16

– Макс, от вас пахнет спиртным, – сказала Шанталь и рассмеялась.

Да, вчерашняя ночь даром не прошла. Он умылся, почистил зубы, но ромом разило. Причем не только изо рта, но и отовсюду. В салоне автомобиля это чувствовалось отчетливо.

– Извините, – пробормотал Макс и начал разглядывать в окно пригороды Порт-о-Пренса.

– Не обижайтесь, это я так. – Она улыбнулась.

– А я и не обиделся. Мне нравятся люди, которые говорят то, что думают. С ними легче найти общий язык.

Сама Шанталь благоухала. Ее окутывал свежий, изысканный аромат цитруса, делал невосприимчивой к его запахам. Она была в бирюзовой блузке с короткими рукавами, линялых синих джинсах и туристских ботинках. Волосы собраны сзади в «хвостик». Солнцезащитные очки, в кармане блузки авторучка и небольшой блокнот. Шанталь была готова к работе.

Она приехала рано, в семь тридцать, в запыленной «хонде». Ветровое стекло выглядело, будто его не мыли год. Макс завтракал. Он сказал горничной Руби, чтобы она поджарила яичницу-глазунью, но Руби его не поняла и приготовила омлет с лепешками из маниоки. Все равно было сытно и вкусно.

Он запил омлет крепким черным кофе и бокалом грейпфрутового сока.

– Повеселились ночью? – спросила Шанталь.

– Пожалуй, да.

– Ходили в «Купол»?

– Откуда вы знаете?

– Здесь поблизости не так много баров.

– Вы там бывали?

– Нет, мне в баре появляться нельзя. – Она засмеялась. – Принимают за шлюху.

– Ну что вы, – возразил Макс, – для шлюхи вы слишком элегантны.

Вот, сделан первый шаг. Комплимент, который можно понимать и так и этак. Теперь могут быть два варианта развития событий: либо она подхватит пас и отобьет в его сторону, либо даст понять, что тут не клюет.

Шанталь ухватилась за руль чуть крепче, чем следовало, устремила взгляд на дорогу.

– Не думаю, что ваши соотечественники понимают разницу.

Она не приняла пас. Это не был категорический отказ, но и не поощрение. Не исключено, что Шанталь уже обожглась с одним или двумя мужчинами. Вот и ведет себя настороженно.

Она включила приемник, прибавила громкость. Машина резко свернула налево, и стал виден Порт-о-Пренс, распростершийся в нескольких милях внизу.

В центре было очень много американских военных. Над Национальным дворцом реял красно-голубой флаг Республики Гаити. Вокруг десяток джипов «хаммеров» с пулеметами, морские пехотинцы в бронежилетах. Здесь обитал президент, преемник и бывший соратник Аристида, бывший пекарь и, по слухам, алкоголик, по фамилии Преваль. Он будет править этой страной, пока хозяева дергают за ниточки.

– Чертовы американцы! – буркнула Шанталь и посмотрела на Макса. – Не обижайтесь.

– Я и не обижаюсь. Вам не нравится, что здесь происходит?

– Вначале нравилось, но потом осознала, что интервенция – просто предвыборная пиаровская акция Клинтона. Он прокололся на Сомали, где США подверглись унижению, доверие к нему пошатнулось. А тут под боком беззащитная страна с чернокожим населением, куда можно явиться для установления «свободы и демократии». Вы знаете, что переговоры с хунтой вел Джимми Картер?

– Да, – отозвался Макс, – видел по телевизору. Я его терпеть не могу, этого Мистера Права Человека, придурка. Он смешал Майами с дерьмом.

– В восьмидесятом? Когда было нашествие в бухту Мариэль?

– Да. Славный был город. Добропорядочные пенсионеры, в основном евреи. Если кубинцы, то исключительно непримиримые противники Кастро. Все тихо, мирно, преступность почти на нуле. И вдруг Кастро посылает сюда на лодках своих психов и уголовников, а этот идиот их принимает. Там, конечно, были и нормальные законопослушные беженцы, которые мечтали о жизни на свободе, но зачем же было всех брать без разбора. Копам тогда досталось, скажу я вам. Вначале мы не понимали, что за напасть нас поразила. Только что Майами был милым городком, куда привозили на отдых детей, и неожиданно в считанные месяцы стал криминальной столицей США.

– Полагаю, вы голосовали за Рейгана?

– В восьмидесятом за него отдали голоса все копы в Майами.

– Я-то была за демократов. В девяносто втором голосовала за Клинтона, а до него за Дукакиса. – Шанталь помолчала. – Слышали, как проходили так называемые переговоры между Картером и главой хунты генералом Седрасом?

– Нет. Расскажите.

– Прибыл Картер. Ну, свита, репортеры, телевидение. Он встретился с генералом Седрасом и его женой. Собственно, переговоры вела миссис Седрас. Она уговорила Картера согласиться, чтобы каждому члену хунты выплатили по десять миллионов долларов, обеспечили свободный выезд из страны и никакого судебного преследования. Вот так решили вопрос. Потом ей захотелось, чтобы американцы взяли под защиту их дома. Картер дал уговорить себя, чтобы правительство США взяло в аренду их дома для персонала посольства. И этот вопрос решили. Наконец – вот здесь чуть все не рухнуло – миссис Седрас обнаглела и потребовала, чтобы в Венесуэлу, куда они отправлялись, перевезли ее любимый черный кожаный диван. Картер отказал. Почему? Не был уполномочен платить транспортной компании за перевозку. Его тревожило лишь это. Они долго препирались, но дело не сдвигалось с мертвой точки. Когда переговоры оказались под угрозой срыва, Картер позвонил Клинтону, поднял его с постели, объяснил ситуацию. Клинтон пришел в ярость. Устроил Картеру разнос, кричал на него так, что слышали в соседней комнате. Однако потом согласился, и диван поехал в изгнание с хунтой.

Макс захохотал:

– Невероятно!

– Это слух, но очень похож на правду.

Машина объехала пьедестал со статуей генерала Анри Кристофа, одного из первых вождей Гаити. У подножия собралась группа молодых гаитян. Они сидели, стояли, глазели на американцев, провожали взглядами проезжающие машины. Некоторые просто отрешенно смотрели перед собой.

Столица Гаити произвела на Макса удручающее впечатление. Не город, а мусорная свалка. Когда-то в этом районе жили богатые. Теперь дома стояли брошенные, бесхозные, дверей нет, ставни сорваны с петель. Там кто-то жил, Макс видел, как в окнах мелькали люди, но никто не озаботился привести внешний вид хотя бы в относительный порядок.

Светофоров нигде не было. Макс видел один, на выезде из Петионвилла, но и тот не работал. Мостовые в рытвинах. Автомобили, сплошь старье, латаные-перелатаные, тарахтели, набитые людьми. Куда они ехали? Зачем? Иногда вдруг появлялись шикарные машины, стоившие десятки тысяч долларов. Непонятная жизнь. Как вести расследование?

Если такова столица, как же выглядит все остальное? Им попалось несколько интересных старых зданий, частично сохранивших прежнее великолепие. Долго ли они простоят?

– Я помню визит сюда папы римского, – сказала Шанталь, делая радио тише. – В восемьдесят третьем году, за год до моего отъезда в Штаты. Тогда у власти еще находился Жан-Клод Дювалье, Бэби Док. На самом деле страной правила его жена Мишель. Она приказала очистить улицы от нищих и мелких торговцев. Папа римский ничего этого не должен был видеть. Мостовые подремонтировали, дома покрасили. За несколько часов до въезда понтифика на спецавтомобиле Мишель приказала полить улицы духами «Шанель». Из шлангов. Я видела это своими глазами. Запах был такой крепкий, что у меня заболела голова, и держался он на одежде много месяцев, хотя мама несколько раз стирала ее. С тех пор у меня на «Шанель» аллергия. Если кто-нибудь рядом ими надушился, у меня начинается головная боль.

– А что стало с нищими-калеками?

– Тогда это были только остатки. Потому что в середине семидесятых, когда страну решили сделать более привлекательной для туристов, большинство нищих собрали и перевезли на остров Гонаив. Это в бухте, недалеко от Порт-о-Пренса.

– Да… – Макс похлопал себя по карманам, ища блокнот. Его не было. – Они по-прежнему там?

– Не знаю. Наверное, кто-нибудь остался. Немного. – Шанталь пожала плечами. – Кому до них дело?

Макс продолжал искать блокнот. Шанталь полезла в нагрудный карман, достала свой блокнот, протянула ему. Макс поблагодарил. Быстро сделал несколько заметок.

– Кто такой Тонтон-Кларнет?

– Персонаж страшилки, которым родители пугают детей. Если станешь вести себя плохо, тебя заберет Тонтон-Кларнет. Он вроде Крысолова, гипнотизирует детей музыкой и уводит навсегда.

– А исчезновение Чарли с ним связывали?

– Разумеется. Когда расклеивали плакаты, люди на улице подходили и говорили: «Вы никогда не найдете ребенка. Его забрал Тонтон-Кларнет, как и остальных детей».

Макс вспомнил Клодетту Тодор.

– Видите вон ту улицу? – Шанталь указала направо. – Сейчас там запустение, а когда-то это был район красных фонарей. Бордели, гей-бары, клубы. Настоящее злачное место. Веселье всю ночь. А теперь здесь ночью можно проехать только на военной машине.

– Когда все закрыли?

– Тоже в восемьдесят третьем. Началась эпидемия СПИДа. Богатые американские геи перестали приезжать, поскольку в вашей прессе пустили слух, будто родина СПИДа – Гаити. По приказу Жан-Клода всех местных геев арестовали.

– Тоже отправили на Гонаив?

– Никто не знает, что с ними стало.

– Может, их поубивали?

– Не исключено. Просто проблему геев и лесбиянок на Гаити решили раз и навсегда. С тех пор их тут нет. Так, во всяком случае, считается, – усмехнулась Шанталь. – Раньше другое дело. Ведь известно, что сам Жан-Клод одно время был бисексуалом. Очевидно, виной тому был кокаин, а также сознание, что он может трахнуть здесь любую женщину. Вот его и потянуло на мужчин. Говорят, у него был шикарный любовник, Рене Сильвестр. Крупный толстый парень, ездил в «роллс-ройсе», инкрустированном золотыми пластинами, носил платья.

– Почти как певец Либерейс.

– У него было прозвище – Пробуждающий к Жизни.

– Это связано с песней «Ты пробуждаешь меня к жизни»?

– Вы ее знаете?

– Конечно. У меня дома есть эта сорокапятка.

– У вас? – улыбнулась Шанталь.

– Да.

– Не шутите?

– Нет. А в чем дело? Я очень похож на Тони Манеро.

– Совсем не похожи.

– Присмотритесь внимательнее.

– Присмотрюсь.

 

17

Они выехали на бульвар Гарри Трумэна, тянущийся вдоль берега. Широкий, окаймленный пальмами и без ухабов. На горизонте вырисовывались силуэты танкера и военного корабля. Неподалеку в порту ржавели наполовину затонувшие гаитянские суда. Дорогу пересекла колонна солдат в голубых касках ООН.

Народный банк Гаити, жемчужина бизнеса Карверов, располагался во внушительном кремовом здании в форме куба, больше подходящем для библиотеки или суда. Он стоял в стороне, на вершине невысокого холма с пологими склонами, в окружении буйной растительности. Здание было обнесено каменной стеной с колючей проволокой наверху, замаскированной яркими белыми и розовыми цветами. У массивных ворот дежурили вооруженные охранники. Когда Шанталь подъезжала, один в это время говорил по рации. Ворота открылись без промедления.

– В эти ворота въезжают только члены семьи, служащие высшего ранга и особые клиенты, – пояснила Шанталь, когда они приблизились к вращающейся входной двери. Автостоянка рядом была полупустая.

Выходя из машины Макс заметил, что чуть поодаль остановился «мерседес», откуда вылезли четверо здоровяков латиноамериканской внешности, подошли к багажнику.

Макс знал, что они оттуда вытащат. И действительно, вскоре его и Шанталь у двери догнали эти ребята. Каждый нес два тяжелых чемодана.

– Особые клиенты? – спросил Макс.

– Наверное, – пожала плечами Шанталь.

Макс был уверен, что Народный банк Гаити прокручивает большие суммы «наркотических» денег. С начала восьмидесятых по меньшей мере десять-пятнадцать процентов мирового кокаина шло через Гаити. Вряд ли Карверы активно участвуют в наркобизнесе, Густав достаточно мудрый делец, чтобы не влезать в это с головой, но никому не отказывает в услугах.

Макс решил начать расследование с изучения клиентов. Чем больше он о них знал, тем легче оказывалось вычислить врагов.

Они пропустили парней с чемоданами вперед. Внутри, как Макс и ожидал, было великолепно. Огромный холл, мрамор, стекло, бронза, сталь. Потолок высотой метров тридцать, подпираемый внушительными дельфийскими колоннами из черного мрамора. На нем роспись, изображающая светло-голубое небо с кучевыми облаками и Божьи руки, низвергающие на землю дождь из всех основных имеющих хождение в мире бумажных денег. Доллары, франки, фунты марки, лиры, кроны, песеты, йены и рубли. Гаитянские деньги, гурды, отсутствовали.

Кассы находились в дальнем конце зала. Там располагались примерно тридцать пронумерованных кабинок из гранита с пуленепробиваемыми стеклами. Макс обратил внимание, как хорошо одеты клиенты, будто перед посещением банка они заглянули в магазин одежды, а потом в парикмахерскую. Он предположил, что на Гаити счет в банке дает особый социальный статус, человек получает пропуск в круг избранных. Поэтому посещение банка – своего рода ритуал, вроде причащения.

Парней с чемоданами проводили к правым кабинкам. У двери стояли два охранника с помповыми ружьями.

В центре зала полированный гранитный пол был инкрустирован огромным национальным флагом Гаити. Макс обошел его, чтобы получше рассмотреть. На фоне двух горизонтальных полос, темно-голубой и красной, пальма, по обе стороны которой симметрично располагались пушки, сигнальные мачты и мушкеты с примкнутыми штыками. Сверху на пальму надет форменный головной убор, голубой с красным, а внизу на свитке надпись по-французски: «Наша сила в единении».

– Флаг Дювалье, черная полоса вместо голубой, смотрелся много лучше, – сказала Шанталь. – Его изменили десять лет назад. Пришлось переделывать пол. Цвета, голубой и красный, взяты из французского триколора, а белый, символизирующий белого человека, удалили.

– Макс! – К ним направлялся Аллейн Карвер. Несколько состоятельных клиенток, стоящих в очереди в кассовые кабинки, повернули головы.

Они пожали друг другу руки.

– Добро пожаловать! – произнес Карвер. Теплая улыбка, костюм с иголочки, сидит превосходно, волосы аккуратно причесаны. Он снова у власти, снова владыка. – Жаль, но мне не удастся поводить вас по банку. На весь день привязан к клиентам. Этим займется наш шеф службы безопасности, мистер Кодада.

Аллейн провел их мимо охранников к специальному входу в прохладный длинный коридор, застеленный синим ковром, который заканчивался у лифта. Они остановились у двери кабинета, единственного в коридоре. Аллейн дважды постучал, затем распахнул дверь, точно надеясь застать обитателей врасплох, занимающихся чем-нибудь запрещенным.

Мистер Кодада говорил по телефону, забросив одну ногу на стол. Взрыв смеха вызвал легкое трепетание кисточек его фирменных кожаных мокасин. Он бросил взгляд через плечо, взмахнул рукой и продолжил беседу, не меняя позы.

Кабинет просторный. На стенах две картины. Современное белое здание у водопада и праздник на улице возле церкви. Письменный стол почти пустой. Лишь телефон, блокноты и нескольких черных деревянных фигурок.

Наконец Кодада произнес:

– A bientot ma cherie, – пару раз чмокнул трубку и положил на аппарат. Затем развернул кресло лицом к гостям.

Аллейн Карвер, продолжая стоять у двери, обменялся с ним несколькими репликами на креольском, показал на Макса, называя его. Кодада кивнул. На лице смесь профессиональной серьезности и оставшегося после телефонного разговора веселья. Макс понял расклад. Кодада – человек Густава и сына ни во что не ставит.

Аллейн улыбнулся Шанталь и Максу.

– Желаю приятно провести время. Пообщаемся позднее.

Когда за Аллейном закрылась дверь, Кодада поднялся из-за стола. Поцеловал воздух у обеих щек Шанталь, тепло потряс ее руку. Она представила его Максу.

– Bienvenu a la Banque Populaire d'Haiti, Monsieur Mainguss, – исторг из себя Кодада, наклонив голову и показав Максу лысую макушку. Потом взял его руку и энергично потряс. Он был невысок и худощав, но пожатие оказалось крепким.

Шанталь сказала, что мистер Кодада не говорит по-английски и она будет переводить.

Кодада повел их к главному входу, по дороге показывая направо и налево и быстро комментируя на креольском. Шанталь едва за ним поспевала.

– Колонны привезли из Италии… полы тоже… это флаг Гаити… кабинки тоже из Италии… а персонал нет… ха, ха, ха.

Он двинулся вдоль очереди клиентов, пожимая руки, хлопая по плечам, целуясь с дамами, как политик во время предвыборной кампании. Он даже поднял ребенка и поцеловал.

Кодада был очень похож на циркового клоуна в гриме. Широкий плоский нос, рыжий, прическа «афро», характерная для рыжих бледная кожа усыпана веснушками. Губы красные, пухлые. Он их постоянно увлажнял розовым кончиком языка, который резко выскакивал изо рта, как у жука-богомола. Глаза, жареные кофейные зерна, скрывались под полуприкрытыми тяжелыми веками.

В Кодада было много нелепостей. Например, ювелирные украшения. Множество золота – на запястьях толстые браслеты, на мизинцах похожие на болванки кольца. Улыбаясь, он показывал ряд золотых зубов, а когда метался туда-сюда по залу, было слышно, как у него под рубашкой что-то позвякивает. Макс не сомневался, что это золотые цепочки. Штуки три, а то и более висят на шее.

И это шеф службы безопасности банка?! Макс удивлялся. Люди, выполняющие подобную работу, обычно замкнуты и сдержанны. Мало говорят, но много смотрят и думают. Кодада был полной противоположностью. Ему нравилось привлекать внимание. Работники службы безопасности стараются не выделяться из толпы, видя в каждом потенциальную угрозу. Одежду предпочитают приглушенных тонов. А у этого – белые парусиновые брюки, темно-синий блейзер, темно-бордовый с белым галстук. Кодада можно было принять за метрдотеля круизного лайнера, арендованного геями.

Они сели в лифт, весь в зеркалах, поднялись на следующий этаж в отдел бизнеса. Кодада стоял слева от двери, так что мог видеть Шанталь в полный рост в трех измерениях. Макс вначале заподозрил, что он гей, но эти несколько секунд, проведенные с ним в лифте, убедили его в обратном. Он очень внимательно исследовал бюст Шанталь, заостряя взгляд на деталях. Перед тем как открылась дверь, он посмотрел на Макса, перевел взгляд снова на грудь Шанталь, потом снова вернулся к Максу и слегка кивнул, словно намекая, что их вкусы сходятся. Шанталь ничего этого не заметила.

В отделе бизнеса пол был вымощен плитками, работали кондиционеры. В коридорах фотографии сооружений, которые финансировал банк, с датами. От церкви до супермаркета. Кодада провел Макса и Шанталь мимо кабинетов, где сотрудники, трое-четверо одинаково одетых мужчин и женщин, сидели за столами с компьютерами и телефонами, но ничего не делали. Вообще Максу показалось, что на этаже ничего не происходит. Экраны многих компьютеров были погашены, телефоны не звонили, а сотрудники даже не пытались скрыть своего безделья. Сидели на столах, болтали друг с другом, читали газеты, спали. Макс посмотрел на Шанталь, ожидая объяснения, но она молчала.

На следующем этаже, где давали ссуды под недвижимость частным лицам, было оживленнее. Часть компьютеров была включена, и люди работали. Кодада объяснил через Шанталь, что гаитяне склонны строить дома, а не покупать готовые, подержанные, поэтому им нужны деньги на покупку земли, оплату архитектора и строительство.

Кабинет Густава располагался на верхнем этаже. В лифте Кодада посмотрелся в зеркало, пригладил волосы, оправил пиджак. Шанталь поймала взгляд Макса и улыбнулась.

Из лифта они попали прямо в приемную с секретаршей, восседающей за столом красного дерева. Рядом комната ожидания с низкими кожаными черными креслами, кофейным столиком и термосом с холодной водой. В углу у окна вооруженный автоматом охранник в бронежилете, в противоположном конце другой. Кодада подвел их к тяжелой двойной двери слева. Набрал код на пультике на стене. Справа их пристально разглядывала телевизионная камера. Дверь открылась, и они вошли в коридор, который заканчивался у другой двери.

Кабинет Густава Карвера. Кодада назвал себя в микрофон внутренней связи, и дверь открылась. Секретарша Густава, внушительная светлокожая женщина лет сорока восьми, приветствовала Кодада безразличным кивком. Он представил ей Макса, она пожала ему руку. Ее фамилию он не расслышал, а на столе тоже нигде не было написано.

Они коротко поговорили. Затем Кодада спросил ее о чем-то, и она покачала головой. Он поблагодарил и повел Макса и Шанталь из кабинета дальше по коридору.

– Густава Карвера в кабинете нет, – прошептала Шанталь. – Он спросил, можем ли мы посмотреть кабинет, но Жанна отказала.

– А кабинет Аллейна?

– Он вице-президент. Его кабинет на первом этаже. Мы туда заходить не будем.

Кодада повел их вниз по лестнице на цокольный этаж. Макс протянул ему двести баксов, чтобы поменять на гаитянские гурды. Кодада легко двинулся к кассам, по дороге радушно приветствуя клиентов.

Вернулся через несколько минут, зажав указательным и большим пальцами пачку местной валюты. Еще бы, ведь доллар стоил сейчас от пятидесяти до ста гурдов. В зависимости от банка. У Народного банка Гаити был самый щедрый обменный курс.

Макс взял пачку денег. Банкноты чуть влажные и жирные и, несмотря на различные цвета – синий, зеленый, пурпурный и красный, – все имели серовато-коричневый оттенок. Чем меньше достоинства была купюра, например пять гурдов, тем больше она покрыта грязью. Иногда даже не видно цифр. А купюры высокого достоинства, например пятьсот гурдов, запачканы меньше. От всех купюр исходил неприятный запах.

Кодада вывел Макса и Шанталь на площадку перед банком. Они попрощались. В этот момент из дверей появились парни с чемоданами, теперь пустыми. Кодада прервал прощание, приблизился к ним и тепло обнялся с каждым.

Макс и Шанталь направились к машине.

– Ну как? – Она посмотрела на него.

– Густав – щедрый человек, – промолвил Макс.

– В каком смысле?

– Платит жалованье множеству людей, которые ничего не делают.

Он хотел причислить к ним и шефа безопасности, но воздержался. Никогда не следует судить людей по внешности и первому впечатлению. Хотя прежде интуиция не подводила его.

– Густав понимает менталитет гаитян, – сказала Шанталь. – Помоги человеку сегодня и приобретешь друга на всю жизнь.

– Я полагаю, это палка о двух концах.

– Да. Мы пройдем лишнюю милю, чтобы помочь другу, и двадцать, чтобы похоронить врага.

 

18

Они поехали на бульвар Вдов, где похитили Чарли.

Поставили машину, вышли. Жара обрушилась на Макса потоком расплавленной лавы. Немедленно по спине потекли струи пота, пропитывая рубашку. Рядом с банком жару еще можно было переносить, потому что с моря дул ветерок, а здесь воздух был совершенно сухой и неподвижный. По тротуарам, высоко поднятым над проезжей частью, двигался нескончаемый людской поток. Продавали, меняли, покупали, но большинство слонялись и разговаривали. Макса и Шанталь провожали глазами, особенно Макса. Он ощущал на себе подозрительные, а то и враждебные взгляды, к которым привык во время посещений американских черных гетто. При их приближении люди расступались и отворачивались.

Максу казалось, что город едва ли не на последнем издыхании. Непонятно, как в нем теплится жизнь? Бульвар Вдов когда-то был вымощен небольшими шестиугольными плитками. Теперь почти все они исчезли. Остались лишь у самых краев. Постоянно попадались водостоки, пробитые в бордюре, и довольно глубокие провалы на мостовой, над ними вились мухи. Сюда сваливали разнообразный мусор. Ямы также выполняли роль общественных туалетов, где все без исключения, на виду, нисколько не смущаясь, справляли большую и малую нужду. Воняло испражнениями, гнилью и тухлятиной.

Ко всему этому следует добавить пыль, которую ветер приносил с окружающих столицу гор. Раньше они все были покрыты густым лесом, но поколения неразумных гаитян вырубили деревья на постройку домов, повозок и топливо. Оставшись голыми, горы оказались открыты для эрозии. Солнце высушило некогда плодородную почву, превратив ее в пыль.

Кругом были расклеены плакаты с фотографией Чарли. Они почти всегда соседствовали с яркими цветными афишами выступлений гаитянских певцов в Майами, Мартинике, Гваделупе и Нью-Йорке.

Макс сорвал один, внимательно рассмотрел. Слева пририсован широкий крест, слегка закругленный посередине, с круглым верхом и раздвоенным основанием. Оказалось, что остальные плакаты также все отмечены таким знаком. Он показал знак Шанталь.

– Символ Тонтон-Кларнета, – объяснила она.

Они начали искать на бульваре свидетелей похищения Чарли. Заходили в магазины, самые разнообразные, убогие, торгующие товарами сомнительного качества. Везде получали один ответ: «Я ничего не видел».

Пробовали спрашивать на улице. Шанталь показывала плакат. Никто ничего не знал. Все мотали головами, пожимали плечами, отвечали одной-двумя фразами или выдавали длинные гортанные тирады, смущенные вниманием белого мужчины и светлокожей дамы.

Спустя час с лишним Макс решил найти обувную мастерскую, о которой упоминала Франческа. Нигде не было ничего похожего. Может, мастерская находилась где-то в самом начале, а они ее не заметили, или она давно закрылась. Ведь большинство этих людей ходили босые.

Они направились к автомобилю. Там рядом стоял старик с деревянной тележкой, торговец сноуконами. У него был даже небольшой морозильник. Весело поблескивали бутылки с разноцветными сиропами.

Было видно, что старик ждет их. Он уже давно околачивался поблизости со своей тележкой, а теперь вот пришел к машине. Старик заговорил. Макс отмахнулся, подумав, что он хочет продать им свое грязное лакомство.

– Его надо выслушать, – произнесла Шанталь. – Он хочет сказать что-то о похищении.

Старик действительно был свидетелем происходящего. Стоял напротив машины, через дорогу. Он рассказал примерно то же, что и Франческа.

Фостин остановил автомобиль и долго ждал. Старик слышал, как он кричал на женщин. Вскоре машину окружила толпа. Фостин опустил стекло и заявил, чтобы они убирались отсюда, шли по своим делам. Они не подчинились, тогда он вытащил пистолет и пару раз выстрелил в воздух. В это время Роза вцепилась в него сзади, и он застрелил ее.

Люди в толпе узнали Фостина и набросились на автомобиль. У них в руках были мачете, ножи, дубинки, металлические пруты и камни. Они дважды перевернули автомобиль прыгнули на крышу, начали долбить ее. Старик полагал, что их там было около трех сотен.

Потом они вытащили Фостина через крышу. Он был весь в крови, но еще жив. Пронзительно кричал, не хотел умирать. Толпа растерзала его. Старик сказал, что они сделали из бывшего полицейского фарш, потому что, когда все разошлись, от его тела почти ничего не осталось. Лишь большая лужа крови, с плавающими внутренностями, горсткой костей и обрывками одежды. Старик видел, как ему оторвали голову, насадили на палку и побежали по улице. У Фостина был ненормально большой язык, как у коровы или осла. Они пытались вырвать его, как это сделали с глазами, но ничего не получилось. Язык держался очень крепко. Его оставили свисать на подбородок. Он очень смешно подпрыгивал и хлопал, когда толпа несла голову в трущобы. Люди пели и танцевали.

А вот куда девался мальчик, продавец сноуконов не знает. Некоторые из нападавших остались, стали разбирать автомобиль на части. Затем на трех джипах появился Винсент Пол со своими людьми, и все разбежались. Пол начал кричать, бегать туда-сюда по улице, спрашивать, где мальчик и его мать. Кто-то показал туда, где скрылась толпа с головой Фостина. Люди Пола затащили тело Розы на заднее сиденье джипа и умчались.

Старик сказал, что так никто и не знает, куда девался мальчик. Через несколько дней на острове высадились американцы, кругом много стреляли, были пожары. Может, кто-нибудь что-либо и видел, но с тех пор миновало много времени. Где их сейчас найдешь?

Макс поблагодарил старика, дал ему пятьсот гурдов. Продавец сноуконов потряс руку Макса и пообещал принести в его честь жертву, когда в следующий раз пойдет в храм.

 

19

Старуха оказалась именно такой, какой ее описала Франческа. Сидела у крыльца обувной мастерской в дальнем конце бульвара Вдов. На фасаде дома красовалась реклама – чернокожий мужчина в рабочем комбинезоне и белой рубашке с закатанными рукавами прибивал на ботинок подметку, рядом стоял босоногий мальчик, а за ними с неба наблюдал ангел. Дверь была открыта, но в проходе чернела темнота. Прямо напротив дома на столбе висел плакат с Чарли.

Шанталь обратилась к старухе. Та попросила ее подойти ближе и говорить ей в ухо. Действительно, на улице было очень шумно.

Старуха выслушала Шанталь и ответила громко, как все слабослышащие.

– Она утверждает, что все видела, – сказала Шанталь. – Находилась рядом.

– Что она видела? – спросил Макс.

Шанталь перевела. Старуха тут же ответила.

– Она хочет, чтобы ей заплатили.

Старуха улыбнулась и показала Максу все, что осталось от ее зубов. Два кривых коричневых клыка, похожих на собачьи. Бросила взгляд в открытый дверной проход сзади, кивнула и затем тихо произнесла что-то. Шанталь насмешливо улыбнулась и перевела:

– Она хочет, чтобы вы заплатили больше, чем тому, с кем недавно беседовали.

– Я заплачу, но только если она скажет правду, которая будет мне полезна.

Старуха выслушала перевод и засмеялась. Затем показала длинным согнутым пальцем через дорогу. Туда, где был приклеен плакат с Чарли.

– Он стоял там, – перевела Шанталь.

– Кто? – спросил Макс.

– Большой человек… очень большой.

«Неужели Винсент Пол?» – подумал Макс.

– Вы видели его прежде?

– Нет.

– А Винсента Пола знаете?

– Нет.

Макс посмотрел на Шанталь.

– Напомните ей, как его называют люди.

Оказалось, что старуха не знает никакого Короля Города Солнца.

– Ладно. Что делал этот человек?

– Бегал. – Старуха указала на плакат на столбе. – Бегал с мальчиком.

– С этим мальчиком? – спросил Макс, кивнув на фотографию Чарли. – Вы уверены?

– Да, – ответила старуха. – Этот человек нес мальчика на плече, как пустой мешок из-под угля. Мальчик брыкался, махал руками.

– Что произошло дальше?

Старуха снова продемонстрировала Максу гнилые клыки. Макс полез в карман и показал ей свернутые в рулон засаленные гурды. Она протянула руку.

Макс улыбнулся и покачал головой. Показал на нее пальцем и сделал характерное движение. Старуха тоже улыбнулась и сказала что-то Шанталь. Та переводить не стала, хотя слова старухи вызвали у нее улыбку. Старуха, очевидно, доживала последнюю четверть столетия. Остатки волос, выбивавшиеся из-под зеленого платка, были совершенно седые, равно как и брови. Нос плоский, как у боксера, а глаза темнее ее кожи, с бежевыми белками.

– Примчалась машина из района трущоб, – перевела Шанталь. – Большой человек сел в нее с мальчиком и уехал.

– Она видела водителя?

– Нет. Там были черные окна.

– Какая машина?

– Хорошая машина, в какой ездят богатые люди.

– Пусть расскажет подробнее. Большой автомобиль или маленький? Какого цвета?

– Темная машина с темными окнами, – продолжила Шанталь. – Она говорит, что видела ее здесь и раньше несколько раз. Автомобиль всегда приезжал оттуда.

– А после она ее видела?

Старуха мотнула головой, а потом заявила, что устала. Это случилось давно, и от воспоминаний ее клонит в сон.

Макс выдал ей восемьсот гурдов. Старуха быстро сосчитала деньги, лукаво подмигнула ему, будто между ними существовала какая-то тайна. Взглянув через плечо, она разделила деньги. Пятьсот гурдов положила на подол платья, а остальные весьма искусно засунула в туфлю. Платье было старое, выцветшее, заплатанное, а на ногах разные туфли. Одна черная, стоптанная, другая коричневая со сломанной застежкой. Туфли были очень маленькие, почти детские. Макс не представлял, как туда можно засунуть деньги.

«Чего она все оглядывается? Кто там еще есть в мастерской?»

Макс посмотрел. Темень, не слышно ни звука.

– Мастерская закрыта, – произнесла старуха, словно прочитав мысли Макса. – Все нужно закрывать вовремя.

 

20

– Неужели Винсент Пол действительно похитил Чарли?

– Не знаю, – ответил Макс. – Нет доказательств, ни за, ни против.

Они сидели в машине на улице, пили воду. Перед отъездом Макс предусмотрительно положил в переносной холодильник несколько бутылок.

Мимо проехал джип с символикой ООН, таща на буксире маршрутное такси.

– Винсента Пола тут обвиняют во всем плохом, что происходит, – промолвила Шанталь. – Во всех преступлениях. Ограбили банк? Винсент Пол. Угнали автомобиль? Винсент Пол. Ограбили заправочную станцию? Винсент Пол. Вломились к кому-то в дом? Тоже Винсент Пол. Бред собачий. Но люди здесь так тупы, апатичны и напуганы, что верят во все, во что хотят верить, не важно, насколько это глупо и бессмысленно. Но ведь слухи распускают образованные люди, бизнесмены, которые должны понимать, что к чему.

– Это неудивительно, судя по состоянию города, – усмехнулся Макс. – А что вы думаете о Винсенте Поле?

– Полагаю, он занимается чем-то серьезным.

– Наркотики?

– А что же еще? Винсент Пол подбирает всех преступников, которых Клинтон высылает к нам. В аэропорту всегда дежурят его люди.

– И где у них база?

– В Городе Солнца. Это район трущоб, я вам вчера о нем рассказывала.

– Тот, кто правит Городом Солнца, правит этой страной? – Макс посмотрел на нее.

– Да. – Шанталь улыбнулась и глотнула воды. – Вы что-нибудь знаете о нем?

– Кое-что. – Макс пересказал то, что узнал от Хаксли.

– Не ходите туда без провожатого и кислородной маски. Не дай Бог заблудитесь.

– Вы меня проводите?

– Вот уж нет! Я не знаю там ничего и знать не хочу!

– Жаль. Я собирался поехать туда завтра. Посмотреть что и как.

– Вы ничего не найдете.

– Может, что-нибудь увижу. Вы только объясните дорогу. Не смотрите на меня так. Со мной все будет в порядке. – Макс улыбнулся. – И вашему боссу я ничего не скажу.

Шанталь тоже улыбнулась. Они попили еще воды.

– Что произошло между Винсентом Полом и Карверами? – спросил Макс.

– Густав обанкротил его отца. Перри Пол был крупным оптовым торговцем. Очень дешево продавал товары, которые ему поставляли венесуэльцы и кубинцы. Густав использовал свое влияние в правительстве и вытеснил его из бизнеса. Потеряв все, Перри застрелился. В это время Винсент находился в Англии, еще совсем молодой. Вот откуда у него ненависть к Карверам.

– А чем он занимался в Англии?

– Учился. Школа, колледж.

Макс вспомнил вчерашнюю ночь. Гигант с английским выговором.

– Вы с ним когда-нибудь встречались?

– Нет. Все это мне рассказывали. Как говорится, за что купила, за то и продаю.

Они помолчали.

– Куда сейчас поедем, детектив? – поинтересовалась Шанталь.

– На улицу Марсовых полей.

– Что там?

Макс прочитал из блокнота:

– Филиус Дюфур.

– Дюфур? – Шанталь удивленно вскинула брови. – Предсказатель?

– А что, это серьезно?

– На Гаити настоящую власть над людьми имеют не политики, не Карверы и даже не президент. А такие люди, как Филиус Дюфур. Он был личным предсказателем Папы Дока, который никогда не предпринимал ничего важного, не посоветовавшись с ним. – Шанталь понизила голос, словно боялась, что ее могут услышать. – Вы знаете, что о смерти Папы Дока объявили только через два месяца? Он боялся, что враги похитят его дух, и приказал похоронить себя в потайном месте. До сих пор никто не знает где. Кроме Филиуса Дюфура. Говорят, он руководил погребальным обрядом. Утверждают, будто в день смерти Папы Дока он женил его сына, Бэби Дока, на матери. Это редкий ритуал вуду, он проводится у священного водопада. Очень немногие жрецы знают, как его выполнять. С помощью данного ритуала обеспечивается переход могущества от отца к сыну. После свержения Дювалье все связанные с ним либо бежали, либо оказались в тюрьме, либо погибли. Все, кроме Филиуса Дюфура. Его побоялись тронуть.

– Я думал, он просто жрец вуду.

– Хунган? Нет, Дюфур войан. Это слово можно перевести как «предсказатель», но смысл гораздо глубже. Например, вы хотите женщину, которая вам недоступна. Она счастлива в замужестве или вы ей просто не интересны. Идите к своему хунгану, вероятно, он вам поможет.

– Как?

– Заговорами, жертвоприношениями. У каждого хунгана свои методы. Он может посоветовать вам пить воду, в которой кипятили использованные прокладки этой женщины, или умываться ее выделениями.

– И это работает?

– Из моих знакомых никто услугами хунгана в таких целях не пользовался. Но я видела здесь много уродов мужчин, прогуливающихся под ручку с красивыми женщинами. Так что выводы делайте сами.

– А чем занимается этот, как вы его назвали…

– Войан. К вашему сведению, они вообще не имеют никакого отношения к вуду. Хотя иностранцы в это никогда не поверят. – Шанталь вгляделась в Макса, чтобы убедиться, что он воспринимает ее слова серьезно. Макс быстро писал что-то в блокноте.

– Гадание распространено во всем мире – на картах таро, на ладони, цыганки, экстрасенсы, медиумы. Войаны вроде бы занимаются тем же самым, но у них все гораздо основательнее. Они не используют трюков. Это им не нужно. Они могут действительно предсказать будущее. Например, через месяц у вас свадьба, но есть сомнения. Вы идете к войану. Он смотрит на вас, делает какие-то пассы, а потом рассказывает, что вас ждет. Войан чаще всего не дает советов – просто показывает вам будущее. Решайте сами.

– Вроде психологического «телефона доверия»?

– Не совсем. Но это простой войан. А гран войан – совсем иное. Их всего два на весь Гаити, и Филиус Дюфур, несомненно, самый могущественный. Они могут изменить ваше будущее. Если вам не нравится предсказание, гран войан поговорит с духами. С теми, кто присматривает за вами.

– Вроде ангелов-хранителей?

– Да. Гран войан может с ними договориться.

– Договориться? Но конечно, успех зависит от того, верите вы в это или нет.

– Гран войан поможет и неверующему тоже. Предсказать, что жена, с которой вы прожили пятнадцать лет, уйдет к вашему злейшему врагу или забеременеет ваша юная дочь.

– А откуда вы так много об этом знаете?

– Моя мать была мамбо – жрица. Филиус Дюфур посвятил ее в тринадцать лет. Он посвятил и меня тоже.

– Как?

– Это особая церемония. Мать дала мне выпить какого-то зелья. После чего на некоторое время моя душа покинула тело и воспарила над ним. Не высоко, всего лишь в паре футов.

Макс кивнул.

– Когда вы в последний раз видели Дюфура?

– С тех пор ни разу. А что вам от него нужно?

– Понимаете, мне стало известно, что перед исчезновением мальчика шесть месяцев возили к Филиусу Дюфуру. Каждую неделю. Когда его похитили, они направлялись именно к нему.

– Тогда поехали поговорим с ним, – сказала Шанталь, заводя машину.

 

21

На улицу Буайе когда-то можно было въехать только через ворота. Там стояли шикарные дома, росли кокосовые пальмы, благоухали розарии. Папа Док поселил на этой улице своих приближенных, а при Бэби Доке построили еще два дома, где открыли эксклюзивные бордели с проститутками из Лос-Анджелеса, блондинками, которые брали по пятьсот долларов за час, развлекая глав колумбийских картелей, приезжающих надсматривать за распространением своего товара и отмывать нажитое в национальных банках. Приближенные и шлюхи исчезли вместе с режимом Бэби Дока, а народные массы сразу разграбили дома, растащив все вплоть до половых досок, а потом эти дома заселили.

Макс не представлял, почему здесь остался Дюфур. Улица загажена точно так же, как в самом низкопробном трейлерном парке.

От ворот остался лишь покореженный стальной каркас. Мостовая в рытвинах. Дома, ободранные до основания, годны разве что на снос. Можно представить, кто в них жил. Вот они выглянули из окон, то ли старики, то ли молодые, не отличишь. Глазеют на проезжающий автомобиль.

Дюфур жил в тупике, самом последнем доме, который отличался от остальных. Очень чистый, бледно-розовый, увитый плющом от фундамента до балконов. Ставни белоснежные, все закрыты. В переднем дворе ухоженная зеленая лужайка. К ступеням веранды ведет выложенная камнем дорожка.

На подъезде к дому играли дети. Они затихли, угрюмо наблюдая, как Макс и Шанталь выходят из автомобиля. Позади них кто-то свистнул. Макс заметил мальчика, скрывшегося за углом дома. Дети засуетились и, сбившись в плотную группу, загородили дорогу. У каждого в руке оказался невесть откуда взявшийся камень.

Эти дети не были похожи на тех, которых Макс видел на улицах города. На них была приличная одежда и обувь, они выглядели здоровыми и сытыми. Лет по восемь, но лица решительные и не по-детски суровые. Макс попытался улыбнуться девочке с бантами в волосах, однако наткнулся на свирепый взгляд.

Шанталь заговорила с ними, но никто не ответил. Все стояли молча, крепко стискивая в руках камни. Боеприпасов у них было достаточно. Вся улица усыпана камнями.

Макс взял Шанталь за руку и отодвинул назад, на несколько шагов.

Неожиданно опять появился мальчик. Он свистнул и прокричал что-то. Дети как по команде побросали камни и принялись играть. Шанталь облегченно вздохнула.

 

22

Дверь открыла девочка-подросток с пластинкой для исправления зубов. Она приветливо улыбнулась и проводила Макса и Шанталь в холл, а сама побежала на второй этаж по широкой покрытой ковровой дорожкой лестнице.

Поначалу прохлада в доме была очень приятна, но через несколько минут начало пробирать холодом. Шанталь потирала руки, пытаясь согреться.

Холл тускло освещался откуда-то сверху, но Макс не увидел ни светильников, ни выключателей на стенах. А за пределами холла царила темень.

На стене висела большая картина, писанная маслом. Темнокожая женщина, за ней двое мужчин испанского типа с худыми костлявыми лицами. На всех одежда времен Гражданской войны. Мужчины напоминали ребят из боевика пятьдесят третьего года «Игроки с берегов Миссисипи» – черные сюртуки, серые брюки в тонкую полоску. Женщина в оранжевом платье с белым гофрированным воротником. В руке зонтик.

– Один из этих парней Дюфур? – спросил Макс.

– Оба, – прошептала Шанталь, продолжая рассматривать картину.

– У него что, был брат-близнец?

– Не слышала об этом.

Наверху лестницы появилась девочка и жестом позвала их.

Стена вдоль лестницы была увешана черно-белыми фотографиями, на некоторых даты. Разглядеть их как следует было трудно, и чем выше они поднимались, тем меньше становилось света. Внимание Макса привлекла одна фотография – чернокожий мужчина в белом плаще и очках беседует на природе с группой детей.

– Папа Док, когда еще был хороший, – пояснила Шанталь.

Через широко открытую дверь девочка завела их в комнату.

Внутри было темно, хоть глаз выколи. По-прежнему улыбаясь, она взяла руку Шанталь и попросила ее взять за руку Макса. Они медленно двинулись, не видя абсолютно ничего.

Подошли к дивану. Сели. Девочка чиркнула спичкой и осветила комнату. Макс успел ухватить взглядом Дюфура, сидящего справа в кресле, колени укрыты пледом. Он смотрел на них и улыбался. Спичка догорела, и девочка подожгла фитиль небольшой масляной лампы. Макс теперь не видел Дюфура и не очень сожалел, поскольку вид прорицателя ему не понравился. Дюфур был похож на индюка-монстра. Длинный острый нос, казалось, вырастал из какого-то места между глазами, а прямо из-под нижней губы свисали дряблые мешки плоти. Ему было лет сто, а может, и более.

От лампы исходило слабое бронзовое сияние. Макс с трудом различал Шанталь, стол красного дерева, серебряный поднос с кувшином охлажденного сока лайма и двумя бокалами с синими узорами. Больше ничего видно не было.

Дюфур, к удивлению Макса, заговорил не по-креольски, а по-французски. Тихо, мягко объяснил, что знает только три английских слова: «Здравствуйте», «Спасибо» и «До свидания». Шанталь перевела это Максу и спросила, не возражает ли Дюфур, чтобы она находилась здесь как переводчица. Он сказал, что не возражает, называл ее «мадемуазель». Старик явно был из другой эпохи, когда при виде дамы мужчины касались края шляпы, вставали, отодвигали стулья и целовали руку.

– Извините за темноту, – произнес Дюфур, – но от света у меня начинается головная боль. Рад приветствовать вас в моем дома, мистер Мингус.

– Мы постараемся не отнимать у вас много времени, – промолвил Макс, кладя на стол блокнот и диктофон.

Дюфур пошутил, что он стареет, а вещи становятся все меньше. Вспомнил времена, когда были катушечные магнитофоны, тяжелые и громоздкие. Посоветовал попробовать лимонад, специально приготовленный для них.

Шанталь налила себе и Максу. Его удивил восточный узор на бокалах. Там были изображены мужчины и женщины в разных сексуальных позах. Обычные и экзотические, для выполнения которых требовалась ловкость профессионального акробата. Интересно, когда в последний раз этим занимался Дюфур?

Они поговорили немного, потягивая сок. Он был сладкий, с горчинкой и очень освежал. Дюфур спросил Макса, как давно он на Гаити и что думает о стране. Макс ответил, что приехал недавно и еще не сформировал мнения. Дюфур коротко рассмеялся и заявил:

– Ну что ж, давайте начнем.

 

23

Макс раскрыл блокнот и нажал на диктофоне кнопку «запись».

– Когда вы впервые увидели Чарли Карвера?

– Мать привезла его ко мне за несколько месяцев до исчезновения. Точную дату не помню.

– Как вы с ней познакомились?

– Она нашла меня. Была очень встревожена.

– Чем?

– Поскольку она вам об этом не сказала, не могу сообщить и я.

Ответ вежливый, но твердый. Макс чувствовал, что этот согнутый старик обладает железной волей. Шанталь приходилось напрягать слух, Дюфур говорил едва слышно.

– Каким вам показался Чарли?

– Умный и веселый мальчик.

– Вы часто встречались с ним?

– Раз в неделю.

– В один и тот же день?

– Нет, дни менялись от недели к неделе.

– Но каждую неделю?

– Да, каждую.

Было слышно, как Дюфур отворачивает крышку. Запахло керосином и гнилыми овощами. Шанталь скривилась и отвернулась. Макс нажал на диктофоне кнопку «пауза».

Дюфур ничего не объяснил. Натер ладони, запястья и предплечья, помассировал пальцы. Вонь перешла из стадии терпимой до почти непереносимой. Макс тоже отвернулся и окинул взглядом комнату. Его глаза уже привыкли к полумраку. Слева были видны окна с закрытыми ставнями. Свирепое солнце пробило в них светящиеся точки и тире.

Дюфур завинтил крышку сосуда и сказал что-то Шанталь.

– Он говорит, что готов продолжать, – передала она Максу.

– Хорошо. – Макс включил диктофон и всмотрелся в темноту, где смутно угадывались контуры хозяина дома.

– Кто назначал встречи, вы или миссис Карвер?

– Я.

– Как вы давали им знать?

– По телефону. Элани, моя служанка, которая встретила вас, звонила Розе, няне Чарли.

– За сколько времени вы их предупреждали?

– За четыре-пять часов.

Макс сделал пометку в блокноте.

– Был кто-нибудь с вами во время этих встреч?

– Только Элани.

– А в дом кто-нибудь приходил?

– Нет.

– Вы сообщали кому-нибудь о приезде Чарли?

– Нет.

– Кто-нибудь видел, как его привозили сюда?

– Вся улица.

Как только Шанталь перевела, Дюфур рассмеялся, показывая, что шутит.

– Соседи знали, кто он такой? – спросил Макс.

– Вряд ли.

– Может, за вашим домом кто-нибудь наблюдал?

– Нет.

– Почему вы так уверены?

– Я бы увидел.

– Но вы не переносите свет.

– Для того чтобы видеть, мне свет не нужен, – перевела Шанталь.

«Пристегните ремни, держитесь крепче – мы въезжаем в зону диснейлендовской мистической мумбо-юмбо».

Максу захотелось произнести это вслух, но он сдержался. Ему уже приходилось общаться с разными экстрасенсами и изотериками. Полная ерунда.

– Пока вы мне не задали ни одного правильного вопроса, – промолвил Дюфур.

– Да? А что мне следовало спросить?

– Не знаю. Я не детектив.

– Вам известно, кто похитил Чарли?

– Нет.

– Но я слышал, что вы можете видеть будущее.

– Не все.

«Надо же, как удобно. Это я вижу, а то нет. Например, не могу сказать человеку, когда умрет его близкий».

– Кстати, – продолжил Дюфур, – я не могу сказать людям, когда умрут их близкие.

Сердце Макса скакнуло. Он сглотнул слюну.

«Совпадение? Или старик читает мои мысли? Чушь, абсурд. Никакой телепатии не существует».

Сзади что-то зашевелилось. Макс услышал, как скрипнула половица, словно кто-то наступил. Он оглянулся, но ничего не заметил. Посмотрел на Шанталь. Она не выказывала никакого беспокойства.

– Чем вы занимались с Чарли во время встреч?

– Разговаривали.

– Разговаривали?

– Да. Мы беседовали молча.

– Понимаю. Вы использовали телепатию? Экстрасенсорное восприятие?

– Общались наши души.

– Ваши души?

«Ну что ж, буду подыгрывать ему. Ублажу старого хрыча».

– Да, наши души. То, что у нас внутри. Сущность каждого воплощена в душе. И у вас она, конечно, есть. А ваше тело просто дом, в котором вы живете, пока находитесь на земле.

«Он, очевидно, считает меня идиотом».

– Это для вас обычно – разговаривать с чьей-то душой? – спросил Макс.

– В общем, да. Но Чарли был особенный, не такой, как все.

– О чем вы разговаривали?

– О нем.

– Что он вам рассказал?

– Вам известно, почему он приезжал ко мне?

– Потому что ребенок пока не начал говорить и…

– Он объяснил мне, почему это происходит.

Макс заметил, как справа что-то мелькнуло. Быстро повернулся, но опять ничего не увидел.

– Чарли вам объяснил… вернее, его душа… что с ним не так, почему он не разговаривает?

– Да.

– И что с ним не так?

– Я сказал его матери. Если она вас не осведомила, не стану делать и я.

– Это могло бы помочь расследованию, – напомнил Макс.

– Нет.

– Позвольте мне судить об этом.

– Не поможет, – твердо произнес Дюфур.

– Его мать взяла с вас слово, что вы никому не сообщите о том, что рассказал вам Чарли?

– Нет, об этом не было речи. Вначале она, как и вы, весьма недоверчиво относилась к моим словам.

– Но потом передумала? Почему?

– Если она захочет рассказать вам, пусть расскажет. Я же не стану.

Макс понимал, что таким способом ничего из старика не вытянет. Придется побеседовать с Франческой и Аллейном.

– А ваши души по-прежнему общаются? Ваша и Чарли. Вы с ним сейчас поддерживаете контакт?

Шанталь перевела. Дюфур не ответил.

Макс осознал, что не видел, как служанка покинула комнату. Значит, она сейчас здесь? Он вгляделся в то место, где должна быть дверь, но темнота была слишком густой.

– Да, – проговорил наконец Дюфур, пошевелившись в кресле.

– И давно вы с ним общались?

– Сегодня утром.

– Он жив?

– Да.

Во рту у Макса пересохло. Возбуждение подавило все его сомнения и неверие.

– Где он?

– Мальчик не знает.

– Но может как-то описать место, где находится?

– Нет. Объяснил, что о нем заботятся мужчина и женщина. Они ему как родители.

Макс сделал пометку в блокноте, хотя разговор записывался на пленку.

– Он сказал что-нибудь насчет того, какая там обстановка?

– Нет.

– С ним все в порядке?

– Да. За ним хорошо ухаживают.

– Он говорил, кто его похитил?

– А вот это вы должны выяснить сами, – произнес Дюфур, повысив голос, в котором прозвучал гнев. – За этим вы сюда и приехали. Это ваше предназначение.

– Мое предназначение? – Макс положил блокнот. Ему не нравились нотки высокомерия в голосе старика.

– Каждый приходит на эту землю с предназначением, Макс. Порой оно меняется, иногда их несколько.

– А у меня?

– В данный момент это ваше предназначение. Как все будет развиваться зависит от вас, не от меня.

– То есть вы хотите сказать, я чуть ли не рожден, чтобы найти Чарли?

– Я не говорил, что вы его найдете. Это еще не решено.

– Вот как? И кто же это решает?

– Мы пока не знаем, зачем вы здесь.

– Кто «мы»?

– Мы не знаем, что вас здесь держит. У других это было легко видно. Они находились здесь ради денег. Наемники. Плохо. Но вас сюда привело иное.

– Но уж точно не здешний климат, – усмехнулся Макс и вспомнил сон, приснившийся в номере отеля в Нью-Йорке, когда Сандра сказала ему, чтобы он взялся за это дело, потому что у него «нет выбора». Макс вспомнил, каким мрачным казалось ему будущее. Старик прав, он приехал сюда, чтобы спасти свою жизнь, как и жизнь Чарли.

«Интересно, что он еще обо мне знает?»

– При рождении Бог дарует нам свободу воли и интуицию, способность проникновения в сущность вещей, – произнес старик. – Очень немногим Он дает в достатке и того и другого, многим дает больше одного, чем другого, ну а большинство ограничивает и в том и в этом. Первые, у которых и того и другого в достатке, осознают свое будущее. Политики видят себя президентами, служащие менеджерами, солдаты генералами, актеры суперзвездами и так далее. Они знают, чего хотят от жизни, уже в ранней молодости, когда им еще не исполнилось и двадцати. Иногда, когда вы неразумно используете время, ведете себя слишком скромно, в общем, уклоняетесь от своего предназначения, Бог вмешивается и ставит вас на правильный путь. Обычно вы воспринимаете это как «случайное совпадение». Более проницательные распознают Его руку и следуют по указанной дороге. Вам, Макс, было предназначено прибыть сюда.

Макс глубоко дышал. Вонь из комнаты исчезла. Сейчас здесь приятно пахло лаймом. Он вытащил из кармана постер с фотографией Чарли, развернул на столе. Показал на символ в виде раздвоенного внизу креста.

– Вы это можете разглядеть?

– Да, – ответил Дюфур. – Тонтон-Кларнет. Это его знак.

– Но ведь Тонтон-Кларнет – миф.

– На Гаити все факты основаны на мифах.

– Так что, он реально существует?

– Раскрыть это – ваша задача, – усмехнулся Дюфур. – Отправляйтесь к источнику мифа. Выясните, как он зародился.

Макс вспомнил Бисона и Медца. Хаксли сказал, что они поехали к водопаду. Сделал в блокноте пометку: «Поговорить с Хаксли».

– Вернемся к Чарли. Он видел Тонтон-Кларнета?

– Да.

Макс бросил взгляд на Шанталь. В ее глазах мелькнул страх.

– Когда?

– В последний раз, когда мальчик был тут, он сообщил мне, что видел Тонтон-Кларнета.

– Где?

– Он не уточнил. Сказал только, что видел его.

Макс быстро написал в блокноте: «Опросить слуг в доме Карверов».

– Я слышал, здесь похищают детей.

– Да, – согласился Дюфур, – подобное случается довольно часто.

– Почему это происходит?

– А почему это происходит в вашей стране?

– В девяноста процентах случаев похищениями занимаются педофилы. На втором месте стоит выкуп, и, наконец, похищения заказывают бездетные пары, которые не хотят обращаться в агентства по усыновлению, и одинокие женщины, бесплодные, одержимые манией материнства.

– Тут у нас детям находят иное применение.

Макс задумался и вспомнил Букмана.

– Вуду?

Дюфур покачал головой:

– Нет, не вуду. В культе вуду нет ничего предосудительного. Если угодно, это разновидность индуизма, только с другими богами. Детей в культе вуду никогда в жертву не приносили.

– Сатанизм? Черная магия?

– Правильно. Черная магия.

– Почему в черной магии приносят в жертву детей?

– По разным причинам. Большей частью этим занимаются психически ненормальные. Одурманенные черной магией идиоты считают, что если они сделают что-нибудь совершенно ужасное, то прискачет из ада дьявол, пожмет им руки и исполнит три желания. Но здесь люди знают точно, что делают. Вам известно, что за всеми нами присматривают охраняющие духи?

– Ангелы-хранители?

– Если хотите, называйте их так. Так вот, самую мощную защиту может обеспечить душа ребенка, ставшая вашим, как вы говорите, ангелом-хранителем. Дети невинны. Чисты. Они не подпустят к вам никакую порчу.

Макс задумался. Букман приносил в жертву детей, чтобы накормить какого-то демона, которого вызывал в воображении.

– Значит, детские души становятся мощными ангелами-хранителями, потому что дети невинны и чисты. Но Чарли похитили не из-за этого?

– Нет, – сказал Дюфур. – Хотя Чарли особенный. Защита, какую может обеспечить его душа, много мощнее. Он не просто чист, а вечно чист. Очень немногие имеют подобных охранителей. Я в их числе. Такие люди обычно обладают даром ясновидения.

– А можно ли «украсть дух» у одного и передать другому?

– Да, конечно. Но это сложная процедура, доступная немногим. Производится крайне редко.

– Вы способны это сделать?

– Да.

– Вы это совершали?

– Чтобы творить добро, нужно познать зло. Вы, Макс, больше, чем остальные, понимаете, о чем я говорю. Да, мне приходилось это делать. Однажды. Очень давно. Согласен, гордиться тут нечем. – Дюфур помолчал. – А детей на Гаити иногда похищают именно с такой целью, как я сказал. Чтобы использовать их чистую душу.

Шанталь закончила переводить, и тут же вошла служанка.

– Вам пора, – сказал Дюфур.

Они попрощались. Служанка вывела их из комнаты. В дверях Макс оглянулся. Он мог поклясться, что видел неясные контуры не одного, а двоих, которые сидели на месте Дюфура. Наверное, обман зрения.

 

24

Они поехали обратно в банк. Макс сел за руль. Он уже начал привыкать к запущенным улицам Порт-о-Пренса. Ему предстояло высадить Шанталь у банка и вернуться домой. В голове стучало. На сегодня достаточно. Он с трудом соображал. Полученную информацию необходимо обработать, рассортировать на полезную и бесполезную, затем снова отсортировать, попробовать найти какие-нибудь связи, намеки, нащупать нить, за которую можно ухватиться.

После того как они ушли от Дюфура, Шанталь молчала.

– Спасибо за помощь, Шанталь. – Макс ее оглядел. Она была бледная и дрожала. – Что с вами?

– Остановите машину.

Макс подъехал к тротуару. Шанталь выпрыгнула, сделала несколько шагов и опорожнила желудок, вызвав недовольство мужчины, который писал рядом у стены.

Макс подержал ее за плечи, когда опять начались позывы. Потом прислонил к машине и заставил глубоко дышать. Достал бутылку с водой, смочил носовой платок, вытер ей лоб.

– Мне уже лучше, – проговорила она. Ее щеки порозовели.

– На вас так подействовало общение с Дюфуром?

– Я сильно нервничала.

– Я не заметил.

– Поверьте, нервничала.

– Вы сегодня замечательно поработали, – похвалил Макс. – Так что завтра я даю вам выходной.

– Поедете в Город Солнца?

– Пожалуй, съезжу. Посмотрю, что там.

Они сели в автомобиль, Шанталь нарисовала Максу схему проезда. Посоветовала купить хирургические маски и перчатки – они продаются в центральных супермаркетах – и обязательно специальную обувь, которую можно потом выбросить. Там буквально все завалено дерьмом – животных, но большей частью человеческим. И чтобы долго там не задерживался. Это опасно для здоровья.

– Будьте крайне осторожны. Обязательно возьмите с собой пистолет. Машину без особой надобности не останавливайте.

– Похоже, у нас в Либерти-Сити спокойнее.

– Макс, учтите, Город Солнца – не шутка.

Он отвез ее в Народный банк Гаити, подождал, пока она исчезнет за входными дверями. Шанталь не оглянулась. Он не стал мучить себя вопросом, значит это что-нибудь или нет.

 

25

Макс позвонил Аллейну Карверу из дома, коротко отчитался о проделанной работе. Рассказал о планах на ближайшие дни. Судя по тому, как Аллейн слушал, одобрительно хмыкал и не задавал вопросов, было ясно, что Шанталь уже проинформировала его.

Затем он позвонил Франческе. Там никто не ответил.

* * *

Усевшись на веранде с блокнотом в руке, Макс прослушал запись, сделанную на диктофоне. В голове вертелись вопросы. Самый главный: почему похитили Чарли? Деньги? Но выкуп так и не потребовали. Месть? Вероятно. У богатых всегда есть заклятые враги. Это неизбежно. А у Карверов их наберется, наверное, целая телефонная книга.

Странности Чарли…

Он не говорил. Но многие дети начинают говорить поздно. Особенно мальчики. Пунктик с волосами.

Но ведь это ребенок. Макс помнил, что маленьким вдруг начинал плакать, когда кто-нибудь громко смеялся. Чего только не случается в детстве! Однако Дюфур нашел что-то в мальчике. Об этом знали похитители? В таком случае мотивом похищения мог быть шантаж. Карверы шантаж не упоминали, но это не значит, что его не было.

Дальше. По рассказам, Густав часто общался с ребенком. Он не видел его странностей? А Франческа сказала, что это от него скрывали. Похищение для целей черной магии? Не исключено.

Нужно перебрать всех врагов Караверов, выяснить, не связан ли кто с черной магией. Но как это сделать? Страна перевернута с ног на голову, в ней едва теплится жизнь. Нет нормальной полиции, не ведется учет преступлений, нет архива, где можно ознакомиться с делами прошлых лет. Придется идти самым трудным путем – искать под каждым камнем, гоняться за любой тенью.

И наконец, Эдди Фостин. Он причастен к похищению, несомненно. Похоже, главный игрок. Необходимо перетрясти его подноготную. Кто этот «большой человек», которого видела старуха из обувной мастерской? Фостин? Но его растерзала толпа, обезглавила. К тому же Эдди, как и его брат, был среднего роста, худощавый.

Винсент Пол? Дюфур сказал, что Чарли жив. Возможно ли это? Да, если похититель сам Дюфур и держит мальчика у себя.

Знает ли Дюфур, кто похитил Чарли? Смотри выше.

Насколько велико его влияние на Франческу? Он богата и ранима. Очень подходящий объект эксплуатации. Это сейчас едва ли не на каждом шагу. Разные фальшивые экстрасенсы и мистики охотятся за одинокими людьми, которых предали, обездолили, наивными, склонными к депрессиям. Эти мерзавцы обещают полный душевный комфорт всего за $99.99 плюс налог.

А если Дюфур настоящий? Поживем – увидим. Можно ли Дюфура причислить к подозреваемым?

Трудно сказать. Человек, близкий к папаше и сынку Дювалье, вполне мог справиться с несложным похищением. Для него не составило бы труда найти нескольких безработных полицейских, нуждающихся в деньгах и тоскующих по славным временам. Они к таким делам привычные. Но какой тут мотив? В его возрасте, когда жить осталось всего ничего? Может, Густав в прошлом поимел и его семью? Сомнительно. Вряд ли Густав стал бы связываться с фаворитами Папы Дока. И все же пока ничего исключать нельзя.

Макс лег в постель, попытался заснуть, но сон не шел. Он побрел в кухню, нашел в одном из шкафов непочатую бутылку рома «Барбанкорт». За ней в углу что-то стояло. Проволочная фигурка высотой примерно десять сантиметров. Человечек в соломенной шляпе расставил ноги, заложил руки за спину.

Макс налил себе рома, глотнул и внимательно рассмотрел фигурку. Голова покрашена черной краской, одежда – рубашка и брюки – темно-синяя. Из кармашка торчит красный платочек. За плечо заброшена небольшая сумка, похожая на школьный ранец.

Ром прошел хорошо, наполнил внутренности успокаивающей теплотой, которая скоро распространится по телу и преобразуется в приятное ощущение беспочвенной надежды. Похоже, он начал привыкать к зелью.

 

26

Шанталь и Хаксли предупреждали его, но все равно он был ошеломлен, медленно двигаясь в автомобиле по трущобам Города Солнца.

Главной транспортной магистралью здесь служила узкая колея в грязи. Направо и налево тысячи убогих лачуг. Колея вилась между ними. Присмотревшись, Макс обнаружил там определенную иерархию. Примерно четверть домов – саманные хижины с крышами из гофрированного железа. Они выглядели довольно крепкими и пригодными для жилья. Классом ниже шли лачуги из тонких досок с крышами из пластика, которые мог снести несильный ветер. Но в любом случае эти жилища были лучше лачуг из картона, составляющих большинство. Видимо, саманные хижины принадлежали старожилам трущоб, а картонные – новичкам. В деревянных жили те, кто посередине. Некоторым служили жильем выпотрошенные легковые автомобили, автобусы и грузовики.

Из дыр в крышах вырывались густые клубы черного дыма. Они образовывали в небе облако серого тумана в форме дирижабля, ветер крутил его, но не рассеивал. Макс чувствовал на себе сотни взглядов. Обитатели лачуг вылезали посмотреть на автомобиль. Истощенные, еле двигающиеся, похожие на скелеты, они стояли, опираясь спинами на стенки своих лачуг.

Кварталы хижин сменялись незастроенными участками. Тут сухого места было мало, в основном топь непролазная. Возле куч грязи играли тощие рахитичные дети. Несколько раз попались повозки, везущие какой-нибудь скарб. Лошади такие же изможденные, как и их хозяева. В воздухе витали разнообразные мерзкие запахи. Причем один смешивался с другим, умножался на два и так до бесконечности. Падаль, всевозможнейшие отбросы и экскременты – все это смердело. Вонь стояла такая, что Макса затошнило. Пришлось надеть одну из масок, которые он купил перед поездкой сюда.

Макс пересек Бостонский канал по временному мосту, сделанному из связанных металлических балок. Густая река из отработанных нефтепродуктов разделяла Город Солнца пополам. Извергала ядовитую жидкость в море. Такого кошмара он еще не видел. В аду, наверное, чище и дышится легче. Не верилось, что войска США и ООН оккупируют страну уже два года и ничего не сделали с Городом Солнца.

Где же тут может обитать Винсент Пол? Никаких автомобилей и джипов.

Макс поднялся на возвышенность и вышел из машины осмотреться. По совету Шанталь он купил специальную обувь, которую потом можно выбросить. Недалеко от «Тупика Карвера» торговала женщина. У нее в корзине было много разного старья. Максу достались обшарпанные армейские ботинки со стертыми каблуками. Вскоре он убедился, что поступил очень разумно, потому что, пройдя несколько метров, провалился по щиколотку в грязь так, что с трудом вытащил ноги. Глубокие следы немедленно затянуло липкой маслянистой мерзостью.

Слева послышалось гудение двигателей. Метрах в пятидесяти шла небольшая колонна военных автомобилей – три грузовика, сзади джипы. Они направлялись к морю.

Макс побежал к машине и завел двигатель.

 

27

Он последовал за колонной к площадке у моря, где полукругом стояли большие темно-зеленые палатки. Над двумя развевались флаги Красного Креста. Сотни обитателей Города Солнца стояли в очереди к длинным столам, за которыми солдаты подавали им бесплатную еду в картонных тарелках Они быстро съедали порцию и снова становились в очередь, другие с ведрами и канистрами стояли в очереди к цистерне с водой. Дальше Макс увидел еще три «хвоста», где давали рис, кукурузную муку и уголь. В очередях соблюдался идеальный порядок. Люди стояли тихо. Каждый знал, что хватит на всех.

Макс начал думать, что был не прав: войска ООН действительно что-то делают для облегчения страданий этих отчаявшихся людей, которых освободили от диктатуры. Но, присмотревшись внимательнее, нигде не обнаружил символики ООН. На солдатах не было знаменитых лазурных головных уборов, на машинах надписей. И оружие у них было не фирменное, а разношерстное, бандитские стрелялки. Автоматы, помповые ружья и автоматические карабины.

Макс осознал, что это боевики Винсента Пола, за несколько секунд до того, как увидел его самого, когда он вышел из медицинской палатки. Винсент Пол был во всем черном – футболке, брюках военного образца и ботинках парашютиста. Он был высокий, массивный, лысый и чернокожий. Уж как здоров был Джо, а этот казался ростом выше. Достаточно посмотреть, какую тень он отбрасывал.

Гигант направился к одному из столов, где раздавали еду, и стал помогать. Подавал людям тарелки, разговаривал, смеялся. Смех – рокот на низких частотах, напоминающий рев идущего на посадку реактивного самолета. И голос очень запоминающийся. Макс сразу узнал его. Да, в ту ночь его от детей-грабителей спас действительно Винсент Пол.

Подав несколько тарелок, Пол двинулся вдоль очереди. Наклонялся к детям, говорил что-то, даже приседал на корточки, общался с мужчинами, женщинами, тоже нагибался, чтобы услышать их реплики. Пожимал руки, принимал объятия и поцелуи. Когда одна старуха поцеловала его руку, он поцеловал ее, и люди пришли в восторг. Они забыли про очередь, столпились вокруг.

Вскоре Макс услышал странные свистящие звуки, будто декламировали речитативом.

Ссен-ссен… ссен-ссен… ссен-ссен…

Звуки становились громче, к декламации присоединялись все больше людей. И тогда он наконец разобрал.

Вин-ссен… Вин-ссен… Вин-ссен…

Обитатели Города Солнца, забыв о голоде и страданиях, славили своего благодетеля. А он продолжал легко двигаться между ними, пожимая руки, принимая объятия. Макс заметил двух женщин в форме. Они наблюдали за толпой, на бедрах висели кобуры с пистолетами.

Пол поднял руки, и толпа затихла. Он на голову возвышался над самым высоким человеком, так что его хорошо было видно. Начал говорить глубоким баритоном. Толпа жадно впитывала каждое слово, взрываясь возгласами, аплодисментами, свистом, воплями, топаньем ног. Даже его люди, которые, должно быть, слышали это миллион раз, хлопали с неподдельным энтузиазмом.

Макс видел подобное на улицах Майами. Каждые несколько лет разные мафиози – из тех, кому повезло не попасть в тюрьму и просто остаться живыми благодаря жестокости, деньгам и хорошим связям, – решали «отдать кое-какие долги» общине, которой стояли поперек горла своими наркотиками и войнами за дележ территории. На Рождество они выезжали с бригадами в район трущоб и раздавали жареных индеек, подарки и даже деньги. У них было все, что могли вообразить их примитивные мозги, – богатство, женщины, власть. Но им нужны были еще любовь и уважение.

Филантропия Винсента Пола – иного толка. В этой стране выжить можно было, лишь покинув ее, как делали многие, рискуя жизнью, добираясь на лодках до Флориды. Оставшимся должен был кто-то помочь. Поскольку США и ООН это делать не собирались, помогать взялся тот, кого называли самым крупным наркобароном на Карибах.

Наблюдая за Полом, Макс был уверен, что видит перед собой похитителя Чарли Карвера. Он вполне мог забрать ребенка и спрятать где угодно. Ему тут всё подчинялось.

 

28

Во второй половине дня Винсент Пол влез в джип и покинул трущобы. За ним последовали грузовик и два автомобиля. Макс сел им на «хвост». Они выехали из города и направились в горы по узкой извилистой дороге. К вечеру добрались до плато, где горел небольшой костер. Колонна остановилась. Автомобили поставили так, чтобы фары полностью освещали ровную каменистую площадку.

Автомобиль Макса, с погашенными огнями, подкатил немного ближе, и Макс вышел из машины. Осмотрелся и подобрался к площадке. Задний борт грузовика был открыт. Оттуда слышалась какая-то возня, крики. Вскоре на землю выпал человек. Боевик Винсента поднял его и прислонил к грузовику. Через некоторое время вылетели еще несколько. Они падали друг на друга. Макс сосчитал, их было восемь. Затем пленников повели в центр площадки.

Макс приблизился. За происходящим наблюдала группа людей, по виду местные жители. Он зашел слева, оставаясь в темноте. Оттуда были отчетливо видны пленники, их выстроили в ряд. Они были в форме войск ООН, азиаты.

Пол, заложив руки за спину, прошелся вдоль шеренги, осмотрел внимательно каждого с головы до ног.

– Кто-нибудь из вас понимает английский?

– Да, – ответили они нестройным хором.

– Кто у вас старший?

Один шагнул вперед. Он пытался встретиться взглядом с Полом, но не удалось. Слишком сильно пришлось бы откинуть назад голову.

– Кто ты?

– Капитан Рамеш Саггар.

– Это твои люди?

– Да.

– Знаешь, почему вас сюда привезли?

– Нет. Кто ви такие? – Капитан говорил с сильным акцентом.

Пол бросил взгляд на группу местных жителей, затем опять на капитана.

– Ты знаешь, почему вы находитесь в этой стране?

– Не понять?

– С какой целью вы прибыли на Гаити? Что вы здесь делаете? Ты, твои люди, полк Бангладеш войск ООН?

– Я… я… я не понять?

– Чего ты не понял? Вопрос? Или чем вы тут занимаетесь?

– Почему ви спрашивать меня это?

– Потому что я задаю вопросы, а ты на них отвечаешь. Вопросы простые, капитан. Я не стану требовать, чтобы ты выдавал военные тайны.

Пол говорил твердым ровным тоном, без эмоций. Но Макс чувствовал, что это прелюдия перед взрывом. Точно также вел себя и Джо. Использовал свою комплекцию, чтобы сбить с толку и запугать подозреваемого спокойным рассудительным тоном. Вроде: «Послушай парень, ты только расскажи мне то, что я хочу знать, а я попробую замолвить за тебя словечко перед окружным прокурором». А затем, если это не срабатывало, или подонок был особенным сукиным сыном, или у Джо сегодня просто был неудачный день, он взрывался: «Ах ты сволочь!» – и лупил его тыльной стороной кисти, сбивая с ног.

– Отвечай на вопрос. Пожалуйста.

– Ми сдес, чтобы сохранят мир. – Голос капитана дрожал.

– Чтобы сохранять мир? – повторил Пол. – И вы это делаете?

– Что?

– Отвечай на мой вопрос. Вы делаете свою работу? Вы сохраняете мир?

– Да, йа…йа так думать.

– Почему?

– Сдес нет гражданский война. Люд не воюйт.

– Это верно. Пока. – Пол посмотрел на семерых солдат, беспокойно переминающихся с ноги на ногу. – Вот ты сказал, что ваша работа здесь сохранять мир, и вы ее выполняете хорошо. Как по-твоему, вы обязаны защищать местных жителей, гаитян?

– Защи…защищат?

– Да, защищать. Ну, следить, чтобы им никто не причинял зла. Ты понял? – Теперь в голосе Пола прозвучала злость.

– Да.

– Так что? Вы это выполняете?

– Йа…йа…йа думать так.

– Ты так думаешь? Ты так думаешь?

Капитан кивнул. Пол свирепо посмотрел на него. Капитан опустил голову. Он уже почти совсем скис.

– Ну так скажи мне, капитан. Могут ли те, кто призван защищать гаитян, насиловать местных женщин? Вернее, не так. Лучше конкретнее. Как ты считаешь, капитан Саггар, защитник гаитян может избить и изнасиловать местную девочку-подростка?

Саггар молчал. Его губы дрожали, лицо тряслось.

– Так что?

Молчание.

– Отвечай на мой вопрос, скотина! – рявкнул Пол, и все, включая его боевиков, встрепенулись.

Макс почувствовал, как дрогнуло его нутро, точно басовую колонку включили на полную мощность.

– Йа…йа…йа…

– Йа…Йа…Йа… – передразнил его Пол пидорастическим голосом. – Тебе что, в жопу фитиль вставили? Нет? Тогда отвечай.

– Н…н…н…нет это не… но…но…но…

Пол поднял руку, как бы требуя всеобщего внимания. Саггар сжался.

– Ты, я вижу, знаешь, о чем идет речь.

– Извиняйт! – выпалил капитан.

– Что?

– Ми говорить ми очень извиняйт. Ми написал письмо.

– Письмо? Это? – Пол вынул из кармана сложенный лист бумаги и начал читать: – «Уважаемый мистер Лефен». Вон там стоит человек у джипа, в красной рубашке, это он. «Я приношу извинения за своих людей и за миротворческие силы ООН за достойный сожаления инцидент, случившийся с вашей дочерью и несколькими солдатами моего подразделения. Мы приложим старание, чтобы подобные инциденты никогда не повторялись. Искренне ваш капитан Рамеш Саггар».

Пол медленно сложил письмо и сунул в карман.

– Ты знаешь, что девяносто процентов населения Гаити неграмотные? Ты это знаешь, капитан?

– Н…н…нет.

– Нет? А то, что тут почти никто не понимает по-английски? И мистер Лефен тоже.

– Да.

– Так зачем же ты написал письмо по-английски, а? И что может дать эта ничтожная мерзкая бумажка девочке Верите Лефен? Ты знаешь ее, капитан?

Саггар промолчал.

Пол обернулся и негромко сказал что-то, протянув руку. Вышла девочка, хромая. Встала лицом к Саггару. Они были одного роста, хотя девочка была очень сгорблена. Макс не мог увидеть ее лицо, но, судя по лицу капитана, девочка выглядела скверно.

– Ты узнаешь ее, капитан?

– Йа очен извиняйт, – произнес Саггар, обращаясь к ней. – То, что ми сделат вам, бил плохо.

– Я же тебе объяснял, капитан, она тебя не понимает.

– П…п…пожалуйста, переведит.

Пол обратился к девочке. Она в ответ прошептала Полу на ухо. Он посмотрел на Саггара.

– Она сказала, чтобы ты отправлялся в maman ou, буквально в половой орган мамы. А фигурально «убирайся к дьяволу».

– Что… что ви собирайтс сделат с нам?

Пол полез в нагрудный карман. Вытащил что-то и протянул Саггару. Тот посмотрел, и его лицо окаменело от ужаса. Это была фотография.

– Откуд… откуд ви это взял?

– В твоем кабинете.

– Но… но…

– Симпатичные девочки. Как их зовут?

Саггар взглянул на фотографию и начал всхлипывать.

– Назови их имена, капитан?

– Если… если ви… ви причинит вред кому-то из нас, то у вас будут много неприятност для вас.

Пол жестом подозвал солдата, стоящего в конце шеренги. Поставил его напротив Саггара, отошел на несколько шагов, выхватил пистолет и выстрелил солдату в висок. Саггар вскрикнул. Солдат рухнул на землю, из раны заструилась кровь.

Пол убрал пистолет в кобуру, подошел и пнул тело в бок.

– Так как зовут твоих дочерей, капитан?

– М…М…М…Мина и Сссс…Су…Су…Сунита.

– Мина? – Пол показал на фотографию. – Старшая? С бантом?

Саггар кивнул.

– Сколько ей?

– Ттт…ри…тринадцат.

– Ты ее любишь?

– Да.

– Что бы ты сделал со мной, если бы я изнасиловал ее?

Саггар не ответил.

– Не смотри на свои ноги, капитан – смотри на свою дочку. А теперь представь, что я ее изнасиловал. Можешь? Вообрази сцену: однажды я и мои приятели едем по улице в машине. Нас восемь человек. Мы видим Мину, она идет одна. Мы останавливаемся, заговариваем с ней. Предлагаем сесть с нами. Она отказывается, но мы забираем ее силой. Прямо на улице, среди бела дня, есть много свидетелей, которые нас опознают. Но мы ничего не боимся, поскольку мы в военной форме и у нас автоматы. Да, я забыл упомянуть одну маленькую деталь. Мы не просто военные, а миротворцы ООН. Мы прибыли защищать вас. Только люди, которых мы защищаем, нас проклинают и ненавидят. Знаешь почему? Потому что мы хватаем молоденьких девочек на улице, таких как Мина.

Саггар опустил голову, уставился в землю. Он был подавлен, испуган, но еще не осознал своей судьбы. Не мог поверить, что Пол убьет их всех. Макс понимал происходящее. Ох как понимал. У него с этими подонками, которые похитили Мануэлу, возникла сходная ситуация. Он тоже попытался использовать для примера сестру парня, который у них верховодил, чтобы заставить почувствовать боль потери. Ничего не получилось. Парень заявил Максу, что он однажды так одурел от наркотиков и «ангельской пыли», что трахнул свою младшую сестру в задницу. А спустя пять месяцев свел ее с педофилом. Макс выбил этому сукину сыну мозги и нисколько не раскаивался.

– Мы повезли твою дочку в пустынное место, – продолжил Пол. – Она храбрая девочка, твоя дочка, Мина. Молодец. Она дралась с моими приятелями, одному чуть не откусила палец. Что ж, ему пришлось выбить ей зубы прикладом автомата. А потом он схватил ее за уши и силой впихнул свой член ей в горло, а остальные держали ее. Все получили свое по очереди. Все, кроме меня и водителя. Я не такой. Если мне приспичит, я беру два кондома и иду к шлюхам-доминиканкам рядом с нашими казармами. А водитель просто отказался в этом участвовать. Когда мои ребята сделали ей в рот, они потом изнасиловали ее, маленькую Мину. Дважды. Каждый. Лишили невинности, по-настоящему вскрыли эту маленькую сучку, разорвали ей все внутри. Буквально. Она истекала кровью. Мы, конечно, заметили. И как ты думаешь, что сделали мои ребята? Опомнились и повезли к доктору? Нет. Они перевернули ее и начали трахать в задницу. Дважды. Каждый. А знаешь, что сделали потом? Поссали на нее и уехали искать других девочек. Мину нашли через два дня. Чудо, что она не умерла. Знаешь, сколько швов ей наложили на вагину? Сто восемьдесят три! А ей всего тринадцать лет.

Саггар начал плакать.

– Я…я…я…я…я не делать ничего.

– Ты стоял рядом и не возражал. Это же твои люди, ты ими командуешь. Одно твое слово, и они бы прекратили издевательства. Ты несешь за это полную ответственность.

– Послушайть… сообщить об этом мой начальник. Я подписать признание. Они…

– …накажут тебя в соответствии с военным уставом ООН? – воскликнул Пол. – Родители девочки, прежде чем пойти ко мне, были у твоего командира. Ты это, конечно, знаешь. И знаешь также, как поступил твой командир. Он заставил тебя послать родителям письмо с извинениями. И как же он накажет тебя сейчас? Заставит вымыть мою машину?

– Пожалуйст. – Саггар упал на колени. – Пожалуйст, не убивайть меня.

– Если бы я так надругался над твоей дочкой, ты бы убил меня, верно?

– Пожалуйст, – громко зарыдал капитан.

– Отвечай на мой вопрос.

– Я бы передать вас в орган правосудия! – заголосил Саггар.

– Тебе известно, что у нас на Гаити нет законов? Никаких. Билл Клинтон разорвал в клочки нашу конституцию, и ему придется заплатить своим адвокатам из Арканзаса, чтобы они написали нам новую. А до той поры давай будем пользоваться законами Бангладеш. Ты не возражаешь, капитан? Скажи, какое наказание в твоей стране предусмотрено за изнасилование?

Саггар молчал.

– Давай же. Говори. Ты знаешь.

Саггар всхлипнул.

– Я поинтересовался, сколько у вас дают за изнасилование, – произнес Пол. – Просто хочу услышать это от тебя.

– С…С…С…Смерть.

– Не понял.

– Смертный наказаний.

– Значит, в твоей стране изнасилование считается тяжким преступлением, которое карается смертью. А здесь все будет в порядке, да? Думал, если здесь нет законов, значит, не будет никакого наказания? Ошибаешься. Я тут вершу закон и исполняю наказания.

– Мои люди только… они не хотеть причинить девочке плохо.

– Так вот она, эта девочка. Ты объясни это ей. Ты знаешь, что эти ублюдки не только навсегда изуродовали ее лицо, но и повредили ей позвоночник, так что она никогда не сможет нормально ходить? Не сможет ничего носить на спине. А в этой стране женщины носят на спине все. Вы погубили ее жизнь. Лучше бы вы убили ее.

Лицо Саггара блестело от слез. Пол показал направо.

– Стань там.

Саггар поковылял к указанному месту.

– Стоп! – рявкнул Пол.

Двое боевиков нацелили ружья в голову капитана.

Пол подошел к бангладешским солдатам. Схватил одного за руку. Осмотрел его ладонь и выдернул из шеренги. Солдат пытался сопротивляться. Пол потащил его за воротник рубашки и поставил на место, где только что стоял Саггар.

– Ты Санджай Веджа?

– Да! – крикнул тот с вызовом. Он был лысый и чисто выбрит.

– Она укусила тебя за палец, и ты разбил ее лицо автоматом. Ты был первым и издевался больше всех. Хочешь что-нибудь сказать?

– Нет, – буркнул Веджа.

– Снимай штаны.

– Ч…ЧТО?

– Шта-ны, – по слогам повторил Пол. – Штаны снимай, понял?

Веджа оглянулся на сослуживцев, которые стояли, отвернув глаза, и начал медленно расстегивать брюки. Пол принялся искать что-то на земле. Поднимал камень, взвешивал на ладони, отбрасывал, брал другой. Наконец нашел то, что хотел – два больших плоских камня, примерно размером с его ладонь.

– И трусы тоже! – бросил он, не оборачиваясь.

Веджа снова оглянулся на товарищей по оружию и спустил длинные белые трусы.

Пол приблизился, держа руки за спиной.

– Подними свой инструмент. Вот так, хорошо. Теперь расслабься. Я даю тебе команду «вольно».

Макс напряженно наблюдал. Пристально глядя в глаза солдату, Пол согнулся, принял позу принимающего в бейсболе, глубоко вдохнул носом, а затем рывком двумя руками, в каждой по камню, прихлопнул свисающую мошонку солдата. Макс услышал два звука. Вначале громкий треск камней, а следом негромкий всплеск, будто лопнул воздушный шарик. Челюсть солдата отвисла, точно перестали действовать мускулы. Глаза вылезли из орбит, жилы на лысом черепе набухли.

Он вскрикнул неестественно низким тоном. Затем вместе с болью пришло наконец осознание того, что с ним произошло, и крик трансформировался в безумный вопль. Макс почувствовал позывы к рвоте. Двое сослуживцев Веджи упали в обморок, остальные, включая капитана Саггара, обмочились.

Но Пол еще не закончил. Он крепко ухватил гениталии солдата обеими руками, закрутил, словно собирался выжимать мокрое белье, на мгновение замер и с глухим ворчанием оторвал их.

Веджа отшатнулся – два шага, три, один, – открывая рот в беззвучном крике.

Макс видел глубокую рану у него между ног, по бедрам стекали малиновые ручейки крови. Веджа потянулся к промежности и коснулся чего-то кашеобразного, что осталось от его половых частей. Пол зашвырнул пропитанные кровью камни вместе с оторванной плотью в дальний угол площадки. Веджа поднес окровавленные пальцы к глазам, внимательно изучил их, качнулся назад и рухнул на землю, разбив голову о камень.

Он был мертв.

Пол вытащил пистолет и выстрелил ему в голову. Вскоре выдернул из строя еще одного солдата. Этот кричал, умолял. Пол ударил его по лицу своей огромной окровавленной лапой.

– Стой здесь и смотри на приятелей. Так, как ты смотрел, когда они насиловали девочку. – Затем он крикнул двоим, которые держали под прицелом Саггара. Они толкнули его группе местных людей, молча наблюдавших за происходящим.

– Ты монстр! – заорал Саггар. – Ты будишь за это наказать.

Пол свистнул, и полетели камни.

Первый залп сделала семья девочки. Насильники пытались увернуться, но их отовсюду ждал град камней. Солдаты попадали на землю. Саггар ползал на четвереньках, из раны на лбу сочилась кровь, вместо одного глаза зияла кровавая рана. Их обступили гаитяне, возглавляемые семьей Лефен, с мачете и палками в руках.

Все продолжалось не более двух-трех минут. Солдаты вскрикивали, но после воплей Веджи это был какой-то жалкий писк. Люди работали молча, яростно вымещая на подлых насильниках всю свою ненависть к завоевателям. Они покинули площадку, оставив за собой пульпу алого цвета, мерцающее вязкое озерцо.

Боевики подошли проверить, не остался ли кто жив, но так, для порядка. Пол посмотрел на последнего солдата, которого заставил наблюдать происходящее.

– Ты водитель. Ты не стал принимать участия в этом злодеянии, поэтому я дарую тебе жизнь. Возвращайся в Порт-о-Пренс, в казармы, и расскажи все, что видел. Начни со своих приятелей сослуживцев, потом расскажи командиру-офицеру. Сообщи, что все организовал я. Винсент Пол. Ты понял?

Водитель кивнул, стуча зубами.

– Передай от меня следующее: если еще раз произойдет изнасилование или нашим людям будет причинен какой-нибудь вред, мы расправимся с преступниками вот так. – Он показал на кровавое месиво на площадке. – И если вашему начальству взбредет в голову нам отомстить, мы вообще всех вас перережем до одного. Это не угроза, а обещание. Теперь иди.

Водитель двинулся, очень медленно, опустив голову, сгорбившись. Прошел несколько метров и бросился бежать, исчезнув в темноте.

Надо было уходить, но Макс продолжал стоять. Его захлестнули противоречивые чувства. Он ненавидел насильников и вначале был полностью на стороне Пола. Действительно, солдаты совершили неслыханное злодеяние, а как их наказали власти? Это же издевательство, оскорбление потерпевшей девочки. Мерзавцы. Но с другой стороны, чего добился Пол? Девочке здоровье не вернешь. Значит, лишь получил удовлетворение от страданий насильников. Конечно, это сдержит остальных. Войска ООН, наверное, совершали нечто подобное и в других местах, куда прибывали с «миссией мира». Но не лучше ли было бы привлечь внимание прессы, поднять по поводу этого изнасилования большой шум и заставить руководство ООН ужесточить наказания в войсках, чтобы подобные случаи не повторялись?

Неожиданно Макс вспомнил о Сандре и спросил себя, что бы он сделал на месте Пола, если бы это случилось с ней. Задержал бы их и ждал год, пока какой-нибудь судья, может, приговорит насильников к пожизненному заключению с правом подачи апелляции через пятнадцать лет, если окажется достаточно доказательств? Нет. Он бы тоже кастрировал эту сволочь голыми руками.

Пол прав? Да, прав. Потому что правила составлены так, что если играть по ним, то всегда проигрываешь.

Макс сел в машину и уехал.

 

29

Когда Макс добрался до рыночной площади, ночная жизнь Петионвилла, вернее, ее суррогат, была в полном разгаре. Несколько баров и ресторанов широко распахнули двери, зажгли цветные огни, демонстрируя, что готовы к приему посетителей. Но их было немного.

Для восстановления равновесия Максу нужно было выпить, и обязательно в обществе. Миновало много лет с тех пор, как он видел умирающих людей. Собственно, когда он прикончил тех подонков, это и был тот самый последний раз. Они заслужили смерть, однако на душе тогда было тягостно. Частица смерти всегда остается с тобой. Хорошо, что сейчас у него не было особой причины цепляться за жизнь, и смерть людская переносилась легче. Несколько раз Макс видел, как людей казнили на электрическом стуле, головы вспыхивали огнем под капюшонами, а плоть оплавлялась с костей, точно воск со свечи. Он видел, как копы убивали преступников и преступники убивали копов. Достаточно людей убил и он сам. При исполнении служебных обязанностей, и один или два раза их преступая. Он не знал сколько, – не мог заставить себя сосчитать, но помнил их лица. Вот его босс, Элдон Бернс, вел счет всем, кого прикончил. Любил порядок. На его столе в прозрачной коробке лежал табельный револьвер с зарубками на рукоятке. По числу убитых. Макс насчитал шестнадцать.

Проезжая «Купол», Макс увидел Хаксли. Журналист стоял в дверях, разговаривал с тремя уличными мальчиками. Макс поставил машину и направился к бару.

– Рад тебя видеть, Макс, – сказал Хаксли.

Они обменялись теплым рукопожатием. Мальчики, с которыми журналист беседовал, отошли. Потом самый рослый возбужденно что-то произнес, показывая на Макса.

– Что он хочет? – поинтересовался Макс, догадавшись, что мальчик был среди тех, кто напал на него ночью.

– Он говорит, чтобы я передал тебе его извинения за ту ночь, – пояснил Хаксли. – Он не знал, кто ты такой.

– И кто же я такой?

Хаксли спросил мальчика. Тот ответил.

– Он говорит, ты друг Винсента Пола.

– Вот как?

– Он говорит, Пол приказал им охранять тебя, – удивленно перевел Хаксли. – Ты встречался с ним?

– Пошли лучше чего-нибудь выпьем, – улыбнулся Макс, увлекая Шона Хаксли к бару.

Когда Макс рассказал о том, что случилось ночью, Хаксли рассмеялся.

– Тебе нужно было отнестись к мальчику хотя бы с небольшим уважением, и он отстал бы. Грубить ночью в таком месте очень опрометчиво. Тебе крупно повезло, что вовремя появился Винсент Пол.

Бар был почти пуст, музыка не играла. Но во дворе собралась большая группа американцев, по выговору со Среднего Запада. Потягивали через соломинку коктейль.

Макс приканчивал свой третий неразбавленный «Барбанкорт». А порции здесь были щедрые. Выпитое уже начало действовать.

– Как тебе показался наш Город Дерьма? – усмехнулся Хаксли, прикуривая сигарету. – Ты ведь там сегодня побывал, верно?

Макс изумленно посмотрел на него.

– Да что ты, Макс! – воскликнул Хаксли. – От тебя смердит, будто ты переночевал со скунсом. Очень характерный запах, гаитянину трудно перепутать.

Макс только сейчас осознал, что он в одноразовых ботинках с затвердевшей грязью Города Солнца.

– Извини.

– Чепуха! Нашел там что-нибудь?

– Совсем немного. – О том, чему он был свидетелем, Макс сообщать не собирался. – Видел, как Винсент Пол занимается благотворительностью.

– Зеленые палатки? Да, он этим знаменит. Вот почему его так любят в трущобах. Он им помогает. Ходит слух, что он то ли строит, то уже построил какой-то мифический город. Рай для бедных, больницы, школы и прочее. Все бесплатно, за счет прибылей от наркоторговли. В общем, наш собственный кокаиновый Кастро.

Макс рассмеялся.

– Ты знаешь, где этот город находится?

– Нет. Он как Эльдорадо. Никто не знает, где он и как туда добраться, но все уверены, что город существует. – Хаксли посмотрел на Макса. – Как идет расследование?

– Только началось. – Макс глотнул рома.

Вошли американцы. Морпехи, примерно человек тридцать, вооруженные, лица и руки закамуфлированы черным. Одеты по-полевому.

– Что происходит? – тихо промолвил Макс. – Облава?

– Нет. – Хаксли улыбнулся и покачал головой, наблюдая, как морпехи выходят на улицу. – Чтобы не заскучали, им тут каждые две недели устраивают учения. Они и подразделения миротворцев ООН. Миротворцы обороняют старые казармы в Каррефоре – это район Порт-о-Пренса, – морпехи пытаются взять их.

– Забавно!

– Там есть одна хитрость.

– Какая?

– Они частично используют боевые патроны.

– Да что ты?

– Истинная правда.

– Неужели?

– Клянусь матерью.

– Она жива?

– Конечно.

– И что, есть убитые и раненые?

– Не так много, как можно ожидать. Двое-трое с обеих сторон, но высокое командование все покрывает, объясняет как несчастные случаи.

– Даже не верится.

– Я тоже не верил, пока не увидел своими глазами, – произнес Хаксли, вставая.

– Куда ты?

– У меня в машине видеокамера. Поеду сниму что-нибудь и перегоню в Си-эн-эн. Хочешь, поедем вместе?

– Сегодня не могу. Очень устал. Давай в другой раз. Не попади под пулю.

– Ты тоже береги себя.

Они пожали друг другу руки. Хаксли двинулся за морпехами. Макс заказал еще выпить и долго смотрел на дымящийся окурок, который журналист оставил в пепельнице. Конечно, это шутка, насчет боевых патронов. Но сейчас ему это безразлично.

 

30

Утром Макс позвонил Аллейну Карверу. Сказал, что хотел бы опросить всех слуг, которые работали в доме во время похищения Чарли. Аллейн ответил, что организует это на следующий день.

Макс опрашивал слуг в небольшой комнате на втором этаже, ее окна выходили на лужайку и окружающие усадьбу деревья. Из мебели в комнате стояли лишь стол и два стула, на которых сидели он и Шанталь. Макс понял, что это специально. Слуги всегда должны разговаривать с хозяевами стоя. Во время беседы они бросали быстрые испуганные взгляды на картину, висевшую за спиной Макса. Большое полотно, на нем теперешний Густав, в бежевом костюме и черном галстуке, сердито смотрел, держа на толстом кожаном поводке бульдога.

Слуги Карверов подразделялись на кулинаров, уборщиков, механиков, садовников и охранников. Причем у Густава имелись свои слуги, а у Аллейна и Франчески свои.

Опрос представлял собой обычную рутину. Макс начал с людей Густава. Имя, фамилия, чем занимаются, с кем работают, как долго здесь, где находились в день похищения, видели или слышали что-нибудь подозрительное в недели, предшествовавшие этому. Ответы были все примерно одинаковые, кроме имен и рода занятий. Четвертого сентября девяносто четвертого года все работали в доме или на участке, так что их видели несколько человек. Абсолютное алиби.

Вопросы об Эдди Фостине показали, что телохранитель был им практически не знаком. Все знали, как он выглядит и кто такой, но не более. Густав Карвер запретил слугам вступать в контакты с его телохранителями. Даже если бы кто-нибудь захотел завести приятельские отношения с Фостином, это было бы почти невозможно, ведь он проводил весь день вне дома. И после его никто не видел, поскольку Фостин жил не в помещении для слуг, а в главном доме, на первом этаже.

Для Макса все слуги были на одно лицо. Одинаковые кроткие улыбки, почтительные манеры. Он едва отличал одного от другого.

Они прервались на обед, который им принесли в комнату. Жареная рыба, салат из помидоров, фасоли и перцев. Потом Шанталь позвонила в колокольчик, вошли слуги и убрали посуду.

– Я собираюсь поговорить с вами о «Ноевом Ковчеге», – сказал Макс, пролистывая блокнот в поисках чистой страницы.

– Спросите любого из них, – произнесла Шанталь. – Они знают об этой школе гораздо больше меня, потому что почти все там учились.

Он так и поступил при опросе слуг Аллейна и Франчески. Выяснилось, что слуги в доме Карверов в разное время учились в этой школе для бедных. Эти слуги выгодно отличались от слуг Густава тем, что каждый имел индивидуальность. Они разоткровенничались насчет Фостина. Некоторые видели, как он рылся в мусоре Франчески, доставал что-то и уносил в свою комнату. После его гибели там нашли куклу вуду, у нее были волосы и ногти Франчески. Материалом для изготовления куклы послужили использованные салфетки Франчески, тюбики от губной помады и прокладки. Максу поведали также, что телохранитель брал в Петионвилле светлокожих шлюх-доминиканок, платил им, чтобы они надевали длинные блондинистые парики. Фостин также регулярно посещал бар «Черный и Красный», который содержит его приятель, бывший полицейский. Наконец один вспомнил, что случайно услышал, как Фостин говорил, будто владеет в Порт-о-Пренсе домом.

Они закончили около пяти часов. Когда спускались к Петионвиллу, Макс открыл окна, что впустить свежего воздуха. Шанталь выглядела очень усталой.

– Спасибо за помощь, – поблагодарил Макс. – Не знаю, что бы я без вас делал.

– Давайте поедем куда-нибудь, посидим, немного выпьем? – предложила она, улыбнувшись.

– Конечно. Куда вы предлагаете?

– Я уверена, у вас есть на примете одно место.

– Вы имеете в виду бар, который посещал Эдди Фостин?

– Да. Везите меня в это «классное» заведение! – рассмеялась Шанталь.

 

31

Бар назвали в честь флага Гаити времен Дювалье. Черный и красный. Папа Док убрал с флага голубой цвет и заменил его черным, чтобы закрепить окончательный разрыв страны с колониальным прошлым и подчеркнуть наличие в стране чернокожего этнического большинства. Он вообще был приверженцем нуаризма, теории о превосходстве черной расы. Впрочем, теорией он пользовался избирательно. На его жену, светлокожую мулатку, это не распространялось, также как на США, где в то время еще не был принят Акт гражданских свобод и чью военную и финансовую помощь Дювалье с радостью принимал. Для многих людей изменение цветов флага символизировало самый темный и кровавый период в трагической истории страны.

Максу флаг Дювалье напоминал флаг нацистов. Он красовался за баром между фотографиями папы и сынка Дювалье. Папа чернокожий, седоволосый. Очки в черной оправе с толстыми стеклами придавали этому чудовищу человеческий вид. Его сын, Жан-Клод, имел бронзовую кожу. Меланхолик с сонными глазами. Одутловатое лицо арабского типа, рыхлое сложение.

Бар располагался в стоящем отдельно небольшом доме на въезде в Петионвилл. Его можно было легко пропустить и так же легко найти. Если ищешь.

Первое, что бросилось здесь в глаза Максу, – это не флаг и не фотографии, а грузный старик, подметающий пол. С потолка на гибком шнуре свисала единственная лампочка, которая горела так ярко, что, казалось, из нее вот-вот вытечет расплавленная жидкость и прожжет дырку в бетонном полу.

– Добрый день, – произнес Макс.

– Добрый вечер, – поправил его старик.

Он был в белой рубашке с короткими рукавами, линялых синих джинсах, поддерживаемых красными подтяжками, в поношенных сандалиях. Старик смел грязь в коричневатую кучку.

За стойкой стоял термос с холодной водой. Дальше ряд бутылок. А в самом конце перед вентилятором черная доска, на которой большими печатными буквами мелом было написано «TAFFIA». Ниже изображено равенство: бокал = ладонь с пятью поднятыми пальцами. Еще ниже: бутылка = две ладони со всеми поднятыми пальцами.

Макс поискал, где можно присесть, но стульев не было. У стены стояли упаковочные клети, которые, видимо, служили завсегдатаям и столами, и стульями.

Старик заговорил с Шанталь резким скрипучим тоном. Макс дважды различил фамилию «Карвер».

– Он говорит, что если вы пришли сюда искать мальчика Карвера, то зря теряете время, – перевела Шанталь. – Он скажет вам то, что и вашим предшественникам.

– А что он им говорил? – спросил Макс, безуспешно пытаясь поймать взгляд бармена.

Старик выслушал вопрос, ответил что-то и рассмеялся.

– Я никакого мальчика не похищал. До свидания, – перевела Шанталь.

Макс вспотел. В баре было душно и воняло застоялым куревом.

– Вас никто и не подозревает.

– Еще как подозревают. Ведь Эдди Фостин был моим лучшим другом. – Бармен кивнул на фотографию на стенке справа.

Макс сразу узнал Фостина. Те же характерные черты, что и у мамы и старшего брата. Крупная голова, нос картошкой, выступающий вперед подбородок, злые глаза, щуплое сложение.

На фотографии Эдди Фостин стоял в середине. По бокам его брат Салазар и вот этот бармен с пистолетом. Нога в ботинке водружена на распростершееся перед ними мертвое тело. Земля рядом забрызгана кровью. Руки и ноги у трупа связаны. Троица гордо улыбалась в объектив.

– Хорошие были времена, – усмехнулся бармен.

– Кто фотографировал? – поинтересовался Макс.

– Не могу вспомнить. – Бармен улыбнулся, показав гнилые зубы, и крепче сжал метлу.

В этот момент мотылек с тихим шорохом ударился о лампочку и, чуть дымясь, упал на пол. Некоторое время он лежал на спинке, шевелил лапками, пытаясь подняться и взлететь. А потом, наверное, осознал, что крылья обгорели, и затих.

Бармен смел мотылька в кучку. Макс пригляделся и понял, что вся кучка состоит из мертвых мошек и мотыльков. Метла у бармена была грубая, самодельная – к длинной ручке снизу привязан пучок сухого тростника.

– Как вас зовут?

– Бедуин, – ответил бармен приосанившись.

– Бедуин… Дезир? – спросила Шанталь.

– Oui. Le même.

– Dieu… – прошептала Шанталь, делая шаг назад.

– В чем дело? – спросил Макс.

– Потом расскажу, – сказала она. – Когда уйдем отсюда.

Еще один мотылек-камикадзе ударился о лампочку. Он упал на голову Макса и отскочил на плечо. Макс смахнул его. Дезир неодобрительно хмыкнул что-то себе под нос, подошел с метлой и проворно смел мертвое насекомое в кучку, будто это была хоккейная шайба. Затем посмотрел на Макса и жестом показал на выпивку.

– Таффия?

Макс кивнул и последовал с Дезиром к стойке. Дезир вытащил откуда-то снизу бумажный стаканчик, налил из пластиковой бутылки прозрачной жидкости, источающей острый химический запах, похожий на бензиновый, и протянул Максу. Тот взял, понюхал. Поморщился. Испарения жгли глаза.

– Люди пьют это?

Дезир усмехнулся:

– Да. Этим также чистят предметы и заправляют машины, когда нет бензина. Получается не хуже. Это ром, проверенный на сто восемьдесят процентов. Только нужно соблюдать осторожность. Можно ослепнуть.

Макс глотнул чуть-чуть таффии. Она была настолько крепкая, что не имела вкуса, и сильно обожгла язык и горло.

– Господи! – Ему захотелось выплюнуть эту гадость.

Дезир засмеялся и жестом показал Максу пропустить весь стаканчик одним глотком. Макс подумал, что, может, после этого бармен разговорится и сообщит что-нибудь важное о Фостине и похищении. В стаканчике было жидкости примерно с палец толщиной.

Он глубоко вдохнул, выдохнул и опрокинул в себя таффию. Она взорвалась во рту, как зажигательная бомба, и потекла к желудку, подобно потоку лавы.

Эта доза была эквивалентна по меньшей мере пяти бурбонам на пустой желудок. Причем подействовала почти мгновенно. Разом придавила Макса, наполнив голову колышащимся туманом. В глазах все поплыло, предметы закачались. По щекам потекли слезы. В висках застучало. Он ухватился за стойку, но потные ладони заскользили. В желудке началось коловращение. Макс втягивал носом воздух, но ничего не ощущал, кроме таффии.

«Какого черта я надумал пить эту дрянь?»

– Bravo blan! – воскликнул Дезир и зааплодировал.

– Как вы, Макс? – прошептала Шанталь ему на ухо, поддерживая за спину.

«Что со мной происходит?»

Макс глубоко вдохнул и медленно выпустил из легких воздух. Проделал это упражнение несколько раз. Воздух на выходе изо рта был горячий. Он повторил дыхательное упражнение, не сводя глаз с Дезира, который наблюдал за ним с огромным удовольствием, не сомневаясь, что Макс сейчас рухнет на пол.

Макс проделал несколько вращательных движений головой, и тошнота прошла. Он наклонился к Шанталь:

– Я в порядке. Спасибо.

Дезир засмеялся и выдал длинную тираду.

– Он говорит, вы единственный белый человек, который выпил таффию и не отключился. На такое способны очень немногие гаитяне.

– Сильная вещь! – Макс показал большой палец. – Скажите ему, что я угощаю его.

– Спасибо, – передала Шанталь. – Но он это пойло ни разу не пробовал.

Макс и Дезир рассмеялись.

– Эдди Фостин тоже пил его?

– Oui, bien sur, – ответил Дезир, доставая из-под стойки бутылку «Барбанкорта» и наливая в бумажный стаканчик. – Перед гибелью он пил больше, чем обычно.

– Говорил почему?

– Он чувствовал, должно что-то произойти, и нервничал.

– Эдди знал, что скоро умрет?

– Вроде бы нет. Он сообщил мне, что получил хорошее предсказание от хунгана. Очень хорошее. Связанное с женщиной. – Дезир глотнул рома и похотливо посмотрел на Шанталь. Потом достал из кармана кисет с табаком, свернул самокрутку. – Эдди был влюблен в блондинку, женщину Карвера. Я советовал ему выбросить это из головы. Кто он и кто она? – Бармен чиркнул спичкой о стойку. – И он отправился к Лебаллеку.

– Это хунган?

– Да, но занимается только черной магией, – объяснила Шанталь. – К нему идет тот, кто готов продать душу. Он не берет деньги, как другие черные маги… он берет… я не знаю что. Никто не знает.

– Фостин рассказывал вам, что происходило у хунгана? – спросил Макс.

– Нет. Но после этого он изменился. Прежде обычно болтал, смеялся, вспоминая старые времена. Любил играть с нами в домино и карты. А как повидался с Лебаллеком, начал просто пить. Он обычно стоял на этом месте, где вы сейчас стоите. Иногда выпивал целую бутылку.

– Этого дерьма?

– Да. Однако оно на него не действовало.

Макс задумался.

«Может, Фостин похитил Чарли по поручению этого хунгана?»

– Он говорил вам что-нибудь о мальчике, о Чарли.

– Да, – засмеялся Дезир. – Мол, мальчик ненавидит его. Читает его мысли. Однажды даже заявил, что был бы рад, если бы Чарли куда-нибудь сгинул.

– Он так сказал?

– Да. Но Фостин не похищал его.

– А кто это сделал?

– Никто. Мальчик умер.

– Откуда вам известно?

– Я слышал, его убили люди, которые напали на машину. Затоптали.

– Но трупа не нашли.

– Cela se mange, – сказал Дезир и погасил сигарету, зажав горящий конец.

– Что он сказал, Шанталь?

– Le peuple avait faim. Tout le monde avait faim. Quand on a faim oublie nos obligations.

– Он сказал… – пробормотала Шанталь. – Он сказал, что они съели его.

– Че-пу-ха!

– Так он сказал.

В животе и груди у Макса все горело.

– Этот Ле…

– …баллек, – закончила Шанталь.

– Да, Лебаллек. Где он живет? Как его найти?

– Далеко.

– Где?

Шанталь спросила бармена Дезира. Тот разразился пространным ответом. Слишком пространным, потому что Шанталь прерывала его несколько раз, задавая еще вопросы. Макс прислушивался и в конце концов распознал единственное знакомое слово. «Кларнет».

– Что он объяснил насчет кларнета?

– Он говорит, что Лебаллек живет в Содо.

«У водопада вуду? Куда ездили Бисон и Медд…»

– А при чем здесь кларнет?

– Так называется небольшой город, недалеко от водопада. Кларнет. Лебаллек живет там. Фостин ездил к нему туда.

– Вы слышали об этом городе, Шанталь?

– Конечно. Но у нас могут назвать городом какую-нибудь захудалую деревню с несколькими домами.

Макс посмотрел на Дезира.

– Вы рассказывали об этом городе кому-нибудь еще? Другим белым людям, приходившим сюда?

Дезир усмехнулся:

– Нет, мсье. Они не прошли испытания таффией.

– Отключились?

– Нет. Отказались выпить. Поэтому я им ничего не рассказал.

– Так почему же они все равно поехали туда… к этому водопаду?

– Понятия не имею. Я им не сообщал. Видимо, кто-нибудь другой. У Эдди были друзья. Они искали там Лебаллека?

– Не знаю.

– Тогда, наверное, они отправились туда по иной причине.

– Очевидно, – произнес Макс.

Мотылек ударился о лампочку и упал на пол. Потом еще один, а следом сразу два шмякнулись на пол и затряслись.

Дезир дружески похлопал Макса по плечу.

– Ты мне понравился, белый, и я дам тебе совет. Не отправляйся в Содо после полуночи.

– Иначе что? Придут зомби и заберут?

Дезир нахмурился.

– Белая магия – хорошая магия, честная магия, – ее ритуалы совершаются до полуночи. А черная магия после. Помни это.

– Почему ты решил мне помочь? – поинтересовался Макс.

Дезир рассмеялся.

– А почему бы и нет?

 

32

Шанталь отвезла Макса в кафе, где заказала кофейник крепкого кофе и бутылку воды. Через час Макс почти протрезвел.

– Вы всегда такой отчаянный? Ведь это могла быть аккумуляторная кислота.

– Я из тех, кто рискует попробовать хотя бы раз что угодно, – объяснил Макс. – И вообще, зачем ему травить меня?

– Это же Бедуин Дезир. Тип с темным прошлым. У него было прозвище Бедуин-Жеребец. И не потому, почему вы подумали. Когда Бедуин Дезир служил прежней власти, его «специальностью» было насиловать жен на глазах мужей, матерей перед детьми, дочерей перед отцами. Возраст не имел значения.

– Как получилось, что он до сих пор жив и не скрывается?

– Люди и по сей день боятся тантон макутов, – объяснила Шанталь. – Очень немногие из них получили по заслугам. Некоторых растерзали толпы, нескольких судили, но большинство исчезли. Рассеялись по стране, уехали за границу, перебрались в Доминиканскую Республику. Самые умные пошли служить в армию или в охрану Аристида.

– Неужели? – удивился Макс. – Я думал, он являлся противником режима Дювалье.

На город спустилась ночь. Кроме них, в кафе никого больше не было. Над головой негромко шумел вентилятор, по радио гоняли гаитянскую музыку. С гор доносилось ритмичное буханье барабанов.

– Вначале он являлся противником, – сказала Шанталь. – Я ему верила. Многие верили. Не только бедные.

Макс улыбнулся.

– Неужели белые американцы, закоренелые расисты, решили, что не потерпят очередного комми у своего порога, особенно черного, и организовали его свержение?

– Не совсем, – возразила Шанталь. – Аристид превратился в Папу Дока быстрее, чем Папа Док стал тем, кем стал. По его приказу стали посылать толпы черни, которые избивали и даже убивали его оппонентов. Когда Папал Нунсио выступил с критикой политики, проводимой Аристидом, он приказал избить его, раздеть голым и бросить на улице. Наконец разумные люди решили, что хорошего понемногу, и армия взяла власть. С благословления президента Буша и ЦРУ.

– Что случилось потом?

– Потом Билл Клинтон захотел переизбраться на новый срок. В девяносто третьем, когда он начал свой первый срок, Штаты жутко прокололись в Сомали. Его рейтинг сильно упал. Нужно было что-то сделать, чтобы вернуть кредит доверия. Почему бы не восстановить во власти президента соседней страны, свергнутого толпой бунтовщиков? Кому это делать, как не Америке, чемпиону мира по демократии. Не важно, что Аристид – это третий Дювалье. Сейчас американцы держат его на поводке. Но что будет, когда они наконец уйдут? Надеюсь, в это время я уже буду далеко отсюда. – Шанталь посмотрела в окно, где остановился автомобиль с символикой ООН и водитель протянул прохожему блок сигарет.

– Куда вы собираетесь уехать? – поинтересовался Макс.

– Обратно в Америку. Может, в Лос-Анджелес. Во Флориде мне делать нечего. – Шанталь пожала плечами. – А вы? Куда отправитесь, закончив расследование?

– Понятия не имею, – усмехнулся Макс.

– Не хотите куда-нибудь переехать?

– Что? В Лос-Анджелес? – Макс встретился с ней взглядом. Она опустила голову. – Лос-Анджелес не для меня, Шанталь.

– Вы же сказали, что рискуете попробовать хотя бы раз что угодно.

Он засмеялся.

– Лос-Анджелес я уже пробовал. Вел там несколько дел. Город мне не понравился. Слишком растянутый, аморфный. Я работал там в два раза быстрее, чтобы поскорее выбраться. Кругом сплошная чушь – кино, женские сиськи, каждый живет в своей норе, но все будто читают хором одну и ту же страницу. Лучше остаться здесь, чем перебраться туда.

Шанталь отрицательно покачала головой:

– Я не останусь тут ни секундой дольше, чем должна.

– Так скверно?

– У меня было счастливое детство, – вздохнула она. – Но когда я вернулась, тут все изменилось.

В кафе вошла пара, пожали руку официанту. Лет по двадцать восемь, хорошо одеты. Макс решил, что они встречаются недавно. Присматриваются друг к другу. Оба в джинсах и спортивных рубашках с короткими рукавами. У нее бирюзовая, у него бутылочного цвета. Официант проводил их к столику в углу. Шанталь наблюдала за парой с легкой улыбкой.

– Расскажите о хунгане, к которому ездил Фостин.

– Лебаллек? – Она понизила голос. – Во-первых, он не хунган. Хунганы хорошие. А Лебаллек бокор – черный маг. Считается таким же сильным, как Дюфур, но злой. Ведь в жизни не все получается, как хочется. Например, вы влюблены, а девушка не обращает на вас внимания. Или вы хотите получить престижную работу, ваша квалификация позволяет это, но нет вакансий, или вы не понравились старшему менеджеру. Большинство людей пожимают плечами и двигаются дальше. Но вы не желаете смириться и идете к своему хунгану или мамбо. Те исследуют ваше будущее и смотрят, есть ли там место для указанных событий. Если есть, могут попытаться помочь вам, а если нет…

– Я иду к Лебаллеку?

– Да, к таким, как он. Их называют Тени Бога. То есть они прячутся в Его тени, стараются не попадаться Ему на глаза. Они дают то, что вам не положено иметь, – прошептала Шанталь.

– Как?

– Помните, что Дюфур сказал о черной магии? Об использовании душ детей как ангелов-хранителей?

– Лебаллек убивает детей?

– Не знаю. – Шанталь откинулась на спинку стула. – Никто точно не знает, что они делают. Кроме людей, которые к ним обращаются.

– А что это за люди?

– Потерявшие всякую надежду. Отчаявшиеся. На пороге смерти.

– Такое может случиться с каждым, – произнес Макс. – А чего не хватало мерзавцу Фостину? Хотел влюбить в себя Франческу Карвер, и будь что будет? Видимо, поэтому похитил Чарли. Дюфур сказал, что Чарли был особенный. И Лебаллек того же мнения.

– Наверное, похищение Чарли было платой, – проговорила Шанталь.

– Платой?

– Тени Бога никогда не просят денег. Они работают за услуги.

– Вроде похищения ребенка?

– Или убийства.

– А что бывает, если их заклинания не срабатывают?

– Они не требуют от вас сделать что-нибудь для них наперед. Только после того, как вы получите желаемое.

– А Лебаллек примерно какого возраста? Такой же старый как Дюфур?

– Не знаю, – ответила Шанталь. – Из моих знакомых его никто не видел. Кстати, в начале восьмидесятых здесь был такой случай. Тогда еще о СПИДе лишь поговаривали. Значит, у Жан-Клода Дювалье были любовница и любовник. Он был бисексуал. Любовницу звали Вероника, в любовника Роберт. Вероника приревновала Бэби Дока к Роберту и поехала к Лебаллеку. Неизвестно, что она просила, но вскоре Роберт умер. Неожиданно, в самом центре Порт-о-Пренса. За рулем. При вскрытии в его легких обнаружили воду, будто он утонул.

– Его утопили, а потом посадили в машину?

– Нет. Исключено. Роберта видели очень много людей. Он остановился на несколько минут купить сигареты, потом сел в автомобиль и умер. Жан-Клоду доложили, что Веронику видели в Содо у дома Лебаллека. Говорят, что его боялся даже Папа Док. Жан-Клод порвал с Вероникой. А через месяц она, ее мать и два брата утонули дома в бассейне.

– Какая-то дьявольщина, – покачал головой Макс. Он чувствовал после таффии невероятную усталость.

– Вы все же решили поехать к нему? – спросила Шанталь. – Когда?

– Завтра.

– Нет, лучше послезавтра. Туда долго ехать, а дороги плохие. Отправляться придется рано, часа в три-четыре утра. А вам нужно отдохнуть, отоспаться. Особенно после таффии.

Она была права. Туда, где один из его предшественников бесследно пропал, а другой вернулся с нутром, вскрытым от шеи до пупка, необходимо отправляться с ясной головой.

 

33

Утром Макса разбудил телефонный звонок Аллейна Карвера. Через три часа его ждали в школе «Ноев Ковчег».

После таффии похмелье было тяжелейшим. В животе тяжесть, точно туда положили камней, ужасно трещала голова. Оно и понятно. Интересно, какая будет утром голова, если выпить тормозной жидкости?

После четырех чашек крепкого кофе и пары сильных таблеток от головной боли Максу удалось привести себя в относительный порядок.

Школа «Ноев Ковчег» находилась недалеко от бульвара Гарри Трумэна. Аллейн встретил Макса и Шанталь около ворот из кованого железа и повел по выложенной красным кирпичом дорожке. Они миновали цветущую лужайку, затененную наклонившимися кокосовыми пальмами. Справа располагалась игровая площадка с качелями, детской горкой, решеткой для лазанья и каруселью. Дорожка упиралась в ступени солидного трехэтажного здания с белоснежными стенами и темно-синей черепичной крышей. Входная дверь и оконные рамы тоже темно-синие. Над дверью висела школьная эмблема – темно-синий корабль с домом вместо паруса.

Первое, что бросилось в глаза в холле, – большая картина, написанная на стене. Белый человек в костюме сафари, держа за руки одетых в лохмотья гаитянских детей, мальчика и девочку, уводит их из мрачной деревни. Он смотрит прямо на зрителя, выпятив челюсть в суровой решимости. Великолепный героический образ. Грозовое небо освещалось вспышками молний на горизонте. На деревню обрушивались потоки дождя, но герой и его подопечные были сухими. Их омывали золотистые лучи восходящего солнца.

– Это мой отец, – пояснил Аллейн.

Макс присмотрелся и наконец узнал молодого Густава. Художник ему очень польстил, изобразив много больше похожим на сына, чем на себя самого.

Они двинулись по коридору. Аллейн сообщил, что Густав оказал большую помощь своему другу Франсуа Дювалье в ликвидации эпидемии тропической фрамбезии, тяжелого инфекционного заболевания, вызывающего болезненные мокнущие язвы на всем теле. У больных полностью сгнивал нос, губы, а конечности подобно оставленной зажженной сигарете превращались в пепел и отваливались. Густав купил в Америке лекарства и оборудование, помог переправить их Дювалье. При посещении деревни, изображенной на картине, он подобрал двух сирот, мальчика и девочку, и вскоре основал эту школу.

Стены коридора пестрели фотографиями школьных выпусков, начиная с шестьдесят второго года. Висели там также пробковые доски с рисунками детей, от четырех до двенадцати лет. Были и рисунки тинейджеров, но немного. В основном двоих, видимо, особенно одаренных.

Аллейн сказал, что в школу «Ноев Ковчег» некоторые дети попадают в младенческом возрасте, и их ведут до окончания колледжа. Кормят, одевают, дают кров, образование в соответствии с французскими или американскими учебными планами. Основным языком в «Ноевом Ковчеге» является французский, но многие ученики, обнаружившие способности к английскому, что неудивительно, поскольку в их жизни большое место занимает американское телевидение и музыка, переведены на американскую систему. Занятия на французском языке проходят внизу, а на английском наверху. После окончания школы желающие поступают в колледж. Обучение полностью оплачивается из фонда Карвера.

По обе стороны коридора тянулись классные комнаты, куда можно было заглянуть через стекла в дверях. Учеников в классах было немного, мальчики и девочки, одеты в симпатичную форму – голубые юбки или шорты и белые рубашки или блузки. Все в безукоризненном порядке. Внимание на учителя полное, даже на задних партах. Макс не мог представить подобную дисциплину ни в одной американской школе. Невероятно, чтобы ученики слушали учителя с таким интересом.

Они поднялись на следующий этаж.

– Какую вы имеете от этого выгоду? – спросил Макс.

– Выгоду?

– Бизнесмены денег на ветер не бросают. Что вы с этого имеете?

Аллейн улыбнулся:

– Дети заканчивают учиться и приходят к нам работать.

– Все дети?

– Да. У нас бизнес по всему миру. Они работают в Штатах, Англии, Франции, Японии, Германии.

– А если где-нибудь им сделают заманчивое предложение?

– Чтобы избавить наших воспитанников от искушения, – Аллейн засмеялся, – мы предлагаем им в шестнадцать лет подписать контракт, по которому они будут обязаны трудиться у нас до тех пор, пока не погасят затраты на их обучение и прочее.

– Они должны погасить затраты? – удивился Макс. – С каких это пор затраты на благотворительность требуют погашения?

– А я разве говорил, что это благотворительность?

На следующем этаже находились такие же классы с образцовыми учениками.

– Задолженность погашается обычно за шесть-семь лет, – добавил Аллейн. – У девушек этот срок больше, примерно восемь-девять лет. Конечно, тот, кто может выплатить сразу всю сумму, совершенно свободен.

– Но откуда им взять такие деньги? – В голосе Макса прозвучало сдерживаемое раздражение. – Ведь таких, как вы, мистер Карвер, немного.

– Макс, я не виноват, что родился богатым, как и они не виноваты, что родились в нищете, – ответил Аллейн. Его тонкие губы сложились в смущенную улыбку. – Мне понятны ваши опасения, но поверьте, никто не считает это кабалой. Наши выпускники счастливы. И мы не остаемся внакладе. Девяносто девять процентов вложенного возвращается. Возьмем, например, здешних преподавателей. Вот это Элоиза Кроляк. – Он показал на миниатюрную светлокожую женщину в свободном темно-зеленом платье, близком по покрою к монашескому. – Одна из наших выпускниц. Теперь директор школы.

– Кроляк? Полячка? – Макс внимательно разглядывал директрису. Черные волосы, убранные сзади в строгий пучок, небольшой рот с неправильным прикусом. Она была немного похожа на маленького грызуна.

– Элоизу привезли из поселения близ города Жереми. Там много светлокожих с голубыми глазами, как у Элоизы. В этих местах стоял польский полк, который дезертировал из наполеоновской армии и примкнул в сторонникам Туссен-Лувертюра. В благодарность за то, что они помогли Туссену одолеть французов, он подарил им Жереми. Солдаты все переженились и произвели красивое потомство.

«С некоторыми исключениями», – подумал Макс, разглядывая директрису школы.

Они поднялись на следующий этаж, где располагались столовая и помещения для персонала. Комната отдыха преподавателей, кабинеты.

– А где спят дети? – спросил Макс.

– В Петионвилле. Каждое утро их привозят и в конце дня забирают. В этом здании учатся дети до двенадцати лет. Для старших – дальше по дороге, недалеко отсюда.

– Ваши слуги тоже закончили эту школу?

– Да. Не всем же предназначено летать, Макс. Некоторые вынуждены ходить.

– Как же вы их разделяете? На тех, которые ходят и летают?

– А разве для вас новость, что есть дети, способные к учебе, тянущиеся к знаниям, а есть инертные, тупые, им невозможно ничего вдолбить в голову? Мы каждому находим занятие по способностям. Каждому даем возможность заработать себе на кусок хлеба. И не только. Работа у нас позволяет им построить или купить дом, достойную одежду, хорошо питаться. Вы видели бедняков на улицах? Так вот, наши выпускники не такие. Конечно, лучше было бы обеспечить всех, но мы, к сожалению, не настолько богаты.

– И у вас никогда не случались ошибки? Эйнштейн не был поставлен чистить туалеты?

– Нет, – произнес Аллейн с вызовом. – Способных детей мы выявляем в раннем возрасте.

Макс кивнул.

– Средняя продолжительность жизни на Гаити, – продолжил Аллейн, – примерно сорок восемь лет. А наши люди живут гораздо дольше. Доживают до старости. Видят своих детей взрослыми. Как все нормальные люди. Когда наши сотрудники появляются в деревнях, многие жители бросают своих детей, будто они сироты, чтобы забрали их. Это для них большое счастье. Присмотритесь внимательнее к здешней обстановке, Макс, и вы увидите, что иначе мы организовать это дело не можем.

 

34

На следующий день в четыре часа утра они выехали в Содо. За рулем сидела Шанталь. Водопад находился всего в сорока милях на север от Порт-о-Пренса, но тридцать из них надо было преодолеть по ужасной дороге. В хороший день поездка туда и обратно занимала в среднем десять часов. В плохой – в два раза дольше.

Шанталь приготовила плетеную корзину с едой.

Пищу здесь надо есть только свою. Конечно, по дороге им встретятся несколько кафе, и у водопада есть небольшой туристический поселок Вильбонейр, но в тамошних заведениях могут подсунуть домашних грызунов под видом свинины, курятины или говядины.

– Зачем, собственно, мы направляемся в Содо? – спросила Шанталь.

– Во-первых, хочу поговорить с этим Лебаллеком. Фостин знал, кто похитил Чарли. Он мог рассказать это ему. Во-вторых, в городок Кларнет ездили мои предшественники. Надо выяснить, что их туда потащило, что они там увидели или услышали. Вероятно, натолкнулись на что-либо.

– Вы не думаете, что организаторы похищения уже давно приняли меры, чтобы там не осталось никаких свидетельств?

– Да, – кивнул Макс. – Но ничего нельзя знать заранее. Вдруг они что-нибудь недоглядели? Всегда есть шанс.

– Небольшой.

– Главное, что есть. Я, например, всегда надеюсь, что мой противник окажется тупее меня. Иногда везет. – Макс усмехнулся.

– Вы еще не упомянули ссылку на водопад Филиуса Дюфура.

– Эту чушь насчет того, чтобы «идти к источнику мифа»? Последнее, что я собираюсь делать, – это следовать советам предсказателя. Мне нужны факты, а не фантазии. Свяжешься с оккультизмом, – и все, на расследовании можно поставить крест.

– Вы ошибаетесь, – промолвила Шанталь.

– А почему он мне ничего не сказал, если что-то знает о похищении Чарли? Неужели ему не жаль ребенка?

– Может, ему не позволено говорить.

– Кем не позволено? Духами, с которыми он общается? Шанталь, Дюфур знает столько же, сколько я. То есть ничего.

Примерно час они ехали в полной темноте. Оставили позади Петионвилл, пересекли равнину. Дорога пока была на удивление ровной. Но вот машина завернула за первый холм, и началась тряска. Шанталь сбавила скорость и включила радио. Радиостанция американских войск передавала «Я хотел бы уметь летать» Роберта Келли. Шанталь крутанула ручку настройки, и зазвучала песня «Америка умирает медленно» в исполнении Клана Ву-Тан. Она продолжала крутить ручку. Заговорило гаитянское радио, потом трансляция церковной службы, потом станции Доминиканской Республики, угостившие смесью сальсы, болтовни и спортивного репортажа. Еще одна церковная служба, все на испанском.

Ей надоело, и она вытащила из сумочки кассету. Нажала кнопку «воспроизведение».

– Это Хипповый Мики.

Запись была сделана с концерта. Голос у Хиппового Мики напоминал звук, который издает терка для сыра, когда ее чистят наждачной бумагой. Пения вообще не было, лишь крики, рев, вопли, смех. И все на высоких нотах в неистовом ритме, который не ослабевал и не смягчался. Шанталь увлеклась песней, пританцовывала, постукивала ладонями по рулю и ногой по педали, двигала головой, торсом и бедрами. Улыбаясь, повторяла шепотом припев, складывая ладонь в форме пистолета и пуляя в воздух. Ее глаза блестели.

– О чем он пел? – спросил Макс, когда Хипповый Мики закончил. – Агитировал за мир во всем мире?

– Нет, – улыбнулась Шанталь. – Он пел о танце, который исполняют на карнавале, когда двигаются по городу, переходят из деревни в деревню. Карнавал длится несколько дней. Проходит бурно, с оргиями и даже убийствами.

– Веселый праздник.

– Вероятно, вы увидите его.

– Когда он проходит?

– Перед Пасхой.

– Ну это вряд ли.

– Вы собираетесь находиться тут, пока не найдете Чарли?

– Да. Но надеюсь, это не займет у меня так много времени.

Шанталь улыбнулась:

– А что вы будете делать, если след простыл?

– Он и сейчас не горячий. Пока я лишь проверяю слухи. Ничего любопытного.

– А если и это иссякнет? Что тогда?

– Посмотрим.

– А если мальчик действительно погиб?

– Скорее всего так оно и есть. Однако моя задача – найти место, где он похоронен, отыскать убийц, выяснить, почему они это сделали. Мотивы – важная вещь. – Макс посмотрел на нее. – В общем, рутина.

– Вы не из тех, кто сдается.

– Просто не люблю оставлять работу незавершенной.

– Вы привержены этому с юности?

– Пожалуй, да. Но это у меня не от родителей. Отца я не знал. Он ушел, когда мне было шесть лет, и не вернулся. Фактически мне заменил отца Элдон Бернс. Коп-боксер, который тренировал подростков в Либерти-Сити. Я поступил к нему в двенадцать лет. Он научил меня драться и еще много чему. Элдон тренировал и одновременно воспитывал. Например, в раздевалке на видном месте повесил свод правил. Одно из них гласило: «Всегда заканчивай то, что начал». Если это бег и ты плетешься последним, все равно не дури и не переходи на шаг. Беги, пока не достигнешь финиша. Если схватка и тебя побили, не ползи к своему табурету, сражайся, пока не зазвонит колокольчик. – Макс улыбнулся. – «Держись, – говорил он, – и когда-нибудь тебе воздастся». Хорошее правило.

– Из-за него вы стали копом?

– Да. Потом он был моим боссом в полиции.

– Вы с ним общаетесь?

– Редко.

Они поссорились перед тем, как Макс сел в тюрьму, и не разговаривали более восьми лет. На суде Элдон свидетельствовал в его пользу и был на похоронах Сандры, но и то и другое делал по обязанности, как бы отдавая долги. Теперь они в расчете.

Шанталь ощутила, как Макс напрягся, и снова включила радио. Завертела ручку настройки и нашла ненавязчивое фортепианное соло с импровизацией на тему «Я хочу быть рядом».

Поднималось солнце, впереди показались горы. Черные силуэты на фоне рассветного неба.

– Как ваша мама? – спросил Макс.

– Умирает, – вздохнула Шанталь – Медленно. Страдает. Говорит, что не дождется, когда все закончится.

– Чем занимается ваш папа?

– Я его не видела. Мама забеременела во время обряда. Тогда она была одержима духом, как и мой отец. Духа звали Шевалье. По-французски «рыцарь», а по-нашему «божественный».

– Значит, вы дитя Бога?

– А разве мы все не Божьи дети, Макс?

– И этот Шевроле как-то повлиял на вас?

– Не Шевроле, а Шевалье, – поправила она с шутливыми негодованием. – Нет, не повлиял. В последний раз я присутствовала на обряде, когда мне было пятнадцать.

– Все еще впереди, – сказал Макс.

Она взглянула на него так, что перехватило дыхание. Он не мог оторвать глаз от ее рта и небольшой темно-коричневой, похожей на запятую, родинки под нижней губой. И уже не в первый раз Макс подумал, какова же Шанталь в постели. Решил, что потрясающая.

Стало совсем светло. Дорога была по-прежнему ухабистой. Кругом ни деревьев, ни кустов – одни кактусы. В Штатах тоже есть места с подобными пейзажами. Макс знал об этом по открыткам.

Они поднимались в горы, которые были совершенно не похожи на Скалистые горы и Аппалачи, здесь они напоминали огромные кучи коричневой мертвой земли. Трудно представить, что когда-то весь остров покрывал тропический лес. Таковы результаты экологической катастрофы. Макс предположил, что живущие тут люди должны выглядеть как узники фашистского концлагеря или жертвы голода в Эфиопии.

Но он ошибся.

Селяне, конечно, были тоже очень бедны, однако жили лучше, чем городские бедняки. Дети, хотя и тощие, но не рахитичные и в отличие от своих ровесников в Порт-о-Пренсе не смотрели, как загнанные голодные зверьки. Деревни, которые Макс и Шанталь проезжали, не были похожи на трущобы. Домишки с крытыми тростником крышами и толстыми стенами, покрашенными в яркие цвета. Животные тоже выглядели лучше. Свиньи меньше похожи на коз, козы меньше похожи на собак, собаки меньше похожи на лис, а куры меньше похожи на страдающих отсутствием аппетита голубей.

Дорога стала совсем скверной, и машина медленно поползла. Приходилось объезжать рытвины глубиной почти два метра, тащиться на крутых поворотах на случай, если кто-нибудь выедет навстречу. Но Макс пока не увидел ни одного движущегося автомобиля. Правда, несколько стояло на обочине, разбитых вдребезги, ободранных до каркасов. Что же стало с их водителями?

Кондиционер в машине работал, поддерживал прохладу, но жара снаружи все равно проникала в салон.

– Аллейн, когда рассказывал о контрактах, которые подписывают в «Ноевом Ковчеге», забыл упомянуть, как ребят к этому готовят, – произнесла Шанталь. – Неудивительно. Ведь вы все так критически воспринимали.

– Разве я сказал что-нибудь не то?

– Нет, вроде все нормально. Однако Аллейн насторожился.

– О чем же он умолчал?

– Что детям постоянно напоминают, откуда они пришли и кому должны быть за все благодарны. Их возят в Город Солнца, в Каррефор, в другие отвратительные места. Показывают людей, умирающих от голода и болезней, чтобы они прониклись благодарностью к своим спасителям Карверам.

– Промывают мозги.

– Да. Вместе с грамматикой и таблицей умножения они усваивают также истину: покинув «Ноев Ковчег», они могут в ту же минуту оказаться в этих трущобах.

– Так что, когда им исполняется семнадцать-восемнадцать и выплывают контракты, они их с радостью подписывают, закабаляясь на всю жизнь, – заключил Макс. – Так готовят рабов для империи Карверов?

– Да.

– Как получилось, что они наняли вас?

– Аллейну нравится брать на работу людей со стороны, – объяснила Шанталь. – Кроме слуг.

– Но этот контракт за границей юридической силы не имеет. Скажем, вы учились в Америке и захотели пойти на работу не к Густаву Карверу, а к Моргану, они вас могут остановить?

– Официально нет, но остановят. – Шанталь понизила голос, как будто ее могли услышать.

– Как?

– У них есть рычаги давления. Это очень богатые и влиятельные люди. Попробуйте нарушить договоренность, и от вас останется мокрое место.

– Подобное случалось?

– Разумеется, они этим не хвастаются, но я уверена, что случалось.

– А как поступают с детьми, которые не подчиняются правилам? С проблемными детьми, сидящими на задних партах?

– Они об этом открыто не говорят, но Аллейн однажды обмолвился, что детей, которые не справляются со школьной программой, возвращают туда, откуда взяли.

– Цивилизованно, – горько усмехнулся Макс.

– Это жизнь. Она везде нелегка, а здесь – сущий ад. Поэтому дети стараются и внимательно слушают учителей на уроках.

– Спасибо, – сказал Макс.

– За что?

– Вы подсказали мне еще одно направление расследования – «Ноев Ковчег».

– Полагаете, похититель мог быть оттуда?

– Не исключено, что Карверы ему чем-то сильно насолили.

– Вам виднее.

 

35

Для большинства гаитян Содо – место, где творятся чудеса. Согласно легенде, 16 июля 1884 года женщина стирала белье у водопада. Там ей явилась Дева Мария, которая потом превратилась в белую голубку и скрылась в водопаде, навеки пропитав его силой Святого Духа. С тех пор Содо каждый год посещают тысячи паломников. Они приходят окропиться святой водой, громко молясь об излечении от болезней, облегчения от долгов, прося у Господа хорошего урожая, новый автомобиль или визу в США. День появления Богородицы тут отмечают знаменитым фестивалем у водопада, длящимся весь день и всю ночь.

Увидев это место, Макс попал под обаяние легенды. После многочасовой езды по бесплодной пустыне он не ожидал обнаружить кусочек тропического рая. Но вот он мираж, ставший реальностью, великолепный оазис, грустное напоминание о том, каким был раньше остров.

Макс и Шанталь двинулись к водопаду через густой тропический лес. Деревья переплетены лианами, и запахи как в настоящей сельве. Вскоре открылся вид на широкую протоку с водопадом вдали. Макс и Шанталь не были одни. Чем ближе подъезжали к месту назначения, тем оживленнее становилась дорога. Большинство паломников шли пешком, некоторые ехали на осликах и усталых лошадях. Всем нужно одно и то же. Чудо. Достигнув протоки, они войдут в воду и торжественно направятся к водопаду высотой тридцать метров. Несмотря на сильный гул падающей воды, в лесу стояла глубокая тишина, будто от водопада его отделял чудодейственный экран. Преисполненные благоговения люди шли, не проронив ни слова.

Макс увидел, что на некоторых деревьях стоят свечи и прикреплены фотографии людей, христианских святых, автомобилей, домов, почтовые открытки – большинство с видами Майами и Нью-Йорка, – а также картинки, вырезанные или вырванные из журналов и газет. Это были деревья с толстыми стволами и тонкими веретенообразными ветвями, с них свисали фрукты, похожие на огурцы. Шанталь пояснила, что это деревья мапу, священные в культе вуду, корни являются каналами связи с богами лоа. Деревья сыграли выдающуюся роль в истории Гаити. Восстание рабов, в результате которого Гаити получил независимость, началось под деревом мапу в городе Гонаив, когда похищенного белого ребенка принесли в жертву дьяволу, чтобы он помог победить французов. Под тем же самым деревом в 1804 году провозгласили и независимость Гаити.

Они вышли к протоке. Макс поставил корзину на землю. Шанталь открыла ее, достала затягивающуюся шнурком сумку из пурпурного бархата. Извлекла четыре металлических подсвечника, расставила между ветвями дерева мапу в форме ромба. Двигаясь против часовой стрелки, она установила четыре свечи – белую, серую, красную и бледно-лиловую. Затем вытащила из бумажника фотографию, поцеловала и прикрепила в центре ромба. Из небольшого прозрачного флакона окропила ладони жидкостью, пахнущей сандаловым деревом. Протерла предплечья. Тихо шепча, зажгла свечи спичкой и затем, откинув голову и подняв руки, посмотрела в небо.

Макс отступил немного назад, чтобы она могла чувствовать себя свободнее. В просвет между деревьями был хорошо виден водопад. Водяная пыль и солнечные лучи образовали над ним гигантскую радугу. Вокруг было много людей. Некоторые взобрались на камни прямо под водопадом, подставляя тела стремительно падающей воде. Другие примостились у краев, где струи не такие мощные. Все монотонно произносили что-то нараспев и вздымали руки к небу примерно так, как делала Шанталь. Иные встряхивали ударными инструментами, похожими на маракасы, большинство просто прихлопывали и пританцовывали. Все были обнажены. Подходя к водопаду, паломники сбрасывали одежду в протоку, ее мгновенно уносило течение. Затем, стоя по пояс в воде, они начинали мыться, натираясь какими-то травами и желтым мылом, купленным у мальчиков, торгующих на берегу. Делая это, они постепенно впадали в транс. Несколько паломников застыли, раскинув руки. Иные тряслись всем телом, двигали головами вперед-назад, выпучив глаза, бешено вращая высунутыми языками.

Подошла Шанталь, положила руку на плечо Макса.

– Я исполнила ритуал для своей больной матери.

– Зачем они выбрасывают одежду? – спросил Макс, кивая на паломников.

– Таков обряд. Вначале нужно сбросить груз прошлого, вместе со всеми невзгодами – его символизирует одежда, – потом вымыться и уже начисто ополоснуться в водопаде. Это напоминает крещение. Кстати, избавляясь от одежды, они приносят жертву. Ведь большинство паломников бедняки.

Шанталь стала спускаться к воде с пустой бутылкой в руке.

– Вы пойдете туда? – произнес Макс.

Она улыбнулась:

– А вы нет? – В ее улыбке был намек.

Макс поборол искушение.

– Пожалуй, в следующий раз.

Шанталь купила у мальчиков мыло и траву, вошла в протоку и двинулась к темным камням у водопада. По пути сняла и уронила в воду рубашку. Намылила лицо и голый торс, ринулась к камням, где сбросила джинсы, туфли и все остальное.

Макс не мог оторвать от нее глаз. Без одежды Шанталь была даже лучше, чем он воображал. Дивной формы ноги, плоский живот, чудные плечи, небольшие налитые груди. Тело не спортсменки, а танцовщицы – гибкое и грациозное.

Шанталь сознавала, что он смотрит на нее. Улыбалась и махала рукой. Макс смущенно махал в ответ.

Она вошла под водопад, в самую его середину, подставила спину. Макс потерял ее из виду. Под водяными струями все паломники выглядели одинаковыми.

Вдруг он почувствовал, что за ним наблюдают откуда-то слева. Причем не из любопытства, как смотрели на него паломники по пути сюда. Сейчас его разглядывали внимательно и оценивающе. В бытность копом Макс выработал в себе умение мгновенно распознавать подобные взгляды. Этим мастерством владеют большинство преступников-рецидивистов. Они параноидальны и очень чувствительны к любым подозрительным взглядам. Они чуют их, почти так же хорошо, как слепые ощущают слабые запахи и звуки. Вот почему «золотое» правило наблюдения копов гласит: «Никогда не смотри прямо на цель, всегда бери на пять градусов правее или левее, держа объект в зоне периферийного зрения».

Наблюдающий не знал этого, так же как и второго важного правила: «Смотри, но сам оставайся невидимым».

Он стоял на камнях в стороне от падающей воды, частично скрытый в тумане. Среднего роста, в поношенных синих брюках и футболке с длинными рукавами с символикой «Роллинг Стоунз», порванной в нескольких местах. Он смотрел на Макса без всякого выражения. Впрочем, его лицо было скрыто под густой копной дредлоксов.

Шанталь залезла на камни, стряхнула воду с волос, отбросила их назад. Затем вошла в протоку и начала двигаться к Максу.

Одновременно шагнул в воду и двинулся в том же направлении парень с дредлоксами. Он держал что-то в руках, старался не замочить. Паломники, которые не пребывали в трансе, уходили прочь с его пути, обмениваясь тревожными взглядами. Некоторые поспешили к берегу. Одержимая трансом женщина сделала резкое движение, пытаясь схватить то, что он держал. Парень ударил локтем ее в лицо, и она опрокинулась в воду. Из носа потекла кровь. Вселившийся в женщину дух понес ее по протоке.

Парень в дредлоксами был уже близко от берега. Макс махнул рукой Шанталь, чтобы она шла обратно к камням. Что делать? Вытащить пистолет? Но если парень псих, это вряд ли поможет. Таким безразлично, пристрелят их или нет.

Парень с дредлоксами замедлил движение и остановился напротив Макса. По колено в воде. Протянул то, что держал в руках – старую жестяную коробку из-под печенья с бледным рисунком. Большая голубая роза.

– Йва! Йва!

Макс осмотрелся. Это кричали мальчики, продающие мыло и травы. Самому старшему из них было, наверное, лет двенадцать.

Со всех сторон в парня с дредлоксами полетели камни.

– Йва! Йва!

Паломники осмелели и тоже стали забрасывать парня камнями. Тот уворачивался, но наконец случилось прямое попадание. Парень уронил коробку, она исчезла под водой и вынырнула в нескольких метрах дальше. Преследуемый градом камней он бросился за ней и исчез в протоке.

Когда стало ясно, что псих не вернется, все возобновили свои занятия. Духи снова вселились в тела паломников, они принялись намыливаться, залезать на камни у водопада, мальчики продолжили торговлю.

Шанталь вылезла на берег. Макс протянул ей полотенце и новый комплект одежды.

– А что означали эти крики? – спросил он, наблюдая, как она вытирает волосы.

– Йва – это слуга дьявола, – объяснила она. – Тот, кто общается с бокорами. Но я не думаю, что парень из таких. Похоже, местный сумасшедший. Здесь их много. Это те, кто не может выйти из транса.

– Чего он хотел от меня?

– Видимо, считал, что вы бог, лоа, – сказала Шанталь, надевая лифчик.

– Ну тогда другое дело, – засмеялся Макс.

Нет, от этого инцидента не следует отмахиваться. Макс был уверен, что парень знал, кто он такой и что здесь делает. Парень намеренно смотрел на него так пристально, желая привлечь внимание. И только после этого двинулся к берегу. В коробке наверняка что-то было.

Что?

 

36

Кларнет с равным успехом мог называться и деревней, и городком. Большая его часть располагалась на вершине холма с видом на водопад, а на склонах в беспорядке были разбросаны дома, хижины и просто дощатые лачуги.

Надо ли говорить о том, что когда Макс и Шанталь вышли из машины, то стали предметом всеобщего внимания. Взрослые внимательно рассматривали непонятно откуда взявшихся пришельцев, их автомобиль, после чего неспешно двигались по своим делам. А дети разбегались. Особенно их испугал Макс. Одни бежали к родителям, показывали на него пальцами, другие звали приятелей, собирались в группу и с криками разбегались, как только Макс бросал на них взгляд. Он не понимал, чего они боятся. То ли дети впервые видели белокожего мужчину, то ли это инстинктивный страх, передающийся по наследству.

Самым высоким зданием в Кларнете являлась церковь. Башенка из армированного бетона горчичного цвета, увенчанная соломенной крышей с простым черным крестом. Следующее по величине строение, в четыре раза меньшее, бунгало с синими стенами подчеркивало мизерность остальных домишек, в беспорядке сгрудившихся вокруг. Макс предположил, что вначале тут воздвигли церковь, а потом уж образовалось поселение. На вид церкви можно было дать не более пятидесяти лет.

Облака, окутывающие деревню плотным слоем непроницаемого тумана, висели настолько низко, что касались верхушки креста. Уж как палило солнце, а все равно не могло пробить его. В непривычно свежем воздухе пахло апельсинами, дикими травами и готовящейся едой. Мощный гул водопада, до которого отсюда было около мили, воспринимался как журчание ручейка.

Они двигались по деревне, заговаривая с людьми. Никто ничего не знал. Ни о Чарли, ни о Бисоне, Медде, Фостине и даже о Лебаллеке. Максу показалось, что люди не врали. Вопросы о Тонтон-Кларнете вызывали у них смех. Макс начал сомневаться, что Бисон и Медд вообще здесь появлялись. На исключено, что Дезир намеренно направил его по ложному пути.

Когда они приблизились к церкви, оттуда донеслись удары барабанов. Тот самый гипнотический ритм, проникающий в душу.

Дверь была заперта на висячий замок. На стене висела доска объявлений с крупным изображением Девы Марии. Шанталь прочитала объявления и рассмеялась.

– Макс, мы с вами ошиблись. Это не церковь, а бонфор, храм вуду. И это не Дева Мария, а Эрзули Фреда, наша богиня любви, наша Афродита, одна из высших и почитаемых богинь.

– Надо же, – удивился Макс, – а выглядит как Дева Мария.

– Это для отвода глаз. Давно, во времена французского владычества, на острове пытались искоренить культ вуду и обратили всех привезенных из Африки рабов в католицизм. Сопротивляться было бесполезно, рабы это знали и для вида подчинялись церковным правилам. Ходили в церковь, как положено, но поклонялись там не христианским святыням, а своим богам лоа. Святой Петр стал у них папой Легбе, богом заблудших, Святой Патрик стал Дамбаллой, змеем-лоа, святой Иаков стал Огун Ферраем, покровителем воинов.

– Умный ход, – заметил Макс.

Шанталь улыбнулась:

– Как раз сегодня в шесть у них состоится очередной праздник богов. Давайте останемся. Хочу сделать жертвоприношение за здоровье мамы.

Макс кивнул:

– Конечно.

Это означало, что возвращаться в Петионвилл придется в кромешной тьме, но он намеревался побывать на празднике, удовлетворить любопытство. Макс никогда не присутствовал на отправлении ритуалов вуду. По крайней мере от поездки будет хоть какая-то польза.

В конце деревни росли два дерева мапу, а за ними стояло брошенное недостроенное здание из песчаника. От него открывался великолепный вид на водопад внизу.

– Надо же, придумал кто-то строить у черта на рогах, – произнесла Шанталь.

– Может, в этом вся и суть, – промолвил Макс.

Деревья мапу украшали горящие свечи, ленты, локоны волос, фотографии и записки. Чуть дальше к ущелью Содо тихо струил воды мелкий ручей. Идиллическую картину портили играющие в воде два ротвейлера.

Их хозяин, невысокий, полноватый мужчина в джинсах и свежей белой рубашке, стоял на противоположной стороне ручья, наблюдая за собаками и за незнакомцами, казалось, с одинаковым интересом. В левой руке у него было помповое ружье «моссберг».

– Бонжур! – крикнул он. – Американец?

– Да, – ответил Макс.

– Военный? – Выговор у него был американский.

– Нет.

– Побывали у водопада? – Он прошел по берегу ручья поближе к ним. Собаки тоже переместились.

– Да, побывали.

– Понравилось?

– Конечно, – сказал Макс.

– Как в сравнении с Ниагарой?

– Не знаю, – пожал плечами Макс. – Никогда там не был.

– Если пройти туда чуть дальше, то по плоским камням можно перебраться на эту сторону, не заходя в воду.

– А что на той стороне?

– Французское кладбище.

– Почему французское?

– Там похоронены французские солдаты. Из армии Наполеона. В старину на этом месте находилась табачная плантация, а гарнизон стоял как раз там, где сейчас деревня. Небольшой гарнизон. Все было хорошо, пока однажды ночью рабы не поднялись и не захватили гарнизон. Пригнали солдат сюда, прямо где вы стоите, между этими двумя мапу. Одного за другим ставили на колени у веве, посвященном Барону Субботе, – веве это что-то вроде алтаря, – и резали горло. – Он провел пальцем по горлу и щелкнул языком. – А кровь сцедили и выпили. Потом рабы переоделись в форму солдат и стали бесчинствовать. Перебили всех белых в округе. После, когда Гаити завоевал независимость, они обосновались тут.

Макс посмотрел на деревья и землю вокруг, будто ища следы этой жуткой казни, и двинулся вместе с Шанталь по берегу к камням, чтобы перейти ручей.

Он прикинул, что они с владельцем собак примерно одного возраста, лет сорок пять, но теперь, подойдя вплотную, увидел, что тот старше. Чернокожий, круглолицый, небольшие глаза искрились весельем, точно ему только что рассказали потрясающий анекдот и он еще не отошел от смеха. Лоб испещрен морщинами, на щеках серебрилась щетина. Он выглядел крепким и здоровым. Сильные руки, бочкообразная грудная клетка. Вероятно, в молодости был профессиональным культуристом. Наверное, и сейчас раз в неделю занимается со штангой, поддерживая мышечный тонус. По неуловимым признакам – осанка, манера смотреть, интонация, – которые для непосвященного ничего не значат, Макс безошибочно определил, что этот человек отсидел срок в тюрьме.

Они пожали друг другу руки. Макс представил себя и Шанталь.

– Меня зовут Филипп. – Он засмеялся, показав замечательные зубы, каких Макс у местных не видел. Голос хриплый, и Макс предположил, что это оттого, что ему здесь не с кем поговорить. – Пошли! – произнес он с энтузиазмом. – Я покажу вам кладбище.

Они пересекли поле, ручей и оказались у апельсиновой рощи. Вот откуда в деревне этот дивный запах. Филипп шагал впереди, обходя кучи гниющих фруктов. Дикие апельсины были очень крупные, размером с грейпфрут. Таких Макс никогда не видел. Кожура толстая и чуть розоватая. Внутри мякоть испещрена красными крапинками. В роще стоял гул. Гниющими апельсинами лакомились мухи и осы.

Кладбище было довольно обширное. Прямоугольный участок, обнесенный невысоким забором из металлических прутьев, зарос высокой травой, в которой прятались надгробия.

Шестьдесят могил тянулись в пять рядов по двенадцать в каждом. На серых камнях крупными печатными буквами были высечены имена и фамилии солдат.

– Я не рассказал до конца, – промолвил Филипп, ведя Макса и Шанталь вдоль могил. – Рабы не только выпили кровь солдат и переоделись в их форму. Они взяли себе их имена и фамилии. Видите? – Он показал на камень с именем «Валентин». – В деревне большинство фамилий и имен отсюда.

– А зачем? – удивился Макс. – Если они освободились от рабства, зачем было брать имена рабовладельцев?

Филипп улыбнулся:

– А затем, чтобы вырвать рабство с корнем.

– Для чего им надо было их хоронить?

– Гаитяне очень уважают мертвых. Даже белых. Они боялись, что их станут преследовать привидения-французы. Но все равно кое-что не получилось. – Филипп вышел на широкую поляну, отделяющую могилы солдат от остальных захоронений. На одном из камней надпись отсутствовала. – В армии Наполеона служили мальчики-сироты. Восьмилетние и чуть старше. Считалось, что они приносят удачу. В здешнем гарнизоне вообще служили одни молодые. Командиру было лет двадцать. А вот могила, – показал Филипп, – мальчика-талисмана этого гарнизона. Не знаю его имени, и сколько ему было лет. Он играл на кларнете рабам, вкалывающим на плантации. Его они прикончили в последнюю очередь. Заставили мальчика играть на кларнете, пока резали глотки его товарищам и сцеживали кровь в кувшины. Кларнетиста резать не стали. Просто положили в ящик и похоронили заживо. Вот тут. И он играет на кларнете до сих пор. Когда ветер дует отсюда, в деревне отчетливо слышны звуки инструмента. Барон Суббота, призвав к себе мертвых, обнаружил, что мальчик еще жив. Он сделал его своим приближенным, поручил надсматривать за умершими детьми.

– То есть он стал детским богом смерти?

– Ну, не совсем богом, поскольку ему никто не поклоняется, как Барону. Он просто призрак. И не ждет, когда дети умрут, а забирает их живыми.

Макс вспомнил разговор с Дюфуром. Тот посоветовал ему посетить место, где зародился миф о Мистере Кларнете. Вот он сейчас здесь, у истоков мифа, но расследованию это никак не поможет.

– Откуда вы все знаете? Про солдат и мальчика?

– Я тут вырос. Моя мать рассказывала, когда я был ребенком. А ей рассказывала ее мать и так далее. – Он посмотрел на Макса. – Если чутье мне не изменяет, то вы именно ее и ищете. Мою маму. Верно?

Макс встретился с ним взглядом.

– Ваша фамилия…

– …Лебаллек, – закончил Филипп с улыбкой.

– Почему вы сразу не сообщили?

– А вы не спрашивали, – усмехнулся Филипп. – Вы приехали разузнать что-нибудь о похищении мальчика, Чарли Карвера. Сюда кое-кто уже наведывался.

Сзади в роще с глухим стуком что-то шмякнулось на землю. Шанталь и Макс обернулись и увидели, как к забору покатились три больших апельсина. Один проник в щель и остановился у ног Шанталь.

– Ваша мама… она?…

– Да, она бокор. Спорю, вы этого не ожидали? Женщины на Гаити занимаются чем угодно, кроме управления страной. Если бы им доверили управление, Гаити не превратился бы в Дерьмовилл.

– А где она сейчас?

– Недалеко. Пойдемте. – Филипп двинулся к воротам кладбища, но вскоре развернулся и посмотрел в лицо Максу. – Когда ты вышел на свободу?

– Недавно, – промолвил Макс. – А ты?

Он не удивился, что Филипп его расколол. Это было неизбежно.

– Два года назад. – Губы Филиппа растянулись в широкой улыбке.

– Тебя репатриировали?

– Конечно. И избавили от похоронного мешка. Я был одним из первых, кого постигла эта участь.

– Ты когда-нибудь встречался с Винсентом Полом?

– Нет.

– Знаешь, кто он такой?

– Разумеется.

Филипп прошел несколько метров и снова остановился.

– Чтобы ты не гадал, за что я тянул срок, скажу сразу: за убийство. Предумышленное. Влип в дерьмовую ситуацию с одним парнем. Дело кончилось тем, что пришлось вышибить ему мозги. Единственное, о чем жалею, так это что попался. А ты за что?

– Примерно за то же самое, – сказал Макс.

 

37

Дом Лебаллеков находился в получасе ходьбы от кладбища. Добротный, крепкий одноэтажный дом. Стены выложены из того же песчаника, что и недостроенное здание рядом с деревней Кларнет.

Филипп попросил Макса и Шанталь подождать у крыльца и пошел поговорить с матерью.

Макс прислушался к отдаленному шуму водопада и вспомнил первые месяцы в «Рикерс-Айленд». Плеск окружающей тюрьму воды должен был успокаивать и умиротворять, однако эффект получался обратный. Эти звуки сводили людей с ума. В плеске волн им чудились какие-то слова, их кто-то звал. Но Максу удалось пройти через это с минимальными потерями. Он научился слушать воду.

В окне, ближайшем к входной двери, мелькнул темный силуэт. На мгновение застыл и исчез. Отворилась дверь. Филипп кивнул, приглашая войти. Собаки остались во дворе.

В доме было темно и прохладно. Приятно пахло кондитерской с хорошим ассортиментом. Ароматы шоколада, ванили, корицы, аниса, мяты, апельсина странным образом воспринимались каждый отдельно, не формируя единого запаха.

Филипп проводил Макса и Шанталь в комнату, где за круглым столом, покрытым черной шелковой скатертью с золотой и серебряной отделкой, в инвалидной коляске сидела его мать. Она была в синем платье с длинными рукавами, застегивающемся спереди на крупные деревянные пуговицы.

В комнате отсутствовали окна, но ее ярко освещали толстые пурпурные свечи, выставленные на полу в форме ромба и в медных канделябрах, стоящих на разных предметах. Часть этих предметов покрывала черная материя.

Казалось, при таком количестве горящих свечей в комнате должна стоять адская жара, однако было вполне терпимо, даже чуть прохладно, благодаря работающему на полную мощность кондиционеру и вентилятору. Ветерок заставлял пламя свечей волнообразно колыхаться, создавая иллюзию, будто стены медленно поворачиваются.

Филипп наклонился к матери и почтительным нежным тоном представил Макса и Шанталь. Было очевидно, что сын любит мать и одновременно боится.

– Макс Мингус, позволь представить тебе мадам Мерседес Лебаллек, – произнес он и отошел в сторону.

– Здравствуйте. – Макс слегка поклонился.

– Рада приветствовать вас в своем доме, мистер Мингус.

Прорицательница говорила по-английски с французским акцентом, отчетливо произнося каждое слово. Макс не сомневался, что таким тоном она разговаривает со всеми визитерами. На вид ей было лет семьдесят. Определить возраст Мадам Лебаллек мешало то обстоятельство, что она была совершенно лысая. Глядя на ее гладкий поблескивающий череп сложно было представить, что у нее когда-то были волосы. На лице прорицательницы выделялся лоб, высокий, выпуклый. Остальные черты мелкие. Макс с трудом разглядел глаза. Отсутствие ресниц не компенсировалось никак, а на месте бровей она нарисовала две черные жирные дуги, начинающиеся у висков и заканчивающиеся у плоского носа, имеющего форму раструба. Рот тоже небольшой, губы чуть вытянуты, как у рыбы. Раздвоенный подбородок по форме напоминал лошадиное копыто. Максу она показалась похожей на состарившуюся киношную диву, живущую в затворничестве после химиотерапии. Он бросил взгляд на Филиппа, сидевшего ссутулившись на табурете сзади матери, и не обнаружил между ними никакого сходства.

Мерседес Лебаллек царственно взмахнула рукой, приглашая садиться.

– Вы ищете мальчика Чарли?

– Да, – ответил Макс. – Он у вас?

– Нет.

– Но Эдди Фостина вы знаете?

– Знала. Эдди мертв.

– Почему вы решили, что он мертв? Ведь тело так и не нашли.

– Эдди мертв, – повторила мадам Лебаллек, подкатывая кресло ближе к столу.

Макс заметил у нее на шее цепочку из нержавеющей стали, к которой был прикреплен большой свисток. Чтобы подзывать собак и Филиппа?

– Эдди говорил вам, кто поручил ему похитить мальчика?

– Если бы он говорил, мы бы здесь сейчас не сидели.

– Почему?

– Потому что я получила бы щедрое вознаграждение от родителей мальчика, а вы бы не приехали.

Позади нее слева Макс разглядел покрытый скатертью стол, в центре стояло медное скульптурное изображение молитвенно сложенных рук. По бокам две длинные свечи на стойках в форме дельфийских колонн. За скульптурой полукругом были расставлены различные предметы: чаша, пустая стеклянная бутылка, собачий череп, кинжал, игральные кости, металлическое Пресвятое Сердце и тряпичная кукла. Особое место среди вещей занимало медное блюдо. Скорее всего оно являлось частью церковной утвари, предназначенной для облаток Святого Причастия, но сейчас на блюде лежали фарфоровые глаза размером с шарики для пинг-понга. Они смотрели прямо на Макса.

Это был алтарь черного мага. Макс находил много таких в Майами в начале восьмидесятых, когда там орудовали кубинские уголовники.

– Значит, Эдди не сообщал вам ничего о людях, организовавших похищение?

– Нет.

– Совсем ничего? Даже не сказал, мужчина это или женщина? Белые они или чернокожие? А может, иностранцы?

– Ничего.

– Вы не спрашивали?

– Нет.

– Почему?

– Меня это не интересовало.

– Но вы знали, что он замышляет? – Макс подался вперед, как обычно делал во время разговора с каким-нибудь упрямым свидетелем. – Вы знали, что он собирается похитить ребенка?

– Мне до этого нет никакого дела, – невозмутимо отозвалась Мерседес Лебаллек.

– Но вы, конечно, считали, что он затеял плохое дело? – настаивал Макс.

– Я никому не судья.

– Ладно. – Макс откинулся на спинку стула. Бросил взгляд на Шанталь, внимательно следящую за происходящим, затем на Филиппа. Тот зевал.

Стена за алтарем была выкрашена бирюзовой краской. На ней по диагонали висел большой деревянный крест, ощетинившийся грубо забитыми длинными гвоздями. Некоторые были погнуты.

– Как давно вы знакомы с Эдди?

– Я помогала ему получить работу в семье Карверов. – Мерседес слегка улыбнулась, заметив, что Макс рассматривает алтарь и стену.

– Как помогли?

– Сделала кое-что.

– Что именно?

– Догадайтесь сами. – Ее губы растянулись в улыбку, показав ряд мелких зубов.

– Черная магия?

– Называйте как хотите.

– А что ему мешало поступить на работу к Карверам?

– У мистера Карвера был выбор. Кроме Эдди, на эту работу претендовали еще трое. Эдди принес кое-какие вещи, принадлежащие соперникам, и я принялась за работу. Но любое везение, полученное от черной магии, рано или поздно должно быть оплачено. С процентами. – Мерседес откатила кресло назад.

– Говорят, Эдди умирал плохо. Это была плата?

– Эдди накопил много долгов.

– Вы ему помогали не только получить работу?

– Да. Потом он приходил ко мне со своими проблемами. Я ему помогала.

– С какими проблемами?

– Обычными. Женщины, враги.

– У него были враги?

– Еще бы. Эдди был макутом, а значит, его смерти желал каждый, над кем он издевался. Родственники тех, кого он убил, женщины, которых изнасиловал. У всех у них имелся к нему свой счет.

– А вам он как заплатил?

– Это вам знать не обязательно, – твердо проговорила она.

– Ладно. – Макс помолчал. – Он хотел с вашей помощью приворожить Франческу Карвер?

– Да. Я предупреждала его, что это безумие ничем хорошим не закончится. Эдди не слушал меня. Он желал заполучить ее тем же способом, каким получал в своей жизни все остальное. Он думал, будто любит эту женщину.

– А разве не любил? – удивился Макс.

Мерседес усмехнулась:

– Эдди было недоступно такое чувство, как любовь. Он либо покупал женщин, либо насиловал.

– И вы помогали такому человеку?

– Это моя работа. – Она рассмеялась утробным смехом, не открывая рта. – А вы сами работали лишь на ангелов? Вы тоже помогаете тому, кто вас нанял.

– У вас получилось приворожить к нему миссис Карвер?

– Чего я только не пробовала. Все напрасно.

– Подобное с вами прежде случалось?

– Нет.

– Вы сообщили об этом Эдди?

– Нет.

– Почему?

– Он был выгодным клиентом.

– Вы солгали ему?

– Нет. Я решила исполнить очень редкий обряд. Весьма рискованный.

– Какой?

– Этого я вам не скажу.

– Почему?

– Мне не позволено.

Макс понимал, что давить бесполезно.

– Сработало?

– Вначале.

– Как?

– Эдди сказал, что у него появилась возможность уйти с женщиной Карвера.

– Уйти? В смысле тайно сбежать?

– Да.

– Он не уточнял как?

– Нет.

– И вы не спрашивали, потому что вас это не интересовало?

Мерседес кивнула.

– Но у него ничего не вышло?

– Как могло что-либо выйти у Эдди, если он погиб.

– От кого вы узнали о его смерти?

– От него.

– От Эдди? – воскликнул Макс.

– Да.

– Как это происходило?

Мерседес подкатила кресло ближе к столу.

– Вы действительно хотите знать?

От нее пахло ментоловыми сигаретами.

– Да. Хочу.

– Как у вас с нервами?

– Порядок.

– Очень хорошо. – Мерседес откатила кресло и тихо посовещалась с Филиппом на креольском.

– Пожалуйста, встаньте и отойдите от стола, чтобы мы могли подготовить. – Филипп показал направо.

Макс и Шанталь остановились у двери. Стена здесь была полностью завешана деревянными полками, от пола до потолка. Их было двенадцать. На каждой стоял цилиндрический стеклянный сосуд с прозрачной желтой жидкостью, в которой что-то плавало. Макс увидел, что в одном находится большое яйцо, в другом змея, черная мамба. Там были также маленькая человеческая ступня, летучая мышь, человеческое сердце, толстая жаба, куриная лапа с когтями, золотая брошь, ящерица, мужская кисть…

– Для чего это? – шепотом спросил Макс.

– Для заговоров, – объяснила Шанталь. – Хороших и плохих. У моей мамы имелось несколько таких амулетов. Яйцо используют в заговоре для облегчения женщине родов или помощи в зачатии. А вот эта ступня – видите, как она профессионально отпилена выше лодыжки, – ее используют при лечении сломанных костей, а можно сделать кого-нибудь калекой. А эта кисть, – она указала на сморщенную, высохшую человеческую кисть серовато-зеленого цвета, – кстати, это кисть женатого мужчины. Видите обручальное кольцо на безымянном пальце? Так с помощью этой кисти можно способствовать созданию семьи или ее разрушению. Тут каждый предмет можно использовать для добра и зла. Кто что просит. Заговоры на добро творят до полуночи, на зло – после. Но я не думаю, что тут творилось много добра.

– Где она это все достала? – спросил Макс.

– Купила.

– У кого?

– Здесь продается все, Макс, – улыбнулась Шанталь. – Даже будущее.

Он оглянулся посмотреть, чем занимаются мать и сын Лебаллек.

Филипп снял скатерть со стола, за которым они сидели. Обычный деревянный стол с полированной крышкой, на которой лицом к Мерседес были вырезаны крупные прописные буквы, образующие две дуги одна под другой. В первой шли буквы от A до M, во второй – от N до Z. Дальше, отделенные горизонтальной чертой, шли цифры от 1 до 10. В верхнем углу каждой дуги вырезаны слова «Oui» и «Non», а с другой стороны «Au revoir».

Филипп посмотрел на Макса:

– Это не игра «Монополия». Подходите, начинаем.

– Итак, – Мерседес улыбнулась, – будем считать это моим подарком. Вы понравились мне гораздо больше, чем те, что приходили раньше, мистер Бисон и мистер Медд.

– Вы с ними встречались?

– Бисон был высокомерен и груб. Перед уходом обозвал меня шарлатанкой. Медд вел себя вежливо. Поблагодарил перед уходом за то, что я уделила ему время. Но тоже не пожелал ни во что вникнуть.

– Они больше не появлялись?

– Нет. – Она посмотрела на Макса. – Так что, начнем?

Он кивнул.

Стол был оборудован всем необходимым для спиритических сеансов. Блокнот, карандаш, массивная указка из прозрачного стекла. Они сели вокруг стола – Макс напротив Мерседес, Шанталь напротив Филиппа, – опустив головы, держась за руки. Будто молились. Макс, конечно, этой ерунде не верил, но делал все, что остальные.

– Эдди? Эдди Фостин? Ou la? – громко позвала Мерседес.

«Сплошной обман, – подумал Макс, – но работает она хорошо. Вкладывает в дело душу».

Мерседес напрягла лицо, затем сморщилась так, что ее невозможно было узнать. Сильно сжала руки Шанталь и Филиппа. Те даже поморщились от боли. В комнате потемнело. Максу показалось, на полках что-то задвигалось. Предметы в сосудах вроде засветились и ожили. На мертвой кисти забился пульс, на ступне задвигались пальцы, змея начала быстро высовывать язык, а на скорлупе яйца образовались трещины. Но когда он сосредоточивал внимание на каком-то одном предмете, этот предмет снова становился безжизненным. Филипп и Шанталь крепче сжали руки Макса и зашевелили губами.

Атмосфера в комнате изменилась. Стало что-то давить на грудь и спину.

Первый звук Макс не воспринял. Решил, что это шумит вентилятор. Когда же он услышал его снова – звук раздался ближе и громче, – то понял, что это имеет отношение к происходящему. Собственно, звуков несколько – слабый удар, точно шлепнули по столу свернутой газетой, потом что-то заскреблось и, наконец, вроде как застегнули молнию.

Он посмотрел на крышку стола. Указка задвигалась по буквам и остановилась напротив Е.

Шанталь и Филипп отпустили его руки.

– Продолжай, – потребовала Мерседес.

Указка самостоятельно задвигалась и остановилась напротив буквы D.

Во рту у Макса пересохло. «Интересно, как она это делает?»

Мерседес записала в блокнот первые две буквы. Указка повернулась направо и двинулась по крышке стола к букве I. Движения были прерывистые, но уверенные, словно ее вела невидимая рука.

«Чушь, а выглядит впечатляюще, – подумал Макс. – Наверное, под столом у них какой-то механизм, управляющее устройство. Но заглядывать нельзя, иначе этим все и закончится».

Обе руки Мерседес покоились на столе. Указка двинулась обратно к букве Е и остановилась.

– Он здесь. Спрашивайте.

– Что?

– Что хотите! – раздраженно бросила Мерседес. – Задайте ему вопрос.

– Кто похитил Чарли? – произнес Макс, чувствуя себя полным дураком.

Указка не пошевелилась.

– Спросите снова.

– Он понимает по-английски?

Мерседес с сердитым видом кивнула.

Макс собирался пошутить насчет того, что у Эдди, видимо, сели батарейки, когда указка дернулась и пришла в движение. Начала носиться по буквам, ненадолго останавливаясь у каждой. Мерседес записывала, и указка двигалась дальше. Указка замерла, и Мерседес подняла блокнот. Там было написано:

«H-O-U-N-F-O-R».

– Это храм.

– Храм вуду? – уточнил Макс.

– Да.

– Где он? Здесь?

Мерседес спросила, но указка не двинулась. Она пробовала снова и снова, но ничего не получалось. Макс даже пытался очистить мысли от всех сомнений, внушить себе, что он действительно верит в общение с духами, однако указка оставалась неподвижной.

– Эдди ушел, – заключила Мерседес после того, как попыталась связаться с ним в последний раз. – Странно. Обычно он говорит «до свидания». Наверное, его что-то испугало. Может, вы, мистер Мингус.

– Что это было на самом деле? – спросил Макс, когда они шли обратно через апельсиновую рощу.

– А вы заметили какой-то подвох? – произнесла Шанталь.

– Если я не заметил, это не значит, что его не было.

– Неужели вы не верите, что иногда случается невозможное?

– Пытаюсь, – пробормотал Макс, – но у меня плохо получается.

Он был убежден, что всему происходившему в доме Лебаллеков существует рациональное объяснение. Принимать только что увиденное за чистую монету – идиотизм.

Макс не верил в жизнь после смерти.

 

38

Вернувшись в деревню Кларнет, они начали выискивать пожилых жителей и задавать вопрос: кто давал деньги на строительство домов? Ответ был единственный:

– Мсье Пол. Хороший человек. Очень щедрый. Построил нам дома и храм.

– Не Винсент Пол, – объяснила Шанталь, – а его покойный отец, Перри.

Как давно это было?

Никто точно не знал. Здесь измеряли время как-то иначе. Некоторые утверждали, что это было пятьдесят лет назад, хотя сами выглядели не старше сорока, другие упоминали о двадцати годах.

Шанталь прикинула, что это происходило между серединой шестидесятых и началом семидесятых годов, перед банкротством Пола.

Каким был мсье Пол?

– Хороший человек. Щедрый и добрый. Он построил нам дома и храм. Привозил еду и лекарства.

«Сын продолжает дело отца», – подумал Макс.

– В то время дети пропадали?

– Да. Двое. Дети сумасшедшей Мервилл Гаспеси. Брат и сестра, исчезли в один день, – отвечали люди, качая головами.

И все рассказывали одну и ту же историю: дети Гаспеси любили играть рядом со стройкой. Им было лет семь-восемь. Однажды они отправились играть и не вернулись. Их искали повсюду, но не нашли. Одни утверждали, что они утонули в протоке у водопада, другие – будто дети встретили у кладбища Тонтон-Кларнета.

Миновали годы, и однажды их мать, Мервилл, уже старуха, пошла по домам своих добрых знакомых с радостной вестью, что ее сын вернулся. Приглашала всех прийти посмотреть на него. Люди собрались, она привела их в свой дом, но сына там не было. Никого не было. Мервилл уверяла, что мальчик вернулся, хорошо одетый, богатый. Показала толстую пачку денег, которую он ей дал, все новенькие купюры. Сказал, что их похитил – его и сестру, – человек с изуродованным лицом.

Людям пришлось ей поверить, ведь она неожиданно стала самой богатой в деревне. Однако все считали Мервилл сумасшедшей.

Она тщетно ждала возвращения своего мальчика. Ждала и ждала, боялась выйти из дома. А вдруг он появится. Снова и снова выкрикивала его имя. Борис.

В конце концов она действительно тронулась умом. Начала галлюцинировать, отгоняла от себя людей. Из ее дома постоянно доносились крики.

Но вот однажды они стихли. Когда люди набрались смелости и заглянули в дом, там никого не было. Мервилл исчезла без следа. Что с ней произошло, так и осталось тайной.

– Ну что вы на это скажете, детектив? – произнесла Шанталь, вытирая губы бумажной салфеткой.

– О пропавших детях? – Макс пожал плечами. – Вероятно, их похитили, а сын этой женщины потом каким-то образом вернулся. Откуда же еще у нее могли взяться деньги? Но скорее всего это просто очередной миф.

Они сидели в машине, обедали. Сандвичи со свиным филе, авокадо и корнишоны, хлеб домашней выпечки, тушеный картофель, красный перец, бананы и пиво «Престиж». Приемник был настроен на американскую радиостанцию, которая передавала выступления разных рок-групп: «Иглз», «Бостон», «Блюойстер культ», «Рео спидваген». Макс не выдержал и повернул ручку настройки. Динамик забубнил по-креольски.

Наступал вечер. Свет тускнел, облака загустели.

– А Винсент Пол?

– Он по-прежнему числится у меня главным подозреваемым. Единственный, у кого имелись для этого четкие мотивы. Например, похитил Чарли, желая отомстить Карверам за отца. Разумеется, у меня нет никаких доказательств. – Макс допил пиво. – Хорошо бы поговорить с Полом, но мне легче встретиться один на один с Биллом Клинтоном. Кроме того, я думаю, Бисон, Медд и этот местный парень Эммануэль Мишелянж попытались сделать именно это и, очевидно, поэтому закончили так, как закончили.

– А если это не он? – сказала Шанталь – И мальчика похитил кто-то, о ком вы пока не знаете?

– Придется подождать и посмотреть. Такова рутинная работа детектива. Наблюдать и ждать.

Шанталь засмеялась.

– Так иногда говорил мой бывший муж, когда не мог сдвинуться с мертвой точки. Он служил в полиции. То есть он по-прежнему коп. В полицейском управлении Майами.

– Да? Как его фамилия? – Макс удивился, но вскоре сообразил, что, если не принимать во внимание всю эту ерунду с вуду, Шанталь была добропорядочной, консервативной и надежной. Именно на таких женщинах копы и женятся.

– Рей Эрнандес.

– Что-то не помню.

– Да? А он вас знает. Внимательно следил за вашим процессом. Просил меня записывать новости, когда был на службе. Боялся что-либо пропустить.

– Так вы все обо мне знали? Почему ничего не сообщили?

– А зачем? В любом случае, я думаю, вы догадались, что Аллейн рассказал мне кое-что о вас.

– Вы правы, – согласился Макс.

– Рей презирал вас. Говорил, вы убийца с полицейским жетоном. Вы, Джо Листон, Элдон Бернс и весь ваш отдел, от которого одни неприятности. Он ненавидел многих из вас. Считал, что вы дискредитируете доброе имя полиции.

– А чем занимался ваш Реймонд? В каком служил отделе?

– Начинал сыщиком в штатском. Проституция, затем наркотики. Хотел попасть в отдел по расследованию убийств, но для этого надо было поддерживать хорошие отношения с людьми вашего типа.

– Понимаю… понимаю.

Макс хорошо представлял, что за тип был ее супруг. Лицемерная сволочь, уверенная в своей правоте, амбициозный сукин сын, который наверняка пролез в службу внутренней безопасности, поскольку там быстрее продвигаются и поощряют злословие за спиной и предательство.

– Почему вы расстались?

– Он мне изменял.

– Какой идиот! – Макс рассмеялся, и она его поддержала.

– Да, вот такой был у меня муж. А вы были верны жене?

– Да.

– Не сомневалась.

– Почему?

– У вас до сих пор на лице печать горя.

– Это видно?

– Да, Макс, видно, – произнесла она, глядя ему в лицо. – Вы приехали сюда не из-за Чарли и даже не из-за денег. Что было бы понятно. Вы приехали сюда, надеясь убежать от воспоминаний, от вины перед вашей покойной Сандрой.

Макс отвернулся к окну. Возражать и отрицать нет смысла. Правда слов Шанталь глубоко впилась в него, разбередила едва затянувшуюся рану.

Двери храма напротив были распахнуты, туда заходили люди.

Забили барабаны. Их медленный ритм начал возбуждать Макса, наполняя энергией, побуждая двигаться, идти, бежать, танцевать.

Внутри храм оказался много просторнее, чем Макс ожидал. Четыре ряда скамей занимали половину пространства. Там сидели верующие, наверное, более сотни. У стены расположился оркестр барабанщиков. Инструменты самодельные – пустотелые древесные чурки, металлические бочки из-под горючего и собственно барабаны в виде натянутых на каркасы выделанных шкур животных. Они неплохо выполняли роль тамтамов, малых и басовых барабанов, бонго и литавр. Музыканты расселись где кому удобнее, но достаточно близко друг к другу. Дирижера не было, и никаких знаков им никто не подавал. Они наблюдали за происходящим и стучали руками по инструментам, создавая необыкновенный ритмический рисунок.

Макс понимал, что это лишь прелюдия.

В прикрепленных на стенах консолях горели факелы, освещая пространство теплым янтарным светом. Вентиляции, конечно, не было, поэтому неудивительно, что в храме стояла жара, как в парной. К потолку поднимались облака фимиама и вскоре возвращались в виде легкого тумана. В воздухе пахло густой смесью камфоры, розмарина, лаванды, гардении, мяты, корицы, человеческого пота и старой засохшей крови.

Исполнение обряда вуду еще не началось, а Макс уже почувствовал легкое опьянение, похожее на наркотическое. Он одновременно расслабился и возбудился. Участился пульс.

Вскоре верующие покинули скамьи и стали танцевать на площадке в центре храма вокруг толстой колонны из черного камня, имеющей форму дерева мапу. Танцуя, они нараспев произносили слова заклинания. Колонна высовывалась из большого круглого отверстия в крыше. На ее торце установлен крест, который Макс видел с улицы. Как и на настоящем дереве зажжены десятки свечей. Верующие быстро прикрепляли фотографии и записки и присоединялись к танцующим.

Пол в храме был земляной. В углу Макс увидел амулеты вуду в виде змей, выложенных зернами кукурузы. Одна обвилась вокруг шеста, показывая высунутым языком на вход в храм. Вторая заглотнула свой хвост. Между змеями стоял гроб, разделенный на четыре отделения. В каждом песком было нарисовано распятие и глаз.

– Лоа Геде, – сказала Шанталь, показывая на амулет в виде гроба. – Бог смерти.

– Так его же называют Барон Суббота, – удивился Макс.

– Барон бог мертвых, а Геде совсем другое.

Макс заметил, что она ведет себя немного странно, будто уже выпила третью рюмку чего-нибудь крепкого.

– Геде не только бог смерти, но и секса. – Шанталь засмеялась своим характерным смехом. – Скоро начнется обряд в его честь. Банда.

– Что за обряд?

Вместо ответа Шанталь начала танцевать, сотрясаясь всем телом. Не прерывая танца, она взяла его руку, и они стали медленно двигаться к колонне, изображающей дерево мапу. Макс танцевал против воли, подражая Шанталь. Барабаны помогали ногам держать нужный ритм.

Он ощутил на себе чей-то внимательный взгляд, но при таком количестве народа обнаружить наблюдающего было невозможно.

В дальнем правом углу храма Макс заметил небольшой бассейн с пузырящейся серой водой. Вокруг собралась толпа. Люди бросали в бассейн монеты. Два полуголых мальчика, стоящие по пояс в воде, жестами манили к себе собравшихся. Наконец к ним присоединилась женщина в светло-синем платье. Мальчики схватили ее и окунули в воду, с головой, словно собирались утопить. Вскоре отпустили и отошли назад. Женщина, на которой теперь осталось лишь нижнее белье, медленно вылезла из бассейна. Она была вымазана серой грязью. Сделав несколько шагов, распростерлась на полу и начала конвульсивно извиваться, как в припадке эпилепсии, бить ладонями по полу, размазывать на себе грязь, запихивать ее в рот. Затем поднялась, подскочила к группе танцующих, схватила первого попавшегося мужчину за рубашку и выпустила ему в лицо струю пурпурной жидкости. Тот отчаянно закричал, попятился, вытирая жидкость с лица и глаз. Женщина ухватила его за руку, подвела к бассейну и толкнула. Два мальчика подхватили его и окунули, как перед этим женщину. Потом мужчина, теперь совершенно голый, медленно вылез из воды. Он тоже был весь измазан грязью. Скорчившись на полу, мужчина принялся глазеть на танцующих.

Шанталь прикрепила к колонне фотографию матери и зажгла свечу. Пробормотав что-то по-креольски, она присоединились к остальным, танцуя и напевая.

Барабаны застучали быстрее, заставляя вибрировать бедра Макса.

Он танцевал, следуя за Шанталь, повторяя ее движения. Покачивал бедрами, касался пола левой рукой, правой, складывал руки и разводил, как бы изображая взрыв. Он не осознавал своих действий. В воздухе витали пары какого-то наркотического вещества. Надышавшись ими, Макс почувствовал, что его душа покинула тело и витает над головой. Его органы чувств кто-то завернул в хлопчатобумажную материю, засунул в чертежный тубус и швырнул в теплую глубокую реку. Тубус медленно поплыл прочь, теперь до него уже нельзя было дотянуться. Макс безразлично наблюдал, как тубус с его органами чувств удаляется. Он испытывал блаженство.

Барабанщики тем временем били все отчаяннее, требуя быстрее двигать ногами.

Макс услышал свой голос. Оказывается, он уже давно что-то напевал вместе со всеми. И не как попало, а в лад, без единой фальшивой ноты. Дело в том, Макс не умел петь. Даже в детстве никогда не пел в церкви. Стеснялся. Любил музыку, а слуха не было. Такое встречается среди меломанов. В пять лет отец попытался учить его музыке, засаживал за пианино, нервничал, ругался. Ничего не получалось. Вскоре оставил сына в покое, заявив, что ему медведь наступил на ухо. А здесь у Макса все получалось, и очень даже хорошо.

Он посмотрел на Шанталь. Она была очень красивой и сексуальной.

Танцующие впадали в транс, особенно женщины. Покидали круг, стояли покачиваясь, вращая глазами, высунув языки. У некоторых на губах появилась пена. А вымазанные грязью, то есть рожденные заново, вылезали из бассейна, брызгались пурпурными струями, хватали танцующих и тащили к серой воде.

Макс улыбался. Он чувствовал себя чудесно. Внутри все ликовало. Тем более что рядом находилась Шанталь. Они уже вышли из круга танцующих и под барабанную вакханалию медленно переступали с ноги на ногу. Вдруг она, посмотрев ему в глаза, положила его ладони себе на груди и стала сжимать, а потом, прильнув, несколько раз провела пальцами по его промежности. Он блаженно закрыл глаза.

А когда открыл, ее не было.

Макс начал приходить в себя, будто пробуждаясь от глубокого сна. Поискал Шанталь и в ужасе обнаружил, что обстановка в храме изменилась. Вымазанные серой грязью мужчины выхватывали из круга танцующих женщин, валили на пол, срывали одежду и грубо совокуплялись. Женщины не сопротивлялись, а большинство, кажется, были очень довольны.

Барабаны разошлись не на шутку. Их яростные звуки сверлили мозг. Макс заткнул уши, морщась как от боли. И в этот момент к нему подскочил один из одержимых, голый, вымазанный серой грязью, и выпустил в лицо струю пурпурной жидкости. Макс успел увернуться, но несколько капель попали на руку. Жидкость обжигала, как кислота.

Одержимый крепко схватил его руку и потащил. Макс сильно толкнул его в грудь. Одержимый отлетел на несколько метров, упал, но мгновенно вскочил и ринулся на Макса. Его красные глаза горели безумной яростью.

Максу ничего не оставалось, как провести в голову одержимого быструю комбинацию прямых и боковых ударов. Парень вырубился.

Шанталь нигде не было. Макс стал метаться туда-сюда. Танцующие, взявшись за руки, загораживали ему дорогу. Не давали пройти. Барабаны продолжали бить по голове как миллион отбойных молотков. Вокруг буйствовала оргия. Пары яростно совокуплялись во всех мыслимых и немыслимых позах. В воздухе пахло потом и сексом.

Макс увидел Шанталь у бассейна. Один из одержимых уже сорвал с нее рубашку, теперь срывал лифчик. Она не возражала. Сонно улыбаясь, наблюдала остекленевшими глазами за действиями безумца.

Макс рванулся к ним. Отправил безумца в бассейн головой вперед, схватил за руку Шанталь. Но она ее высвободила и ударила его по лицу, разразившись тирадой на креольском. Пока он соображал, что делать дальше, Шанталь охватила его шею руками, прижалась губами к губам, отчаянно заработала языком. Ухватилась за промежность Макса, притянула к себе и начала имитировать совокупление.

Макс не успел ничего предпринять, поскольку в него врезался тот самый безумец. Падая, он успел сильно ударить ему коленом в солнечное сплетение. Затем подхватил и снова швырнул в бассейн.

Шанталь стояла на том же месте, не глядя в его сторону. Возле нее суетился еще один мужчина, не такой одержимый, но голый и готовый к половому акту. Она улыбалась. Макс схватил Шанталь за руку и повел к выходу. Вначале она ворчала, пыталась вырваться, но чем дальше они отходили от колонны, тем инертнее становилась, а вскоре и вовсе обмякла.

Почти у самого выхода ему преградила дорогу группа человек из десяти. Макс забросил Шанталь на плечо. Вытащил пистолет, снял предохранитель. Никто в группе не пошевелился. Затем вперед вышел парень с дредлоксами. Направился к Максу с коробкой в руках.

Макс нацелил пистолет ему в голову.

– Стой!

Парень прислонил коробку к его груди и быстро прошел мимо. Макс едва успел подхватить ее свободной рукой и оглянулся. Парень исчез. Путь к выходу тоже был свободен.

Макс двинулся к двери. В одной руке пистолет, в другой жестяная коробка, не плече одуревшая Шанталь.

* * *

Большую часть обратного пути Шанталь проспала. Максу пришлось надеть на нее свою рубашку. Стекло было опущено, приемник включен. Передавали гаитянское ток-шоу. Он не понимал ни слова, но это было лучше, чем на других станциях, где царствовал Бон Джови.

Шанталь проснулась, когда они уже въехали в Петионвилл.

– Что случилось?

– А вы не помните? – Макс выключил радио.

– Помню. Мы танцевали в храме… вместе.

– А потом?

Шанталь пожала плечами. Пришлось рассказать ей. Конечно, с купюрами. К его удивлению, она стала возмущаться.

– Никто не просил вас вмешиваться, Макс! – сердито буркнула Шанталь. – Это банда, ритуальная оргия. Люди входят в транс и совокупляются друг с другом.

– Для меня это выглядело так, будто парень собирался вас изнасиловать, – произнес Макс. – Хотя я давно не служу в полиции, однако не могу оставаться безучастным. Даже если это обряд вуду. И потом, как это можно, с совершенно незнакомым мужчиной, без предохранения? А если у него СПИД?

– Вы хотите сказать, что у вас с незнакомыми женщинами никогда ничего не было?

– Было, но не так.

– По форме может быть не так, а по сути одно и то же. Только у нас это проникнуто глубоким смыслом.

– О, я имел шанс понаблюдать за вашими интеллектуальными забавами, – усмехнулся Макс. – Куда нам до вас, испорченным, бездуховным американцам. Пустые случайные связи – это единственное, на что мы способны. Другое дело вы с вашими обрядами вуду. Оказывается, то, что мы называем свальным грехом, у вас – религиозное переживание. В любом случае я уверен, в нормальном состоянии вы бы никогда не стали заниматься этим с парнем, покрытым отвратительной грязью.

– Откуда вы знаете? – проворчала Шанталь.

Макс крепко сжал руль и стиснул зубы.

«Зря я засуетился. Надо было оставить эту неблагодарную стерву там. Пусть бы ее поимели человек десять в грязи».

Впереди показались огни Порт-о-Пренса.

 

39

Он подъехал к дому, когда еще было темно, но птички во дворе уже запели. Значит, скоро рассвет. Прослушал на автоответчике сообщение от Джо. Часа через два можно будет позвонить.

В коробке, которую всучил ему парень с дредлоксами, лежал бумажник из крокодиловой кожи с большим количеством карточек – «Виза», «Мастеркард», библиотечных, донорской, элитного спорткомплекса. Они все принадлежали Даруину Медду.

Макс нашел в бумажнике также и полдюжины черно-белых визитных карточек, соединенных канцелярской скрепкой. Медд работал в Талахасси, специализировался на поиске пропавших. В последнее время брал разные корпоративные дела, видимо, почувствовал приближение старости. Работа в бизнес-секторе безопаснее, надежнее и оплачивается много лучше. Сидишь за столом, возишься с бумажками. Под рукой телефон, факс, компьютер. С клиентами встречаешься за обедом, ужином или просто за выпивкой. Если ты специалист в своем деле, то работа всегда будет. Некоторые компании держат детективов на окладе, как адвокатов, чтобы в любой момент можно было воспользоваться их услугами. Чем выше твоя квалификация, тем выше и оклад. В общем, живи в удовольствие. Скучно, конечно, чертовски, но полезно. Макс тоже подумывал одно время перейти сюда.

Денег в бумажнике, разумеется, не было, но в отделении для мелочи лежал сложенный листок бумаги. Страничка, вырванная из гаитянской телефонной книги 1990 года. Буквы от F до I. Синим маркером помечены все Фостины в Порт-о-Пренсе, числом тринадцать.

«Медд взял какой-то след. Кто этот парень с дредлоксами? Почему он дал мне коробку? Может, это был сам Медд? Нет. Парень с дредлоксами чернокожий, ненормальный и вдобавок немой. Ни у водопада, ни в храме он не произнес ни звука. Наверное, парень с дредлоксами видел Медда, когда тот посещал Мерседес Лебаллек. Может, Медд подружился с ним? Или парень нашел тело Медда и взял бумажник? Просто нашел бумажник? Положил в коробку и отдал первому белому человеку, который появился у водопада?»

Нужно поговорить с парнем, и все станет ясно. Но для этого придется снова поехать в Содо, чего Максу очень не хотелось. Может, удастся обойтись без поездки?

В шесть тридцать он позвонил Джо. Тот ответил после второго гудка. Он был в кухне. Негромко работал телевизор, передавали новости. Две девочки переговаривались, смеялись.

– О Винсенте Поле удалось кое-что разузнать.

– Что?

– Его разыскивает британская полиция, чтобы допросить.

– По какому делу?

– Пропажа человека.

Макс крепче сжал трубку.

– Кого?

– Женщина, – произнес Джо. – Пропала давно, в семидесятые годы. Винсент Пол был тогда студентом Кембриджского университета. Встречался с местной девушкой, которую звали… – Макс услышал, как Джо листает блокнот, – Джозефина. Джозефина Латимер, художница. Ко всему прочему, видимо, любительница выпить. Однажды вечером на автомобиле сбила насмерть человека и уехала. Свидетельница запомнила машину и номер. Джозефину арестовали, посадили в тюрьму до выплаты залога. Ее отец в этом небольшом городке был какой-то шишкой. Его все знали, поэтому история с дочкой стала хитом всех местных новостей. Полиции захотелось выпендриться, показать, что перед законом все равны. Выплату залога отложили на целых две недели, а за это время над девушкой в тюрьме прилично поиздевались. Она вышла в тяжелейшей депрессии, пыталась покончить с собой. Через год, в семьдесят третьем, состоялся суд. Ее признали виновной в непредумышленном убийстве. Через два дня должны были огласить приговор. Говорили, ей дадут минимум пять лет. Но Джозефина не такая дура, чтобы снова отправляться в тюрьму. Она уже там побывала и знает, что это такое. В общем, в день оглашения приговора девушка исчезает. Объявили розыск, вначале местный, потом общенациональный. Ее приятель, Винсент, тоже исчез. Такому гиганту – рост два с лишним метра, – сам понимаешь, спрятаться очень трудно. Однако первые сведения о нем полиция получила лишь через два месяца. Их видели на корабле, отплывающем в Голландию. Его и девушку. Она до сих пор числится в Англии в розыске по обвинению в непредумышленном убийстве и бегстве от правосудия. Но это мелкое дело. Они ведь не Бонни и Клайд.

– Согласен.

– Ты видел Винсента Пола?

– Да.

– Разговаривал?

– Пока нет. Это произойдет, если он захочет пообщаться со мной.

– Он там у них вроде Господа Бога?

– Да, – рассмеялся Макс.

– А женщина? Джозефина? Ее ты видел?

– Как она выглядит?

– У меня нет фотографии. Но когда ты увидишь этого Винсента Пола, сообщи ему, что Джозефину по-прежнему разыскивают.

– Скажу, когда представится возможность.

– Вообще-то ребята из Скотленд-Ярда ездили на Гаити, искали ее.

– Уверен, что ничего не нашли, – усмехнулся Макс.

– Конечно. Ты полагаешь, Винсент откупился от них?

– Вряд ли. Мне кажется, ему было бы проще убить их, чем откупаться.

Они рассмеялись.

– Ты знаешь такого копа, Рея Эрнандеса? – спросил Макс.

– Конечно, знаю. – Джо понизил голос, чтобы дети не слышали. – Между собой мы его зовем Рей Говнюкандес.

– Правильно.

– Откуда ты его знаешь?

– Его фамилия выплыла тут во время беседы за выпивкой, – соврал Макс.

– Занимался наркотиками. Трахал жену напарника. Потом обнаружил, что напарник замешан в чем-то, и стукнул в отдел внутренней безопасности. Его наградили кабинетом, сделали лейтенантом. В общем, большая сволочь. А если бы ты видел его жену! Просто красотка. Каким же надо быть кретином, чтобы изменять такой женщине.

Макс догадался, что сейчас жены Джо в кухне нет. Потому что более ревнивую женщину трудно представить. Она может устроить сцену, если застает Джо любующимся какой-нибудь женщиной на фотографии в журнале.

– У меня к тебе еще просьба, Джо.

– Давай говори.

– Посмотри, что можно найти на Даруина Медда. Он частный детектив из Талахасси.

– Нет проблем. Макс!

– Что?

– Я кое-что почуял.

– Неужели?

– Твой голос изменился.

– Как изменился, Джо?

– В нем снова зазвучала сталь. Ты поверил, что сумеешь найти этих сучьих детей, похитителей мальчика. Я уловил это в твоем голосе, старина Мингус.

– Ну если ты уловил…

– Да. Давай заканчивай там и скорее возвращайся.

– Постараюсь, Джо.

Макс улыбнулся. Пока он не имел ни малейшего представления, как подобраться к этим сучьим детям. У него не было ни единой зацепки.

Макс лег в постель, когда солнце уже светило в окно.

Ему снилось, что он в храме вуду. Весь измазанный серой грязью, под грохот сбесившихся барабанов трахает Шанталь на земляном полу. Вокруг двигаются в танце Джо, Аллейн, его сокамерник Веласкес и бывший босс в полиции Элдон. Потом он увидел Чарли. Мальчик сидел на коленях у Дюфура и внимательно разглядывал Макса. Лицо прорицателя скрывала глубокая тень. Макс попытался встать, но Шанталь не отпускала, тянула назад, ухватившись за него руками и ногами. Когда ему наконец удалось освободиться, Чарли и Дюфур исчезли. На их месте сидели трое тинейджеров, которых он убил в Гарлеме. У одного в руке был его пистолет. Парень направил пистолет на Макса и выстрелил. Макс упал. Он был еще жив, смотрел на крест через отверстие в крыше. Подошла Сандра, встала над ним, улыбнулась. Она держала за руку девочку. Красивую, но печальную. Макс узнал Клодетту Тодор, пропавшую племянницу священника из Малого Гаити, и вспомнил, что забыл навестить ее родителей. Он сказал девочке, что увидится с ними утром, перед тем как отправиться искать дом Фостина. Сандра наклонилась к нему и поцеловала. Он потянулся коснуться ее лица и проснулся. Рука шарила в воздухе.

За окном уже был вечер. Макс посмотрел на часы. Семь. Он проспал двенадцать часов. Во рту сухо, щеки влажные. Неужели плакал во сне? Во дворе стрекотали сверчки, а барабаны выдавали с гор свои точки и тире. Живот заурчал, давая понять, что необходимо поесть.

 

40

Каспар и Матильда Тодор, родители исчезнувшей в октябре девяносто четвертого Клодетты, жили в Порт-о-Пренсе на улице Конюшен, спрятанной в тени гигантских пальм, рядом со старыми казармами. Такие незаметные улочки есть в любом городе. Чужие сюда заходят очень редко, разве только, когда хотят сократить путь.

Макс позвонил Матильде узнать, как к ним добраться. Мать Клодетты свободно говорила по-английски, с выговором уроженки Среднего Запада, может, Иллинойса.

На улице Конюшен сильно пахло цветочной эссенцией и мятой. Макс и Шанталь вышли из машины, осмотрелись. В метрах десяти впереди человек мыл тротуар шваброй. Рядом стоял кувшин. Все участки здесь были обнесены высокими стенами с колючей проволокой наверху, за которыми можно было разглядеть лишь верхушки деревьев и кое-где спутниковые тарелки. Почти из-под каждых ворот слышалось напряженное собачье дыхание. Но ни одна псина не залаяла, чтобы предупредить хозяев. Значит, собаки обучены. Они почти никогда не лают. Позволяют постороннему зайти далеко, а потом нападают.

Макс не любил, когда в задержании или облаве участвовали собаки. Как правило, это были противные избалованные твари, признающие только того, кто с ними работает. Их ничем нельзя урезонить. Полицейские бойцовские псы натренированы хватать человека за определенное место. В каждом штате разное. Во Флориде они хватали за яйца, в Нью-Йорке за предплечья и за икры. В некоторых южных штатах собаки норовили вцепиться подозреваемому в лицо, в других – за горло. В Калифорнии они обычно откусывали кусок задницы, а в Техасе были неравнодушны к бедрам. Макс не знал, как обстоит с этим дело на Гаити, и не собирался выяснять. Он надеялся, что у Тодоров нет собаки.

Человек со шваброй внимательно проводил их взглядом, не прерывая работы. Шанталь кивком поздоровалась. Вместо ответа тот хмуро прищурился.

– Я уверена, он сириец. Моет тротуар раствором, настоянным на мяте и розовой воде. Так у них принято. Считается, что это отвращает злых духов и призывает добрых. Лет сорок-пятьдесят назад сюда понаехали сирийцы. Открыли небольшие лавки с товарами для бедных. Я помню, они каждое утро мыли тротуары рядом со своими магазинчиками травяным настоем. Верили, будто это приносит удачу. Некоторым, наверное, приносило.

Улица Конюшен была самой чистой, какую Макс видел на Гаити. Не то что мусорных куч, даже соринки нигде не видно. Ни бродячих собак, ни вообще бродяг. Ровная, вымощенная серым камнем мостовая. Аккуратные тротуары. Ни ям, ни рытвин, ни граффити на стенах. Точно такая же улочка вполне могла быть где-нибудь в Майами, Лос-Анджелесе, Новом Орлеане. В районе, где живет средний класс.

Макс постучал в ворота четыре раза, как велела Матильда. Вскоре за стеной послышались шаги.

– Qui la?

– Это…

– …Мингус? – спросила женщина.

Заскрипел засов, отворились ворота.

– Я Матильда Тодор. Спасибо, что пришли.

Она захлопнула за ними ворота, пожав руки Максу и Шанталь. Пожатие крепкое, под стать ее прямому взгляду. Матильда выглядела бы вполне симпатичной, даже красивой, если бы больше улыбалась. Но ее лицо было лицом женщины, познавшей скверные стороны жизни. В тренировочных брюках, футболке с символикой «Быков» и кроссовках.

В глубине двора стоял аккуратный одноэтажный домик с покатой жестяной крышей, обсаженный неухоженными кустами. Растущая сзади пальма с толстым стволом бросала на дом густую тень, испещренную желтыми солнечными пятнами. Справа Макс увидел детскую площадку с качелями. Цепи проржавели. Видимо, Клодетта была единственным ребенком. У стены, близкой к площадке, стояла большая собачья конура. Рядом две ярко-зеленые миски – одна с едой, другая с питьем.

– Наш пес не кусается, – произнесла Матильда, заметив, что Макс внимательно смотрит на конуру.

– Совсем?

– Да, совсем. Он умер.

– Извините.

– Еду и воду мы ставим для его духа. Как и все в этой стране, мы не свободны от суеверий.

Гостиная тесная, поскольку была чересчур загромождена мебелью. На стенах фотографии. На каждой Клодетта – в младенческом возрасте, в школьной форме, с родителями, с бабушкой и дедушкой, с родственниками. Симпатичная веселая девочка. Улыбалась, гримасничала, на каждом снимке была центральным персонажем. Очень фотогеничная. На одной фотографии она стояла с дядей Александром у церкви в Майами. Снято сразу после церковной службы. Он в сутане, на заднем плане нарядно одетые люди. Еще снимок, где Клодетта обнимала черного добермана. По крайней мере на дюжине фотографий Клодетта была снята с отцом. Она была на него похожа и любила, кажется, больше, чем всех остальных. Во всяком случае, на снимках с матерью она так широко не улыбалась.

Каспар пожал руки Максу и Шанталь и пригласил садиться.

Коренастый широкоплечий крепыш с сильными руками совсем не был похож на своего брата. Подстрижен коротко. Волосы с сильной проседью поредели на макушке. Лицо угрюмое, на вид лет сорок пять.

Матильда налила гостям сок и села рядом с мужем.

– Вы болеете за «Быков»? – спросил Макс, глядя на Каспара.

Он молчал до тех пор, пока Матильда не толкнула его локтем.

– Мы из Чикаго, – ответил Каспар, не поднимая головы.

– Давно здесь живете?

Каспар молчал. Пришлось вступать в разговор Матильде:

– Семь лет. Вернулись, когда свергли Бэби Дока.

– Лучше бы нам не рыпаться, – добавил Каспар.

Он сказал что-то еще, но Макс не уловил. Голос у него был сиплый, речь неразборчивая.

Матильда многозначительно посмотрела на Макса и подняла глаза, намекая: вот такой он теперь постоянно. Макс понял, что Каспар так и не оправился после исчезновения дочери.

Он нашел фотографию отца с дочерью. Оба смеялись. У Каспара тогда волосы были темнее и гуще. Клодетта выглядела, как на снимке, который дал Максу ее дядя.

– У вас были еще неприятности?

– Кроме пропажи дочери? – с горечью произнес Каспар. Глаза у него были покрасневшие и сердитые. – Много неприятностей. Это место проклятое. Вы уже заметили, что тут ничего не растет? Ни трава, ни деревья.

– Каспар работал в пожарной службе в Чикаго, – вмешалась Матильда. – После несчастного случая ему выплатили страховку, и мы решили переехать сюда. Мы давно поговаривали об этом, а тогда представился благоприятный случай.

– А почему вы отсюда уехали?

– Нас вывезли родители в начале шестидесятых. Мой отец был связан с заговорщиками в Майами и Нью-Йорке. Они пытались совершить государственный переворот, но неудачно. До организаторов Папе Доку добраться не удалось, но местных всех похватали. Рано или поздно макуты пришли бы и за нами, но мы успели уехать.

– Зачем вернулись? – спросил Макс. – Разве вам в Чикаго было плохо?

– Вот за это я ругаю себя с утра до вечера, – проворчал Каспар.

– Понимаете, мы выросли в Америке с ощущением потери родины, – пояснила Матильда. – Всегда называли Гаити своим домом. Мечтали о возвращении. Перед свадьбой дали друг другу слово, что вернемся, когда свергнут тиранию. И вот Бэби Док сбежал. Мы приехали, купили заправочную станцию с небольшим магазином на деньги, которые Каспару выплатили по страховке. Товары для бедных по низким ценам. Кое-кому наш приезд не понравился. О нас начали распускать гнусные слухи. Мол, мы нечисты на руку, трусливо сбежали, когда тут было плохо, а теперь вернулись на все готовое.

– Простые люди к нам относились по-доброму, – добавил Каспар. – Другое дело состоятельные. И это при том, что мы никого не трогали. Действовали примерно как корейцы в черных пригородах Чикаго. Наняли нескольких местных, хорошо ладили с ними, были со всеми вежливы. Но соседи в Петионвилле, где мы вначале поселились, не желали нас терпеть. Намекали, чтобы мы убирались. Обзывали разными грязными словами.

– Завистливые люди везде одинаковы, – вздохнула Шанталь. – Их полно не только тут.

– В общем, через некоторое время мы переехали сюда. – Матильда похлопала мужа по руке. – Правда, здесь стало лучше? Соседи все такие же, как и мы – иммигранты.

– Да, – согласился Каспар, – у нас крепкая община. Поддерживаем порядок, по очереди убираем улицу, даем отпор чужакам.

– А когда родилась Клодетта, – подхватила Матильда, – наше счастье стало полным. Мы не собирались заводить детей, уже не тот возраст, но она сделала нашу жизнь такой наполненной.

Матильда замолкла и посмотрела на мужа. Макс не видел ее лица, однако по тому, как смягчился взгляд Каспара, догадался, что она готова заплакать. Каспар нежно обнял жену за плечи и притянул к себе.

Макс размышлял, разглядывая фотографии на стене. Тодоры – хорошие люди. Душой и движущей силой семьи была, разумеется, Матильда. Требовательная, нежелающая мириться с разгильдяйством. Вот почему дочка тянулась к отцу, выполнявшему все ее прихоти. Макс вспомнил Аллейна и Франческу. Неизвестно, какие у них были отношения до пропажи ребенка, но теперь ни о какой теплоте или близости не могло быть и речи. Он знал, что потеря ребенка корежит даже самые крепкие браки, а неблагополучные разваливаются. А вот Тодоров исчезновение Клодетты сблизило. Всякое бывает.

Макс сосредоточился на фотографии среднего размера. Клодетту на качелях раскачивает отец. За ними из будки наблюдает доберман.

Матильда высморкалась.

– Поначалу здесь дела шли неплохо, несмотря на нестабильность политической обстановки. Мы первыми узнавали о том, что происходит, ведь наша станция была недалеко от дворца. Дело в том, что бензин к нам поступал из США, а там, если желали сместить президента, прекращали поставки. Потом возобновляли. В общем, дела шли средне, пока нашу заправочную станцию не сожгли. Как раз перед высадкой морских пехотинцев.

– Кто сжег? – спросил Макс.

– Военные. Хотели, насколько возможно, усложнить жизнь интервентам. Они сожгли много предприятий коммунального хозяйства. Это было направлено не лично против нас.

– Как это «не лично»? – вскипел Каспар. – Они разрушили нашу жизнь, а ты говоришь «не лично».

Матильда промолчала, отвернулась, стала рассматривать фотографии.

Макс оглядел комнату. На экране телевизора лежал толстый слой пыли. Видимо, его давно не включали. К подоконнику был прислонен дробовик. Он встал, приблизился к окну. Выглянул во двор. Качели, собачья конура, ворота.

– Что случилось с вашей собакой? – спросил Макс, вернувшись к столу.

– Пса убили, – вздохнула Матильда. – Отравили. Те, кто забрал нашу девочку.

– Они приходили сюда?

Она встала.

– Да. Пойдемте, я вам покажу кое-что.

Матильда привела Макса в комнату Клодетты.

Родители отказались признать факт, что больше никогда не увидят свою маленькую девочку. В ее комнате было все оставлено так, как в день исчезновения. Повсюду развешаны рисунки Клодетты. Это папа (высокий), а это мама (пониже), а это сама Клодетта (маленькая) и собака (между ней и мамой). Все нарисовано цветными карандашами. Папа всегда синий, мама красная, Клодетта зеленая, собака черная. Остальные рисунки абстрактные – квадраты, закрашенные одним цветом. Внизу рукой взрослого было написано: «Клодетта».

Макс посмотрел на кровать. Низкая белая подушка, голубое покрывало, откуда выглядывала тряпичная кукла. Посередине покрывала он заметил вмятину – там, где сидела девочка, – и представил, как родители заходят сюда и играют с куклой, вспоминают доченьку и плачут навзрыд. Можно не сомневаться, Каспар тут бывал гораздо чаще.

– В день, когда она исчезла… я пришла разбудить ее, – тихо проговорила Матильда. – Увидела, что постель пустая. Окно широко распахнуто. А во дворе Тото, наш пес, лежит рядом с качелями.

– Все окна в доме были целы? – спросил Макс.

– Да.

– А входная дверь?

– Да.

– Замок? Если в нем ковырялись, то ключ потом плохо подходит.

– Он работал нормально. И сейчас тоже.

– Здесь жили только вы трое?

– Да.

– У кого-нибудь еще имелись ключи от дома?

– Нет.

– А предыдущий владелец?

– Мы сменили все замки.

– Кто их менял?

– Каспар.

– Вы уверены, что в тот день надежно заперли входную дверь?

– Да. Уверена.

– Тут есть черный ход?

– Нет.

– А что в подвале?

– Подвала нет.

– Что расположено за домом?

– Пустое здание. Там раньше, давно, находилась художественная галерея, теперь закрыта. Да и стены тут пять метров высотой. Правда, я потребовала снять колючую проволоку. Не хотела, чтобы моя дочка просыпалась и первое, что видела, это колючку. Как в тюрьме.

– Я вас понимаю, – промолвил Макс.

«Ставь, не ставь колючую проволоку – если они решили забрать ребенка, они заберут. Найдут способ».

Он вышел во двор, двинулся к воротам. Справа вдоль стены росли кусты. Если прыгать на них, будет большой шум. Значит, похитители зашли с левой стороны, где от края стены до земли было метра три с половиной. Наверное, принесли с собой лестницу. Иначе с улицы не поднимешься. Они должны были предварительно разведать обстановку. Узнали, где собачья конура, с какой стороны заходить.

Макс направился к дому.

«Значит, похититель отравил собаку. Что дальше? Комната Клодетты слева от входной двери. Сколько их было? Один, двое?»

Макс увидел Матильду в окне комнаты дочери. Она стояла, скрестив руки, наблюдала за ним.

«Окна целы. В замках не ковырялись. Двери тоже целы. Вход в дом один. Как же они вошли?»

Матильда открыла окно, что-то сказала. Макс не расслышал. В это время она случайно смахнула с наружного подоконника какой-то предмет.

Макс поднял раскрашенную проволочную фигурку с птичьим лицом. Оранжевое туловище, черная голова. Человечек-птица без левой руки, а присмотревшись, можно заметить, что у него отсутствует половина лица.

Теперь Макс начал догадываться, что здесь произошло.

– Кто дал ей это? – Он показал Матильде фигурку.

Она молча взяла, зажала в кулаке.

Макс вернулся в комнату Клодетты. На наружном подоконнике были выстроены в ряд шесть фигурок человечков-птиц.

Из комнаты их не было видно. Все одинаковой формы и цвета, кроме последней, которая шире. Потому что объединяла двух человечков – человечка-птицу и девочку в сине-белой форме.

– Откуда это у нее?

– Приносила из школы, – объяснила Матильда.

– Кто ей давал?

– Она не говорила.

– Мужчина, женщина?

– Какой-нибудь мальчик или подружка. У нее было двое приятелей из «Ноева Ковчега».

– Школы Карверов?

– Да. Это недалеко от лицея Святой Анны, где училась Клодетта.

– Ваша дочка когда-нибудь рассказывала, что познакомилась с кем-то у школы?

– Нет.

– А о Тонтон-Кларнете когда-либо упоминала?

Матильда тяжело опустилась на кровать. Нижняя губа у нее дрожала. Она раскрыла кулак и вгляделась в фигурку.

– Миссис Тодор, вы мне не все сообщили?

– Я не думала, что это важно…

– Что?

– Оранжевый.

Макс быстро оглядел рисунки, нет ли там человека с половиной лица, но ничего не увидел. Вспомнил рассказы об исчезновении брата и сестры в деревне Кларнет. Вернувшийся сын сказал матери, что их увел «человек с изуродованным лицом».

В дверях появилась Шанталь.

– Макс, идите посмотрите.

Рядом с ней стоял Каспар с рулоном бумаги в руках.

В картинках Клодетты ее приятель, Оранжевый, был наполовину человеком, наполовину машиной. С единственным большим серым глазом с красной точкой в центре, который постоянно выпадал. Его приходилось придерживать рукой. Оранжевый издавал странные звуки.

Каспар смеялся, когда она ему рассказывала о своем приятеле. Он питал слабость к фантастическим фильмам. Его любимыми были «Робокоп», «Звездные войны» и два «Терминатора». Он часто смотрел их на видео с дочкой. Матильда возражала, говорила, что Клодетта еще мала для таких фильмов, но они смотрели. Каспар представлял Оранжевого немного роботом из «Звездных войн», немного Терминатором. Он не воспринимал это всерьез, считая, что приятель дочки не более реален, чем киношные роботы.

Матильда еще меньше была склонна верить в рассказы дочки об Оранжевом. В детстве у нее тоже был воображаемый друг. Она была единственным ребенком в семье, и ее часто оставляли одну и вообще не очень много уделяли внимания.

В общем, родители Клодетты нисколько не встревожились, когда за полгода до исчезновения дочь начала рисовать своего друга все чаще и чаще.

– Вы видели этого Оранжевого? – спросил Макс.

– Нет, – ответила Матильда.

Они сидели за столом, разложив перед собой рисунки. Их было более тридцати, от маленьких карандашных набросков до картин.

Обычный человечек, каких рисуют дети, не наделенные способностями к живописи. Но у этого человечка голова была особенная. Во-первых, очень большая. Во-вторых, имела форму буквы D, вернее, состояла из двух половин – прямоугольника слева и полукруга справа. В полукруге при желании можно было разглядеть рот, нос, правда мизерный, глаз и даже намек на ухо. Другая половина выписана более детально и выглядела довольно мрачно. Тут доминировал выпученный глаз и рот, откуда торчали свирепые, похожие на кинжалы, клыки. Левая рука у Оранжевого отсутствовала.

– Вы ее расспрашивали?

– «Мы иногда встречаемся» – это единственное, что я от нее слышал, – отозвался Каспар.

– И ничего больше? Не упоминала, приходил он один или еще с кем-нибудь?

– Нет.

– Может, приезжал на автомобиле?

– Неизвестно.

Макс перебрал рисунки. Очевидно, Оранжевый потратил время, чтобы завоевать доверие девочки. На первых рисунках он стоял в отдалении, всегда в профиль, выглядывал из-за дерева или куста. Чаще всего рядом находились четверо детей, все тоже оранжевые. Время шло, и количество детей сократилось до двух, а потом до одного. Это была сама Клодетта. Она стояла перед ним, похожая на проволочную фигурку из тех, что были выставлены на подоконнике. Потом пошли рисунки, где Оранжевый и Клодетта держались за руки. На нескольких Оранжевый разглядывал собачью конуру.

«Клодетта знала похитителя. Она его впустила. И ушла с ним добровольно».

– Почему она прозвала его Оранжевым?

– Это я его так прозвал, – объяснил Каспар. – Она всегда раскрашивала его в оранжевый цвет.

– А ее школьные приятели? Они что-нибудь о нем упоминали?

– Вроде нет. – Матильда посмотрела на Каспара, тот пожал плечами.

– В школе пропала только Клодетта или еще кто-либо из детей?

– Кажется, только она.

Макс полистал блокнот.

– Итак, вы обнаружили, что Клодетта пропала. Что дальше?

– Начали искать, – сказал Каспар. – Ходили по домам, всполошили соседей. Довольно скоро нам в помощь собралась группа. К концу дня обыскали в районе каждый дюйм. Опросили всех, кого смогли. Никто ничего не видел. Никто ничего не знает. Продолжали искать две недели. Один из соседей, Тони, он типограф, сделал плакаты с ее фотографией. Мы их повсюду расклеили. Ничего.

Макс сделал в блокноте несколько заметок.

– Выкуп требовали? – спросила Шанталь.

– Нет. Да у нас и нет ничего, чтобы похищать ребенка ради выкупа. – Голос Каспара дрогнул. Матильда взяла его руку, он накрыл ее своей.

– Я обещал вашему брату помочь с поисками девочки, – произнес Макс. – Сделаю, что сумею.

– Как продвигаются поиски Чарли Карвера? – поинтересовалась Матильда.

– Пока не очень.

– Винсент Пол считает, что похищение Чарли и Клодетты – дело рук одних злодеев, – заметил Каспар.

Макс вздрогнул.

– Винсент Пол?

– Да. Вы его знаете?

– Понаслышке, – ответил Макс, вставая.

Шанталь показывала глазами на одну фотографию. Она висела в углу, вторая от края. Клодетте здесь года три, она, как всегда, в центре. Матильда и Каспар помоложе и веселее, Александр Тодор тоже, а рядом сияющий Винсент Пол. Они со священником стояли в обнимку.

«Видимо, часть доходов из наркобизнеса Винсент Пол вкладывает в Малый Гаити».

Макс вернулся к столу.

– Потом мы попросили помощи у морских пехотинцев, – продолжила Матильда. – Мы с мужем граждане США, Клодетта тоже. Знаете, как с нами обошлись? Нас принял капитан и сразу стал укорять, зачем мы уехали из Штатов в эту «поганую дыру». Заявил, что у него нет свободных людей на организацию поисков. На обратном пути мы зашли в бар, а там морские пехотинцы «занимались восстановлением демократии», нагружаясь пивом и наркотиками.

– А Винсент Пол?

– Когда американские военные нам отказали, мы отправились к нему.

– Почему вы не пошли к нему вначале?

– Я… – заговорила было Матильда, но Каспар ее прервал:

– Вы много о нем знаете?

– Слышал хорошее и плохое, – промолвил Макс. – Больше плохого.

– То же самое и Матильда. Она не хотела, чтобы мы обращались к нему.

– Вовсе не потому, – возразила Матильда. – Я не хотела, чтобы он рисковал, занимаясь поисками нашей дочки. Ведь Винсент дружил с Раулем Седаром, главарем хунты, которую свергли интервенты.

– Мне казалось, что Аристид для Пола предпочтительнее, – заметил Макс.

– Аристид-священник действительно был хорошим. Помогал бедным, заботился о людях. Но, как только его избрали президентом, он сразу превратился в Папу Дока. Прикарманил миллионы иностранной помощи. Через две недели Винсент возненавидел его.

– Не думал, что у таких людей, как Пол, есть принципы.

– Винсент очень отзывчивый человек, – сказала Матильда.

– Он вам помог?

– Сделал очень много. Целый месяц со своими людьми искал Клодетту по всему острову. По его заданию ее искали в Нью-Йорке, Майами, в Доминиканской Республике и на других островах. Он даже обращался за помощью к войскам ООН.

– Единственно, что он забыл сделать, – нанять частного детектива, – усмехнулся Макс.

– Винсент сказал, что если он не сможет ее отыскать, то не сможет никто.

– До меня у Карверов работали двое детективов из Америки. Они с вами разговаривали?

– Нет, – ответил Каспар.

Макс пролистал блокнот. Был еще один интересный вопрос, который он хотел задать Матильде и Касперу.

– Мне известно, что на Гаити пропадает много детей. К Винсенту Полу должны были обращаться за помощью многие. Но он помогал лишь вам. Почему?

Супруги Тодор молчали.

– Послушайте, – сказал Макс, – я знаю, чем занимается Винсент Пол, и мне на это глубоко наплевать. Я приехал сюда найти Чарли Карвера и Клодетту. Пожалуйста, будьте со мной откровенны. Почему Винсент помогал вам?

– Мой брат и Винсент друзья, – объяснил Каспар.

– Пол дает деньги церкви в Малом Гаити, где служит ваш брат?

– Не церкви. На деньги Винсента мой брат содержит приют для беженцев, приплывающих на лодках в Майами. И вообще он многим помог встать на ноги в Малом Гаити. Очень хороший человек.

«Конечно, хороший, – подумал Макс, – если не принимать во внимание, откуда деньги. Если не принимать во внимание, сколько десятилетних мальчишек в Либерти торгуют наркотиками, поставляемыми Винсентом Полом, сколько людей по его милости превратились в дерьмо. Но семье Тодор сейчас нет до этого никакого дела. И кто их осудит?»

Он улыбнулся:

– Спасибо за беседу. Не вините себя за то, что случилось с Клодеттой. Вы ничего не могли сделать. Совсем ничего. Взломщиков и убийц еще как-то можно вычислить. На них стоит клеймо. А такие, как Оранжевый, невидимы. Это обычные люди, внешне похожие на вас и на меня. Их подозреваешь в последнюю очередь.

– Найдите нашу дочку… пожалуйста, – прошептала Матильда.

 

41

– Вы считаете, Винсент Пол похитил Чарли? – спросила Шанталь в машине. Они ехали искать дом Фостина по первому адресу, указанному на странице, вырванной из телефонной книги.

– Пока еще рано делать выводы. То, что он занимался поисками Клодетты, абсолютно ничего не значит. Точно станет известно лишь после разговора с ним. – Макс положил две проволочные фигурки и несколько рисунков Оранжевого в ящичек под приборной панелью. Он собирался послать фигурки Джо для идентификации отпечатков пальцев.

– Вы знаете, как с ним связаться?

– Я чувствую, что он сам найдет меня, – ответил Макс.

Шанталь вела себя так, будто ничего не было. Улыбалась, иногда даже смеялась. Была очень искренней в своей неискренности.

– Муж обсуждал с вами свои дела?

– Нет. Мы договорились не брать работу на дом. А вы?

– Я женился, когда уже ушел из полиции. Но Сандра была в курсе моих дел.

– Давала вам советы?

– Да. И пару раз даже помогла раскрыть преступления.

– Это вас не раздражало? Не заставляло сомневаться в своих способностях?

– Нет, – улыбнулся Макс. – Напротив, я гордился ею. По-настояшему гордился.

Они остановились. Шанталь внимательно посмотрела на него. Макс попытался сообразить, что это значит. Но так и не понял. Они двинулись дальше.

* * *

Первые пять домов, где должны были жить Фостины, из списка Макса, были разрушены. Пожар, толпа погромщиков, военные, ураган. На последний дом упал вертолет войск ООН. Эдди Фостина никто из живущих поблизости не знал.

Следующий дом, который они посетили, располагался в самом начале трущобного района Каррефор. Единственное целое строение на улице. Он стоял немного в стороне, к входной двери вели ступеньки. Окна не занавешены. Стекла грязные, но целые. Как и следовало ожидать, на стук в дверь никто не отозвался. В окно ничего толком разглядеть не удалось. Макс поднял Шанталь, чтобы она посмотрела через стену во двор. Там на веревке висели выстиранные простыни.

Они спросили двоих прохожих, кто тут живет. Те сказали, что не знают и в этот дом уже давно никто не входит.

Макс решил прийти сюда ночью и внимательно все посмотреть. Он не хотел впутывать в это дело Шанталь. С нее и так достаточно.

Они поехали по остальным адресам в списке. Все дома оказались брошенными, занятыми беднотой. В одном они застали трапезу. Люди ели такую гадость, что Макса чуть не вырвало. Захотелось отдать им все деньги, какие были в кармане, но Шанталь посоветовала лучше купить еды.

Они нашли магазин, купили несколько пакетов кукурузы, риса, бобов и бананов. Вернулись и оставили во дворе. Дети и взрослые проводили их равнодушными взглядами.

Макс и Шанталь закончили объезжать дома Фостинов только к концу дня. В одном жили две пожилые дамы, предложившие им лимонад и черствые булочки, в другом мужчина на веранде листал старую газету. Потом были еще механик с сыном, женщина, попросившая почитать ей Библию на немецком языке, и еще одна, которая узнала Макса по передачам по телевизору и сказала, что он хороший человек. У Макса не было никаких доказательств, но теперь он был уверен, что дом в Каррефоре принадлежал – или, возможно, еще принадлежит – Эдди Фостину.

Он отвез Шанталь и поехал обратно туда.

 

42

Макс подождал наступления темноты и перелез через стену. Спрыгнул на засохшие кусты. Открыл засовы задней двери, вошел. Включил фонарик. Толстенный слой пыли выглядел как снег на рождественской открытке. Сюда уже очень давно никто не заходил.

В доме было два этажа и подвал. Макс поднялся наверх. Большие комнаты, дорогая мебель. Шкафы, комоды, столы, стулья – все из красного дерева. Ножки везде медные, с когтями. Крышки кофейных столиков мраморные и стеклянные. Металлические кровати с качественными матрацами, кожаные кресла, диваны.

Дом не был еще достаточно обжит, но соседство трущоб владельца, видимо, не смущало. На окнах не было решеток. В дом до сих пор никто не вломился. Наверное, владельца здесь хорошо знали и предпочитали не связываться.

Макс спустился в подвал. Там было жарко, влажно, пахло гнилью. Луч фонарика осветил у стены кучу хлама. Макс заметил какие-то предметы в середине.

Удалось найти выключатель. Вспыхнула голая лампочка. В центре подвала, на полу, располагался большой черный амулет вуду, похожий по форме на бумажного змея. Он был нарисован кровью и разделен на четыре секции. В первых трех символы, в последней фотография. На ней Чарли на заднем сиденье автомобиля, вероятно, внедорожника. Смотрел прямо в объектив.

Символы следующие: знак Мистера Кларнета, глаз, круг с четырьмя крестами и череп. В центре амулета красовался венчик из пурпурного воска. Похоже, Эдди Фостин перед похищением Чарли исполнил обряд вуду. Макс сунул фотографию в бумажник. Больше в подвале ничего интересного не было.

Он снова поднялся, начал обшаривать комнаты. Потревожил пыль, расчихался. Ничего. Простукал стены. Монолит. Посмотрел все ящики, шкафы. Сдвинул мебель, даже тяжелый шкаф. Ничего. Передвинул ореховый гардероб. На пол что-то упало.

Видеокассета.

Вернувшись в Петионвилл, Макс сразу просмотрел кассету.

Она начиналась кадрами с мальчиком, идущим по улице. Он был в форме школы «Ноев Ковчег» – голубые шорты и белая рубашка с короткими рукавами. На спине ранец. Возраст – шесть-восемь лет.

Съемку вели из автомобиля.

Экран почернел, и возникла группа примерно из двенадцати детей, все в форме. Собрались у ворот школы «Ноев Ковчег». Камера делает панораму. Дети смеются, играют, гоняются друг за другом, стоят парами, разговаривают. Наконец камера находит мальчика с первых кадров, болтающего с двумя приятелями. Камера делает наезд. На экране его лицо крупным планом, не красивое, но миловидное. Широкий улыбающийся рот. Камера отъезжает, показывая голову мальчика и торс. Движется вправо и останавливается на девочке, наклонившейся завязать шнурок. Мальчик забрасывает ей на спину юбку. Он и его приятели хохочут, но девочка не замечает, продолжает завязывать шнурок. И никто из них не замечает оператора, сидящего в машине. Девочка распрямляется, юбка опускается, мальчики, смеясь, разбегаются.

Следующий сюжет: мальчик в классе. Снято через окно снаружи. Оператор стоял в кустах. Они то появляются в кадре, то исчезают. Мальчик слушает учительницу, записывает что-то, часто поднимает руку. Когда мальчика вызывают отвечать, его лицо светлеет, он улыбается. И продолжает улыбаться, уже сев на место. Он первый ученик в классе, дисциплинированный, понимающий важность и ценность образования. Гордость родителей. У него живые, умные, пытливые глаза.

На экране замерцали шумовые точки.

Макс промотал пленку. Его сердце колотилось. Он ощущал знакомую вибрацию под ложечкой, о которой почти забыл. Это бывало в первые годы, когда он начинал как частный детектив. Находясь на грани какого-то зловещего открытия, Макс одновременно предвкушал его и страшился. И почти всегда получалось ужаснее, чем он ожидал, и не было предела, на котором мог остановиться один человек, причиняя страдания другому. Когда пришла пора садиться в тюрьму, Макс уже выработал в себе иммунитет к таким вещам. Если жертву убивали одним пистолетным выстрелом в голову, он считал убийцу чуть ли не воплощением милосердия. Еще бы, у подонка было такое количество возможностей, а он выбрал самый быстрый и простой способ лишения жизни.

После тюрьмы этот иммунитет исчез, и Макс снова стал чувствительным к разным мерзостям.

Экран несколько секунд был белый, затем голубой, прежде чем появился очередной сюжет. Бетонное здание типа авиационного ангара. Кругом цветущая растительность. Макс активировал стоп-кадр и внимательно рассмотрел место. Ничего определенного. Это могло быть снято где угодно на Гаити. Там, где сохранились деревья.

Следующий сюжет: внутренность здания. Обширный зал, через высокие окна струится солнечный свет.

Колонна детей – мальчики и девочки, возраст около десяти, – двигаются к столу, застеленному красно-черной шелковой скатертью. Дети аккуратно одеты в черное и белое – черные юбки и белые блузки для девочек, черные костюмчики и белые рубашки для мальчиков. Они приближаются к столу и пьют по очереди из большой золотистой чаши. Очень похоже на Святое Причастие, но без облаток и священника. В кадре виден человек, который для каждого ребенка из какой-то емкости – ее не видно – золотистым черпаком добавляет в чашу бледно-зеленой жидкости.

Знакомый по первым сюжетам мальчик подходит к чаше, берет ее, пьет жидкость. Ставит чашу точно на то место, откуда взял, и пристально смотрит в объектив камеры. Глаза пустые. Живость, мысль, какие были видны на предыдущих кадрах, исчезли. Мальчик вместе с остальными детьми в колонне направляется к выходу. Медленно, будто что-то внутри его управляет им, заставляя двигаться. У всех детей такая же неуверенная походка.

Макс знал, что это за жидкость. Знал, для чего она. Зелье, делающее из людей зомби.

В киноужастиках зомби, как правило, ожившие мертвецы. В культе вуду зомби – живые люди, приведенные в состояние глубокого кататонического ступора. Это нормальные люди, которых отравили зельем, полностью лишающим дееспособности. Но их сознание работает. Они могут мыслить, но не двигаться и не говорить. Иногда перестают даже дышать. Пульс почти не ощущается. Зомби символически «хоронят», после чего хунган или бокор, опоивший людей этим зельем, оживляет их, давая противоядие. К ним возвращается способность двигаться и говорить, они становятся почти такими же, как прежде. Такими же, да не такими. Эти несчастные люди становятся рабами жреца или того, кому он их продаст. Они станут делать, что прикажут.

Соломон Букман использовал в своих мерзостных делах зомби.

Макс продолжал смотреть.

Мальчик в первом ряду в другой классной комнате. На сей раз он сидит, тупо уставившись в одну точку, ничего не воспринимая из происходящего. Камера показывает учителя.

Это Элоиза Кроляк, директриса школы «Ноев Ковчег».

– Ах ты сучья тварь, – прошептал Макс, нажав на стоп-кадр, когда ее лицо появилось крупным планом. Мордочка озлобленного грызуна.

Теперь Макс знал, что дальше на пленке будет все хуже и хуже. И все равно нажал на воспроизведение. Он оказался прав.

Закончив, Макс долго сидел, наблюдая мерцающие точки на экране, неспособный сдвинуться с места. Он давно не испытывал подобного потрясения.

 

43

Макс хотел сразу рассказать о пленке Аллейну, но передумал. Решил подождать, собрать больше материала. Он скопировал запись, сложил в пакет оригинал вместе с фигурками и отправился в офис «Федерал экспресс» в Порт-о-Пренсе.

Перед этим позвонил Джо, предупредил о посылке. Попросил также выяснить, что у них есть на Бориса Гаспеси.

Макс поехал в «Ноев Ковчег». Поставил машину на дороге, зафиксировал зеркальце заднего обзора так, чтобы были видны ворота. Сходил к школе, убедился, что Элоиза Кроляк на месте. Увидел, как она проводит урок, точно так же как с зомбированными детьми на видео. Вспомнил, что они творили с этими детьми, и почувствовал тошноту.

Вернулся к машине и стал ждать, когда Элоиза Кроляк выйдет.

В полдень пошел дождь.

Такого дождя Макс никогда не видел. В Майами лило как из ведра, иногда целый день, всю неделю, случалось, и месяц. Но дождь там шел, то есть вода собиралась в лужи, частично просачивалась в землю, частично испарялась.

А на Гаити дождь обрушивался.

Небо почернело, и с него на Порт-о-Пренс хлынул поток, промочивший город насквозь, в течение нескольких мгновений превративший совершенно сухую землю в сплошную грязь.

Сточные трубы быстро вышли из строя, по улицам потекли бурные черные и коричневые реки. В домах резервуары на крышах наполнились до краев, трещали, ломались, поскольку были ржавые, сваливались на землю. Свет погас, зажегся, затем снова погас. Ветер срывал с деревьев листву, фрукты и даже кору. Некоторые дома лишились крыш. Люди метались в панике, также животные, домашние и бродячие. Вскоре пошли крысы. Многие сотни выползли из своих нор и спускались вниз к бухте, повизгивая от страха. Жуткая серая лавина. Вспыхнула молния, небо расколол оглушительный раскат грома. На несколько секунд ярко осветился каждый сантиметр поверженного города. Затопленные улицы, заваленные грязью и дерьмом, несметное количество крыс. А затем опять все погрузилось во тьму, казалось, навеки.

Гроза прекратилась так же внезапно, как началась. Тучи понесло в море.

Элоиза Кроляк вышла из школы в шесть тридцать. Села в серебристый «мерседес» с тонированными стеклами. Макс последовал за ней. Они миновали город, свернули к Петионвиллу. Начало темнеть. Машин было много, все ползли еле-еле, потом и вовсе остановились. Встречная полоса была свободна. Казалось, в этот час ни у кого не возникало желания ехать в столицу. Появилась колонна автомобилей ООН. Два джипа, грузовик, сзади еще джип, откуда мощным фонарем освещали каждый автомобиль, застрявший в пробке.

Луч скользнул по Максу. Он смотрел прямо перед собой, положив руки на руль. Услышал, как джип остановился. Через пару секунд в окно постучали. Макс забыл взять паспорт, в бумажнике лежала лишь кредитная карточка «Америка экспресс».

– Bonsuir, monsieur, – произнес офицер в голубом шлеме.

– Я говорю только по-английски, – сказал Макс.

Офицер нахмурился.

– Фамилия?

Макс назвал. Неожиданно офицер нацелил ему в голову пистолет. Его заставили выйти из машины. Теперь уже ему в голову целились пять автоматчиков. Приказав поднять руки, Макса обыскали, забрали пистолет и, толкая в спину, повели к грузовику и трем джипам. Он протестовал, требовал позвонить Аллейну Карверу и в американское посольство.

Затем почувствовал как что-то кольнуло его в левое предплечье. Увидел шприц с утопленным поршнем и понял, что наконец-то встретится с Винсентом Полом.

«Интересно, какой орган у меня удалят или сделают так, чтобы он перестал работать, как прежде?»

Ему бы следовало встревожиться, но наркотик начал действовать.

«Ну и плевать. Главное, что дерьмо они мне вкатили первоклассное».