Июнь

Всю прошлую неделю я грустила. А вот на этой только злюсь. Злюсь на Беннетта из-за того, что не рассказал мне о письме раньше. Злюсь на своих друзей за то, что ведут себя так, словно его здесь никогда и не было. Но больше всего злюсь на себя за то, что не боролась и восприняла все происходящее, как что-то абсолютно нормальное.

Непроизвольно сжимаю руки в кулаки, когда сеньор Арготта объявляет:

— ¡Practiquemos la conversación! (с исп. - Практикуем разговорную речь!) — И идет по рядам, раздавая карточки и выбирая партнеров. Указывает на меня. Потом на Алекса. Закатываю глаза и поворачиваюсь к своему партнеру.

— ¡Hola! (с исп. – Привет!) — говорит Алекс с улыбкой. — Где ты пропадала в субботу? Нам тебя не хватало. — Странно, что он ждал аж до четверга, чтобы задать мне этот вопрос.

Я в ответ пожимаю плечами.

— Готовлюсь к финалу штата.

— В субботу вечером?

— Нет, Алекс. Каждое утро. Я бегаю каждое утро. Даже по воскресеньям. — Произношу последнее слово, и уже сама смущаюсь от своего тона, но извиняться не собираюсь. Вместо этого продолжаю говорить с ним, как и раньше, словно мне стало легче от его смущения.

— Ну и что там у нас в карточке для диалога?

Алекс что-то бормочет себе под нос, поднимает карточку со стола и читает ее.

— О! А это интересно! — И дальше зачитывает текст карточки вслух:

— Партнер номер один: вы проходите собеседование на должность официанта/официантки в одном из лучших ресторанов Мадрида. Партнер номер два: вы – владелец этого ресторана.

Оглядываюсь в поисках чего-то, по чему можно незаметно ударить.

— Не так уж и плохо, да? — Алекс решает не смотреть на меня, замечая, что я вцепилась в края парты. — Кем ты хочешь быть – официантом или владельцем?

— Ни тем, ни другим. — Я отодвигаю стул и бегу к двери, оставляя рюкзак на полу, а учебники на столе. Оставляю Алекса и его глупую карточку для диалога. Оставляю сеньора Арготту, окликающего меня сначала настойчиво, а потом расстроено. Я не останавливаюсь. Не оборачиваюсь. Я бегу по Пончику, мимо шкафчиков, и в буквальном смысле наталкиваюсь на Даниэль.

Она отлетает к шкафчикам и ее деревянный пропуск в туалет падает на пол.

— Что за…!

Вытираю глаза и помогаю ей встать.

— Даниэль, прости, пожалуйста.

Она начинает что-то говорить, но, заметив, что я плачу, спрашивает:

— Анна, с тобой все в порядке?

— Мне нужно уйти, — отвечаю я.

— Анна! — зовет она меня, но я уже ухожу, убегаю через двойные двери, в единственное место, в котором я чувствую себя лучше.

◄►◄►◄►

Он здесь.

Конечно, не так, как мне бы этого хотелось. Но только здесь я могу его увидеть – в детских фотографиях, стоящих на каминной полке, в глазах его бабушки, которая сейчас делает мне чай и не задает вопросов, почему в 11:20 утра в будний день я сижу у нее на кухне, а не на уроках в школе.

Мы с Мэгги делаем по глотку из чашек. Стараемся придумать, что сказать, но, видимо, ни ей, ни мне на ум ничего не приходит. У нее накопилась масса вопросов, у меня есть масса ответов, но она не задает мне ни одного, потому что знает – я не смогу ответить. Так мы и сидим, в полном молчании, изредка прерываемом стуком чашек о блюдца.

Наконец, Мэгги решается нарушить молчание.

— На прошлой неделе я начала убираться в его комнате. Подумываю убрать его вещи на чердак до тех пор, пока… — Она замолкает, я в ответ слегка ей улыбаюсь – мне нравится ее мысль, что он вернется.

— Ты… — начинает она, и внимательно изучает выражение моего лица, словно пытаясь понять, стоит ли ей продолжать. — …не хочешь взять что-то из его вещей? Пока он не вернется?

Я киваю. И так как сказать нам больше нечего, мы поднимаемся и вместе с кружками идем наверх, а потом вдоль по коридору, мимо детских фотографий матери Беннетта, фотографий молодой Мэгги, в его комнату, уставленную мебелью из красного дерева.

— Пойду, сделаю тебе еще чая, — произносит Мэгги, забирает мою, еще почти полную чашку и выходит, закрыв за собой дверь и оставив меня одну в комнате.

Под окном возле стены стоят составленные одна на другую коробки, а в остальном комната совсем не изменилась. Я открываю дверцы шкафа и заглядываю внутрь. Вот его форма, а рядом с ней еще куча одежды, которую я на нем никогда не видела. Тут же на крючке висит его шерстяное пальто, и хотя снаружи уже около 30 градусов, я надеваю его, натягиваю воротник и вдыхаю его запах.

Закрываю шкаф и подхожу к столу. На нем ничего нет – ни ручки, ни фотографии. Сажусь на деревянный стул и открываю верхний ящик. Вот где все лежит! Вытаскиваю вещи одну за другой и раскладываю на столе. Его студенческий билет. Одну из моих красных кнопок. Не подписанную открытку с Ко Тао. Подписанную с Вернаццы. Сточенный желтый карандаш. Карабин. Ключ.

Отодвигаю все и беру ключ, подхожу к шкафу. Делаю все очень быстро – по очереди вытаскиваю фотоальбомы и старые дневники и аккуратно складываю их в углу, пока не нахожу маленькую замочную скважину в дальнем углу. Поворачиваю ключ и открываю маленькую дверцу. Внутри лежат пачки перетянутых резинкой долларов, сотни и двадцатки.

На вершине одной из пачек лежит его записная книжка, вспоминаю, что именно в ней он записывал все расчеты, когда мы обсуждали план по спасению жизни Эммы. Вытаскиваю ее и листаю. Каждая страница этой книжки покрыта временными линиями и математическими уравнениями, таблицами с историческими событиями и наименованиями компаний, рядом с которыми стоят значки доллара. Наконец я натыкаюсь на страницу, которую он как-то показывал мне – расчет времени, в какое время мы должны оказаться на подъездной дорожке у моего дома, чтобы предотвратить поездку Эммы в Чикаго.

Снова возвращаюсь к первым страницам книжки и наталкиваюсь на нечто знакомое. Мои слова, но написанные его почерком:

Уже скоро мы с тобой встретимся. А потом расстанемся навсегда. Но думаю, что смогу все исправить – просто мне нужно принять другое решение. Скажи мне, чтобы я прожила жизнь для себя, а не для тебя. Скажи мне, чтобы я не ждала, когда ты вернешься – это, я думаю, изменит все.

Некоторые слова обведены по нескольку раз – «навсегда», «расстанемся», «исправить», «изменит все» - добавлены его комментарии, восклицательные вопросительные знаки, словно он ни один час изучал все это, чтобы понять смысл. Но так и не понял. Даже после нескольких месяцев. А теперь было уже поздно – мы все-таки расстались навсегда. Почему же он сразу мне все не рассказал? Он должен был мне рассказать.

Выглядываю за дверь, проверяю, не идет ли Мэгги. Кладу красную записную книжку обратно поверх пачек банкнот, запираю дверцу и складываю альбомы и дневники на прежнее место. Когда все выглядит точно так же, как было до моего вторжения, я возвращаюсь к столу Беннетта.

Открываю ящик и складываю туда ключ, а потом возвращаюсь к остальным вещам. Поднимаю каждую и верчу в руках, начиная с открытки с Ко Тао. Хорошо помню тот день, когда он подарил мне такую же на лужайке возле школы. Не могу поверить, что он специально возвращался туда только за этим.

— Я и себе одну взял… Чтобы запомнить тот день, — сказал он тогда.

— Вот, — шепчет вдруг Мэгги, я подпрыгиваю и поворачиваю голову. Чайные чашки у нее в руках сменились небольшим пластиковым пакетом, который она протягивает мне.

— Спасибо.

Она оглядывает вещи на столе Беннетта и кладет руку мне на плечо.

— Ты как, в порядке, дорогая? — Печально киваю в ответ. — Он такой милый мальчик. Надеюсь, он еще вернется.

Подношу пакет к краю стола и начинаю ссыпать все внутрь. Потом встаю, обнимаю Мэгги и благодарю за то, что она разрешила мне взять эти вещи. Она тоже крепко обнимает меня.

— Вам нужно съездить в Калифорнию, — говорю я, освободившись от ее объятий. — Повидать новорожденного внука. Уверена, для вашей дочери это много будет значить.

— Даже не знаю… Мы с дочерью не очень-то близки в последнее время.

Я смотрю в ее глаза, и хотя они так похожи на глаза ее внука, сейчас я вижу не его. Я вижу только Мэгги.

— В любом случае вам лучше съездить.

— Наверное, я так и сделаю.

Гляжу на нее и улыбаюсь. Не нужно ждать Беннетта, чтобы внести небольшие коррективы, способные изменить ее жизнь. Может быть, я и смогу помочь ей первое время.

Целую ее в щеку и закрываю ящик, оставив ключ внутри.

◄►◄►◄►

Возвращаюсь в школу спустя полчаса, как прозвенел последний звонок, иду по Пончику, и мои шаги эхом раздаются в пустых коридорах. Очень надеюсь, что кабинет еще не закрыт, что мой рюкзак остался там же, где и был, а рабочий день сеньора Арготта уже закончился, и он ушел. Но вероятность того, что так оно и будет, чрезвычайно низка.

Подхожу к двери класса и первое, что вижу – свой рюкзак, стоящий возле стола Арготты. Поднимаю взгляд выше, он сидит за своим столом и проверяет домашние задания.

— Сеньор Арготта? — Заслышав мой голос, он перестает писать, но глаз от тетрадей пока не отрывает.

— Сеньорита Грин. Я рад, что вы вернулись.

— Мне… правда, очень жаль. Просто… — Он поднимает на меня глаза и смотрит, сначала с любопытством, а потом с ужасом. Моя футболка пропиталась потом, лицо покрыто красными пятнами, кудри торчат во все стороны. Арготта быстро моргает, но вопросов не задает.

— Можете ничего не объяснять. Ваш друг, сеньор Камариан, поведал мне… что на вас… сильно повлиял отъезд сеньора Купера.

Не уверена, что Алекс обладает достаточной информацией, чтобы объяснить это «влияние», но поскольку в Пончике все знают ровно столько, сколько рассказала Даниэль, кое-что объяснить он мог. На грудь начинает давить чувство вины. Ну как я могла быть с ним такой грубой?

Арготта наклоняется, чтобы поднять мой рюкзак и передать его мне, но когда понимает, сколько он весит, то просто двигает его в моем направлении. Я подхожу, беру рюкзак и перекидываю его через плечо.

— Спасибо, — произношу я и разворачиваюсь, чтобы уйти.

Я уже почти вышла за дверь, как слышу, что сеньор Арготта прочищает горло.

— Вы помните, какое сегодня число, сеньорита Грин?

Я останавливаюсь.

— Первое июня, сеньор.

— ¡Exactamente! (с исп. – точно!). — Закатываю глаза. Я сейчас не настроена на этот разговор.

— А это означает, что последний день мая был вчера. — Поворачиваюсь и гляжу на него. — А я так надеялся, что вы захотите поехать в Мексику, сеньорита. Но может быть сейчас, когда ваши планы немного изменились…

Вспоминаю тот день, когда он протянул мне ту желтую папку, которую я до сих пор так ни разу и не открывала. Он, вероятно, рассчитывает, что мне известны все детали, но это не так.

— О. Да. А куда едем в этом году?

— Думаю, вы были бы не прочь последовать разработанному вами маршруту, не так ли? Это красивый городок, под названием Ла-Пас. Он приобретает все большую популярность. И мне кажется, что настало время его увидеть.

— Ла-Пас?

— Sí. — Он внимательно наблюдает, а я отчаянно пытаюсь скрыть свое смущение. Ла-Пас? — У вас уже есть чек на пятьсот долларов, и у вас будет великолепная принимающая семья. Поездка получается практически бесплатной. Уверен, что у вас все лето уже распланировано, но это действительно отличная возможность, и если вы все-таки заинтересованы в этой поездке, то я мог бы воспользоваться кое-какими старыми связями.

Арготта продолжает смотреть на меня в ожидании ответа. Но поскольку он так и не дожидается его, то откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди. Я бы хотела поехать, но не думаю, что могу. А что если Беннетт вернется? Я не могу уехать. Я должна ждать его здесь. Но тут все мое тело начинает бить мелкая дрожь – я вспоминаю слова, которые прочла сегодня в записной книжке Беннетта, слова, которые я напишу ему спустя семнадцать лет: «Скажи мне, чтобы я не ждала, когда ты вернешься».

— Сеньорита, с вами все в порядке?

Это, я думаю, изменит все.

Чувствую, что на самом деле я сейчас где-то очень далеко, и когда начинаю говорить, кажется, что я делаю это не своим голосом.

— А это ведь хороший шанс, так ведь? Чтобы уехать?

— ¡Exactamente! — восклицает сеньор Арготта и вскидывает руки вверх. Я замираю. — Поезжайте! Разве вас может что-то остановить? Поезжайте и посмотрите мир, сеньорита!

Он улыбается мне, и я улыбаюсь ему в ответ. Потому что вот оно! Тот самый момент.

Не знаю, как это происходило в прошлый раз. Может быть, Арготта не напоминал мне о заявлении. А может быть, все места были заняты с самого начала. Но вполне возможно, что все происходило точь-в-точь, как сейчас, только вот она, то есть я, решила остаться здесь на все лето, переживая и ожидая возвращения Беннетта. В прочем, я теперь почти даже уверена в этом, что Анна стояла вот так же напротив сеньора Арготты, благодарила его за предложение, но говорила, что должна отказаться. Но я так поступать не собираюсь.

— Заявление еще у вас? — спрашивает он, и я киваю. На самом деле точно не знаю, где оно, но уверена, что найду его. Не могу дождаться момента, когда попаду домой и начну рыться у себя на столе. — Даю вам время до понедельника. Дайте мне знать, чего вы хотите.

Возможно, моим родителям и нужно ждать понедельника, но мне определенно нет. Подбегаю к сеньору Арготта и обнимаю его.

— Большое вам спасибо, сеньор! — Когда я отстраняюсь от него, он выглядит слегка шокированным, но когда до него доходит, что мое объятие означает «да», на его лице не написано ничего, кроме восторга.

— Вы сделали правильный выбор, сеньорита.

Я очень надеюсь, что это правильный выбор. Но пока я не знаю этого наверняка, а знаю только одно: он – другой.

И тут до меня доходит. Я нахожусь в самой гуще изменения событий.