Итак, вопрос упирался в синхронность наших действий. Наших с Графом действий. Как бы мы ни договаривались и ни обсуждали детали предстоящего побега, ни он, ни я не могли дать гарантии, что нам удастся вырваться из корпусов одновременно. Практически это было невыполнимо, ибо любая мало-мальская заминка или случайность ломала весь план и кто-то из двоих был обречен на «облом». В такой ситуации ждать невозможно; если к лазу первым прорвется Граф, останусь и опоздаю я. Если успею я, останется он. Не скрою, я очень нервничал и переживал. Несколько раз доставал из «нычки» матово поблескивающий «ствол» и привинчивал к нему глушитель. Братва подумала и об этом. Такой игрушкой можно уложить всю смену ментов, и никто не пикнет. Особенно когда ты обладаешь силой духа и стреляешь по людям как по мишени, не думая о последствиях. Патронов тоже хватало. Но что же делать?

Как нам сообщили друзья, до столовой осталось прорыть всего несколько метров. Несколько метров, и дело только за нами. Я не знал, как и чем они рыли этот лаз, но рыли довольно быстро и скоро. Если Тоска добавил к Графовой пятерке хотя бы троих своих ребят, восьмером они могли свернуть горы. Скорее всего, рыли из подвала какого-то частного дома, хотя я и не знал, есть ли на той стороне частные дома. Это не имело значения. Главное заключалось в том, что о преждевременном «запале» не могло быть и речи. Если бы кто-то засек подозрительные движения и цинканул ментам, об этом сразу же узнал бы Тоска. Брат его шурина занимал солидный пост в ментовском управлении и нет-нет да и выкладывал Вите интересную информацию, касающуюся братвы. Тоска не наживался и не спекулировал чьей-то свободой, но спасал таким образом многих. Мент, понятно, имел некоторые бабки с этого и по-своему страховался от пули киллера, которую давно заслужил своей «деятельностью».

В любом случае побег казался дерзким до невероятия. Как правило, копают изнутри на волю, а тут наоборот, да еще целая бригада «землекопов» без отдачи. Это не американские фантастические вертолеты, садящиеся на территории тюремного двора во время прогулки заключенных. Тут русский удалой размах, пан или пропал со всеми вытекающими последствиями.

Я ждал очередную малявку от Графа и вскоре получил ее. Мы пользовались услугами нескольких гонцов, и, если один из них дежурил на корпусе Графа, писал он, если на моем, писал ему я. Малявки со свободы передавались нам регулярно и тоже в таком порядке, в зависимости от смены и корпуса. Естественно, все тексты мы зашифровывали, как могли, и писали, разбавляя серьезное словами о чифире и куреве — на тот случай, если малявка каким-то образом попадет к оперативникам. Пусть думают, что пишут обычные фраера, сидящие на полном голяке. Так оно лучше. Граф писал, что все идет по плану, и предупреждал, что ожидается небольшой «фейерверк» перед самым отрывом. Что за «фейерверк», я не понял, но догадывался, что речь идет о каком-то взрыве или пожаре накануне побега. Чтобы отвлечь тем самым внимание ментов и дать нам возможность добраться до столовой. Но основной вопрос так или иначе сводился к одному: как выскочить одновременно? Этот вопрос пока был неразрешимым для Графа, как был он неразрешимым и для меня. Мы могли снова использовать нашу дорогую Елену и сойтись на больничке, но как пронести туда оружие и все прочее, что нам передали? Всю смену не подкупишь, и опять же опера… Два крутых и опасных подельника, которые в один день оказываются в лазарете, — предел наглости и явная промашка с нашей стороны. Это заметят тотчас, и не только опера. Тогда как?

Я часами ломал голову и буквально не находил себе места. Тупик? Возможно. Но из любого тупика, как и из тупика самоубийц, порой можно найти выход. Иногда взмах кнута какого-нибудь забитого пастуха с гор влияет на ход истории. Разумеется, он об этом не догадывается. А тут тюрьма и тупик?.. Откуда ж тогда бежать, как не из тюрьмы? Я чувствовал на себе огромную ответственность, осознавая, что Графу легче уйти без меня. В определенном смысле я его тормозил. Мы понимали друг друга с полуслова, и, хотя он был достаточно благородным и ни на что не намекал, я понимал все и так. «На то ты и Михей», — вспомнил я его некогда сказанные в мой адрес слова и крепко сцепил зубы. В данном случае Михей беспомощен как дитя и готов дорого заплатить за подсказку.

Стоял самый конец апреля, еще немного — и на Урале станет тепло. Пусть не так, как на юге, но тепло. Летом всегда жить легче, чем зимой, но только не в тюрьме. В тюрьме все наоборот, и, когда все люди радуются весне, зэки ужасно тоскуют. Жара вообще не способствует веселью, ибо, когда ты задыхаешься в душном пространстве и с тебя градом катит пот, не до веселья. Тогда ты думаешь об обыкновенном воздухе, как монах о бабе, и готов взорвать все тюрьмы разом, даже если сел в тюрьму добровольно.

Мое нервозное состояние передалось сокамерникам, и первым его ощутил Мамай.

— Не гони, Колька, все образуется, братан, — дружески похлопал он меня по плечу и тут же начал рассказывать мне очередной прикол из своей жизни, дабы развеять мои мрачные мысли. Я был благодарен ему в душе, но остановил, придержал. Затем присел на шконку к Бекете и не мудрствуя лукаво рассказал ему обо всем как есть, не называя места — столовой. Если не придумает ничего он, тогда крышка. Что ж, пусть идет один Граф, бог ему в помощь. Мне было очень обидно, но делать нечего.

Бекета долго-долго молчал, обдумывая сложившуюся ситуацию. Он то покряхтывал, то вставал с нар и ходил по камере взад и вперед. Снова подходил ко мне, стоял некоторое время в раздумье, затем досадливо махал рукой и опять ходил. Задачка была не из легких даже для такого мудреца, как он. И все-таки я надеялся, ждал как завороженный и боялся поднять на него глаза, опасаясь увидеть в них налет безысходности и тоски. Наконец он остановился, поднял руку вверх и громко щелкнул пальцами.

— Есть! — воскликнул Бекета и широко улыбнулся, открыв свой золотой рот. — Есть, — повторил он, словно факир, выбивший из камня огонь. — Если не проканает это — не проканает ничто. Слушай меня внимательно, Николай! — Он присел передо мной на корточки и стал растолковывать суть. — Сделайте так, чтобы вам помогли сами мусора, — сказал он. — Если вдуматься, это жизненно и очень даже просто. Пусть твой приятель или ты обратится к следователю и попросит его о встрече с большим начальством. Дескать, есть что сказать. Следак ни за что не согласится на это сразу, но постарается «прокоцать пульс», на всякий случай. Зачем? Для чего? Что за разговор? И вот тут надо играть серьезно и по высшему разряду. Сыграть суку, да, да! Но не просто суку, а суку, которая долго думала и решила-таки спасти свою шкуру за счет другого. Вас ведь ждет вышак, все это знают. Усекаешь?

— Пока нет, — поджал я губы.

— Ах! — Он хлопнул себя по коленям и посмотрел на меня как на школьника. — Умирать ведь никто не хочет, факт. И если один из вас решил расколоться как орех и назвать десяток преступлений, которые вы успели совершить за это время, плюс выдать «стволы», бабки и прочее, это заинтересует всех. Следак не посмеет умолчать и не доложить по начальству. Но еще быстрее он подпишется на то, чтобы присвоить заслуги в раскрытии себе. Улавливаешь? Козел наверняка спросит тебя или его: «Что для этого нужно?» Главное — не переборщите, и дело в шляпе. Пусть сам предложит сойтись, сам. И он предложит, потому что вы оба в несознанке и не даете никаких показаний. Чем он рискует? Ничем. Но в случае успеха все лавры достанутся ему. Одно слово операм — и вы будете вместе. И скорее всего на больничке, так вот. В карцере же несолидно. Что ж это за благодарность? Но играть надо на всю катушку: торговаться, сомневаться, упираться, выдвигать жесткие условия и требовать гарантий. Запомни — ты спасаешь шкуру, жизнь — вот твоя цена. И если ты «отдашься» легко, он не поверит. Он все просчитает после разговора, скорее всего запишет его на диктофон. Кроме того, он должен опасаться раскрытия, подозрительности со стороны подельника, его мести, если тот раскусит твою игру. Так ты намекнешь следаку.

— На это нужно время, Толян! А время-то нас как раз и поджимает, ты многого не знаешь.

— Время? Ты думаешь? — Бекета прищурил глаза и переспросил с хрипотцой: — Время вам предоставят, а сведут в два счета, пока ты не передумал. Ты недооцениваешь ментов. Как это сделают, я не знаю, но точно сделают. И вот тут время сыграет на вас. Не забывай, что могут случиться и разные непредвиденности у тех, кто вас ждет. Во всяком случае, лучшего варианта я не вижу. — Бекета развел руками и посмотрел на Картоху и Мамая, сидящих рядом. Те молчали, погруженные в свои мысли. Я тоже молчал.

— А как же с оружием, Толян? На больничку при большом желании мы могли бы вырваться и так. Но как пронести «стволы»?

— Как? И ты еще спрашиваешь? Да проще пареной репы, друг. Вас не будут шмонать, сами опера не позволят…

— Почему? Ты че несешь, брат? — Я снова ничего не понял.

— Потому что ты попросишь об этом. Ты или он, без разницы. Скажешь — кое-что есть, например бабки или наркота. Этого достаточно. Так сказать, для лучшего контакта, для развязывания языка. Еще намекнешь о разных «скощухах» там, на кресте. Чтоб не кантовали менты, чтоб закрывали глаза при случае. Все карты в твоих руках, Михей! Будь понаглее и дави на следака. Если что не так — прекращай с ним всякий базар и требуй начальства из управы, это сработает. — Бекета немного помолчал и добавил: — Конечно, определенный риск есть, но лучшего варианта тебе не сыскать. Быть под опекой ментов, что еще надо? И проси у них сам, сам! Все, что пожелаешь. Так твой поступок будет выглядеть убедительно. Сука она и есть сука, сам знаешь…

— Бекета прав, Михей, — подал голос Картоха. — Без риска тут не обойтись, как ни крути. Я бы подписался, свободы не иметь.

— Ты полагаешь? — спросил я с иронией.

— Железно, — ответил он.

— Ну раз ты так считаешь, пишусь. Сгорела хата, хай горит забор, как говорят хохлы.

Я так сказал, но почти всю ночь напролет обдумывал предложение Бекеты. Подпишется ли на это Граф? Как знать. Если с ментами буду договариваться я, меня-то могут пропустить и без шмона. А его? Где гарантия, что все проканает в елочку? Нет ее! Чертов ребус! От него можно сойти с ума. Или брать только один «ствол»? Да, это идея. Зачем нам два? Если мы засветимся и нас обложат, как волков, — не поможет и АКМ, факт. А просто стрельнуть в двоих вставших на пути хватит и одного. Я воспрял духом и тут же засел за малявку для Графа.

На следующий же день получил ответ. Граф все взвесил и согласился с моими доводами. Как я и предполагал, обработка следователя и вся дальнейшая игра ложились на мои плечи. Два дня я готовился к «спектаклю на сучий манер», на третий срочно потребовал, чтобы ко мне явился следователь.

Тот не заставил себя ждать, и часа в три того же дня меня привели в его маленький кабинетик. На этой как бы вольно-тюремной территории, где с двух сторон располагались кабинеты следователей и адвокатов, было всегда полно народу. Ментов здесь почти не наблюдалось, так как общая дверь запиралась на ключ. Зэки и зэчки, подследственные запросто общались между собой, и порой трудно было разобрать, где подследственный, а где его адвокат. Разве что по галстуку и по выглаженному костюму, чего зэку явно не хватало.

Что касается женщин, то они держались на высоте даже в тюрьме. Не все, но большинство, те, которые не относились к категории шалашовок и шлюх. Я любил здесь бывать, хотя бывал нечасто, раз в двадцать дней, когда следак приходил поинтересоваться, не надумал ли я давать показания. Я валял ваньку, общался с ним минут двадцать — тридцать и шел назад в камеру. Затем он вызывал Графа, и все повторялось. Войдя в блок, я тут же прошвырнулся вдоль дверей, выискивая глазами Юлю. Я познакомился с ней месяц тому, почти договорился, но никак не получалось. Мне уже давно хотелось пообщаться с женщиной, а Юля была баба в самом соку. Тридцать лет, и ни одного аборта, как шутят дамы. Эта пышнотелая блондинка понравилась мне сразу, и я не стал ходить кругами, сказал ей все как есть. «Где?» — спросила она меня тогда и вздохнула. Она сидела на тюрьме уже месяцев девять, но дело и не думали передавать в суд. Истосковалась, видать, по мужику, как и я по женщине. Первая ходка, но не стеснительная. Впереди большой срок, и кто знает, где и когда представится случай сойтись с мужиком. К тому же беременность, если таковая случится, всегда поможет — как в сроке, так и на зоне. Гарантий нет, но бывает и с первого раза. Увы, Юли, к сожалению, не было. Начало неважное, посмотрим, как пойдет со следователем.

Мой следак, сорокапятилетний скромный башкир по фамилии Хакимов, был в самом деле скромен и нищ. Однажды он даже показывал мне свои рваные носки и сетовал на жизнь. Надо сказать, носки произвели на меня должное впечатление и в некоторой мере убедили, что передо мной сидит честный мент. Честный или глупый, быть может трусливый, этого я еще не понял. Говорил он со мной всегда откровенно, немного сочувственно, удивляясь тому, что такой умный человек, как я (таким он меня видел), истаскался по тюрьмам и натворил столько дел.

Я, конечно, ссылался на натуру, примешивал философию и обстоятельства, а в конце добавлял, что люди, желающие себе только спокойствия и благополучия, — всегда рабы, всегда улитки, приняли навязанный сверху порядок вещей и перестали слушать себя. Где-то в глубине души он соглашался со мной, но его гордость не позволяла ему признать себя рабом.

Поздоровавшись с Хакимовым как со старым знакомым, я попросил его прикрыть дверь.

— Зачем? — вскинул он на меня свои карие глаза, но дверь позволил прикрыть.

— Я хочу поговорить с вами на очень опасную и щекотливую тему, и потому… — Он молча кивнул, дескать, понял, не объясняй. — Марат Ибрагимович, — начал я издалека. — Вы всегда удивлялись, как я мог столько натворить и, главное, почему, зачем. Так вот… Я решил дать более чем правдивые показания, но дам я их только высшим чинам управления. А если точнее — чину. Одному человеку, только одному.

— Да? — Он повеселел и оживился. — Это хорошо, Николай. Но почему только высшему чину? Что за секретность?

— Есть основания, Марат Ибрагимович, есть…

— Я понимаю, но… — Он постучал ручкой по столу и подвинул к себе папку. — Мне необходимо знать, на какую тему разговор. Я, конечно, передам вашу просьбу кому следует, не сомневайтесь. Однако я веду ваше дело, а потому имею право знать, зачем вам такая встреча. Показания, разумеется правдивые, вы должны давать мне. Если я вас чем-то не устраиваю, вы вправе заявить мне отвод. Я не возражаю, так было не раз. И еще…

— Нет, дело не в вас, — остановил я его.

— В чем же? — Он смотрел на меня с нескрываемым интересом.

— В том, что речь будет идти об одном человеке и о тех преступлениях, которые пока не фигурируют в деле. И не только об этом… Знаете. — Я придал своему лицу задумчивое, более чем серьезное выражение и выдержал небольшую паузу. — Я прагматик по натуре, прагматик и немного философ, представьте. Зачем погибать двоим, когда один может выжить и уцелеть? Я не так стар, как видите, моложе кое-кого и… При благоприятном исходе дела могу получить даже меньше двадцати лет. Меньше. В этом случае, если я не загнусь на нарах за это время, я еще смогу пожить пять — десять лет на воле. Не так мало для такого типа, как я. Жизнь за двадцать лет наверняка подтянется к нынешней американской, глядишь, мне назначат гулаговскую пенсию в тысячу долларов и я осяду где-нибудь в тихой деревушке с видом на речку. Разумеется, это все мечты, но подыхать я не хочу. Понимайте как знаете. Это все. — Я замолчал и отвел взгляд в сторону, словно стыдясь своего, пока еще не свершившегося предательства. Хакимов, напротив, сверлил меня своими хитрыми глазенками, и я видел это и не знал, верить мне или нет. Он был явно не готов к такому повороту дела, но в то же время мое предложение его явно заинтересовало. По тому, как он долго думал, я понял, что все пойдет по сценарию Бекеты. Старый лис как в воду глядел. Сейчас он начнет кантовать меня и предлагать свои собственные услуги.

Так оно и случилось. Мы долго торговались, обговаривая детали, и наконец договорились. Вроде бы договорились.

Следак пообещал незамедлительно свести меня с Графом, в обмен на это требовал, чтобы все дальнейшие показания и, так сказать, «явки с повинной» я давал лично ему, Марату Хакимову. Он не скрывал от меня, для чего это ему нужно, и говорил как есть.

— Но послушайте, мне нужны гарантии, надежные гарантии, что меня не кинут, — заявил я ему в конце. — Я добуду вам нужную информацию, вы оформите все как следует, а суд тем не менее приговорит меня к вышке. Ради чего тогда все это? Лично вы никаких гарантий дать мне не можете, поэтому я и просил о встрече с чином.

— Не волнуйтесь, я сделаю все как должно. Вы будете давать информацию в присутствии чина. И ваши, и наши слова будут записаны на пленку и переданы в суд еще до начала процесса. Все это апробировано, вы не первый. Если вы действительно поможете следствию и суду, не в наших интересах скрывать это. Кроме того, всякий судья поймет, что к чему, и без нас, видно по материалам дела. Да и вы не мальчик, Николай…

Следователь был доволен как никогда. Наконец-то ему улыбнулась фортуна — матерый преступник решил покаяться и открыть козырные карты. В глубине души я даже пожалел этого честнягу и простака. Знал бы он, какие грандиозные неприятности ожидают его впереди. После того что мы вскоре отмочим, пострадает не один опер и не один чин. Можно только догадываться, сколько задниц полетит со своих кресел, скольких вообще уволят из органов. Что бы у него еще попросить? Сейчас он в ударе, надо его глушить. Попрошу, чтобы устроил мне небольшое свидание с Юлей, всего на тридцать минут. Хотя нет, рановато, может щекотнуться и сдуру подумать бог знает что. Бабы губили и не таких, как я, расслабляться нельзя.