Черная Гора Сочельник

Виктор Тесье всю свою жизнь провел на сцене, и по всему миру люди приходили в восторг от его игры. Но главным для него были не они, а музыка. Он являлся ее проводником, пытавшимся, и иногда не без успеха, передать ее очарование слушателям. Просто ему повезло, и судьба благословила его волшебным даром.

На этот раз его аудитория была немногочисленной. Сидя рядом с Кассандрой, Чейзом и Хоуп, он чувствовал себя несколько скованным – ему было не по себе, хотя обстановка казалась самой подходящей. Все здесь выглядело красиво, уютно и празднично. В камине гостиной весело потрескивали дрова, над которыми вздымались оранжевые языки пламени, а от зажженных в стеклянных призмах свечей распространялся аромат лавра.

– Обычно я не говорю много о себе, – начал Виктор свою исповедь, – но Кассандра считает, что вам следует кое-что узнать.

– Все верно, – отозвалась Кассандра, – это действительно необходимо.

Виктор внимательно посмотрел на очаровательную женщину, дирижировавшую сегодняшним концертом.

Он рассказал Кассандре о себе так много, что об остальном она догадалась сама. Но в его признаниях остался пропуск, некая туманная часть, которую Кассандра надеялась услышать сегодня в присутствии Чейза и Хоуп и которая, как она считала, была очень важна.

– Что ж, – Виктор повернулся к Чейзу, – я расскажу свою часть этой истории. Помнишь, мой мальчик, когда мы обсуждали с тобой, стоит ли разделить имение…

– Да, тогда я сказал, что гран-пер, возможно, не одобрил бы этого, но по крайней мере понял бы. Гран-пер знал, что тебя что-то преследует, не дает тебе покоя. Какая-то тайна, связанная с этой долиной. Это и его мучило тоже.

– И он никогда не говорил тебе, что это?

– Нет, – ответил Чейз. – Я думаю, гран-пер решил, что только ты можешь поделиться с кем бы то ни было этой тайной, если пожелаешь.

– Так вот, – тихо сказал Виктор, – тайна состоит в том, что у меня был сын.

– И он умер, как наша дочь, – прошептала Кассандра.

Виктор удивленно посмотрел на нее; оказывается, ее память сохранила гораздо больше, чем он предполагал.

– Оба младенца родились недоношенными – ваша дочь и мой сын. Оба были слишком крошечными, слишком хрупкими, чтобы выжить. Мы ничего не могли поделать – только дотронуться до них, поговорить с ними и молиться за них. А когда они умерли, мы умерли вместе с ними.

– Тогда вы сказали мне, чтобы я не повторяла ошибок, которые уже сделала… – Выражение лица Кассандры стало задумчивым, ее кожа казалась золотистой в неровном свете горящего в камине огня. – А еще вы сказали, чтобы я не боялась любить и рисковать, не боялась испытать боль. Вот почему я надела свое обручальное кольцо на Хэллоуин.

– Да, это именно то, что я сказал вам, Кассандра.

Задумчивый и печальный взгляд Виктора обратился к Чейзу.

– А тебе, Чейз, я должен сказать, что сожалею о прошлом. Ты должен был стать мне сыном, и гран-пер знал это. Так распорядилась судьба, чтобы шестилетний мальчуган, нуждавшийся в любви и заботе, заменил моего умершего сына. И еще ты стал его внуком. Ты ведь это знаешь, не правда ли?

– Да, – сказал Чейз, – знаю. – И он улыбнулся Виктору улыбкой, полной нового понимания того, что теперь они связаны двойными узами: любовью гран-пера к ним обоим и горем – потерей ребенка.

Виктор благодарно улыбнулся ему в ответ. Потом он перевел взгляд на другого, тоже непризнанного и отвергнутого ребенка Тесье – на Хоуп:

– Вот и ее я мог воспитать как свою дочь, но тоже не сделал этого.

Хоуп откликнулась не сразу, но когда заговорила, воспоминания одно за другим стали возвращаться к ней.

– Ты был мне как отец, Виктор. Ты хотел стать мне отцом. Ты запомнился мне таким милым. – Это было точное слово, слово для них обоих – Виктора и Ника.

Хоуп с трудом вдохнула воздух:

– Возможно…

Она заколебалась, но Виктор понял…

– Да, – сказал он. – Если бы в то лето твоя мать и я не расстались…

Он тоже умолк в нерешительности, но теперь уже Хоуп продолжила:

– Тогда мы не могли видеться – мне это казалось предательством по отношению к ней. Я чувствовала себя запутавшейся, виноватой. Зато теперь я свободна, и у меня не осталось чувства вины.

Хоуп улыбнулась Виктору и ощутила, как на нее снизошли блаженный покой и мир…

Мир?

– Он был моим братом, Виктор? Этот малыш, который умер?

– Нет, он родился задолго до того, как я встретил Френсис.

– И кто была его мать?

– Моя первая и единственная любовь, она умерла в тот день, когда он родился.

– О, Виктор. – Хоуп вздохнула. – Мне так жаль.

– И напрасно! – вдруг вскричала Кассандра, до этого хмуро слушавшая Виктора, а теперь смущенная и ошарашенная собственными словами, столь жестокими, будто они пришли из потустороннего холодного мира, из мира теней, окутывавших долгое время ее память, которая вдруг пробудилась к жизни, яркая, как никогда прежде. – Не стоит о ней горевать, Хоуп, потому что это неправда. Теперь я все вспомнила, вспомнила, Виктор! Чейз и Хоуп должны узнать правду.

– Нет, Кассандра! – Лицо Виктора выражало беспокойство, граничившее со страхом, но было уже слишком поздно: для Хоуп и Чейза теперь не составляло труда угадать ту женщину, с которой Кассандра когда-то подружилась и была очень близка и которую теперь отказывалась принимать.

– Джейн, – пробормотал Чейз. – Значит, матерью младенца была Джейн…

– Да, Джейн. – Кассандра продолжала в упор смотреть на Виктора. – Чейз и Хоуп должны знать все, они заслуживают этого.

Решимость Кассандры была столь яростной, что могла бы внушить страх. Кассандра превратилась в одержимую жаждой правды Шахерезаду, но история, которую она собиралась рассказать, не таила в себе очарования сказки.

– Все дело в том, что сын Виктора и Джейн был обречен на смерть, потому что его заморили голодом, когда он был еще в материнской утробе.

– Заморили голодом? – недоверчиво переспросила Хоуп. – Но женщины не убивают своих младенцев…

– Она это сделала. – Голос Кассандры дрожал от ярости. – Виктор вернулся в долину под Рождество и пошел просить прощения у Джейн – он пошел просить ее выйти за него замуж. Но Джейн не впустила его в дом, не позволила ему увидеть ничего, кроме своего смертельно бледного исхудавшего лица. Она скрыла свою беременность, но забыла скрыть более ужасную правду – что заморила голодом и себя, и своего ребенка.

– Мы этого не знаем, Кассандра. Возможно, Джейн не понимала, что беременна. Возможно, она не понимала причины своей утренней тошноты и других недомоганий…

– Не понимала, что это? Не хотите ли вы сказать, что она считала это тоской по любви?

Кассандра внезапно умолкла: ее охватили неожиданные сомнения. Имела ли она право судить и презирать других? Ведь она тоже бежала от человека, которого любила, испугавшись своей беременности, и после того, как потеряла ребенка и мужа, чуть не умерла от тоски. Как смела она осуждать Джейн и отказывать ей в прощении? И почему она была так убеждена, что Джейн по своей воле причинила вред еще не рожденному сыну?

Что-то пряталось в тени ее памяти – что-то сказанное ей Виктором в октябре… Но оно было столь страшным, что память не поддавалась ее усилиям. Однако чувства, которые она испытала тогда, остались.

Виктор тоже молчал, испуганный тем, что Кассандра могла вспомнить и оставшуюся часть его исповеди – часть, таившую в себе преступление, могущее попасть под пристальное внимание настоящего прокурора.

– Ну, – сказал наконец Виктор примиряющим тоном, обращаясь к Чейзу и Хоуп, – теперь вы все знаете и сами должны определить свое отношение к Джейн. Я надеюсь…

– Когда он родился? – перебила Хоуп.

– Что?

– Виктор, когда родился ваш ребенок?

Виктор нахмурился:

– Это было тридцать четыре года назад.

– В сочельник? – Ужас сковал ее сердце, однако, переборов себя, она продолжала настаивать мягко, но решительно: – Ваш сын родился в сочельник?

– Да.

– И его нашли в мусорном баке на задворках, позади старой булочной в Резерфорде?

– Да, все верно, – прошептала Кэсс, вспомнив наконец страшную правду, которую рассказал ей Виктор. Джейн в тот вечер позвонила в имение через несколько часов после того, как поговорила с Виктором.

«Ваш сын обращается с женщинами как с мусором, – сказала она гран-перу. – Так пусть же теперь ваш внук узнает, каково терпеть такое обращение».

И Джейн действительно бросила своего новорожденного младенца, своего и так обреченного на смерть сына, вместе с мусором на задворках. Одетого только в ее засохшую кровь, она оставила его замерзать в тот страшный сочельник. Разве это не было преднамеренным действием, Виктор? Разве это не было убийством? Как вы можете защищать ее?

Потому что я люблю ту, которую девушкой знал когда-то. Я все еще люблю ее.

– Она сказала нам, где его найти; он был еще жив.

– Жив? – переспросила Хоуп. – Виктор, когда он умер?

– Третьего января. – Виктор смотрел на стоящего напротив него прокурора – Хоуп Тесье – и уже не чувствовал, как несколько минут назад, полного покоя и умиротворения.

– Джейн была так молода, Хоуп, она сама не понимала, что творит. И она совсем не такая уж плохая.

– Пожалуйста, Виктор. – Хоуп почти теряла сознание. – Это очень важно. Вы дали своему сыну имя?

– Лукас, – шепотом ответил Виктор. – Я дал ему имя Лукас.

– Значит, в больнице он был записан как Лукас Тесье?

– Нет, – вмешалась Кассандра, – Виктор и гран-пер пытались защитить Джейн даже тогда. Они сказали полиции, что просто услышали детский плач из мусорного бака. Ни полиция, ни врачи в этом не усомнились – они знали доброту Жан-Люка Тесье и понимали, что он не мог не проявить сострадания к погибающему младенцу.

– И вы положили его в Медицинский центр Куртленда? – дрожащим голосом продолжала допытываться Хоуп.

– Да.

– А Сибил знала об этом?

– Сибил? Ну конечно, ведь ее отец – хозяин этой клиники.

– И она знала, что это ребенок ваш и Джейн?

– Да, она знала. Мы с Сибил были друзьями много лет.

– Сибил, конечно, не одобряла вашего увлечения Джейн – ведь в этой девушке текла кровь индейцев племени лакота, и ей было совсем ни к чему появление на свет малыша, в котором была смешана ваша кровь и которого спасли вы и Жан-Люк…

– Сибил не одобряла мои отношения с Джейн, но не Лукаса. Я не понимаю, к чему ты клонишь, Хоуп.

– Я просто должна быть уверена, полностью уверена.

– Прежде чем предъявишь обвинения?

– Нет, Виктор. Никаких обвинений предъявлено не будет.

Она не могла, потому что…

– За давностью этого события нельзя никого преследовать по закону, тем более что убийства по счастливой случайности не произошло.

Глаза Хоуп застилали слезы. Коккер-спаниель, брошенный погибать в куче отбросов, был спасен Ником и теперь свернулся клубочком у ног Виктора, тесно прижавшись к нему.

Молли знала. Она давно это знала – с того самого дня на горе, когда лизнула руку Виктора.

– Убийства не было, – выговорила наконец Хоуп. – Потому что Лукас жив.