— Эй, Анна. Подожди! — Кортни захлопывает свой шкафчик и идет за мной. — Ты уже закончила свой план?

— Еще нет. — Попав в группу студентов, толкущихся возле шкафчиков, мы чуть ли не сталкиваемся друг с другом, но пройдя их, расходимся вновь. — Я работаю над ним. А как твой?

— Хорошо. Я вот тут вчера подумала, что нужно, наверное, добавить какие-нибудь развалины – в общем что-нибудь… образовательное. — И она смотрит на меня такими глазами, словно ждет, что я с ней соглашусь, поэтому я киваю. — Но пляжи там просто восхитительны. Клянусь, я бы провела все время, валяясь на различных пляжах.

— Ну тогда оставь только пляжи.

— А у тебя будут пляжи?

— Будет несколько. — На самом деле я сама еще до сих пор не знаю, что будет у меня в плане. Вчера вечером я пыталась продолжить свой жалкий список из двух колонок, который начала составлять еще в прошлый вторник, но большую часть времени я отвлекалась на путешественника во времени, который только посещает и никогда не остается. На невероятного, красивого парня с глазами, которые я еще не скоро смогу выбросить из головы, с телом, от которого мне совсем не хочется находиться далеко, и с руками, которые способны перенести меня куда угодно со скоростью мысли. На парня, которого не должно быть в 1995 году и который сидел вчера вечером на полу в моем магазине, словно лучшего места в мире нельзя было найти, и целовал меня так, словно нет в мире больше никого, кого можно было бы так целовать. На парня с секретами, один из которых пока так и остался нерассказанным.

— А что еще будет у тебя в плане? — невинно спрашивает Кортни, будто мы не участвуем в одном и том же конкурсе за приз в виде чека в 500 долларов.

Ее слова возвращают меня в школьный коридор, и я задумываюсь, что ей ответить.

— Ну… у меня множество… — начинаю я, но тут же снова теряю мысль, потому что вижу Беннетта, такого милого и немного лохматого, который оперся на шкафчики напротив кабинета Арготты и явно ждет меня. Стараюсь не сбиться с темпа, идя рядом с Кортни, хотя сердце у меня так и выпрыгивает из груди.

— Чего? Развалин? Я так и знала, что у тебя будет множество археологических мест. Наверное, и мне стоит… — Но после этих слов я уже больше ничего не слышу, мы поравнялись с Беннеттом, и я останавливаюсь. Сердце начинает биться еще сильнее.

— Привет, — говорит он и дарит мне свою невероятную улыбку, так что для меня Кортни совсем исчезает, словно ее никогда и не было, а я изо всех сил стараюсь не выглядеть безумно счастливой.

— Привет. — Ну вот, теперь еще и руки трясутся.

Кортни, тем не менее, все еще здесь, и я вижу, как она притворно оглядывается вокруг, словно пытается понять, откуда же возникли эти искры. Она переводит взгляд то на меня, то на Беннетта, и на губах ее возникает легкая загадочная улыбка.

— О, как интересно, — говорит она и направляется в класс с насмешкой на губах. — Прошу меня извинить.

— Мы можем поговорить? — спрашивает Беннетт.

Кошусь на дверь, ведущую в класс.

— Но ведь испанский вот-вот уже начнется.

— Я знаю. Идем. — Он проводит меня через боковую дверь школы, и мы идем по дорожке, спрятавшейся в зарослях кустарника, где-то в отдалении звенит звонок. Мы взбираемся по склону к растущим на его вершине деревьям и останавливаемся у самого высокого. Беннетт усаживается под ним и хлопает по земле, приглашая меня сесть рядом. Когда я сажусь, то сразу же понимаю, где мы находимся. Отсюда хорошо видна стеклянная стена столовой, даже можно разглядеть наш столик.

— Я просто хотел извиниться… снова… за прошлый вечер. — Он поднимает какой-то камешек и нервно теребит его в руках. Потом поднимает на меня глаза, такой грусти на его лице я еще никогда не видела. — Просто… мне столько раз хотелось тебя поцеловать.

Я наклоняюсь еще ближе к нему, надеясь, что ему захочется поцеловать меня еще раз, но вместо этого он отклоняется назад и опирается на ствол дерева.

— Каждый раз напоминаю себе, что нужно сдерживаться, потому что по отношению к тебе это будет нечестно. Я не хочу все усложнять. Понимаешь? Хотел бы я все тебе рассказать, и позволить тебе самой решать, что ты обо всем этом думаешь. Что чувствуешь ко мне.

— Я знаю, что чувствую, — говорю я, сокращая расстояние между нами, которое он создал минуту назад, хотя для этого и понадобилось все мое мужество. — Но тебе в любом случае лучше все мне рассказать, чтобы я могла решить…

Ободряющее улыбаюсь ему, чтобы он понял - я готова его выслушать. Хотя и знаю, что здесь замешана девушка. Пусть это и было почти месяц назад, но я так и не забыла, как он выглядел той ночью в парке – как он раскачивался взад-вперед и бормотал, что ему нужно ее найти. И как он рассказал мне потом в кофейне, кто-то пропал, и это его вина.

— Я потерял сестру. — Мои глаза раскрываются от удивления. — Мы с Брук ходим на концерты. Нам нравится проводить так время.

Брук. Не сразу я поняла, что речь идет о маленькой девочке с темными волосами и челкой, держащей на руках маленького братика на одной из фотографии в доме Мэгги. Его сестра. Которой два года. Или все-таки девятнадцать.

— Для нас это стало своего рода хобби. Я выбираю группы, которые мне нравятся, и нахожу их самое раннее выступление, на какое только могу попасть. А Брук всегда путешествует со мной.

Вижу, что ему трудно говорить. Такое впечатление, что рассказ о том, как он спас мою жизнь, или о том, что он на самом деле не из 1995 года, были всего лишь подготовкой к самому сложному – к рассказу о Брук.

— Помнишь, я говорил тебе, что могу путешествовать только в пределах линии своей жизни.

В ответ только нервно смеюсь.

— Да уж, сложно это забыть.

— Каждый раз, когда я пытался переместиться в дату раньше дня моего рождения, это не срабатывало. Закрываю глаза, представляю дату и… ничего не происходит. Но Брук так хотела попасть на это шоу, что все-таки убедила меня попробовать еще раз. Это был просто эксперимент. Никто из нас и не предполагал, что может что-то получиться. — Беннетт улыбается своим воспоминаниям. — В общем, мы взялись за руки, закрыли глаза, я представил место, куда мы хотели попасть, и дату в 1994 году, и…

— У тебя получилось?

— Да, но только на пару минут. Вот только что я был там, и вдруг меня там уже нет. Меня выбросило обратно в Сан-Франциско.

— Выбросило?

Беннетт пожимает плечами, словно это всего лишь небольшое неудобство.

— Обычно я полностью контролирую, куда и в какое время я отправляюсь, но тут я нарушил границы, всеобщие временные правила. И видимо, меня вернуло туда, где мое место.

— Но если ты отправился туда вместе с Брук, почему тогда тебя выбросило, а ее нет?

— Я не мог оставаться потому, что в марте 1994 года меня еще не существовало.

Внимательно смотрю на него, ожидая продолжения.

— А Брук могла. Потому что родилась в 1993 году.

— Ого! Серьезно? — задаю я вопрос, Беннетт в ответ кивает. — И куда же ты ее перенес?

— 10 марта 1994 года. Стадион Чикаго. — Он смотрит мне прямо в глаза и спрашивает: — Тебе ни о чем не говорит эта дата?

Задумываюсь. 10 марта. Прошлый год. 10 марта. Что-то не понимаю, о чем он говорит.

— Корешок от билета, — произносит он. — У тебя на доске над столом. Pearl Jam. Это не было какое-то особо крутое шоу. Брук просто хотелось прослушать их песни с альбомов «Ten» и «Vs.».

— Надо же. — Произношу я те же самые слова, которые он сказал, увидев у меня корешок от билета. — Я была там. С Эммой. Мы были там.

— Уж в любом случае дольше меня. У меня не хватило времени даже, чтобы купить футболку.

Видимо, предполагалось, что здесь я должна была рассмеяться, но я лишь продолжаю недоверчиво смотреть на него.

— Как ты собираешься вернуть ее обратно?

— Точно не знаю. Сперва я подумал, что нужно вернуться в самую раннюю дату, какую только могу – в 6 марта 1995 года – Брук могла бы пожить годик у Мэгги и подождать меня там. Но у Мэгги ее не оказалось, и, судя по всему, никогда и не было. Поэтому мне остается только оставаться здесь и ждать, может она сообразила, что я жду ее в марте 1995 года, или что время само все расставит по местам и выбросит ее обратно в 2012 год, … или куда-нибудь еще, между сейчас и потом…

— Боже, как же, наверное, она напугана. — Я представила себе, как Брук бродит по улицам, потерянная во времени в поисках пристанища.

— Я знаю Брук, может сначала она и была слегка шокирована, но у нее с собой достаточно денег, хватит, чтобы выжить. Думаю, с ней все в порядке. А вот мама моя от этого не в себе, и, конечно же, винит во всем меня. Хотя, может она и права, и я не способен справиться со своим «даром».

Даже не знаю, что тут можно сказать.

— Как бы то ни было, вернулся я один и был настолько потерян, что пришлось сообщить об этом родителям и о том, что на поиски нужно время. Мама настаивала на том, чтобы я вернулся и оставался здесь до тех пор, пока не найду Брук. Но я объяснил ей, что смогу оставаться здесь только несколько недель, так что она заставила меня перенести в Эванстон отца, чтобы он записал меня в школу, где она когда-то училась.

Слышу горечь в его голосе.

— Вот поэтому я здесь. Иногда возвращаюсь домой, чтобы проверить, как там дела.

Мигрени. Расскачивание. Бормотание «Я должен найти ее. Я не могу еще уйти». Теперь все становится понятным.

— Значит, тогда ты вернулся из Сан-Франциско?

— Да. Я делал так множество раз в первые две недели. Просто исчезал из Эванстона и переносился в свою комнату в 2012 году, затем снова закрывал глаза и заставлял себя возвращаться сюда. На самом деле, в тот вечер, когда ты пришла к Мэгги, я только что вернулся. И выгнал я тебя только потому, что боялся, что меня может выбросить назад. Но этого не произошло. Было больно, но я смог остаться здесь, и с тех пор меня пока не выбрасывало.

Я вспоминаю тот свой визит – кофейные стаканы и бутылки из-под воды разбросаны по его комнате, помню, как он смотрел на меня там, в гостиной у Мэгги. Не удивительно, что он повел себя тогда так странно, когда обнаружил меня у себя в доме, болтающей с его бабушкой и рассматривающей фотографии его двухлетней сестры. Не удивительно, что выставил меня.

— То есть ты останешься здесь до тех пор, пока не найдешь Брук? — Беннетт кивает, мне становится не по себе. Но я ведь знала, что так и будет – просто где-то глубоко в душе запретила себе об этом думать, - с тех самых пор, как мне стал известен его секрет, я знала, что он не может остаться.

— Пора возвращаться в класс. — Он берет меня за руки, и я, не задумываясь, закрываю глаза. Но мы никуда не перемещаемся. Прохладный ветер продолжает обдувать мое лицо, я слышу его голос:

— Анна. — Открываю глаза и вижу, что он, не отрываясь, смотрит на меня. — Нам не стоило сближаться. Я бы очень хотел, но для тебя в этом случае многое поставлено на карту, даже больше, чем ты можешь себе представить.

Чувствую, что киваю. Беннетт наклоняется ко мне и нежно закрывает мне глаза. Он снова берет меня за руки, и я начинаю чувствовать, как знакомо скручиваются мои внутренности.

Когда я вновь открываю глаза, мы стоим у дорожки, теряющейся в зарослях кустарника, а у меня опять крутит живот. Беннетт лезет в рюкзак и достает небольшой пакет с солеными крекерами, начинаю их есть, откусывая маленькими кусочками. Потом он выуживает из рюкзака бутылку воды, откручивает крышку и осушает ее практически одним глотком. Кладет пустую бутылку обратно в рюкзак, и мы проходим через двери в школьный коридор. Беннетт останавливается на том же самом месте, где мы стояли не так давно. Заглядываю в класс и вижу, как Кортни занимает свое место.

— Теперь ты знаешь все мои секреты.

Киваю и тайком оглядываю коридор. Мы вернулись обратно в тот же самый момент.

— Пообещай, что подумаешь обо всем, что я рассказал, ладно? И задавай мне вопросы, если нужно.

Вопросы? Да у меня куча вопросов! Все, что мне сейчас нужно, так это оказаться с ним наедине в каком-нибудь уединенном месте, где никто не сможет нас прервать и где мы могли бы оставаться до тех пор, пока я не пойму, что, черт возьми, он имел ввиду, когда сказал, что для меня многое поставлено на карту.

Беннетт уже развернулся, чтобы войти в класс, но тут я хватаю его за руку.

— Постой! Когда мы снова сможем поговорить? — Уж что-то, а сидеть все выходные в нервном ожидании, когда же судьба опять сведет нас вместе, я не собираюсь.

— Скоро, — говорит он и улыбается. Потом заходит в класс, а я следом за ним, хоть я и полностью погружена в свои мысли, тем не менее замечаю все, что происходит вокруг. Вот сеньор Арготта занял свое привычное место в начале кабинета, склонившись над учительским столом. Через парту от меня сидит Алекс со своими неприлично белыми зубами. Кортни с первой парты в первом ряду многозначительно поглядывает на нас с Беннеттом. И как только раздается звонок, слегка подмигивает мне.

◄►◄►◄►

— Хотите услышать последнюю сплетню? — спрашивает Эмма, ставя свой поднос на столик и присаживаясь.

Даниэль откидывает волосы и поворачивается к ней.

— А что за сплетня? — Глаза у нее так широко раскрыты, что, кажется, вот-вот выскочат и покатятся по столу. — И о ком?

— Об Анне… — мурлычет Эмма. — И о Беннетте.

— Если ты будешь продолжать в том же духе, то я ухожу. — Я облокачиваюсь на спинку стула и вгрызаюсь в яблоко. Совсем не хотелось быть предметом сплетен, но сейчас я даже благодарна, что есть возможность подумать о чем-то другом, кроме путешествий во времени и 19-тилетней девушке, оказавшейся во временной ловушке.

Поворачиваюсь на своем стуле и нахожу глазами Беннетта, он стоит в очереди за ланчем, наполняет свой стакан кока-колой. Эмма следит за моим взглядом, видит Беннетта и лукаво мне улыбается.

— Люди говорят… Неужели тебе совсем не интересно узнать, что они говорят, пока он еще не подошел к нам?

— Неа. — Я не выгляжу заинтересованной потому, что так оно и есть. — Совсем не интересно.

— Ну и хорошо, — говорит она нараспев.

— А мне все равно, — также нараспев отвечаю я и снова откусываю яблоко.

— Я слышала, что он живет с бабушкой, — произносит Даниэль, я перестаю жевать. Мы с Эммой одновременно поворачиваемся к ней. Потом Эмма переводит взгляд на меня.

— Это так? — Она морщит нос. Не понятно, то ли она шокирована этой информацией, то ли ее просто раздражает, что кто-то узнал об этом раньше нее.

— А как ты узнала об этом? — спрашиваю я у Даниэль, но тут же замолкаю, понимая, что прозвучало это как-то очень уж оборонительно, и пытаюсь выдавить из себя улыбку.

— Джулия Стеферд мне сказала.

— Аа. Джулия. — Сейчас мой голос звучит мягко и обыденно, пришлось приложить массу усилий, чтобы он так звучал. Снова откусываю яблоко, пытаюсь еще больше создать видимость, что эта тема меня совсем не волнует. — А Джулии откуда это известно?

Даниэль складывает ладони в молитвенной позе и склоняет голову к пальцам.

— Пончик не умеет хранить секреты. — Она смеется и откусывает сэнвич.

— Умно.

— Так это правда? — спрашивает Эмма.

Убираю с лица следы раздражения и говорю спокойным и уверенным голосом:

— Да. Ее зовут Мэгги. И Беннетт заботится о ней.

— Ой, как это мило, — произносит Даниэль, благодарно ей улыбаюсь.

— А где же его родители? — шепчет Эмма, наблюдая за тем, как Беннетт пересекает столовую. — Разве им не пора было уже вернуться?

Лучше бы она об этом не упоминала, потому что я вдруг понимаю, что мне не известна его легенда. До того, как рассказать мне все свои секреты, Беннетт говорил, что его родители путешествуют по Европе. Но что он рассказал о своей семье в школе, я не знаю, но уж точно не оставлял для экстренной связи телефоны людей, которые живут в 2012 году.

Поворачиваюсь на стуле и вижу, как Беннетт подходит к нам.

— Спроси у него сама, — говорю я, указывая на него. Будем надеяться, что у него найдется подходящий ответ.

— Привет, — здоровается Беннетт, ставя поднос на стол.

— Привет, — одновременно откликаются Эмма и Даниэль, со слишком уж большим энтузиазмом.

По крайней мере, эти двое были так любезны, что позволили Беннетту пару раз откусить свой сэнвич прежде, чем начать свои расспросы. Но вот Эмма поднимает брови и многозначительно смотрит на Даниэль. Игра началась.

— Итак, Беннетт. — Даниэль складывает руки на стол. — Я слышала, что ты живешь с бабушкой.

Он отпивает глоток из своего стакана и кивает, кажется, его ни сколько не смутил тот факт, что она лезет в его личную жизнь.

— Мои родители в Европе, и пока их нет, я живу с бабушкой.

— Здорово, — подключается Эмма, — но я думала, что ты пробудешь здесь только месяц. Они решили задержаться в Европе подольше?

— Да. Так что я пока не знаю, как долго я еще остаюсь здесь.

Пока они разговаривают, я думаю о Брук, гадаю, где же она может быть и что сейчас делает. В голове мелькает эгоистичная мысль – хорошо бы она замечательно проводила время и не торопилась возвращаться в 2012 год.

— Мой отец сейчас работает над каким-то крупным проектом в Женеве, — рассказывает Беннетт.

Я улыбаюсь и закатываю глаза, он подмигивает мне.

И дальше они начинают обсуждать, как же красива Женева.

— Итак, — решаю впервые вторгнуться в их разговор, — как проходит аукцион?

Так-то лучше. Теперь уже мы вместе с Беннеттом сидим и наблюдаем за тем, как, перебивая друг друга, с восхищенными интонациями и употреблением разных словечек типа «самый клевый» или «самый знаменитый», разговаривают Эмма и Даниэль. Пока они болтают без умолку, Беннетт периодически бросает на меня взгляды, словно пытается понять, о чем я сейчас думаю, но это невозможно – я и сама не знаю, о чем думаю. Может какая-то мысль и придет мне в голову, но сейчас, все, что меня волнует, - это то, что Беннетт сидит рядом, а у меня такое ощущение, что его место именно здесь.

Звенит звонок. Эмма и Даниэль поднимаются со своих мест и идут к мусорным бакам, не прекращая разговора. Мы с Беннеттом идем следом за ними, его рука случайно касается моей, и он тихо шепчет мне:

— Какие у тебя планы на завтра?

Думаю, что он даже не заметил, что Эмма и Даниэль сразу же прекратили разговаривать.

— Завтра вечером?

— Нет. Завтра. Весь день. — Он улыбается и добавляет: — Или я много прошу?

Никаких планов на завтра у меня нет. И мысль о том, чтобы провести столько времени с Беннеттом, с трудом укладывается у меня в голове. Я радостно улыбаюсь.

— Нет. В смысле, у меня нет планов на завтра.

— Замечательно. Тогда я заеду за тобой в восемь?

— Утра?

— Да.

Даниэль издает тихий смешок, Эмма хватает ее за локоть.

— А куда мы пойдем?

— Это сюрприз.

Снова начинаю радостно улыбаться, а может и вовсе не переставала. В любом случае, говорить мне сейчас явно трудно.

— Ах, да. И надень свою одежду для бега.

— Зачем?

— Это тоже сюрприз. Извини, мне пора. — Миновав Эмму, он бросает свой поднос в мусорный бак и стремительными шагами направляется к Пончику. Пока он не скрывается из виду в коридоре, никто не произносит ни слова.

Потом Эмма поворачивается ко мне и произносит тонким голосом:

— Ой! Это было так мило!

— Да, но причем здесь одежда для бега? — спрашивает Даниэль.

Эмма опустошает свой поднос и упирается рукой в бедро.

— Ну разве это не очевидно? Он повезет ее на стадион и заставит бегать, а сам будет наблюдать с трибун.

И она чуть не лопается от смеха.

— Да замолчи ты! — Сильно толкаю ее в плечо, но смеяться она не перестает.

— Да, он действительно милый, — глубокомысленно изрекает Даниэль.

— Ну да, — соглашается Эмма.

— Но я все еще наблюдаю за ним, — произносит она, словно является членом британской разведки, — хотя думаю, мы поладим.

— И так мило, что он заботится о своей бабушке, — добавляет Даниэль.

Тут Эмма смотрит на меня так, словно ее только что озарило.

— Ха! Да у нас с тобой у обеих завтра свидание! Встречаемся в воскресенье утром. В кофейне. Сравним.