ГЛАВА ПЕРВАЯ

«Нефритовый дворец»

Суббота, 11 декабря 1993 г.

Перед его глазами в заливе развертывалась драма: изумрудные волны вдруг потемнели, и сильные порывы ветра начали подбрасывать серебристые вершины волн в воздух, обрушивая их вниз алмазными водопадами.

Давно поставленные на прикол паромы Звездной линии покачивались у своих причалов. Но в гавани все еще сновали мелкие суда: их владельцы, чей бизнес на обозрении «Нефритового дворца» кончился два дня назад, снова делали на нем деньги, вывозя людей с полуострова в Гонконг, подальше от Дворца. Сильные ветры дули везде, но основной удар ожидался с запада и с юга: Абердин, Пик Виктории, Кеннеди-таун и самые большие разрушения на Цзюлуне.

Закрыв дома и предприятия на Цзюлуне, его обитатели перебирались по потемневшему, неспокойному заливу в Гонконг, чтобы переждать там шторм. Большинство переехало еще на паромах, и шлюпки, выстроившиеся у набережной, перевозили последних беглецов. Набережная была уже пуста, за исключением алмазных брызг, то и дело перелетавших через парапет, а большинство лодок и сампанов начало двигаться в сторону убежища Яомадэ.

И вот остался только один сампан. Сэм рассеянно посматривал на него, пока он не начал приближаться к набережной у отеля, словно его нанял кто-то столь же сумасшедший, как Сэм, решив провести ночь прямо в пасти тайфуна.

Она возникла, словно Венера из морской пены, чудо в голубых джинсах и ковбойских сапогах. Ветер терзал ее стройное тело, разметав распущенные черные пряди по лицу.

Сэм наблюдал за заливом из окна Президентского люкса.

К тому времени, как он спустился в вестибюль, Мейлин уже подошла к двери и набирала входной код на белом номерном замке. Когда он распахнул дверь, Мейлин раскрыла от изумления рот; у Сэма тоже перехватило дыхание.

Она была бледна, как фарфоровая статуэтка.

«Такая хрупкая, – подумал он, – и такая сильная». Никогда еще он не видел, чтобы ее зеленые глаза сияли так ярко.

– Так вы все-таки игрок, Мейлин, – сказал он вместо приветствия. – Хотите поставить на мой кон свою жизнь.

– А вы не в Техасе, – прошептала Мейлин, внезапно осознав, что уже давно была уверена, что Сэм Каултер тоже окажется в «Нефритовом дворце» в эту ночь.

– Ничего подобного. Как только я понял, что для «Нефритового дворца» готовится самая серьезная приемка, я тут же отправился сюда. – Он улыбнулся, лаская ее взглядом. – Так же, как и ты.

И Мейлин содрогнулась: внезапно ей стало зябко.

Отведя прядь мокрых холодных волос с ее глаз, Сэм сказал:

– Идем, Джейд!

Решение Приемочной комиссии о приостановке работ поступило всего через несколько минут после того, как ящики с полотенцами и халатами, украшенными логотипом отеля, внесли в вестибюль. Сэм захватил несколько полотенец для ее волос и роскошный халат, а потом отвел ее в Президентский номер.

Этот люкс, самый роскошный в «Нефритовом дворце», остался без мебели; кабинетный рояль, резная четырехспальная кровать и наборы мягкой мебели остались на складе «Гран-при». Однако стены были покрашены, ковровое покрытие уложено, и…

– У нас полно пепельниц, – заметила Мейлин, рассматривая целый набор цветных пепельниц из флорентийского мрамора на полу. – Это отлично.

– Правда? – спросил Сэм. – Только не пугай меня тем, что ты начала курить.

– Нет, но… но два дня назад ты предлагал мне пойти в казино пить шампанское и обещал, что научишь меня курить.

– Джейд, я не курю. Я бросил этим летом, и навсегда, – темно-голубые глаза Сэма были так же серьезны, как и его слова, – этим летом я бросил курить из-за тебя.

– Да, – прошептала она.

– Я очень этому рад, – добавил он. Сэм мог бы поцеловать ее прямо сейчас – ее губы чуть раскрылись, готовясь в его поцелую, но он заметил голубоватый оттенок ее прекрасных губ. – Почему бы тебе не снять мокрую одежду, пока я не добуду что-нибудь для сна?

Минут через двадцать он вернулся, неся с собой плюшевые покрывала с гладильных досок будущей прачечной отеля.

Мейлин сидела на толстом ковре, покрывающем пол. Перед ней были горкой сложены мокрые одежды и стояли сапоги, а сама она переоделась в роскошный халат цвета нефрита. Однако на коленях лежало нераспечатанное полотенце, а волосы еще не просохли от морских брызг.

Казалось, она отдыхает, словно переодевание отняло у нее слишком много сил, и пройдет еще немало времени, прежде чем ее руки, из которых выкачали так много крови, смогут вытереть волосы.

– Дай-ка мне, – сказал Сэм, вынимая из ее бледных рук полотенце. – Скажи, если я буду тереть слишком сильно.

Но, разумеется, его руки были нежны. И все же он чувствовал, как она ослабла, что ей едва хватает сил на то, чтобы сидеть.

– Мейлин, у тебя кружится голова?

Голова у нее кружилась с момента пробуждения в «Хилтоне», и головокружение все усиливалось с того момента, как она решилась заставить тело, просившее о покое, отправиться в путешествие к «Ветрам торговли», где она переоделась и приняла душ, а затем на Блэк-пир, где удалось поймать последний сампан перед штормом, а потом ее швыряло по волнам, когда она переправлялась на другой берег.

Да, от всего этого кружилась голова, но она кружилась еще сильнее от присутствия Сэма, и это было чудесное ощущение. Мейлин хотела прильнуть к нему, но чувствовала, что тело вот-вот предаст ее и просто откажется повиноваться.

– Да, я немножко устала, – ответила она. – Я выспалась прошлой ночью, но…

– Ты отдала слишком много крови? – Сэм ласково развел черные шелковистые шторы, закрывшие ее лицо. – Почему бы тебе не соснуть еще? Главное представление начнется только через несколько часов.

– Да, наверное.

– О'кей. Я приготовлю тебе постель.

Сэм устроил ей скорее гнездышко, чем постель, собрав в одну кучу простыни, одеяла и подушки. Когда все было готово, он вернулся к ней и протянул руку. Она с трудом поднялась, шатаясь, но его сильные руки удержали ее.

– Спасибо. Меня немного ведет.

– После сна все пройдет.

Сэм укутал ее, и Мейлин не сопротивлялась. Когда она устроилась в своем гнездышке, Сэм спросил ее, не хочет ли она послушать на ночь сказку. Мейлин сонно улыбнулась.

– Когда-то жила на свете прекрасная принцесса. У нее были глаза цвета нефрита, она была очень красивой, но все же… – Его уставшая принцесса уже заснула, и все же, нежно поцеловав ее в лоб, Сэм продолжил шепотом: – И все же она не понимала, как она прекрасна… и как любима.

Как только грозовые облака накрыли Гонконг, и в окнах Замка воцарилась ночь, в самом Замке воцарилось насилие. Оно правило недолго, всего час, но результаты его правления были ужасны. На этот раз и речи не было о страсти, это было самое настоящее наказание.

Когда все кончилось, Ив изо всех сил старалась не потерять сознания, чтобы тьма не воцарилась и в ее глазах.

«Может быть, Джеффри стукнул меня головой о мраморную лестницу? – рассеянно подумала она, плавая в каком-то сером тумане. – Может быть. А может быть, на теле столько синяков, что заблокированной там крови не хватает мозгу?» А может, у нее есть более опасные раны. Может быть, сердце подвело ее, когда она поняла то, что всплыло в ее сознании откуда-то из тумана: Джеффри убьет ее.

Сегодня вечером. Скоро.

Ив лежала в главном зале, обнаженная, вся в синяках. Джеффри ушел из комнаты всего несколько секунд назад, так и не сказав ни слова. Но он в Замке, и скоро вернется.

Ив решила, что когда Джеффри вернется, ее здесь уже не будет. Она должна уйти. Нужно только как-нибудь взобраться по лестнице. А потом еще два пролета вниз. Неважно, что она голая; теперь уже ничего не важно, кроме того, что нужно добраться до Тайлера.

Она уже двинулась к лестнице, ее избитое тело подчинилось ей, потому что она стремилась к Тайлеру. Вдруг она услышала гнусный смешок Джеффри за спиной. Ив попыталась заставить себя ползти еще быстрее.

Но смех приблизился, стал еще противнее и, как только Ив достигла фойе, Джеффри схватил ее за руку и развернул к себе.

– Тебе не удастся убежать, Ив. – Сэр Джеффри Ллойд-Аштон холодно улыбался. – У нас ведь сейчас появятся гости. Смотри, – сказал он, бросая ей прозрачную шелковую рубашку, – я кое-что принес тебе, чтобы ты оделась. Хотя это, в общем-то, не так уж необходимо.

– Что ты хочешь сказать?

Джеффри заметил ужас в ее голубых глазах.

– Почему бы тебе не послушать один телефонный разговор? Разумеется, в записи, ведь все телефонные разговоры записываются. А может быть, следует называть тебя Иванджелин?

При высказанных словах глаза Ив расширились от ужаса.

Джеффри больно схватил ее за руку. Но Ив, чьи силы от страха и любви вдруг выросли десятикратно, сумела вывернуться, чем удивила и развеселила его.

Он даже дал ей продвинуться на три ступени вверх, прежде чем снова поймал ее.

– Пойдем-ка послушаем запись разговора, моя принцесса!

Притащив ее в комнату за книжными полками, где был оборудован пульт наблюдения, он сначала минут пять объяснял ей, как хорошо контролируется Замок, а потом, чтобы усилить ее мучения, включил запись последнего разговора.

– Привет, – послышался голос любимого, в нем звучала надежда, так как Ив была единственной, кто знал этот секретный номер.

– Привет, Тайлер! – Это был ненавистный голос мужа. – Это Джеффри. Ты, наверное, удивляешься, что я знаю этот номер телефона. Но ведь я звоню из-за Ив. Она все рассказала мне, Тайлер; сказать, что я недоволен, было бы слишком слабо. – До этого момента тон голоса Джеффри был каким-то сочувственным, но затем он стал заметно холоднее. – Короче, приятель, я настолько недоволен, что решил разрешить Ив покинуть Замок не в понедельник, а сегодня. Она пакует свои вещи, и мы оба были бы ради, если бы ты забрал ее. Тут, конечно, сильный ветер, но ты ведь вроде профессионал, привыкший лететь быстрее ветра… Так ведь, Тайлер?

– Могу ли я поговорить с…

Лента продолжала вращаться, но больше ничего не было слышно, раздавалось только шипение ленты. Через несколько секунд Джеффри нажал кнопку, активирующую стирание разговора.

Вопросительно изогнув бровь, Джеффри обратился к своей пораженной ужасом и все еще нагой жене:

– Я бы назвал это происками фэншуй, а? Телефон выключился как раз в тот момент, когда Тайлер хотел поговорить с тобой. Что ты думаешь об этом, Ив? Поверит он мне или нет? Впрочем, это уже неважно. Я просто уверен, что наш герой прибудет сюда с минуты на минуту!

– Что ты собираешься делать, Джеффри?

Он только улыбнулся в ответ, и в его глазах зажегся хорошо знакомый Ив огонек предвкушения, радость хищника, готового схватить жертву.

– Скоро узнаешь. Ив, это будет просто великолепно. Вы с твоим любовником получите по заслугам. – Улыбка погасла, и он злобно уставился на прозрачное платье, которое она до сих пор держала в руках. Пожалуй, это было чересчур откровенное платье – как раз для любовника. Прозрачный шелк открывал все тайны ее тела; а в эту ночь ее любовнику предстояло увидеть огромные синяки, украшавшие тело Ив. – Ну, одевайся!

– Здравствуй, любовь моя!

– Джеймс! – прошептала Алисон.

Почти уже сутки повторялся этот диалог: Алисон открывала глаза, видела его улыбающееся лицо, шептала его имя, и затем, улыбаясь в ответ, снова проваливалась в сон, так необходимый для ее израненного тела.

Но два часа назад, прежде чем отключиться, Алисон прошептала слово, от которого у него чуть не помутился рассудок. «Ремень безопасности», – прошептала она, все еще улыбаясь, словно это слово вызывало у нее какие-то счастливые воспоминания о любви, а не ужас.

Но для Джеймса эти слова означали смерть. С самого начала было ясно, что в «ягуар» была подложена бомба. Более того, полиция обнаружила, что детонатор был подключен к ремню безопасности, включаясь через двадцать секунд после того, как его пристегнули. Именно таким образом можно было обеспечить смерть намеченной жертвы, а не шофера отеля.

Джеймс уже два часа подряд ждал, пока Алисон снова проснется, и вот опять ее веки начинали закрываться.

– Алисон!

С видимым усилием она открыла глаза.

– Что, Джеймс?

– Ты можешь ответить на пару вопросов?

– Попытаюсь.

– Хорошо. Это простые вопросы, врачи просто просили меня проверить, насколько хорошо работает твоя память. Давай вспомним. Ты помнишь, как оказалась в машине?

– Конечно, – тихо ответила Алисон. – Ты хотел, чтобы я отвезла тебя в Абердин… поужинать на плавучем ресторане… как ты обещал в июне.

У него помутилось от ярости сознание. Но ради спокойствия Алисон он сделал вид, что ничего не происходит.

– Я сам позвонил и сообщил это тебе?

– Нет, – на миг нахмурилась Алисон, стараясь припомнить что-то. Потом она улыбнулась: – Алекс.

– Какой Алекс?

Джеймс уже думал, что она не ответит: несмотря на ее усилия, могучий сон должен был одолеть ее. Но вдруг Алисон заговорила:

– Помощник миссис Лян.

– Хорошо, – тихо сказал он. – Ну, и последний вопрос: это Алекс напомнил тебе о необходимости пристегнуть ремень?

Алисон успела кивнуть в ответ, прежде чем веки снова закрыли ее изумрудные глаза. Джеймс поцеловал ее в губы и прошептал:

– Спи, любовь моя.

«А пока ты спишь, я найду того, кто сделал это с тобой, и разберусь с ним».

Еще недавно Джеймс подозревал восемь человек. Но теперь, покидая палату, он сократил это число до двух, кто реально мог сыграть такую шутку с машиной: Тайлер и Джеффри.

Все, казалось, указывало на Тайлера: бывший гонщик отлично разбирался в механике, и при этом всего лишь вчера Джеймс обвинил его в поставке некондиционных материалов для строительства. Но Джеймс никогда не верил, что Тайлер и в самом деле хотел провалить проект строительства отеля, и Тайлер был вычеркнут из списка подозреваемых.

Джеффри – вот кто был этим чудовищем. Казалось, его имя слышалось даже в свисте ветра. Его порывы сказали Джеймсу и о другом: Джеффри был не новым врагом, а старым.

И самое главное, прошипел ветер, Гуинет это отлично знала.

– Он мне не нравится, Джеймс, – призналась она ему после рождественской поездки в Гонконг.

– Вот как? Но почему? Неужели Ив тебе что-то такое рассказала?

– Нет. Но мне кажется, она не очень-то счастлива с ним. Я хотела бы ошибиться. Джеффри так обаятелен, и может быть, я слишком цинична, но…

Но Гуинет Дрейк не ошибалась насчет сэра Джеффри Ллойд-Аштона.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

«Глаза Дракона»

Суббота, 11 декабря 1993 г.

Дуло пистолета было прижато к виску Ив, курок взведен, и палец Джеффри ласкал спусковой крючок. Другая его рука крепко прижимала к себе избитую Ив.

– Тайлер, тебе нравятся эти синяки? – У Джеффри блестели глаза. – Насколько я понял, ты получил от нее слишком мало удовольствия. Ты был с ней слишком нежен, не так ли? А жаль, она ведь любит, когда ей делают больно, она просит меня об этом, правда ведь, моя принцесса?

– Отпусти ее, Джеффри. – Несмотря на ярость и страх за Ив, Тайлер говорил спокойно: он решил, что нужно успокоить этого маньяка. Надо успокоить его, а когда он утратит бдительность, захватить пистолет. – Проблема не в Ив, Джеффри, а во мне.

– То есть, не в Иванджелин, – прошипел Джеффри. И, улыбнувшись, пояснил: – Проблема на самом деле заключается в вас двоих. Вам понравится мое решение. Жаль, что не удастся осуществить все задуманное, пришлось ускорить развязку, потому что Ив решила бежать в понедельник, невзирая на провал «Нефритового дворца». Проще говоря, я думал, что это несчастье даст мне побольше времени.

– Для чего, Джеффри? – спросил Тайлер. Джеффри прикинулся, что этот вопрос поразил его.

– Да чтобы наказать ее! Было бы так мило созерцать страдания Ив, когда ее друзей одного за другим будут постигать несчастья. Ну ничего, нужно быть скромнее, разве не… – Тут снова зазвенел дверной звонок. Джеффри снова изобразил удивление, хотя ничуть не встревожился.

– Интересно, кто бы это мог быть?

Словно в ответ на его слова, на мониторе в гостиной появилось лицо гостя.

– Ба, да это Джеймс! – Сверкая глазами от радости, сказал Джеффри. – Наверное, наша крошка Алисон все-таки вспомнила о разговоре с загадочным Алексом непосредственно перед несчастным случаем. Джеймс как нельзя кстати, хотя его присутствие и создаст кое-какие проблемы.

Но Джеффри не стал думать, как справиться с этой проблемой.

Он решил ее просто.

Быстрым движением Джеффри отвел пистолет от виска Ив и выстрелил.

Пуля поразила Тайлера в грудь. Но он не упал – не хотел падать.

Тайлер, которого волновала только жизнь Ив, прохрипел:

– Беги, Ив, беги!

Но Ив не могла бежать – Джеффри держал ее крепко. И даже если бы он освободил ее, она побежала бы к Тайлеру, а не к выходу.

Джеффри хищно улыбался, наблюдая за приближающимся Тайлером. Вторая пуля, выпущенная с близкого расстояния, наверняка поразила бы Тайлера в сердце, но в последнюю секунду Джеффри вспомнил о своем намерении заставить Ив нажать на спусковой крючок и прикончить Тайлера, это доставило бы ему гораздо больше наслаждения.

Он прострелил левую ногу Тайлера в области бедра. Тайлер, несмотря на рану, пытался еще идти, но сделав несколько неверных шагов, рухнул на пол.

Ив рвалась из рук Джеффри, она хотела быть рядом с Тайлером; Джеффри, не колеблясь, отпустил ее. Она упала на колени рядом со своим любимым. Тайлер, подняв руку, провел по ее лицу. Они посмотрели в глаза друг другу и на мгновенье мысленно увидели то, как они уплывают из этого страшного места… уплывают в свою мечту.

Это видение длилось всего один миг. Ив перевела взгляд на его рану, на бьющую из нее кровь. Она начала отрывать кусок ткани от своей рубашки, чтобы перевязать рану, а Тайлер снял пиджак, чтобы прикрыть ее наготу.

– Это столь же трогательно, как сцена из «Ромео и Джульетты», – съехидничал Джеффри. – Давай же, Ив! Перевяжи ему ногу, только побыстрее, ведь Джеймс ждет.

– Впусти его, Джеффри!

– О моя принцесса, неужели ты еще ничего не поняла? А вот Джеймс, в отличие от тебя, уже все давно понял. Он вовсе не собирается уходить. Так что поспеши, гость ждет!

Ив перевязала ногу Тайлера, поцеловала его и повернулась к Джеффри. У нее не было выбора – следующая пуля поразила бы Тайлера в сердце.

Как только дуло пистолета прикоснулось к синяку, образовавшемуся на ее виске, Джеффри скомандовал ей нажать на кнопку, открывающую входную дверь.

Джеймс не слышал выстрелов – для него все звуки потонули в вое ветра и в буре, бушевавшей в его душе. Но если бы он даже и слышал их? Это бы его не остановило.

Когда дверь Замка распахнулась, Джеймс без колебаний шагнул внутрь – отлично понимая, что может столкнуться сразу с двумя врагами. Автомобиль Тайлера Вона, припаркованный на площадке у Замка, вновь пробудил в нем подозрения.

Если они окажутся союзниками, Джеймс готов был прикончить обоих.

Однако начав спускаться по мраморной лестнице, Джеймс понял, каково истинное положение вещей: в гостиной внизу его поджидал только один противник.

– Привет, Джеймс! – Голос Джеффри звучал тепло и дружески, словно у его ног не лежал умирающий, а сам он не держал у виска жены пистолет. – Какой приятный сюрприз! Как там снаружи, не правда ли, такая ужасная ночь?!

Джеймс ничего не ответил. Он медленно, расчетливо ступал по лестнице, стараясь держаться на нужном расстоянии от Джеффри. Он не отрывал глаз от тайпана-убийцы, оценивая ситуацию. Пожалуй, он мог бы успеть, одним движением выбить из рук Джеффри пистолет и схватить того за горло; маньяк даже не успел бы сообразить, что случилось.

Через несколько секунд пантера будет готова к прыжку. Каждая клеточка его тела была готова взлететь в небо. Джеймс тысячи раз репетировал этот прыжок.

Но будет ли у него время, чтобы окончательно приготовиться? Сэр Ллойд-Аштон явно не торопился окончить свою дьявольскую вечеринку. Он явно решил тешить себя как можно дольше, считая, что полностью контролирует ситуацию.

– Ты хотел что-то спросить у меня, Джеймс? Ну так сейчас самое время. Может быть, ты интересуешься смертью Гуинет?

– Нет, не может быть, – прошептала Ив, – Джеймс…

– Ну вот, теперь и ты начинаешь понимать, не так ли, Ив? – сыронизировал Джеффри. – Я не мог допустить, чтобы Гуинет Дрейк переехала в Гонконг. А знаешь почему? Из-за тебя, любовь моя. Ты была слишком счастлива, когда рядом была Гуинет. Чересчур счастлива.

– Джеймс… – простонала Ив, поворачивая голову, так что дуло пистолета еще глубже погрузилось в синяк на ее виске. От ее движения Джеффри мог нечаянно нажать на курок, но Ив об этом не думала, она хотела взглянуть в глаза Джеймсу. – Прости.

Джеймс помедлил, прежде чем ответить. Завтра, послезавтра будет время объяснить ей, что она не должна винить себя. Но что, если у них не будет завтра? Она должна понять это уже сейчас.

– Ты не виновата, Ив. Ты ведь даже не знала… не подозревала. Ты не виновата.

Тут Джеффри, раздосадованный этим диалогом, начал проявлять нетерпение. Он продолжил пытку:

– Ты наверняка думал, что хотели убить тебя, Джеймс? Это было глупо с твоей стороны. Но, говоря по правде, вы оба должны были тогда погибнуть. Дело было испорчено, и я был просто в ярости. Но потом я понял, что все сложилось к лучшему. – На его лице появилось довольное выражение. – Мне доставляло огромное наслаждение наблюдать за твоими страданиями. Это было в высшей степени забавно! – Внезапно удовлетворение на его лице сменилось злостью. – Однако вскоре ты снова стал досаждать мне. Самое меньшее, чем ты мог отблагодарить меня за то, что я пощадил тебя, было строительство «Нефритового дворца». Но долго же ты с этим возился, не так ли?

Джеффри пожал плечами, как бы прощая ему грехи:

– Ладно, не будем вспоминать прошлое. Особенно теперь, когда отель станет моим. Я думал, что как-то не слишком ловко покупать его, слишком напоказ, но теперь… теперь все в Гонконге узнают, что я хочу сделать его памятником моей любимой принцессе и моему дорогому другу Джеймсу. – Его лицо посерьезнело, словно он уже читал посвященную их памяти речь на открытии Дворца. Потом улыбнулся, снова став похожим на безумца. – Боюсь, теперь нам предстоит кровавая баня, прямо здесь, на этом белоснежном мраморе. Я планировал несколько иную сцену, но думаю, что и эта будет не хуже.

Джеффри снова превратился в режиссера, начав объяснять каждому актеру его роль в этом смертельном сценарии:

– Джеймс, ты появился здесь, преследуя Тайлера. Ты обнаружил, что именно он надул тебя. Начинается драка. Наша маленькая героиня Ив храбро решила вмешаться. – Он трагически вздохнул. – Но увы, безрезультатно. Более того, она погибла от случайной пули в результате вашей перестрелки. Тут возвращаюсь домой я и обнаруживаю три трупа. Великолепно, что вы на это скажете?

«Время», – решил Джеймс. В безумных глазах Джеффри было видно нетерпение увидеть свой кровавый сценарий в действии. Джеймс решил дать Джеффри еще восемь секунд. Восемь – счастливое число. Безмолвный обратный отсчет подойдет к концу, когда Джеймс задаст свой последний вопрос.

– Почему ты хотел убить Алисон?

«Восемь».

Джеффри пожал плечами.

– Почему бы и нет?

«Семь».

– От нее было столько неприятностей. Неужели отпускать ее из Гонконга без единой царапины? Нет, пусть храбрый маленький летчик останется здесь.

«Шесть».

– И фотографии были уничтожены по твоему приказу, Джеффри?

«Пять».

Джеффри самодовольно ухмыльнулся:

– Разумеется.

«Четыре».

– Кстати, о неприятностях: жаль, что вы не увидите, что я приготовил для Джулианы Гуань.

«Три».

– Мне так нравится, когда остаются люди в запасе, – объяснил Джеффри. – Смотреть, как они страдают, как они скорбят.

«Два».

– Ну ладно, я посмотрю хотя бы на заплаканное лицо незаконнорожденной дочери Джулианы.

Тело Джеймса Дрейка было готово стать смертельным оружием.

Но не успел он сказать «один», как раздался какой-то странный звук – слишком чудовищный, чтобы принадлежать человеку, и совершенно непохожий на рев тайфуна, хотя вой ветра, бушующего за окнами, достиг своего максимума.

Но это было что-то другое, похожее на раскат грома, но шедшее откуда-то из глубины Замка.

Раздался раскат грома, и стены Замка содрогнулись, под ним заколебалась почва, и в мраморном полу разверзлась пропасть.

Трещина была огромная, с зазубренными острыми краями, такая широкая, что Джеффри внезапно оказался далеко от Джеймса – разверзшаяся пропасть перенесла его на безопасное расстояние.

Но его поджидала иная опасность: пропасть разверзлась почти под его ногами. Чтобы сохранить равновесие, ему пришлось отпустить Ив. Это помогло, но только на мгновение.

Раздался новый раскат, более мощный, и земля снова содрогнулась; огромные мраморные челюсти начали сжиматься, неся с собой лорда Ллойд-Аштона, увлекая его в пропасть… и, наконец, поглотив его целиком.

Наступила тишина.

Даже вой ветра за стенами Замка смолк.

Долго никто из них не мог вымолвить ни слова. Случилось нечто, о чем никто из них не сможет никогда рассказать.

Ослепленный дракон отомстил.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

«Нефритовый дворец»

Суббота, 11 декабря 1993 г.

Сэм был удивлен, что слышит звук: толстые стены отеля отлично изолированы, а специальное стекло должно поглощать рев самого сильного шторма. Однако он слышал шум, именно такой, каким и должен быть рев тайфуна – как будто прямо на них несся грохочущий порожняк.

Удивительно было и то, что несмотря на этот рев, Мейлин спокойно спала в своем гнездышке. Сэм устроил его в дальнем алькове, подальше от окна. Конечно, даже если бы ветер сокрушил стеклянную стену, она не разлетелась бы на куски, а треснула. Сэм не сомневался в качестве особого стекла, но ведь никто не проверял его при таком тайфуне.

И даже если бы оно разлетелось на кусочки, гнездышко Мейлин было далеко от него. Тем не менее, Сэм встал перед ним, чтобы защитить ее своим телом, как щитом.

Мейлин вздрогнула и медленно распрямилась – впервые за пять часов. Сэм подумал, что она просто перевернулась во сне, но нет – длинные черные ресницы дрогнули и раскрылись.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – ответила она. – Что это за шум? Тайфун?

– Скорее, прелюдия. Если только он не ускорился, то апогей наступит не раньше, чем через час.

– Сколько сейчас времени? Уже полночь? – Почти. Как ты себя чувствуешь?

– Отдохнувшей. – Искорки блеснули в ее глазах. «И более сильной, – добавила она про себя. – И более храброй», – добавила она еще, вылезая из гнездышка и направляясь к охранявшему ее покой ковбою.

Она почти дошла до него, как вдруг погас свет.

– Сэм, смотри, – прошептала она. – Смотри, что там творится!

Сэм думал, что знает, что именно он увидит за окном: потоки дождя, текущие по стеклу не вертикально, а горизонтально. Похоже, что во время тайфуна не работает закон тяготения, и ураганные дожди не падают на землю отвесно; эффект еще усиливается тем, что вода начинает блестеть, отражая огни города.

Но то, что он увидел, потрясло его: окно светилось. Покрытое водой стекло светилось само по себе изумрудно-нефритовым светом.

Мейлин, не в силах сопротивляться искушению, подошла к окну, потрясенная великолепием этого зрелища. В конце концов, она ведь была Элли, а стеклянная стена светилась, подобно стене Изумрудного города.

– Это лучшее стекло, которое только бывает, – сказал Сэм, подходя к ней. – Но ведь эти ветры могут оказаться самыми сильными на планете.

– Я не боюсь, – улыбнулась Мейлин, прикоснувшись рукой к стеклу. – Это просто невероятно! Ты видишь? Два цвета сразу!

– Я вижу, – мягко ответил Сэм. – Но я уже видел это… я имею в виду, не сегодня, пока ты спала. Это стекло такого же нефритового оттенка, как твои глаза. Ты, наверное, не знаешь, что когда ты счастлива, в твоих глазах появляется изумрудный оттенок. Джейд, взгляни на меня!

Мейлин подчинилась его приказу. Взглянув в ее глаза, Сэм увидел тот же самый оттенок – слияние изумрудного и нефритового свечения.

– Сейчас я тоже вижу оба цвета. Ты счастлива, Джейд? Ты рада, что здесь сейчас?

– Да. Это мой дом… и твой.

Только что ее изящная рука касалась иллюзорно светящегося стекла, а теперь она вытянулась, чтобы коснуться его.

Ведь он тоже был иллюзией – она поняла это. Но сейчас его голубые глаза обещали ей самую прекрасную иллюзию – ночь любви.

Когда Мейлин протянула руки к его груди, он перехватил их и притянул ее ближе.

– Джейд, потанцуй со мной.

И они начали танцевать, озаренные зеленоватым светом. Снаружи все сильнее бушевал тайфун, приближаясь к пику своей ярости, а внутри Сэм и Мейлин слышали совсем другую музыку и танцевали под нее, радостную музыку их любящих сердец, соединившихся в эту ночь.

Танцуя, они начали целоваться, а пробужденное поцелуями желание заставило их передвинуться от мягкого сияния оконного стекла в тень отдаленного алькова.

– Сэм, люби меня, – прошептала Мейлин, когда ей показалось, что он хочет всего-навсего просто снова уложить ее в гнездышко.

– Ты уверена, что хочешь этого? – так же тихо прошептал он. – Я не хочу причинять тебе боль.

– Ты не причинишь ее.

И, разумеется, он не причинил ей боли – он был невероятно нежен с этой хрупкой женщиной, только что отдавшей сестре кровь. Но даже нежная страсть Сэма скоро утомила ее, и она заснула в его объятиях, даже не слыша, что шепчет он ей о любви.

Сэм же слушал, как воет снаружи ураган, предупреждая всех и каждого, кто стоял на его пути, что скоро, очень скоро, миру придет конец. Однако для нас, подумал он, мир только начинается. Он решил не спать всю ночь, охраняя ее, держа в своих объятиях. Но Мейлин не однажды за эту ночь просыпалась, потому что желала его, нуждалась в его ласке, подбодряя его вздохами страсти.

Электричество вспыхнуло снова на рассвете. О его возвращении возвестил шум сразу и одновременно оживших лифтов, люминисцентных ламп и плит. Мейлин лежала в его объятиях, отвернувшись в сторону, и когда Сэм почувствовал, что она проснулась, он решил все равно подождать, пока она не повернется к нему.

Прошлой ночью они любили друг друга в темноте, в тени изолированного алькова, куда не проникали даже лучи зеленой луны. Но теперь они могли бы, наконец, видеть друг друга. Мейлин увидела бы любовь, горящую в его глазах, и Сэм сказал бы ей о своей любви.

Однако Мейлин не повернулась к нему. Вместо этого, двигаясь очень осторожно, чтобы не разбудить его, она выбралась из их любовного гнездышка и начала одеваться.

Сэм Каултер с трудом контролировал себя. Но все-таки на этот раз он должен получить ответ – почему Мейлин Гуань покинула его постель?

– Куда ты собираешься?

Стройное тело, так грациозно танцевавшее этой ночью с ним, чьи движения были исполнены изящества и любви, вдруг застыло. Мейлин так и не повернулась, глядя в окно. Несколько часов назад это стекло сияло, как ее глаза, но теперь оно снова было прозрачно – самый обычный кусок стекла.

– Я смотрю на гавань. Ни одного парома не видно, зато полно сампанов. Я хочу как можно скорее добраться до Джеймса, сказать ему, что отель выстоял, перенес тайфун. – Мейлин запнулась, поняв, что это откровенная ложь: сообщать об этом Джеймсу было бессмысленно, ему достаточно было посмотреть на другую сторону залива, чтобы понять, что его отель построен не на зыбучем песке. Весь Гонконг сразу увидит, что их сверкающий храм все еще стоит на берегу.

Но что еще она могла сказать Сэму? Разве за несколько секунд до взрыва, чуть не унесшего жизнь Алисон, Сэм не высказался предельно откровенно и точно, чего он от нее хотел – ничего, кроме последней ночи страсти, чтобы больше никогда не встречаться.

Наверное, у тебя не будет проблем с теми двумя предложениями работы.

– Наверное, – спокойно согласился Сэм, хотя в его душе бушевала ярость. Почему Мейлин решила провести эту последнюю ночь в отеле? Сэму хотелось верить, что она любит его. Но теперь он начал сомневаться. Неужели для нее это была просто форма наслаждения, нежная страсть посередине бушующей стихии?

– Наверное, скоро откроется аэропорт, – сказала Мейлин, по-прежнему обращаясь к прозрачному стеклу. – Ты, скорее всего, сможешь улететь сегодня же.

– Я тоже так думаю.

Мейлин должна была уйти немедленно, пока он не увидел ее слез.

– Ну что же, – тихо сказала она, – прощай, Ковбой!

– Прощай, Джейд!

Сэм проследил за ней, пока она не дошла до набережной и не забралась на один из лакированных баркасов. Воды залива в это утреннее зимнее утро были необычайно спокойны; зеркальную поверхность не нарушали даже обычные серебристые барашки волн.

Мейлин не оглянулась ни разу. Когда ее баркас добрался до середины залива, у Сэма хватило сил, чтобы разжать кулаки и взять одну из мраморных флорентийских пепельниц.

Если бы он хорошенько подумал, этот жест показался ему смешным – и просто глупым. Но Сэм не мог думать. Наконец-то жестокость, так долго обитавшая в нем, могла позволить себе дать хоть небольшой выход.

Остаток своей жизни Сэм будет казнить себя за то, что влюбился в Мейлин Гуань.

Впервые Сэм нашел себе цель вне самого себя – кристально-чистое стекло, которое несколько часов назад было их личной луной.

Швыряя мраморную пепельницу в стекло, Сэм уверял себя: ничего с ним не случится, мрамор просто отскочит и упадет на ковер.

Но пепельница не отскочила, производители стекла не обманули его: даже при экстремальных нагрузках стекло могло только треснуть, но не разбиться.

Природа всю ночь билась над тем, чтобы сделать хотя бы трещину в зеленоватом стекле – и провалилась. Но ярость Сэма превосходила по силе даже самый мощный тайфун.

Перед его глазами появилась не одна трещина – тысячи трещин, огромная паутина из трещин, сеть тонких изумрудных и нефритовых линий на фоне бледно-розового неба.

Сэм выждал час для того, чтобы не столкнуться с Мейлин. Зато он столкнулся с Джеймсом.

Оба вернулись в «Ветра торговли» первые за время после тайфуна, – оба были небриты, оба не спали всю ночь, и хотя травму – душевную – получил только Сэм, в крови был Джеймс.

– Что случилось? – спросил Сэм. И внезапно он испугался за обеих сестер: – Алисон?

– С Алисон все в порядке, – успокоил его Джеймс, – это кровь Тайлера.

Пока они шли к лифту, Джеймс кратко рассказал Сэму о событиях прошлой ночи в Замке.

– Примерно к четырем утра ветер утих, и мы смогли уехать оттуда. К этому времени Тайлер потерял очень много крови, даже слишком много, но теперь он в госпитале, и врачи утверждают, что с ним все будет в порядке. Однако ходить он еще долго не сможет – им придется удалить часть кости, в которую попала пуля, и вставить вместо нее стальной прут.

– Когда начнется операция?

– Вечером, когда стабилизируется состояние раны в груди и давление.

– Он в сознании?

– Он и не терял сознания. – При воспоминании об этом голос Джеймса зазвенел. Он считал, что это был подвиг ради любви: Тайлер не верил, что выживет, и поддерживал себя в сознании только для того, чтобы быть с Ив.

– Я хотел бы навестить его перед отлетом.

– Ты улетаешь сегодня, Сэм?

– Если смогу достать билет. Кстати, Джеймс, там с окном в Президентском номере произошла маленькая неприятность, но это не из-за тайфуна. Я заплачу за его замену.

Джеймс только махнул рукой – пустяки.

– Так ты уже был в отеле?

– Я там ночевал. И Мейлин.

– А, так ты видел ее утром? Как она?

– Мейлин? – Сэм понял, что в его голосе слышится горечь. – О, с ней все в порядке.

За несколько секунд перед тем, как лакированный баркас должен был уткнуться в причал, Мейлин, сунув руку в карман джинсов, нащупала остатки денег, которые засунула туда вчера, перед тем как отправиться в «Нефритовый дворец». Зная, что не так-то просто будет найти перевозчика, который бы согласился доставить ее на другой берег в такой шторм, она захватила с собой всю наличность, что нашла у себя в номере. Несмотря на то, что это опасное путешествие обошлось ей в копеечку, в кармане оставалось еще немало налички.

Достав две стодолларовые банкноты, она спросила перевозчика по-кантонски:

– Ты можешь отвезти меня в Абердин? Плачу двести долларов.

Это были хорошие деньги, но они находились в Гонконге, где даже в часы тайфуна торг был вполне уместен.

– Четыреста, – ответил перевозчик.

– Триста, – предложила Мейлин. Лодочник улыбнулся, довольный сделкой.

– Хорошо, триста.

И как только Мейлин передала ему деньги, баркас развернулся к Абердину.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Залив Абердин

Воскресенье, 12 декабря 1993 г.

Обрушившийся на Гонконг тайфун был гораздо мощнее того, что почти тридцать лет назад уничтожил мир «Спокойного моря». Зато на этот раз Тянь Хоу решила пощадить поселок на джонках: в последний миг тайфун развернулся и понесся к Пику Виктории, а затем обрушился на «Нефритовый дворец». Так что за исключением сорванных ветром пальмовых и эвкалиптовых листьев, Абердин практически не пострадал.

Мейлин сама не понимала, что заставило ее приехать сюда, на место, некогда бывшее домом Джулианы. Разгадка пришла тогда, когда она бродила вдоль линии прибоя: они с матерью так похожи друг на друга!

Мейлин долго не могла поверить этой чудесной и невероятной догадке. Верно, девочками и «Спокойное море», и Мейлин Гуань разрывались между двумя мирами: Джулиана, дитя моря, мечтала о суше, а Мейлин, дитя двух народов, мечтала стать полноправной гражданкой только одного из миров. У обеих в тринадцать лет полностью изменилась жизнь.

Но Джулиана так отважна, так мужественна, так нежна. Девочка, спасшаяся от тайфуна, выросла в женщину, способную на большую любовь. Она полюбила Гарретта Уитакера, полюбила сильно и на всю жизнь. Пусть ее любовь была безответна, но ведь это чувство было неподдельно. Она окутала дочь радостными воспоминаниями об этой любви, и до тринадцати лет та росла, защищенная этим незримым щитом, прикрывавшим душу Мейлин от злобных нападок сверстников.

Джулиана лгала из любви. Она хотела только одного: защитить любимую дочь от горечи и боли.

«Точно так же, как я защитила бы своего ребенка, – подумала Мейлин. Как я буду защищать его!»

Именно в этот момент, стоя на грани воды и суши, Мейлин поняла, что находится в начале нового пути в своей жизни. Она стояла, как всегда гордо выпрямившись, но ее руки скрестились внизу живота, словно охраняя и лаская искорку новой жизни, что вспыхнула внутри нее.

Я полюбила тебя всей душой, всем сердцем, с той минуты, как ощутила тебя в себе. Ты помнишь, как это было, моя прелесть? Всего через несколько часов после твоего зачатия, когда твой отец еще не успел покинуть Гонконг.

Мейлин всегда резко отвергала эти слова матери, издевалась над ней, говоря, что это еще одно доказательство ее наивной романтичности.

Но теперь… теперь Мейлин сама ощутила в себе новую жизнь. Она появилась всего лишь несколько часов назад, но уже нуждалась в любви и защите. Неужели же эта маленькая жизнь – дитя греха? Для Сэма, наверное, это так, но для нее… Для Мейлин это было Дитя Великой Любви.

И что же она сможет сказать своему ребенку об отце? Только правду: что он был нежен, добр и любил ее. И ложь: что он провел бы всю жизнь вместе с ними, любя их, если бы только мог… но он умер.

– Ох, мама, – прошептала Мейлин, глядя в изумрудное море. – Мы так похожи!

– Мэймэй, – радостно прошептала Джулиана, открывая дверь дома в Долине Счастья. Уже смеркалось, и в благоухающем воздухе повеяло прохладой. Джулиана распахнула дверь настежь, приглашая беглянку войти, и снова прошептала: – Мэймэй!

– Мама… я пришла просить у тебя прощения…

– Прощения у меня? – Джулиана растерялась: она-то думала, что Мейлин хорошо помнит все ее слова, но… – Мне нужно просить у тебя прощения, ведь это я лгала тебе. Разве ты забыла? Когда ты уезжала из Гонконга, я сказала тебе, что надеюсь, что когда-нибудь ты поймешь меня и простишь.

– Я помню, но… ведь ты никогда не хотела мне плохого… а я была к тебе так жестока.

– Дорогая моя! – Джулиана прикоснулась к дочери, материнским ласковым жестом откинув прядь волос с любимых глаз. – Ты страдала всю жизнь и скрывала свою боль, чтобы не причинить боли мне, а когда ты узнала обо мне правду, решила, что тебя предали. Я хотела бы, чтобы ты поняла меня тогда, но что я могла сделать? Ты была тогда еще так юна… но так мужественна, моя милая Мэймэй. Ты никогда не была жестока, просто тебе было очень больно.

Джулиана раскрыла дочери объятия.

– Я люблю тебя, Мэймэй. Я так люблю тебя.

– Мама, я тоже люблю тебя!

И лишь через несколько минут у Мейлин хватило сил, чтобы слегка отстраниться и посмотреть в глаза матери.

– И теперь, – тихо сказала она, – теперь я понимаю тебя, я все поняла.

Джулиана увидела в глазах Мейлин надежду и печаль, но прежде чем она успела спросить дочь о человеке, которого она полюбила, раздался голос:

– Ты не все еще поняла.

Всю жизнь Мейлин Гуань мечтала услышать отцовский голос, полный любви к ней… на что он похож? И теперь она услышала его. Его обладатель стоял позади нее. Потом он снова заговорил: на чистом кантонском диалекте, отточенном двадцативосьмилетней практикой, он прошептал ее имя: «Дочь Великой Любви».

Мейлин хотела повернуться к нему, но не смогла: она словно окаменела. Казалось, она неспособна сделать шаг, чтобы закончить это путешествие к любви.

Но теперь она была не одинока на своем пути – с ней была Джулиана, она держала ее за руку, как когда-то, когда мать и дочь бродили по Гонконгу, полному воспоминаний о любви Джулианы.

Нежно подталкиваемая Джулианой, Мейлин повернулась к отцу и увидела его зеленые глаза, полные нежности.

– Все, что рассказала тебе о нас мать, – правда. – Голос Гарретта от волнения чуть охрип. – Мы сильно любили друг друга, и мы могли бы провести вместе всю жизнь… посвятив ее тебе… если бы это было возможно.

Гарретт шагнул к ней, и рука Мейлин автоматически потянулась навстречу.

Многие годы, бродя с матерью по Гонконгу, взявшись за руки, Мейлин чувствовала эту руку, оберегавшую ее. И вот теперь эта рука была в ее руке, а другой рукой Гарретт обнял ее и мать… и они образовали круг любви… семью.

Когда они дошли от дома в Долине Счастья до госпиталя, на небе уже высыпали звезды.

– Может быть, не нужно говорить Алисон, – сказала Мейлин, обращаясь к родителям, – вы можете сказать ей, что просто встретились и полюбили друг друга, и…

– Алисон уже знает, – тихо ответил Гарретт. – Я сказал ей сегодня утром, и она хочет видеть тебя.

Эти слова Гарретта словно придали сил Мейлин, но все же когда они подошли к палате Алисон, ее сердце колотилось от дурных предчувствий. Гарретт, Джулиана и Джеймс вышли в соседнюю комнату, чтобы не мешать сестрам.

Мейлин встала в дверях, но не успела еще произнести и слова, как огненно-лунная головка Алисон повернулась к ней. Их взгляды встретились; в изумрудных и нефритовых глазах застыло одно и то же выражение надежды и неуверенности. Но уже через миг, словно вспомнив, что худшая, самая трудная часть пути уже позади, они улыбнулись.

Полгода назад, в аэропорту, Мейлин почувствовала, что ее словно магнитом тянет, несет к этой златовласке. И вот опять она заскользила к ней, только теперь казалось, что у некогда нелюбимой сестры у самой внутри есть золотой магнит, так как и Алисон тянулась к ней, простирая свои хрупкие бледные руки.

– Мейлин, – радостно прошептала Алисон, когда та подошла к ней.

– Лучше бы ты назвала меня Элли, Лев.

– Но ведь теперь ты снова дома?

– Почти, – Мейлин склонилась над сестрой и обняла ее, – вот теперь я полностью дома.

Объятия разжались, но они не разнимали рук, наконец-то закончив тот путь, в который отправились несколько недель назад по зеленому шелку с серебряными звездами.

– Ты такая бледная, – сказала Алисон.

– Но я хорошо себя чувствую: слегка качает, но в общем я в порядке… и ты тоже… и теперь, если тебе понадобится кровь, ты знаешь, что всегда сможешь получить ее.

– Спасибо, – качнула Алисон своими кудрями. – Ты спасла мне жизнь.

– Ну, – спокойно возразила Мейлин, – ты ведь тоже спасла мне жизнь. И знаешь, Алисон? Насчет детей? Я смогу выносить их для тебя, как суррогатная мать. Я хочу.

«И теперь, – подумала Мейлин, – они будут во мне в безопасности: за последние два дня все злые духи куда-то исчезли».

– Мейлин!

– Правда, Алисон. Если с тобой что-то случится…

– Нет. Я обещаю. Перед тем, как мне забеременеть, мы с Джеймсом проконсультируемся с врачами. Я уверена, что все будет в порядке.

– Это не так, Алисон. Если риск окажется слишком велик, разреши мне сделать это для тебя, пожалуйста!

– Хорошо, – поблагодарила ее Алисон, – я попрошу.

– Отлично, – улыбнулась Мейлин, и вдруг, пожав плечами, призналась ей: – Только я не могу сделать этого прямо сейчас.

У Алисон расширились зрачки – она поняла.

– Ты беременна?!

– Мне так кажется.

– А Сэм? Он знает?

– Сэм?!

– Я знаю, что это он, – сказала Алисон. И потом дрожащим от волнения голосом шутливо добавила: – Знать это – моя работа. Ведь в конце концов, я – твоя сестра.

Твоя сестра, твоя сестра!

Несколько секунд они молчали, говорили только их улыбки и лица. Мейлин наконец сказала:

– Я думаю, что Сэм Каултер уже летит в Техас.

– Да, – подтвердила Алисон. – Он заходил сегодня утром попрощаться со мной. Мне показалось, что он очень грустен.

– Сомневаюсь.

– Но мне так показалось, – уверенно повторила Алисон. – Раз у тебя будет ребенок от него, то Сэм должен знать об этом, знать, что ты чувствуешь к нему. Ты не найдешь свой дом, Элли, пока ты не скажешь Сэму все.

В канун Рождества, когда роскошный лайнер, на котором путешествовали Уитакеры и Париши, пришвартовался в морском порту Цзюлуна, Лили Кай уже была совершенно здорова, благополучно перенеся операцию, с начала и до конца которой с ней была Ив.

К этому времени Тайлер Вон потряс врачей и свою будущую невесту чудесным выздоровлением. А Гонконг был поражен тем, что тайфуном был снесен Замок-на-Пике. Впервые за многие годы дракон Пика Виктории смог наслаждаться потрясающим новогодним фейерверком.

Гарретт не пошел в порт встречать лайнер: согласно установившейся традиции, его пассажиров встречали «роллс-ройсы», отвозившие их в роскошные отели.

И только после того, как его родственники устроились в своих смежных номерах в «Риджент», там появился Гарретт.

– Где Алисон? – спросила Полин Уитакер, обнимая сына.

Рядом, в «Нефритовом дворце», наблюдает за размещением своих фотографий. Она придет чуть позже. Но главное, сначала я должен кое-что рассказать вам.

– С Алисон все в порядке, Гарретт? У тебя такой серьезный вид.

– Все в порядке, папа. Более того, она никогда не была так счастлива, как сейчас. Но у нас есть серьезное дело, о котором нужно поговорить и которое касается всех вас. Нечто такое, что вам не так-то просто будет принять. Почему бы вам не присесть?

Было ясно, что Гарретт не будет продолжать, пока они не сядут, так что пришлось подчиниться. Когда они уселись, он, все так же стоя, начал свой рассказ:

– Я должен рассказать вам о том, что произошло в ту неделю, которую я провел в Гонконге, когда погиб Блейк.

– Нет, Гарретт, нет! Ведь мы уже здесь, разве этого мало?! Зачем вспоминать прошлое?

– Потому что оно тесно связано с настоящим… и будущим. Мне жаль мучить вас, но вы должны выслушать меня. – Я провел это время в Гонконге; но не один. Я провел его вместе с одной юной китаянкой по имени Джулиана…

Гарретт рассказал им о событиях той недели, о его любви, о ее неверии в будущее, о ее приказании, чтобы он женился, не дожидаясь ее.

– Бет так ничего не узнала о Джулиане, – успокоил он Роберта и Айрис Париш. – И я любил Бет, вы знаете это.

Несколько секунд длилось напряженное молчание. Это было чересчур сильное потрясение для родителей. Наконец Айрис Париш прошептала:

– Да, Гарретт, мы это знаем.

– Но теперь, Гарретт, хватит! Хватит этого, пожалуйста! – взмолилась Полин Уитакер, но ответом ей был извиняющийся, но решительный взгляд зеленых глаз, говорящий о том, что есть кое-что еще, что он должен поведать им. Она перевела взгляд с решительного лица сына на его руки и раскрыла от изумления рот, увидев на его пальце блеск золота. Следующий ее вопрос перевел беседу с прошлого на настоящее:

– У тебя обручальное кольцо!

– Мы с Джулианой поженились шесть дней назад.

– Но зачем, Гарретт? Ведь прошло столько лет!

– Потому что мы до сих пор любим друг друга. И даже еще сильнее, чем раньше.

– Но зачем вступать в брак? И так быстро?

– Потому что если люди любят друг друга так, как мы Джулианой, то они должны заключить брак. И кроме того, мы хотели, чтобы все узнали о нашей любви – из-за дочери.

– То есть, это была идея Алисон?

В общем, так оно и было: они собрались в доме в Долине Счастья все вместе. Джулиана шила свадебное платье для Алисон, нашивая на шелк цвета слоновой кости радужные жемчужины, которые все вместе образуют сад из роз и бабочек. «Подожди, – сказала Алисон, положив ладонь на руку Джулианы, – пожалуйста, сначала сшей свадебное платье для себя».

– Действительно, – признал Гарретт, – именно Алисон настояла, чтобы мы поженились как можно скорее. Но когда я сказал «дочь», то имел в виду Мейлин. – Он спокойно выдержал потрясенные взгляды родственников и добавил: – Я имею в виду вашу внучку, ребенка, который родился у Джулианы после той недели двадцать восемь лет назад.

– У тебя и Джулианы?..

О, как бы Гарретту хотелось не читать мысли своих родителей! Как бы он хотел не видеть их изначальной неприязни к его дочери-азиатке! Как ему не хотелось видеть правду: им не нужна Мейлин.

Он сумел сдержать приступ ярости, но он не может уйти, не сказав всего, что хотел сказать.

И тогда он рассказал им о том, что пришлось пережить Мейлин и как он любит ее. Гарретт не говорил о том, как она красива, что именно она – архитектор одного из самых красивых зданий, новой достопримечательности Гонконга. Он даже не стал рассказывать им о радости Алисон, что теперь у нее есть сестра.

Гарретту было нужно, чтобы его родственники безоговорочно приняли Мейлин, так как она была внучкой его родителей.

– Мейлин такая же ваша внучка, как и Алисон. Алисон и Мейлин – сестры, а мы с Джулианой – муж и жена, и мы все хотим, чтобы и вы стали частью нашей семьи, если захотите.

Но этого-то они и не хотели. Гарретт отлично видел это. Ненависть его родственников ко всему азиатскому была столь же сильна, как его любовь к Джулиане и Мейлин. Они просто не могли принять его предложения, и это значило, что ему нужно как-то сжиться с этим… и попрощаться с ними.

Однако похоже было на то, что Дуглас Уитакер хотел попрощаться первым. Он встал, и Гарретт с болью в сердце смотрел, как он ищет слова прощания с единственным оставшимся в живых сыном. Гарретт Уитакер был уже взрослым человеком, он был женат, у него было две дочери, своя семья. И все-таки он чувствовал, что будет ощущать себя сиротой, брошенным родителями, брошенным отцом.

Гарретт повернулся к выходу, и когда его окольцованная свадебным золотом рука уже коснулась бронзовой дверной ручки, его остановил на полпути голос отца:

– Гарретт!

Он повернулся, готовясь услышать прощальные слова отца.

Но Дуглас Уитакер не стал прощаться с сыном. Тот, кого Гарретт любил, кем восхищался и кому доверял больше всего на свете, тихо промолвил:

– Я хочу познакомиться со своей внучкой. Тогда поднялась Полин Уитакер, и хотя Гарретт видел ее уже не слишком отчетливо из-за наполнившей глаза влаги, он хорошо расслышал ее слова:

– И я тоже.

Потом он услышал голос Айрис Париш:

– Ну, а мы, Гарретт? Неужели ты не хочешь… неужели это невозможно… чтобы Мейлин стала и нашей внучкой?

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

«Нефритовый дворец»

31 декабря 1993 г.

Она стояла на набережной, на том самом месте, где в тот июньский день они с Сэмом созерцали будущий отель, который никто, кроме них, не мог увидеть во всем его великолепии.

Сегодня «Нефритовый дворец» сверкал, как рождественская елка. Сквозь прозрачные стены вестибюля было видно море людей, собравшихся на торжественное открытие отеля. Может быть, среди них были и драконы Цзюлуна. Но на набережной она была одна. Она любовалась праздничной иллюминацией Гонконга, перемигивающимися огнями, отражавшимися в гладком черном зеркале залива.

Была почти полночь; теплый ночной воздух благоухал. На Мейлин был ципао из золотой парчи марки «Жемчужная луна»; ее длинные волосы, обычно гладко зачесанные, теперь были свободно распущены, а на макушке собраны в корону. Она стояла, созерцая бриллиантовый блеск огней, и ее руки были прижаты к животу.

– С Новым годом, Джейд!

Мейлин показалось, что она слышит какой-то внутренний голос, голос, идущий из ее сердца. Разумеется – ведь она думала о нем и его ребенке. Но даже в мечтах она не воображала такого нежного приветствия: «С Новым годом, Джейд!»

Но его слова были нежны, как дуновение теплого ночного ветерка, и ей стало еще теплее, когда сильное тело ковбоя оказалось рядом с ней.

– Сэм, – прошептала она, – ты все-таки решил приехать.

– Я не мог устоять. – На миг глаза Мейлин загорелись ярче, чем все огни Гонконга. И тут же Сэм увидел, как на них набежала темно-нефритовая тень. – Мне кажется, ты не очень-то рада меня видеть?

– Тебя пригласил кто-то из моих родных?

– Нет. – И когда Мейлин немного расслабилась, Сэм улыбнулся: – Теперь у тебя есть семья?

– Да, – тихо ответила она, – у меня теперь прекрасная семья.

– Они очень заботятся о тебе, – добавил он. – Когда я стал их спрашивать, где тебя найти, у них были какие-то странные лица.

– Но не у Алисон?

– Но не у Алисон, – подтвердил Сэм. – Как раз твоя сестра просто взяла меня за руку, подвела к окну и не отпустила, пока не убедилась, что ты еще здесь.

«Это потому, что Алисон все еще верит в сказки, – подумала Мейлин. – Ведь у сказок всегда счастливый конец».

Но Алисон Париш Уитакер неколебимо верила и в другое – в свою сестру. Тысячи раз она повторяла: «Сэм любит тебя. Как он может не любить тебя?»

Настойчивость Алисон чуть было не привела к тому, что Мейлин взяла билет до Сан-Антонио, чтобы появиться там в сапогах, со Стетсоном в руке и, поздравив его с Новым годом, признаться в любви.

«Ну, что плохого может приключиться в этом случае?» – спрашивала ее Алисон, когда сестры обсуждали это путешествие в Техас. «Он может разбить мое сердце», – отвечала Мейлин. На что Алисон обычно отвечала: «Твое сердце все равно разбито».

И вот Сэм Каултер здесь.

– Мне не хватало тебя, Джейд.

– Вот как?

– Мне кажется, что это нормально, когда не хватает человека, которого любишь. Но я не знаю, я никогда еще не любил… до этого. – Сэм не знал, что ответит ему Мейлин. Он знал только одно: он не может прожить жизнь без нее, без ее любви. – Я люблю тебя, Мейлин. Я должен был сказать это уже давно. Но я думал, что ты просто играешь со мной, но ведь это не так, правда? Ты просто сама не была уверена в себе.

– Ты любишь меня? – повторила Мейлин.

– Я люблю тебя. – Нежные слова Сэма растворились в ночном воздухе, обволакивая ее теплом любви. – И я хочу прожить с тобой всю жизнь. – Он вынул из кармана маленькую красную коробочку. – Открой это, Джейд. Я хотел бы попрактиковаться в качестве дарителя и воспользоваться своим правом потребовать посмотреть подарок.

Новогодняя коробка для ювелирных украшений и так была красной, но Сэм, чтобы наверняка приманить счастье, перестраховался. Кроме пурпурной атласной коробки этот мужчина, построивший для Мейлин гнездо в ту страшную ночь тайфуна, построил еще одно – но очень маленькое – из красной папиросной бумаги.

Бриллиант был совершенно круглым, самой чистой воды и надежно покоился в шестиугольном гнезде, изготовленном в «Тиффани». Он светился изнутри собственным светом. Мейлин смотрела на него, не в силах вымолвить что-либо.

– Это довольно консервативно, и если ты предпочитаешь что-то другое… – сказал тогда Сэм.

– Нет, – тихо ответила она, – мы, Уитакеры, вообще консервативны.

Мейлин осторожно прикоснулась к бриллианту, тем же трепетным касанием, как когда-то к светящейся изумрудным и нефритовым светом стеклянной луне. Но тогда это была иллюзия, а теперь – реальность. И все же ей трудно было поверить в реальность происходящего.

– Значит, оно тебе нравится? – спросил Сэм. – И ты выйдешь за меня замуж?

– Нравится, я его уже люблю. – И, подняв взгляд к его темно-голубым глазам, в которых светилась любовь, она прошептала: – И люблю тебя.

Они хотели обнять друг друга, но им мешала маленькая красная коробочка в ее руке. Взяв кольцо, Сэм нежно надел его на ее дрожащий палец.

На миг Мейлин показалось, что и его руки дрожат.

Кольцо пришлось ей впору, словно было сделано по ее руке.

– Ты был абсолютно уверен, что я скажу «да», так ведь, Ковбой?

Она нежно поддразнила его, просто для того, чтобы не расплакаться. Но он не улыбнулся, его глаза стали даже еще серьезнее.

– Вовсе нет, – спокойно ответил он. – Я только надеялся, надеялся всей душой, что ты согласишься. И кстати, ты ведь так и не дала официального ответа.

– Да, Сэм, да, я выйду за тебя!

И тут у нее наконец брызнули слезы, и Сэм начал сцеловывать их, но он не остановился даже тогда, когда они кончились.

Наконец, в промежутке между двумя поцелуями, он прошептал:

– Когда же, Джейд? Когда будет свадьба?

– Когда ты захочешь. Свадьба Джеймса и Алисон – завтра.

– В твой день рождения. Или в день рождения Алисон, если только до него не так долго ждать.

– У нее день рождения сегодня, и через десять минут он уже кончится.

Сэм задумался, потом сказал:

– Ну что же, посмотрим. Алисон выходит замуж в первый день европейского нового года, значит, мы можем пожениться через месяц, в первый день китайского нового года. Или…

Сэм прервался, чтобы посмотреть, понимает ли она его, и увидел, что понимает. Ее зеленые глаза блеснули, и на щеках появился легкий румянец. Он понял, что она уже не та актриса, что разыгрывала радость в то время, когда ей было больно.

Мейлин Гуань принадлежала обоим мирам и теперь гордилась своим происхождением.

– Или, – радостно закончила она, – мы можем пожениться как раз посередине.

Они снова слились в долгом поцелуе. Наконец Сэм оторвался от нее и, ласково улыбаясь, сказал:

– Пора бы начать думать о том, где провести эту ночь. – И не успела она ответить, он внезапно решил узнать о более дальних планах на будущее: – А где мы будем жить? Где будет жить твоя семья?

– Здесь, включая, периодически, и моих дедушек и бабушек. Боюсь, мы становимся семьей борцов за демократию.

– Ну что же, в моей техасской крови эта страсть тоже присутствует. Значит, мы будем жить в Гонконге. Как ты думаешь, мы сможем убедить Джеймса заказать нам еще парочку зданий?

– Надеюсь, – Мейлин вдруг посерьезнела. – Но ведь сначала тебе нужно покончить с двумя другими проектами, разве нет?

– Нет, – улыбнулся, к ее удивлению, Сэм. – Они звонили мне, но я сказал, что дам им ответ в начале Нового года… после встречи с тобой.

– Но ты можешь согласиться. Я поеду с тобой. Но Сэму не хотелось отрывать эту женщину от ее семьи.

Лучше я останусь здесь. Найдем какой-нибудь пляж, пару лошадей, и я поучу тебя ездить верхом. – Увидев тревогу в ее глазах, Сэм поспешил успокоить ее: – Верховая езда не самое необходимое для ковбоек, но мне кажется, тебе должно понравиться.

– Да… но только не сейчас.

И тут его осенило – он ведь заметил, подходя к ней, как она держит руки на животе. Его поразило, как изящно, как волнующе она выглядела в этой довольно необычной – и неотразимой – позе. Этот защитный жест, эта поза не могли не быть материнскими. И тогда он тихо, очень тихо спросил:

– У нас будет ребенок?

Мейлин влюбленно посмотрела в его голубые глаза и ответила:

– У нас будет маленький тайфун.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Прекрасно. Только иногда теряю равновесие.

– Ты совсем потеряла равновесие в момент нашей встречи.

– Но ты не дал мне упасть.

– Я никогда не дам тебе упасть.

И вот теперь его сильные руки задрожали; теперь это была не иллюзия, они дрожали от восхищения и благоговения, когда он прикоснулся к ее животу. И когда к его рукам присоединились ее руки, они оба поняли смысл этого жеста.

Он был материнский – и одновременно отцовский… торжественное и радостное обещание обоих родителей всегда любить и лелеять тот крошечный дар любви, что рос глубоко внутри.