Сан-Франциско Сентябрь, восемь лет назад

«Страх сцены» – так определила свое состояние невеста, которая с легкостью становилась актрисой, до тех пор пока не встретила Чейза.

Она боялась произносить вслух свои брачные клятвы даже в присутствии Хоуп, своей лучшей подруги, вовсе не удивленной тем, что произошло.

Чейз не спорил – ведь для них имели значение только те клятвы, которые они дали друг другу один на один. Однако раз за разом он оказывал упорное сопротивление просьбам Кассандры, и «странный односторонний документ», дававший Чейзу только на нелепых условиях исключительное право распоряжаться Черной Горой, теперь вступал в действие.

– А если мне взбредет в голову, что Черная Гора будет идеальным местом, где можно основать крупнейший парк развлечений в Калифорнии?

– Я не верю в это.

– А вдруг я заболею, впаду в кому и…

– И этого не случится. – Чейз взял ее за руки: – Ты трусишь?

– Нет.

Она была абсолютно уверена, хотя уже начала опасаться, что полночь слишком скоро наступит и Золушке так и не придется потанцевать на балу.

Джейн Периш, та самая, что расписывала хрустальные башмачки и другие прелестные вещицы из стекла, нашла решение затруднений невесты, упорно не желавшей свидетелей на свадьбе, заключив, что свадебные обеты можно отложить до отъезда Хоуп.

Торжество отодвигалось в неопределенное будущее, а пока было решено отпраздновать свадьбу за роскошным обедом.

И вот наступил вечер пятницы; все формальности были уже позади, и они наконец оказались вдвоем в роскошном номере отеля «Фейрмаунт». Помещение утопало в розах; розы были везде, включая спальню, где ароматные лепестки усыпали розовым покрывалом белое атласное одеяло на супружеской постели.

Чейз и Кассандра сидели в гостиной. В серебряном ведерке, установленном на столике между ними, стояла бутылка с шампанским и хрустальные бокалы Джейн.

– У меня есть кое-что для тебя, – сказал Чейз.

«Кое-что» оказалось обручальным кольцом, изготовленным специально для Кэсс ювелиром из Оксвилла. Оно переливалось золотом трех оттенков. Но обручальное кольцо Кассандры сверкало не так ярко, как ее изумленные и восторженные синие глаза. Ничто не могло сравниться с ними.

– Чейз, – прошептала она, не в силах заставить себя прикоснуться к нему.

– Я обручусь с тобой, Кассандра, этим кольцом.

– Чейз, я не… я не должна носить его. У меня нет кольца для тебя.

– Это будет наше обручальное и венчальное кольцо. Носи его за нас обоих. Думаю, я произнес свой обет.

Теперь ей не было необходимости играть роль.

– Этим кольцом я обручаюсь с тобой, Чейз.

Он внимательно всматривался в ее лицо, и глаза его сияли серебристым блеском.

– В чем дело, Чейз?

– Я пытаюсь придумать, как заставить тебя сказать другие слова.

– Ты хочешь слышать слова любви? Так знай, что я люблю тебя! Люблю и всегда буду любить…

Это были те самые столь необходимые ему слова, тот ответ, которого он пытался добиться от нее.

– Не желаете ли выпить немного шампанского, миссис Тесье?

– С удовольствием.

Ее синие глаза загорелись веселым лукавством.

На бутылке красовался самодельный ярлычок, написанный от руки: «Кассандра» и год изготовления.

– Так ты уже возделывал виноград на горе? Ты возделывал его и получал урожай?

И одну бутылку назвал моим именем…

– Гран-пер и я заложили первый виноградник, когда мне было семь лет, а потом, когда он прижился, сделали новые посадки. С тех пор я разбивал там все новые и новые виноградники.

– Значит, гран-пер знал задолго до своей смерти, что его мечта осуществилась?

– Да, – тихо ответил Чейз, – гран-пер знал.

– А кто еще?

– Никто. Ни одна живая душа. Виноградники были разбиты именно там, где им положено быть, – на западных склонах в долинах, где стелется туман, где в воздухе стоит водяная пыль, и они были совершенно скрыты от посторонних глаз.

– Даже Хоуп не знает об этом.

– Даже Хоуп. Мы брали ее туда с собой пару раз. Ей было тогда два года; она карабкалась по склонам и играла, но не могла добраться до наших виноградников. Потом она много раз возвращалась с нами на гору, но ни разу не видела их. Теперь о них знаешь ты, Кассандра, моя пророчица, моя жена. Так хочешь попробовать?

– Да, пожалуйста…

Послышался слабый вздох – Чейз откупорил бутылку так нежно, как это умеют делать только знатоки. Потом он разлил пенящуюся у него в руках волшебную мечту, заключенную в стекло, и в розовых хрустальных бокалах заплясали пузырьки.

– Это «Блан де нуар». – Лицо Кассандры словно осветилось идущим изнутри светом.

– Любимый напиток невесты.

– Но не жениха.

Он улыбнулся:

– Я покладистый малый… Особенно в брачную ночь. За тебя, Кассандра.

– И за тебя.

Хрусталь звякнул о хрусталь, будто лаская его. Потом Чейз смотрел, как розовое вино его мечты коснулось ее губ и исчезло за ними.

– О! – прошептала она. – О! Чейз!

– Скажи мне, Кассандра, скажи, какой у него вкус.

– У него вкус тумана. – Она прикрыла глаза и сделала новый глоток. – А еще вкус пламени древнего вулкана. – Ее глаза широко раскрылись. – И вкус радуги. Чейз, я ощущаю вкус радуги.

– Дай мне попробовать. – Он прикоснулся губами к ее губам. – Вот так. Туманы… – Чейз с восторгом ощущал ее нежную сладость.

– И огонь. – Она целовала его, приветствуя ласковое прикосновение, и радовалась, наконец поняв, что значит чувственная страсть, познав жар, которым она сжигает.

– И радуги. – Чейз склонился к своей волшебной Малиновке.

– И твоя Кассандра, твоя, твоя, твоя!

Кэсси. Кэсси. Кэсси.

И они любили друг друга на этой белой атласной постели, усыпанной бледно-розовыми лепестками. Чейз шептал новое нежное имя, придуманное им для нее и ставшее символом их близости. Он шептал его снова и снова – и снова ласкал и любил ее.

Он произносил ее имя с удивлением, нежностью и любовью, и она шептала, тоже по-разному, его имя. Когда они, усталые, лежали в объятиях друг друга, уже сделав бесконечное множество открытий, но все еще не успокоенные и не удовлетворенные, Чейз, ощущая ее незащищенность, продолжал нежно ласкать ее.

– Тебе не нравится, что я такая худая?

До сих пор он не сознавал, насколько она хрупка, даже не догадывался. В своем многослойном оперении Кассандра казалась ему изящной, а ее роскошные золотые волосы сулили изобилие во всем. Энергия ее была неисчерпаемой, безграничной. Но она оказалась еще и такой нежной… Кожа ее на ощупь была как прикосновение тонкой шелковой паутинки, окутавшей столь же тонкие, хрупкие кости.

Чейз встретил тревожный взгляд ее синих глаз и улыбнулся:

– Если бы только я мог пожелать тебя сильнее, чем уже желаю!

Он нежно погладил кончиком пальца ее бледно-розовую щеку.

– Но тогда это убило бы нас обоих, довело бы до полного изнеможения.

– О! – прошептала она с чувством безмерного облегчения и радости.

– Это так, Кассандра!

Он поцеловал ее веки, нежный изгиб рта и тот его уголок, что был чуть опущен. Через мгновение страсть снова бросила их в объятия друг друга, и они не смогли побороть вновь возникшего неистового желания.

Когда они отдыхали после очередного бурного слияния, Чейз озабоченно сказал:

– Ты слишком мало ешь.

– Но я всегда так ела.

Потому что никогда не чувствовала себя в полной безопасности, чтобы есть, как другие люди.

Внезапно его охватило беспокойство. Она и в самом деле была такой тонкой, такой хрупкой…

– Тебе было холодно, когда мы любили друг друга!

– Нет.

Впервые в жизни она чувствовала себя согретой и защищенной – защищенной его объятиями.