1

Кара Ибрагим действительно с большим опозданием узнал о проезде Синапа через его владения. План его не удался, разбойник ускользнул невредимым. Но аллах милостив, увидим, что будет через год...

Эх, схватить бы его, посадить бы на кол! Два месяца Синап держал солдат под арестом, потом вывел их ночью и отпустил вблизи Соуджака — темень хоть глаз выколи... Добрались в управление вали-паши исхудавшие, кожа да кости.

Кара Ибрагим целыми днями сидел запершись в своем конаке и думал, о Синапе, не находя слов, чтобы хоть перед самим собой очернить его. Вот, годы идут, а разбойник живет себе царем! Никто и пальцем его не трогает, словно он поставлен здесь султанским фирманом.

Неужели люди так уважают его, что не скажут о нем и слова дурного? Чем он привязал их к себе, каким колдовством завоевал их сердца?

— Вся штука в том, — робко говорил Метекса, — что этот человек печется о хлебе для бедноты...

— Ты это говоришь потому, что он твой зять, — огрызнулся Кара Ибрагим, на что Дели Софта возразил:

— И я так думаю, Ибрагим-ага, что Синап человек достойный, справедливый и храбрый. Ну, а что он враг султана — за это он ответит, где следует.

Кара Ибрагиму были не по вкусу эти рассуждения, хотя в глубине души он не бог весть как привязан был к этому государству читаков. Он знал только, что Синап ему враг, что он завладел лучшей частью его нахии, в которую он, Кара Ибрагим, и ногой не смеет ступить.

— Знай я, что он наделает мне столько хлопот, я бы его давно повесил...

Разнеслись слухи, что Кара Феиз с целым отрядом солдат идет на Янину, навстречу Али-паше.

Закололи много скотины, приготовили помещения для людей и лошадей, а Кара Ибрагим отвел целое крыло своего конака для столь необычного гостя.

В день прибытия он собрал всех наиболее видных людей в селе: торговцев, богатых овцеводов, чабанов — и пошел встречать войско.

Кара Феиз ехал впереди на вороном коне, в кафтане с позументами и вязаной накидке, в расшитых штанах с серебряным ятаганом на боку.

Малорослый, со смуглым сухощавым лицом, с лисьими глазками, с тонкими обвислыми усами, он имел вид озабоченный и усталый. Он не был так страшен, как его представлял народ, не было в нем ни важности, ни грубости. Напротив, он был застенчив, как женщина, людям в глаза смотрел как-то несмело. Однако он был очень ловок и в седле держался, как настоящий джигит.

Кара Ибрагим представился ему. Представились и другие видные люди села.

— Как у вас, тихо? — спросил высокопоставленный гость, слезая с коня; в голосе его слышалось высокомерие, смешанное с равнодушием.

— Слава аллаху, — сказал Кара Ибрагим. — Покуда не было никаких неприятностей.

Пошли пешком. Рядом с широкоплечим, высоким, как сосна, Кара Ибрагимом Кара Феиз напоминал юношу, еще не знающего житейских тревог. Только постоянная горькая усмешка выдавала его тяжелый жизненный опыт.

— Как дорога впереди, свободна? — коротко спросил он усталым голосом.

Кара Ибрагим помолчал. Вопрос был естественный, но ответ казался трудным. Он знал хорошо, что путь был не свободен; но как сказать ему о Синапе, который, как говорили злые языки, слыл большим другом Кара Феиза...

— Путь свободен, отчего ж ему не быть свободным... Только есть тут у нас беда одна, сущая золотуха...

Кара Феиз посмотрел на него с недоумением, а Кара Ибрагим продолжал:

— Мехмед Синап... бушует там, в дикой Чечи...

— Мехмед Синап, Мехмед Синап... — повторил Кара Феиз знакомое имя, словно вспоминая что-то очень важное, забытое.

— Скверный пес, — добавил Кара Ибрагим. — Бешеная собака, которую нужно побить камнями.

— Нет, постой, — сделал Кара Феиз нетерпеливый жест. — Не пес... Мехмед Синап человек доблестный, я его знаю, справедливый... Нет, нет, он не пес!.. — И он отер пот с лица.

Кара Ибрагим умолк. Он не хотел спорить с человеком, чье имя было Кара Феиз.

— Завтра и послезавтра будем отдыхать, а потом снова в путь.

— Хорошо, эфенди, как прикажешь!

 

2

На другой день утром Кара Феиз вышел в сопровождении двух жандармов. Он был страстный охотник, ему хотелось побродить и размяться. Кара Ибрагим выразил желание сопровождать его не столько по долгу службы, сколько из опасения, чтобы с ним не случилось чего-нибудь дурного, но Кара Феиз отказался под предлогом, что он терпеть не может людей, любит уединение, любит в одиночестве наслаждаться природой и великой мудростью аллаха...

— Если опоздаю, не надо беспокоиться, — закончил он.

Один из жандармов пошел вперед, наставления он получил еще с вечера. Он отправился разведать путь, предупредить людей о прибытии Кара Феиза. Как удивился Мехмед Синап неожиданному известию! Кара Феиз идет к нему в гости, верный друг не забыл его! Он сиял от радости.

Кара Феиз прошел по непроходимым горам, волком пробрался через темные безмолвные леса и еще к полудню очутился в царстве Синапа.

Друзья обнялись и вошли в конак.

— Удивительно! — произнес Мехмед Синап. — Ты мне снился этой ночью!

— А меня вчера, когда я услышал твое имя, так и кольнуло что-то в сердце. Эх, брат, ты все еще поешь старую песню. Все царствуешь!

— Что делать, брат, такой уж промысел мне дал аллах.

— Хороший промысел. Чорт меня надоумил наняться на службу к султану. Глупость! Страшная глупость!

— Да как стряслась эта беда?

— Вот как. Мы с Кара Мустафой и Эминджиком напали на Гюмюрджину и захватили ее. Но у нас не было пушек. Пушка — страшная штука, Синап! Она разметывает людей, как цыплят. Войска, вооруженные пушками, разбили нас, и нам пришлось сдаться.

Кара Феиз задумался. С галлереи, где они стояли, перед ними открылась вся Чечь с горами и селами, утопавшая в своей гордой бедности и дикости. Вот оно, царство Мехмед Синапа, отрезанное от владений султана, свободное от всех его повинностей и даней, от жандармских насилий, от рабства, от военной службы и пресмыкательства перед сильными... Большая удача выпала на долю этого Мехмед Синапа; ему везет, да и у султана есть другие, более важные заботы, чтобы заниматься им...

Прибежали двое старших детей Синапа, и Кара Феиз почувствовал себя воистину несчастным при виде этих веселых головок, этих глазок, которые смотрели на него ласково и с любопытством и стремились обнаружить в нем друга их отца. Выросши сиротой, он не знал отцовской ласки и радостей отцовства тоже не испытал. А вот у Мехмед Синапа дети, жена, дом, и он все-таки находит время и смелость бороться с султаном... Смелый, смелый юнак!

— Одно только скажу тебе, — прервал он наступившее молчание. — Берегись Кара Ибрагима! Берегись султанских войск — они теперь не те, что в наше время: теперь и выучка у них другая, и тактика, и фортификация другая — да и пушек у них сколько угодно...

Мехмед Синап слушал эти советы с затаенным беспокойством. Он свыкся с чувством безопасности, но все же допускал возможность всяких бед. Иногда ему казалось, что на него махнули рукой: «Пускай сам свернет себе шею!»

— Если бы ты сумел раздобыть две-три горных пушки, то жил бы как в крепости, — добавил Кара Феиз.

Тут он вспомнил, что его новое положение султанского военачальника требует от него сдержанности в речах, и потому коротко добавил:

— Итак, братец, на-днях я поеду через Машергидик, и твои люди пропустят меня как друга.

— Будь покоен, брат Кара Феиз... Желаю тебе благополучия в походе!

— И еще скажу тебе: не позволяй султанским людям шляться по твоей земле, у тебя много врагов, и они не дремлют!

— Ты прав, враги подстерегают человека и во сне...

Кара Феиз поднялся, собираясь уходить. Он был удивлен — его поразила личность Синапа, его непринужденность. Над ним не было никакого начальства, которое могло бы приказывать ему и перед которым он должен был бы стоять навытяжку... Эх, как жилось в мятежные времена!

Они расцеловались.

— Прощай, брат, — сказал Мехмед Синап.— Не поминай лихом...

— Помоги тебе аллах, братец, — взволнованно ответил Кара Феиз. — Такова жизнь... Играет людьми, как ребенок мячом...