснуть. Она смотрела в окно на поднимающийся над городом предрассветный туман. Когда-то здесь стояла Катрин, распустив для него свои медные волосы. А потом она покинула его.

Отвернувшись от окна, Фрэнсис уткнулась в мокрый плащ. Обнявшие ее руки были холодными, но ей казалось, что от них исходит тепло. Найджел встретился с ней взглядом и, несмотря на неимоверную усталость, улыбнулся.

– Я старался избегать этого, – сказал он, – внезапного жара и замирания сердца. После того что случилось в доме Доннингтона, это ведь непростительно, правда? Мне очень жаль.

Он опустил руки и отвернулся. В дверях стоял Лэнс. Его влажные волосы потемнели и приобрели янтарный оттенок. Фрэнсис опять отметила в нем какую-то раздвоенность, как будто радостное удовлетворение в его душе боролось с сильной тревогой.

Найджел, не оглядываясь, заговорил с Лэнсом:

– Наконец-то началось! Наполеон закрыл границы и не выпускает транспорт из Парижа. Он выступит в ближайшую неделю. Если бы точно знать, где он планирует перейти Рубикон, нашу миссию можно было бы считать законченной.

– А предательство, из-за которого погибла Катрин? – через силу выдавила из себя Фрэнсис.

– Нам известно лишь, что Катрин умерла. И я не уверен, что нам когда-нибудь удастся выяснить почему, – ответил Найджел и стал просматривать бумаги. Это были всего лишь домашние счета, оставленные месье Мартином. И лишь голос выдавал глубину его отчаяния.

Лэнс тепло взглянул на Найджела.

– Может, бумаги Доннингтона лгут и нет никакой связи между выдачей Катрин и предателем, работавшим против нас еще в России? – В голосе Лэнса появились какие-то новые, трагические и болезненные нотки.

– Нет, за нами следили, и каждое наше движение становилось известно врагу. Какое еще может быть объяснение фальшивым бумагам с моей печатью? Почему все ниточки, связанные с исчезновением Катрин, вели в никуда? Нас намеренно блокировали, как будто мы были игрушками в руках капризного ребенка. В этой игре есть неизвестный игрок, обладающий, несомненно, незаурядным чувством юмора.

– Вы думаете, что это майор Уиндхем? – непроизвольно вырвалось у Фрэнсис. – Что он жив? Что он действует против вас?

На мгновение их взгляды встретились. В его глазах горел огонь страсти. Но какой страсти? Она не была уверена, но жаркая волна пробежала по ее телу.

– Не знаю. Но кто бы ни был тот человек, он ошибется раньше нас. В противном случае я пойду на все.

Не глядя на Фрэнсис, Найджел вышел из комнаты.

Она подошла к окну. Найджел пересек двор и вскочил на своего донского жеребца. Она смотрела на него, и что-то шевельнулось в ее душе. Шкура животного блестела, хвост развевался, как серебристый флаг. Кто их таинственный парижский враг? Френвиль? Лекре? Она не хотела, чтобы им оказался Доминик Уиндхем, чтобы Найджел испытал предательство старого друга. Если это не Уиндхем, то остается один Фуше. Неужели это он, затаившись, выжидает, готовый к внезапному прыжку? В таком случае у них нет никаких шансов – три беспомощных чужака против всей мощи французской тайной полиции и секретов площади Вольтера.

Следующая неделя была столь же тягостна. Найджел возвращался только для того, чтобы на час-другой забыться в тяжелом, похожем на обморок сне, а затем лакей будил его, и он снова исчезал. Лэнс тоже большую часть времени отсутствовал, но как-то утром он пришел к ней сразу же после ухода Найджела. Фрэнсис видела, как в коридоре они шепотом обменялись несколькими фразами. Лэнс вошел в комнату, где она работала, и сорвал с себя перчатки.

– Вы хотите стать свидетелем его смерти? – без всякого предисловия начал он.

Фрэнсис онемела от изумления.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Вы ведь с ним не любовники, правда? Ради всего святого, почему?

Она собрала все свое мужество, чтобы оставаться спокойной. Ей хотелось закричать и броситься на него с кулаками. Золотистые пряди спадали на его бледный лоб. Он смотрел на нее невинными глазами ангела.

Фрэнсис сделала глубокий вдох.

– Нет, я не любовница Найджела. Между нами ничего не было ни в Фарнхерсте, ни в его доме в Лондоне, ни здесь.

Ничего? Она все еще помнила вкус его поцелуев на своих губах, прикосновение его ладоней к ее коже.

– Я нахожусь тут только потому, – продолжала она, – что могу помочь в сортировке шелка и знаю названия пряностей. Потому что могу вести эти книги и поддерживать видимость того, что мы здесь занимаемся исключительно торговлей. Вот и все.

– Но вы куртизанка. Ради всего святого, ложитесь к нему в постель! Он изнуряет и убивает себя! – Лэнс закрыл глаза. Он искренне страдал. – Подумать только, что наши жизни зависят от его решений. Он лишен всякого утешения, и один этот дом способен свести его с ума.

– Но я не могу… – Фрэнсис взглянула на Лэнса, едва сдерживая слезы. – Он скорбит по Катрин. Я не могу заменить ее.

Лэнс уронил голову на руки и прижал пальцы к глазам.

– Проклятие! Я говорю не о любви! Вы видели эти бульварные листки. Ему просто нужна женщина. Дайте же ему наконец облегчение. Возможно, тогда он сможет спать. Возможно, он перестанет вести нас всех к гибели. Неужели вы его так ненавидите?

– Нет у меня к нему ненависти, – с трудом произнесла она.

Лэнс пристально смотрел на нее, его голубые глаза были обведены красными кругами. Она знала, что он собирается сказать ей, и понимала, что не вынесет этого.

– Тогда я умоляю вас, мисс Вудард! Умоляю вас! Дайте ему то, что он хочет, или мы все умрем!

Выбравшись из города, Найджел пустил своего донского жеребца легким галопом. Зеленые ветви деревьев смыкались у него над головой, по обе стороны от дороги простирались изумрудные поля. Проезжая через деревню, он был вынужден придержать лошадь, чтобы не задавить рассыпавшихся по дороге гусей и цыплят. Найджел почти ничего не замечал. У него не было определенной цели – он просто хотел уехать из Парижа. Ему необходимо было подумать.

За последние несколько дней число курьеров, снующих между дворцом Тюильри и военным министерством, увеличилось в несколько раз. В любой день Наполеон мог покинуть Париж. Найджел уже послал Веллингтону предварительное сообщение, что наступление французов неминуемо. Если он узнает, где они намерены перейти бельгийскую границу, то планам Наполеона можно будет помешать. Но все это должно произойти слишком быстро, а он так и не приблизился к разгадке смерти Доннингтона и Катрин и не выяснил, кто предавал интересы Британии еще со времен их миссии в России. Он стоял перед лицом поражения.

Если неизвестный враг знает, что он шпион, то почему ничего не предпринимает, пока они с Лэнсом не узнали слишком много? Потому что ему безразличны судьбы Европы и исход войны и он хотел уничтожить именно Найджела? Зачем? Боже милосердный! Найджел не мог себе представить, чтобы кто-то из живущих на земле людей так ненавидел его.

Донской жеребец тряхнул головой, когда хозяин позволил ему сойти с дороги на лесную тропинку. Найджел почти не удивился, когда час спустя оказался на небольшой поляне у ручья, где он рассказывал Фрэнсис о Рауле Паргу. Он соскочил с коня и отпустил его пастись, а сам опустился на землю и прислонился спиной к стволу дерева.

Перед его глазами всплыл образ Фрэнсис. Боже мой, сколько у нее мужества! Сознает ли она это? С какой отвагой эта хрупкая женщина идет по жизни, борясь со страхом перед жестокостью, насилием, хаосом. Он изо всех сил старался, чтобы она оставалась чужой, не могла подойти достаточно близко и понять, какой он на самом деле. Но ему отчаянно хотелось утешить ее, увидеть ее улыбку, и он больше не мог выносить тех непринужденных дружеских отношений, которые установились между ними. Найджел уронил голову на руки.

«О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные».

Какого черта он позволил ей поехать с ним, позволил Бетти привести в исполнение свой безумный план?

«Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь».

Маленький ручей бурлил и звенел в своем каменном ложе. Отяжелевшие веки Найджела опустились, прикрыв от солнца усталые глаза.

Прекрасная Дама была одна и ждала его. Лэнс вошел в ее комнату и прижался спиной к двери.

– Вы уверены? – спросил он.

– Она сделает это?

– Я не знаю. Не знаю. Вы уверены, что ему нужно именно это?

Она откинула со лба прядь темных волос и улыбнулась:

– Мой дорогой, это несомненно. Кто может знать Риво лучше меня? Кто любит его сильнее? О, если бы я только могла ему сказать, что я здесь! Но моему сердцу еще недостает мужества. Но вы, именно вы исцелите его.

Лэнс сокрушенно вздохнул.

– Мне невыносимо видеть, что вы вынуждены жить в таких условиях. – Он обвел рукой скромную комнату. – Вы достойны дворца!

– Иди сюда, мой дорогой. Иди ко мне. Твое присутствие превращает мое жилище во дворец.

Лэнс, как загипнотизированный, пересек комнату и опустился на колени рядом с ней. Она взяла его за подбородок, приподняла его голову и провела унизанной кольцами рукой по белокурым волосам.

– Поцелуй меня. – Ее голос звучал хрипло.

Он покачал головой, но ее ладони скользнули ему под сюртук, и она прижалась губами к его губам. Слегка куснув его напоследок, женщина наконец отпустила его. Лэнс молчал, глаза его наполнились слезами.

– Встань.

Лэнс стоял рядом с ней, опустив голову, а она расстегивала пуговицы его жилета и брюки. Потом он почувствовал на своем теле ее опытные губы. Лэнс застонал и прижал ладони к ее темным волосам. По лицу его текли слезы. Он не мог сказать, были ли это слезы счастья или горького раскаяния. Бережно сохраняемая память о девушке с каштановыми волосами, мисс Марш из Суссекса, угасла, но мысль о Риво не покидала его. Несмотря на все уверения Прекрасной Дамы, это очень походило на предательство.

В другом конце Парижа Жозеф Фуше снисходительно посматривал на жену, сидевшую напротив за обеденным столом. Он прекрасно сознавал, что весь мир считает его чудовищем. Люди не видели его в лоне семьи и не понимали, что выпадает на долю великих людей. Он был образцовым мужем. Габриель что-то тихо сказала вошедшему в комнату слуге, а затем поморщилась. Она знала, что муж не любит, когда его беспокоят дома, но прибывший курьер настаивал, что у него важное донесение. Фуше отложил салфетку и провел прибывшего в свой кабинет.

Сообщение было кратким:

«Расспросите капитана Жене о человеке с улицы Арбр, который называет себя месье Антуаном».

Когда Найджел вернулся на улицу Арбр, время уже близилось к полуночи. Лэнса не было. Вся прислуга, за исключением лакея, который провел его в дом и взял его пальто и шляпу, спала. Найджел быстро просмотрел бумаги, оставленные ему Лэнсом, а затем поднялся наверх в скромные комнаты, которые они занимали с Фрэнсис. Он тихо, чтобы не потревожить девушку, открыл дверь своей спальни.

Она изменилась.

Прищурившись, Найджел застыл на пороге. Горела всего лишь одна свеча, но ее мерцающий свет отражался от всех стен, как будто это была хрустальная пещера. Колеблющееся пламя отражалось в зеркалах, повторяясь бесконечное число раз. Фрэнсис заполнила его комнату зеркалами. Стелющийся дым источал аромат ладана, сандалового дерева и пряностей. Его кровать была застелена белым шелком. На подушке лежала груда красных цветов. Рядом с кроватью его ждала ванна, от которой поднимался пар.

Фрэнсис не спала: шелковое одеяние цвета слоновой кости, оттенявшее матовую кожу, поблескивающее в ноздре золотое колечко, паутина чадры на волосах. Она сидела на кровати, поджав под себя ноги, и пристально смотрела на него голубыми бездонными озерами глаз. Он не увидел в ее взгляде ничего, кроме напряженной сосредоточенности. Где-то в глубине дома слуга, который, наверное, только что принес воду, хлопнул дверью. Глухое эхо прокатилось по дому.

Найджел вошел в комнату.

– Что это?

– Вы устали, – сказала Фрэнсис. – Вам нужно принять ванну.

С заученной грацией ганики она встала и вышла из комнаты.

Найджел был слишком измучен, чтобы сопротивляться ее странному подарку. Он лежал в ванне, наблюдая за крошечным огоньком пламени, бесконечное число раз отражающимся в зеркалах. Горячая вода расслабляла. Ароматы приносили с собой легкое успокоение. В глубокой ночной тишине не слышалось ни звука. Расслабление глубокое, как сама смерть.

Пламя свечи мерцало, готовое в любую минуту погаснуть.

Наконец Найджел выбрался из остывающей воды. В зеркалах отразилось множество обнаженных мужчин. Он смотрел на них со странным смущением. Влажно поблескивали его мускулы, капли воды сверкали на коже, подобно бриллиантам. Найджел насухо вытерся. Затем открылось множество дверей, и множество отражений Фрэнсис в шелковых одеждах цвета слоновой кости вошло в комнату. Она держала в руках какой-то маленький кувшин. Найджел повернулся к ней, полностью обнаженный. Он ощутил, как шевельнулись волосы у него на шее, а его плоть предательски напряглась.

Фрэнсис заметила его возбуждение и мелькнувший в глазах страх. Он рассмеялся, скрывая свои чувства. Сердце ее учащенно билось, ноги ослабели от страха. Она опустила глаза и сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Теперь уже некуда отступать. Весь день она готовила комнату. Она сплела гирлянды из священных цветов и трав. Растерла кардамон с кожурой цитрусовых. Она застелила кровать белым шелком. Она собрала зеркала со всего дома. Не было только клеток с дрессированными попугаями.

Найджел не шевелился и не прикрывал себя одеждой. Он смотрел на нее, обнаженный и величественный, похожий на утомленного жеребца.

– Что это, черт возьми?

Она поставила принесенный кувшин. Ее гибкие пальцы не дрожали, хотя нервы были натянуты до предела.

– Бальзам с маслом сандалового дерева, мускусом, шафраном и алоэ.

Резкость его тона едва скрывалась за какой-то странной вежливостью.

– Могу я спросить, зачем это все нужно?

Она попыталась ответить в непринужденном и даже чуть насмешливом тоне, чтобы он ни о чем не догадался:

– Массаж. Сорок четвертое из шестидесяти четырех искусств. В этом мне нет равных. Ложитесь – будет приятно.

Найджел сел на обтянутую шелком кровать и устало закрыл лицо руками.

– Боже мой! Зачем?

– А почему бы и нет? Мы все зависим от того, сколько у вас осталось сил. Вам не хватало отдыха в последние несколько недель. Разве у вас не ломит все тело?

– Как у путника, которого Прокруст втискивает в свое ложе. – Его голос звучал сухо.

– Но в данный момент на кону не стоят ни деньги, ни ваша жизнь. – Внутри у девушки все дрожало. Ее бросало то в жар, то в холод. Ей хотелось судорожно вздохнуть, но ее голос – вышколенный голос куртизанки – оставался спокойным. – Я предлагаю вам всего лишь обычное искусство, стоящее между дрессировкой птиц и каллиграфией.

– Думаете, у меня остались силы сопротивляться? – неуверенно рассмеялся Найджел. – Бог мой, как я устал! Делайте что хотите.

Он лег на живот и вытянулся, положив голову на руки. Фрэнсис зажгла еще одну свечу. Он лежал на кровати, подобно князю тьмы, длинный и стройный, с рельефно выступающими в мерцающем свете мускулами. Затаив дыхание, она вылила немного ароматного бальзама себе на руки и коснулась плеч Найджела. Ее пальцы скользнули по напряженным мышцам и задержались на плавном изгибе спины, прекрасной, как спина могучего льва.

Душа Фрэнсис затрепетала от наслаждения, которое доставляли ей эти прикосновения. Она закрыла глаза, изо всех сил пытаясь успокоиться. Его мышцы расслаблялись под ее руками. Маленькие ямочки на пояснице обхватывали ее пальцы, упругие и гладкие ягодицы ложились под ладони. Она поглаживала и разминала его тело, приспосабливаясь к его мельчайшим особенностям: к твердости мускулов и эластичности кожи, к темным волосам, кое-где покрывавшим его.

Она вся горела, ее руки и ноги стали ватными, сладкая песня страсти звучала в ее сердце. Найджел повернул голову, устраиваясь удобнее на белом шелку, и вздохнул. Фрэнсис сосредоточилась, успокоив водоворот мыслей и отбросив все личное, как будто это были всего лишь занятия во дворце махараджи. Меня учили именно этому. Это всего лишь ритуал. Одно из многих искусств. Боясь, что мужество покинет ее, Фрэнсис сбросила с себя одежду.

Ароматный воздух комнаты ласкал ее кожу. От ее движений дым курящегося ладана образовывал небольшие завихрения. Она доставала пальцами до самых потаенных уголков его тела, дрожа, как натянутая струна арфы. Отбросив сомнения, она вонзила ногти в его гладкие ягодицы и нажала, достаточно сильно, чтобы на коже остались отметки. Утпалапатрака. Лист лотоса.

Он напрягся и сделал резкий вдох, тело его внезапно покрылось гусиной кожей. Прежде чем он успел пошевелиться, Фрэнсис села на него верхом, прижав к кровати его бедра. Он резко дернулся под ней, перевернулся на спину и сжал ее запястья. Его возбужденная плоть требовательно пульсировала, прижимаясь к ее животу, но его глаза, огромные, черные, напоминали небо в безлунную ночь.

– Ради всего святого, Фрэнсис! Не делайте этого!

Она улыбнулась и наклонилась, ловя его дыхание. Ее отвердевшие соски коснулись его груди.

– Я уже сделала это, – прошептала она, касаясь губами его губ, и прижалась ртом к его рту.

Найджел ответил на поцелуй. Он отпустил руки девушки, сжал ладонями ее лицо и вновь поцеловал. Губы его были горячими и нетерпеливыми. Она была оглушена, потрясена до глубины души, затоплена нахлынувшей на нее волной страсти. Все поцелуи, которым ее учили, слились в одно невыразимо прекрасное ощущение. Она попыталась сопротивляться ему, затеять любовную игру – все эти легкие покусывания и посасывания, – но он оторвал ее от себя и приподнял, обхватив ладонями ее талию. Мышцы вздулись на его руках, а она беспомощно повисла над ним.

Губы его были припухшими, ноздри трепетали – демон чувственности, князь тьмы, мужчина поистине дьявольской красоты. Коса Фрэнсис расплелась, и ее золотистые волосы рассыпались по спине. В зеркалах отражалось бесконечное число пар сгорающих от страсти любовников.

– Я не могу… – Он на мгновение опустил веки, закрыв жаркие черные глубины глаз, а затем взглянул прямо ей в лицо. – Боже, помоги мне! Я больше не могу сопротивляться… Фрэнсис, умоляю тебя, остановись!

Остановиться? Фрэнсис схватила маленький кувшин и вылила бальзам на его грудь и живот.

– Это будет неправильно, – с жаром возразила она. – Это священный обряд Радхи и Кришны. Я профессиональная куртизанка. Отказываться нелепо.

Бальзам растекался по его плоским соскам, спускаясь к пупку и наполняя воздух ароматом сандалового масла. Одним быстрым движением Найджел перевернул ее на бок. Его благоухающая бальзамом кожа скользнула по ее телу. Она оказалась под ним, прижатая к белой шелковой простыне. Он вновь поцеловал ее, обхватив бедра и изо всех сил прижимая к себе.

– Боже мой, Фрэнсис, как я хочу тебя! Будь ты проклята!

«Дайте ему то, что он хочет, или мы все умрем!» Страшась промедления, она схватила гирлянду цветов и надела на него. Он удивленно отпрянул. Любовник, усыпанный алыми лепестками, принц-воин, бог созидания и разрушения. Ярко-красные цветы отражались в бесчисленных зеркалах, как будто вся комната была забрызгана кровью.

Смущенная и сгорающая от страсти, она распростерлась под ним. На нее сыпались алые лепестки.

– Я публичная женщина. И ничего больше. Доставь себе удовольствие, Найджел. Давай, я готова.

Он издал глухой стон, похожий на всхлип, и провел ладонями по ее скользкому от масла животу, сбрасывая алые цветы.

– Готова? Шлюхи всегда готовы. Ты именно это мне предлагаешь – путь к забвению? Проклятие! Проклятие!

Он обхватил ее талию, приподнял, а затем перекатился на спину и посадил ее на себя верхом. Ароматы масла и ладана окутывали их. Одной рукой он схватил прядь ее длинных волос и потянул назад, заставив ее выгнуть спину. В поисках опоры она вынуждена была упереться ладонями в его бедра, выставив вперед свои обнаженные груди. Бесчисленные зеркала отразили эту эротичную картину, напоминавшую изображения в древнем храме.

Его свободная рука – как будто он больше не управлял ею – двинулась вверх по телу Фрэнсис, скользнув между грудей и остановившись на шее. Он обхватил ее подбородок, затем прижал ладонь к горлу и погладил чувствительное место под ухом. Она выгнулась от наслаждения. В зеркалах миллионы рук ласкали миллионы обнаженных женщин, изнемогающих от желания.

Очень медленно его пальцы двинулись вниз, нежно пройдясь по груди, задержавшись на талии и опытными, уверенными движениями поглаживая бедра. Фрэнсис была совершенно беспомощна в его руках, открыта и беззащитна. Спина ее изогнулась, как натянутый лук. Он осторожно коснулся бока и ребер девушки, как будто ее тело было загадкой для него. Найджел удерживал ее за волосы, натягивая, как струну, звеневшую в его руках неистовой и безумной музыкой. Затем его ладонь обхватила грудь девушки, а большой палец погладил отвердевший сосок. Она вскрикнула. Все чувства ее обострились, и желание, подобно острой стреле, пронзило ее живот.

Он безжалостно теребил ее сосок, и музыка в ее теле становилась все неистовее. Она сглотнула, боясь раствориться в этом потоке страсти. Его возбужденная плоть мощно пульсировала под ней, нетерпеливая и жаждущая. Это уже не абстрактные представления, почерпнутые из рисунков, и не урок в гареме. Это реальность.

Набрав горсть цветов, он провел ими сверху вниз по ее животу, как будто двигался вслед за необузданными ощущениями, которые сам же будил в ней. Она беспомощно раздвинула бедра. Лепестки, подобно крошечным пальцам, ласкали ее нежную, трепещущую плоть. Дрожа и задыхаясь, она почувствовала, как его скользкая от бальзама рука коснулась средоточия ее желаний. Его пальцы погладили увлажнившееся лоно и скользнули внутрь. Он не узнает. Крови не будет. Она тренировала свое тело так, как это не делала ни одна английская девушка: верховая езда, энергичные танцы, йога. А на случай, если этого окажется недостаточно, в гареме обо всем позаботились.

С уверенностью отчаяния Фрэнсис высвободила свои волосы из его руки, наклонилась вперед и прижалась к его губам. Когда он ответил на ее поцелуй, она укусила его. Он выругался, но она запустила пальцы в его волосы и вновь вонзила зубы ему в шею.

– Капатадьита – шалость, – сказала она, прихватив зубами его нижнюю губу. Потом она отпустила его и лизнула, а затем укусила сильнее. – Джихвайодха – битва языков.

Он вновь, выругавшись, возбужденно рассмеялся, положил ладони на ее бедра и с неумолимой силой потянул ее тело вперед. Ее колени заскользили по шелковым простыням. Язык Найджела ласкал округлости ее грудей, а его напряженная, пульсирующая плоть прижималась к ее лону. Он несколько мгновений держал ее так, а она отчаянно пыталась заглушить рвущиеся из горла стоны. Затем он скользнул под нее, и его губы пришли на смену руке. Она услышала свое бурное дыхание – волны наслаждения распространялись от его языка, пугающие своей остротой и бросающие в жар.

Безумная паника охватила ее. Она резко отстранилась. Он перевернулся вместе с ней, придавив ее своим телом к простыням. Его глаза горели, пальцы стискивали волосы. Алые цветы были раздавлены между их телами.

– Должен ли я взять тебя, Фрэнсис? Добраться до твоих жарких, сладостных глубин? Я схожу с ума от желания. Но если ты скажешь, я остановлюсь, даже если это убьет меня.

– Нет, – с отчаянием в голосе прошептала она. – Нет. Я шлюха, и я хочу тебя.

Его горький смех, казалось, разобьет ее сердце.

– Тогда я больше ничем не могу тебе помочь. Господь свидетель, как сильно я хочу тебя.

Он вновь перевернулся и приподнял ее над собой. Она смотрела на него сверху вниз, зачарованная его красотой. Затем он, закрыв глаза, стал медленно входить в нее, опуская ее на свою напряженную плоть. Ее князь тьмы, овладевающий ею. Она раскрывалась ему навстречу, полностью растворившись в потоке чувственного наслаждения. Жар от их слияния был пугающе сильным.

Она ощутила боль. Крови не было, но боль осталась. Упав ему на грудь, Фрэнсис вонзила зубы в его плечо. Она сама точно не могла сказать, чем была вызвана ее реакция: страхом или страстью. Он отстранился, а затем снова вошел в нее. Его ладони лежали у нее на бедрах, а она раскачивалась в такт его движениям. Боль сменилась ощущением невыносимого жара. Ритм его движений полностью поглотил ее. Ногти Фрэнсис оставляли беспорядочные царапины на его коже. Она укусила сильнее, и он, выругавшись, рассмеялся. Его плоть все глубже проникала в нее, наполняя ее неистовым, всепожирающим огнем. Он убьет ее!

Король Панчала убил куртизанку Мадхавасену своей любовью.

В мучительной растерянности она прильнула к его рту, кусая его губы до боли, до синяков. Она боролась с ним, запустив пальцы ему в волосы. Если бы он попытался вновь проявить нежность и утонченность чувств, она отвергла бы это. Ее знаний было более чем достаточно, чтобы довести его до вершины наслаждения. Тем не менее неизъяснимое блаженство пронзало ее саму при каждом движении его плоти. Она задыхалась. Множество женщин в зеркалах задыхались вместе с ней.

В душном воздухе плыли клубы ароматного дыма. Олеандр, цветущий сад. Зеркала создавали иллюзию сверкающей черепицы. Кармином рассыпались красные цветы, как во время жертвоприношения. Ее собственное отражение изумленно и насмешливо смотрело на нее со всех стен. Но я люблю его! Я люблю его! Я не хочу быть его шлюхой!

Она не могла сказать, как это случилось. Это не было похоже на внезапное падение. Все происходило очень медленно, но неотвратимо и грозило разбить ее сердце. Но она ничего не замечала. Она не чувствовала этого, пока не стало слишком поздно. Фрэнсис сделала над собой усилие, сражаясь с внезапным чувством вины и раскаяния. Она соблазнила Найджела помимо его воли. Она всего лишь наложница, искусная, бездушная подделка. Иначе разве она бы выдержала все это?

Фрэнсис направила свои мысли в другое русло, отбросив страх и затопившие ее чувства, заперла свою душу в тайник, где она всегда будет в безопасности. Но чувства ее уже были мертвы, наслаждение исчезло, хотя искусные руки и послушное тело продолжали доводить Найджела до неистовства. Наконец по его телу побежала дрожь экстаза. Фрэнсис ощутила себя потерянной, неспособной разделить его страсть, неспособной ответить ему, приговоренной к опустошенности, одиночеству и страданиям.

 

Глава 15

Найджел проснулся еще до рассвета. Рядом с ним в темноте спала Фрэнсис. Он прислушался к ее ровному дыханию. В ноздри ему ударил запах сандалового дерева. «Набрал мирры моей с ароматами моими, поел сотов моих с медом моим. Возлюбленная моя».

Не обращая внимания на проснувшееся желание, он встал с кровати и подошел к окну. Ставни беззвучно открылись, впуская в комнату тусклый свет утра. Над крышами домов вился дымок от разожженных с утра каминов. Завернувшись в халат, Найджел вышел в коридор и потянул за шнурок колокольчика. Через несколько минут заспанный слуга принес ему ведро горячей воды.

Фрэнсис безмятежно спала, повернувшись на бок и положив ладонь под щеку. Ее волосы в беспорядке рассыпались по подушке. Найджел смочил губку теплой водой и принялся смывать липкие и пахучие остатки бальзама. Возбуждение его не спадало, но он не стал будить Фрэнсис. Она слегка пошевелилась и застонала, когда он осторожно протер ее грудь и стройные ноги. Затем он накрыл девушку чистой простыней и принялся убирать комнату, собирая раздавленные цветы и пепел от сгоревшего ладана. Потом он вымылся сам и оделся. Мириады его отражений повторяли каждое его движение – точно так же, как ночью их бесчисленное число усиливало его страсть. Внезапно им овладело отчаянное желание разбить их, разнести на кусочки каждое предательское и насмешливое зеркало и утопить в осколках стекла свой стыд. Но это разбудит ее.

Ночью он овладевал ею снова и снова. Она доводила его до безумия. Он пытался умерить свою страсть, хотел, чтобы она разделила его наслаждение, жаждал увидеть, как ее экстаз сливается с его экстазом. Но ее не было с ним. Она была отстраненной, отдавшись полностью в его власть, как проститутка. Ему было больно и горько. Она говорила, что это ничего не значит для нее. Она была куртизанкой – только и всего. Даже в безумии страсти он чувствовал ее отрешенность: как будто она впала в транс. Ее руки и губы были здесь, но душа находилась где-то в другом, тайном месте. Тайном от него!

Найджел сел у окна и уронил голову на руки.

– Ты голоден? – Ее голос звучал хрипло.

Он поднял голову. Ее губы ярко блестели на бледной коже.

– Голоден? Нет. А должен быть?

Фрэнсис села. Волосы цвета меда рассыпались по ее груди. Она разглядывала свои руки.

– Я не знаю, что сказать.

Желание вновь обладать ею было почти болезненным.

– А что ты обычно говоришь мужчине, которого ты изнасиловала?

– Изнасиловала?

– Ну, соблазнила, – криво улыбнулся он. – В конце концов, я был не против, правда?

Он видел, что она колеблется. Она выглядела совсем беззащитной.

– Меня этому учили. Если повар видит умирающего от голода человека, он готовит ему еду.

– А если голодающий не любит этих блюд?

– Ты выглядел проголодавшимся.

– Возможно, – рассмеялся он, удивляясь горечи в ее голосе. – Уже много лет я так хорошо не спал.

Она не поднимала взгляда, и он не мог себе представить, о чем она думает.

– Это хорошо. Лэнс так и предсказывал.

– Лэнс? – вырвалось у него. – Боже милосердный! Какое, черт возьми, он имеет отношение ко всему, что произошло?

Фрэнсис обхватила себя руками. У нее было такое ощущение, что ее избили. Ей хотелось плакать. Найджел смотрел на нее горящими глазами. Теперь он действительно рассердился. Два быстрых шага – и он оказался рядом с кроватью.

Она глубоко вдохнула, желая успокоиться.

– Он показал мне листки про тебя… о том, чем ты любил заниматься в Лондоне. Лэнс считал, что тебе нужна разрядка. И оказался прав, ведь так?

– Прав? – Его голос источал сарказм. – Относительно чего? Моего грязного прошлого? Моих низких пристрастий? Что я не могу жить без шлюх? Боже милосердный!

Она не смотрела на него, заставляя свой голос звучать ровно.

– Я не считала все это правдой, но мне тоже казалось, что тебе нужен отдых.

– Ты глубоко заблуждаешься, Фрэнсис. Я жил без женщины двадцать месяцев. Двадцать проклятых месяцев! И если захочу изменить такой образ жизни, то по собственной воле. Но не по желанию Лэнса, черт бы его побрал! Но раньше…

Раньше была Катрин…

Найджел отодвинулся от Фрэнсис и взял перчатки и шляпу.

– Я вот что тебе скажу: я привык вести жизнь повесы. Плотские утехи когда-то определяли мою жизнь.

Фрэнсис выбралась из кровати и схватила свою одежду.

– Я не в состоянии удовлетворить тебя? Ты жаждешь наблюдать, как женщины спариваются с ослами, и делить свою постель с мужчинами?

– С ослами! – Он поднял на нее глаза, и его губы скривились в иронической усмешке. – Я перепробовал почти все, но ослы и мужчины никогда не привлекали меня. Необходимые мне чувственные удовольствия невозможны без женщин. Когда-то это была существенная часть моей жизни. Но, Бог мой, если я раньше и отрекся от чувств, то этой ночью мне представилась возможность погрузиться в них достаточно глубоко!

В эту минуту она испытала больший страх, чем когда умер Доннингтон или когда увидела пристальный взгляд Фуше. И даже больший, чем когда ее взяли в плен и отправили во дворец махараджи. Это был другой страх, совсем близко подбиравшийся к сердцу.

– Что теперь будет?

– Теперь у меня есть дело, которое необходимо закончить прежде, чем мы вернемся в Англию. Но после этой ночи у меня нет сил противостоять тебе. Ты победила. Я сделаю тебя своей любовницей. А почему бы и нет? Твое искусство плюс моя испорченность! Ты будешь щедро вознаграждена. Я никогда еще не оставлял женщину неудовлетворенной, за исключением Катрин.

Резко повернувшись, он вышел из комнаты.

День Фрэнсис провела как в тумане. Ее мозг отказывался работать. Она не могла медитировать. Если человек с начала до конца любовного свидания думает, что наслаждается с кем-то другим, кого он любит, то это называется «перенесенной любовью».

Клиентов было не очень много, и она сидела за своим маленьким столом и пыталась составить опись товаров, которых оставалось совсем мало. Если эта пугающая неопределенность продлится еще немного, они лишатся запаса тканей и одновременно своего прикрытия. Фрэнсис провела пальцами по отрезу кремового шелка, лежавшему рядом с ее стулом. Он был теплым от падающего на него из окна солнечного света, мягким и гладким. Ткань напоминала ей кожу мужчины, горячего от страсти, сильного и прекрасного, будоражащего ее чувства.

Она сгорала от желания прикоснуться к нему. Неужели больше ничего не будет? Всю ночь он вновь и вновь удовлетворял свою страсть. Но каждый раз, когда он достигал вершин наслаждения, она оставалась где-то далеко, все больше цепенея. Она оставалась холодна, как овладевшая своей профессией проститутка. Это было мучительно для нее. Ей было невыносимо больно видеть его искаженное в экстазе лицо и не испытывать ничего самой, понимать, что она совершила величайшую в жизни ошибку. Занятие искусством Камы с публичными женщинами не поощряется и не запрещается. Целью тут является лишь наслаждение. Фрэнсис достигла своей цели. Она доставила ему наслаждение. Но какой ценой? Боже милосердный! Какой ценой?

Со двора донесся цокот копыт. Фрэнсис встала и выглянула в окно. Кремовый шелк выскользнул из ее рук. Не меньше двадцати лошадей. Блеск оружия. Через арку во двор въезжал отряд польских улан. Командовал ими капитан Жене, узнавший на охоте донского скакуна Найджела. За уланами следовала закрытая карета с зашторенными от солнца окнами. Карета остановилась, и оттуда вышел высокий худой мужчина. Он постоял несколько секунд, оглядываясь вокруг. Яркое солнце освещало его угловатое лицо и рыжие волосы. С бесстрастным лицом он изучал дом и ветхие конюшни. Его темный костюм резко выделялся на фоне сверкающих мундиров улан.

Фрэнсис лихорадочно размышляла в поисках выхода. Ее личные печали ничего не значили по сравнению с тем, что произошло. Она должна была придумать что-нибудь правдоподобное, чтобы предотвратить катастрофу и спасти Найджела. Потому что на улицу Арбр приехал глава тайной полиции Жозеф Фуше и привел с собой капитана Жене и его солдат.

Фрэнсис открыла парадную дверь, еще не зная, что скажет непрошеным гостям. Фуше поклонился ей, и его губы растянулись в язвительной улыбке. В это мгновение во дворе показались Найджел и Лэнс. Капитан Жене с открытой враждебностью взглянул в лицо Найджела. Он поднял саблю и подал знак своим людям. Гнедой жеребец Найджела попятился. Солдаты закрыли тяжелые створки дубовых ворот. Смертельно побледневший Лэнс пытался успокоить своего коня.

Найджел рассмеялся, и его донской жеребец опустился в поклоне, приветствуя стоящего у кареты худого человека. Золотые и серебряные пятна переливались на гладкой, отливающей металлическим блеском шкуре животного – отличительная особенность обитателя степей. Найджел соскользнул на землю. Золотистый конь стоял рядом и тихо пофыркивал.

– Месье Антуан? – произнес Фуше, с губ которого не сходила легкая загадочная улыбка. – Восхитительное животное! Из России, если не ошибаюсь? Где вы нашли такого коня?

Найджел низко поклонился и улыбнулся ему в ответ. Фрэнсис с недоумением заметила, что улыбка его была искренней.

– Давайте обсудим этот вопрос. Вы не откажетесь пройти в дом и выпить вина?

На мгновение воцарилось молчание. Фуше пожал плечами и утвердительно кивнул.

Фрэнсис посторонилась, пропуская Найджела, Фуше и Лэнса в дом, а затем поднялась вслед за ними в гостиную наверху. Ноги ее дрожали. Вероятно, Найджел знал, что нечто подобное может произойти. Но сможет ли он выйти из положения на этот раз, удастся ли ему убежать, когда капитан Жене и его уланы ждут во дворе? Неужели эти три изматывающие недели сделали свое дело? Неужели это фатальная ошибка в расчетах? Или Найджел ищет смерти, как того боялся Лэнс? Вероятно, после минувшей ночи его не волнует, что она и Лэнс погибнут вместе с ним?

Фуше сел в кресло и положил трость на стоящий рядом столик. Лэнс подошел к окну и застыл там, похожий на ангела в Судный день, суровый, осуждающий, бледный. Найджел достал из буфета вино и разлил по бокалам.

– Итак, герцог, – тихо сказал он, подавая всем бокалы, – надеюсь, вы пришли сюда не затем, чтобы разговаривать о лошадях?

– Я по натуре сангвиник, месье Антуан, но люди обычно не советуют играть со мной. – Фуше отхлебнул вина, как знаток, наслаждаясь моментом. – Я получил сообщение, заставившее меня нанести вам визит. Вы не работали на меня в России. Меня заинтересовало, зачем вы сказали капитану Жене, что были там? Какова истинная цель вашего пребывания в Париже в такой важный момент истории Франции?

– Именно в этот момент? – Найджел устроился в кресле поудобнее и усмехнулся. – Сам точно не знаю. Возможно, мне нужно выпрыгнуть из этого окна и убежать по крышам? Должен согласиться, что это будет немного театрально, но, наверное, разумно? Вы должны понимать, герцог, что я вынужден задать себе этот вопрос.

– От меня невозможно уйти, месье. – Фуше поднял бокал и принялся рассматривать вино на свет. Оно было красным, как кровь. – Рауль Паргу действительно когда-то состоял у меня на службе. Он умер от вашей руки, не правда ли? Вы опять замышляете убийство, месье Антуан? Вино отравлено?

– Надеюсь, нет. – Найджел отсалютовал своим бокалом и сделал большой глоток. – Зачем мне причинять вред гостю, когда я собрался сделать ему предложение?

Фуше наклонился вперед, пытаясь скрыть напряжение.

– А это предложение исходит от вас или от английского правительства? Какое дело привело вас в Париж, лорд Риво?

– Торговля, – спокойно ответил Найджел.

– Английские маркизы редко снисходят до торговли.

Найджел смело встретил взгляд самого опасного человека в Париже.

– Я торгую секретами. Как вы правильно догадались, герцог, я здесь для того, чтобы шпионить в пользу Англии.

Лэнс пересек комнату и стал у стены, опустив голову и кусая губы. Фрэнсис стиснула руки. Неужели Найджел пошел на это в порыве отчаяния? И она ночью среди цветов и зеркал содействовала этому? Неужели она, сама того не желая, погубила их всех?

Фуше улыбнулся вялой улыбкой.

– Вам стало известно, что император Наполеон покидает Париж в три часа утра. Но пока вы не знаете точное место назначения, тот простой факт, что он направляется на север, почти ничего не даст Веллингтону. – Фуше поставил свой бокал. – Итак, что вы предлагаете, лорд Риво?

– Я предлагаю заключить сделку. Вам ведь известны планы Наполеона, не так ли?

– Известны.

– Кроме того, я хотел бы знать еще одну вещь.

– Назовите ее.

– Катрин де Марбр. Почему ее убили?

Выражение лица Фуше не изменилось, но руки нервно дернулись.

– Что вы мне предлагаете в обмен на сведения?

– Ружья.

Это было сказано так смело, что Фрэнсис сначала показалось, будто она ослышалась.

Пальцы Фуше коснулись уголка рта.

– Хороший ход, лорд Риво. Я оценил. Английские ружья?

– Они в конюшне.

– Но со мной солдаты. Я могу свободно забрать их и расстрелять вас как шпиона.

Найджел оставался спокойным под его бесстрастным взглядом.

– Разумеется, я предусмотрел и такую возможность.

Фуше встал.

– Я хочу взглянуть на ружья.

Найджел поклонился и вывел его из комнаты. Лэнс поспешил за ними. Фрэнсис была ни жива ни мертва от страха. Почему глава наполеоновской тайной полиции должен отпустить их живыми? Она с трудом встала и последовала за мужчинами. Во дворе в положении «смирно» застыли уланы. Фуше и Найджел исчезли в конюшне.

– Вы знали об этих ружьях? – спросила Фрэнсис Лэнса.

Он беспомощно посмотрел на нее:

– Конечно. Вы сами привезли их из Англии, спрятав в рулонах шелка. Именно поэтому Риво избавился от слуг: ему нужно было тайно извлечь ружья.

Ее как будто ударили.

– Найджел избавился от слуг?

Лэнс провел рукой по волосам.

– Он испугал их звоном цепей и прочей ерундой, а затем достал ружья и спрятал их в соломе. Ему помогал месье Мартин.

Ночь, когда она обнаружила открытую дверь. Передвинутые рулоны шелка. Неужели Найджел с самого начала планировал отдать ружья Фуше? Разве это не предательство? Каковы бы ни были его мотивы, это пахнет отвратительными интригами. Не зная об этом, она минувшей ночью отдала этому человеку свое тело. Ее начало трясти.

Из конюшни в сопровождении Найджела вышел Фуше. Он приказал капитану Жене и его людям погрузить ружья в закрытую карету. Несколько минут спустя массивные ворота открылись, и уланы вскочили на коней. Фуше на мгновение задержался у ступенек кареты.

– Лорд Риво?

– Герцог? – поклонился Найджел.

– Наполеон вторгнется в Бельгию через три дня по мосту у Шарлеруа. Он вклинится между Веллингтоном и Блюхером, отрезав таким образом английскую армию от прусской. Этот донской скакун быстро доставит вас в Брюссель – так что у вас достаточно времени, чтобы предупредить своего Железного Герцога. Я пришлю вам пропуск, чтобы вы могли покинуть Париж сегодня вечером.

– А эта дама, Катрин де Марбр?

Фуше забрался в карету и захлопнул дверь.

– У вас для этого недостаточно ружей.

Зацокали копыта: солдаты вместе со своим командиром выехали со двора.

Найджел вполголоса выругался. Фрэнсис, выпрямив спину, направилась к двери дома. Развязка наступила слишком быстро. Шарлеруа. Это значит, что он должен действовать быстро, ничего не узнав о причине смерти Катрин. Более того, он должен действовать немедленно, и у него не остается времени объясниться с Фрэнсис.

Лэнс с прищуром смотрел на него.

– Вот, значит, для чего нужны были эти ружья: чтобы их использовали против наших же солдат.

Найджел переключил свое внимание на Лэнса.

– Британские мушкеты идут во Францию настоящим потоком. Эти несколько ящиков оружия погоды не сделают. В любом случае они не попадут во французскую армию. Фуше они нужны на всякий случай, чтобы потешить свое самолюбие. Это заставляет его ощущать себя умнее Наполеона. Это был всего лишь красивый жест. У него нет никакого желания ссориться с Англией.

– Несмотря на его преданность Франции!

– Он предан только самому себе. Фуше верно служил Наполеону, но в то же время много лет поддерживал контакты с Англией. Кто бы ни выиграл это маленькое сражение в Бельгии, Фуше рассчитывает быть на стороне победителя. А теперь мы должны сделать так, чтобы победителем стал Веллингтон.

В открытом взгляде голубых глаз Лэнса светилось доверие, однако Найджел в очередной раз уловил мелькнувшую в них тень беспокойства. Что-то тревожило Лэнса после событий первого июня в Латинском квартале. В ту ночь Найджел поцеловал Фрэнсис в присутствии Фуше, в ту ночь он дрался с Лэнсом не на жизнь, а на смерть. Неудивительно, что Лэнс выглядел подавленным, но Найджел чувствовал, что за тревогой товарища скрывается нечто большее. Что могло случиться такого, о чем Найджел не знал?

Лэнс отвел взгляд и прищурился от яркого солнца.

– Мне бы хотелось, чтобы ты мне хоть немного больше доверял.

– Неужели? – не скрывая раздражения, усмехнулся Найджел. – То же самое я только что подумал о тебе.

Но времени на выяснение отношений не оставалось. Он взглянул на своего донского жеребца, спокойно жующего сено. Это животное достаточно выносливо, чтобы выдержать долгое путешествие в Бельгию. Все остальное сейчас не имеет значения. От него зависят десятки тысяч жизней. Если у Лэнса есть проблемы, пусть разбирается с ними сам.

Он снова перевел взгляд на Лэнса.

– Пожалуйста, пусть месье Мартин уволит слуг. Используйте любой предлог. Нам придется закрыть этот дом и отправиться к нашим связным. Ни у кого не должно возникнуть проблем.

– А мисс Вудард? Полагаю, у вас есть распоряжения и на ее счет?

Все остальное сейчас не имеет значения, даже Фрэнсис?

– Нет, благодарю, я обязан ей гораздо большим, чем формальная вежливость. Разумеется, я позабочусь и о ней.

Лэнс вспыхнул. Яркий румянец залил его бледное лицо.

– Я всего лишь дал ей совет.

– В следующий раз держи свои гнусные советы при себе.

– Я беспокоился только о тебе.

– Обо мне? – презрительно рассмеялся Найджел. – А как насчет нее? Ради Бога, иди и займись каким-нибудь делом. Еще немного сантиментов – и я тебя ударю.

Найджел нашел Фрэнсис в гостиной наверху. Ее силуэт выделялся на фоне окна. Когда он вошел в комнату, девушка обернулась и взглянула ему в лицо. Ее шелковые одежды зашелестели.

– Что теперь? – спросила она.

Он заставил свой голос звучать бесстрастно.

– Вечером я отправляюсь в Брюссель, а Лэнс повезет донесение на побережье. Получив предупреждение о Шарлеруа, Веллингтон не может проиграть. Я распорядился, чтобы тебя переправили в Англию.

– Неужели? – Ее голос был полон сарказма.

– Надеюсь, ты подождешь меня в Лондоне, Фрэнсис. – Он криво улыбнулся. – Нам нужно еще кое-что закончить.

Она опустилась в кресло и закрыла лицо руками.

– О нет. Между нами нет ничего такого, о чем вам стоило бы беспокоиться.

Найджел не был готов к вспышке внезапной ярости.

– Я предложил тебе стать моей любовницей. Разве ты не этого хотела? Потом у тебя будет достаточно драгоценностей и подарков, чтобы укрыться в любом убежище, какое ты сама себе выберешь. Или твои амбиции простираются дальше? Маркиз для тебя недостаточно хорош? Конечно, я обещал тебе герцога. Надеешься найти его до моего возвращения?

Фрэнсис опустила руки. Губы ее растянулись в презрительной улыбке.

– Амбиции? Боже милосердный! Меня тронуло ваше благородное предложение, лорд Риво, и я уверена, что вы содержите любовниц подобающим образом. Но я не смогу вынести вашего общества. Не смогу жить с человеком, сущностью которого является двуличие. Зачем вы пугали меня уходом слуг? Зачем позволили думать, что по ночам к нам забирается враг? Что, по-вашему, я чувствовала, когда увидела въезжающего во двор Фуше? Разве вы не могли рассказать мне о ружьях? Вам все это нравится, правда? Обман, интриги. И вы еще думаете, что, будь у меня выбор, я согласилась бы провести даже час рядом с вами?

– Как я мог рассказать тебе? Боже мой, я сам до последней минуты не знал, сработает мой план или нет.

Фрэнсис встала. Самообладание ее исчезло, глаза сверкали.

– Как вы не можете понять? Я хочу простоты. Хочу честности. Хочу жить в мире без обмана и интриг. Вы мне не нужны, лорд Риво!

Золотое колечко в ее ноздре блестело в лучах солнца, сводя его с ума. Найджел сжал кулаки.

– Простота! Именно этим словом обозначается то, что произошло прошлой ночью? Не знаю, кто из нас больший глупец. Проклятие! Я должен любым способом передать эту информацию. От моего разговора с Веллингтоном зависит будущее Европы.

Она отвернулась, и невесомая чадра скользнула по ее щеке.

– Вы ведь планировали все это с самого начала, правда? Кто-нибудь должен был обратить внимание на вашего донского жеребца и заподозрить вас. Фуше был всего лишь источником нужной вам информации, невзирая на риск и грязную игру. Вот почему вы солгали капитану Жене и намеренно бросили вызов Фуше, целуя меня в его присутствии. А кто послал записку, которая привела Фуше сюда?

К ее удивлению, Найджел не захотел лгать.

– Это сделал я. Когда мне стало известно, что Наполеон покинул Париж, я вынужден был ускорить события.

– Но Фуше в конечном итоге переиграл вас. Так же, как и неизвестный враг. Мы покидаем Париж, так и не узнав, кто действовал против вас и кто предал Катрин.

– Это не имеет значения. Победа над Наполеоном важнее.

Это было правдой. Он не мог пренебречь своим долгом, чего бы это ему ни стоило, даже потерей Фрэнсис. В конце концов, что их теперь связывает?

Она смотрела на него с открытым вызовом.

– Боже мой, сколько страданий вы заставили нас вынести за эти недели.

Этот разговор пора было заканчивать. Его гнев и его унижение – все это она. Его собственное тело предало его и отдало в ее руки, а она цинично воспользовалась этим. Найджел прекрасно знал, как причинить боль человеку, как заставить свой голос звучать насмешливо, но его последние слова были полны горечи.

– Думаешь, тебя оставят голодать в Париже? Страдания закончились, Фрэнсис. Возвращайся в Лондон и делай все, что захочешь. Сколько бы тебе ни заплатил лорд Трент, я удвою сумму. Этого будет достаточно, чтобы обосноваться в собственном доме. Найди себе какого-нибудь герцога. Я подготовил твое безопасное возвращение в Англию. Иди и собирайся. Когда вернется Лэнс, мы должны быть готовы к отъезду. Не думаю, что у нас когда-нибудь снова возникнет потребность в разговоре наедине.

Фрэнсис поспешно вышла, боясь, что потеряет самообладание и что внешнее спокойствие, давшееся ей с таким трудом, покинет ее. Ей казалось, что в ее памяти навсегда запечатлеется его яростное лицо. Напряжение, мощь, трепещущая мужская сила. Не солгала ли она ему? Она боялась его. Боялась его красоты и его силы. Боялась власти, которую он мог получить над ней. Но его утонченность тоже была чарующей. Может быть, Катрин сознательно пошла на смерть, поскольку это оказалось единственной возможностью избавиться от Найджела Арундэма?

Казалось невероятным, что фарс, который они разыгрывали на улице Арбр, закончился. Пока Фрэнсис собирала вещи, слуги убрали из дома все их имущество. Оставшиеся рулоны шелка погрузили в фургоны, мебель закрыли пыльными чехлами. Со слугами расплатились. Месье Мартин исчез. Когда наступили сумерки, Фрэнсис осталась одна в опустевшем доме.

Тени во дворе сгущались, и здание погрузилось в глубокую тишину. Найджел возился в конюшне. Он чистил своего коня и ждал, когда вернется Лэнс с паспортами. В любую минуту за ней могла приехать карета. Фрэнсис сядет в нее одна, и ее отвезут на побережье. В лодке ее доставят в Англию, и остаток своих дней она будет жить жизнью проститутки. Как будто ничего не изменилось с того дня, когда она впервые повстречалась с ним в Фарнхерсте и оставила метку на его груди.

* * *

Она услышала стук копыт и лязг обитых железом колес – во двор въехала карета. На лестнице раздались шаги. В комнату, натягивая перчатки, вошел Найджел; темные волосы в беспорядке спадали ему на лоб. Его взгляд был полон боли.

– Фрэнсис! Я хочу…

Она жаждала под любым предлогом прикоснуться к нему. Но ничего не могла придумать, не могла скрыть горечи в своих словах:

– Не надо, Найджел! Все уже сказано. Спешите в Бельгию.

– Проклятие! Лэнс привез твою карету и паспорта.

Он нетерпеливо подошел к окну и взглянул на вечернюю звезду, поднимавшуюся над крышами Парижа, как будто холодный, безжизненный мир – это все, что ему нужно было от жизни. Фрэнсис ждала, понимая, что Найджел многое сказал ей, и удивляясь, что он, красноречивый маркиз Риво, не находит слов.

Внизу хлопнула дверь, и гулкое эхо разнеслось по пустому дому. По лестнице застучали сапоги, и Найджел обернулся. Фрэнсис не могла отвести глаз от его лица. Неужели она в последний раз ощущает силу его необузданной красоты? Он поздоровается с Лэнсом, соберет бумаги и умчится на своем донском скакуне прочь из ее жизни. Пожертвует ли он в последнем порыве щедрости своей жизнью, как того боялась Бетти? Она не знала, сможет ли пережить это.

Фрэнсис слышала, как за ее спиной открылась дверь, но была не в силах отвести взгляд от Найджела. Кровь медленно отхлынула от его лица, подобно тому, как осадок опускается на дно бокала с вином. Он стал белым, как воротник рубашки, и только два ярко-красных пятна остались гореть на его скулах. Темные глаза и волосы резко выделялись на бледной коже.

– Что? – произнес он, изумленно глядя на дверь. – «Что ты мне принес на этот раз, Гавриил?» – Губы его скривились в презрительной усмешке, и он принялся цитировать Кольриджа: – «Ее губы были алыми, взгляд зовущим, ее желтые локоны блестели, как золото, кожа белела, как у прокаженной. Это была ведьма, несущая смерть, заставляющая людскую кровь стынуть в жилах».

Он умолк и улыбнулся слабой улыбкой потрясенного до глубины души человека.

– Этой ночью я ожидал встретить кого угодно, но не тебя, моя дорогая.

Фрэнсис обернулась. В дверях стоял Лэнс. Его белокурая голова была откинута назад, по лицу разлилась почти сверхъестественная бледность. В его обращенном к Найджелу взгляде смешались вызов и страх, как у разбившего игрушку ребенка.

Рядом с ним стояла женщина, касаясь его рукава обтянутыми перчаткой пальцами. Когда Найджел умолк, она вошла в комнату и остановилась перед ним.

– Pas jaune, Найджел, – произнесла она с чистейшим парижским выговором.

Не желтые.

Она откинула капюшон плаща и открыла волосы цвета воронова крыла.

Фрэнсис никогда раньше не видела эту женщину.

 

Глава 16

Найджел заговорил, обращаясь прямо к Лэнсу. Его взгляд был направлен мимо стройной фигурки черноволосой женщины, слова слетали, как удары плети.

– И ты хотел, чтобы я хоть немного больше доверял тебе? Какая прелестная мысль!

Лэнс еще выше вздернул подбородок. Он не двигался, словно пригвожденный к дверному проему.

– Я думал… – Он умолк и провел ладонью по лицу. – Я не мог, Найджел, я не мог…

Неужели Найджел сейчас потеряет контроль над собой? Фрэнсис со страхом ждала этого, но боялась она не за себя – только за него. Он же, как слепой, строил защитную стену из слов, отказываясь узнавать стоящую перед ним женщину.

– Если тебе есть что сказать, Лэнс, поторопись. Но я сильно сомневаюсь в силе твоих доводов.

Лэнс молча отвернулся. Глаза его горели.

Черноволосая женщина тронула Найджела за рукав.

– Ах, мой дорогой! Не надо! Не надо! Лэнс не виноват. Это я больше не могла вынести того, что мы наделали.

Найджел наконец повернулся к ней. Он не скрывал своей ярости.

– Нет, моя дорогая, я тут ни при чем. Но как драматичны наши появления – настоящий спектакль, правда? А исчезновения?

Отшатнувшись, как от удара, женщина опустилась в кресло. Черные волосы поглощали свет свечи. Она была красива. Ее кожа была нежной и чистой, прозрачной, как у фарфоровой статуэтки, с яркими пятнами губ и щек. Темные глаза влажно блестели.

Она медленно стянула перчатки, а затем бросила на Найджела искрящийся, как черные бриллианты, взгляд.

– Прости меня, любовь моя. Прости мне одну-единственную вещь. Я не позволила Лэнсу сказать тебе. Я должна была сделать это сама, но у меня не хватало мужества – так долго! Я понимала, что это грешно, но если бы ты знал, как я жаждала… – Она протянула свои обнаженные руки и схватила пальцы Найджела. Кольца ее искрились и поблескивали. – Иди ко мне! Иди, Найджел! Прости меня, или я умру!

Свободной рукой Найджел коснулся черного локона за ее ухом.

– Мне больше нравились рыжие, дорогая.

Она повернула голову и прижалась губами к его запястью.

– Это всего лишь краска. Ее легко смыть.

Некоторое время он стоял неподвижно, позволяя ей целовать его руку. Наконец она обхватила обеими руками его ладонь и провела ею по своей щеке. Теперь она плакала, не скрывая слез.

Найджел смотрел поверх ее склоненной головы на Лэнса, который неподвижно стоял в дверях, кусая губы.

– И давно, Лэнс? Давно ты знаешь?

Лэнс сглотнул. Он смотрел, как слезы женщины капают на ее роскошную юбку.

– С той ночи в Латинском квартале, первого июня…

Фрэнсис знала, что Найджел будет безжалостен. Она оказалась права.

– …когда ты решил, что мир без меня станет лучше? Возможно, было бы правильнее, если бы ты тогда добился своего.

Найджел взглянул на черноволосую женщину и вырвал у нее свою руку. Она закрыла лицо ладонями и, всхлипывая, прижалась головой к его бедру.

Фрэнсис поняла, кто эта женщина. Она не могла быть никем другим. Кто еще мог так сильно тронуть Найджела, повергнуть в такое отчаяние? Кого еще он любил так сильно, что был готов умереть?

«Рыжие мне нравились больше. Они доходили ей до талии, горя огнем в лучах солнца». Ее имя набатом звучало в мозгу Фрэнсис: Катрин, Катрин, Катрин.

Найджел пытался сохранить спокойствие. Катрин жива. Катрин жива! Она была такой же прекрасной, как прежде. Странно, его занимали совершенно несущественные вещи. Неужели рыжие волосы тоже были крашеными? Какой у нее, черт побери, естественный цвет волос? Ее вздрагивающие плечи прижимались к его бедру, вызывая поток воспоминаний. Зачем? Зачем? Неужели все эти мучения были бессмысленными? Три дня, ножом – этого никогда не было! Значит, все это неправда? Хуже того! Неужели все это время он гнался за призраком?

Он убрал ее ладони с лица и повернул ее голову к себе.

– Что произошло, Катрин? – спросил он как можно мягче.

Она улыбнулась сквозь слезы чистой и открытой улыбкой, лишенной коварства и молящей о доверии.

– В тот день я отправилась на встречу, о которой мы условливались, меня ждала полиция. Кто-то сообщил им. Они сказали, что это сделал ты. Я не могла им поверить, Найджел! Но ты уехал из Парижа. Это разбило мне сердце. Как ты мог уехать? Как ты мог вот так бросить меня?

– Лэнс тебе не рассказывал?

Найджел почувствовал мрачный юмор ситуации. Каковы бы ни были его подозрения, он теперь несет наказание за собственное легкомыслие. Он с болезненной остротой чувствовал присутствие Фрэнсис, которая застыла у стены, словно статуя. Боже мой, если бы он мог отослать ее раньше! Мозг его лихорадочно работал, пытаясь постичь всю серьезность случившегося, определить, что все это значит, и найти единственно правильный выход. Ярость захлестывала его. Но он не должен отвлекаться ни на секунду – даже если Фрэнсис неправильно истолкует его поведение и будет вечно презирать его. Если судьба решила заполнить его жизнь нелепостями, так тому и быть.

– Но откуда он мог знать, Катрин? – Голос Лэнса был полон муки. – Мы думали, что они убили вас.

– А почему, Катрин? – спросил Найджел. – Почему они этого не сделали?

Щеки ее покрылись очаровательным румянцем, глаза заблестели.

– Сам Бонапарт сохранил мне жизнь и выслал из Франции. Я вернулась в Россию. Ты не можешь осуждать меня за это. Но я никогда не сомневалась в тебе. Предателем был Уиндхем, ведь так?

Найджел ясно видел правду. Он собрал все свои силы, чтобы спокойно принять эту новую реальность.

– Но Уиндхем исчез, а ты опять в Париже? Чтобы отомстить за нанесенные оскорбления?

Катрин напряглась и на мгновение опустила глаза – этот жест выдал ее, – а затем снова взглянула ему в лицо.

– Как ты можешь? Как ты можешь быть таким жестоким? Я любила тебя. Я любила тебя все эти годы.

– Тогда зачем, – тихо спросил он, – зачем ты затащила Лэнса к себе в постель?

Фрэнсис рухнула в кресло. Она подняла обе руки и опустила чадру на лицо. Это была откровенная трусость. Мужество покинуло ее, а гордость не позволяла показать Найджелу, что она чувствует себя так, будто с нее содрали кожу, и что больше не может сдерживать слез.

«Зачем ты затащила Лэнса к себе в постель?»

Лэнс дернулся, как от удара.

– Ради всего святого! Какого черта тебе нужно, Риво? Неужели ты думаешь, что Катрин обычная женщина? Именно ты утверждал, что нет! Боже мой! Боже мой! Она любит только тебя. Тем не менее ты хочешь заставить ее платить. Хочешь, чтобы она ползала перед тобой, моля о прощении? Она не унизилась бы так ни перед каким другим мужчиной!

– Неужели? – тихо спросил Найджел. – Значит, княгиня Катрин не унижалась, когда во время отступления из Москвы сделала своим любовником Бонапарта?

Лэнс побледнел. Фрэнсис видела, что губы его шевелятся, но он не произнес ни звука.

Катрин встала и схватила Найджела за руку.

– Ты ревнуешь? К Наполеону? К этому маленькому человечку? Перестань! Радуйся, что он сохранил меня для тебя.

Найджел позволил ее рукам скользнуть себе под сюртук. У него был спокойный, невозмутимый вид.

– А Лэнс? Я ведь не ошибся, правда?

– Какое это имеет значение? – глухо произнес Лэнс. – В жизни бывает всего лишь одна большая любовь, не правда ли? Такая, как у тебя и Катрин. Я уступаю ей дорогу.

Фрэнсис хотела уйти, но кресло, казалось, крепко держит ее. Сердце то бешено колотилось, то замирало.

Катрин подняла руки и обхватила ладонями лицо Найджела.

– Лэнс любит тебя так же, как я. Он понимает.

Найджел ласковым движением убрал ее руки.

– Какое милое предложение – любовь втроем?

Фрэнсис не заметила, как Лэнс пересек комнату и подошел к ней. Он взял ее за руки и стащил с кресла. Чадра сползла, и Фрэнсис увидела его глаза. У Лэнса был почти безумный вид – падший ангел, перед которым разверзся ад.

– Мисс Вудард! Фрэнсис! Разве вы не видите? Риво сдерживает свои чувства из-за нас! Черт возьми, вы ничего не значите для него, и я тоже здесь лишний. Пойдемте со мной! Оставьте их с Катрин вдвоем. Сейчас мы больше ничего для него не можем сделать.

– Бог мой, какая благородная жертва! – Голос Найджела, холодный и ясный, слегка вибрировал. – Черт бы тебя побрал, Лэнс, не впутывай в это дело Фрэнсис! Ты уже достаточно напакостил! Что ты во всем этом понимаешь? Ты без всяких колебаний толкнул Фрэнсис ко мне в постель, но захлебнулся в сантиментах по поводу Катрин. В какие игры ты играешь?

– Значит, эта индийская шлюха не давала остынуть твоей постели? – Катрин откинулась на спинку кресла и улыбнулась Найджелу. – А почему бы и нет? Мы не дети. Но какое право тогда ты имеешь ревновать меня? Я же не ревную. Мы оба не без греха. Это ничего не меняет. Верни мне свою верность, любовь моя. – Она соблазнительно подалась вперед. – Пойдем со мной.

– Я не ревную, – бесстрастно ответил Найджел. – И ни на что не претендую. Весь этот абсурд, эта гадкая маленькая мелодрама не моих рук дело. А если кто-то и забыл, то я могу напомнить: у нас с Лэнсом есть долг перед Англией. Будущее Европы висит на волоске. Тебе не кажется, что это гораздо важнее, чем все эти дьявольски неуместные эмоции?

Найджел шагнул к двери, но Катрин удержала его, ухватив за рукав.

– Нет, Найджел, не сейчас. Скажи мне! Я должна знать прежде, чем ты уйдешь.

Он остановился и взглянул на нее сверху вниз. Его голос источал сарказм.

– Кроме всего прочего, мы заключили сделку. Ты нарушила ее.

Лэнс шагнул вперед, но Катрин жестом остановила его.

– Найджел прав, дорогой. Ты не понимаешь. Спускайся вниз к остальным. Скажи Пьеру, пусть делает то, что я сказала. – Лэнс колебался, и тогда Катрин спокойно подошла к нему и обняла. Во время страстного поцелуя голубые глаза ангела закрылись.

– Иди, – сказала она. – Все в порядке.

Лэнс вышел из комнаты, не поднимая глаз на Фрэнсис и Найджела.

Катрин закрыла дверь и прижалась к ней спиной.

– Ты убьешь меня, Найджел, чтобы исполнить свой мерзкий долг? Я не сойду с этого места. Не отрицай, что любишь меня!

Он взглянул на нее, разыгрывая легкое удивление.

– Я никогда не любил тебя. В конце концов, ты ненавидела меня с момента нашей первой встречи той ночью на Арбате, когда я отверг твое предложение.

Атмосфера в комнате изменилась: явственно прозвучали раскаты грома, за которыми должна последовать буря. Фрэнсис смахнула слезы с глаз и проглотила застрявший в горле огненный ком. Она ощущала горький привкус во рту.

Катрин вновь подняла руку и провела пальцем по его губам.

– Но ты не можешь отрицать страсти! В нашей власти все вернуть назад, любимый, а заодно и завладеть всем миром. Если я могу простить тебя, то почему этого не можешь сделать ты? – Ее ладонь скользнула ему на затылок.

Найджел мгновенно высвободился.

– О нет, милая. Времена изменились. Какую бы цену ты ни потребовала за поцелуй, на этот раз я не готов заплатить ее.

Ее щеки порозовели от ярости, губы приоткрылись в злобной усмешке.

– Тогда будь ты проклят!

Найджел вернулся к окну. Он не знал, насколько можно доверять своей интуиции, но был уверен, что изменить что-нибудь уже поздно. Он понял это сразу, увидев Лэнса и Катрин. Почему он не прозрел раньше? Он потерпел сокрушительное поражение! Произошло то единственное, чего он не допускал в своих рассуждениях: Катрин жива. Это объясняло все: провалы, нестыковки времени и места, сомнения в преданности соратников. Что он говорил Уиндхему? «Кому еще известны наши секреты в России и то, чем мы занимались во Франции? Мне хотелось бы думать, что какой-то незнакомец сумел проникнуть в нашу маленькую группу». Это не был незнакомец. Это была Катрин.

Одного взгляда из окна было достаточно, чтобы его предположения подтвердились. Он не мог бы убежать, даже если бы бросил на произвол судьбы Фрэнсис. Несколько вооруженных мужчин входили в дом. Он был безоружен, если не считать спрятанного в сапоге небольшого ножа. Его пистолеты и шпага были приторочены к седлу донского жеребца. И Фрэнсис – из-за него она подвергалась смертельной опасности.

– Значит, я не поеду к Веллингтону? – тихо спросил он. – Даже если я сломаю твою прелестную шейку, ценные сведения не покинут Парижа. Хотя теперь это уже не любовь втроем. Нас теперь четверо, включая Наполеона.

– Как ты догадался? – спросила Катрин.

Теперь ее пальцы сжимали пистолет. Твердой рукой она направила его прямо на Фрэнсис, единственного человека – Катрин это точно знала, – жизнью которого он не станет рисковать.

Он опустился на диван и раскинул руки на его спинке, стараясь продемонстрировать веселую беспечность.

– Потому что другого быть не может, моя дорогая. Все это время я позволял своему вниманию отвлекаться на факты и забыл о здравом смысле. Нас предавали в Москве. Нас предавали в Париже. Изменником мог быть любой из нас. Но никто не мог выдать тебя Фуше, кроме тебя самой. Это ты подбросила бумаги в комнаты Доннингтона? Свидетельства его и моего предательства, а также милые подробности твоей смерти? Поэтому бедняга Доннингтон должен был умереть? Ты с самого начала была двойным агентом?

Она рассмеялась, но не отвела взгляда от Фрэнсис. Пистолет в ее руке не дрогнул.

– Я работала только на Наполеона, Найджел. Великого человека, которого я повстречала когда-то в Париже и который после сожжения Москвы вновь стал моим любовником. Он гений нашего времени, человек, который принесет нам будущее.

Фрэнсис сидела не шевелясь, ее широко раскрытые голубые глаза не отрывались от лица Катрин. Она казалась абсолютно спокойной, но Найджел чувствовал ее страх. К чему бы это ни привело, но будь он проклят, если из-за своей глупости погубит эту храбрую душу!

– Император хороший любовник? – сухо спросил он.

Катрин бросила на него кокетливый взгляд.

– Он лучше Уиндхема, но не так хорош, как ты. Уиндхем был моим агентом в Англии. Он отравил тебя.

Это было больно.

– Ты его тоже убила, Катрин?

– Он мертв, – пожала она плечами. – А для тебя у меня есть предложение.

– Значит, мне позволено выбирать?

Ее глаза были прикованы к Фрэнсис. Пистолет по-прежнему был направлен на соперницу.

– Мир перекраивается. Этот Веллингтон – кто он такой? Генерал сипаев! Его забудут. Его имя сотрется из памяти людей. А Наполеон Бонапарт возвышается, подобно колоссу, над всеми современниками.

Он откинул голову и заставил себя говорить непринужденно, словно угроза жизни Фрэнсис его нисколько не беспокоила:

– Если мне не изменяет память, оригинал на Родосе рухнул под собственной тяжестью. Не трать слов понапрасну, Катрин. В этом деле я не перейду на твою сторону.

На лестнице послышался шум.

– Я даю тебе неделю на размышление.

– Какое благородство! Ты не уничтожишь меня прямо здесь и сейчас?

Катрин опустила пистолет и направилась к двери.

– Твои мозги слишком ценны, чтобы ими разбрасываться. В этом все дело. Наполеон это знает. И Фуше это знает. Когда армия союзников будет разгромлена, а Британия уничтожена, ты поймешь, что нужно заботиться о себе, отбросив эту дурацкую преданность. Ты перейдешь на нашу сторону, Найджел, поскольку другой стороны просто не будет.

Найджел тщательно оценивал расстояние и время – сможет ли он выхватить нож, прежде чем Катрин успеет заметить? Фрэнсис может умереть первой!

Он пожал плечами:

– Значит, я не еду в Бельгию? Надеюсь, Лэнс позаботится о моем донском жеребце?

Дверь распахнулась.

– Почему я должен брать твою лошадь? – спросил Лэнс. – Потому что ты не простил Катрин? Ты не можешь проглотить свою проклятую гордость и признать, что любишь ее?

Рука Катрин крепко сжимала пистолет. Найджел мельком подумал о том, как мало известно Лэнсу.

– Нет, Лэнс, к сожалению, не могу.

Лэнс шагнул к нему.

– Но почему? Почему?

Найджел смело встретил взгляд его голубых глаз.

– Хотя бы ради Англии. Катрин предавала нас, Лэнс, и в Москве, и в Париже. Ты слышал, как она призналась, что Наполеон был ее любовником. Все это ее рук дело. Она убила Доминика Уиндхема.

Лэнс резко отвернулся.

– Уиндхем! Он был предателем! Катрин лишь исполнила свой долг!

– Ах, Лэнс! Мне всегда претила твоя мораль, но я надеялся, что ты хотя бы уважаешь своих друзей. А как насчет хорошенькой мисс Марш? У тебя есть выбор: Катрин или все то, что ты когда-то любил. Что выберешь?

Лэнс прислонился головой к стене. Глаза его закрылись.

– Ты не понимаешь! Не обо мне речь. Ты единственный человек, кто может изменить ход истории. Тем не менее ты предал Катрин и свою страну. Ради чего? Ради страсти? Я могу это понять. Но она предлагает тебе искупление. Почему ты отвергаешь ее? Все дело во Фрэнсис? Страсть к ней сильнее? Ты любишь ее?

Фрэнсис неподвижно сидела в кресле – живая мишень. Катрин все еще сжимала в руке пистолет. Пальцы ее слегка ослабили хватку. Найджел вложил в свои слова все презрение, на какое только был способен:

– Боже милосердный! Какое мне дело, черт возьми, до них обеих? В темноте одну женщину не отличишь от другой.

Катрин рассмеялась.

Лэнс побагровел.

– Тогда оставайся гнить здесь! Я возьму твоего донского жеребца – думаю, тебе нет дела и до него!

В дверях ждали пятеро вооруженных до зубов мужчин. Лэнс проскользнул между ними и быстро сбежал по ступенькам. Прежде чем последовать за ним, Катрин взяла перчатки и ударила ими Найджела по лицу.

Вооруженные люди шагнули вперед. Они ухмылялись. Найджел понимал, что, несмотря на нож в сапоге и всю его ловкость, шансов у него нет. Но какое-то звериное упрямство заставило его сражаться – одного против пятерых. Чтобы подтвердить это?..

Что-то прошелестело. Чья-то рука мыла его подбородок холодной водой. Повинуясь безошибочному инстинкту, Найджел выбросил вперед руку. Запястье было тонким и изящным – женским. Он открыл глаза.

– У вас только синяки, – сказала Фрэнсис. – Удивительно, но лицо совсем не пострадало. Вероятно, Катрин приказала своим людям, чтобы они не причиняли вам серьезного вреда.

Она наклонилась над ним и вновь приложила к его подбородку влажную холодную губку. Боже, как она прекрасна! Вероятно, здесь где-то есть горящая лампа, потому что волосы ее окружал светящийся нимб. Она невредима! Слава Богу! Слава Богу!

Найджел осторожно разлепил губы. Все зубы были целы, хотя подбородок немного саднил, а каждый вдох отдавался жгучей болью.

– Очень мило с ее стороны. Я сожалею, Фрэнсис.

Ему хотелось прижаться губами к ее губам и пить ее, как вино, но он смог выдавить из себя лишь пустые извинения.

– О, я тоже, – сказала она. – Трое из этих мужчин были вынуждены вынести тех двоих из комнаты.

Похоже, его тело серьезно не повреждено. Это особое искусство – избить человека так, чтобы причинить ему максимум боли, не нанося серьезных увечий. Подручные Катрин оказались опытными мастерами.

– Они уже ушли?

– Дом кажется пустым, но точно сказать не могу. Мы заперты в кухне в подвале. Окон здесь нет, только решетка под потолком. Каменные стены такие старые, что кажется, будто комната вырублена прямо в скале.

– И уверен, такие же крепкие, – усмехнулся он.

– И такие же крепкие, – улыбнулась ему в ответ Фрэнсис.

Неужели ей дано безграничное терпение – его девушке с цимбалами? Тут ведь нет ничего личного? Всего лишь абстрактное сострадание.

Он лежал на длинном кухонном столе. Под голову ему положили какие-то тряпки. Вероятно, это сделала Фрэнсис. Кто-то другой снял с него сюртук – не особенно аккуратно, если судить по состоянию его рубашки. Наверное, один из них подумал, что в складках его одежды спрятаны деньги или донесения. Чертов дурак! Но и он сам не лучше, под конец показал себя полным болваном. Он обвел взглядом комнату, надежную, как средневековая тюрьма.

Проявлять героизм теперь поздно, и Найджел остался лежать, позволив Фрэнсис ухаживать за ним. Над его головой уходили вверх арки сводчатого потолка. Красноватый свет слабо мерцал. В комнате было тепло – значит, где-то должен был гореть очаг. Фрэнсис двигалась почти бесшумно. Он слышал звяканье миски и шорох ее одежд. Голос девушки в каменных стенах казался странным.

– Почему ты не догадался, кем была эта Катрин?

Он закрыл глаза, наслаждаясь звуками ее голоса.

– Твои слова успокаивают, как бальзам Галаада. «Смотри, они спустились с Галаада с верблюдами, нагруженными пряностями, бальзамом и миррой». Я не заслужил твоего доверия. Спасибо, Фрэнсис.

– Моего доверия? Если бы ты совершил хоть одну ошибку, она бы убила меня.

– Ты простишь мне мои слова? Если бы я этого не сделал, она бы выстрелила. Я рад, что ты раскусила ее. «Вавилон внезапно обрушился и был уничтожен». Было невероятно утомительно поддерживать иллюзию, что Катрин святая.

Он не знал, приняла ли она его извинения. Голос ее звучал холодно и отстраненно:

– Зачем ты это делал?

– Ради Лэнса. Мне казалось, что жестоко разрушать его идеалы. Как это было недальновидно! Разумеется, я думал, что она мертва, и поэтому все остальное не имеет значения.

Послышался звук льющейся из насоса воды и скрип рукоятки, которую качала Фрэнсис.

– Все это время Лэнс тоже был предателем?

– Он едва ли сознает свое предательство и сейчас. Лэнс ненавидит Наполеона. На Марсовом поле он пытался убить его.

Она охнула и вернулась к нему, мягко ступая туфлями по каменному полу.

– Лэнс пытался убить Наполеона?

При свете лампы ее кожа приобрела золотистый оттенок и вся она словно светилась изнутри. Лучезарная Фрэнсис! Найджел улыбнулся, прекрасно сознавая, что выглядит в ее глазах деревенским дурачком.

– Его рыцарские инстинкты подсказали ему, что император должен умереть. Я остановил его. Гибель Наполеона приведет лишь к тому, что Францию зальют потоки крови.

Фрэнсис в ужасе отпрянула. Да, это еще один факт, который он утаил от нее, еще одно свидетельство его отвратительного двуличия.

– Так, значит, вот в чем ты заставил его поклясться – чтобы он этого больше никогда не делал? О Боже! Теперь я понимаю.

Сможет ли он объяснить ей?

– Лэнс всегда был подвержен романтическим порывам. Иногда это было похоже на попытки оттащить сэра Галахэда от святого Грааля. Хотя среди всей этой невыносимой святости было в нем что-то действительно светлое. Он с чистой и пламенной страстью следовал своим идеалам. У него было нелепое убеждение, что женщины изначально не способны творить зло. Но из попыток взять на себя моральную ответственность за кого-то обычно ничего не получается.

Она подняла его рубашку и приложила прохладную губку к покрытым кровоподтеками ребрам.

– Именно это ты пытался для него сделать – взять на себя моральную ответственность?

Найджел вглядывался в ее лицо, понимая, что губка должна была пропитаться кровью, но Фрэнсис даже не поморщилась.

– Не совсем. Я сомневался, что смогу переменить его взгляды, но не хотел, чтобы это удалось Катрин. У нее были… жестокие вкусы. Я не хотел, чтобы она разрушила его личность или развратила его. С моей стороны это было чертовски самонадеянно, но война и так разбила немало чистых душ. Неужели хотя бы Лэнс не мог вернуться к своей мисс Марш, сохранив в неприкосновенности идеалы?

Фрэнсис выжала губку, а затем осторожно протерла ссадины на его груди.

– Катрин хотела сделать Лэнса своим любовником?

– О да! И особенно потому, что он верил в целомудрие. Ей казалось, что при его наружности ангела его совращение будет вызовом Господу. Это было отвратительно. После отступления Наполеона из Москвы, когда мы все вместе жили в этом доме, я заставил ее поклясться, что она оставит его в покое.

Найджел перестал ощущать мягкие, бережные прикосновения ее рук к своему телу.

– А ее условие?

– Катрин согласилась не посягать на него, если я останусь верен ей. Он нужен был этой женщине лишь для развлечения – уничтожить и отбросить прочь. Мне тогда казалось, что ничего не стоит спасти его. Как выяснилось, мне нужно было оставить Лэнсу возможность самому защищать свою честь.

– Тем не менее он любит тебя. Разве в этом не заключается для него надежда?

– Теперь, когда я доказал, что его идол стоит на глиняных ногах? Боже милосердный, я стремился к этому в течение многих лет, но не похоже, что он торопится простить меня. Кроме того, Катрин околдовала его, как Цирцея. Она как-то рассказывала мне, что по меньшей мере трое мужчин лишили себя жизни из-за нее. Для нее очередное развлечение – уничтожить и его.

Найджел любовался чистой линией ее подбородка. Она спокойно окунула губку в таз, но не смогла справиться со своим голосом.

– Тем не менее вы с ней столько времени были любовниками!

Он почувствовал, как откуда-то изнутри поднимается волна первобытной ярости. Неужели ее ненависть к нему так глубока? Он скажет ей правду, как бы ни был велик риск.

– Поначалу из-за Лэнса. Позже это превратилось в нечто иное. Что касается Катрин, то во мне она видела единственный в своем роде вызов, еще одного ученика дьявола, воплощение чувственности. В конце наши отношения превратились в состязание – сражались две силы воли. Я был захвачен этой битвой не меньше, чем она. Были времена, когда она требовала кое-каких уступок, но из-за Лэнса… – Найджел закрыл глаза, пряча свою боль за привычной маской иронии, хотя ярость бушевала в нем, как тигр в темноте. – Катрин была моей любовницей, потому что я хотел этого. Только, ради Бога, не нужно думать, что это была с моей стороны благородная жертва.

Фрэнсис нетвердой походкой, как слепая, подошла к умывальнику и почти уронила туда миску. Железо звякнуло о камень. «Влюблен? Я был без ума от нее. Впервые в жизни я был готов послать к черту долг». А она рассчитывала предложить ему свою искусственную чувственность – этому человеку, который добрался до самых глубин плотского наслаждения с такой же испорченной женщиной, как он сам! Он был так уверен в своей силе! Неужели Катрин в конце концов уничтожила и его?

– Но Лэнс должен понимать, как важно передать сведения Веллингтону?

Она услышала, как Найджел сел и тихо застонал от боли.

– Сомневаюсь. Очевидно, Катрин убедила его, что я намерен предать интересы Англии. Он с подозрением относился к моим контактам с Фуше – эти интриги были слишком тонкими для его бесхитростного ума. К тому времени как он все поймет, будет уже поздно.

Рядом с насосом стояла табуретка. Фрэнсис опустилась на нее и прижалась головой к холодному камню умывальника. Мужество покинуло ее.

– А Уиндхем? Какова была его роль?

– Уиндхем прекрасно знал, какая она, за исключением главного: что она все время шпионила в пользу Франции. Вероятно, Катрин устроила пожар и убила его. Уиндхем никогда не был предателем. Он был моим другом.

Неужели даже теперь он не потерял веры в дружбу?

Блики света плясали на каменных стенах, отражаясь от медных кастрюль и рядов глиняной посуды. Фрэнсис никогда раньше не бывала в таких похожих на пещеру кухнях. Она считала совершенно естественным, что пища как по волшебству появляется в комнатах наверху.

– Тогда кто убил Доннингтона?

– Думаю, агент Катрин. Я не знаю, кто он.

– А Фуше – ему можно верить?

– Я доверяю его сведениям о Шарлеруа. Хотя тайная полиция знала, что Катрин жива, но Фуше намеренно не сообщил об этом мне, – сказал Найджел и приглушенно вскрикнул: – Проклятие!

Фрэнсис подняла на него глаза. Найджел спустил ноги со стола и сидел, откинувшись назад и держась рукой за бок. Рубашка, измазанная кровью и грязью, свободно свисала с его плеч.

– Ребра не сломаны? – спросила она.

Он покачал головой и усмехнулся:

– Кое-что поинтереснее. Нельзя сказать, что я этого не заслужил, но некоторое время я буду ни на что не годен.

Фрэнсис отвела взгляд. Она видела, что они с ним сделали – жестокий удар в самое незащищенное место.

– Когда-то я считала людей простыми: одни – герои, другие – злодеи. Так голландские дети верят, что святой Николай объявляет их хорошими или плохими и раздает подарки по заслугам.

Он рассмеялся, непроизвольно охнув от боли.

– Четкая граница, не правда ли? И жестокая вера, делающая богатых детей хорошими, а бедных дурными. Но в этой проклятой войне все не так просто. Наполеон во многом прав. И побуждения Англии не всегда чисты. Но мы хотим мира для Европы, и на этот раз мы должны обязательно победить.

Она ощутила мучительное и болезненное желание вернуть невинный мир детства, каким бы несправедливым он ни казался.

– И что же у нас осталось?

– Наши души, наверное, и еще побуждения. Но каковы бы ни были мотивы наших поступков, никогда нельзя предсказать конечного результата. Только простой солдат точно знает свой долг. Человек, обладающий реальной властью, вынужден постоянно идти на компромиссы и руководствоваться соображениями целесообразности. Иногда необходимо иметь дело с такими людьми, как Фуше, хотя это и оставляет в душе неизгладимый след. За все нужно платить. Что мы можем сделать, если даже верный путь иногда бывает жестоким? Что, если наши идеалы толкают нас к войне – самому тяжкому преступлению против человечества? Известно, что после сражения Веллингтон теряет над собой контроль и плачет, но он лучший из полководцев.

Фрэнсис заглянула в темную глубину его глаз. Он был прекрасен и недостижим, как ночное небо. Найджел не выглядел побежденным. С удивлением она обнаружила, что, возможно, впервые он говорит с ней откровенно.

– Может ли Веллингтон разбить Наполеона, если не будет знать о Шарлеруа?

Найджел усмехнулся, и лицо его просветлело.

– Надеюсь, Железный Герцог будет знать. Я отослал ему сообщение несколько часов назад.

– Что? – изумленно выпрямилась Фрэнсис. – Я не понимаю.

– У меня хорошо налаженная сеть курьеров. Именно так я и переправлял все это время информацию в Бельгию. Моим связным был месье Мартин. Я избавился от слуг не только для того, чтобы спрятать ружья, но и для того, чтобы получить предлог пригласить месье Мартина. Донесение Веллингтону представляет огромную важность. Я был должен ехать сам, но сомневался в желании Фуше выпустить меня из Парижа. Теперь я знаю, что он скрывал от меня – Катрин.

Фрэнсис не смогла удержаться от вопроса:

– Если ты никогда не любил Катрин, зачем же поехал в Париж?

Найджел принялся внимательно исследовать комнату, осматривая железную решетку и проверяя крепость дверей. Он прихрамывал, как раненый зверь.

– Из-за того, что произошло в Фарнхерсте. Потому что кто-то из тех, кому мы доверяли, работал против Британии. Потому что я верил в то, что было написано в бумагах бедняги Доннингтона относительно смерти Катрин. – Он остановился, рассеянно повертел в руках чашку и поставил ее на место. – Не хотел бы я, чтобы кто-то испытал то, что было там написано.

Фрэнсис помнила, как он застыл от душевной боли. «Я собираюсь на верховую прогулку – всего лишь».

– Да, я понимаю.

Найджел взял свечу и зажег ее от пламени очага, а затем торопливо прошел к двери в противоположном конце кухни. Несколько раз дернув за ручку, он распахнул дверь. Фрэнсис удивленно встала, а он продолжал рассказывать бесстрастным голосом, не поворачиваясь к ней:

– Какие бы чувства я ни испытывал к Катрин, я должен был попытаться вырвать ее из рук тайной полиции. Мне было трудно простить Лэнса за то, что он вмешался и увез меня из Парижа. Естественно, я и подумать не мог, что его действия были ей только на руку.

Фрэнсис попыталась представить себе этот коварный мир и порожденные им взаимоотношения. Ей всегда казалось, что совместная секретная работа должна сближать людей. Но все выглядело не так. Атмосфера скрытности и недоверия отравила их всех. Неужели то же самое происходит и теперь?

Его голос звучал глухо, но в нем вдруг проскользнули веселые нотки.

– Ты не знала, что здесь кладовая для продуктов и белья? Дверь не была заперта, просто ее немного заклинило.

– Там есть выход?

Она быстро подошла к двери и едва не столкнулась с ним.

– Нет, – сказал он. – Кое-что получше. Там огромное количество пуховых подушек и перин. И вполне достаточно белья, чтобы мы могли соорудить себе постель.

 

Глава 17

Фрэнсис попятилась, но он схватил ее за руку.

– Некоторое время миру придется обойтись без нас, Фрэнсис, так что остается только одно, чего мы еще не касались: ты и я.

– Тут не о чем говорить, – ответила она, отстраняясь.

Найджел отпустил ее и прислонился плечом к косяку.

– А я думаю, что нам нужно многое сказать друг другу. Но я также чувствую, что очень голоден, а в кладовой должны быть продукты. Как думаешь, мы можем приготовить себе еду?

Он повернулся и исчез за дверью. Фрэнсис последовала за ним. Там оказался узенький коридор. С левой стороны за открытой дверью находилось помещение с рядами мраморных полок. Чувствовался сильный запах лука. Найджел протянул ей свечку.

– Ты будешь удивлена моими скрытыми талантами. Я могу изжарить кролика на костре.

Фрэнсис поднесла свечу поближе, чтобы ему было виднее, а Найджел принялся перебирать продукты.

– В последний раз я видела, как ты ел кролика в Фарнхерсте в тот день, когда тебя отравили. А здесь есть кролик?

– Нет, только овсяная мука. Как у той бедной женщины, о которой говорится в Библии. «У меня нет хлеба, но в бочонке осталось немного муки». О, у нас также есть картошка, лук и огромное количество чеснока.

– Allium sativum, – сказала Фрэнсис.

Найджел выпрямился, держа в руках овощи.

– Я считал твои знания о растениях совершенно бесполезными. Ты умеешь готовить блюда из лука?

– Не думаю.

– А разве кулинария не входит в перечень из шестидесяти четырех искусств?

Она колебалась.

– Да, но…

Он удивленно вскинул бровь. Колеблющееся пламя свечи отбрасывало неровный свет на его лицо. В его выражении затаилась какая-то угроза.

– Ты усвоила массу теоретических знаний, но не умеешь приготовить лук? Принеси немного муки. У нас будет пища королей – картофельный суп и пресный хлеб.

Фрэнсис взяла чашку с мукой и принесла ее на кухню. Найджел, закатав разорванные рукава, мыл руки в умывальнике.

Она чувствовала себя виноватой. Любая женщина знает основы кулинарии – кроме нее!

– Я попала в Индию слишком рано, еще не успев научиться ничему полезному. В доме все делали слуги.

Найджел положил луковицы на разделочную доску и принялся крошить их ножом.

– Зато ты специалист по пряностям и можешь, вне всякого сомнения, определить, из чего приготовлен любой соус. Посмотри, нет ли здесь масла.

Он объяснял ей, что нужно делать: перемешать в кастрюле нарезанный лук и чеснок с маслом, добавить картошки, воды и соли. Найджел посыпал все это сушеным кервелем и эстрагоном, связки которого были развешаны по стенам. Затем он взял муку и замесил тесто, добавив туда немного масла и воды, вылепил плоские лепешки и поджарил их до коричневой корочки на решетке очага.

– Пахнет замечательно, – удивилась Фрэнсис.

– «И нарек хлебу тому имя: манна; она была, как кориандрово семя, белая, вкусом же – как лепешка с медом». Как и всякая пища для умирающего от голода в пустыне. Это блюдо научил меня готовить один шотландец по фамилии Грант. – Он чистой тряпкой собрал лепешки, сложил их в корзинку и протянул ей.

Фрэнсис откусила кусочек. Лепешка была горячей и вкусной.

– Спасибо. Очень вкусно.

В его глазах мелькнуло хищное выражение. Подобно сиянию освещенного луной пруда, где серебро смешивается с чернотой, в его взгляде юмор переплетался с угрозой – забава не ребенка, но Бога.

– А что ты дашь мне взамен?

Лепешка разломилась под ее пальцами.

– Что ты имеешь в виду?

Он казался непобедимым. Он больше не болен, он здоров и смертельно опасен.

– Скажи мне, Фрэнсис, сколько существует видов поцелуев?

Суп кипел, заставляя крышку кастрюли со звоном подпрыгивать. Лепешка выпала из ее руки. Ее ноги, казалось, приросли к полу.

Он шагнул к ней.

– В Фарнхерсте мы согласились, что англичане не умеют целоваться. Прекрасно. Я научу тебя готовить. Ты научишь меня целоваться.

– Теперь?

– Да, Фрэнсис.

– Потому что я шлюха?

– Ты ничего другого не предлагаешь! – Он прижал ее к себе. – Рассказывай!

– Сначала идут три разновидности поцелуев: нимитака, спиритака, хаттитака.

Его губы находились в нескольких дюймах от ее губ.

– Объясни.

– Нимитака всего лишь видимость поцелуя. Девушка… – Она с усилием сглотнула.

– Продолжай!

– Девушка касается губ своего возлюбленного, но сама ничего не делает.

Его дыхание обожгло ее щеку, и он легко коснулся губами уголка ее рта.

– А следующий?

– Спиритака – это трепетный поцелуй. – Его тело прижалось к ней, гибкое и желанное. – Она ласкает его прижатые губы, но двигает при этом только нижней губой.

Он снова поцеловал ее.

– А дальше?

– Хаттитака. Она закрывает глаза и прижимает ладони к его глазам, а затем касается языком его нижней губы.

– Вот так? – спросил он, поднимая ее руки.

Поцелуй был сладким, как медовые лепешки в пустыне. Она закрыла ему глаза, а он ласково теребил ее губы, пока она, застонав, не приоткрыла их ему навстречу. Хаттитака – язык любовника на нижней губе. Он целовал ее все жарче и жарче, заставляя отвечать ему, и колени у нее подогнулись. Она прильнула к нему, не в силах оторваться от его губ. Слезы жгли ей глаза, во рту пересохло, кровь вскипела.

– А какой поцелуй следующий? – безжалостно спросил он, касаясь губами ее губ.

– Не надо, – взмолилась она, прекрасно понимая, что не имеет на это права.

Он взял ее за руки и заставил отступить на шаг.

– А почему? Потому что все твои шестьдесят четыре искусства, Фрэнсис, – всего лишь теория вроде познаний в кулинарии?

Он безжалостно оттолкнул ее. Она наткнулась на низкую скамью и села. Не разжимая рук, он опустился перед ней на колени, и его глаза оказались напротив ее глаз.

– А теперь скажи мне правду, Фрэнсис. Какого милосердия ты ждешь от меня, если сама отказываешь мне в нем? Было ли это все лишь заученными уроками: цветы, запахи, зеркала, проглатывающие меня и заставлявшие ощущать, что я в каком-то бреду занимаюсь любовью с тысячами женщин… твои укусы и поцелуи… все эти невозможные вещи, что ты проделывала с моим телом? Это был просто героический поступок? Ты когда-нибудь знала мужчину? – Его ярость была подобна молнии, прорезающей темные тучи. – Ради всего святого, скажи мне: ты была девственницей?

Она отвернулась, избегая его пожирающего взгляда.

– Ты же известный распутник. Как ты сам думаешь?

Губы Найджела исказились от ярости.

– Откуда мне, черт побери, знать? Даже в худшие времена девственницы были не в моем вкусе. Проклятие! Неужели Лэнс не догадался спросить, прежде чем толкнуть тебя ко мне в постель?

Она прикусила губу, изо всех сил сдерживая слезы.

– Ты убьешь его?

Он встал, возвышаясь над ней, подобно мрачному ангелу мщения.

– Лэнса? Господи, за что? Совершенно очевидно, что это проделки Катрин, чтобы получить еще одно оружие против меня. Это возымело действие. Боже милосердный! Если мне и следует кого-нибудь убить, то только русскую княгиню Катрин. Скажи мне правду, Фрэнсис!

– Какое это имеет значение? – спросила она сквозь слезы, предательски катившиеся по щекам. – Какое это имеет значение? Я не должна была этого делать.

Найджел был не в силах пошевелиться. У него было такое чувство, словно что-то разбилось у него в душе. Гнев угас, как лишенный притока воздуха огонь, и в сердце остался лишь один пепел. Когда Фрэнсис заплакала, он опустился рядом с ней на скамью. Она всхлипывала, уткнувшись лицом в его разорванную рубашку. Она оказалась девственницей. В глубине души он с самого начала подозревал это. Он догадывался, но отбросил свои догадки прочь.

Она была обычной английской девочкой, у которой злодеи убили отца, оставив ее одну среди чужих. Ее лишили невинности, рассказывая и показывая такое, что повергло бы в шок самого грязного развратника. Ее обучили освященной веками чувственности, но она не познала ее сама, своим собственным телом – пока не принесла себя в жертву ему. Она боялась. Осыпая его цветами, она испытывала страх. Неудивительно, что она оставалась холодной и не могла ответить на его чувства. Боже мой! Боже мой! Знала ли Катрин, какой изощренной окажется ее месть?

Он протянул ей платок и заговорил снова, медленно и ласково, скрывая свое собственное отчаяние.

– Возьми, – сказал он. – Ты права. Это яйца выеденного не стоит. Давай есть суп.

Фрэнсис лежала среди груды подушек и смотрела, как серебристо-розовый свет зари полосками расчерчивает потолок. Найджел спал на такой же груде подушек по ту сторону плиты. В бельевой кладовой они нашли чистые рубашки, скатерти и стопку белых простыней. Найджел снял с себя то, что осталось от рубашки, и сжег. Ночью он время от времени громко стонал, а один раз даже выкрикнул, не просыпаясь, что-то быстрое и непонятное. Фрэнсис провела эти долгие ночные часы без сна, ожидая утра, которое, казалось, никогда не наступит.

Никогда в жизни она не чувствовала себя такой одинокой. Это было похоже на долгое путешествие: пустынное море и завывающий ветер, холодный воздух, продувающий ее тонкий плащ, сгущающаяся вокруг нее тьма, вздымающаяся соленая пена и никаких признаков земли. Неужели для нее уже не найдется тихой гавани? Какой-нибудь безопасной бухты? Неужели ей суждено вечно скитаться по этому темному морю, пока холодные волны не поглотят ее и не превратят ее кости в кораллы?

«Я не знаю, что представляет собой Фрэнсис Вудард. И вы тоже, правда? Вы потеряли себя и не знаете, как найти дорогу назад».

Кто она такая? Кем она была когда-то? Обычной английской девочкой, не особенно хорошенькой – угловатой, как жеребенок-сосунок. Она играла в одиночестве среди поросших высокой травой бескрайних лугов, придумывая волшебные сказки. Прекрасный Принц. Ромео. Мистер Эдвард Мертон со смеющимися глазами, приехавший как-то летом к ним в деревню. Он улыбался ей, застенчивому четырнадцатилетнему подростку, в церкви, но уехал с мисс Райт и женился на ней. Затем, в семнадцать лет, Майкл Пеншоу, который сказал ей, что она прелесть, и попытался поцеловать. Она захихикала, когда пышные светлые усы укололи ее щеку. Молодые офицеры в Индии, с которыми она протанцевала целый сезон до их с отцом рокового путешествия в горы.

Она никогда не сомневалась, какая судьба ее ждет. Когда они вернутся в Лондон к ее первому официальному выходу в свет, она влюбится. В снежно-белом наряде – воплощении невинности – она пойдет к алтарю с приличным молодым человеком, кандидатуру которого одобрит отец. Закрыв глаза, она исполнит супружеский долг и будет рожать детей.

Теперь она знала, как не забеременеть. Ее лишили невинности. Ни один приличный молодой человек не захочет ее. Она погибла. Ей ничего не осталось. Ничего. Она изо всех сил старалась сохранить мужество. Но она влюбилась, и он оказался не прекрасным принцем, не Ромео, не любезным молодым офицером, а зрелым мужчиной, блистательным и двуличным. Боже мой! Почему все так мучительно?

Фрэнсис откинула одеяло и села. Она поджала под себя ноги и закрыла глаза, вслушиваясь в тишину и сдерживая дыхание. Вместо этого на нее, подобно кричащим обезьянам, скачущим на крышу храма, нахлынули видения. Она вновь зарылась в подушки и натянула на голову одеяло.

* * *

– Завтрак, – сказал Найджел.

Он нагрел воду. Они вымылись и оделись. Пока Фрэнсис приводила себя в порядок, Найджел ждал в кладовой. Было довольно странно, что он отдал дань ее скромности, но она была ему благодарна за это. Найджел немного пошутил на эту тему, как будто они были старыми друзьями, и он не знал, что его обманули. В его словах не было тайного смысла, ничего, кроме юмора.

Они нашли сушеную мяту для чая, и Найджел сварил кашу. Фрэнсис смотрела на жидкую массу в своей миске и кусала губы. Пар колечками поднимался от каши.

– Как ты думаешь, сколько здесь нас продержит Катрин?

Он откинулся на спинку стула, отодвинул пустую миску и рассмеялся:

– Ты отгоняешь от себя мысли о свежих яйцах и хрустящих булочках? Ешь свою кашу и будь благодарна! Катрин не бросит нас здесь. Я гвоздь в седле, камень в башмаке. Так было всегда. Она должна будет нагнуться за ним.

Фрэнсис послушно набрала полную ложку каши. Она была соленой и вкусной. Девушка взяла в рот вторую ложку и чуть не обожгла себе язык.

– Покаяние и жертва? Каша и власяница? Действительно, овсянка не так уж плоха. Чем Катрин была для тебя? Разве она тебя не любила?

– О нет, – тихо ответил он и улыбнулся. – Словом «любовь» она называла власть и умение подчинять себе других. Катрин была моим седлом и моим, правда, достаточно тесным, башмаком.

– Но ты тем не менее не умер?

– Не уверен. А ты как думаешь?

Она собрала со стола посуду и отнесла ее к умывальнику.

– Я думаю, что если бы ты не появился в Фарнхерсте, то теперь я бы уже была любовницей милого джентльмена, обладателя библиотеки, и на завтрак ела бы взбитые сливки.

Он взял чистое полотенце и принялся вытирать тарелки.

– Увы, Фрэнсис. А ты уверена, что хочешь сливок? Последний раз мы ели сливки…

Она внезапно залилась краской – с этим ничего нельзя было поделать. Она удивилась самой себе.

– А ленч?

– Можем приготовить себе «скирли».

Она подошла к плите и залила листья мяты горячей водой.

– «Скирли»? Что это такое?

– Так мистер Грант называл свой знаменитый пудинг. Еще одно шотландское блюдо: овсяная мука и лук, приготовленные на пару.

– А на обед?

Он с грохотом поставил тарелки в шкафчик.

– Мы могли бы испечь картошку, присыпав ее тонкой овсяной мукой, но, увы, картошку мы съели вчера вечером. А как насчет форели в муке – только без форели?

Фрэнсис расхохоталась. Этот смех походил на истерику, но ей было все равно.

– Этому тебя тоже научил мистер Грант? Кто был этот человек, так хорошо знакомый с овсом? Конюх?

– Не сказал бы, – ответил Найджел. Он взял чашку горячего мятного чая и сел за стол. – Майор Колхаун Грант – благородный шотландский дворянин и начальник разведки Веллингтона. Хотя при желании он мог бы ухаживать за лошадьми. Этот человек умеет почти все. Кроме прочего, он готовит непревзойденный «этл броз».

– Что это такое?

– Овсяная мука, виски, вода и немного меду.

Она тоже вернулась к столу с чашкой в руке.

– У нас не хватает только виски и меда. А без них не получится?

Его непроницаемые глаза пристально разглядывали ее.

– Я подумал, – медленно произнес он, – не заняться ли нам вместо этого любовью?

Ее сердце вздрогнуло, как испуганная лань. Она поставила чашку на стол, не делая попыток убежать, хотя рука ее дрожала и блюдце постукивало о деревянную столешницу.

– Ты хочешь знать, чему еще меня научили?

Он сжал ее запястье и притянул к себе, зажав между ног.

– Не предлагай мне свою проклятую науку. Зачем она мне? Отдай мне себя, Фрэнсис!

– Я не могу! Я не знаю как!

– Тогда я должен еще кое-что рассказать тебе о поцелуях.

Она стояла у него между колен, а он гладил ее ладонями.

– Нет ничего такого, чего бы я не знала, Найджел.

– Может, хочешь заключить пари?

– Пари? На что?

– На твою добродетель, глупая девушка. Расскажи мне еще о поцелуях, Фрэнсис.

Она посмотрела ему в глаза, собрав все свое мужество и принимая вызов, хотя душа ее была пуста, как зимняя равнина.

– Очень хорошо. В литературе описаны четыре вида поцелуев: прямой, наклонный, повернутый и прижатый.

– Это такие же упражнения для ума, как разгадывание шифра! Любовников связывает нечто большее, чем умение или знание. Ты не допускаешь удивления, веселья, изобретательности?

– Я не уверена, что понимаю тебя. Чему я могу удивляться?

Улыбка его стала шире.

– А вот это вызов! Итак, ты считаешь, что тебе известно о поцелуях все?

Его пальцы скользнули под шелковую накидку Фрэнсис, пробежав по талии и коснувшись обнаженной груди. Он медленно поднял тонкую ткань и обхватил ладонями ее груди, проведя большими пальцами по соскам. Он повторял это движение снова и снова, пока ее соски не отвердели. Фрэнсис откинула голову назад. Желание пульсировало в ее крови, разливаясь по животу и опускаясь между ног.

– А вот этому тебя учили, Фрэнсис?

Он набрал в рот чай и подержал его там несколько секунд. Глаза его смеялись. Ее охватила дрожь. Что он задумал? Как бы отвечая на ее вопрос, он быстро проглотил чай и тотчас приник горячими губами к ее соску. Волна жара прокатилась по ее телу. Фрэнсис вскрикнула и запустила пальцы ему в волосы.

– Найджел!

Он принялся сосать, касаясь ее тела горячим и влажным языком, а она стонала и извивалась в его руках, беззащитная перед огнем его чувственности. Он отпустил ее горящий и ноющий сосок, но только затем, чтобы прильнуть горячими губами к другому. Ослабев от желания, Фрэнсис вскрикивала и прижимала его голову к своей груди, ощущая под пальцами его шелковистые волосы.

– Не надо, не надо! Я больше не могу!

Он послушался. Поцеловав каждый сосок, он разжал руки и отпустил ее.

– Можешь, Фрэнсис. Я же выдержал, когда ты соблазняла меня. Это всего лишь обычное наслаждение.

Он встал, и она как подкошенная упала в его объятия. Ловким движением он подхватил ее на руки и стал покрывать нежными поцелуями.

– Ради всего святого, Фрэнсис, я хочу тебя!

Она обвила ногами его талию, прижалась к его груди и кивнула.

Его горячий и пахнущий мятой рот прильнул к ее губам. Найджел положил ее на стол, смахнув чашки. Одежда упала на пол. Он провел горячим языком по ее животу и стал ласкать ее лоно, пока оно не запылало огнем. Он заставил ее принять его ласки, не давая ей сдвинуть ноги. Это было восхитительно и одновременно страшно. Фрэнсис неистово извивалась под ним, когда он вновь поцеловал ее в губы. Его язык был сладким от мяты и мускуса.

Он приподнял ее над собой. Его пульсирующая плоть касалась ее, и она обхватила его ногами, раскрываясь ему навстречу. Он медленно опускал ее, и она уступала этому упругому и сладостному давлению. Восхитительно, восхитительно… Ей казалось, что она распадается на части от наслаждения. Распадается и исчезает. Шепот среди зарослей олеандра, шевелящий лианы и отравляющий воздух сада. Онемев от страха, она призывала на помощь все свое умение, отчаянно пытаясь взять себя в руки и спрятать свою незащищенность.

Его горячее дыхание касалось ее уха.

– Фрэнсис! Не борись со мной! Доверься мне, милая!

Тем не менее она ласкала его медленными уверенными движениями, и он, застонав, перевернулся и прижал ее спиной к столу. Бедра его ритмично задвигались. Его лоб покрылся капельками пота, черные пронзительные глаза горели исступленным восторгом. Он казался ей ангелом, прекрасным, как Шива, но страх проникал в нее все глубже – она застывала и цепенела. Наслаждение умирало в ней, и она переставала чувствовать что-либо.

Он замер в нерешительности, весь напрягшись от желания.

– Фрэнсис! Будь со мной! Будь со мной! Ради всего святого, не давай нам просто использовать друг друга.

Она покачала головой, почти не видя и не слыша его, отдавая ему свое тело, но скрывая и оберегая душу. Она опустила руку и провела ладонью по его ягодицам. Она ласкала и гладила его плоть, зная, что он не в силах сопротивляться ей. Он стонал, напрягаясь под ее рукой, пытаясь отвергнуть ее ласки. Наконец по телу его пробежала дрожь.

– Боже мой! – простонал он. – Боже мой!

Фрэнсис отвернулась и разрыдалась, прижавшись щекой к твердому деревянному столу.

Такого опустошения Найджел еще никогда не испытывал. Он отнес Фрэнсис на их импровизированную постель и долго не выпускал из объятий. Она всхлипывала, уткнувшись в его плечо. Наверное, ее голос охрип от плача. Ему хотелось лить горькие слезы вместе с ней – подобно тому, как Веллингтон плакал после битвы. Он перебирал пальцами ее волосы – волосы, в которых можно было легко затеряться, – и задавал себе вопрос, может ли он пасть еще ниже.

– Прости меня, Найджел, – сказала она слабым, похожим на шелест камыша на ветру голосом.

– Ш-ш. Все хорошо. Это ерунда. Скажи мне, Фрэнсис, что случилось в Индии?

– Ничего.

Она села. Волосы цвета меда рассыпались по груди. Его прекрасная и недоступная девушка с цимбалами. Ее бедро касалось его ноги. Найджел напрягся от мгновенно проснувшегося желания. Но он не поддался ему.

– Нет, – медленно произнес он, не отводя взгляда от своих пальцев, касавшихся ее спины. – Что-то случилось.

– Я просто трусиха, вот и все. – Она попыталась улыбнуться, но эта улыбка походила на бледное зимнее солнце, едва проглянувшее сквозь тучи. – Это всего лишь громкий шорох среди лиан, за которым следует долгое молчание.

– Расскажи мне об этом, Фрэнсис.

Изогнувшись, она оперлась на руку, другой рукой дотянулась до него и игриво провела большим пальцем по его возбужденной плоти.

– Я доставила тебе наслаждение, Найджел?

– О да, – небрежно ответил он, хотя в голове его теснились слова горького сожаления и он проклинал себя за грубость и глупость. Она боялась. Она касалась его, как будто была вынуждена выполнять какую-то тягостную обязанность.

Он ласково убрал ее руку. В мучительном отчаянии Найджел держал ее в объятиях, пока она не заснула.

Фрэнсис проснулась среди скомканных простыней. Она была голодна. Ей казалось, что на ней надета лишь тонкая льняная рубашка, а в комнате холодно. Неужели огонь погас?

Она неуверенно встала. Все тело ее болело.

– Найджел?

Он не отвечал.

Сон ее совсем прошел, и Фрэнсис обвела взглядом кухню. Каменное помещение было пусто, лишь чугунные и медные кастрюли молча висели на стенах. На столе ярко горели две свечи, хотя лучи полуденного солнца проникали через зарешеченное окошко под потолком. Фрэнсис, как мотылек, двинулась на огонь. Рядом со свечами к столу был приколот ножом чистый лист, вырванный из книги. Внизу, под несколькими строчками, написанными сильным, энергичным почерком, виднелась круглая капля розового воска.

«Прошу прощения, что вынужден был погасить огонь. С сажей я смирюсь, но огонь и дым заставят меня почувствовать приближение Судного дня. Может, я и заслужил, чтобы меня поджарили, но долг требует пока отложить это дело.

Перед тем как снова зажечь огонь при помощи этих двух свечей, достань мешок, который висит в дымоходе.

Ты была не права относительно святого Николая. Он никого не судит. Он дарит нам подарки просто потому, что мы дети.

Я должен знать, что моя маленькая птичка полетела туда, куда я ее послал.

Я вернусь за тобой. Не бойся».

Кружочек воска был неровным, похожим на крошечную розу. Даже не глядя на него, Фрэнсис знала, что это грифон с его перстня. Найджел ушел. Он должен доставить это важное донесение, свою маленькую птичку, Веллингтону. В его жизни есть более важные вещи, чем проститутка из Индии. Так было всегда, еще с Фарнхерста.

Фрэнсис подошла к плите. Прямо над решеткой висел перепачканный сажей мешок. Она подумала, что в нем, наверное, хранили зерно для лошадей. Девушка разрезала веревку и заглянула в дымоход. Длинный черный туннель заканчивался крошечным голубым кружочком, далеким, как само небо. Неужели он выбрался наружу через дымоход? Она понимала, что никогда бы не смогла сделать этого, даже если бы дом охватил огонь или затопила вода.

Фрэнсис открыла мешок. Внутри оказался другой мешок из-под муки. Она отбросила мешавшие ей волосы и развязала его. На нее пахнуло ароматом свежего хлеба. В чистом мешке были булочки, белые с золотистой корочкой. Там же лежали два круглых, еще теплых хлеба. Она нашла также фрукты: яблоки, клубнику, крыжовник, а еще салат, орехи и сыр. Фрэнсис не могла прийти в себя от изумления. Она выложила все это на стол. Под фруктами оказалось несколько маленьких горшочков и бутылочек, а также корзиночка с крышкой. Она открыла один за другим горшочки: джем, взбитые сливки, мед. В бутылочках обнаружилось молоко, вино и сидр. Лихорадочным движением она сдернула с корзинки крышку. Яйца. Дюжина ярких коричневых яиц. Некоторые в крапинку.

Фрэнсис села и принялась рассматривать это свалившееся с неба изобилие. Она съела клубнику, обмакнув ее во взбитые сливки. Клубника помогает нам понять, что сладость более приятна, когда содержит некоторый привкус кислинки. Чтобы почувствовать это, достаточно одних сливок. Она намазала немного сыра на хлеб. Под хрустящей корочкой хлеб был мягким и ароматным. Поперхнувшись, Фрэнсис закашлялась до слез. Листок бумаги слетел со стола. Фрэнсис подняла его и на мгновение прижала теплый воск к щеке, понимая, как это глупо. Оскалившийся серебряный грифон с красным языком.

На обратной стороне листка был отпечатан рецепт. Буквы немного выцвели и стерлись, но были хорошо различимы.

«Овсяный пудинг.

Залейте пинту тончайшей овсяной муки квартой кипящей воды и оставьте на ночь. На следующий день добавьте два яйца и немного соли. Смажьте маслом форму, плотно завяжите посыпанной мукой тканью и варите полтора часа. Едят пудинг с холодным маслом и солью. Когда пудинг остынет, его можно разрезать на ломтики, поджарить и есть, намазав маслом, как овсяную лепешку».

Внизу энергичным почерком было приписано:

«Теперь яйца у тебя есть».

 

Глава 18

Тяжело дыша, Найджел выбрался на крышу. Несмотря на обмотанную вокруг головы скатерть, сажа проникала повсюду, забив уши, глаза, нос. В одном месте дымоход был таким узким, что Найджел чуть не поддался отчаянию. Тем не менее он, извиваясь, протиснулся вперед и добрался до верха, где разбил заслонки и оказался на свободе. Тело его еще болело после избиения, но он по крайней мере больше не хромал.

Найджел отвязал от пояса веревку, на которой висела наволочка с полотенцем, чистой рубашкой и шейным платком внутри. Он нашел лужицу дождевой воды в водосточном желобе, вымыл руки и лицо, а затем переоделся. С брюками и сапогами ничего сделать было нельзя. Пришлось оставить их такими, какими они были.

Он подполз к краю крыши. Во дворе и на пустынной улице дежурили вооруженные люди. Катрин была слишком опытна, чтобы оставить его без охраны, даже если обрекла на голодную смерть. Независимо от того, пала Бельгия под ударами Наполеона или империя рушилась, как карточный домик, Фрэнсис должна была иметь пищу. Девушка напоминала ему Белоснежку, спящую мертвым сном в своем гробу. Это причиняло ему душевные муки.

Найджел перебрался через конек крыши и соскользнул к соседнему дому. Оттуда он спрыгнул на балкон. Открытое окно вело на лестницу. Через несколько минут он уже шагал по улице. У него были деньги. Монеты все время лежали в кармане, спрятанные в куске воска для печатей. Не скрываясь, он медленно обошел рынок и приобрел веревку. Купил и всяческие деликатесы, которые должны были прийтись по вкусу Фрэнсис.

Для того чтобы взобраться наверх, потребовалось больше мужества. Если бы охранники на улице подняли головы, то увидели бы его, беспомощно распластавшегося на стене дома с висящим на плече мешком. Но никто его не заметил, и громкие выстрелы не потревожили этот сонный полдень. Водосточная труба помогла ему перебраться через карниз. Когда с помощью веревки он стал спускать в дымоход мешок, вниз посыпались куски сажи. Но сначала он поцеловал каждую бутылочку и кувшинчик, что, конечно, было совершеннейшей глупостью.

Все тело Найджела болело. Попытайся он проделать все это вчера, у него не хватило бы сил вскарабкаться вверх по дымоходу, чем он был обязан Катрин. Разумеется, он был обязан ей и кое-чем еще. Теперь он больше никогда не сможет заняться любовью с Фрэнсис, не получив новых доказательств ее холодности.

По крышам Найджел покинул улицу Арбр, а затем неслышно спустился в маленький дворик, где снимал квартиру месье Мартин. Дома ли он? Ушло ли донесение к Веллингтону? Найджел легко взбежал по ступенькам и постучал в дверь.

Она приоткрылась. На выглянувшем в щель бесстрастном лице отразилось явное удивление.

– Мартин, – сказал Найджел, – слава Богу. Донесение ушло?

– Вчера. А почему вы еще в Париже? Входите!

– Нет, я должен немедленно ехать на север. Но в доме на улице Арбр заперта мисс Вудард. Ее усиленно охраняют, но мы должны во что бы то ни стало вызволить ее оттуда и отправить в Англию.

Ослепительная вспышка сверкнула у него перед глазами, затем рассыпалась радужными искрами. Затем все погрузилось во тьму.

Фрэнсис перенесла продукты в кладовую и провела пальцами по корешкам стоящих на полке поваренных книг. Он вернется за ней. Когда? Не сегодня – это точно. Но она будет ждать. И не будет ругать эту новую тюрьму. Скоро Найджел должен прийти за ней. А пока нужно заняться йогой и медитацией. Она должна ждать.

Прошел день. Фрэнсис съела клубнику и сливки, сделала себе салат.

На следующее утро сварила яйца. Она ела их с хлебом и маслом. Это было в четверг. Их заперли здесь в понедельник. Каждое утро Фрэнсис делала отметку, чтобы не потерять счет дням. Если он не вернется, у нее кончатся продукты. Тогда единственное, что останется, это дымоход. Она с ужасом думала об этом.

В субботу Фрэнсис проснулась от шума дождя. Она села по-турецки на груду подушек и задумалась. Неужели он бросил ее здесь? Его нет почти неделю. Неужели он не представляет, каково ей в этой тюрьме? Даже если он отправился в Бельгию, то пора бы уже вернуться!

Девушка встала и принялась беспокойно расхаживать по кухне. Если ей суждено когда-нибудь выбраться из этого погреба, то будущее у нее может быть только одно – свобода. Она должна быть свободна! Лорд Трент заплатит ей. Каким-то образом ей придется жить на эти деньги. Какая бы бедность ее ни ждала, но над головой у нее будет чистое небо – иначе она сойдет с ума. И она никогда, никогда не будет ничьей содержанкой.

Фрэнсис доела хлеб и фрукты, оставив только немного масла, два яйца и мерку овсяной муки. Со смехом, близким к истерике, она взглянула на рецепт овсяного пудинга. Нужно будет приготовить его на обед. Если завтра Найджел не вернется, она должна подняться по дымоходу. Фрэнсис понимала, что на это у нее не хватит ни воли, ни сил. Неужели мужество окончательно покинуло ее? Она уронила голову на руки и попыталась забыться.

Перед его глазами разливалась чернота. Воздух был душным и спертым. Его скрутили по рукам и ногам, как цыпленка, приготовленного для жаркого. Глаза ему завязали грязной тряпкой. Он не мог определить, сколько прошло времени. Периодически он засыпал. Изредка сквозь повязку пробивался свет лампы, когда ему приносили еду или ночной горшок. Поскольку руки его были скованы за спиной наручниками с железной цепью, за ним ухаживали, как за ребенком. Значит, тюремщики понимали, что ему ни на секунду нельзя давать свободу.

Найджел терпел все это, потому что у него не было выбора. Но не унижение и не предательство вызывало волну черной ярости. Он не находил себе места от своей беспомощности и тревоги за Фрэнсис. В его мозгу всплывали жуткие картины. Фрэнсис! Неужели ее оставят умирать голодной смертью в этом проклятом подвале? Но если позволить слепой ярости взять над собой верх, то можно сойти с ума. Теперь ему стало ясно, какую злую шутку сыграла с ним судьба. Все эти четыре года он старался отгородиться от мира, найти убежище в стройных колонках цифр и загадочных кодах. Он бежал от чувств, даже от музыки. Когда же Фрэнсис вернула его в живой мир, враги заточили его в темницу, оставив ему только собственные мысли. Собрав остатки самообладания, Найджел вспомнил ночь в Лондоне, когда Фрэнсис спасла его от безумия, когда его разум отступил перед чем-то более древним и глубоким.

«Ш-ш. Сосредоточьтесь. Начните с тишины комнаты. Слушайте ее, как вы слушаете музыку. Если вам в голову приходят какие-то мысли, гоните их и возвращайтесь к безмолвию… Слушайте тишину».

Музыка. Почему он отверг ее? Из-за матери, которая любила музыку и умерла, не дождавшись его приезда? Из-за России и того человека, что играл на балалайке и пел непристойные песни? А может быть, потому, что не мог позволить, чтобы эти руки касались скрипки? В его мозгу звучал неистовый ритм, напоминавший эхо от падающих деревьев. Неужели он боится открыть свою душу этим звукам? Мелодия заполнила его. Возвышающая и волнующая великая музыка. Он вбирал в себя эти несущиеся на крыльях ветра симфонии, открыл свой разум непостижимому покою, который ждал его впереди.

Ш-ш… Ш-ш… Дыхание его сделалось глубоким и ровным. Наконец все мысли – даже о Фрэнсис – покинули его.

Раздался глухой грохот, подобие раскатов грома. Найджел напрягся, хотя цепи причиняли ему боль. Криво улыбнувшись, он подумал, что иногда репутация сильного противника может сослужить плохую службу. В ином случае тюремщики оставили бы ему хоть какую-то возможность бежать. Стена позади него задрожала. Послышались быстрые шаги и звук открывающейся двери. Сквозь повязку на глазах пробился луч красного света.

– Слышишь это? – произнес знакомый голос.

Пушки грохотали где-то совсем близко.

– Какой сегодня день? – спросил он.

– Воскресенье, девятнадцатое. Это пушки у Дома инвалидов. Наполеон победил. Английские и прусские войска разбиты. Ваше дело проиграно. Пора идти.

Опять грохнули пушки, и раздались приветственные крики. Значит, это правда. Во рту у него появился горький привкус. Катрин выиграла и этот раунд.

– Ради всего святого, зачем? – спросил Найджел. – Какого черта меня держали здесь?

– Таков был приказ.

– Проклятие! Чей приказ?

Однако ответ был и так очевиден. Кто еще мог, затаившись, терпеливо ждать результата сражения в Бельгии? Кто бы приветствовал возвращение Бурбонов, а теперь заискивает перед Наполеоном, чтобы обеспечить себе будущее? Кто еще был олицетворением двойной игры? Ну, конечно. Именно по его приказу Найджела держали в этой темнице. Катрин тут ни при чем. В эти смутные времена все думают только о себе.

Мужчина захихикал. Голос был довольно неприятным.

– Вы связаны, словно мертвец на виселице! Не стоит волноваться, милорд. Лучше подумайте, как будете дышать.

Найджелу на голову накинули одеяло. Два человека подняли его и вынесли наружу. Несмотря на одеяло и повязку на глазах, он почувствовал прикосновение свежего воздуха к своим рукам и услышал громкие, больше не заглушаемые стенами звуки артиллерийского салюта. Радостные крики теперь были тоже отчетливо различимы. Его бросили на какую-то повозку и завалили сверху тяжелыми мешками. Найджел подумал, что это, наверное, овсяная мука, но он был слишком измучен, чтобы смеяться. Повозка пришла в движение. Сквозь стук копыт и скрип колес он слышал возбуждение празднующего победу города. Веллингтон был разбит. Найджел потерпел поражение. И в этом, и во всем остальном. Более того, он стал совершенно неопасен своим врагам и не мог ничем помочь Фрэнсис. Неужели они убьют ее?

Уличный шум затих. Повозка остановилась. Его вытащили из-под мешков и внесли в здание. Вокруг стояла мертвая тишина, если не считать пыхтения и сопения его тюремщиков. Они несли его вниз по лестнице. Найджел ударился головой о стену и расцарапал локоть о шершавый камень. Он выругался, но никто ему не ответил. Затем щелкнул замок, и какая-то дверь открылась. Его грубо швырнули на пол, и он покатился по каменным плитам. Руки и ноги Найджела были по-прежнему скованы цепями, и он не мог защитить свою голову при падении. Сразу же раздались звяканье металла о камень и глухой стук закрывшейся двери. Свою ярость Найджел излил в потоке изощреннейших ругательств на всех известных ему языках.

И вдруг послышался шелест шелковых одежд…

– Что это все означает? – прозвучал бесстрастный голос.

Узник умолк, проглотив готовое сорваться с его губ очередное проклятие.

– О Боже, – слабея от наступившего облегчения, рассмеялся Найджел. Он лежал на левом боку с замотанной одеялом головой. – Это всего лишь ругательства, Фрэнсис. Ругательства, услышав которые солнце от стыда скроется раньше положенного часа. От них может покраснеть сам дьявол. Так ругаются моряки в шторм или торговки рыбой во время родов. Но звук твоего голоса способен смыть всю грязь. Ты в порядке?

– В этом году святой Николай приходил в июне. – Ее голос был спокойным. – У меня все должно быть хорошо. И я научилась варить яйца.

Неизвестные доставили его обратно на улицу Арбр.

Она сняла с его головы одеяло и развязала повязку. Свет ударил ему в глаза. Золотоволосая Фрэнсис! В руке она сжимала ключ.

– Слава Богу! – Девушка опустилась на колени и стала отпирать замки кандалов, а он пытался сосредоточить на ней взгляд.

– Звук падающих цепей для меня милее, чем голос матери для младенца, чем предложение шлюхи всего за шестипенсовик доставить райское наслаждение. Спасибо, Фрэнсис.

Он сел и стал растирать руки, закрыв глаза от невыносимой боли в онемевших мышцах.

– У тебя борода, – отметила она. – Очень темная и страшная. Ты похож на разбойника.

– Или на казака. Они оставили тебя здесь одну?

– Да. – Фрэнсис сняла кандалы с его ног. – Тебе нужно принять ванну. Я нагрею воду.

В углу стояла большая латунная ванна. Найджел сидел на полу в окружении сброшенных цепей и смотрел на нее. Девушка энергично качала воду, наполняя кастрюли, потом поставила их на плиту. У него не было сил помочь, и он вынужден был позволить ей заниматься этим делом, наслаждаясь грацией ее движений. Сам же тем временем медленно сгибал и разгибал непослушные руки и ноги.

Фрэнсис вернулась к нему и присела на краешек стола.

– Что случилось?

Он рассмеялся, боясь выдать свои душевные муки.

– Меня держали в каком-то чулане. Полагаю, это идея Фуше, а не Катрин. Вероятно, Мартин работает на него. Меня предали. Англию предали. Наполеон победил.

– Что означает эта канонада?

– Город обезумел от радости. – Найджел заставил себя подняться на ноги, понимая, что от него дурно пахнет и вообще он похож на сумасшедшего. – Не можем же мы все время выигрывать! Но в этом мире нет ничего такого, от чего не излечила бы горячая ванна.

Фрэнсис поймала его взгляд и почти застенчиво улыбнулась.

– А горячая пища? Я надеялась, что у меня будут гости, и приготовила пудинг.

Через три часа Найджел уже был вымыт и переодет. Он побрился при помощи остро отточенного кухонного ножа и надел извлеченную из кладовой чистую рубашку. Он скорее выбросил бы свои брюки, чем надел их грязными. Поэтому их пришлось выстирать в ванне и просушить над плитой. Теперь брюки сильно пахли дымом, но это все же было лучше, чем вонь чулана.

Найджел уселся напротив Фрэнсис и принялся за овсяный пудинг. Он был отвратителен. Найджел смотрел, как она погружает ложку в желеобразную массу и с усилием глотает. При виде длинной изящной шеи девушки его охватило желание. Фрэнсис! Как рассказать ей о своих чувствах?

– Фрэнсис, если нам суждено выбраться отсюда…

Она перевела взгляд на зарешеченное окно под потолком.

– Не нужно, Найджел.

– Что «не нужно»? Говорить о том, как я благодарен тебе и мне жаль, что я проиграл? Мою жизнь озаряет единственный светлый луч…

– Перестань!

Где-то наверху послышалось хлопанье крыльев. Найджел поднял голову. На решетке сидела галка, ее серебристый клюв поблескивал на фоне черных перьев. Круглый черный глаз глядел на Фрэнсис.

– Я кормила ее и учила говорить.

– Получилось?

Птица переступила с ноги на ногу, раскрыла клюв и издала хриплый крик: «Эк, эк».

– Да, – ответила Фрэнсис и улыбнулась ему. – Птицы – очень смышленые существа. Она уже знает свое имя. Разве ты не слышал? Она говорит «Джек».

Из коридора донесся шум, а затем звук шагов. Галка громко вскрикнула и улетела. Найджел заставил себя не думать о том, что сейчас творится в душе у Фрэнсис. У него есть обязанности. Он подвергает Фрэнсис опасности. Ничто не должно отвлекать его от мыслей, как спасти ее.

Фрэнсис наблюдала, как Найджел старается напустить на себя беспечный и независимый вид, словно собираясь надеть новое пальто. Она понимала, что это сейчас необходимо, но все равно подобная перемена пугала ее. Дверь открылась, и он лениво поднялся на ноги. Катрин была в голубом. Большие голубые перья у ее щек и изящного подбородка подчеркивали черноту ее огромных глаз.

– Найджел? Ты выглядишь бледным!

Он скрестил руки на груди и рассмеялся ей в лицо.

– Просто я стал печальнее и мудрее.

– Ты не жалуешься?

– Жалуюсь. Но причина моих жалоб – это ты, Катрин. Как долго я был вынужден дожидаться тебя! Входи, ради Бога, и пригласи своих подручных. Обещаю, я больше не буду нападать на них.

За ее спиной нерешительно топтался Лэнс. Вслед за ним в кухню вошли пятеро здоровенных мужчин и с совершенно бесстрастным лицом месье Мартин. Фрэнсис бросила быстрый взгляд на Найджела. Если он и удивился, то не подал виду.

– Боже милосердный, – произнес он. – Прямо как хозяйка гимнастического зала. Какая милая компания атлетически сложенных молодых людей! Или это пример полиандрии – курица со своим выводком петушков?

Щеки Катрин вспыхнули от гнева.

– Не надо, Найджел. Веди себя разумно. Англия разгромлена. Ты проиграл. Хочешь подробности? В четверг, как и планировалось, Наполеон вторгся в Бельгию у Шарлеруа. Застигнутые врасплох, войска Веллингтона и пруссаков оказались слишком растянутыми…

– Ты говоришь о разгроме армии союзников как о стирке белья, Катрин.

Она усмехнулась, обнажив белые зубы.

– Да, они были рассеяны и разбиты, подобно тому, как ветер рвет в клочья одежду. В пятницу император уничтожил целую прусскую армию, а его маршалы разгромили англичан. Армии союзников рассеяны. Веллингтон мертв. Париж ликует. Император вернется триумфатором. У тебя теперь нет выбора, Найджел. Присоединяйся к нам.

– А если я этого не сделаю?

– Ради всего святого, Риво, – шагнул вперед Лэнс. – После того, что произошло, мы никогда не сможем вернуться в Англию. Но у нас есть другое будущее – здесь, во Франции.

– Ты перешел на сторону противника гораздо быстрее, чем я предполагал, Лэнс.

Лэнс покраснел до корней волос.

– Нет, я по-прежнему люблю Англию. Но победа Наполеона была неизбежна. Катрин единственная из нас видела это. Если мы не хотим, чтобы это кровопролитие длилось вечно, мы должны помочь императору укрепиться на троне.

– Тогда следует благодарить Бога, – сказал Найджел, – что у тебя ничего не вышло на Марсовом поле.

Усмешка Катрин превратилась в улыбку.

– Англия – затхлая заводь для человека твоих способностей. Там ты растратишь себя впустую! Присоединяйся к нам, Найджел. Император сделает тебя хозяином Европы.

– И я могу тоже стать королем, – усмехнулся Найджел, – как его братья?

Казалось, Катрин не поняла его шутки.

– А почему бы и нет?

– Венок и корона! – с неподражаемой иронией воскликнул Найджел. – Позволь мне процитировать месье Фуше: «Дайте Наполеону выиграть одну или две битвы, и он проиграет решающее сражение». Ты глубоко заблуждаешься насчет своего любимого императора, дорогуша. Даже разбив Англию, Наполеон не вернется в Париж триумфатором. Следующей он должен покорить Россию, а затем разбить армии остальной Европы. В конечном итоге он проиграет, потому что Франция не поддержит его. Человек, которого она возвысила как освободителя, превратился в тирана. Именно это в отличие от тебя видит Фуше: французы устали.

– Фуше! – прошипела она. – Это воплощение лжи! Это и есть твоя роковая ошибка! Ты, как и он, не знаешь, что такое преданность, а руководствуешься только выгодой! Или гордость не позволяет тебе склониться перед великим человеком? Перейди на сторону Наполеона, Найджел. Клянусь Господом, царь согнется, как тростник. Без сильной руки мы можем получить хаос. Император нуждается в людях с твоими талантами. Его великий ум способен оценить тебя по достоинству.

Найджел казался совершенно спокойным, словно обдумывая аргументы в споре.

– Выгода? Черт побери, верность великому человеку – как просто и благородно, не правда ли? Но сколько раз эти чистые побуждения вели людей к крови и разрушению? Ни один разумный человек не способен на слепую верность. И всякий разумный человек, принимая решение, понимает, что он выбирает меньшее из зол. Я не могу назвать себя поклонником Фуше, и я помню то хорошее, что было когда-то в Наполеоне. Если бы я считал, что ты руководствуешься его прошлыми идеалами свободы, то простил бы тебе предательство. Но ты служишь тирании, когда сильный уничтожает слабого. Я не могу стать на твою сторону, Катрин.

В ее глазах сверкнули слезы.

– Я убью тебя!

Найджел казался абсолютно спокойным.

– Убей, если хочешь. Черт побери, я теперь никому не нужен. Никто не будет горевать обо мне.

Глаза Катрин лихорадочно заблестели.

– Я не шучу!

Фрэнсис увидела, как в ночном кошмаре, что Катрин подняла пистолет и направила прямо в грудь Найджелу.

Фрэнсис хотелось закричать, но она лишь прикусила губу, не в силах оторвать взгляда от его лица.

Однако голос Найджела звучал непринужденно и даже весело:

– Мне кажется, тебе нужно вернуться в Россию, дорогуша. Эта игра слишком серьезна для тебя.

Лицо Катрин исказилось.

– Почему ты не можешь сохранить верность мне? Я прошу только этого! Я убью тебя!

Фрэнсис видела, что Найджел устал. Неужели он совершит роковую ошибку? Он должен понимать, сколь близка от него сейчас смерть.

Найджел пожал плечами и сделал шаг в сторону.

– Как тебе будет угодно. Только сначала я бы хотел, чтобы ты мне кое-что рассказала. Какую роль играл во всем этом месье Мартин? Я считал, что он работает на меня.

– Неужели? – торжествующе рассмеялась она. – Когда-то так и было. Но уже много лет он служит только мне, Найджел. Мой верный Пьер.

В голосе Найджела проступили саркастические нотки.

– А ты знала, что он пять дней держал меня в чулане, закованного в цепях?

Катрин перевела взгляд на Пьера-Мартина, спокойно стоявшего у стены.

– Что? – Ей явно ничего не было об этом известно. – По чьему приказу? Кто велел это сделать?

Найджел с прежней непринужденностью продолжал двигаться по кухне. Фрэнсис вдруг поняла, что он старается выиграть время и хочет во что бы то ни стало спасти ее. С того места, где он теперь стоял, можно было попытаться укрыться за латунной ванной. Если Катрин выстрелит и промахнется, то до следующего выстрела останется какая-то доля секунды. Сумеет ли он разоружить ее? Правда, у стены застыли пятеро мужчин. Фрэнсис не знала, сможет ли Найджел привлечь на свою сторону Лэнса, ангельское лицо которого под шапкой белокурых волос застыло, напоминая маску.

Найджел заговорил:

– Разве это не очевидно, Катерина? Ты думала, что у месье Мартина всего два хозяина, ты и я? Увы, был и третий. Человек, которому принадлежит реальная власть в Париже и который всегда останется наверху, куда бы ни подул ветер. Ты утратила контроль над событиями. Мартин всего лишь наемник, не ведающий, что такое верность. Разве ты этого не знала? Милая маленькая собачонка, которая служит всем.

Глаза Мартина сузились.

– Вы не знаете, что…

Катрин повернула в его сторону пистолет и выстрелила. Мартин удивленно раскрыл глаза и рухнул на пол. Голова его откинулась назад. Все вздрогнули, как от удара грома. Фрэнсис не закричала, но у нее перехватило дыхание. Ей никак не удавалось справиться с собой. Она выпрямилась, отчаянно сражаясь с захлестнувшей ее волной страха и боли.

Найджел содрогнулся, и в его голосе наконец проступила горечь.

– Понятно, – сказал он. – Но в этом не было необходимости. У меня и в мыслях не было, что ты блефуешь.

– Уберите тело, – приказала Катрин своим подручным. Она остановилась у двери и устремила свои черные глаза на Найджела. – У тебя есть два дня, мой дорогой. Два дня на то, чтобы передумать. И потом я хочу, чтобы ты поклялся своей честью служить новой Франции вместе со мной.

Он презрительно скривил губы, напрягся, но не двинулся с места.

– И в твоей постели?

Катрин обольстительно улыбнулась:

– Ну, разумеется.

Она повернулась и вышла. Охранники подхватили тело Мартина и выволокли за дверь. Лэнс застыл на месте как громом пораженный. Найджел подошел к нему и схватил за рукав.

– Черт побери, Лэнс! Теперь ты видишь?

Лэнс посмотрел ему в лицо:

– Теперь я вижу, какие вы все. Какая в таком случае разница, черт возьми, на чьей мы стороне?

Неужели Найджел ударит его? Лэнс не останется в долгу, его руки и ноги не были пять дней скованы цепями, а пятеро охранников не успели далеко уйти.

Найджел опустил руку.

– Утрата иллюзий – приятная штука, а способности Катрин в постели просто легендарны. Но неужели этого достаточно, чтобы отказаться от всего и, раскрыв объятия, броситься навстречу дьяволу?

– Не знаю, – смело ответил Лэнс. – Ты же сделал это.

У Найджела был усталый вид, как будто ему все это смертельно надоело.

– Тогда можешь пускаться в сантименты сколько хочешь, только пообещай мне одну вещь.

Лэнс вспыхнул, глаза его заблестели.

– Какую?

– Безопасность для Фрэнсис.

Лэнс бросил на нее быстрый взгляд и кивнул. Фрэнсис хотела вмешаться и крикнуть, что ей не нужна свобода такой ценой, но взгляд Найджела остановил ее.

– Поклянись, Лэнс.

На ангельском лице было написано откровенное презрение.

– С радостью. Клянусь честью, что ей не причинят никакого вреда. В отличие от тебя я верю в благородство по отношению к женщинам.

Дверь со стуком захлопнулась за ним.

Найджел беспомощно стоял и смотрел на Фрэнсис. Она сидела за столом перед остывшим овсяным пудингом. Ее дыхание было частым и неровным. И это тоже – тоже! – было частью дьявольского плана Катрин. Ее никогда не беспокоило, что могут пострадать невинные люди. Найджел, хромая, подошел к Фрэнсис и коснулся ее плеча.

– Нет, – поморщилась она. – Не надо! Оставь меня в покое!

Он опустился на скамью рядом с ней.

– Все в порядке, Фрэнсис. С тобой ничего не случится. В этом по крайней мере я могу доверять Лэнсу. Все закончилось.

Она повернулась к нему. Глаза ее лихорадочно блестели, как у дикого зверька.

– Нет! Это никогда не кончится – вся эта жестокость и ненависть, все эти запутанные интриги. Они ведь так естественны для тебя, правда? Неужели все, с кем ты имеешь дело, прогнили до самой сердцевины? Неужели не найдется никого, настолько отвратительного, чтобы ты не стал использовать его в своих целях? Даже Фуше? Даже Катрин? Они тебя еще не победили? Кто отравил тебя? Кто убил Доннингтона? Зачем она застрелила Мартина?

– Какое это имеет значение?

– Значение? Разумеется, уже никакого! Но я больше не могу этого выносить!

Найджел молча рассматривал свои руки. Запястья все еще болели от наручников. Если бы он мог купить ей свободу ценой своей жизни, то с радостью сделал бы это. Фрэнсис оказалась здесь только из-за него. И все оказалось зря: ее мужество, его интриги, которые заставили ее презирать его. Наполеон победил. Веллингтон, с его холодным умом, мертв. Союзники проиграли. Бедняга Лэнс проиграл. Фрэнсис проиграла. И это важно. Боже милосердный, как это важно!

– Проклятие! – воскликнул он.

Найджел потянулся к ней и заключил ее в объятия. Она забилась, как пойманная птица, но потом подчинилась его силе. Теплое и нежное тело девушки было в его руках. Он изнемогал от нежности. Снова и снова гладил ее волосы, убирая пряди со лба. Желание и безысходность тонули в бездонной пустоте, заполнившей его сердце.

Когда дыхание Фрэнсис стало глубоким и ровным, Найджел подхватил ее на руки. Ее голова лежала на его плече. Не обращая внимания на боль во всем теле, он отнес Фрэнсис на груду подушек, осторожно опустил на мягкое ложе и сам лег рядом. Не выпуская ее из объятий, он наконец в изнеможении заснул.

Фрэнсис проснулась, стряхнув с себя остатки сна: дворец махараджи, блестящая черепица и неиссякающие фонтаны. Она спала на подушках – совсем как там. Ей никогда не освободиться от отголосков того ужаса. Даже если бы она жила совершенно одна под открытым небом на покрытых вереском равнинах, все равно ей никогда не быть свободной.

Она перевернулась. Найджел спал рядом с ней глубоким сном. Его темные брови дугой выгибались над опущенными веками. Черты его лица были чисты, как на картинах эпохи Возрождения. Что-то встрепенулось у нее в душе. Ее взгляд скользнул по его горлу и расстегнутой на груди рубашке. Его руки лежали неподвижно, пальцы были слегка согнуты – завораживающая смесь мужской силы и изящества. Его очарование внушало ужас, заставляло ее сердце биться быстрее. Желание в ней боролось со страхом. Он был прекрасен. Прекрасен, как Шива – бог созидания и разрушения. В своем самом страшном воплощении он танцевал с барабаном разрушения в руках. Но Шива был также семенем жизни, фаллосом.

Ей хотелось разбудить его при помощи рагадипана, воспламеняющего поцелуя. Вместо этого она выскользнула из постели и стала греть воду для каши.

Тихий звук заставил ее оглянуться. Найджел проснулся. Приподнявшись на локте и подперев щеку ладонью, он наблюдал за ней. От того, что она увидела в его глазах, жаркая волна прокатилась по ее телу. Фрэнсис ухватилась за стол, пытаясь скрыть, что у нее подкосились ноги.

– Пора завтракать, – сказала она. – Хочешь круассанов?

Он опрокинулся на спину, широко раскинув руки.

– В них слишком много масла, тебе не кажется? А как насчет взбитых сливок с вином и сахаром?

Фрэнсис рассмеялась, тихо и неуверенно, как застенчивая девочка. Она сама не понимала почему: оттого, что исходящий от него жар дурманил ее голову, или потому, что он пощадил ее сон? И что она чувствовала: облегчение или разочарование?

– А когда ты полезешь в дымоход?

– Зачем?

Тревога, сквозившая в ее голосе, мгновенно отрезвила его. Она не сомневалась, что он убежит, хотя и боялась этого.

– Но ты должен бежать, пока есть время!

Его темные глаза улыбались. Их взгляд был устремлен куда-то вверх, в пустоту.

– Для чего? Я больше ничего не могу сделать для Англии, а за крышами они теперь наблюдают.

– Но Катрин убьет тебя!

Ямочки на его щеках стали глубже.

– Возможно, хотя у меня другие планы. Как бы то ни было, у нас есть день, ночь и завтрашнее утро. Если, конечно, Катрин не собирается казнить меня на рассвете. В эти оставшиеся часы мне нужна всего лишь одна вещь, Фрэнсис.

Ее сердце учащенно забилось. Она давно уже отказалась от попыток справиться с ним.

– И что же это?

Найджел продолжал смотреть в потолок.

– Быть здесь, с тобой.

Фрэнсис села.

– У меня все равно нет выбора. Бетти говорила мне во время нашей первой встречи, что тебе нужен друг…

Он резко обернулся, и она умолкла на полуслове.

– Друг? Господи! Что, черт возьми, заставило ее это сказать?

– Возможно, она думала, что тебе именно его не хватает. Лэнс оказался не очень-то преданным другом, правда?

Он встал.

– Фрэнсис, тебя еще чему-нибудь научили в Индии, кроме умения сыпать соль на раны? – Он подошел к плите, налил теплой воды в миску и плеснул себе в лицо. – Из-за этой чертовой войны я потерял слишком много друзей. А что касается Лэнса, то все зависит от того, что именно ты называешь дружбой. – Он принялся энергично растирать голову полотенцем. Рубашка натянулась на его сильных плечах. – Лэнс был соратником. Если бы не общее дело, то мы с ним разве что обменялись бы несколькими шутками. Что, черт возьми, у нас могло быть общего? Тем не менее я бы предложил ему дружбу, если бы он был способен принять ее. К сожалению, помешали обуревающие его страсти. Было бы проще, если бы он не ревновал.

– Ревновал? – Она не могла скрыть своего удивления.

– Конечно. Ревность – это такое чувство, с которым тот, на кого оно направлено, ничего не может поделать. Лэнс говорил, что предлагает мне свою дружбу и преданность, но всегда проявлял лишь недовольство и зависть. В любой ситуации он наихудшим образом истолковывал мое поведение и мои намерения. Совсем не такого доверия я жду от друга. Ты не поверила в эти бульварные листки. Почему же он поверил? Потому что это был бальзам на его выгоревшую душу, помогавший ему считать, что по крайней мере в сексуальном плане он выше меня.

Фрэнсис обратила внимание на мимоходом брошенный комплимент: «Не такого доверия я жду от друга». Она ведь не хотела этого?

– Тогда почему ты пытался спасти его от Катрин?

Он опустил полотенце и повернулся к ней.

– Вероятно, просто каприз. Черт возьми, что бы я ни пытался сделать для Лэнса, все оканчивалось грандиозным провалом, разве не так?

Фрэнсис, не дрогнув, встретила его взгляд.

– А зачем ты и меня старался заставить поверить в самое плохое? И это совсем не каприз – помешать тому, что с ним произошло!

Он криво улыбнулся:

– Возможно, я недостаточно старался. Мне нужно было затащить его к себе в постель. Именно этого он на самом деле хотел.

– Не помогло бы.

Его улыбка стала насмешливой. Он повернулся к ней спиной, распахнул рубашку и плеснул воды на грудь. Брюки немного сползли с его бедер, обнажив сильную поясницу.

– Постель мало что может решить, правда? Увы, я никогда не мог заставить себя сделать это – явное поражение альтруизма.

– А Мартин?

– Вероятно, он очень давно работал на Катрин, хотя одновременно был у меня надежным связным. Возможно, просто для того, чтобы иметь прикрытие. Он поддерживал связи с Фуше, но кто их не поддерживает? Разумеется, он предал меня. Но его вряд ли можно было считать другом.

Фрэнсис встала и подошла к плите. Она занялась кашей, чтобы не смотреть на Найджела, полуобнаженного и прекрасного.

– А кого можно?

Он вытирался, и сильные мускулы перекатывались под шелковистой кожей его спины.

– Разумеется, Доминика Уиндхема.

Майор Уиндхем с лицом древнего саксонца, тоже служивший Катрин? Неужели не осталось никого, кто был бы предан Найджелу? Это так больно. Бетти просила ее предложить дружбу этому внушающему страх человеку, а она и этого не смогла сделать. Она оказалась даже не в состоянии предложить ему любовь. Она хотела лишь одного – свободы, возможности самой определять свою судьбу, хотела забыть, что у Шивы есть два лица: разрушение и созидание.

Каша подгорала, прилипая ко дну кастрюли.

– Майор Уиндхем? Но Катрин сказала…

Найджел натянул на себя чистую рубашку из кладовой.

– Что он стоял за событиями в Фарнхерсте? Да, он единственный из нашей команды присутствовал на этом спектакле. Но я сомневаюсь, что он играл роль Иуды. – Найджел пытался скрыть свои чувства с помощью иронии, делая вид, что воспринимает предательство друзей всего лишь как проказы богов. – Но поскольку он мертв, приятнее считать, что он был верным другом.

Фрэнсис с кастрюлей в руках вернулась к столу.

– Значит, Бетти была права? У тебя не осталось друзей?

Найджел подошел к буфету и достал две чашки.

– Похоже, только предатели. – Теперь в его тоне слышалась откровенная насмешка. – Но я считал, разумеется, что дело тут не во мне.

Кастрюля выскользнула из ее рук, и желеобразная каша растеклась по столу. Фрэнсис резко повернулась к нему. Глаза ее сверкали, в горле стоял ком. Она хотела остаться бесстрастной, но что-то неконтролируемое взорвалось внутри. Ей никогда не доводилось испить горькую чашу предательства, потому что в целом мире у нее не было ни единого друга.

– Ты не виноват в их предательстве! И этот факт ничего не говорит о том, чего ты стоишь и что заслужил. Так много людей погибли на войне. В чем твоя вина, Найджел? Что твои друзья были солдатами?

– О нет, – тихо сказал он. – В том, что я солдат.

Отчаянно взмахнув руками, она опустилась на пол.

Он тотчас подскочил к ней, поднял и прижал к себе, поглаживая по спине.

– Фрэнсис, не надо, милая. Ты не одинока.

– А мне что с этим делать?

– Неужели Бетти не пришло в голову, что тебе тоже нужен друг?

– У меня была подруга во дворце. – Фрэнсис яростно терла глаза, из которых ручьем текли слезы. – Она была грациозной, как газель, нежной, как лунный свет. Думаю, ей не исполнилось и двенадцати. Иногда она, как ребенок, целовала меня – просто чтобы утешить. Однажды, когда мне было совсем плохо, она мне рассказала о своем любимом. Она верила, что он придет и увезет ее. Мы говорили об этом, мечтая, как они будут жить вместе – такие же свободные, как перелетающие через горы белые журавли. Как-то вечером она пошла в сад, чтобы побыть одной и помечтать о нем. Это был последний день сезона дождей, перед тем как подуют сухие ветры, разоряя сад и обрывая лепестки цветов. Но она этого не увидела. За ней пришел ее любимый. В ту ночь их обоих схватила стража.

Не разжимая объятий, Найджел опустился на скамью. Он остро чувствовал прикосновение ее ног к своим коленям, колыхание ее нежной груди. Волосы цвета меда и шелковистая щека лежали под его ладонью. «Это всего лишь громкий шорох среди лиан, за которым следует долгое молчание». Или за этим скрывается нечто еще более страшное, о чем она еще не рассказывала ему – точно так же, как он был не в силах открыть ей всю правду?

Наконец она подняла голову и попыталась улыбнуться.

Он нежно поцеловал ее в губы.

– Мы оба знаем, что такое потеря. Так что давай будем дружить, Фрэнсис.

 

Глава 19

День выдался на удивление тихим. Найджел убрал разлитую кашу и сварил новую. На этот раз она не подгорела. Он поддразнивал Фрэнсис, и она отвечала ему шутками. Они беседовали о музыке и книгах, вспоминали детство, рассказывали об экзотических странах, в которых им довелось побывать, – России и Индии. Никогда раньше они не разговаривали так друг с другом. Тем не менее его влечение к ней все усиливалось. Каждый раз, когда он встречался с ней глазами или ловил взглядом грациозное колыхание ее одежд, страсть вскипала в его крови.

Но он был осторожен, разговаривая с ней весело и дружелюбно и опасаясь заходить слишком далеко. Как странно, что они раньше не проводили так время вдвоем. Ведь завтра он, если допустит ошибку, возможно, будет уже мертв, как Мартин. Он гнал от себя мысли об оставшихся звеньях головоломки. Какое это теперь имеет значение? Фрэнсис – вот единственная загадка, которая его интересовала. Более захватывающая, чем все политические интриги мира.

– Может показаться, – заключила она наконец, когда они рассказали друг другу о несчастьях, приключившихся с ними в дальних краях: в Калькутте, Москве, Лондоне, – что вся наша цивилизация – сплошной хаос.

Найджел рассмеялся:

– Вероятно, поэтому мне нравится математика. Она единственная предполагает некоторую определенность. Уравнения прекрасно освежают после общения с людьми. Человеческие отношения по большей части представляют собой хаос и неразбериху.

– Включая личные, – сухо добавила она.

– Особенно личные, – усмехнулся Найджел.

День клонился к вечеру. Красноватые лучи заходящего солнца легли полосами на потолок, сделав его похожим на грудку дятла. Найджел лежал на подушках, медленно разминая еще болевшие мышцы. Мальчишкой он точно так же лежал под открытым небом и смотрел на парящих в вышине птиц. Теперь такая безмятежность и покой казались ему недостижимыми. Фрэнсис в смятении бродила по кухне, бесцельно переставляя блестящие медные кастрюли и доставая ложки только для того, чтобы тут же положить их на место. Он остро ощущал ее присутствие, как чувствовал свое ноющее тело.

– А что было до Катрин?

Он взглянул на нее из-под опущенных ресниц и улыбнулся.

– Ты имеешь в виду мои отношения с женщинами? Масса удовольствий. Распутником в Лондоне быть очень приятно.

– А ты был распутником?

Ее нежное ухо напоминало сердцевину ириса.

– О да. Но я надеюсь, ты поверишь, что я никогда не был легкомысленным или порочным. Я принципиально имел дело только с замужними женщинами.

– Так же себя ведут женщины-куртизанки по отношению к мужчинам.

Он обрадовался отсутствию у нее притворной стыдливости и ответил ей в тон:

– Правда, мне не платили.

Она поправляла что-то в своем костюме, разглаживая вышитый конец пояса.

– И кроме того, ты содержал любовницу?

– Конечно. А иногда и не одну.

Фрэнсис подняла на него глаза, в которых читалась боль.

– Две дамы в одной постели?

Он озорно улыбнулся ей.

– Почему только две? Правда, это было несколько… скажем, сложновато. К сожалению, независимо от количества женщин самая главная часть меня принадлежала одной.

Она прикрыла рот чадрой, но глаза ее сверкнули.

– Ты имеешь в виду, конечно, сердце.

– Нет. Язык, – ответил он, стараясь сохранить невозмутимый вид. – Я всегда старался, насколько это было возможно, не впутывать в это дело сердце.

Фрэнсис расхохоталась и опустила чадру.

– Это единственное, чему нас не учили во дворце.

Ее смех жаркой волной отозвался во всем его теле.

– А как насчет языка?

– О нет! – весело воскликнула она. – О языке мы знаем все. Мне казалось, ты должен был это заметить.

– Я заметил, – кивнул он и не удержался от следующего вопроса. Ему действительно было любопытно. – А чему еще ты научилась?

На этот раз пришла ее очередь усмехнуться.

– Кроме умения дрессировать птиц и украшать колесницы цветами? Ладно, сейчас расскажу: мужчина может быть похож на зайца, быка или жеребца…

– А я на кого похож?

Она покраснела и присела на край стола.

– На жеребца, конечно!

Найджел мучительно хотел ее.

– А еще что?

– Что разновидностей любовных объятий больше, чем звезд на небе. Нам рассказывали о вздохах, стонах…

– И о частях тела, чувствительных к царапинам?

Ее веки опустились, но уголки рта были слегка приподняты, как у ребенка, которому дали конфету.

– А еще там были картины.

– Картины?

– Да, рисунки и картины. Сначала я ужаснулась, но это была лишь первая реакция. Потом, придя в себя, я поняла, что они прекрасны. Мы, англичане, стесняемся своего тела, не правда ли? Ребенком я не видела ни одного мужчины, которого одежда не покрывала бы с головы до пят, да и женщины тоже. Я даже купалась в рубашке, чтобы не видеть себя. – Она изящным, как взмах крыла, движением откинула волосы со лба и хихикнула. – Если бы однажды в Индии я не увидела, как отец закатывает рукава рубашки, то не знала бы, что у мужчин растут волосы на руках!

– Или в других, более интересных местах!

Она откликнулась на его шутливый тон. Поставив локти на стол, Фрэнсис сплела пальцы и кокетливо взглянула на него сквозь них.

– А разве есть более интересные места?

Он перевернулся на бок и подпер щеку ладонью. Как страстно он желал ее!

– Думаю, да. А ты? Хотя я люблю твои руки.

Фрэнсис протянула их ему. Тонкие запястья просвечивали сквозь нежную кожу.

– Мои руки?

Он рискнул, зная, что она может отказать ему, что все только усложнится, но у него больше не было сил сдерживать себя.

– И твою талию, бедра, маленькие ямочки на ягодицах. Позволь мне любить тебя, Фрэнсис.

Если бы она не знала, что утром он может умереть, то отказала бы ему. Несмотря на собственное желание, она понимала, что это ошибка, что он попытается поработить ее при помощи чувств, заключить в плен страсти, чтобы она не смогла уйти, освободиться от него, и тогда он сделает ее своей наложницей.

Взгляд его черных, горящих желанием глаз был прикован к ней. Несмотря на опасения и дурные предчувствия, ее тело ответило на его призыв. Простая честность заставила ее встать и подойти к нему. Он лежал совершенно неподвижно, как каменная статуя, только ноздри его трепетали, а глаза блестели, подобно лунному свету на поверхности воды. Охваченная смущением, Фрэнсис опустила чадру и сняла комнатные туфли. С какой-то странной стыдливостью она развязала узел расшитого пояса, и он, как змея, скользнул на пол к ее ногам.

Найджел задержал дыхание, а затем шумно выдохнул.

Ее шелковые одежды одна за другой падали на пол, скользя по пылающим бедрам и грудой ложась у ее ног. Пальцы ее ног скрылись под легкой тканью. Вереница маленьких лошадей скакала по шелковым холмам, вышитые звезды светили с муслинового Млечного Пути. Фрэнсис стояла перед ним совершенно обнаженная, не прикрывшись даже волосами: она не расплела свою косу.

Ее сердце учащенно билось, дыхание прерывалось. Тепло от плиты касалось ее грудей, лизало живот, но душа ее уже давно растаяла.

Одним быстрым и гибким движением Найджел вскочил на ноги. Дыхание его участилось, щеки покрылись легким румянцем. Фрэнсис встретила его горящий взгляд, чувствуя, как он проникает глубоко внутрь, наполняя ее какой-то сверкающей тяжестью. Не отрывая от нее своих темных глаз, Найджел стянул с себя куртку. Вслед за ней на пол упали шейный платок, жилет и рубашка. Он нагнулся, чтобы снять сапоги и чулки. Мышцы на его спине перекатывались под гладкой кожей, их грация и сила вызывали у нее ассоциации с диким животным – прыгающий заяц, бьющий копытом бык, гарцующий жеребец – и будили страстное желание.

Вновь встретившись с ней глазами, он расстегнул брюки и отбросил их в сторону. Его возбужденная плоть натягивала тонкую ткань нижнего белья. Рванув ленточки на пояснице, Найджел сбросил с себя нижнее белье из тончайшего муслина. Оно упало на пол. В своей ослепительной наготе он был похож на выходящего из воды бога. Опустив руки вдоль туловища, он шагнул вперед и нагнул голову.

Слегка коснувшись губами губ Фрэнсис, он прошептал:

– Ты уверена?

Она обняла его, ощущая под ладонями нежную силу его тела, и притянула к себе.

– Я уверена, Найджел. – Если это и была ложь, то следующие слова были продиктованы охватившим ее пламенем страсти: – Я хочу тебя.

– Любовь моя, твое искусство слишком драгоценно, чтобы я мог обладать им…

Он обхватил ее лицо ладонями и принялся страстно целовать ее, как бы избавляясь от остатков скрытности и жестокости. Его напряженная плоть пульсировала между ними. Фрэнсис прильнула к нему, позволяя ему рассеять все ее сомнения. Да, да, она хотела его! Она отчаянно цеплялась за его силу, чувствуя, что ее колени дрожат, как камыш на ветру.

Найджел чувствовал ее дрожь, видел, что она открылась ему. Его волнение усиливалось, желание становилось все более настойчивым. Он хотел овладеть ею прямо здесь, сейчас. Но он не мальчик. Еще придет его время. У них впереди вся ночь.

Не отрываясь от губ Фрэнсис, он подхватил ее на руки. Она одной ногой обвила его талию, прижалась к нему грудью и прервала поцелуй. Ее губы коснулись его уха.

– Врикшадхирудрака, карабкающийся на дерево, – засмеявшись, сказала она.

Он прильнул к ее рту, заставив умолкнуть, а затем наклонился и опустил ее на гору подушек. На мгновение он застыл перед ней на коленях, не отрывая взгляда от ее лица. Фрэнсис смотрела на него сияющими глазами. Она была для него воплощением красоты. Красоты, которую он страстно желал. Он прижал ладонь к ее пылающей коже. Он будет медленно наслаждаться ею – от пальцев ног до кончиков волос.

Нежные округлости прекрасного женского тела скользили под его ладонью: бедро, талия, плечо. Снова и снова он проводил рукой по ее животу, по чувствительным ямочкам на шее. Он ласкал пятки ее маленьких ног, пока она не начала всхлипывать от наслаждения. Он проводил рукой по своду ее грудей, задерживаясь во впадинах под ними. Он гладил золотисто-медовые волосы на ее макушке и убирал их с ее чистого лба. Разве она могла теперь убежать, закрыться от него? Каждой клеточкой своего существа он жаждал окончательно и безвозвратно покорить ее, почувствовать, что она овладевает им так же, как он стремился овладеть ею.

Он тоже прошел хорошую школу чувственности. Всю свою юность он учился доставлять наслаждение женщине. Он знал все тайные места, прикосновение к которым заставляет ее таять и раскрываться ему навстречу, вскрикивать, как от боли. Он, играя, проводил пальцами по ее груди, доводя ее до исступления, а затем принялся теребить ее соски. Она вскрикивала, как котенок, беспомощная и открытая его ласкам. Под кожей ее бушевало пламя, согревая его ладонь. Ее соски стали темными и твердыми, как ягоды малины. Он гладил и сосал их, слегка сжимая зубами и пальцами, а его возбужденная плоть пульсировала от желания.

Боже, как она прекрасна! Мучительное желание овладеть ею переполняло его. Но он намеренно сдерживал себя, балансируя между непреодолимой страстью и томительной неизвестностью, пытаясь при помощи ладоней и губ выразить свои чувства.

Господи, как он любил ее! Он любил ее больше жизни. Он любил ее сильнее, чем собственную душу. Он с радостью отдал бы душу дьяволу в обмен на счастье Фрэнсис.

Она застонала. Веки ее затрепетали. Кожа покрылась тончайшей пленкой влаги. Его пальцы скользнули по ее бедрам и коснулись жаркого и влажного лона. Она сжала в ладони его член и принялась ласкать его. Необыкновенной остроты ощущения пронзили его. Найджел услышал чей-то стон, но лишь через мгновение понял, что он сорвался с его губ. Он наклонился и страстно поцеловал ее, сдерживать себя больше не было сил.

– Скажи, что хочешь меня, Фрэнсис.

– Я хочу тебя, – прошептала она; глаза ее были глубокими, как ночь.

– Как? Скажи мне?

Она притянула его к себе, коснувшись чувствительной головкой его члена своего увлажнившегося лона.

– Безумно. Безрассудно.

Он медленно провел пульсирующей плотью по шелковистым складкам.

– Вот так?

– Да, да. – Она сжала его плечи и, судорожно вздохнув, раздвинула бедра. – Глубже.

Она приподнималась ему навстречу, лаская, приглашая его в себя. Это было похоже на поцелуй.

Ощущения были такими острыми, что ему хотелось кричать. Найджел застонал, обезумев от желания, и вошел в нее. Его плоть охватило жаркое пламя. Огненный влажный шелк. Он двигался внутри ее, слепо повинуясь непреодолимой потребности своего тела, беспомощный, как волны, ласкающие пески вечности. Вечность. Экстаз.

Она двигалась вместе с ним, приподнимая бедра ему навстречу, поглощая его, как песок поглощает морские волны. Ногти Фрэнсис царапали его кожу, ее соски терлись о его грудь. Бесконечная сладкая пытка, высшая ступень наслаждения. Наконец безумие Найджела достигло наивысшей точки, подводя его к разрядке.

Экстаз.

Он закрыл глаза и, откинув голову назад, еще глубже погрузился в нее. Она была вместе с ним. Она хотела его. Они вместе окунутся в это высшее блаженство.

– Нет, нет, нет! – Ее крик был подобен свинцовой пуле, разрывающей плоть. – Я не могу! Не могу!

Она отпрянула.

Но было поздно. Найджел уже не мог обуздать себя. На грани исступленного безумия он не заметил, когда потерял ее. Он не должен был потерять ее! Горячая волна экстаза затопила его. Фрэнсис застыла, вцепившись пальцами в напрягшиеся мышцы его рук, вздрагивая от мощных конвульсий, сотрясавших его тело.

Все то наслаждение, которое он давал ей, все напряжение, которое должно было взорваться оргазмом, нашло выход в слезах. Она разразилась горькими рыданиями.

– Прости меня, Найджел. Прости. Прости.

Не размыкая объятий, Найджел коснулся губами ее век, пытаясь поцелуями высушить слезы.

– Фрэнсис, милая, не плачь! Пожалуйста, прошу тебя, не плачь!

Рыдания сотрясали ее тело. Она выглядела такой опустошенной и беззащитной.

Сердце его готово было разорваться.

Он отстранился, не зная, как успокоить ее. Но Фрэнсис повернулась к нему и уткнулась головой в его плечо. Он нерешительно обнял ее и стал гладить ее волосы.

– Что случилось? – спросил он.

– Я не знаю. – В ее потемневших глазах читалась мука. – Не знаю. Когда ты двигался внутри меня, мне хотелось отдать тебе свою душу – таким сильным было наслаждение. Оно все усиливалось и усиливалось, и мне стало казаться, что я сейчас умру. А потом – о Боже! – я как будто онемела. Я больше не чувствовала тебя. Наслаждение исчезло, остался только страх смерти и пустота.

– Фрэнсис, – он силился найти нужные слова, – оргазм еще называют маленькой смертью. Но ты не умрешь, любовь моя. Тут нечего бояться. И в том, что случилось, моя вина.

– Нет, ты ни в чем не виноват, – возразила она. – Я не могу быть твоей любовницей, Найджел. Я не вынесу этого. Я не хочу…

Она отвернулась от него и прижала к груди разбросанные шелковые одежды.

– Прости меня! Прости! Что подумали бы обо мне теперь в гареме?

Нежные линии ее плеча и спины были невыразимо прекрасны: хрупкое женское тело и белоснежная кожа. Он сел, чувствуя, как желание вновь просыпается в нем, и ненавидя себя за эту автоматическую реакцию своего тела. Он не знал, как утешить ее, но понимал, что она ищет любую возможность выбраться из пучины страданий.

– Такое иногда случается, Фрэнсис. Бог мой, один или два раза это происходило и со мной, хотя у мужчин в этом случае все несколько по-другому – они вообще ничего не могут.

Она вытерла глаза и храбро улыбнулась.

– А разве мужчины не всегда могут? Ты уже…

Он проследил за ее взглядом и усмехнулся:

– Если мы не будем обращать на него внимания, все пройдет.

Она улыбнулась ему в ответ:

– В Индии ему поклоняются. Люди приносят в храм цветы и молоко, чтобы украсить священный фаллос, воплощение Шивы.

– Поклоняются? – едва не рассмеялся он. – Это всего лишь мое тело.

Она игриво провела пальцем по его возбужденной плоти. В ответ по его телу пробежала волна наслаждения.

– Кожа такая бархатистая, как нос у лошади.

Он приглушенно рассмеялся:

– Фрэнсис! Если ты не прекратишь, я не отвечаю за последствия.

Она убрала руку. Голос ее звучал с обманчивой непринужденностью.

– Это же воплощение силы, не так ли? Силы Шивы. Силы созидания. Как будто у него собственный разум, направленный на завоевание. И что-то внутри меня должно было откликнуться на эту силу.

Их разделяло так много, что он не знал, с чего начать. И над всем витал призрак завтрашнего дня. Мужчина, занимаясь любовью, может забыть о том, что рушатся небеса. Но теперь эта мысль не давала ему покоя: завтра он может умереть. Он не имеет права давать ей никаких обещаний. Он даже не уверен, что будет способен защитить ее. Он не знал, как исправить то, что произошло. Как он мог быть настолько самонадеянным и думать, что она в безумии страсти забудет о прошлом и будущем.

Найджел лихорадочно искал нужные слова.

– Любовь – это искусство, которому нужно учиться, Фрэнсис, и познавать его не из книг и картин. Здесь главное – чувство. А ты что думала? Что, будучи девственницей, в первый же раз достигнешь оргазма? Или даже во второй или в третий раз? Некоторым женщинам требуется много времени, чтобы научиться этому. Почему ты думаешь, что у тебя все получится сразу?

Фрэнсис встала. Ее ноги белели в сумерках.

– Увы, вероятно, я рождена под другой звездой. Я была уверена, что тех картинок в гареме будет достаточно для любого. Но, несмотря на усвоенные уроки, я оказалась неспособной ученицей.

– Ну, не знаю, – сказал он. – А что это была за ерунда насчет деревьев?

– Это разновидности объятий. – Фрэнсис завернулась в накидку. Он видел, что девушка все еще пытается спрятаться от него. – Когда женщина ставит ногу на ногу мужчины, а другой ногой обнимает его, при этом вздыхая и воркуя, это называется карабкаться на дерево. – Она завязала пояс. – А если женщина обвивается вокруг мужчины, как лиана, и издает звуки: «сат, сат», – это называется джатавештитака, объятие лианы.

Их глаза встретились. Внезапно до нее дошло, как нелепо все это звучит по-английски.

– Правда? – сухо переспросил он. – Сат, сат?

Она расхохоталась. Согнувшись пополам и придерживая пальцами свою накидку, она задыхалась от смеха.

– Каждому движению должен соответствовать определенный звук, – выдохнула она. – Восемь разновидностей крика. Но я забыла! Я вздыхала, но забыла, что нужно ворковать!

Он специально смешил ее, разыгрывая удивление.

– Ты должна думать о подходящих звуках?

Хватая ртом воздух, она в промежутках между фразами сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь унять неожиданную вспышку веселья.

– Но еще говорят… что страсть ломает все правила… это стихия… непредсказуемая, как сны. Ее сравнивают… с лошадью.

– О Боже! – в отчаянии воскликнул он. – Кто же, черт побери, из нас лошадь? А кто наездник?

– Нет, нет. Само действие – оно как лошадь, несущаяся вскачь, не разбирая препятствий. У тебя ведь примерно такие ощущения, правда?

Бог мой, он никогда об этом даже не задумывался, не говоря уже о том, чтобы попытаться выразить свои ощущения словами. Что он чувствовал в момент оргазма? Одной мысли об этом хватило, чтобы он вновь возбудился. Найджел протянул руку и поймал ее пальцы. Она опустилась на подушки возле него, и ее смех, граничащий с истерикой, утих.

– Я не знаю… возможно, это похоже на медитацию, которой ты меня научила. Устраняешься и позволяешь всему идти своим чередом. Ты должна перестать сопротивляться и довериться своим чувствам.

– Но я не могу, – ответила Фрэнсис. – Я не могу довериться чувствам.

Он набросил на нее простыню и обнял.

– Ты можешь все, чего жаждет твое сердце, но сейчас мы должны спать. Если нам повезет, то завтра будет длинный день.

– Повезет?

– Удача, – тихо сказал он, – нужна во всем.

Она легла рядом и позволила поцеловать себя в губы. Когда она наконец заснула, Найджел взглянул на темный потолок и с горькой иронией подумал, что если он завтра умрет, то унесет воспоминания обо всем этом с собой в могилу. А если ему суждено жить? Тогда он будет драться за нее. Каких бы усилий это ни стоило, каких бы ни потребовало жертв, он отыщет для Фрэнсис путь к покою или погибнет сам.

Фрэнсис проснулась от яркого света и вкусного запаха овсяных лепешек. Найджел уже встал. Еще не открывая глаз, она услышала, как он ходит по кухне. Значит, он пощадил ее. После поражения, случившегося ночью, он не делал новых попыток. Она села, обхватив себя руками. Наверное, она не такая, как другие женщины. Наверное, с ней что-то не так. «Камасутра» учит, что в любви наслаждение взаимно и что оно представляет ценность само по себе. Страсть возвышает любовников над их опытом и знаниями и возносит к священному экстазу. Она опозорила себя. И это не вина Найджела. Почти до самого конца он заставлял ее испытывать такое острое наслаждение, что она едва не теряла сознание. Почему же она вдруг сделалась холодна, как будто кровь в ее жилах превратилась в лед?

Она обвиняла его в двуличии, а сама была насквозь искусственной, лишенной души, похожей на раскрашенную куклу. Желание измениться, стать другой жгло ее огнем. Что она могла предложить этому великолепному мужчине, кроме холодности и лжи? Она не знала, как смотреть ему в глаза. Но он помог ей, начав утро с шутки, чтобы она смогла выбраться из их импровизированной кровати и присоединиться к нему за завтраком. Потом он снова пошутил, и она смогла принять предложенный дружеский тон и отвлечься на время от мучивших ее мыслей.

Едва они успели отставить чашки, как сквозь железную решетку под потолком до них донесся стук копыт.

– Ага, – сказал Найджел. – Казнь будет не на рассвете, но и не слишком поздно. Как ты думаешь, Фрэнсис, мне следует спасти свою жалкую шкуру и перейти на службу к Наполеону или благородно пожертвовать ею во имя Англии?

– Боюсь, Катрин сначала сдерет с тебя шкуру, а потом предоставит право выбора, – ответила Фрэнсис. – Хотя я бы предпочла сохранить тебя в целости, просто чтобы позлить ее.

– А я не уверен, что у меня будет выбор! – рассмеялся он.

– В таком случае что я буду делать с твоей шкурой? – усмехнулась она.

– Разумеется, следует выдубить ее, если только Катрин не задумала сделать то же самое.

Из коридора донеслись звуки шагов. Засовы с грохотом откинулись, скрипнул дверной замок. Фрэнсис боролась с подступавшим отчаянием.

– И сделать из нее кошельки для мелочи?

– Не бойся, Фрэнсис, – сказал Найджел и быстро поцеловал ее. – Садись за стол и не двигайся с места, что бы ни случилось. Обещай мне!

Ей хотелось закричать, встряхнуть его! Но она видела страх в его глазах. Не за себя – за нее. Если она не послушается, то отвлечет его и, может быть, даже подвергнет опасности. Фрэнсис сделала глубокий вдох и села.

– Обещаю, – твердо сказала она. – Я не буду вмешиваться.

Она едва сдерживала рыдания.

Найджел знал, что может верить ей. Слава Богу! Дверь со стуком открылась, впустив Катрин и ее подручных. Все были вооружены. Лэнс не появлялся. Проклятие! Что бы ни задумала Катрин, Лэнс сдерживал бы ее необузданные порывы. В конце концов, ей еще не полностью удалось поработить его. Если бы она зашла слишком далеко, то могла бы даже настроить Лэнса против себя. Но в его отсутствие эту женщину ничто не сдерживало.

– Что я вижу? – воскликнул он. – Где же дыба и кнут, Катрин? Ах нет, вот твой милый маленький пистолетик и нож.

– Ты специально дразнишь меня? – Она взмахнула пистолетом.

Было трудно определить ее настроение, хотя когда-то он считал себя преуспевшим в этом занятии.

– Я просто даю тебе понять, что не принимаю твоего предложения.

Брови ее сошлись на переносице.

– Я могу переубедить тебя.

– Неужели? Надеюсь, без помощи ножа? Я могу прошептать наши тайны в ямку в земле, как Мидас, и камыш разнесет их по всей земле.

– Значит, у тебя ослиные уши? Шептать ты не будешь! – Катрин бросила взгляд на своих людей. – Свяжите его.

Увы, он неосторожно оставил на виду кусок крепкой веревки, испачканный сажей! Сопротивляться было совершенно бесполезно, и поэтому Найджел с готовностью подчинился. Они швырнули его на стул, крепко связали руки за спиной и привязали лодыжки к ножкам стула.

Затянув последние узлы, охранники посмотрели на Катрин. Найджелу показалось, что они разочарованы его покладистостью. Кивком головы Катрин отпустила их. Один из них на мгновение замешкался, но Найджел был абсолютно беспомощен, и охранник вышел из комнаты вслед за остальными и закрыл за собой дверь.

– Они фанатики или работают за деньги? – Найджел остро ощущал присутствие Фрэнсис, которая сидела неподвижно, как статуя, и не спускала с него глаз. – А может, они рискуют своими бессмертными душами ради одного твоего взгляда?

– Я ведь проявила доброту, правда? – Катрин была мила, как Деянира, предлагающая Геркулесу отравленную рубашку. – В конце концов я оставила тебе твою шлюху.

– Интересно знать зачем.

Ее глаза сверкнули.

– Разумеется, чтобы ты вспомнил о прелестях жизни и не захотел бы умирать. Я слышала, что долгое время ты жил как монах. Мне это было приятно. Неужели, когда ты разбил мне сердце, я лишила тебя мужественности?

– Я не знал, Катрин, что тут замешаны сердца.

Блеск в ее глазах усилился.

– Тем не менее мне приятно думать, что были. Как тебе удавалось последние два года поддерживать свою дурную репутацию, оставаясь абсолютно чистым? Лэнс рассказал мне, что ты был мишенью всех бульварных листков Лондона, распутником, погрязшим во всех мыслимых пороках. Какое испытание для человека твоих талантов – быть затравленным дворнягами.

– У каждой собаки есть хозяин. Но в данном случае, мне представляется, дворняги тявкали в унисон с хозяйкой. Ты сама сочинила клевету? Не ошибусь, если скажу, что во всем этом чувствуется твоя рука.

Катрин рассмеялась:

– Значит, тебя задевало, что все тебя считают погрязшим в пороках? Больно было читать, как меня истязали ножом?

Он пошевелил крепко стянутыми запястьями.

– Так, как ты и рассчитывала. Возможно, даже больнее.

– Почему? – спросила она. – Если бы я прочла то же самое о тебе, то обрадовалась бы.

– Именно в этом и заключается разница между нами.

Найджел так никогда и не узнал, где и когда Катрин пристрастилась к жестокости и стала получать удовольствие от страданий других. Когда-то он был слишком наивен и в стремлении помочь ей попытался выяснить, какая глубокая травма испортила душу этой красивой женщины. Однако он ничего не обнаружил, кроме безмерного эгоизма, который вместе с язвой садизма пожирал ее душу. Возможно, после России он считал, что не заслужил лучшего. Хотя с каким-то нелепым идеализмом всегда пытался защищать Лэнса.

Она сделала едва заметное движение большим пальцем руки, сжимавшей пистолет, и рядом со стволом выскочил острый нож.

– Ты же у нас сентиментальный ублюдок, правда? За всей этой бравадой скрывается нежное сердце.

– Вполне вероятно, – согласился он. – Я действительно ненавижу пытки. Полагаю, в этом еще одно различие между нами.

Ее ноздри затрепетали.

– А что ты предпочтешь? Когда мой нож займется тобой или этой прелестной малышкой из Индии?

Он рассмеялся:

– Спроси саму себя. Мой ответ будет совпадать с твоим.

– Ха! – торжествующе воскликнула Катрин, встречаясь с ним взглядом. – Ты не любишь никого и ничего, за исключением собственной шкуры! Поэтому позволишь мне разрезать эту шлюху на кусочки, а потом без всяких угрызений совести найдешь себе новую!

Лучшая стратегия – это по возможности говорить правду. Найджел посмотрел ей в глаза и усмехнулся.

– Только ты была незаменима. Твои таланты уникальны, Катрин.

– Вот и прекрасно, – улыбаясь, ответила Катрин. – Тогда возвращайся ко мне. Что ты решил? Выберешь жизнь или тебе придется просить пощады перед смертью?

Лэнс разглядывал донского жеребца. Из-под серебристой челки на лбу на него смотрели умные черные глаза. Он забрал его вместе с остальными лошадьми с улицы Арбр и привел сюда, к Катрин. Иначе животные умерли бы от голода в своих стойлах.

– Любишь его? – спросил Лэнс.

Конь раздул ноздри и негромко фыркнул. Лэнс провел рукой по золотистой морде. Донской жеребец опустил голову и уткнулся в мешок с овсом.

– Будь он проклят! Он, конечно, презирает меня.

Произнеся эти слова, Лэнс почувствовал острую боль. О Боже! Боже! Он никогда не был прирожденным шпионом. Он умел драться. Был прекрасным наездником. Мог выведывать секреты. Но он никогда не видел подоплеку событий, как Найджел. С момента их первой встречи Найджел поразил его своей логикой и проницательностью. Его блестящий ум с одинаковой легкостью разбирался в шифрах и запутанных политических интригах. Найджел всегда прикрывал его, берег его репутацию, сглаживал промахи. Так почему же он не мог вести жизнь, соответствующую его талантам, и быть достойным его, Лэнса, восхищения? Он был пэром. Обладал богатством и положением в обществе. Имел незаурядные способности. Зачем же намеренно утопил свои таланты в бездне порока?

Хотя теперь благодаря Катрин Лэнс кое-что узнал о роковом влечении к женщинам. Что он будет делать, если Катрин добьется своего и приведет с собой Найджела? Хуже того – что он будет делать, если она потерпит неудачу?

В конюшню вбежал мальчишка:

– Месье!

– Что? – раздраженно откликнулся Лэнс.

– Новости, сэр! – Мальчишка сунул ему в руки пакет.

Лэнс вскрыл его.

– О Боже! – громко воскликнул он.

Сорвав уздечку с гвоздя и не тратя времени на то, чтобы оседлать коня, Лэнс вскочил на спину донского жеребца и вихрем понесся по улицам Парижа.

Ты выберешь жизнь или тебе придется просить пощады перед смертью?

Фрэнсис не ощущала ничего, кроме ужаса. Найджел был привязан к стулу и абсолютно беспомощен. Она молилась, чтобы небеса разверзлись и поглотили этот мир. Боже милосердный, почему Найджел шутил? Неужели предвидел это? Неужели хотел таким образом подготовить ее? Она в растерянности оглянулась в поисках оружия. На стенах рядами висели медные кастрюли, у плиты стояла кочерга. Она казалась такой же далекой, как луна, – ведь у Катрин был пистолет, и она умела обращаться с ним.

Если Фрэнсис совершит какую-нибудь глупость, то умрет, не принеся никакой пользы, и сделает Найджела свидетелем ее смерти. Именно поэтому Фрэнсис дала Найджелу обещание. Своим спокойствием она должна придать ему сил. Ей мучительно хотелось что-то предпринять, но иногда пассивность требует не меньшего мужества. Действия теперь – всего лишь трусливая гарантия того, что она умрет первой. Но разве она может спокойно сидеть за этим столом, где он кормил ее овсяными лепешками, очаровывал своей галантностью и одаривал поцелуями? Фрэнсис закрыла глаза и попыталась дышать ровнее, но она не могла заставить себя не слышать их голосов.

– Смерть или Наполеон, Найджел? – Слова Катрин падали в тишину, словно камни. – Это не так трудно, правда?

– Давай посмотрим, – спокойно сказал он. – Умереть, конечно, легко.

– Ты жаждешь смерти?

– Ты намерена оказать мне эту услугу, Катрин?

Она разочарованно фыркнула.

– А что, если между жизнью и смертью лежит боль? Это тебя не трогает? А что ты думаешь об этом?

Фрэнсис открыла глаза. Дыхание ее участилось, к горлу подступал ком. Катрин стояла над Найджелом. Она приставила тонкое лезвие, выскочившее из ствола пистолета, к его горлу, а затем провела им вниз по куртке. Пуговицы упали на пол и покатились, как бусинки. Нож вонзился глубже, разрезав рубашку. Катрин свободной рукой коснулась обнаженной груди Найджела.

– Ты красивый мужчина, – хрипло сказала она. – Почему бы тебе не выбрать жизнь?

Он покачал головой. В уголках его губ, изогнувшихся в улыбке, были отчетливо видны тоненькие морщинки.

Катрин вдавила кончик ножа в его кожу. На ней проступили капельки крови, похожие на ниточку красных бусин.

Фрэнсис вдруг подхватил вихрь ярости. Со стулом в руках девушка бросилась на Катрин. Она услышала свой крик, пронзительный и дикий, как у безумной. Раздался оглушительный грохот. Она задыхалась. Все вокруг стало белым. У Фрэнсис подкосились ноги, кровь шумела в ушах. Неужели это ее голос выкрикивает проклятия? Все смешалось. Она падала, и твердый пол царапал ее колени и ладони. Все было затянуто чем-то белым, похожим на облака. Она смутно видела, как дверь распахнулась, а стул Найджела отлетел в сторону. Белая пелена накрыла ее, и у нее не осталось сил даже пошевелиться.

Фрэнсис не успела понять, что произошло, но Найджел каким-то образом оказался рядом. Он поднимал ее. Фрэнсис открыла глаза. Его лицо казалось далеким и смутным. Вероятно, он смотрел на нее сквозь чадру. Найджел улыбнулся ей сквозь прозрачный шелк, а затем оглянулся через плечо. Фрэнсис с удивлением проследила за его взглядом.

Белокурый ангел боролся с темноволосой женщиной.

– Все кончено, Катрин! Кончено, черт побери. Пришли последние новости из Бельгии. Веллингтон не был убит. Ради всего святого, Катрин, уходим!

Темноволосая женщина не сдавалась, вскрикивая и размахивая кулаками.

– Нет! Нет! Я не верю!

– Это правда! – Белая пыль опускалась на их головы, окрашивая золотистые и черные волосы в унылый серый цвет. – В воскресенье состоялось еще одно сражение. Веллингтон удачно перегруппировал свои войска. Англичане стояли насмерть под дождем около деревни Ватерлоо, и французы были разбиты в пух и прах. Великая армия уничтожена. Даже императорская гвардия была рассеяна и бежала. Наполеон полностью разбит. Все кончено.

– Я не верю тебе! – крикнула женщина. – Император восстанет из пепла!

– Наполеон оставил свою армию, как в Египте, России или Лейпциге. Он покинул поле боя. Новости дойдут до Парижа через два часа.

– Тогда я погибла. – Темноволосая женщина опустилась на пол, цепляясь за его куртку. – Я погибла.

– Пойдем, – сказал ангел. – Нас ждут лошади. Мы можем бежать в Россию. Не сдавайся, Катрин!

– Зачем теперь это все? – спросила она. – И что тебе за дело?

Он схватил женщину за плечи и поднял ее.

– Я пожертвовал ради тебя всем. Я уничтожен. Ты превратила меня в предателя. Так что дай мне отвезти тебя в безопасное место. Идем.

Найджел подхватил Фрэнсис на руки и опустил на пуховые подушки, которые мягко подались под ее телом. Она подняла на него глаза. Он был прекрасен, как архангел. Он улыбнулся ей в облаке белой пыли и отвернулся. Второй ангел – белокурый – стоял чуть позади, к его руке прильнула темноволосая женщина. Найджел подошел к ним, и Фрэнсис попыталась сосредоточить на них взгляд.

– Ты победил, – сказал белокурый ангел и отпустил женщину. Она прислонилась к двери, похожая на выброшенную тряпичную куклу, и тихо всхлипывала. Теперь в его руке был пистолет Катрин. Он направил его прямо в окровавленную грудь Найджела.

– Фрэнсис ранена, – сказал Найджел.

– А разве ты не привык причинять боль женщинам? Я беру твоего донского жеребца. – Голос Лэнса звучал глухо, но рука с пистолетом не дрожала. – Я должен увезти Катрин, пока войска союзников не перекрыли путь. Мне безразлично, что она была на стороне противника, что Наполеон развратил ее. Ей нужна моя помощь.

Найджел остановился и повернул к нему раскрытые ладони, показывая, что он безоружен.

– Как всегда, рыцарские порывы, Лэнс? Спасти даму, и к черту все остальное? Куда же девается твое рыцарство, когда дело касается Фрэнсис?

Белокурый ангел взвел курок.

– А твое? – В его голосе смешались отчаяние и насмешка. – Как бы там ни было, Фрэнсис куртизанка. Это другое дело. Ты попытаешься помешать нам уйти?

Он опустил дуло пистолета и впился глазами в лицо Найджела.

– Одно движение, и ты сможешь разоружить меня. Тогда мы будем зависеть от твоей милости.

Найджел стоял совершенно неподвижно, не обращая внимания на пистолет.

– Ты никогда не понимал. Я не жажду мести.

– Тогда я отвезу Катрин в Россию.

Найджел улыбнулся. Фрэнсис смотрела на него во все глаза. Улыбка его была открытой.

– Иди куда хочешь, Лэнс. Говорят, жизнь – это устрица, и ее надо разбить. Найди жемчужины, если сможешь.

Белокурый ангел коснулся плеча Найджела. Его глаза блестели, как капельки воды на голубой черепице. Он поднял голову и крепко поцеловал Найджела в губы.

Фрэнсис закрыла глаза. Где-то хлопнула дверь, и она осталась одна под слоями тончайшего шелка, достойного индийской принцессы.

 

Глава 20

Что-то холодное и влажное коснулось ее лица. Она попыталась смахнуть это рукой, но прохладная влага не исчезала, стекая на шею и попадая в уши. Фрэнсис открыла глаза.

Рядом сидел Найджел и протирал ее лицо. На губке была кровь.

– Я ранена? – спросила она.

Он погладил ее по щеке, стерев рукой влагу.

– Ты получила удар по голове, моя милая ганика. Пуля Катрин попала в потолок и отколола штукатурку. Мы засыпаны пылью. В тебя попал довольно большой кусок.

Дымка рассеивалась, как паутина, уносимая ветром.

– Катрин пыталась застрелить меня?

– Я не дал ей прицелиться, – кивнул он.

Фрэнсис попыталась сесть. В голове ее звенело.

– Но ты же был привязан к стулу.

– Катрин была столь любезна, что сделала то, что я хотел. – В его тоне слышался сдержанный юмор.

– Ты хотел быть связанным?

Он обнял Фрэнсис, ее голова склонилась на его плечо. Гром барабанов и литавр в ее голове постепенно утихал.

– Это позволило Катрин избавиться от помощников. В их присутствии у меня не было шансов.

Фрэнсис наслаждалась гулкими ударами его сердца. Она попыталась унять шум в голове, прислушиваясь к этому ровному ритму.

– Где они теперь?

– Они сбежали сразу же после того, как Лэнс принес вести о Ватерлоо. Вне всякого сомнения, они растворились в трущобах Парижа.

Фрэнсис смутно вспомнила блеск лезвия между пальцев Найджела перед тем, как прогремел выстрел и его пустой стул покатился в сторону.

– Значит, ты все это сам спланировал: подвернувшуюся веревку, издевательства. Ты приготовил нож.

– У Катрин был заряженный пистолет. Мне просто нужно было заставить ее подойти поближе, а потом освободиться с помощью ножа и разоружить ее, вот и все.

Фрэнсис увидела горькие складки вокруг его рта.

– Боже мой, какая я дура!

Длинные пальцы погладили ее по голове, убирая пряди волос со лба.

– Нет, Фрэнсис, это не так. Появление Лэнса было, конечно, интересным поворотом. И, как выяснилось, довольно своевременным. Но ты вела себя очень смело. Ты даже не представляешь себе, какая ты храбрая.

Она ощущала себя сонной и отупевшей.

– А почему ты позволил Лэнсу уйти? Ты мог бы справиться с ним. Мог бы убить их обоих.

– Да.

– А вместо этого позволил ему взять донского жеребца. Почему?

– Хватит убийств.

– Ты дал ему поцеловать себя.

– Это потребовало определенного самообладания, – с иронией в голосе проговорил он, – но почему бы и нет? Он не причинил мне вреда, и я должен был ему чем-то отплатить за службу.

Фрэнсис закрыла глаза и с наслаждением провалилась во тьму.

Буря раскачивала корабль. С каждой новой волной его подбрасывало все выше. Белая лошадь неслась по бескрайним вересковым равнинам навстречу заснеженным горам. На фоне разорванных багровых туч по небу плыли белые журавли, но от дождя несло жаром. Белые облака состояли из пыли, но почему-то пахли дымом. Она была высохшим белым лепестком, сорванным горячим ветром пустыни.

– Ради всего святого, Фрэнсис, очнись!

Она открыла глаза. Найджел тряс ее за плечи.

– Что?

– Дым! – Он поставил ее на ноги. – Наверное, Катрин послала своих людей поджечь дом. Похоже, в коридоре сложены охапки хвороста. К тому времени как дверь прогорит, здесь будет ад.

Она мгновенно пришла в себя, хотя боль в голове еще чувствовалась. Явно пахло дымом. Из коридора доносился рев, похожий на шум падающей воды. В щели по периметру двери просачивался дым. Они оказались в западне, отрезанные огнем.

– Нам нужно выбираться. – Он поцеловал ее в лоб. – Не бойся. Сиди тут.

Он подвел ее к столу, а затем подтащил их постель к двери, вылил несколько ведер воды на подушки и разложил их вдоль щелей. Потом взял веревку и чистую скатерть и тоже смочил их водой.

– Обвяжи вокруг головы, – сказал он, протягивая ей скатерть.

Рев за дверью усиливался.

– Как же мы выберемся?

Найджел обмотал веревку вокруг ее талии и плеч, соорудив нечто вроде упряжки. Его глаза горели решимостью.

– Так же, как попала сюда галка.

Дымоход! От подушек у двери шел пар. Они высыхали и обугливались. Краска на массивной деревянной двери начала вспучиваться. Если все это загорится, то пламя может подняться по дымоходу и поджарить их живьем.

Найджел подвел ее к решетке и вскарабкался наверх.

– Подойди сюда и жди. – Он торопливо поцеловал ее. – Я втащу тебя, когда поднимусь сам.

Узкий черный туннель уходил в бесконечность. Сердце ее бешено колотилось, и она не могла справиться со своим дыханием. В голове пульсировала боль.

– Найджел, я не могу! Я не смогу этого сделать!

Он схватил ее за плечи.

– Фрэнсис! Ты должна! Там есть поручни для трубочистов. Я помогу тебе.

Она покачала головой, съежившись и поддаваясь боли.

– Я не могу, Найджел! Я боюсь!

Он взял ее за подбородок.

– Посмотри на меня, Фрэнсис! – Его глаза излучали уверенность. – Что может изменить страх? Ничего. Это всего лишь эмоции. Залезай на решетку и жди. А потом, ради Бога, можешь бояться!

Через мгновение он исчез, зажав в руке конец длинной веревки. Фрэнсис ждала. Она прислушивалась к доносящимся сверху звукам: царапанью сапог Найджела о кирпичи и шороху сажи, падающей рядом с ней. Она умрет. Дымоход пугал ее больше, чем смерть. Самообладание и мужество покинули ее. Она больше не могла быть храброй. Она развяжет веревочную упряжь и спрячется в кладовой.

Сверху послышался его голос:

– Давай, Фрэнсис! Доверься мне! Не думай. Расслабься. Верь мне. Я подниму тебя наверх.

Верь мне. Интриган. Шпион. Может ли она верить ему? Тем не менее она подняла руки и ухватилась за натянувшуюся веревку. Скатерть липла к ее лицу. Горячий дым обжигал горло. Что-то трещало. Она медленно стала подниматься вверх, стараясь найти опоры на черных стенах. Она задыхалась. Слезы текли из ее глаз. Шершавые черные стены хватали ее, словно чьи-то огромные ладони. Неумолимая сила тянула Фрэнсис вверх, пока ее руки не ударились о твердый край трубы. Найджел вытащил ее на крышу.

Он отбросил скатерть. Найджел был весь перепачкан сажей, как трубочист.

– Ну вот. – Влажной тканью он осторожно вытер ее лицо и руки. – Это было легко.

– А ты не боялся? – спросила она, вся дрожа. – Там было так узко!

Найджел занялся веревкой.

– Я был в ужасе. Ненавижу замкнутые пространства. – Он посмотрел на нее и улыбнулся. – Но если бы ты заметила мой страх, мы оба были бы мертвы. Пойдем, пока под нами не обрушилась крыша.

Он привязал веревку к трубе и спустил Фрэнсис на балкон. Она не смотрела вниз. Оттуда Найджел перепрыгнул на соседний дом и помог ей перебраться вслед за ним. Фрэнсис не отрывала взгляда от его лица, пока он не опустил ее на землю, а затем сам стал рядом с ней. Они оказались на улице Арбр перед горящим домом.

Через двери и окна валил дым. Лопались стекла, рушились деревянные балки. Дом ревел, освещаемый вспышками яркого оранжевого пламени.

Схватив Фрэнсис за руку, Найджел оттащил ее от этого ада.

– Пусть сгорит это проклятое место.

Новости о битве при Ватерлоо, подобно буре, обрушились на Париж, вызывая ужас, панику и ликование роялистов. Война, длившаяся более десяти лет, закончилась. Руины дома на улице Арбр погребальным костром возносились к небесам. Итак, место, где он жил с Катрин, было уничтожено. Найджел искренне радовался этому.

Фрэнсис сидела на выступе тротуара на углу улицы, там, куда он отвел ее. Мимо с ведрами бежала шумная толпа горожан. Девушка, казалось, не замечала их. Под полосами сажи ее лицо было неестественно бледным. Рана на лбу резко выделялась на гладкой коже. Ему хотелось прикоснуться к ее золотистым волосам, но он не осмелился.

– В моем поместье есть вересковые поля, – сказал он. – И небо, глубину которого не смогут постичь даже боги. Там ничто не потревожит тебя.

Она повернулась к нему, прикрыв рукой лицо от солнца.

– Не проси меня! – Она в отчаянии прижала ладони к глазам. – Не надо! Я никогда не смогу жить с тобой, Найджел. Не смогу!

– Почему?

– Тебе нужно это знать? Ты хочешь заставить меня признаться? Хорошо: я боюсь тебя.

– Боишься меня? – вырвалось у него. Он не мог скрыть свою боль.

Она знает. Она была свидетелем того, как он дрался с Лэнсом, видела, как он сражался с Фуше, Жене и Катрин. Перед ним разверзлась черная, как Гадес, бездна. Она презирает его, испытывает отвращение к его коварству и умению плести интриги, ненавидит насилие, которым он запятнал себя. Он лишил ее свободы, принуждал и обманывал ее. Даже ради того, чтобы спасти ей жизнь. Она боялась его.

– Не стоит думать, что ты можешь предложить мне будущее. – Она опустила руку. Ярко-красная рана выделялась на алебастровой коже лба. Ее глаза блестели. – Это моя вина, а не твоя. Я никогда не освобожусь от этого страха.

«Это всего лишь эмоции».

– Почему, Фрэнсис? Ты должна рассказать мне!

Она покачала головой:

– Какое это теперь имеет значение?

Найджел схватил ее за плечи и повернул к себе.

– Расскажи мне, Фрэнсис! В чем дело, черт побери?

Она закрыла глаза.

– Когда махараджа умер, все понимали, что предстоит борьба за трон. У него были сыновья, но племянники считали себя более достойными управлять княжеством. В гарем ворвались солдаты. Они убивали всех жен и детей махараджи, а также наложниц – на случай, если кто-нибудь носит его ребенка. Это была настоящая резня. Сталь кромсала шелк, кричали женщины, в саду распускались жуткие кровавые цветы.

Найджел похолодел. Женщины, которые не могли сопротивляться.

– Разве такое можно забыть? – сказал он, не отрывая взгляда от своих рук. – Неудивительно, что ты боишься. Как тебе удалось спастись?

– Я спряталась в подземном туннеле, где обычно катали шар, имитирующий раскаты грома. Мне казалось, что я умру там. Но я осталась жива. Я вскочила на оставленную у ворот лошадь. Вероятно, солдатам и в голову не приходило, что наложницы умеют ездить верхом.

– Фрэнсис…

Она резко повернулась к нему.

– Как ты не можешь понять? Это всегда незримо присутствовало там: под красотой и роскошью ощущался отнимающий силы дух жестокости и насилия. Это навсегда останется со мной. Я не верю себе подобным. Я боюсь грома, который не приносит с собой дождя. Я боюсь двери, которая захлопнется и больше никогда не откроется. Я боюсь мира, в котором кто-то может поджечь дом вместе с находящимися там людьми.

– Я смогу защитить тебя, – сказал он.

– Нет, нет! Не сможешь! Мое мужество иссякло. Ничего не осталось. Мне нечего тебе предложить. Я всего лишь пустая оболочка. Ты думаешь, что сможешь вылечить меня любовью, но ты ошибаешься. Я никогда не смогу избавиться от прошлого. Я не могу смотреть в лицо будущему. Я должна быть свободна!

Он сделал над собой усилие, чтобы не принуждать ее, позволить ей сохранить независимость. Он мог снова воспользоваться сложившейся ситуацией. Благодаря ему она преодолела свой страх перед дымоходом. Она обязана ему жизнью. Нет, нет, черт побери! Она отдала ему свою девственность. Она ему ничем не обязана.

– Какое будущее ты себе выберешь?

– У меня будут деньги, которые обещал заплатить лорд Трент. Я научилась вести дела. – Она взглянула на руины дома: крыша рухнула в комнату, где она развешивала зеркала, стены нависли над столами, где она продавала шелка и пряности. – Я разбираюсь в растениях. Если мне удастся поселиться в деревне, то, возможно, я открою торговлю травами.

Найджел почувствовал полную беспомощность. Во рту у него появился горький привкус. Он понимал, что это вкус скорби.

– Я нашел тебе дом.

Она повернулась к нему, ее широко распахнутые глаза были голубыми, как небо.

– Что?

– Перед нашим отъездом в Париж я поручил своим людям позаботиться об этом – на случай, если я не вернусь. – Он с усилием вздохнул. Совсем не так он представлял себе, как преподнесет ей свой подарок. – Дом твоих родителей, где ты выросла. Я его купил. Он твой.

– Но мой отец продал дом, чтобы оплатить путешествие в Индию.

– Новый хозяин был не прочь продать его мне.

По крайней мере он не возражал против предложенной цены – вот она, сила богатства и положения в обществе, преимущество, которое дает титул маркиза. Как бесполезно все это теперь!

– Я не знаю, что сказать. – Ее голос звучал официально и сдержанно. – Со временем я верну тебе долг.

Что-то оборвалось у него внутри.

– Ради всего святого, я должен тебе дать хотя бы это. Это подарок. Возьми этот проклятый дом!

Она опустила голову и умолкла. Найджел разжал кулаки, понимая, что сам приближает катастрофу, но был уже не в силах остановиться.

– Я люблю тебя, Фрэнсис! И хочу, чтобы мы были вместе. Я прошу тебя стать моей женой.

– Женой? Ты сошел с ума? Никогда! Я не могу! – Она закрыла лицо руками, и голос ее звучал глухо.

– Разве есть на свете грехи, которые нельзя искупить? – с горечью спросил он. – Какие из них мои? Пороки, толкнувшие меня к Катрин? Высокомерие? Жестокость?

– Ты не жесток!

Он почувствовал, как его кулак врезается в стену дома. Боль пронзила его пальцы. Он заметался, как сорвавшееся с якоря судно, не в силах сдержать рвущийся наружу поток слов.

– До России я тоже так думал. Там я научился жестокости. Все, что там происходило, совсем не было похоже на развлечение или изящные парады. На войне нет места честности, вежливости и благородству. Казаки не могут позволить себе такой роскоши. Нельзя было оставаться с ними и драться иначе, чем они. У первого человека, которого я убил собственными руками, были зеленые глаза. Ему было около семнадцати. Моя жизнь – против его. Бог мой, как это жестоко! – Он умолк на мгновение, но пути назад уже не было. Он вспоминал, и голос его стал хриплым от ненависти. – Армия Наполеона отступала из Москвы, оставляя раненых и ослабевших. Среди них было много женщин. Вокруг – ни еды, ни укрытия – только снег. У дороги я нашел девушку из Прованса. Она была беременна и ранена в ногу. Она умоляла меня пристрелить ее. Я попытался ей помочь. Я поклялся, что мы возьмем ее с собой. Это было, конечно, невозможно. Мы сами голодали, а девушка не могла даже удержаться на лошади. Моя тщетная попытка проявить сострадание поставила бы под угрозу жизни двадцати человек, а Наполеон бросал тысячи своих солдат умирать в снегу. Казаки убили ее той же ночью, пока я спал. Они убивали всех отставших французских солдат, на которых мы натыкались. Я говорил себе, что это – милосердие. Это и было милосердием. Но в декабре в Вильно раненого француза зарезали, как овцу. Я ничего не мог сделать, чтобы помешать этому. В то время я даже считал, что так и нужно. Не знаю.

Она слушала его молча. Плечи ее были напряжены. Теперь уже ничего не изменишь. Он признался ей. Она сама пережила подобное. Он никогда не избавится от этого: убийство беззащитных – непростительный грех.

– И это толкнуло тебя к Катрин? – Тягостное молчание было нарушено.

– Думаешь, я заслуживал чего-то другого? Неужели она могла испортить меня еще больше? Или Фуше, который убивал беззащитных людей в Лионе? Или Мартин, работавший только ради денег? Разве все они могли что-нибудь сделать со мной? Я служил своей стране, не жалея себя. И пытался спасти Лэнса. Бог мой, ты видела, что из этого вышло! Катрин подобна вампиру. Ее поцелуй разлагает. Ты должна бояться меня, Фрэнсис. Я сам себе внушаю страх.

Послышался стук копыт. Найджел оглянулся. С лошади спрыгнул высокий мужчина. Найджел долго не мог прийти в себя от удивления и не сразу сообразил, что произошло. Все вернулось на круги своя, и долг вновь призывал его, не оставляя времени на слабость и эмоции, на объяснения и прощение. Хотя могла ли она, как человек, знающий, что это такое, простить его?

– Не грусти, малышка. – Майор с трудом владел своим голосом. – Если одиночество той жизни, которую ты себе выбрала, испугает тебя, Доминик Уиндхем даст тебе приют.

Его суровое лицо было все в синяках, над глазом алела незажившая рана. С кривой улыбкой на распухших губах он подошел к Найджелу и схватил его за плечи.

– Слава Богу! – воскликнул Уиндхем. – Когда я увидел этот чертов пожар, сразу же решил, что она убила вас.

– Ты всего лишь подумал? – Истерзанный страданиями Найджел только сейчас почувствовал прилив радости. Уиндхем жив! Он с усилием улыбнулся. – Ну негодяй! Катрин сказала нам, что убила тебя!

Очевидно, следствием удара по голове явилась постоянная сонливость, которую она не могла превозмочь. Фрэнсис хотела бы проснуться, подумать обо всем, но она проспала большую часть пути от Парижа до Кале. Лодка перевезла ее через спокойное летнее море, затянутое дымкой. Уиндхем доставил ее в Англию. Она не видела Найджела с того последнего дня на улице Арбр, когда он рассказывал ей о том, что делал в России. Фрэнсис вспомнилось, как при виде Уиндхема лицо Найджела просияло от радости.

«Ну негодяй! Катрин сказала нам, что убила тебя!»

– Чуть не убила, – поправил Уиндхем. – Но потом только сделала меня своим пленником.

Мужчины смотрели друг на друга. Найджел дерзко улыбался, как человек, добровольно всходящий на эшафот.

– Чертовски неосторожно с твоей стороны!

– Я не ожидал встретить Катрин, – сухо ответил Уиндхем. – Она подкупила слуг в доме на площади Пале-Рояль и, похоже, прислала мне отравленное вино. Когда в одежде горничной она вошла в мою комнату, я был почти парализован. Следующее, что мне вспоминается, я сижу связанный, а она говорит мне, что вы поселились на улице Арбр. Пьер-Мартин несколько раз избивал меня. Затем меня бросили в подвал.

– А как, черт возьми, тебе удалось освободиться?

Уиндхем усмехнулся, на покрытом синяками лице улыбка выглядела странно.

– Кто-то послал людей выпустить меня. Думаю, это Фуше. Она поддерживала постоянную связь с ним, как, впрочем, и Мартин. Должно быть, Мартин рассказал Фуше обо мне. Лэнс ничего не знал.

Найджел рассмеялся:

– Теперь Фуше будет требовать благодарности от Британии, но, если бы Наполеон победил, мы все были бы мертвы, как Мартин, который слишком много знал. Глупец. Бедняга думал, что можно служить многим хозяевам. Катрин убила его.

– Вряд ли я могу испытывать сожаление по этому поводу. В последнее время я сильно невзлюбил его. Негодяи обожали хвастаться своими успехами. Ты знаешь, что это он убил Доннингтона?

Найджел не особенно удивился.

– Значит, Мартин был в Фарнхерсте?

– Замаскировался под одного из французских поваров. Чертов ублюдок. Он отравил кролика и подсунул тебе, чтобы ты съел его.

Найджел расхохотался. Ему никак не удавалось справиться с припадком душившего его смеха.

– Кролик – вот, значит, как это было сделано! Я мог бы и догадаться, что эта изящная идея принадлежала Катрин!

– Но поскольку я знаю об этом, то можно подумать, – продолжал Уиндхем, – что я лгу. Я ведь тоже был в Фарнхерсте. А если злодей – это я, а Мартин лишь козел отпущения? Ты можешь быть в этом уверен?

Найджел прикоснулся к его плечу.

– Я уверен, мошенник ты эдакий. У Катрин могла быть только одна причина убить Мартина: чтобы он не болтал. Очевидно, поэтому же был убит и Доннингтон. Она подбросила ему фальшивые бумаги – хотя он и сам был предателем – и рассчитывала, что я начну подозревать тебя. Катрин хотела убедить меня в том, что все мои друзья способны на предательство. Она ошибалась. Я никогда не сомневался в тебе. Я просто считал, что ты мертв.

На лице Уиндхема затаилась боль.

– Она часто избивала меня. Не потому, что я молчал, а потому, что не любил ее.

Найджел на мгновение отвел взгляд.

– Любопытная концепция любви!

– И вот еще что. – Уиндхем нерешительно взглянул на Фрэнсис. – Ей было известно о вашей репутации, мисс Вудард. Катрин послала Доннингтона, чтобы он разыскал вас в Дувре. Понимаете, вы были приманкой для Риво.

– Неужели? – произнес Найджел, стараясь не встречаться с ней взглядом. – Теперь это уже не важно. Надеюсь, вы извините меня. Я должен идти и попытаться спасти Европу от Фуше.

Отдав Уиндхему последние распоряжения, Найджел взял его лошадь и умчался прочь. Больше Фрэнсис его не видела.

«Если одиночество той жизни, которую ты себе выбрала, испугает тебя, Доминик Уиндхем даст тебе приют».

Он заботился о ней, вежливо и неуклонно. Уиндхем купил ей целый шкаф английских платьев и нанял горничную, которая делала ей прическу. Если Фрэнсис собиралась вернуться в Эссекс и организовать собственное дело, то ей нельзя появляться там в образе куртизанки из Индии. Несомненно, это была идея Найджела. Корсеты не давали ей дышать, рукава казались слишком узкими. Собранный на макушке узел из волос был тяжелым и неудобным. Фрэнсис без жалоб подчинилась. Она хотела бы подарить Найджелу любовь, которая исцелила бы его, но обнаружила, что не может сделать этого. Найджел пытался предложить ей свою любовь, но она оказалась неспособной принять ее. Что ей еще оставалось делать? Только дать ему свободу. Но она навсегда запомнит, как он с изумленной улыбкой и разбитыми в кровь пальцами приветствовал старого друга. Все остальное не важно. Она страдала оттого, что оставила Найджела с черной безысходностью в сердце. Она сама, подобно клеветавшим на него скандальным листкам, была частью дьявольского плана Катрин. Катрин добилась своего.

В Дувре, на постоялом дворе «Зеленый человек», где она впервые встретила Доннингтона, Фрэнсис заболела. Измученная лихорадкой, девушка лежала в постели. Уиндхем нанял опытную сиделку и раз в день наносил своей подопечной официальный визит. Майор не пытался флиртовать или ухаживать за ней. Он ни разу не упомянул о Найджеле, который готовил заключение мира, отречение Наполеона и вступление войск союзников в Париж. Но до нее доходили слухи. Горничные только и говорили о великой битве при Ватерлоо и о том, какое смятение царит в Париже.

– Маркиз Риво? – хихикнула как-то одна из горничных. – Я один раз видела его – красив, как дьявол, – и он положил на меня глаз, клянусь. – Она тряхнула головой. – Говорят, шлюха, с которой он жил в Париже, научила его разным восточным штукам.

– Тогда его не удовлетворит простая английская девушка вроде тебя! – ответила другая горничная и ткнула подругу локтем в бок. – Держу пари, он уже завел себе другую.

Завел ли он себе другую? Неужели он сошелся с ней так же цинично и холодно, как с Катрин, думая, что не заслуживает лучшего? Фрэнсис уткнулась лицом в подушку, ненавидя себя.

Только через две недели она смогла продолжить путешествие. Доминик Уиндхем не жаловался. С такой же холодной вежливостью он вез ее на север, сопровождая нанятую для нее карету. Его синяки прошли. Он выглядел суровым, красивым и несчастным.

Вокруг лоскутным одеялом раскинулись аккуратные поля графства Кент и бескрайние плантации хмеля: желтовато-зеленые и лимонные, изумрудные и салатные, – во всем пышном великолепии середины лета.

– Мейдстон, – сказал Уиндхем, когда они остановились, чтобы сменить лошадей. – Тут недалеко дом Бетти Палмер.

– Дом Бетти? – очнулась от задумчивости Фрэнсис.

– Она родом из соседней деревни. Теперь там живет ее дочь, которая недавно стала матерью. Хотите взглянуть на младенца?

Когда лошади были заменены свежими, Фрэнсис обнаружила, что ее везут по узкой дороге из Мейдстона в противоположную от Лондона сторону. Деревня была маленькой и опрятной. Все домики сгрудились вокруг старинной церкви. Когда карета подъехала ближе, Фрэнсис выглянула из окна. Площадь перед церковью кишела народом и была похожа на пчелиный улей. Людской поток выливался из церковных ворот. Вокруг бегали дети и собаки. Смех и шутки прервали пронзительные крики, когда из церкви вышла молодая женщина со свертком в руках. Затем сверток снова завопил. Младенец только что принял крещение.

Шедшая позади молодой матери красивая женщина повернула смеющееся лицо к темноволосому мужчине. Он был высок и строен, солнечные лучи играли в его волосах. Он наклонился и поцеловал женщину. Бетти Палмер и Найджел!

Фрэнсис показалось, что ее сердце остановилось. Ей хотелось убежать. Найджел не мог видеть ее. Но Доминик Уиндхем открыл дверцу кареты. Она замешкалась, и он проследил за ее взглядом. Увидев Найджела, майор заметно напрягся, но все же улыбнулся Фрэнсис и подал ей руку.

Фрэнсис покачала головой. Найджел смешался с толпой. Неподалеку были расставлены столы со сладостями и свежим хлебом. На вертеле жарился целый баран. Из трактира прикатили бочонок эля, и стаканы стали наполняться крепким напитком. Она не сомневалась, что это дело рук Найджела, что это он устроил праздник для всей деревни, чтобы отметить крещение первого внука Бетти. Значит, все дела в Париже были закончены. Он вернулся домой.

Толпа расступилась, давая дорогу маленькому оркестру, состоящему, по всей видимости, из местных жителей, которые в свободное время увлекались игрой на скрипке или свирели. Музыканты с шутками взобрались на ступеньки небольшого памятника, возвышавшегося в центре площади еще со времен средневековья. Кружки с элем из их рук без всяких церемоний перекочевали на каменные перекладины креста. Музыканты принялись настраивать инструменты, и под эти нестройные звуки свободное пространство площади стало заполняться парочками.

На ступеньки вскочила собака и набросилась на одного из скрипачей. Под дружный хохот зрителей она вцепилась зубами в его рукав. Изрядно выпивший музыкант попытался стряхнуть ее. Собака повисла на его руке, скрипач качнулся и под добродушный смех покатился по ступеням вниз. Через несколько секунд он поднялся, но уже без собаки, которая мчалась сквозь толпу, преследуемая громкими криками. Музыкант улыбался, как будто только что исполнил цирковой трюк, но в то же время поддерживал левую руку правой.

– Сломал этот чертов палец! Простите, ребята! Музыки не будет!

По площади прокатился дружный вздох.

Фрэнсис с изумлением увидела, как из толпы вышел Найджел.

– Займись своей рукой, Том Смит. Танцы будут. Ты позволишь?

– Боже милосердный, – пробормотал Уиндхем. – Я знал, что он не в своем уме.

Это действительно безумие – чтобы маркиз играл для крестьян! Найджел взял скрипку Тома и без видимых колебаний прижал ее подбородком. Через мгновение площадь заполнилась звуками веселых деревенских танцев, напоминавших песню жаворонка. Фрэнсис, застыв на месте, не отрывала от него глаз. Уиндхем отошел в сторону и прислонился к дереву, сложив руки на груди.

Площадь наполнилась смехом. Скрипки пели на все лады, излучая радость и веселье, пока танцоры не устали. И тогда огромный улыбающийся мужчина начал разделывать зажарившуюся овцу. Фрэнсис больше не могла на это смотреть. Зачем Уиндхем привез ее сюда? Она хотела как можно быстрее оказаться в Лондоне, увидеться с лордом Трентом и уехать в Эссекс. Она забилась в угол кареты и закрыла глаза.

Найджел видел карету и узнал ее мрачного сопровождающего. Фрэнсис к этому времени должна была уже поселиться в своем доме в Эссексе. Что она здесь делает с Уиндхемом? Ответ был очевиден, и это причиняло ему боль. Фрэнсис заслуживала большего, чем банальная ревность. Признает ли она это? Или просто посмеется над ним, если он расскажет, что она подарила ему? Кроме всех тех разновидностей мужества, которыми он, по его мнению, обладал, эта девушка показала ему, что существует еще одно. То самое, что позволило ему взять скрипку Тома Смита и играть веселую музыку.

Когда танцы закончились, Найджел нырнул в толпу. Деревенские жители предлагали ему эль и нехитрое угощение, так не похожее на то, что он привез во время своей последней пирушки в Фарнхерст. Наконец ему удалось освободиться. Уиндхем перехватил его в нескольких шагах от кареты, где их не могла услышать Фрэнсис.

– Она была больна, – сказал он, – поэтому мы задержались. Это не то, что ты думаешь.

– Это было бы совсем неплохо, – ответил Найджел, – если бы только произошло по ее воле. Болезнь была серьезной?

Уиндхем покачал головой.

– После Парижа, – продолжил он, – у нас с тобой не было случая поговорить. Нам есть что обсудить. Я думал, что знаю Катрин. Но за время своего заключения мне открылось в ней такое, о чем бы я предпочел не знать. Один Господь ведает, как повлияла на тебя долгая жизнь с ней, но последствия должны быть ужасны.

– Катрин была вампиром. Она укусила меня.

– Значит, она научила тебя пожирать души? Наверное, этим можно объяснить то, что ты сделал с Фрэнсис Вудард?

– Ты сказал, что она болела. Как?

В голосе Уиндхема звучали нотки гнева.

– Думаю, это была болезнь души, а не тела. Фрэнсис подхватила лихорадку и временами бредила. Иногда она разговаривала в беспамятстве. После того как я в целости и сохранности доставлю ее в Эссекс, я хотел бы встретиться с тобой и защитить ее честь. Шпаги или пистолеты – все равно.

Изумлению Найджела не было предела.

– Боже мой, почему все хотят драться со мной из-за женщины, которую я, по их мнению, погубил? Ты считаешь, что я бросил ее?

– Я считаю, что ты бессовестно использовал ее. Проклятие! Когда я увидел ее в Фарнхерсте, то подумал, что она… – Он умолк и перевел дух. – Теперь я знаю, что это не так. Черт бы побрал, Найджел! И мне плевать, какие у тебя были побуждения. Мне плевать, если это спасло Европу, но то, что случилось в Фарнхерсте, что произошло потом… будь я проклят, если это сойдет тебе с рук. – Уиндхем отвел взгляд и стиснул зубы. – Тем не менее, прежде чем убить тебя, я хотел бы убедиться, что это правда.

Вокруг них сновали веселые деревенские жители с кружками и тарелками в руках.

– В Фарнхерсте я использовал ее, но не так, как ты думаешь. Любовниками мы стали в Париже. Я предлагал ей выйти за меня замуж. Она отказалась.

– Я тебе не верю, – фыркнул Уиндхем.

Найджел пожал плечами:

– Ты же сам сказал, что она не похожа на других женщин. Она увидела, что я собой представляю, и стала презирать меня.

– Проклятие! Она отказалась выйти замуж за маркиза? Я поверю в это только тогда, когда ты повторишь свое предложение. Прямо сейчас!

– В противном случае ты вызовешь меня на дуэль?

Лицо Уиндхема застыло.

– Я прекрасно понимаю, что ты можешь убить меня. Тем не менее, если ты немедленно не сделаешь ей предложение, я не откажусь от своего намерения.

Найджел осознавал нелепость происходящего. Именно этого он хотел больше всего на свете. Но не так. Как бы то ни было, он обошел Уиндхема и распахнул дверцу кареты. Фрэнсис свернулась калачиком на сиденье, уронив голову на руки. С огромной нежностью он коснулся ее волос, убрал шелковую вуаль с ее лица и, не отдавая себе отчета, принялся цитировать «Песнь песней» царя Соломона:

– «Рассадники твои – сад с гранатовыми яблоками, с превосходными плодами, киперы с нардами. Нард и шафран, аир и корица со всякими благовонными древами…»

Ее глаза открылись.

– Найджел?

– Уиндхем сказал, что ты болела. Тебе лучше?

Золотисто-медовые пряди, выбившиеся из-под шпилек, спадали на тонкий розовый шрамик на лбу, совершенной формы скулы и изящные уши. Ему хотелось поцеловать ее.

– Я была… Наверное, просто накопилось нервное напряжение. Это не настоящая болезнь. Мне всего лишь требовался отдых. Майор Уиндхем был очень добр ко мне.

– Да, он добр. Ты по-прежнему собираешься выращивать травы в Эссексе?

По ее лицу пробежала тень беспокойства.

– Ты сказал, что дом…

– Он твой. Ты довольна?

– Да, конечно. Я должна быть свободной, разве ты не понимаешь? – Фрэнсис смахнула внезапно набежавшие на глаза слезы. – Должна, Найджел!

– Значит, ты по-прежнему отказываешься выйти за меня?

– Не надо! Ты думаешь, что это моя гордость? Или что в тебе есть что-то такое, что отталкивает меня? Боже, если бы все было так просто! Если бы я могла разделить жизнь с мужчиной, то им был бы только ты, Найджел. Но я не могу.

Он забыл об Уиндхеме. Он не видел ничего, кроме страданий, исказивших ее лицо.

– Боже мой, Фрэнсис. Я люблю тебя всем сердцем и душой. Стать перед тобой на колени?

Она подняла руки. Движения ее были легки, как шуршавший в траве ветерок.

– Взгляни на меня! Я не такая, как все. У меня в носу золотое кольцо. Несмотря на все эти платья, корсет и прическу, похожую на птичье гнездо, я не могу быть другой. Какая маркиза может получиться из публичной женщины?

– Думаешь, это меня волнует? Я люблю тебя. – Он сжал ее пальцы, страстно желая передать ей свои чувства. – Я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Слезы хлынули у нее из глаз, нос покраснел. Она была такой желанной.

– Я не могу, Найджел. Не могу. – Он видел по ее глазам, что это правда, а не причуда или каприз, и что никакие слова тут не помогут. – И не потому, что не люблю тебя. Наоборот – потому что люблю.

Найджел некоторое время молчал. Ее слова упали, как камни в глубокий колодец. Что он мог ответить? Тем не менее ему оставалось сделать еще одно.

– Очень хорошо. Я больше не буду мучить тебя. Но прежде, чем я уеду, Фрэнсис… у меня есть известие о Лэнсе. – Она с тревогой посмотрела на него, словно угадав его чувства. – Мне очень жаль. Он мертв.

В английском платье она выглядела еще моложе. Элегантная одежда делала изящную фигуру еще соблазнительнее.

– Как жаль!

– Катрин тоже умерла. Он прислал мне письмо со своими беспомощными и дурацкими объяснениями. Они выпили яд. Он не мог жить с ней. Он презирал себя. После поражения Наполеона Катрин нечего было делать в России. Так что после многих миль горечи и взаимных обвинений они решили покончить с этим. Я нанес визит мисс Марш и сообщил ей о смерти Лэнса, но не сказал правды. Она немного поплакала, хотя на самом деле плохо знала его.

– Ты сказал ей, что он умер как герой?

– Думаешь, я должен был поступить по-другому?

Фрэнсис покачала головой.

– Нет, нет. Так лучше. – Она опустила глаза. – Мы не всегда должны говорить правду, так? Если это не вызвано милосердием или необходимостью. Спасибо, что рассказал мне. Вот все и заканчивается.

Сказать больше было нечего. Никакие слова не могли выразить его чувств. В английском голубом платье она была не менее прекрасна, чем в индийских одеждах.

– «Друг мой похож на серну или молодого оленя». Возьми свою свободу, Фрэнсис.

Он выскочил из кареты прежде, чем она могла передумать, прежде, чем он начал льстить, умолять или запугивать ее.

Доминик Уиндхем смотрел на него невидящим взглядом. Найджел сжал его локоть и оттащил подальше от кареты.

– Ты слышал? Увези ее. Доставь ее в Эссекс. А если ты все еще настаиваешь на дуэли, то можешь начинать. Это будет убийство, потому что я не намерен драться с тобой.

– Прости, – сказал Уиндхем. – Она любит тебя. Я не знал. Как ты можешь отпустить ее?

– Потому что я люблю ее, чертов дурак, – ответил Найджел. – А теперь, ради всего святого, увези ее.

 

Глава 21

Фрэнсис провела в Лондоне два дня. Лорд Трент выписал ей чек. Он также выдал небольшую ссуду, чтобы ей легче было начать дело. Она не будет принадлежать к высшему обществу, зато обретет свободу и чувство собственного достоинства, что гораздо важнее.

Уиндхем не стал сопровождать ее в Эссекс. Фрэнсис поблагодарила его за заботу, но заявила, что продолжит путешествие одна в нанятой почтовой карете. Она была рада вернуться в свой дом.

* * *

Яркие солнечные лучи пробивались сквозь листву деревьев, освещая фруктовый сад и загон. Ослепительно блестели вдали небольшой пруд и извилистый ручей. Ярко сияли выбеленные кирпичи, два сводчатых окна, свежая зеленая краска на двери. Дом, в котором выросла Фрэнсис, был аккуратным и чистым, насквозь пронизанным солнечным светом. Она выбралась из кареты и вошла в прихожую.

Красная и черная плитка на полу была такой, какой она ее помнила. Белые двери вели в комнаты, где эхом звучали когда-то голоса ее родителей. За этой стеной находился кабинет ее отца, в котором он обычно, к ужасу горничных, раскладывал свои растения. На южной стороне наверху любила сидеть ее мать среди горшков с розами – английскими розами, – наполнявшими воздух своим ароматом. В глубине дома находились кладовые и умывальни, а также ступеньки, ведущие в подвал, куда изредка брали маленькую девочку. Она вдыхала запахи пыли и сухого кирпича, помогая отцу доставать вино. Но только маркиз научил ее чувствовать разницу между бургундским и шабли.

Между невинностью и знанием лежала Индия.

На полу в прихожей она увидела большой сверток с написанным твердой рукой адресом. Его почерк. Сердце Фрэнсис замерло, а потом бешено забилось. Она сорвала обертку. Колышущиеся от ветра деревья, дикая равнина, белая лошадь, скачущая навстречу свободе. Найджел прислал ей свою картину.

Там же была записка, запечатанная его печатью. Дрожащими пальцами она развернула листок.

«Брось вызов буре, любимая моя. Не бойся. Эти тучи никогда не прольются дождем. Это только рисунок, и дождь, который они несут, не настоящий».

Фрэнсис опустилась в стоявшее в прихожей старое кресло своей матери и, к удивлению экономки, горько заплакала, уронив голову на руки.

– Очень хорошо, – сказала Бетти. – Ты должен мне все подробно рассказать.

Найджел поднял на нее глаза. Пламя свечей освещало знакомую лондонскую гостиную. Из глубины дома доносились приглушенная музыка и смех, но он думал о деревушке около Мейдстона и о крестинах.

– Что?

Бетти нахмурилась.

– В чем дело, дорогой мой? Что-то случилось, не правда ли? Помимо твоего столкновения с Катрин и неудачи с Лэнсом. Если бы я не знала тебя так хорошо, то могла бы подумать…

Мягкий свет делал ее еще красивее. У младенца, внука Бетти, была ее улыбка. Найджел приходился крестным отцом ребенку. Он считал это обычной вежливостью, пока в деревенской церкви дочь Бетти не положила ему на руки своего очаровательного маленького сына. Малыш сначала горько плакал, а потом вдруг улыбнулся незнакомцу. Найджел замер, не отрывая взгляда от круглых голубых глаз младенца, и сердце его сжалось. Иметь ребенка! Простейшее открытие. Наследника Риво. Интересно, будет ли его первый ребенок похож на последнюю маркизу с ее смуглой французской красотой или…

Бетти не могла скрыть своего беспокойства.

– Неужели после всех этих предательств, после Лэнса ты все еще веришь в верность или любовь?

– Бедный Лэнс. Ему все это оказалось не по силам. Мне жаль, что я не смог его спасти, но в конечном итоге его погубили собственные слабости. Он так и не смог понять, что Фрэнсис несла чистоту, а Катрин – разрушение.

– Да, мой дорогой. А Пьер-Мартин, твой гадкий наемник?

– С месье Мартином не так все просто. Я узнал это только вчера. Странная ирония – он отправил мое донесение.

Она с нескрываемым удивлением взглянула на него:

– Какое донесение?

– Мое сообщение Веллингтону о Шарлеруа. Оно попало бы в Брюссель вовремя, но нерадивый офицер союзников задержал его на решающие двадцать четыре часа. Случилось так, что Наполеон все равно потерпел поражение, но я благодарен Мартину – правда, он оказался более жестоким, чем я думал, – хотя бы за то, что он выполнил мое поручение.

– Значит, это в конце концов произошло, мой дорогой.

Найджел пошевелил затекшими пальцами. Пламя свечей отражалось от его перстня с грифоном, этого кусочка золота, с которым он никогда не расставался, подобно тому, как Фрэнсис не снимала свое колечко. Каждый из них был прикован к своему прошлому, из которого он вышел. Но теперь Найджел был открыт для музыки. Каждый день он приходил в комнату со сводчатыми окнами, и дом Риво наполнялся звуками, несущими в себе страсть Джузеппе Гранчино. Это доставляло ему наслаждение.

– Моя проницательная Бетти, ты ведь сама отправила ее в Париж. Эта проклятая идея была твоей. И что, по-твоему, должно было произойти, черт возьми?

– Ты должен был остаться в живых, чтобы заботиться о ней. Кроме того, мне казалось, что она даст тебе покой и защитит от воспоминаний о Катрин.

– Как выяснилось, – сухо заметил Найджел, – это была чрезвычайно оригинальная идея.

В ее темных волосах начала пробиваться седина. Это шло ей. Честная и мудрая Бетти отвела взгляд.

– Почему тебя отравили в Фарнхерсте?

– Это было отвлекающим маневром, чтобы я не смог помешать убийству Доннингтона. А еще меня хотели наказать. Фрэнсис была составной частью этого плана. Ты хоть понимаешь, что помогала Катрин, когда уговаривала Фрэнсис остаться со мной? – Он откинулся на спинку дивана и рассмеялся. В его голове звучала странная музыка, похожая на шум падающих деревьев.

– Дорогой мой, если бы мы все это знали тогда! Мне кажется, Катрин рассчитывала использовать Фрэнсис в качестве оружия против тебя. Лучший способ принудить тебя к чему-либо – это угрожать женщине.

– Особенно той, которую я затащил к себе в постель. Катрин надеялась, что я изнасилую Фрэнсис в Фарнхерсте. Позже она использовала Лэнса, чтобы он убедил Фрэнсис совратить меня. Все вышло так, как рассчитывала Катрин. Потрясающее коварство. Я был абсолютно беспомощен.

– Дорогой мой! Если бы яд заставил тебя… Катрин знала твою гордость.

– И ненавидела ее. Нет, все это гораздо глубже. Катрин думала, что женщина, подобная Фрэнсис, сведет меня с ума. Она оказалась права. Грозный маркиз был очарован, как зеленый юнец, поставлен на колени бурей, которую вызвала Афродита, потерялся в темных глубинах собственного сердца. Разумеется, Катрин не знала, какой на самом деле окажется Фрэнсис. Да, Бетти, это произошло.

Она взяла его за руку. Найджел поднес ее пальцы к губам и поцеловал. Он ценил ее дружбу. Бетти на мгновение сжала его руку, а затем отпустила.

– Значит, я должна радоваться за тебя, Найджел?

Он улыбнулся:

– Конечно. Я влюбился. И как выяснилось, безумно. Ты действительно думаешь, что я ничего не намерен предпринимать?

Ее разбудил шорох трав и негромкое пофыркивание. Фрэнсис тотчас открыла глаза. Она забылась сном, наблюдая за тем, как высоко в небе вилась пара жаворонков.

Девушка лежала на спине посреди небольшого луга, где в суматохе, вызванной продажей дома Найджелу, не успели скосить траву. Фрэнсис приказала не трогать ее, чтобы потом собрать семена.

Голубой купол неба обрамлял метелки ржи и овсяницы, вокруг головы Фрэнсис стояла золотисто-зеленая стена из всевозможных трав. В их зелени под порывами легкого ветерка колыхались прелестные головки маргариток – белоснежные лепестки окружали желтую, как домашнее масло, сердцевину.

В голубом небе вились жаворонки, сверху лилось их мелодичное пение, наполняя луг восхитительной музыкой. В густой траве затаились зяблики и овсянки.

Фрэнсис была в Эссексе, в своем старом доме. Она жила тут уже несколько недель.

Фрэнсис повесила картину Найджела в спальне. Каждый день она смотрела на нее, как будто безмолвный холст мог рассказать ей правду о нем, которую она не смогла разгадать. Но она видела лишь правду о самой себе. Она умела вести дела, была сильной и могла справиться со своими страхами. Все это дал ей Найджел. Он подарил ей осознание своей личности. Она англичанка.

Вот ее истинная суть, обогащенная опытом, но все же оставшаяся неизменной.

Люди в деревне улыбались ей. Они знали ее еще маленькой девочкой. Они помнили ее родителей. Несмотря на золотое колечко в носу, местные жители не осуждали ее. Она бродила по тропинкам в тех местах, где играла ребенком, и с болью в сердце воскрешала в памяти лицо Найджела, его непредсказуемый юмор.

Аккуратные английские деревушки с их простой и размеренной жизнью помогли ей разобраться в своих чувствах. Тем не менее она тосковала о знойной Индии, где белые журавли прокладывали себе путь к заснеженным вершинам Гималаев, как несущаяся сквозь бурю белая лошадь. А еще сильнее она тосковала по мужчине.

Потому что была безнадежно влюблена.

Его имя заставляло ее сердце биться сильнее. Найджел, Найджел, Найджел. Она была очарована этими звуками. Она любила его. Она хотела его. Даже распахнутое небо не могло смягчить ее раскаяния. Разве она могла знать, что полюбит его? Что это ее слабости, а не его станут между ними? Но она не будет ему в тягость. Она правильно поступила, что дала ему свободу. Печаль своей потери она унесет с собой в могилу. Найджел, маркиз Риво. Ее единственная настоящая любовь. «Нужно смириться с тем, что не можешь изменить».

Верит ли она еще в это? Найджел научил ее и другому: никогда не следует сдаваться без борьбы. А разве можно, не попробовав, утверждать, что ты не в силах ничего изменить? А что, если ей поехать в Лондон и попытаться найти его? От этой мысли ее сердце забилось сильнее. Завтра? А что, если ей поехать завтра? Раздумывая об этом, она устремила взгляд в бездонное небо. Солнечные лучи ложились на ее волосы и не прикрытую чадрой шею.

Где-то вдали ветер шелестел листвой дубов. Снова послышалось фырканье, вызвавшее у нее ассоциации с огнедышащим драконом. Фрэнсис села, и стебельки трав посыпались с ее головы на юбку. По полю скакал конь. Фрэнсис вскочила, уронив шляпку на землю. Грива и хвост лошади развевались по ветру, золотые и серебряные пятна на крупе блестели в лучах солнца. Конь несся без уздечки и седла, радуясь яркому дню и сверкающему в небе солнцу. Если представить, что кони могут смеяться, то он смеялся. Ее сердце замерло, а затем забилось в бешеном ритме.

Пронзительный свист прорезал густой знойный воздух, заглушив низкое гудение пчел. Конь резко остановился и чуть согнул передние ноги.

– Я здесь, – раздался голос у нее за спиной. – Ты не прогонишь меня?

Фрэнсис обернулась. Ее сердце звенело, как наковальня. Прислонившись к стволу дуба, Найджел любовался ею. На нем не было ни куртки, ни жилета, только белая рубашка, бриджи и изящные сапоги. Его руки обнимали охапку цветов: буйство белого, зеленого и желтого.

– Твой донской жеребец? – спросила девушка, чувствуя себя довольно глупо. Фрэнсис понимала, что вспыхнувшее лицо и бурное дыхание выдают ее, но не скрывала своего волнения. Он пришел к ней!

Солнечные лучи заливали Найджела, золотя его волосы и густые ресницы. Фрэнсис опустилась на траву – прибежище блестящих, как драгоценные камушки, пчел, крошечных жучков и других невинных тварей – и стиснула пальцами ленты шляпки, ошеломленная волной затопившего ее счастья. Он пришел к ней! Найджел приблизился и выпустил из рук охапку цветов. Маргаритки в беспорядке посыпались на землю.

– Лэнс вернул моего коня. Конюх через всю Францию доставил его в замок Риво.

– А письмо было? – Она посмотрела ему в лицо.

– Только одна строчка: «Он принадлежит тому, с кем осталось его сердце».

– Бедный Лэнс! Но я рада, что твой конь вернулся к тебе. С самой границы России…

– Ты здесь счастлива, Фрэнсис?

Она опустила взгляд на испещренную пятнами солнечного света траву.

– У меня было время подумать. Я поняла, как мало знаю о жизни. Мне казалось, что я потерялась между двух культур, но это не так. Я англичанка. Я по-настоящему не понимала того, чему научилась в Индии. Ты говорил, что моя философия поверхностна. Ты был прав. Это всего лишь отблеск неисчислимых сокровищ, испорченных моими собственными ограниченными представлениями. За священными текстами стоят столетия особой культуры. Что я могла понимать в них?

Он подошел ближе, и его тень упала на траву у ее ног.

– Ты научилась состраданию. Английская мораль часто слишком строга и суха – отражение природной стыдливости, – и это скорее ее порок, чем достоинство.

– Но с моей стороны было самонадеянным заявлять, что я знаю что-либо о Каме. Не в моих силах исправить то, что случилось, но все мои знания и представления были лишь слабым отражением действительности.

Найджел молча смотрел на нее. Она чувствовала его пристальный взгляд, как много месяцев назад в библиотеке, когда он пытался защитить ее и был раздражен ее упрямством.

– Нет, – сказал он. – Ты знала, что такое страх. Это достаточно реально.

– Я размышляла, – ее слова полились свободным потоком, как будто внезапно исчезла какая-то преграда, – над тем, что ты мне рассказывал о казаках, об отступлении из Москвы. Думаешь, я поэтому боялась тебя? Или потому, что поняла, увидев, как ты дрался с Лэнсом, что ты умеешь убивать?

Конь Найджела спокойно щипал траву и всего один раз поднял свою красивую и умную голову, чтобы взглянуть на них. Найджел опустился на примятую траву рядом с девушкой.

– Это не имеет значения, Фрэнсис.

– Нет, имеет. Потому что там, в доме на улице Арбр, все это висело над нами, подобно дамоклову мечу, угрожающему в любую секунду без всякого предупреждения обрушиться на нас. Я не хочу, чтобы ты думал, будто я боюсь и осуждаю тебя за твои поступки.

Он взял маргаритку и ногтем расщепил ее стебель.

– Но брать на себя функции Господа? Мы не вправе распоряжаться жизнью и смертью людей.

– Обычно нет. Но разве ты мог остановить казаков? Накормить, одеть и утешить весь мир? У тех бедных французов оставалась последняя надежда – быстрое избавление от холода и мучений. Но ведь так бывает не всегда, правда? Кажется, я забыла об этом, пока не вернулась сюда. А может, мое прозрение началось в деревушке около Мейдстона.

Фрэнсис заметила, как выражение его лица мгновенно изменилось.

– Во время крестин?

– Обычные люди с обычными радостями и заботами, выходящие замуж по любви, любящие своих детей, доброжелательные к соседям. Именно так живет большинство людей и здесь, и в Индии. Понимаешь, я забыла об этом. Просто забыла.

– Я был крестным отцом, – усмехнулся Найджел. – Боже мой, Фрэнсис, если бы ты видела улыбку этого ребенка!

– Я навещала младенцев в деревне. Каждый из них – это новая надежда, не правда ли? Начало новой жизни, еще не ведающей отчаяния. Я хотела бы начать все снова.

– Но моя жизнь была совсем другой. Ты знаешь, чем мне приходилось заниматься и какой я на самом деле.

Она смотрела, как его гибкие пальцы перебирают цветы, и вдруг с внезапным жаром вспомнила, как они касались ее обнаженной кожи.

– Потому что только ты обладал силой, чтобы противостоять злу. Если бы такие, как ты, не рисковали жизнью, все эти простые люди пропали бы. Кто-то должен был остановить Наполеона, Фуше, Катрин, или они захватили бы весь мир и переделали бы его по своему подобию. Не у всех хватит силы и умения решиться на такое. У Лэнса не хватило. А ты выдержал.

– Но мы с тобой не можем отрицать, что за все приходится платить, – с горечью заметил он.

– Прости, что обвиняла тебя в двуличии. В Париже ты делал все, чтобы спасти жизни людей, и не прибегал при этом к насилию. Ты даже спас жизнь Наполеону, потому что понимал: есть вещи, которые стоят выше личной ненависти. Мне жаль, что я не смогла сказать этого тебе на улице Арбр или потом, когда ты сообщил мне о Лэнсе. Спасибо, что приехал сюда и дал мне возможность сказать это тебе сейчас.

Он протянул руку и распрямил ее пальцы, сжимавшие ленточку шляпки. Его руки были уверенными и сильными.

– Возможно, среди холода снегов я забыл о лете. Но человеческие руки делают скрипки, а не только ружья. В сердцах людей больше доброты, чем жестокости. Бетти всегда в это верила.

– Сознавать это и есть свобода. Значит, теперь мы оба свободны, Найджел?

Он отпустил ее пальцы.

– Я бы никогда этого не понял, если бы не ты.

– Я? Ты помог установить мир в Европе, и это сделало тебя свободным.

– Нет, Фрэнсис, – улыбнулся он. – Любовь к тебе освободила меня.

Его слова громом обрушились на нее, не давая дышать. Какая мука – любить человека всем сердцем и душой и с такой силой желать его.

– Несмотря на этот английский луг и смешную шляпку, я остаюсь все той же куртизанкой. Ничего не изменилось. Я окончательно и бесповоротно испорчена, ведь правда?

Легкий трепет ноздрей – признак мужской силы и уверенности, стремления одержать победу любой ценой – выдал его, хотя глаза говорили совсем о другом. Найджел рассмеялся.

– Очень хорошо. – Он встал и взял в руки охапку маргариток. – Если ты всего лишь ганика, то могу я купить твои услуги?

Что-то шевельнулось в ее душе, жаркое и грозное.

– Прямо сейчас?

Он усмехнулся:

– Время можно определить всего лишь двумя способами: сейчас и потом. Настоящее – это поворотный пункт, единственное, что связывает нас с прошлым и будущим. Я люблю тебя. Я хочу тебя. Ты куртизанка. Ложись.

Ей не удавалось унять бешеный стук своего сердца.

– Но если тебе нужны мои услуги, ты должен заплатить.

Он сорвал с себя рубашку и набрал еще цветов. Солнце золотило его обнаженную кожу.

– Твои цветы были красными, а мои желтые. Этого достаточно. – Маргаритки, милые и невинные, дождем золотых и серебряных монет посыпались на ее колени. – Дай мне руки.

Она потянула ему обнаженные руки, прикрытые лишь короткими пышными рукавами платья. Он поднял с земли цветы и стал сплетать их вместе. Белые лепестки липли к его коже, желтая пыльца золотила руки.

Найджел взял руки Фрэнсис и связал их сплетенной из маргариток цепью. Дрожа от охватившего ее желания, она легла на траву. Он закинул ей руки за голову и обмотал цветочную цепь вокруг пучка стеблей, как бы приковав ее.

– Рвать их запрещается, – улыбаясь, сказал он.

Сердце Фрэнсис учащенно билось. Он поднял ей юбку и провел ладонью по нагретым солнцем стройным ногам. Затем снял с нее туфли, нежно погладив каждую ступню, и медленно спустил чулки. Стебли маргариток кололи ее кожу, когда он, обмотав цветочной цепью ее лодыжки, связал их вместе. Где-то глубоко внутри Фрэнсис ощутила лихорадочное биение пульса. Силы покидали ее.

– Я не могу…

– Тише, любимая. – Он поцеловал ее. – Я заплатил. Теперь я отвечаю за все.

Она беспомощно раскрыла губы ему навстречу, отвечая на поцелуй. Неистовые и настойчивые удары сердца отдавались в ее голове, как дробь барабана в ночи, наполняя все ее существо тревогой. Найджел уверенно и нежно успокаивал ее, ласкал руки и шею, касаясь самых чувствительных мест, обволакивая коконом безмятежности, прогоняя страхи.

– Я люблю тебя, – тихо прошептал он. – Тебе нечего бояться. Нет-нет. Не двигайся. Расслабься.

Распластанная под ним, она должна была либо подчиниться его нежности, либо разорвать цепь из цветов. Найджел поднял упавшую маргаритку и погладил ее лепестками щеку и шею Фрэнсис. За цветком следовали его губы.

– Я люблю тебя, – повторил он. – Ты невинна.

Она закрыла глаза, защищаясь от слез и ярких лучей солнца.

Его губы скользили по ее телу. Тепло медленно разливалось по груди и животу. Он осторожно снимал ее муслиновое платье, которое дразняще скользило по ее коже, цеплялось за соски, гладило талию.

– Я люблю тебя, – повторил он еще раз. – Ты прекрасна.

Не переставая целовать ее, он расшнуровал узкий английский корсет. Легкие поцелуи ложились на округлости ее грудей, плечи, лоб. Найджел отбросил в сторону ее белье. Она осталась лежать, беспомощная и открытая его взорам, под безбрежным голубым небом.

– Я люблю тебя. – В его голосе бурлила радость. – Теперь на тебе нет одежды.

Она попыталась пошевелить руками, но цепи из маргариток держали ее. Он ласково провел рукой по ее животу, позволив пальцам задержаться на завитках мягких волос.

– Натяжение струн рождает музыку, Фрэнсис. – Он уже говорил это раньше, в Лондоне. – Ты только инструмент в моих руках. Лежи спокойно, а я буду играть. Может, получится новая мелодия.

Его умные музыкальные пальцы пробежали по животу Фрэнсис, и ноты этой гаммы рассыпались по ее телу, вызывая к жизни гармонию чувств и наслаждения. Лепестки маргариток щекотали ее запястья и лодыжки. Фрэнсис напряглась, натягивая цветочные цепи. Губы Найджела скользили по ее телу. Фрэнсис слышала шелест его одежды и звук рвущейся ткани – он раздевался, помогая себе одной рукой. Затем она ощутила тепло его кожи. Гладкая. Дразнящая. Знакомая. Подобно струне арфы, девушка вибрировала под его поцелуями. Напряжение все росло, затопляя ее горячей волной. Он слегка стегнул по ее бедрам охапкой цветов – раньше он засыпал ее алыми лепестками, – и она почувствовала, что краснеет. Жаркий румянец залил ее щеки.

В его голосе чувствовалась улыбка.

– «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, и любезна; и ложе у нас – зелень».

– Позволь мне прикоснуться к тебе, – прошептала она.

– Нет-нет. Расслабься. Ты в безопасности. Откройся наслаждению. Это для тебя. Возьми его. – Он лег рядом и поцеловал ее ухо. – «В уединенном месте он рассеет ее страхи и поцелует ее… и они обменяются цветами».

Она повернула голову, наслаждаясь прикосновением его мягких волос и вдыхая их запах.

– Это же из «Камасутры»!

– Я читал ее. – В его голосе слышался сдержанный юмор. – В Лондоне в переводе какого-то путешественника. Но, за исключением очаровательной формы и языка, не обнаружил для себя ничего нового. А сейчас помолчи. Что бы теперь ни произошло, это будет не твоя вина. Ты куртизанка. Лежи спокойно и отдайся чувствам.

Она затаила дыхание, когда губы Найджела вновь коснулись ее тела. Жаркие лучи солнца били в ее опущенные веки. Она распласталась на ложе, сделанном из мягкой ткани ее платья и нижней юбки. От прикосновения его языка волны наслаждения, подобно жарким лучам солнца, пробегали по ее телу. Фрэнсис задыхалась, судорожно втягивая в себя воздух. Сердце ее забилось еще быстрее. Она уже не могла управлять собой.

Ладони Найджела ласкали ее бедра, постепенно раздвигая их, а большой палец нежно гладил треугольник мягких волос между ними.

– Как они называют его? – спросил он. – Этот женский цветок.

– Йони, – ответила она, изнемогая от желания.

Его пальцы продолжали ласкать ее лоно.

– А можно мне поцеловать этот твой цветок – йони?

Румянец на ее щеках запылал еще ярче, но она уже таяла под его руками. Таяла, как воск на солнце.

– Да, да. Если хочешь.

– О да, – со смехом сказал он. – Хочу.

Его горячий и искусный язык ласкал нежные лепестки ее лона. Она стонала и вскрикивала, пронзенная острейшим наслаждением. Наконец его губы, пахнущие солью и мускусом, прильнули к ее губам, и она почувствовала прикосновение его плоти, твердой и нежной, как бархат, отвечающей на призыв ее увлажнившегося лона.

– Да, – выдохнула она. – Да.

Медленно, но уверенно он вошел в нее. Она почувствовала, что поддается его напору, дюйм за дюймом, и волны неизъяснимого блаженства расходились по ее телу. Несмотря на его красоту, она может ему доверять. Ему не чужды сострадание и юмор. Два лица Шивы, разрушение и созидание. Но созидание сильнее. Она может доверять ему. Она любит его.

На мгновение он застыл неподвижно внутри ее, а затем его бедра снова пришли в движение, раскачиваясь и увлекая ее за собой. Фрэнсис оторвала свои губы от его рта и принялась покрывать поцелуями его солоноватую кожу, наслаждаясь ощущением нагретого солнцем и разгоряченного страстью тела. Она любит его. Она хочет родить ему ребенка.

Он обхватил губами ее сосок и еще глубже погрузил в нее свою плоть. Она сжала пальцами его плечи. Цветочные цепи порвались, разбрасывая лепестки.

– Это было запрещено, – хриплым голосом нежно прошептал он. – Теперь ты должна отвечать за последствия.

Она радостно засмеялась и обхватила его руками и ногами, все сильнее и сильнее прижимая к себе. Его спина была мускулистой и сильной, гладкая кожа ласкала ее пальцы. Их тела слились в звенящей гармонии страсти. Она раскачивалась из стороны в сторону, терлась о него, ища наслаждения, ища то самое место, где было спрятано удовольствие, не оглушающее, а приносящее радость, ту вершину чувств, к которой она упорно стремилась. Она любила его.

Он чуть-чуть изменил позу. Она громко вскрикнула.

Где-то глубоко внутри ее рождался мощный, поглощающий все ритм. В вихре ощущений громом звучали слова Найджела: «Это для тебя. Возьми его». Затем слова стихли, мысли исчезли в безумном водовороте. Открытая и беспомощная, она провалилась в темноту, сотрясаемая накатывавшими на нее одна за другой волнами экстаза.

Он смеялся. Фрэнсис открыла глаза. Солнце окружало сиянием его волосы и его прекрасное лицо, блестящее от пота. В ярком свете летнего дня Найджел ликовал и смеялся от счастья. Фрэнсис никогда не видела его таким. Должно быть, таким он был до России – простым сластолюбцем. Нет, не простым даже в своем счастье. Это было счастье. Он излучал счастье, радовался ее наслаждению. Сердце ее растаяло.

Сладкая истома охватила все ее тело, но его плоть оставалась в ней, напряженная и дерзкая.

– Что это было, Найджел? Маленькая смерть?

– Твоя, – ответил он. – Но не моя.

Его плоть слабо пульсировала где-то глубоко внутри ее. Восхитительно. Восхитительно. Восхитительно. Ритм безумия и радости, нежности и восторга. Затем его бедра снова пришли в движение, и она громко вскрикнула.

– Тише, – прошептал он, целуя ее. – А теперь приготовься умереть снова, только на этот раз я умру вместе с тобой.

Он одел ее с такой же тщательностью, как и снимал одежду. Фрэнсис, ослабевшая и пресыщенная, сидела среди раздавленных цветов, наблюдая, с какой ловкостью он натягивает брюки и застегивает рубашку на своем гибком торсе, любовалась звериной грацией его тела.

– Ты боялся, Найджел?

– О да. Пока ты не вернула мне музыку.

– Музыку? – озадаченно спросила она. – Во время крестин?

– Задолго до этого. Я понял это, сидя в темноте в чулане. Мне просто пришлось ждать до крестин, пока не представился случай взять в руки инструмент. – Солнечные лучи блестели у него в волосах. – Чего мы боимся? Жестокости, смерти? Но бояться смерти – значит бояться жизни. Это просто две стороны одной медали. Я не позволю тебе отвергнуть меня, Фрэнсис.

Она чувствовала себя абсолютно незащищенной.

– Я и не смогу после того, что только что произошло. Если хочешь, я буду жить с тобой, стану твоей любовницей.

Он протянул руку, помогая ей встать. На другом краю луга донской жеребец поднял голову и тихо заржал.

– Значит, ты все же отвергаешь меня. Мне совсем не это нужно.

Она подняла шляпку и стряхнула с нее травинки.

– А что тебе нужно?

– Скажи, что любишь меня.

– Тебе не стоит об этом просить. Я люблю тебя.

– Тогда ты не можешь быть моей содержанкой. Я хочу, чтобы мы были равны. Хочу, чтобы мы любили друг друга, как равные. Хочу, чтобы это было навсегда. Я хочу быть с тобой, когда ты захочешь. Я хочу, чтобы ты была рядом, когда ты нужна мне. Я хочу детей. От тебя. Мне интересно посмотреть, будут ли они похожи на тебя. – Он усмехнулся. – А кроме того, я хочу играть с твоей йони, когда нам обоим этого захочется. Есть только один способ получить все это. Мы поженимся.

Что-то пугающее шевельнулось в ее душе.

– Это нечестно.

– Нечестно? Я воспользуюсь любым оружием, чтобы только убедить тебя. Когда я лежал в чулане, закованный в цепи, то впервые за многие годы оказался наедине с собой. Вновь и вновь я искал то место, которое ты показала мне, – глубоко спрятанное ядро моей души. В конце концов это помогло мне заглянуть в себя. Я считал себя мудрым. Но я ошибался. Я просто был хорошо защищен от превратностей жизни. Сидя в темноте, я начал понимать, что большая часть из того, что я считал мужеством, на самом деле была трусостью. Отказываться от чувственных удовольствий – трусость. Ты показала мне это, когда соблазнила при помощи зеркал. Отказываться от музыки – трусость. Отрицание и самообладание – это не выход. Почему я боялся любви? Потому что ею нельзя было управлять с помощью логики. Пока я не встретил тебя, меня так же, как и тебя, обуревали страхи.

– Это вполне естественно, – сказала Фрэнсис. – После Катрин.

Он убрал прядь волос с ее щеки.

– Естественно? Да. Я почти позволил ей одержать победу. Ты как-то спрашивала, что остается, когда иссякает мужество? Ответ – любовь. Любовь – наша единственная защита против хаоса. Но любовь требует слепой веры. Это означает риск. Давай рискнем вместе, девушка с цимбалами. Я люблю тебя, Фрэнсис. Ты любишь меня.

– Слишком сильно, чтобы выйти за тебя замуж. Я проститутка. А ты маркиз.

Он улыбнулся открытой и беззащитной улыбкой, которая так редко появлялась на его лице.

– Многие пэры женились на публичных женщинах, а мир все еще не перевернулся. Но ты же не такая. Ты рассказывала мне о трех целях в жизни: Артхе, Каме и Дхарме – богатстве, чувственных наслаждениях и добродетели, – которых необходимо достичь на пути к святости. Ты совсем не публичная женщина. Ты жрица Камы. Я с радостью поделюсь своим богатством, и вместе мы найдем добродетель. Твой отец был уважаемым джентльменом. Лорд Трент будет твоим посаженым отцом, а Доминик Уиндхем шафером. Бетти будет сдержанно аплодировать издалека.

– У меня золотое колечко в ноздре, – напомнила Фрэнсис и прикоснулась к нему.

Найджел взял ее руку и поцеловал в ладонь.

– Ну и что? Ты будешь маркизой. Мода станет следовать за тобой, а не ты за модой.

– Но слухи, сплетни…

Его глаза смеялись.

– Думаешь, они будут говорить, что самый грязный развратник Лондона наконец увидел себе пару в своей экзотической наложнице и был настолько одурманен страстью, что женился на ней?

– Что-то вроде этого.

Его губы скользнули к ее запястью.

– Но это никогда не будет произнесено вслух или в твоем присутствии. В свете не знают, кто ты такая. А те, кто видел тебя в Фарнхерсте, никогда не признаются в этом, особенно своим женам. – Он оттянул рукав платья и поцеловал ее плечо. – А те, кто знает? Они позеленеют от зависти. Они будут думать, что мы проводим наши дни в райском блаженстве, а ночью погружаемся в таинства эротических наслаждений. Пусть думают так. Пусть воображают себе все, что им вздумается, лишь бы это было пылко, восторженно и вдохновенно. – Он заключил ее в объятия. – Так или иначе, все это будет правдой.

Фрэнсис взглянула на него снизу вверх. Она наслаждалась каждой черточкой его лица.

– А разве страсти достаточно, Найджел? Она сможет соединить нас?

Он нежно поцеловал ее.

– А разве любовь рождается из страсти? Если бы это было так, то мы с Катрин могли бы полюбить друг друга. Нет, родная, это любовь рождает страсть. Настоящие любовники – еще и друзья. Именно это мы почувствовали сегодня. А будет еще лучше.

У нее кружилась голова.

– Откуда ты знаешь?

– Мать рассказывала мне… а кроме того, разве с твоими знаниями может быть по-другому? Я хочу увидеть все остальное, все шестьдесят четыре искусства. – Он усмехнулся. – Мы никогда не истощим запас поз, у которых такие чудесные названия.

Донской жеребец, отливая серебром и золотом под проникавшими сквозь листву солнечными лучами, стал постепенно расплываться, исчезая в знойной дымке. Слезы застилали глаза девушки, смывая все страхи и все напряжение последних лет.

Найджел сжимал ее в объятиях. Его голос звучал тихо и ласково, губы касались волос.

– Все хорошо. Ты любишь меня. Мы поженимся. У нас будут дети. Я буду всегда любить тебя.

Дети. Дети Найджела. Всем своим существом она хотела их. Перед ее внутренним взором разворачивалась яркая картина будущего, о каком она не позволяла себе даже мечтать. Идти по жизни рука об руку с этим красавцем мужчиной, с его любовью и добротой. Быть его другом и любовницей. Дарить ему плоды своего искусства – ему одному – и получать в ответ его любовь. Наслаждаться музыкой. Будущее, освещенное радостью и свободой, а не терпением. Им не нужно общество или признание высшего света, хотя обаяние Найджела способно положить к ее ногам весь мир. Но это не имеет значения. В любом случае это не имеет значения. Они обрели что-то более важное, настоящее.

Он прочитал ответ в глазах Фрэнсис и снова поцеловал ее.

– Ты завладела моим сердцем и станешь моей женой. Ты всегда будешь свободна.

– Я выйду за тебя. – Она решительно вложила свою ладонь в его руку. – С радостью. Если ты примешь мою любовь к тебе и обретешь во мне свою свободу.

– В моем поместье есть вересковые поля, – с улыбкой сказал Найджел. – И небо, глубину которого не смогут постичь даже боги. «Вставай, моя любимая, моя единственная, – пойдем».