50-1. 16-я графиня Уорвик

«В каждой избушке свои погремушки», — утверждает народная мудрость. В семье Ричарда III тоже был один персонаж, — его несравненная тёща, Анна Бошан, 16-я графиня Уорвик (ЭИИ), чьё имя не лучшим образом прогремело в тяжёлые и смутные времена Войны Роз. И особенно в тот её период, когда её муж, знаменитый и могущественный граф Уорвик (ИЛЭ), восстал против своего сюзерена, короля Эдуарда IV, и вступил в союз с королевой Маргаритой Анжуйской, находящейся в то время во Франции, под защитой ЛюдовикаXI, с тем, чтобы вернуть трон её мужу, слабоумному королю Генриху VI, Ланкастеру.

Не такой человек был Ричард Невилл, 16-й граф Уорвик, чтобы из двух зол выбирать большее — переходить на сторону к Ланкастерам, после того, как он перебил лучших их полководцев в сражениях, захватил в плен короля Генриха VI и возвёл на трон своего кузена, Эдуарда IV, Йорка.

Не таков был этот сильный, могущественный, мудрый и очень гордый человек — отважный воин, талантливый полководец, успешный и мудрый администратор, чтобы неожиданно для себя заключать союз со своим злейшим врагом, — мстительной и злобной королевой Маргаритой Анжуйской (убившей в битве при Уэйкфилде его брата и отца), да ещё и унижаться перед ней, вымаливая прощение за весь причинённый ей и её партии ущерб.

И тем не менее, графу Уорвику пришлось пройти через это унижение. Как пишет в своих «Мемуарах» Филипп де Коммин — придворный историограф Людовика XI, граф Уорвик несколько часов выпрашивал у королевы Маргариты прощение, стоя перед ней на коленях, в присутствии Людовика XI и всего французского двора, включая иностранных дипломатов, которым довелось стать свидетелями этого эпизода.

Неизвестно, сколько бы ещё пришлось простоять графу Уорвику на коленях, если бы король Людовик XI, сообразив, что для Франции союз Уорвика с партией Ланкастеров исключительно выгоден, сам лично не уговорил Маргариту смягчиться и милостиво его простить.

Всё это было крайне непоследовательно и странно, для такого многоопытного и представительного политического деятеля, каким был Ричард Невилл — Плантагенет, 16 -й граф Уорвик. Поразительно странной была и та ужасающая беспечность, с какой он ринулся в эту чрезвычайно опасную политическую авантюру, подставив под удар

   • свою репутацию (одного из влиятельнейших людей при английском дворе),

   • своё близкое родство с королевским, английским двором,

   • свои прошлые успехи и достижения, совершённые во славу партии Йорка,

   • отказавшись от прежних заслуг перед страной и партией Йорка,

   • от высоких титулов, должностей и наград,

   • от доходов с его имений и землевладений, которые остались в Англии,

   • от богатства и роскоши,

   • от несметных сокровищ, дворцов и замков, принадлежавших ему.

Странным и непонятным был тот риск, которому он подвергал свою жизнь и честь, а также жизнь, честь и благополучие всех членов своей семьи — его жены и двух его дочерей, вынужденных вместе с ним, захватив только самое необходимое, в спешке бежать из страны, которой на протяжении многих веков верой и правдой служили их предки, и в которой они принадлежали к рангу высшей аристократии, жили в роскоши и почёте и не нуждались абсолютно ни в чём.

Стороннему человеку всё это по меньшей мере кажется странным. Именно поэтому мы и считаем своим долгом подробнее рассмотреть причины, побудившие графа Уорвика поступить подобным образом, вследствие чего он и приобрёл в истории репутацию подлого предателя, бесчестного человека и оскорбительное прозвище «кингмейкера» — беспринципного «делателя королей».

А причина этой непоследовательности, как выяснилось, лежит буквально на поверхности этих странных и необъяснимых, на первый взгляд, событий. И кроется она в сложных семейных отношениях самого графа Уорвика (психотип ИЛЭ) с его женой, Анной де Бошан (психотип ЭИИ). Причина всех этих странных и непоследовательных поступков заключалась в конфликтогенных и крайне неблагоприятных интертипных отношениях ревизии, при которых сам Ричард Невилл, граф Уорвик («Гроза королей»!) на протяжении многих лет был подконтрольным своей жены, играл роль беспомощной и зависимой марионетки в её руках.

На этот вывод наводит и сама биография Анны де Бошан (её портреты и письма, проливающие свет на многие эпизоды её жизни, сохранились в семейных архивах графов Уорвиков), а также тот факт, что сам граф Уорвик, перейдя на сторону Маргариты Анжуйской, как политик играл уже второстепенную роль, а на первый план вышла его жена, графиня Анна де Бошан, которая стала близким другом и доверенным лицом королевы Маргариты, чуть только прощение её мужем было получено.

Но вернёмся к истокам этих исторических событий и сложнейших интертипных отношений, тем более, что и на судьбу главного героя нашего повествования, английского короля Ричарда III, они тоже, в немалой степени, повлияли.

 

50-2.Анна де Бошан — девушка с тёмным пятном в родословной.

Анна де Бошан была дочерью Ричарда де Бошан, 13-го графа Уорика и его второй жены, Изабель Ле Деспенсер, наследницы огромного состояния. Брак был заключён в замке Ханли, 26 ноября 1423 года. Ричард Бошан верой и правдой служил королю Генриху V, Ланкастеру, а затем продолжал нести службу в качестве наставника его сына, молодого короля Генриха VI.

Брак Ричарда де Бошан с Изабель Ле Деспенсер — единственной наследницей семьи Деспенсер, заключался по расчёту, но сложился по любви: известно, что супруги испытывали друг к другу столь пылкие и восторженные чувства, что обменивались сонетами собственного сочинения. Этот романтизм стал основой и каноном их семейных отношений, в которых всё было подчинено взаимной любви и согласию.

Изабель Ле Деспенсер была на двадцать лет моложе своего супруга, который женился на ней вторым браком, надеясь обзавестись наследником мужского пола, к которому могли бы перейти его титулы и её состояние.

Надежды Ричарда де Бошан оправдались: 22 марта 1425года в замке Хэнли родился их первенец, Генрих де Бошан (будущий 14-й граф Уорвик), а в сентябре 1426 года в их семье родилась дочь, Анна, — прелестная девочка, милая, кроткая, романтичная.

Дети в семье Ричарда де Бошан родились на редкость красивые, и желающих породниться с ними находилось великое множество. Был конкурс (что — то вроде аукциона), на котором победил лорд Ричард Невилл, 5-й граф Солсбери. За 4700 фунтов стерлингов, выплаченных семейству Бошан, он приобрёл право взять в свою семью обоих наследников.

Малолетнего Генриха де Бошан граф Солсбери в 1436 году женил на своей старшей дочери, двенадцатилетней Сесилии Невилл. Но ещё за два года до этого, в 1434 году, он женил своего шестилетнего сына, Ричарда Невилла — Младшего (будущего 16 — го графа Уорвика, известного как «делатель королей»), на одиннадцатилетней Анне де Бошан.

Отношения у будущего «кингмейкера» и его молодой супруги сразу же не задались. Не о таком муже мечтала романтичная Анна Бошан.

Прежде всего, её муженёк оказался совершенно несносным ребёнком — самонадеянным и дерзким «всезнайкой», да к тому же ещё и грубоватым, непоседливым, шумным, драчливым и озорным. Никакого уважения к жене и её авторитету как будущей хозяйки дома он не проявлял.

Анну раздражала его привычка постоянно с ней спорить, — втягивать в спор любого и по любому поводу. Её возмущало и то, что он дерзко разговаривал со своими родителями. Когда она делала ему замечание, он буквально взрывался раздражением. Начинал на неё кричать, заявляя, что он — глава семьи и имеет право вести себя, как пожелает. Анна только фыркала в ответ: что он о себе вообразил, этот шестилетний малявка! Давно ли с деревянной лошадки на коня пересел, а туда же — глава семьи!

Поговорить с ним было решительно не о чем: всё у него были какие — то глупые, дерзкие фантазии, да несбыточные планы на уме. Он считал себя большим знатоком истории Англии и её политики, но при этом историю Столетней Войны пересказывал на свой лад и каким‑то альтернативным образом: «Вот если бы Генрих V не выиграл битву при Азенкуре, а Жанна Д’Арк не короновала бы дофина Карла…»

— Если бы, да кабы! — раздражённо одёргивала его супруга. — Если не знаете, о чём говорить, лучше помолчите… — она полагала, что говорить он должен только о любви к ней, а иначе, какой же он рыцарь.

Но слово «помолчите» производило на него совершенно обратное действие , — он тут же вскакивал, раскрасневшись от гнева, топал ножкой и начинал визгливо кричать тоненьким, писклявым голоском:

— А вот не буду молчать! Сама помолчи!.. Это ты ничего не знаешь!

— Я не разрешаю вам разговаривать таким тоном! — обижалась Анна.

— А мне плевать на твоё разрешение! Я здесь глава семьи! Я муж! — орал он на неё.

— Да как вы можете так говорить со мной! Хам! Грубиян! — заводилась она, забывая о долге послушания мужу.

Всё заканчивалось тем, что прибегали его родители, разнимали их и разводили по разным углам. А когда ссоры становились слишком частыми, их развозили по разным имениям. Опять же и причины для этого находились уважительные: пора было приучать молодых к самостоятельной жизни.

С течением времени они стали видеться всё реже и реже. Анна, следуя наставлениям своей свекрови, Элис Монтегью, графини Солсбери, приобщалась к делам по управлению домом. А её малолетний супруг, Ричард Невилл — Младший, сопровождал своего отца, графа Солсбери, в его инспекционных поездках, готовясь сменить его во всех тех должностях, которые должен был получить от него по наследству.

Анна не была удовлетворена своим положением в этой семье. И не потому, что родители мужа не относились к ней с должным почтением (свёкор сам выбирал её в жёны своему сыну, как знатнейшую и богатейшую невесту из всех возможных).

Сюрприз опять же ей преподнёс её муженёк — этот «великий знаток» истории Столетней Войны. Это он в один прекрасный день ей заявил, что оказывается она является прямым потомком — пра-пра-правнучкой! — того самого, омерзительного Хью Деспенсера-Младшего, который был фаворитом короля Эдуарда II. Это не кого‑нибудь, а её пра-пра-прадедушку казнили, как последнюю гадину, с самой изощрённой жестокостью в наказание за все его преступления перед Богом и людьми. Это во время его казни королева Изабелла со своим любовником, Роджером Мортимером, пировала на площади, радуясь его мучениям. Это её, Анны де Бошан, пра — пра — прадеда растерзали перед всем народом, а сердце бросили в костёр, чтобы убить его душу, — чтобы он уже не воскрес в день Страшного Суда.

Да, было такое пятно в родословной ближайших родственников короля Ричарда III: Анна де Бошан — мать его жены, королевы Анны Невилл, являлась прямым потомком Хью ле Деспенсера-Младшего — фаворита Эдуарда II, позорно закончившего свою жизнь во время восстания, поднятого против короля, его женой, королевой Изабеллой Французской, и её фаворитом, Роджером Мортимером. Захваченный в плен вместе с Эдуардом II, Хью Деспенсер-Младший предстал перед судом, был обвинён во всех смертных грехах и по каждому из них был приговорён к самой страшной казни, какую только можно было себе представить. До оглашения приговора он пытался умертвить себя голодом, но это ему не удалось, и 24 ноября, 1326 года он был казнён. Тяжесть его вины несмываемым позором легла на все последующие поколения его потомков. И только в правление Эдуарда IV, по ходатайству Ричарда Невилла, 16-го графа Уорвика («кингмейкера»), Хью Деспенсер-Младший был реабилитирован.

Мать Анны де Бошан и тёща 16 -го графа Уорвика — «кингмейкера» — Изабель ле Деспенсер, графиня Вустер и Уорик, была внучкой Эдуарда ле Деспенсер, первого барона ле Деспенсер, который в свою очередь, был внуком Хью Деспенсера. То есть, — была пра-пра-правнучкой Хью Деспенсера -Младшего.)

За одно только упоминание об этих событиях Анна де Бошан могла возненавидеть своего мужа и держать обиду на него до конца своих дней. Понятно, что и её родители, и родители её мужа скрывали от неё этот факт, насколько могли. Но, так или иначе, правда всё же стала известна и ей. И грех своего непутёвого пра-пра-прадеда она переживала так, как если бы во всех его преступлениях была не его, а её вина.

Одно она знала и понимала отчётливо: те преступления, в каких обвинялся её пра- пра-прадед, навлекают проклятье не только на него самого, но и на будущие поколения его потомков. А это значит, что под проклятие попадёт и она, и её будущие дети, — потомки её мужа и его родителей. Продумав всё это, она пришла к выводу, что её в этой семье любить не могут, а значит и в будущем её любить не будут, даже при том, что сейчас обращаются с ней очень ласково. Она для них — девушка с тёмным пятном в родословной.

Последующая за этим в 1445 году кончина её старшего брата, Генриха де Бошан, 14 — го графа Уорвика, а вслед за ней, в 1449 году и ранняя смерть его малолетней дочери, Анны, ненадолго ставшей 15-й графиней Уорвик, подтвердили опасения Анны де Бошан: проклятие определённо наложено на потомков Хью Деспенсера — Младшего и оно роковым образом на них влияет, уничтожая будущие поколения в расцвете лет.

Исходя из этого предположения, она решила повременить с рождением детей в их семье, что само по себе уже наводило её на мрачные размышления. Она уже представляла себе позорный, бракоразводный процесс, который вскоре затеет с ней её муж из‑за их бездетного брака. В своём воображении она уже видела, как оставляет ему своё состояние и уходит жить в монастырь, отказываясь от всех тех радостей, которые могла бы познать в супружестве и в материнстве.

Её уныние не осталось незамеченным родителями её мужа — графом и графиней Солсбери, которые поначалу считали, что причина кроется в смерти её близких родственников — старшего брата и его пятилетней дочери, Анны. А потому посчитали необходимым хоть чем‑нибудь утешить и приободрить свою невестку.

Получив от неё разрешение на ведение судебных дел, они попытались от её имени отсудить наследственные права на графство Уорвик, включавшее в себя огромное состояние и богатейшие плодородные землевладения, расположенные в самом центре страны.

В июле 1449 года, благодаря стараниям свёкра, имевшего связи в суде и большой опыт ведения судебных тяжб, отстранив всех других претендентов на это крупнейшее в стране наследство (а именно, — всех трёх, единокровных сестёр Анны — дочерей от первого брака её отца, а также их мужей и детей, претендующих на эти земли), Анна де Бошан и её супруг, Ричард Невилл-Младший стали 16-ми графом и графиней Уорвик и единоличными обладателями всего наследного достояния. Получили права на владение двумя крупнейшими резиденциями этого графства, — прелестнейшим Уорвикским замком — этой жемчужиной средневековой архитектуры и расположенным в живописной местности замком Миддлхэм, — ставшими излюбленным местом пребывания молодой четы.

Вопреки ожиданиям, успехи в ведении тяжбы и полученный титул не только не приободрили юную графиню Уорвик, но наоборот, стали поводом для ещё большего уныния и беспокойства.

Причина же была в том, что пока велась эта тяжба, муж её старшей, единокровной сестры, Элеоноры де Бошан, — влиятельнейший при дворе человек, тайный советник и доверенное лицо королевы, Эдмунд де Бофорт, в 1448 году стал 2-м герцогом Сомерсетом. А в 1450 году, после смерти предыдущего фаворита Маргариты Анжуйской, герцога Саффолка, стал главным советником королевы и даже подчинил её своему влиянию. И вот этого‑то Анна де Бошан боялась теперь больше всего, — боялась, что через своего влиятельнейшего мужа и его возлюбленную, фактическую хозяйку королевства, Маргариту Анжуйскую, её сестра Элеонора (герцогиня Сомерсет) начнёт ей, Анне де Бошан, жестоко мстить за выигранную в суде тяжбу на наследство Уорвиков.

Опасения Анны де Бошан были не напрасны. Её сёстры и их мужья так упорно боролись за право унаследовать эти земли, столько жалоб и прошений направили в суд, столько денег потратили на судебную тяжбу, столько влиятельных особ привлекли на свою сторону, при том, что и сами были влиятельными при дворе, что вполне могли выместить на ней досаду за потраченные впустую усилия: стараниями графа Солсбери всё наследие Уорвика целиком и полностью перешло к его невестке и сыну.

— Ай, будь оно неладно, это наследство! — причитала Анна де Бошан, ожидая для себя всего самого худшего и обвиняя во всём своего свёкра. — Мало я, что‑ли, принесла в этот дом, так им ещё и графство Уорвик понадобилось! Они его отсудили, а мне теперь отвечать! Мои сёстры так боролись за это наследство, а из‑за меня они его потеряли! Теперь они на меня обидятся, и их мужья будут мне мстить. Что теперь будет с нами, со мной и моими детьми! — рыдала она, а утешить её было некому. Рассчитывать, что придёт свёкор, 5-й граф Солсбери и возьмёт всю вину на себя, не приходилось. Да и не было в этом деле его вины, поскольку он действовал от её имени. А она (к тому времени уже взрослая, 26-летняя женщина) могла и отозвать свой иск, и прекратить тяжбу, если бы захотела. Но когда всё это завертелось, она решила, что теперь уже «неудобно» останавливать свёкра: он ведь уже столько времени потратил на эту тяжбу, столько сил и средств в неё вложил…

Но такова была основная черта Анны де Бошан: что бы она ни сделала, какую бы оплошность ни допустила, всегда у неё был виноват кто‑то другой, но зато она больше всех переживала за последствия.

Мужа больше всего раздражали её причитания. Раньше, когда они жили вместе с его родителями, дня не проходило, чтобы она не жаловалась им на него, а ему на них. А когда он за неё заступался, она же ему и выговаривала:

— Фи, как грубо вы сегодня говорили с родителями! Так нельзя! Надо быть вежливым. Они же ваши родители, они вам добра желают!

Он задыхался от возмущения. А она опять его поучала, — пользовалась любым случаем, чтобы придраться и обрушить на его голову новый поток наставлений.

Его возмущала её непоследовательность, лицемерие, стремление везде и во всём считать себя правой и сваливать свою вину на других.

— А я не понимаю, из — чего вы теперь слёзы льёте! — говорил он, устав от её нескончаемого нытья. — Вы же сами хотели получить это графство! Сами же сокрушались: «Вот теперь титул и земли целиком отойдут к ним, а я останусь бесприданницей висеть на вашей шее! Всем вам буду в тягость, и вы меня выгоните из дома! И что тогда со мной будет!». Ведь это же для того, чтобы вас успокоить, отец отсудил для вас ваше наследство!

— Выходит, это я во всём виновата! — кричала она, заливаясь слезами. — А вы, стало быть, не при чём! Мне теперь будут мстить, а вы выйдете сухим из воды! Ой, что теперь со мной будет! Что будет с моими детьми!

А детей у Анны де Бошан на ту пору ещё не было никаких, и это при том, что её муж, Ричард Невилл — младший, 16-й граф Уорвик, к тому времени из маленького, щуплого мальчугана с писклявым, пронзительным голосом, превратился в рослого, статного, очень красивого (как и все Невиллы), невероятно успешного юношу.

6 августа 1445 года, в возрасте 16 лет, он уже был посвящён в рыцари.

В 1446 году, в возрасте 17 лет, получил должность администратора округа Карлайл и объединённых областей на западной границе с Шотландией. А получив графство Уорвик, готовился принять и переходящую к нему, по наследству жены, должность шерифа Вустершира.

Его карьера складывалась на редкость удачно (как, впрочем, и у его деда, отца и всех их предшественников). Единственное, что ещё омрачало его радость, так это то, что несмотря на его блистательные успехи и великолепные внешние данные, в свои 22 года он всё ещё оставался бездетным.

Отношения с женой у него были натянутые, что очень тревожило его родителей. И даже при самом пытливом расследовании, свекрови так и не удавалось узнать, был ли их брак на ту пору уже консумирован или 16-я графиня Уорвик всё ещё не решалась познать его таинства к своим 27 годам.

В то время, как Анна Бошан предавалась своей нерешительности, её муж свободно заводил связи на стороне и не делал из этого тайны. В конечном итоге ревность к молодому супругу, а также страх оказаться покинутой и изгнанной из своих поместий женой, заставили её изменить отношение к браку, и в 1451 году у них родилась прелестная дочь, которую Анна де Бошан в честь своей матери назвала Изабеллой.

Как бы удачно ни складывалась теперь жизнь графини Уорвик, тень её злосчастного предка — Деспенсера неотступно преследовала её.

— Проклятие никогда не падёт на неповинную голову, — утешал её духовник, — так сказано в Библии.

Анна де Бошан взяла эту мысль на вооружение. Она обязала себя быть безупречно честной, чистой, непогрешимой, выполнять все библейские заповеди и в такой же чистоте воспитывать свою дочь.

Давая этот обет, она и не предполагала, что в её жизнь очень скоро ворвутся события, повлиять на которые будет практически невозможно.

 

50-3. Начало войны Роз. Заговор Йорка

Политическая обстановка в стране между тем всё более накалялась. Слабоумный король Генрих VI, уже был не в состоянии контролировать ситуацию. Междоусобные войны становились всеобщим бедствием, повсеместным явлением, распространяющимся со скоростью лесного пожара и в самый кратчайший срок охватившим всю страну.

Не обошла междоусобица и семью Ричарда Невилла — Старшего, графа Солсбери. Свёкор Анны де Бошан оказался втянут в затяжной спор с могущественным кланом Перси, возглавляемым графом Нортумберлендом, который, претендуя на неограниченное влияние в северных провинциях, творил произвол и беззаконие, притесняя своих соседей, в том числе и семейство графа Солсбери.

В 1448 году, в период возобновления войны с Шотландией, граф Нортумберленд провёл свои войска через земли Солсбери к западным приграничным землям, потоптал его поля, нанес моральный и материальный ущерб его крестьянам. Граф Солсбери (СЛИ) выступил с ответным рейдом. Произошло военное столкновение, в результате которого Нортумберленд был разбит, а его сын, лорд Пойнингс попал к графу Солсбери в плен.

Решением короля Генриха VI, Солсбери, потерявший в этом сражении 2000 всадников, был отстранён от участия в последующих мирных переговорах вместе с зачинщиком междоусобицы, Нортумберлендом. Этот факт ещё больше обострил отношения между двумя семьями. Устав от междоусобицы, Солсбери уже предполагал отступиться от своих претензий, но второй сын Нортумберленда, лорд Эгремонт, стал возмущать против него жителей Йорка. Расположившись со своими отрядами в принадлежащих ему поместьях Споффорт и Хелаф, Эгремонт попытался взять штурмом резиденцию Солсбери, замок Шериф Хаттон, предполагая захватить в плен его самого. Графу Солсбери удалось удержать оборону.

Потерпев поражение в этом рейде, Эгремонт решил взять реванш в августе 1453 года. Узнав, что граф Солсбери поедет в Линкольншир на свадьбу своего сына, Томаса Невилла, он собрал войско из 1000 опытных воинов и попытался перехватить его по дороге. Произошло столкновение, в ходе которого победа снова досталась графу Солсбери — его отряд был лучше вооружён, чем наёмники Эгремонта, и ему удалось отбиться от нападающих.

Этот эпизод чрезвычайно встревожил графа Солсбери и побудил его искать покровительства у своего влиятельного зятя (мужа его старшей сестры, Сесилии Невилл), герцога Ричарда Йорка, который в 1453 году (из -за болезни короля Генриха VI), исполнял обязанности лорда-Протектора Англии и был самым могущественным человеком в стране. Герцог Йорк оказал протекцию своему шурину и назначил графа Солсбери на пост лорда — канцлера страны.

В то же самое время (в 1453 году) герцог Йоркский был занят расследованием по делу влиятельного фаворита королевы Маргариты Анжуйской, Эдмонда Бофорта, 2-го герцога Сомерсета, допустившего целый ряд политических диверсий и провокаций, в результате которых английская армия понесла большие потери в возглавляемой Сомерсетом военной кампании 1448 года. (Назначенный по протекции королевы командующим английских войск во Франции, Сомерсет провалил всю кампанию и проиграл все сражения, какие только ему пришлось предпринять, что с учётом его прежних побед, стяжавших ему славу отважного воина и блестящего полководца, позволяло считать, что он, будучи завербован Маргаритой Анжуйской, с которой на ту пору довольно близко сошёлся, действовал в интересах французов.)

По распоряжению герцога Йорка, исполняющего обязанности Лорда — Протектора, герцог Сомерсет был заключен в Тауэр, как явный предатель и злоумышленник. Расследование ещё не было завершено, когда король Генрих VI, едва оправившись от очередного приступа психического расстройства, по настоянию королевы освободил Сомерсета из тюрьмы и восстановил в прежних правах и в должности главного советника.

Настаивая на прекращении расследования, королева Маргарита Анжуйская, отстранила Ричарда Йорка от должности Лорда — Протектора, обвинив его в превышении полномочий и в попытке захватить власть. Вместе с ним лишился должности и его шурин, Ричард Невилл — Старший, 5-й граф Солсбери.

Восстановив при поддержке королевы прежнее влияние при дворе, герцог Сомерсет стал активно интриговать против герцога Йорка и его сподвижников, выставляя их заговорщиками, замышляющими свергнуть короля Генриха VI, чтобы самим захватить его престол.

Королева Маргарита и Сомерсет решили избавиться от герцога Йорка и его ближайших сподвижников. Они разработали план, согласно которому король должен был вызвать герцога Йорка, графа Солсбери и графа Уорвика, к себе на аудиенцию, после чего Маргарита Анжуйская спровоцировала бы их на конфликт и, объявив всех троих государственными преступниками, тут же на месте приказала бы их арестовать.

Догадываясь об утечке информации, сделанной по недосмотру кем — либо из его сторонников, Ричард Йоркский, отказался явиться на аудиенцию к Генриху VI, предполагая, что королева может иметь на руках реальные доказательства обвинения, либо сфабриковать их и использовать против него.

Пытаясь урегулировать конфликт мирным путём, герцог Йорк и его ближайшие родственники и сподвижники, — Ричард Невилл — Старший, 5-й граф Солсбери (свёкор Анны де Бошан) и Ричард Невилл — Младший, граф Уорвик (её муж), отправили королю два манифеста: один напрямую в Вестминстер, другой — через архиепископа Кентерберийского. В письмах было заявлено, что ни один из них — ни герцог Йорк, ни его союзники, граф Солсбери и граф Уорвик, ничего против короля не замышляют, но продолжают считать себя верными его слугами. Они объяснили также, что действия их были направлены только на что, чтобы спасти короля Генриха от подлого фаворита королевы, — интригана, предателя и злоумышленника, герцога Сомерсета.

Позднее выяснилось, что оба письма были задержаны самим Сомерсетом, и король так и не узнал о причинах восстания Йорка. А возможно и не захотел узнавать, поскольку это был уже не первый случай, когда из‑за происков Сомерсета страна оказывалась на грани катастрофы и гражданской войны. И каждый раз король становился на сторону жены и её фаворита, оправдывая их обоих и призывая всех недовольных к уступкам. Ничего не изменилось и на этот раз. Король снова подпал под влияние королевы Маргариты и герцога Сомерсета.

Ситуация для Йорка сложилась крайне неблагоприятная. Самые худшие его опасения подтвердились, и у него не оставалось другой альтернативы, кроме вооружённого восстания, к которому он и призвал своих друзей, а затем во главе трёхтысячного отряда, при поддержке графов Солсбери и Уорвика выступил в Лондон с намерением убедить короля низложить Сомерсета.

 

50-4. Первая Битва при Сент-Олбансе

То, что Йорк не планировал заранее военных действий, стало ясно из того, с какими силами он и Солсбери двинулись на юг в мае 1455 года. Даже с присоединившимся по дороге графом Уорвиком, они собрали всего около 3 000 человек.

Не в лучшем положении был и Сомерсет. Оставаясь при дворе, он сумел собрать весьма небольшую, двухтысячную армию, с которой и выехал из Лондона, вместе с королём, 21 мая. На следующий день его войска заняли оборонительные позиции у городка Сент-Олбанс. Кроме Сомерсета короля сопровождали герцог Бэкингэм, лорды Пембрук, Нортумберленд, Томас Куртенэ, граф Девон и другие.

Узнав о прибытии войска Ланкастеров и короля Генриха VI, йоркисты расположили свою армию неподалеку. Затем, следуя принятому этикету, ланкастерцы послали к йоркистам парламентера в лице герцога Бэкингема, с целью выяснить их намерения. В ходе короткой беседы командующие йоркистов — герцог Йорк, граф Солсбери и граф Уорвик — ответили, что считают себя верными слугами короля, а потому пришли освободить его от предателей и не успокоятся, пока те не умрут.

Ланкастерцы заняли боевые позиции за двумя баррикадами на улицах Холлиуэлл и Сент-Питер, посредством этих укреплений они предполагали удержать город.

Йоркисты дважды пытались атаковать их баррикады, но Ланкастеры прочно удерживали оборону.

Исход битвы решил военный гений графа Уорвика: он провел свои отряды через неохраняемую часть города и напал на противника с фланга, после чего укрепления Ланкастеров были захвачены. После получасового боя ланкастерцы оказались в численном меньшинстве, и победа досталась йоркистам.

В том сражении ланкастерцы потеряли около 150 солдат. Но основные их потери коснулись командующего состава. Их предводители — Сомерсет, Нортумберленд и лорд Клиффорд — погибли в бою. Герцог Бэкингем был ранен в лицо стрелой, а Генрих VI, стоявший во время битвы возле своего штандарта, получил ранение в шею, после чего перешёл в укрытие, расположенное неподалёку. Там его и обнаружили после сражения предводители армии Йорка. Они опустились перед ним на колени, и король попросил их прекратить битву. Дабы не расстраивать короля, ему ничего не сообщили о гибели Сомерсета, а просто отвели в Аббатство и оставили на попечении аббата Уетемштедта, который и составил подробное описание этой битвы.

Одержав победу, герцог Йорк захватил короля в плен, но обращался с ним крайне вежливо и старался ни в чём его не стеснять. После битвы Генриха VI перевезли в Лондон и разместили во дворце епископа, где его свободу никто не ограничивал. Затем его перевезли в Вестминстерский Дворец, но и там он был полностью предоставлен сам себе. Затем он переместился в Виндзор, где закончил лечение, и уже оттуда, в обществе королевы и принца отправился отдыхать в свою летнюю резиденцию, Хартфорт.

Оставаясь в Вестминстере, Ричард Йорк сформировал новое правительство: себя назначил на должность Коннетабля Англии, графа Уорвика сделал капитаном Кале, а графа Солсбери, — канцлером герцогства Ланкастер, которое давно нуждалось в хозяйском присмотре. Должность лорда-канцлера вернулась к архиепископу Кентерберийскому.

Преследованиям своих врагов йоркисты заниматься не стали. Исключение сделали только для графа Девона которого снова вернули в Тауэр. Парламент, собравшийся в Лондоне, 9 июля, начался с того, что король, опасаясь возобновления вражды, запретил проносить в зал оружие (а это значит, что любого члена парламента можно было арестовать). Примирение было достигнуто после того, как покойного Сомерсета объявили виновником, спровоцировавшим военные действия. Все остальные участники сражения были признаны невиновными. Затем лорды принесли королю новую вассальную клятву, а тот, получив наконец манифесты от всех трёх, обращавшихся к нему предводителей Йорка (самого Йорка, графа Солсбери и графа Уорвика), раскаялся в своём невнимании к подданным, расчувствовался и щедро одарил одного только графа Солсбери. (Возможно за то, что тот эффективными мерами привёл в порядок его разорённую вотчину.)

Несмотря на то, что сражение закончилось победой Йорка, Анна де Бошан пришла в отчаяние, узнав, что её близкие родственники — муж, дядя и свёкор, — выступили против короля, королевы и герцога Сомерсета — мужа её единокровной сестры, чем навлекли на себя гнев высочайших особ, да ещё сделали её сестру вдовой.

— Как вы посмели связаться с этим Йорком! Вы же погубите нас! — кричала она, наскакивая на супруга. — Вы безжалостный человек. У вас нет совести! Вам никого не жаль! Вам меня не жаль, вам свою дочь не жаль, — перечисляла она, переполняясь жалостью к самой себе. Её миловидное личико при этом морщилось и становилось похожим на мочёное яблочко. Слёзы струились по щекам, тень злополучного Хью Деспенсера-Младшего маячила перед глазами. В воображении она уже видела своего мужа и свёкра на эшафоте, а себя вместе с дочкой — рядом с ними, на позорном столбе.

— Я вам не разрешаю водиться с герцогом Йорком, — выговаривала она ему, словно маленькому. — Он на вас дурно влияет. Вы закончите свою жизнь на плахе и… Ой, что с нами будет! Что будет!! — голосила она, а он болезненно морщился и отворачивался!

— Слушайте, что я вам говорю! — разворачивая к себе мужа, продолжала она. — Оставьте Йорка и идите к королю Генриху! Умоляйте, чтоб он вас простил. Какой бы он ни был, но он наш король. Он дан нам Богом! — втолковывала она, указывая пальцем на небо.

— Бог дал нам его, но забрал у него разум!.. — пробовал возразить ей граф Уорвик…

— Молчите, молчите! Бесчестный вы человек! Мятежник! Предатель! — вопила она, отмахиваясь от него.

— А вот не буду молчать! — взрывался Уорвик, как когда‑то в детстве. — Не буду молчать, не буду! Они от меня этого не дождутся! — кричал он куда — то в сторону, грозя кулаком!

— Я не разрешаю вам разговаривать в таком тоне! — обиженно говорила она ему.

— А мне плевать на твоё разрешение! Понятно?! Я буду говорить, буду! — измученный её бесконечным нытьём и упрёками, он наступал на неё, размахивая кулаками.

— Вы не рыцарь, если смеете поднимать на меня руку! — вопила она, тыча в него пальцем. — Вас надо лишить рыцарского звания!..

— Что-о-о-о???!!!

— Да! И графского титула вас тоже надо лишить! Вы бы не получили его без меня! Вы недостойны носить этот титул!

— Заткнись, ты… Заткнитесь по — хорошему!.. — говорил он наливаясь гневом, чувствуя, что теряет над собою контроль.

— Хам! Грубиян! Хам!!! — словно не замечая его состояния, исступлённо кричала она. В такие минуты словно какая‑то злая сила подхватывала её и она уже не могла себя остановить.

А развести их по разным углам теперь было некому. Родители мужа — свёкор со свекровью — жили в своём имении и тоже, судя по сведениям, содействовали дому Йорка.

Подумать только, до чего она дожила! Её свекровь, почтенная Элис Монтегью, графиня Солсбери, уже напрямую помогала мятежникам и была активным участником заговора. И это при том, что её родной брат, герцог Бэкингем, был тяжело ранен в битве с йоркистами.

— Совсем у людей совести нет! — сетуя на свекровь, возмущалась Анна де Бошан. — Надо бы донести на неё, куда следует, спасти её душу, а то она и себя погубит, и нас всех за собой потянет…

Как светлый, радостный сон вспоминала Анна де Бошан тот день, 6 декабря, 1453 года, когда её муж, Ричард Невилл — Младший, 16-й граф Уорвик, был назначен на должность тайного советника короля.

Графиня Уорвик была представлена ко двору и получила возможность припасть к ручке её королевского величества, Маргариты Анжуйской, которой она глубоко восхищалась, как исключительно сильной и мудрой женщиной, взвалившей на себя всю тяжесть ответственности управления государством. Его величеством, королём Генрихом VI, Анна де Бошан тоже глубоко восхищалась, считая его высокодуховной и тонко чувствующей натурой:

— Этот человек — святой! Он не такой, как мы. Он намного лучше и чище нас! Он — праведник! — восторженно восклицала она.

Муж слушал её и изумлялся: «Досталась же ему этакая идиотка! Интересно только, за какие грехи?».

Родителям он на неё жаловаться запретил :

— Сами выбирали такую невестку!..

А они только вздыхали и разводили руками:

— Откуда мы могли знать, что она станет такой…

 

50-5.Выбор Анны де Бошан

Анна де Бошан была не из тех, кто сдаётся, идёт наперекор своей совести и своим убеждениям: она дала обет жить в чистоте и она сдержит слово! Она выполнит священную заповедь Библии, — будет бороться с мятежниками, восставшими против короля. Будет стоять до последнего за честь и достоинство государя, будет поддерживать правящую династию, как единственно законную и данную Богом. А чтобы не нарушать мир и покой в своей семье, — чтобы не раздражать мужа и не навлекать гнев его родственников, она решила выполнять свою миссию тайно. Что не составляло для неё никакого труда, поскольку муж её свободы ничем не стеснял, всецело ей доверял, относился к ней, как блюстительнице интересов семьи, хранительнице домашнего очага, оберегающей мир и порядок в семье. Ему бы и в голову не пришло подозревать жену в сотрудничестве с Ланкастерами.

А в остальном она действовала привычно и тривиально, — старалась быть в курсе всех его планов и дел. И везде, где только это было возможно, пыталась глушить его деловую и политическую инициативу. Муж то и дело слышал от неё: «Я вам не разрешаю этого делать!». Он напоминал ей, что он здесь глава семьи, и в ответ слышал: «Я вам не разрешаю разговаривать со мной таким тоном!».

Он считал её нестерпимо упрямой, а она считала себя невозможно уступчивой женщиной — ангелом во плоти, — слишком доброй и слишком услужливой для других. Часто жалела о своей уступчивости, но и отказаться от неё не могла, — гордилась ею, как проявлением присущего ей смирения и доказательством чистоты и кротости её души.

По большому счёту Анна де Бошан завидовала успехам своего мужа и не упускала случая лишний раз ему намекнуть, что именно ей и её наследству он обязан своими победами.

Когда он это оспаривал, она обижалась и упрекала его в том, что он неблагородно поступает, указывая на разницу возможностей мужчины и женщины: мужчинам всё позволено! — утверждала она, — будь она мужчиной, она бы тоже сейчас лихо скакала на коне и являла чудеса героизма.

— Вы — на коне?! — смеялся над ней муж. — Да вы же боитесь ездить верхом! Вас даже за ворота замка не вытащить. Вы всего боитесь, — дороги, разбойников, леса, крестьян на дорогах, диких зверей в лесу. Вы только на словах геройствуете.

Но Анна де Бошан и тут находилась:

— А кто виноват в том, что дороги небезопасны?! Вы теперь граф, вот и наводите порядок!

Когда ей становилось известно, что муж слишком сурово обходится с враждебно настроенными соседями, провоцирующими беспорядки, она тут же становилась на их сторону и во всём обвиняла его:

— Это вы во всём виноваты! Вы сами их притесняете, сами ищите повод на них напасть!

Муж начинал оправдываться, пытался ей всё объяснить, а она, не дослушав его, продолжала настаивать на своём, довольная, что нашла повод сделать ему наставление:

— Нельзя действовать только с позиции силы! — поучала она. — Иногда надо и уступать. Вы уступите, вам уступят.

— Да где же уступят! Они уже терроризируют нас!

— И всё равно вы неправы! Надо быть выше обид. Месть порождает новую месть, кровопролитие — новую кровь.

Высказав всё это, она уходила с гордо поднятой головой, а он оставался стоять, как наказанный школьник, раздумывая над её словами: как знать, может она в чём — то и права? И тут же отказывался признавать эту мысль, — в стране, где творят произвол безумные короли, мечи вкладывать в ножны опасно.

 

50-6. Служба в Кале графа Уорвика.

В 1456 году, после того, как закончился срок второго протектората герцога Йоркского, Маргарита Анжуйская возобновила свои претензии на престол и стала готовиться к решающему наступлению на основные силы йоркистов. Первый удар она решила нанести одному из главных сподвижников Йорка, графу Уорвику, который в 1455 году был назначен капитаном Кале, а несколько позднее (в 1459 году), губернатором Нормандских островов.

Желая сместить его с этих должностей, Маргарита Анжуйская, начиная с 1458 года, прекратила выплачивать жалование его солдатам в Кале, полагая, что тем самым подставит его под удар. Но Граф Уорвик не растерялся. Воспользовавшись своими связями и природной смекалкой, он нашёл выход из создавшегося положения и в 1458 — 1459 гг. провёл серию успешных морских сражений (которыми сам же командовал) против испанцев и ганзейских купцов, заставляя побеждённых платить огромные штрафы, которые шли на жалование солдатам.

Королева пришла в ярость от его находчивости и представила королю его действия как политическую диверсию и несанкционированный произвол, а затем вызвала Уорвика в Лондон для дачи показаний. Одновременно с этим она распорядилась устроить ему засаду по пути ко дворцу и выслала навстречу ему отряд гвардейцев, приказав им перехватить его и арестовать. Уорвику удалось отбиться от стражников и бежать, а рассерженная Маргарита Анжуйская объявила его и всех лидеров партии Йорка предателями.

— Вот до чего вы себя довели! — выговаривала ему дома жена. — Вот к чему привела ваша дружба с этим Ричардом Йорком! Я вас предупреждала, что до добра она не доведёт! Теперь вам придётся бежать из страны. Вы пропадёте, и мы вместе с вами тоже пропадём! — запричитала она. — А представьте, если бы вас заключили в тюрьму? Что было бы с нами! Что было бы с нашими дочерьми? — к тому времени у Анны де Бошан уже родилась вторая дочь, которую она назвала своим именем. — Анной.

Уорвик, привыкший раскаиваться в подобных случаях и принимать всю вину на себя, вдруг задумался и помрачнел:

— Так, интересно, а от кого королева смогла узнать, когда именно я поеду в Лондон? Откуда ей стало известно, где я остановлюсь на ночлег и по какой дороге поеду во дворец? — тут он пытливо посмотрел на жену. — Кто дал ей знать? Кто послал к ней гонца?

— Это вы на что намекаете! — вскинулась на него жена, и слёзы у неё тут же высохли. — Вы что себе позволяете! Вы за кого меня принимаете! Да как вы смеете подозревать меня, свою жену! Бесчестный вы человек! — наступала она на него.

— Да я… ничего… Я только спросил…

— Совесть надо иметь! — крикнула Анна де Бошан и ушла с гордо поднятой головой, а пристыженный Уорвик остался стоять, размышляя о том, что сражаться с Ланкастером было легче.

 

50-7. Битва при Блор Хите (23 сентября 1459 года)

После отстранения герцога Йорка от должности Лорда — Протектора, междоусобный произвол в стране возобновился. Стране не хватало настоящей, мудрой, сильной и справедливой власти. Дворяне, недовольные правлением королевы, снова стали собираться под знамёнами Йорка. Со всех концов страны вооружённые отряды стекались в Ладлоу, в Западный Уэльс, где сконцентрировались основные силы йоркистов. Оттуда они предполагали двинуться объединённым войском на Лондон и обязать слабоумного короля Генриха уступить корону альтернативному претенденту на трон, герцогу Ричарду Йорку.

Летом 1459 года свёкор Анны Бошан, Ричард Невилл — Старший, 5-й граф Солсбери, вместе с её мужем, Ричардом Невиллом — Младшим, графом Уорвиком и вторым своим сыном, Томасом, разработали план воссоединения с основными войсками йоркистов в Уэльсе. План обсуждался и разрабатывался в резиденциях Солсбери и Уорвика. Маршрут похода знали только заговорщики, а их жёны — хозяйки дома, обеспечивали им условия конспирации.

Когда же граф Солсбери выступил с сыновьями в поход, план их маршрута странным образом оказался известен королеве Маргарите Анжуйской, которая тут же приказала одному из её военачальников, лорду Джеймсу Одли, собрать армию и перехватить лорда Солсбери по пути его воссоединения с остальными силами йоркистов в Ладлоу.

Лорд Одли, который к тому времени располагал армией от 6000 до 12 000 человек (точное число неизвестно) быстренько развернул своё войско и 23 сентября 1459 года настиг трёх (или шести) тысячный отряд графа Солсбери в 2,5 милях восточнее Дрэйтонского рынка, на месте известном как Блор Хит. Там же и произошло сражение, которое граф Солсбери вынужден был принять.

Со стороны Ланкастера сражались 6000 — 12000 человек солдат. Предводители: Лорд Одли и лорд Дадли.

Со стороны Йорка: 3000 человек. Предводители: граф Солсбери и его сыновья, — Ричард Невилл, граф Уорвик, сэр Джон Невилл, сэр Томас Невилл и другие.

Солсбери, столкнувшись с противником, вчетверо превосходящем его по силам, вначале пытался избежать сражения — развернул свой отряд и спешно отступил (теперь этот его манёвр считают «тактикой ложного отступления»). Было ли это отступление действительно ложным, сейчас сказать трудно. Одно ясно: граф Солсбери был крайне удивлён, встретив на пути своего продвижения (маршрут которого разрабатывался и сохранялся в строжайшей тайне) такое огромное войско Ланкастеров. Но слишком долго размышлять об этом ему не пришлось: ланкастерцы уже атаковали тылы его небольшого (в сравнении с ними) отряда. И тем не менее, граф Солсбери, с помощью сыновей, сумел от них отбиться: ланкастерская кавалерия, которая его активно атаковала и прорвалась, затем была успешно атакована графом Солсбери и уничтожена его пехотой и лучниками.

Ланкастеры предприняли новую кавалерийскую атаку, но граф Солсбери отбил и её. Тогда ланкастерцы предприняли пехотную атаку вверх по холму, стараясь захватить укреплённые позиции Солсбери (которые тот сооружал на скорую руку, во время боя). Но и этот маневр потерпел неудачу: атака провалилась, не будучи поддержана кавалерией. Лорд Одли в этой атаке погиб, и часть его войска покинула поле битвы. Одержав победу, граф Солсбери на протяжении двух миль преследовал войска Ланкастеров.

Оставшаяся часть его войск, сумев реорганизоваться, пошла на соединение с другими отрядами Йорка, которые тогда находились в Экклсхолле, в 10 милях от Блор — Хита. Об этом граф Солсбери узнал от своего брата, сэра Джона Невилла, который сражался при Блор — Хите на стороне Ланкастеров.

Другая попытка Солсбери пробиться в Ладлоу и соединиться с основной армией Йорка тоже не обошлась без приключений. На пути их следования (опять же, остаётся тайной, кто указал им маршрут) возникла новая ланкастерская засада, которая решительно атаковала их, в результате чего лишь небольшому отряду Солсбери удалось прорваться и добраться до Ладлоу. Двое сыновей графа Солсбери — сэр Джон Невилл и сэр Томас Невилл попали в плен.

 

50-8. Битва при Ладфорд Бридж (12 октября 1459 года)

Ещё большие неприятности обрушились на графа Солсбери через месяц, когда после победы при Блор — Хите, объединив свои силы с основными войсками йоркистов, он вышел из Ладлоу и направился в Вустер. Здесь, по пути следования, его снова ждала засада ланкастерцев, построивших свои укрепления на Ладфордовом мосту. Произошло сражение, в котором участвовали со стороны Ланкастеров: 40000-60000 человек.

Предводители: Генрих VI; Хамфри Стаффорд, герцог Бэкингэм; Генри Бофор, герцог Сомерсет.

Со стороны Йорка: 20000-30000 человек.

Предводители: Ричард Плантагенет, герцог Йорк; Ричард Невилл, граф Уорвик; Ричард Невилл, граф Солсбери.

Столкнувшись с численно превосходящим противником, отряды йоркистов были смяты и отброшены обратно в Ладлоу.

Той же ночью, 12 октября 1459 года, завербованный Ланкастерами Эндрю Троллоп, командовавший в войске Уорвика контингентом Кале, соблазнившись гарантией помилования, перешел на сторону Генриха VI и привёл с собой весь свой отряд, заодно доставив и информацию о планах сражения и о численности армии Йорка. После предательства Троллопа, численность войска Ланкастеров втрое превосходила армию Йорка. Йорк тут же собрал совещание в Ладлоу и принял решение сражения не принимать. Той же ночью, едва успев проститься с женой, он вместе с двумя старшими сыновьями, Эдмондом и Эдуардом, отбыл в Ирландию. В ту же ночь граф Солсбери вместе с Уорвиком и вооружённым эскортом бежали в Кале, предоставив герцогине Йоркской, оставшейся в Ладлоу вместе с двумя младшими сыновьями, Джорджем и Ричардом, уповать на милость Всевышнего.

Только чудо спасло тогда Сесилию Йорк и её младших сыновей от лютой расправы Маргариты Анжуйской, рассерженной бегством своих главных противников. После битвы Сесилия Йорк, её муж и старшие сыновья, Эдмунд и Эдуард, равно как и брат её, Ричард Невилл, граф Солсбери с сыновьями, были объявлены государственными преступниками и лишены гражданских прав и имущества.

Под это обвинение попала и свекровь Анны де Бошан — Эллис Монтегью, 5-я графиня Солсбери. Кто‑то донёс, что она входила в круг заговорщиков и была причастна к разработке их планов. Опасаясь ареста, Эллис Монтегью вынуждена была бежать в Ирландию, где ей предоставил убежище герцог Йоркский.

В доме Анны де Бошан графиня Солсбери скрываться не захотела, хотя её невестка по-прежнему жила в своих роскошных замках — Уорвик и Миддлхэм и в приюте ей не отказывала. Анну де Бошан, несмотря на то, что она была женой и невесткой государственных преступников, имущественных и гражданских прав не лишили. Репрессии, обрушившиеся на её родню, по какой — то странной причине её не коснулись.

 

50-9.Битва при Нортхэмптоне (10 июля 1460 года)

Летом следующего, 1460 года, муж Анны де Бошан, Ричард Невилл — Младший, граф Уорвик, блистая воинской славой, одержал целый ряд исключительно важных, военных побед. Прибыв в конце июня из Кале, он высадился со своим войском в Кенте. Получив подкрепление, захватил Сэндвич и 2 июля, 1460 года, вторгся в Лондон. В ходе боёв он быстро подчинил себе город и пополнил армию новыми силами, после чего под его командованием находилось уже 30 000 человек. Одна часть его армии окружила и взяла в блокаду Тауэр, который всё ещё удерживали силы Ланкастеров. А с остальным войском Уорвик вышел из Лондона и направился в Ковентри, где находился король Генрих VI, предполагая захватить его в плен и заставить отречься от престола.

Генрих VI, узнав о наступлении Уорвика, двинулся из Ковентри в Лондон по дороге через Нортхэмптон. 10 июля, 1460 года, Уорвик вышел на его армию, укрепившуюся в поле, южнее города.

Произошло сражение, в котором участвовали: со стороны Йорка — 40000 человек; командующие: граф Уорвик и Эдуард, граф Марч. На стороне Ланкастера воевали 20000 человек; ими командовали король Генрих VI и Хамфри Стаффорд, герцог Бэкингэм.

Битва началась с того, что йоркисты попытались атаковать земляные укрепления противника, защищённые артиллерией, но ланкастерцы отбивали их атаки одну за другой. Перелом в сражении произошёл из — за того, что на сторону йоркистов во время боя перешёл лорд Грей Рутин, командующий левым флангом Ланкастеров. Этим тут же воспользовался Эдуард, граф Марч и разрушил линию обороны противника. Успешная атака Уорвика, разбившая центр ланкастерской армии, довершила разгром войск противника. Оставшись в численном меньшинстве, ланкастерцы обратились в бегство. Потери убитыми в их армии составили 3000-4000 человек. Командующие войском лорд Бэкингэм, Шрусбери и граф Эгремон (давнишний обидчик графа Солсбери) были убиты. Король Генрих VI был снова захвачен в плен и препровождён в Лондон.

Королева Маргарита бежала в Уэльс, а оттуда в Шотландию. Граф Уорвик вернулся в Лондон и расформировал ланкастерское правительство. Осенью того же года герцог Йорк посвятил его в рыцари ордена Подвязки и назначил комендантом Дувра. К следующему, 1461 году Уорвик уже занимал должность администратора пяти портов, а после окончательной победы йоркистов в 1461 году, получил должность Лорда Камергера Англии.

 

50-10.Битва при Уэйкфилде (30 декабря 1460 года)

В сентябре 1460 года, желая закрепить успехи Нортхэмптонского сражения, герцог Йоркский прибыл в Лондон и стал претендовать на корону. Генрих VI (всё ещё находившийся во власти йоркистов) обещал уступить корону Йорку и его сыновьям, но только после его, Генриха, смерти.

Узнав об этом, королева Маргарита, собиравшая в то время сторонников в северном Уэльсе, пришла в ярость: она не могла смириться с лишением ее сына прав престолонаследия и решила бороться с йоркистами до полного их уничтожения. Она продала шотландцам часть английской территории, а на вырученные средства собрала огромную армию на севере страны, намереваясь разгромить противника в окончательной, решающей битве.

В конце осени герцог Йорк отправился с небольшой армией в 5000-6000 человек на воссоединение с остальными силами йоркистов. К началу декабря он достиг своего замка Сэндэл (южнее Уэйкфилда), где предполагал дождаться прибытия своих сторонников.

Через несколько дней к замку подошла многочисленная армия ланкастерцев (непонятно, кто их навёл) и окружила Сэндэл, блокируя поставки продовольствия. Провизии в замке на всех не хватало, но, тем не менее, до конца рождества было решено из замка не выходить. Герцог со дня на день ждал подкрепления, рассчитывая, что его сподвижники пробьются к замку, оттеснят ланкастерцев и снимут блокаду.

30 декабря он услышал шум атаки, происходившей неподалёку. Сквозь грохот сражения до него донёсся условленный сигнал йоркистов, возвещающий о прибытии подкрепления.

Герцог собрал небольшой эскорт (достаточный, как ему казалось, чтобы пробиться к своим), в который входили только ближайшие родственники Йорка: его старший сын, семнадцатилетний Эдмонд, граф Рэтленд, его шурин, 5-й граф Солсбери с сыновьями Джоном и Томасом, братья Хью и Джон Мортимер и их свита, общим числом в тысячу человек.

Выйдя из замка через южные ворота, Йорк обогнул его, чтобы воссоединиться, как он предполагал, с прибывшими к нему на подмогу сподвижниками. Но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что сигнал, которым его выманили из замка, оказался ложным: никаких сподвижников, прибытия которых он ожидал, поблизости не было. Повсюду, насколько хватало глаз, между замком Сэндэл и Уэйкфилдом, стояли войска Ланкастеров, которые тут же окружили йоркистов. Герцогу пришлось принять бой. Он атаковал центр Ланкастеров, но те устояли и атаковали йоркистов с флангов. Йоркисты, уступавшие числом, были вынуждены сражаться на три фронта. Задавленные многократно превышающим их по силам противником, окруженные со всех сторон, они были быстро разбиты.

Ричард Невилл — Старший, 5-й граф Солсбери (свёкор Анны де Бошан) и его сын, Томас Невилл, погибли в битве. Джону Невиллу удалось спастись. Остальные предводители армии йоркистов — сэр Роберт Эпсолл, сэр Девид Холл, сэр Томас Харрингтон, сэр Хью Мортимер, сэр Джон Мортимер — были казнены после боя.

Сам герцог Йорк и его старший сын, Эдмунд, граф Рэтленд, были казнены с изощрённой жестокостью лично королевой Маргаритой. Обезображенная голова герцога в бумажной короне была выставлена на воротах Йорка. Рядом с ней водрузили на шесты голову его старшего сына, Эдмонда, графа Рэтленда, его шурина, 5-го графа Солсбери (отца графа Уорвика) и племянника, Томаса Невилла (брата Уорвика).

Сам Уорвик в ту пору ещё удерживал оборону в Лондоне, а Эдуард, граф Марч — старший из оставшихся трёх сыновей Йорка, собирал войска в Уэльсе. Оба, узнав о поражении йоркистов в битве при Уэйкфилде, поклялись отомстить за смерть своих близких, вернуться в Йорк победителями и торжественно захоронить их останки (что и будет ими исполнено, спустя несколько месяцев).

 

50-11.Битва при Мортимер Кросс (2 февраля 1461 года)

После победы при Уэйкфилде, ланкастерцы собрались идти на Лондон, который всё ещё находился под властью йоркистов и графа Уорвика. Отряды Ланкастеров под предводительством графа Пембрука двинулись из Уэльса для воссоединения с основными силами своей партии.

18-летний Эдуард, граф Марч, ставший после смерти отца герцогом Йоркским и лидером партии Йорка, двинулся из Уэльса с небольшой армией, решив перехватить те части войска Ланкастеров, которые вели из Уэльса граф Оуэн Тюдор и его сын Джаспер, чтобы помешать их воссоединению с основными силам их армии.

К войскам Эдуарда также присоединились значительные силы йоркистов из Уэльса во главе с сэром Уильямом Гербертом и его сторонниками.

Произошло сражение, в котором силы йоркистов составляли 5000 человек. Ими командовали: Эдуард Плантагенет, граф Марч, лорд Одли, сэр Уильям Герберт, сэр Уолтер Деверо.

Силы ланкастерцев — 4000 человек. Предводители: Джаспер Тюдор, граф Пембрук; Оуэн Тюдор, Джеймс Батлер, граф Уилтшир.

Обе армии встретились 2 февраля 1461 года, возле Уигмора, в графстве Херефордшир (между Лемстером и Лентвордином, у реки Лагг).

Сражение началось с того, что Эдуард обошел войска графа Пембрука у Мортимерс Кросс, сманеврировал и вынудил его вступить в бой.

В первой же атаке ланкастерцы, выступившие под командованием графа Уилтшира, практически уничтожили правый фланг армии Йорка. Положение йоркистов казалось безнадёжным, но именно в этот момент юный Эдуард Йорк — будущий король Эдуард IV (СЭЭ) — увидел в небе три разделённых солнца, стоящих в зените. А поскольку солнце считалось гербовым символом Йорка, Эдуард посчитал это видение знаком святой Троицы и предзнаменованием его будущей победы в этом сражении (ФАТАЛИСТ). Сознание того, что Всевышний благоприятствует ему, до такой степени его воодушевило, что он тут же внушил уверенность в победе своим солдатам, а затем изо всех сил обрушился на правый фланг и центр войска Ланкастеров.

Когда армия Ланкастеров уже была не в состоянии удерживать оборону, Оуэн Тюдор атаковал левый фланг йоркистов, прорвался, но затем был окружен и захвачен ими в плен. Его сын, Джаспер Тюдор, граф Пембрук, в страхе бежал с поля битвы (а затем и из Англии; осел во Франции и зарёкся на будущее воевать с Йорком).

Сокрушив основные силы Ланкастеров, йоркисты преследовали остатки их армии вплоть до Херефорда (примерно в 16 милях к югу от места сражения). Закончив сражение и свершив суд над их предводителем, Оуэн Тюдором, Эдуард Йорк отправился на соединение с графом Уорвиком, но прибыл слишком поздно, чтобы принять участие во Второй Битве при Сент-Олбансе.

 

50-12. Вторая битва при Сент — Олбансе.17 февраля 1461 года

Готовясь противостоять приближающемуся войску королевы Маргариты Анжуйской, граф Уорвик консолидировал силы йоркистов в районе Лондона. Некоторые из его приготовлений были хорошо продуманы: он устроил нескольких хитрых ловушек, рассыпав по дороге металлические колючки, чтобы вывести из строя вражескую кавалерию. Но его усилий оказалось недостаточно, чтобы собрать и удержать в строю нужное количество людей, а кроме того, он не смог своевременно получить сведения о приближение противника.

Взяв с собой Генриха VI, граф Уорвик 12 февраля 1461 года вышел из Лондона и тем же вечером подошел к Сент-Олбансу. Численность его армии точно неизвестна — цифры из разных источников колеблются от 9000 до 30000.

Примерно в то же время королева Маргарита Анжуйская с войском в 30 000 человек, двинулась из Йорка на Лондон. По причинам массового дезертирства часть войска была утеряна, и к Сент-Олбансу она смогла привести лишь 11000-12000 человек.

Разделив свои войска на четыре фланга, граф Уорвик развернул их во всю длину от Сент-Олбанса до Номэнслэндской пустоши.

Предполагается, что силы по численности были равными:

Силы йоркистов составляли около 25000 человек; командующие: Ричард Невилл, граф Уорвик; Джон Невилл, лорд Монтэгю; Джон де Ла Поль, герцог Норфолк; граф Арундел.

Силы Ланкастеров — 25000 человек; командующие: Генри Бофор, 3-й герцог Сомерсет; граф Эксетер; Джон, лорд Клиффорд.

17 февраля две армии встретились неподалеку от Лондона во второй Битве при Сент-Олбансе. В самом начале сражения ланкастерцы, заранее предупрежденные о ловушках, сделали обходной манёвр и, обойдя фланги йоркистов, и атаковали их с незащищённой стороны.

Из за плохой видимости и неточных данных разведки граф Уорвик был введён в заблуждение, считая, что армия противника находится значительно дальше, чем она располагалась на самом деле. Когда Ланкастеры пошли в атаку, его авангард был захвачен врасплох и разбит. Пробившись через передний фланг йоркистов, ланкастерцы атаковали центральные ворота Сент-Олбанса, но при этом сами были обстреляны лучниками, расположившимися вокруг сторожевой башни и Креста Элеоноры и понесли большие потери. Уличные бои продолжались все утро, после чего ланкастерцы развернули свой левый фланг и атаковали оставшиеся силы Уорвика, расположившиеся на Бернард Хите. Основная схватка произошла здесь и вблизи возвышенности у Сэндриджа, расположенной в миле к северу. С погодой в тот день ему тоже не повезло: ветер бросал снег в лицо йоркистам, что очень мешало их лучникам. К тому же центр йоркистов, под командованием брата Уорвика, лорда Монтэгью, был атакован значительно превосходившим по численности противником и вынужден был удерживать оборону в течение нескольких часов без поддержки, прежде чем Уорвик смог выслать им в помощь часть солдат с правого фланга.

Уорвику уже удалось стабилизировать и выровнять линию обороны, когда внезапно один из его сторонников, сэр Генри Лавлайс, заранее подкупленный королевой Маргаритой Анжуйской, перешел вместе со своими отрядами на сторону Ланкастеров. Его примеру последовали йоркисты из других отрядов армии Уорвика. Исход сражения решил численный перевес ланкастерских войск, образовавшийся в результате массового притока перебежчиков. Собрав последние силы, граф Уорвик сумел остановить паническое бегство йоркистов и организованно отступил во главе отряда в 4000 человек. Генрих VI, находившийся в лагере Уорвика, был освобождён дезертирами и присоединился к своим войскам.

Потери с обеих сторон составили от 2000 до 4000 человек.

Значительно больший урон был нанесён командному составу йоркистов: лорды Уильям Бонвиль и сэр Томас Кайриэл погибли в бою. Джон Невилл, лорд Монтегью; лорд Бернерс и лорд Чарльтон — попали в плен.

Выиграв сражение, Маргарита Анжуйская смогла воссоединиться со своим мужем, королём Генриха VI, но войти в Лондон ей не удалось. По возвращении в Англию из Шотландии, Маргарита, насаждая страх и ужас по всей стране, позволяла солдатам чинить разбой и убивать всех, недовольных её вторжением. Сея панику и разрушения на своём пути, она до такой степени напугала лондонских горожан, что те, услышав о её приближении, закрыли перед ней ворота города.

Когда лорд-мэр Лондона стал призывать народ к подчинению, в городе начались мятежи. Королева попыталась было взять город силой, но столкнувшись с яростным сопротивлением горожан, решила не испытывать судьбу и отступила с остатками армии на север к Данстэйблу.

 

50-13. Битва при Таутоне. 29 марта 1461 года

 

Воспользовавшись неудачей Ланкастеров, Эдуард Йорк и граф Уорвик объединили свои силы и вошли в Лондон 26 февраля, 1461 года. Понимая, что любая политическая неопределённость усложнит обстановку в стране ещё больше, граф Уорвик тут же предложил Эдуарду претендовать на престол. Необходимые церемонии заняли всего три дня, и уже в начале марта, к восторгу горожан, Эдуард был провозглашен английским королем в Вестминстере. Несмотря на то, что скромность не входила в число его добродетелей, Эдуард, тем не менее, отказался возложить на свою голову корону до окончательной и бесповоротной победы Йорка, считая себя обязанным сокрушить и изгнать из страны армию Генриха VI и королевы Маргариты Анжуйской.

13 марта 1461 года Эдуард IV выступил из Лондона с огромной армией объединённых сил йоркистов, предполагая в последнем и решительном бою уничтожить остатки вражеской армии.

Король Генрих, удручённый печальным опытом борьбы с йоркистами, отказался от участия в дальнейших сражениях и предоставил своей жене, королеве Маргарите Анжуйской, полную свободу действий и инициатив.

Королева собрала неслыханно большую армию в 42 тысяч человек и поручила командование 155 командирам, в числе которых было 28 лордов и 14 пэров Англии.

Никогда ещё такое огромное войско не вступало в бой на этой земле и никогда ни у одной армии не было такого блистательного и многочисленного состава командиров.

Выступив со своей армией на север, к Йорку, Королева Маргарита заняла оборонительную позицию у реки Эйр.

Король Эдуард тоже не терял времени: двигаясь им наперерез, он пополнял свою армию отрядами добровольцев. 27 марта он достиг Понтефракта. В тот же день ланкастерская армия добралась до Трента и разбила лагерь к северу от города.

Обе армии встретились в 28 марта, вблизи города Таутона.

Силы и предводители.

Йоркисты: от 36 000 до 40 000 человек. Командующие: Эдуард IV; Ричард Невилл, граф Уорвик; Джон Невилл, граф Монтэгью; Эдуард Невилл, лорд Абергауни, Уильям Невилл, лорд Фоуконберг; Томас Моубрай, герцог Норфолк и другие (всего 119 командиров)

Ланкастерцы: от 40 000 до 50 000 человек. Командующие: Генри Бофор, 3-й герцог Сомерсет; Генрих Перси, III граф Нортумберленд; Джон, лорд Клиффорд и другие (всего, 155 командиров, из них 28 лордов и 14 пэров Англии).

Битва при Таутоне была самым кровопролитным сражением в истории Англии. Количество жертв с обеих сторон превысило тридцать тысяч человек. Сражение происходило в два дня.

 

Битва при Фэрри Бридж

Первое — битва при Фэрри Бридж, — произошло 28 марта во время переправы войск Эдуарда через реку Эйр, которая течет между Йорком и Понтефрактом. Ланкастеры устроили засаду на реке возле переправы Фэрри Бридж, предполагая отрезать отстающие части йоркистов и не позволить им соединиться с остальной армией.

28 марта целый день шёл мокрый снег и дул сильный ветер, но Эдуарда все эти мелочи не смущали: дожидаться лучшей погоды не имело смысла, поэтому он решил продолжать переправу, пробиваясь через ряды противника. Произошёл тяжёлый бой, который длился до темноты. В итоге йоркисты преодолели сопротивление Ланкастеров, проломили линию их обороны, смогли перейти реку и укрепиться на другом берегу.

Во время боя граф Уорвик был ранен в ногу, и многие восприняли это происшествие как дурное предзнаменование. В рядах йоркистов началась паника. Желая поднять боевой дух своих солдат, Уорвик у всех на виду убил свою лошадь и заявил, что готов умереть рядом с ними простым пехотинцем, если того потребуют интересы дела. Его поступок воодушевил воинов, и они поклялись сражаться вместе с ним до конца.

Тем временем на подступах к Тренту и Таутону проходили спонтанные столкновения войск противников. Отставшие отряды йоркистов под предводительством лорда Фитцуолтера внезапно были захвачены и атакованы армией лорда Клиффорда (одного из участников битвы при Уэйкфилде, — убийцей старшего из сыновей Йорка, Эдмунда, графа Рэтленда.). Во время схватки лорд Фитцуолтер был убит, а его войско рассеянно. Отряды Клиффорда двинулись дальше в Таутон для воссоединения с остальными войсками Ланкастеров, но по дороге сами были захвачены отрядами Йорка, идущими в том же направлении. Произошло ещё одно сражение, в ходе которого сам Клиффорд был убит. Разгромив остатки его отрядов, йоркисты вышли на заснеженное плато, между деревнями Таутон и Сэкстон, где уже расположились основные войска противника.

Вечером (28 марта) воссоединение с основными силами в обеих армиях было завершено. Но из‑за позднего времени суток основное сражение решено было начать на рассвете следующего дня, — 29 марта, в Вербное воскресенье. А поскольку сражаться в воскресенье, да ещё в праздничное, считалось грехом, этот вопрос необходимо было уладить в двустороннем порядке. После недолгого совещания парламентёров, было решено, что сражение, как и намечено, состоится 29 марта. При этом обе стороны предупредили противников, что сражаться будут особенно беспощадно, пленных не возьмут, и себя не пощадят, — будут стоять до конца.

 

Битва при Таутоне

Две армии были разделены на три дивизии. Четыре часа времени потребовалось на то, чтобы построить войска и дождаться задержавшиеся в пути армии союзников, которые из‑за сильной метели отстали от своих основных сил — растянулись по дороге цепочкой и не могли подойти и воссоединиться с ними.

Бой начался, когда направление ветра изменилось и стало удобным для йоркистов. Воспользовавшись тем, что метель метёт в сторону ланкастерских войск, Уильям Невилл, лорд Фауконберг, вывел своих лучников в авангард и приказал им обстреливать ряды вражеской армии (предположительно со скоростью 120 000 стрел в минуту).

Видимость сквозь метель была очень плохая, и залепленные снегом ланкастерцы, не имея возможности защищаться в такой пурге, стали падать под градом стрел за рядом ряд, как подкошенные. Когда авангард противника был уничтожен, Уильям Невилл приказал своим людям атаковать земляные укрепления Ланкастеров.

На другом фланге превосходящие по численности войска Ланкастеров пробивались сквозь пургу, оттесняя ряды йоркистов в рукопашной схватке. Йоркисты дрогнули, но граф Уорик и король Эдуард, сражавшиеся в авангарде, личным примером воодушевили своих солдат и остановили отступление.

В то время как на левом фланге наступление йоркистов возобновилось, на правом фланге двести копьеносцев — ланкастерцев предприняли неожиданную атаку на левый фланг йоркистов и снова начали их теснить. Копейщикам уже почти удалось сломить сопротивление левофланговых отрядов йоркистов, когда Эдуард направил к ним подкрепление из своих резервных войск и этим вторично остановил их отступление.

Сражение было в самом разгаре, когда в середине дня прибыл граф Норфолк с армией в несколько тысяч воинов. Получив подкрепление, йоркисты провели яростную атаку, продолжавшуюся в течение часа, пробили линию обороны Ланкастеров и погнали их с поля боя.

Начался разгром, в котором погибло гораздо больше людей, чем в сражении. Во время переправы ланкастерцев через реку, несколько мостов рухнуло под тяжестью огромного количества закованных в доспехи рыцарей.

Оказавшись между бурлящей, ледяной водой и стрелами, летящими в их спины, уцелеть смогли лишь немногие. Десятки тысяч солдат погибли в тот день, включая вероломного Эндрю Троллопа и верного сторонника Ланкастеров, 3-го графа Нортумберленда. Часть воинов утонула, оказавшись в ледяной воде, часть ушла под воду, пытаясь по льду перебежать на другой берег. Тех, кто задержался на ближнем берегу, перебили преследователи. Погибших в реке было так много, что отставшие переправлялись на другой берег, ступая по их телам. Стараясь ускорить бег, ланкастерцы на ходу сбрасывали с себя тяжёлые доспехи и оружие, после чего становились удобной мишенью для стрел преследователей.

К концу дня все пути, ведущие из Таутона в Тэдкастер были усеяны телами погибших. В Тэдкастере оставшиеся части ланкастерцев попытались создать укрепления и удержать оборону, но вскоре и они были разбиты и сметены преследовавшими их йоркистами.

Разгром продолжался всю ночь и всё следующее утро. Разрозненные отряды ланкастерцев попытались пробраться в Йорк, рассчитывая найти там укрытие. Оставив войско и захватив с собой только небольшой отряд личных телохранителей, Королева Маргарита и её новый фаворит, Генри Бофорт, 3-й герцог Сомерсет, бежали в Шотландию.

Уцелевшие в битве отряды и командиры ланкастерской армии присягнули на верность королю Эдуарду IV.

В этом сражении ланкастерцы потеряли около 30 000 человек, потери йоркистов составили около 8000.

По окончании битвы Эдуард вошел в Йорк и распорядился снять с городских ворот головы его отца, герцога Йорка, брата, Эдмонда Рэтленда, дяди, Ричарда Невилла — Старшего, 5-го графа Солсбери и его сына, сэра Томаса Невилла, которые затем были захоронены в Понтефракте вместе с остальными их останками. Завершив траурные мероприятия, король Эдуард возобновил преследование своих врагов на севере Англии, но захватить в плен королеву Маргариту и Генриха VI ему так и не удалось — они успели скрыться в Шотландии.

Закончив поход, Эдуард с триумфом вернулся в Лондон, где и был коронован 28 июня 1461 года.

 

50-14. Воспитание в доме Уорвика

Наличие в Англии короля из династии Йорка несколько смутило Анну де Бошан. С одной стороны, нельзя было не доверять фактам: раз это произошло, значит на то была Воля Божья. С другой, — нельзя было сбрасывать со счетов и долю участия её мужа в этом деле, а о своём супруге она было невысокого мнения. Более того, всячески принижала его заслуги. А узнав, что он короновал Эдуарда IV, тут же стала над ним подтрунивать:

— Ну, если вы его возвели на престол, он там ненадолго задержится!

— Это ещё почему? — возмущался Уорвик.

— Как возвели, так и снимите! — хихикала Анна, — Я вас не первый день знаю.

— Да почему же? С чего вы взяли? — Уорвик терпеть не мог в своей жене эту черту — высмеивать всё то, что было ему особенно дорого. Он столько труда вложил в эту кампанию, братьев и отца в ней потерял! А сколько близких родственников погибло в этих сражениях, сколько друзей полегло, — честнейших, храбрейших воинов, беззаветно служивших ему и дому Йорка! А теперь жена вздумала над всем этим подшучивать…

Он едва сдерживался, чтоб не взорваться от ярости и не поколотить её. А ей как будто нравилось его дразнить. В такие минуты она чувствовала свою власть над ним, наслаждалась его беспомощностью и своей безнаказанностью.

Уорвик отворачивался от неё, собирая волю в кулак… Ему стоило огромных сил терпеть её издевательства. Когда был жив его отец, он все эти выходки относил за счёт её глупости. И сына убеждал:

— Не обращайте внимания, она — слабоумная и не понимает, что играет с огнём.

Отец и брат графа Уорвика погибли в битве при Уэйкфилде, и одному Богу ведомо, чего стоило ему всё это пережить. А теперь жена над всем этим смеётся.

Он взрывался от гнева, кричал на неё, а она, резко меняя маску, становилась спокойной и холодной, как лёд. Смотрела на него свысока и поучала:

— Держите себя в руках! Я вам не разрешаю разговаривать со мной таким тоном!

В ту пору граф Уорвик пользовался особым доверием короля Эдуарда: в июле 1461года он получил должность Стража Восточных и Западных Земель на границе с Шотландией; в декабре 1461года был назначен Лордом-Распорядителем Англии.

Но графиня Уорвик не считала это достойным вознаграждением всех, затраченных мужем усилий. Чуть только Эдуард IV взошёл на престол, она стала подсылать мужа к королю то с одним, то с другим поручением, — началась целая эпопея на тему «Воротись, поклонись Эдуарду!». Одна беда: каждое поручение приходилось заранее с ним обсуждать, а это никогда не обходилось без ссоры.

Анна де Бошан считала, что титул графини Солсбери после смерти свёкра в битве при Уэйкфилде должен был перейти к ней и не упускала случая напомнить об этом мужу.

— Ведь это немыслимо! — возмущалась она, — Отец ваш уже год как умер, а вы всё ещё не присвоили себе его титул! Я просто не понимаю, чего вы ждёте…

— Моя мать жива, — напоминал ей супруг. — Она и наследует графство.

Анна де Бошан ненавидела свою свекровь, — эту мятежницу, родство с которой в период правления Маргариты Анжуйской могло обернуться для неё огромными неприятностями. Зато теперь, когда Эдуард Йорк пришёл к власти, графиня Уорвик вознамерилась во что бы то ни стало получить её титул, но всё опять же упиралось в упрямство мужа, который об этом даже слышать не хотел. Чуть только она начинала говорить, он сжимал кулаки, надвигался на неё с налившимися гневом глазами и кричал:

— Я у матери титул отнять не позволю! Понятно?! Даже не рассчитывайте на это!

Анна де Бошан обижалась, а потом придумывала новую комбинацию, — ещё более перспективную и преимущественную, — позволяющую приобрести ещё большие выгоды и влияние при дворе.

Несмотря на кажущуюся наивность и простоту, Анна де Бошан всегда выгодно вкладывала свои усилия и навязывала свои добрые услуги с таким расчётом, чтобы через открывающиеся вследствие этого возможности приобрести ещё большие статусные преимущества, сделать свою жизнь ещё более благополучной и защищённой. Вот и сейчас, узнав, что младшие братья короля, Джордж и Ричард Плантагенеты, посвящены в рыцари и возведены в герцогский сан, она тут же заставила мужа добиться согласия Эдуарда IV на то, чтобы оба принца воспитывались в его, графа Уорвика, доме, под его руководством, вместе с его и её дочерьми.

— Лучшего наставника для своих братьев ему не сыскать! — убеждала мужа Анна де Бошан, — Кто лучше вас сможет обучить их воинскому мастерству, боевой стратегии, тактике! А нам не найти лучших женихов для наших крошек! А представьте, какая бы это была радость, если бы наши девочки стали вдруг герцогинями! Кому же, как не им получить таких мужей! И потом, вы столько сделали для Эдуарда, должен же и он вас хоть чем — нибудь отблагодарить!

Согласие короля на воспитание принцев в их доме, по мнению графини Уорвик, автоматически должно было означать и то, что король не будет возражать и против женитьбы его братьев на её дочках.

«А как же иначе? — рассуждала она, — Иначе и быть не может, — ведь мальчики будут постоянно находиться рядом с её дочерьми. Целый день они будут проводить вместе с ними. Рядом с ними будут сидеть за столом во время трапез и во время учебных занятий. Рядом с ними будут стоять и молиться в церкви. Вместе с ними будут музицировать по вечерам, танцевать, петь. Вместе будут выезжать на охоту и на прогулки. Будут ухаживать за ними, как рыцари, слагать в их честь стихи, совершать подвиги. Выберут их своими Прекрасными Дамами — это неизбежно! Как же им после этого на них не жениться! Они же скомпрометируют девушек, если после нескольких лет такого тесного общения на них не женятся!»

Взвесив все эти варианты, дальновидная графиня Уорвик, поставила вопрос несколько иначе:

— Если женитьбы всё равно не избежать, так может лучше сначала их поженить, а потом уже они переедут к нам в дом и будут жить и воспитываться рядом с нашими девочками?

— С чего это вы решили, что они вообще должны жениться на наших дочках? — возражал ей супруг. — Они принцы кровы, урождённые пэры Англии. Через их брак можно заключить выгодный для Англии политический союз. Зачем им жениться на англичанках? Какая будет от этого Англии польза? — всё ещё не понимал он жену.

— Нам будет от этого польза, олух вы непонятливый! Нам и нашим дочерям! О дочках подумайте! Они же привыкнут к этим юношам! А парни привыкнут к девушкам и их полюбят…

— Нет, извините! — засомневался Уорвик. — Я уже с вами почти тридцать лет живу, а всё ещё не могу ни привыкнуть к вам, ни полюбить… И потом это была ваша идея привезти принцев в дом, что же вы теперь волнуетесь за их чувства и душевный покой? Раньше надо было об этом думать. А вы вечно так: сначала придумаете, а потом ищете виноватых, если что‑нибудь с вами не согласуется.

Если бы не это упрямство мужа, графиня Уорвик их сразу бы поженила, — Джорджа на Изабелле, Ричарда на Анне. Они ведь так подходят друг другу по возрасту! Да и возраст‑то уже подходящий для брака: её саму выдали замуж в одиннадцать лет, её мужа женили в шесть. Родители мальчиков тоже поженились, когда были детьми: Ричарду Йорку было двенадцать лет, его жене, Сесилии Невилл — девять.

Конечно, ближайших их родственников — мать и старшего брата, короля Эдуарда, тоже бы следовало спросить. Но граф Уорвик наотрез отказался даже заикаться об этом:

— Король дал согласие на то, чтобы принцы воспитывались у нас, и этого достаточно, а вы уже хотите, чтобы они и женились на наших дочерях!

— Это вам достаточно, а мне недостаточно! — накидывалась на него жена. — Мне нужно, чтобы девочки за них вышли замуж! А вам безразлична судьба ваших дочерей! Да! Вы ничего не хотите для них сделать, бесчувственное вы существо!

Все последующие неприятности, которые возникнут из — за того, что принцев с самого начала не женили на её дочерях, графиня Уорвик потом будет списывать на своего мужа: это он виноват, что с самого начала и детей, и их родственников поставил в неловкое положение. Она‑то думала, что сможет мужем и в этом вопросе манипулировать. Она же не знала, что он упрётся и будет стоять на своём из‑за каких‑то там выгодных для Англии политических союзов.

— Вот они где, союзы‑то! — говорила она, указывая на девочек.

— А что, это — вариант, — подумывал, глядя на них граф Уорвик. — может и их выдадим замуж с политической выгодой, за правителей каких — нибудь иностранных держав.

— Да зачем же нам иностранные принцы, когда у нас тут свои есть! — всплеснув руками, говорила Анна де Бошан. И тут же отмахивалась от мужа: когда он продумывает свои политические планы, спорить с ним бесполезно, — упрямее его не найти.

Таким образом, важнейший вопрос в судьбе всех четверых детей, которым предстояло сблизиться и полюбить друг друга, с самого начала так и остался нерешённым.

Принцы, подчиняясь воле старшего брата, прибыли в замок Миддлхэм, увидели дочерей Уорвика, и с этой минуты забыли о существовании всех других девушек на свете. Оба были потрясены и очарованы ими с первого взгляда. И всё получилось именно так, как и предполагала Анна де Бошан: Джордж Кларенс сразу же влюбился в её старшую дочь, Изабель, а Ричард Глостер — в младшенькую Анну. Оба прикипели к её девочкам насмерть, — клещами не оторвёшь! И те сразу же к ним потянулись, хотя до этого обе казались ей замкнутыми и нелюдимыми.

Изабель (СЛИ) вообще росла чрезмерно скрытной, загадочной, излишне мечтательной и отрешённой от всего девочкой, — этакой спящей красавицей, которая, казалось, даже спит на ходу. Иногда матери удавалось вывести её на откровенный разговор, выпытать , о чём она думает, о чём мечтает, но дочь отвечала на её расспросы крайне уклончиво. Графиня Уорвик пыталась выведать через Анну, о чём говорит и чем делится с ней Изабель. На что получала ответ, что Изабель вообще с ней ничем не делится, все самое красивое из того, что у неё есть, она оставляет себе.

Изабель с ранних лет отличалась изысканной красотой, способностью находить красоту в самых простых и обыденных вещах, создать красоту буквально из ничего.

Анна, которая по природе не была завистливым ребёнком, исключительно завидовала только одному этому её свойству. Пыталась во всём подражать Изабелле, — в причёске, в одежде, в движениях, в изящной, медлительной походке, копировала уже готовые варианты созданных ею рисунков, сочетаний форм и цветов. Никто лучше Изабеллы не умел составлять букеты и находить им самое удачное место в интерьере комнат. Никто не умел так красиво обставить комнату, как Изабель. Самые красивые рукоделия, вышивки и рисунки тоже создавались её руками.

Малышка Анна завидовала этому свойству сестры с того момента, как себя помнила. Одним из ранних воспоминаний было именно то, что она вцепилась руками в какую — то красивую коробочку, которую Изабель выложила на свой столик.

Анна тогда ещё не умела отличать своего от чужого и увидев эту шкатулку, крепко вцепилась в неё ручонкой и завопила: «Моё!». А в ней были украшения Изабеллы. Родители тогда Бог весть, что про Анну подумали, но отцепить её руку от коробочки не смогли.

— Дай ты ей поносить эти украшения, — уговаривала мать Изабеллу — будь хоть ты умнее.

Изабель, которая уже тогда понимала сестру лучше матери, вытряхнула содержимое из коробочки и протянула её Анне. Малышка сразу же успокоилась, разглядела внимательно рисунок на эмалевой вставке и вернула шкатулку сестре. Потом попыталась воспроизвести тот же самый рисунок водяными красками на пергаменте.

Обе девушки были изумительными рукодельницами, но у Изабеллы, конечно, был и вкус лучше, и терпения больше, и Анна её за это очень уважала, во всём с ней советовалась и следовала её советам, иногда, как ей казалось, даже против своей воли.

Эта черта тоже не укрылась от наблюдательной графини Уорвик. Она уже тогда знала: если понадобиться повлиять на дочь, действовать придётся через старшую сестру, Изабеллу.

Графиню Уорвик волновало ещё и то обстоятельство, что у Анны, к её четырём — пяти годам, всё ещё не было никаких ярко выраженных способностей. Всё, что она ни делала, не выходило за рамки посредственного, а графине Уорвик очень хотелось, чтобы и младшая её дочь с ранних лет блистала какими‑нибудь исключительными талантами.

«Экая посредственность у меня растёт! — подумывала она, глядя на Анну, — Интересно, какой она станет, когда вырастет? — Наверное, клушей какой‑нибудь, многодетной матерью семейства. Вон, как она играет со своими куклами, — рассаживает их, кормит с ложечки, укладывает спать, рассказывает сказки собственного сочинения. Хорошо, если удастся выдать её замуж за Ричарда Глостера! Он будет нести свою службу, а она — сидеть дома и растить их детей. Надо будет поговорить с Анной об обязанностях жены и матери…»

Вопреки ожиданиям, графине Уорвик не удавалось вызвать Анну на откровенный разговор. Любое её слово девочку настораживало и раздражало, особенно когда она пыталась расспросить её о чувствах к Ричарду. Анна сразу же крепко сжимала ротик и с упрямым выражением лица либо глядела на неё насупившись, либо просто отворачивалась и отрешённо смотрела в сторону.

— Отвечай мне, когда я тебя спрашиваю, — разворачивала её за подбородок графиня Уорвик, — у вас, что нибудь было с Ричардом?

— Мы играем. — нехотя отвечала Анна.

— Во что вы играете?! — допытывалась мать.

— В четыре руки на органе… — затем её ответы становились более оживлёнными, — А ещё он играет на лютне, а я на арфе, и мы поём.

— Что ещё между вами происходит?

— А ещё мы рисуем, я нарисовала его, а он меня. А потом он ещё мне объяснял спряжения по латыни, но только я не запомнила…

— О чём вы разговаривали?

— Да так, обо всём… Он рассказывал мне о своём отце, — какой это был великий человек… И ещё он мне говорил о Маргарите Анжуйской…

— Что он тебе говорил о Маргарите Анжуйской? — насторожилась графиня Уорвик.

— Она — ведьма…

— Это Ричард тебе такое сказал?

— Нет, это я сама так думаю, — призналась Анна. — она злая, и я её ненавижу…

— Нехорошо так говорить о людях, которых ты не знаешь — пристыдила её мать, и на этом разговор был окончен.

Если бы они поговорили тогда подольше, возможно Анна рассказала бы ей, как чудесно она проводит время с Ричардом, как им безумно интересно вдвоём.

Иногда рядом с ним она ощущает себя совсем взрослой — и тогда начинает ухаживать за ним, как большая: кормит его ягодами, собранными для него в саду или причёсывает его, как маленького, аккуратно распрямляя его вихры надо лбом и ушами. Иногда сама рядом с ним чувствует себя совсем маленькой и тогда просится к нему на ручки. Она даже придумала такую уловку, когда они выходят погулять за пределы замка, она убегает по тропинке далеко вперёд, а потом садится на траву и ждёт его. Когда он подходит, объявляет, что ужасно устала и просит отнести её домой на руках. Ни к кому другому она на руки не идёт. Гувернантки тут же начинают её корить, а она взбирается на руки к Ричарду, кладёт ему голову на плечо и притворяется спящей, — это она на прогулке так утомилась. А чуть только они подходят к воротам замка, она тут же спрыгивает на землю и опять убегает в сад по тропинке, объявляя, что хочет ещё погулять.

Обычно послушная и очень спокойная девочка, она иногда специально становилась раздражительной и упрямой, чтобы ей посулили приз за хорошее поведение. А приз она всегда требовала один и тот же, — чтобы Ричард поносил её на руках, либо посадил её рядом с собой на коня и покатал верхом. Ричарду нравилось выполнять её приказы. А мать выговаривала ей, что так вести себя неприлично. Желая внести в этот вопрос ясность, Анна обращалась с этим напрямую к Ричарду:

— Вы тоже считаете, что я неприлично себя веду?

— Как можно, госпожа моя! Я счастлив! — отвечал он, как и положено рыцарю, и преклонял перед нею колено.

— Ой! Встаньте, встаньте, милорд! — кричала прибегавшая, как назло, мать и пыталась поднять его с колен. И тут же напускалась на дочь:

— Как вам не стыдно, Анна! Что вы себе позволяете?! Вы уже не маленькая!

А Анне всего‑то и было пять — шесть лет. И ей ужасно нравилось, что Ричард с ней нянчится. С любой проблемой она бежала к нему. Набьёт синяк, расшибёт коленку на прогулке, тут же бежит к Ричарду и требует:

— Подуть, погладить, поцеловать! — это у неё были такие методы лечения.

Ричард, благоговейно целуя её ушиб, уже понимал, в свои неполные десять лет, что теперь, как честный человек, он обязан на ней жениться.

Гувернантки только диву давались, видя такое свободное обращение. А Анну это ничуть не смущало. Теперь она даже радовалась, когда с ней случалась какая — нибудь неприятность. Прежде очень осторожная и боязливая девочка, рядом с ним она становилась настоящим сорванцом. Зато и за помощью она обращалась к Ричарду по каждому поводу.

Занозит пальчик, бежит к Ричарду, он садится и осторожно вынимает занозу, а Анна, чтобы ему было сподручней, забирается к нему на колени. А что тут особенного? Обычный процесс идёт. Но тут, как назло, прибегает мамаша, сдёргивает её с его колен, и тут же, при нём, начинает её лупить, по чему попало — по плечам, по лицу…

Малышка — Анна испуганно отгораживается от неё ладошкой, болезненно морщась, отворачивает от неё лицо, а графиня Уорвик, распаляясь гневом всё больше, даёт выход своему раздражению.

Ричард, едва справившись с изумлением, тут же заступается за свою госпожу: он никому не позволит унижать свою «Даму сердца», даже её матери. Он выхватывает из её рук Анну, которая теперь уже громко рыдает у него на плече, и уносит в её комнату, расположенную в Башне Принцесс. Успокоить Анну теперь может только он, ни к кому другому «на ручки» она уже не пойдёт.

— Вот теперь видите, что вы натворили своим упрямством! — напускалась графиня Уорвик на мужа. — Видите, что теперь происходит! Я же говорила, что сначала надо было их поженить, а потом уже перевозить принцев в замок.

— О женитьбе разговору не было! — оправдывался перед ней граф Уорвик. — Эдуард дал согласие только на то, чтобы они воспитывались у нас.

— А вы сами не понимаете, что такое воспитание невозможно без предварительной женитьбы? — наступала она на него, чувствуя что её интрига разваливается окончательно: её девочки попали в неловкое положение, а манипулировать мужем ей всё ещё не удаётся.

— А Эдуард разве не понимал, что в приличный дом, где воспитываются девушки, юношей можно ввести только после их женитьбы на них?. Я не понимаю, о чём вы оба думали, когда договаривались об этом? — не унималась она.

— Мы с ним договаривались о воспитании, а о женитьбе речи не было! — упирался граф Уорвик.

— Так это же одно и то же! — настаивала на своём жена.

— Нет, не одно и тоже! — возражал ей Уорвик

— Где воспитание, там и женитьба! — доказывала ему жена. — Они же такие молодые, непосредственные, — они же дети! И они так подходят друг другу! Об этом тоже надо было думать!

— Вот бы и думали, прежде чем настаивать на приезде принцев. А то у вас всегда так — устроите неразбериху, а кто‑то другой виноват!

На других фронтах события развивались ещё стремительней: Изабелле было десять лет, а Джорджу Кларенсу — двенадцать, когда они оба познакомились в Миддлхэме. Джордж чувствовал себя рядом с ней кавалером, а рано повзрослевшая Изабель, на правах старшей сестры ощущала себя вполне созревшей барышней. Отношения между ними сразу же сложились романтические. А в остальном — всё то же самое: вот она играет на лютне и рассеянно глядит куда‑то в даль, а Джордж сидит подле её ног и читает сонеты собственного сочинения. Узнав, что Ричард стал рыцарем младшей сестры, Джордж, не желая от него отставать, тут же избрал Дамой Сердца сестру старшую. Если между Анной и Ричардом отношения развивались ещё вполне невинно, то у старших уже начались охи — вздохи на балконах, появилась романтическая переписка. Мать перехватила пару писем с сонетами от Джорджа Кларенса, принесла их мужу и потребовала:

— Вот, покажите эти письма королю и потребуйте, чтоб он дал разрешение на брак своих братьев с нашими дочками! Или вы хотите, чтобы они были обесчещены?! — напустилась она на мужа.

— Они будут обесчещены, если я сделаю так, как вы советуете! — снова заупрямился граф Уорвик. — Если я передам эти письма королю, будет скандал, потому что Эдуард не любит, когда на него оказывают давление. Опять же и принцам ни за что ни про что попадёт: вместо того, чтобы обучаться воинскому мастерству, они тут романы с девочками крутят. Да и мне достанется, как их воспитателю… Вообще надо это безобразие прекратить! Я поговорю с мальчиками серьёзно!..

— Даже не вздумайте! — перепугалась графиня Уорвик, опасаясь, что этот «медведь» поломает ей всю интригу. — Я вам не разрешаю этого делать! Вы им нанесёте этим моральную травму. Они обидятся, ещё не дай Бог, вызовут вас на поединок, — это же оскорбительно для их чувств! Они же не виноваты, что вы сами настояли на том, чтобы король направил их к нам на воспитание. И не виноваты в том, что влюбились в наших девочек. Наших крошек просто нельзя не любить!

— Тогда кто же во всём виноват?! — взорвался граф Уорвик.

— Король во всём виноват! — нашлась Анна де Бошан. — Он должен был подумать, что они влюбятся в наших дочерей, и заранее дать разрешение на их брак! — настаивала она, ещё не теряя надежды стать тёщей двух юных герцогов.

— А откуда король мог знать, что они влюбятся в наших дочек? И откуда я мог знать, что они влюбятся?!.. — всё ещё не понимал её Уорвик

— Вы или совсем идиот, или прикидываетесь! — злобно прошипела ему в лицо жена, понимая, что дальше на эту тему с мужем разговаривать бесполезно, а возникшую проблему надо срочно решать.

Графине Уорвик даже стало обидно, что сближение между детьми произошло так быстро — без её участия, советов, рекомендаций, решений и разрешения, — что она даже не успела разработать план собственных действий. Ей оставалось только регулировать дистанцию между ними, чем она усердно и занималась, на правах хозяйки дома и матери двух будущих невест.

Её собственная интуиция подсказывала ей, что эти юноши будут когда‑нибудь её зятьями, но вот когда, как и при каких обстоятельствах это произойдёт, оставалось для неё загадкой, которую ей не терпелось разгадать. А поскольку графиня Уорвик очень не любила зависеть от невыясненных обстоятельств (РАЦИОНАЛ) она посчитала необходимым самой смоделировать ситуацию таким образом, чтобы исход событий зависел только от неё, — от её воли, согласия и разрешения. А для этого нужно было задействовать одно-единственное, но зато самое надёжное средство.

На правах опекунши и воспитательницы двух юных принцев, Анна де Бошан решила написать их матери, герцогине Йоркской, очень подробное и обстоятельное письмо, излить в нём свои чувства и опасения, рассказать о чувствах мальчиков к её дочерям, спросить её совета о их планах на будущее. Она почему‑то была уверена, что сможет докричаться до её материнского сердца и откровенно с ней поделиться своими тревогами, как мать с матерью.

В первой части письма она рассказала об успехах двух принцев в учёбе и в военной подготовке. Особенно напирала на успехи Ричарда, — рассказывала, что в воинском мастерстве он по силе и опыту скоро сравняется с её мужем, воинственным графом Уорвиком (это чтобы герцогиня не думала, что её младшенький ещё не созрел для женитьбы). Потом стала описывать успехи мальчиков в музыкальном и художественном искусстве. Рассказала, как они чудно поют с её дочерями ансамблем — это просто ангельское пение! Рассказала, как прелестно смотрятся обе молодые пары в часовне, когда молятся, стоя подле друг друга. Ей так и видится, что эти юноши вот так же трогательно будут стоять рядом с её девочками у алтаря, произнося клятву верности своим молодым супругам.

Тут же она посетовала и на то, что жить в Миддлхэме, в Северном Йоркшире, становиться небезопасно: ланкастерцы под влиянием Маргариты Анжуйской активизируются на границе с Шотландией и устраивают беспорядки в северных графствах. В связи с этим, им вскоре придётся переехать в Уорвикский замок и продолжить воспитание мальчиков там. (Это было указано на тот случай, если герцогиня лично захочет проведать своих сыновей).

Графиня Уорвик употребила весь свой такт и всю деликатность (своего психотипа ЭИИ) для того, чтобы сделать письмо максимально корректным, этически безупречным, почтительным, чтобы ни в коем случае не оскорбить материнских чувств герцогини Йоркской и не дать ей почувствовать оказанного на неё давления.

Одновременно с этим, на правах воспитательницы юных герцогов, она взяла под контроль и их переписку с матерью. То и дело спрашивала:

— Ну, что ваша матушка пишет? Вы получаете от неё письма? Вы ей отвечаете? Нет никаких перебоев с доставкой? А то, знаете, сейчас такие времена, надо быть очень осторожным. Если хотите, я могу отправить со своим курьером.

В эту пору она была с принцами чрезвычайно любезна, услужлива, доброжелательна и медоточива так, что казалось, каждое её слово засахаривается, не успевая слетать с её языка, который иногда (и все домочадцы, включая гостей, это знали) был куда более ядовит и остёр, чем змеиное жало.

Написав письмо герцогине, графиня Уорвик потеряла покой и сон, — всё волновалась, как — то она отреагирует на её воззвание! А то, что её письмо нужно было понимать именно так, Анна де Бошан не сомневалась: герцогиня — женщина умная, тонкая, опять же — мать, а значит и её материнские чувства поймёт.

Раньше графиня Уорвик не особенно баловала герцогиню своими письмами, хотя и понимала, что её интересует всё, что касается жизни и воспитания её мальчиков. Не писала ей Анна Бошан по многим причинам: во — первых, она чувствовала себя перед ней виноватой за те происки, которые вела против партии Йорка в Войну Роз, в чём она, разумеется, никогда бы не призналась, а потому и прощения просить не могла. Во — вторых, она считала неделикатным отвлекать человека на переписку, — «Мало ли, может быть ей сейчас не до этого… — рассуждала она, — может она занимается своими делами, а тут прибудут мои письма, и она должна будет их читать, а потом отвечать, а всё это занимает время. И потом ей ещё придётся подумать, что и как отвечать и с кем переслать, а всё это хлопотно и накладно.»

Сама графиня Уорвик тоже писала письма только в исключительных случаях: с каждым письмом нужно было отправить гонца, которому надо было платить, а с ним — вооружённый эскорт, который она могла задействовать только с разрешения мужа, а значит нужно было давать отчёт, кому она пишет и зачем. Специальных курьеров, равно как и голубиной почты (которая ей помогла в прежней её переписке с Маргаритой Анжуйской) для герцогини Йоркской она заводить не решалась — не тот случай.

Отношения с герцогиней Йорк у Анны де Бошан были натянутые. И хотя герцогиня приходилось родной тёткой её мужу, уважала и очень ценила его преданность партии Йорка, к самой Анне де Бошан Сесилия Йорк относилась весьма неприязненно. Считала её беспринципной, тщеславной и глупой приспособленкой, которая спокойно и безмятежно существовала во времена самого жестокого террора Ланкастеров, — никакие репрессии, котором подвергались её родственники, её не коснулись. Опять же, то странное стечение обстоятельств, по которому репрессии обрушивались на активных йоркистов из числа близких родственников Анны де Бошан, наводило на мысль о том, что карающую длань Маргариты Анжуйской направляла на своих родных именно она, Анна Бошан, что было выгодно для неё в тех случаях, когда она могла стать наследницей репрессированных, и очень удобно для того, чтобы избежать репрессий самой.

Когда Эдуард IV назначил Уорвика наставником своих младших братьев и разрешил им воспитываться в его доме, герцогиня Йоркская сразу же поняла, что за всем этим стоит интрига его жены, Анны де Бошан, замыслившей женить принцев на своих дочерях. (Ведь вот, как всё просто: у Йорка подрастают два славных мальчика, у Уорвика — две милые девочки, по возрасту они друг другу подходят, поженим их да и делу конец!).

Если бы герцогиня Йорк была доверчивой и глупой простушкой, она возможно и поддалась бы на эту интригу, но она по психотипу была ЭИЭ, и её возмутил сам факт того, что кто‑то пытается ею манипулировать, втягивает её в свою игру, навязывает ей свою волю. Её возмутило именно то, что кто‑то считает её неспособной отследить дальний план этой интриги (то есть, не видит в ней СТРАТЕГА) и полагает, что её можно, как пешку передвигать в своей игре. И самым обидным в этой истории для мнительной и обидчивой герцогини Йорк (ЭИЭ) было то, что манипулировать ею пытается не кто иной, как эта ушлая и самонадеянная особа, Анна Бошан, считающая всех окружающих глупцами и простаками.

Прочитав письмо Анны де Бошан, герцогиня разволновалась не на шутку: ей были небезразличны чувства её сыновей. Когда вопрос об их воспитании ещё только решался, она уже тогда знала, что они влюбятся в дочерей Уорвика (о красоте которых была наслышана). И она предостерегала Эдуарда IV об опасности поспешных решений (НЕГАТИВИСТ) и предлагала ему поставить условие, чтобы мальчики ни в коем случае не воспитывались в одном доме с дочерьми графа Уорвика, поскольку это будет постоянно расслаблять принцев и отвлекать от серьёзных занятий.

Эдуард, обязанный Уорвику своей коронацией и победами в решающих битвах с Ланкастером, никакими условиями своё согласие не оговорил, следствием чего и явилось сейчас это письмо, в котором Анна Бошан самым назойливым образом навязывала своих дочек в жёны её сыновьям.

«Она пишет, что мальчики делают феноменальные успехи в воинском мастерстве, — размышляла над письмом герцогиня, — а это значит, что из них выйдут великие воины и правители, славные продолжатели дела Йорка. Стало быть, и торопить их с женитьбой сейчас нецелесообразно, — надо закрепить все те полезные навыки, которые они получили под руководством наставника, графа Уорвика. Надо дать им хорошую службу, чтоб они сумели себя на ней проявить. Эдуард сейчас, как никогда, нуждается в надёжных помощниках — вон, на севере, как пишет Анна Бошан, Ланкастеры опять устраивают беспорядки, а значит и мальчиков, как будущих воинов, можно приобщить к посильному участию в военных экспедициях».

Размышляя о будущей воинской славе своих сыновей и ссылаясь на их исключительные успехи, герцогиня предложила королю дать им хорошую службу и поскорее испытать их на деле.

Король не спешил приобщать мальчиков к участию в военных походах, но и от службы их не стал отстранять: в 1462 году он назначил десятилетнего Ричарда комендантом крепости Корф — Кастл в Дорсете.

Двенадцатилетнему Джорджу Кларенсу Эдуард ещё в самом начале правления дал высокую должность Лорда-наместника Ирландии. А в 1462 — 1463 годах Джордж получил от него должность тайного советника, сроком на тринадцать лет и должность комиссара северных областей и округов.

Понятно, что Анна де Бошан не могла упустить случая породниться со столь высокопоставленными вельможами. А муж, как назло, всё ещё отказывался в этом ей помогать, — говорил, что выступить против объединённых ланкастерских войск ему было легче, чем обсудить с Эдуардом вопрос женитьбы принцев на его дочерях (–БЭ4).

На тот момент граф Уорвик был одним из влиятельнейших сановников в Англии. Кроме должностей стража приграничных с Шотландией Восточных и Западных земель и должности Лорда-Распорядителя Англии, он в 1462 году получил должность Лорда-Адмирала Англии. А унаследовав после смерти матери графство Солсбери, в 1463 году стал одним из богатейших в Англии землевладельцев. Суммировав все свои должности и богатства со своим высокородным происхождением, успехами и заслугами перед страной, граф Уорвик вполне мог бы претендовать на титул герцога и просить разрешения короля на брак своих дочерей с первыми принцами королевства.

Но к ужасу Анны де Бошан её муж был лишён того тщеславия, которое обычно приписывали ему современники (и потомки). Он не хотел добиваться больше того, что им уже было получено (ДЕМОКРАТ). Свой вклад в дело победы Йорка он считал весьма скромным, а потому, не покладая рук трудился на благо страны, короля и истории, не претендуя на большее вознаграждение. Казалось, он имел всё, что ему было нужно, ему всего хватало, он не хотел лишнего, большего, обременительного и укорял жену за непомерно высокие требования и амбиции.

Графиня Уорвик была в отчаянии:

— Вы нас погубите! Вы нас всех погубите, бесчувственный вы человек! — причитала она, видя что самые страшные её опасения подтверждаются: её дочери не сегодня — завтра будут скомпрометированы, а юноши скоро закончат образование и будут призваны ко двору…

«Но они будут отозваны ещё раньше, если муж поведёт разговор с королём некорректно, а по — другому у него не получится, — размышляла графиня Уорвик, — потому, что он — медведь!»

Во всём, что касалось вопросов этики, её муж был самым грубым и неуклюжим «медведем», какого себе только можно было представить, — уж это‑то она хорошо знала! А говорить с королём напрямую муж ей тоже не позволял, — опасался, что она поведёт разговор не так, как нужно: она плохо знает Эдуарда, не представляет себе, какой это упрямый и вспыльчивый человек, — убеждал он её.

— Ну раз так, говорите с ним сами! — настаивала она.

— Не могу! — раздражался Уорвик. — Не буду! И не морочьте мне голову: у мня есть о чём думать и кроме этого.

— Об этом надо думать в первую очередь! — втолковывала ему жена, понимая, что ситуация становится неуправляемой и катастрофически опасной для её семьи.

«Ну что за тупица её муж! — сокрушалась она, — А король ещё даёт ему ответственные дипломатические поручения! Да, судя по всему, они действительно стоят друг друга… Видно и вправду про них говорят: «два сапога пара»!»…

И тут её осенила мысль!

— Как же я раньше‑то не додумалась! — спохватилась она, и поспешила обратно в кабинет к мужу, — Ну, конечно, этот кичливый выскочка, этот надутый фанфарон, Эдуард… Ах, что же я сразу не догадалась!..

Не успел Уорвик оправиться от одного скандала, как жена снова возникла перед ним.

— Я знаю, в чём дело! — радостно объявила она. — Эдуард не даст согласия на брак мальчиков, пока не женится сам! Сначала должен жениться старший брат, а потом уже младшие. Так заведено. Хотя вообще бывают и исключения. Но Эдуард не позволит своим младшим братьям обойти себя в этом вопросе — не такой он человек!

— Это всё, что вы хотели сказать? — строго спросил её муж.

— Всё!

— Так это я и без вас знаю. А сейчас я занят делом и прошу мне не мешать!

— То есть, как это знали! — возмутилась жена. — Знали и мне ничего не сказали! Знали и ничего не предприняли, чтобы женить короля! Совести у вас нет! Немедленно отложите все дела в сторону и ищите невесту для короля!

— А вот не буду искать ему невесту и не отложу дела в сторону! — взвинтился супруг. — Мне сейчас не до этого! На севере опять беспорядки, ланкастерцы активизировались, королева поднимает одно восстание за другим. Не сегодня — завтра нужно будет пойти их подавлять.

— А потом?.. — строго спросила супруга.

— А потом надо будет воспользоваться хотя бы временным урегулированием и заключить мир с Шотландией. Так что, на ближайшие несколько месяцев не рассчитывайте…

— Ой, ой, бедные мои девочки! Что с ними будет! — схватившись за голову, запричитала Анна Бошан. — Мне стыдно, стыдно! Мне перед принцами стыдно, перед слугами стыдно, перед соседями стыдно! В какое положение вы меня ставите!

— Раньше надо было думать! — хлопнул ладонью по столу Уорвик, и жена выскочила из кабинета вон.

Но почти сразу вернулась:

— Но хотя бы невеста для короля у вас на примете есть?

— Надо подумать…

— Думайте! — жена выжидательно нависла над ним.

— Пожалуй, принцесса Бона Савойская подойдёт, свояченица Людовика XI…

— То есть, на француженке будем женить короля… — уточнила жена.

— Да.

— Только давайте, не задерживайте, а то как бы нам не потерять женихов…

— Этих потеряем, других найдём, — проворчал ей вслед Уорвик.

Жена страдальчески закатила глаза: за какие грехи ей ниспосланы эти мучения?!..

 

50-15. Осада замков Нортумбрии, битвы при Хеджли Мур, Хексеме, Бамбурге.

В 1462 и 1463 годах ланкастерцы ещё прочно удерживали под своим влиянием северные провинции Англии. Не теряя надежды отвоевать у йоркистов престол, королева Маргарита Анжуйская курсировала между Францией и Шотландией, где заключала выгодные политические союзы и собирала военные силы для будущего вторжения.

Территориальная целостность Англии стала разменной монетой в её руках. С Шотландией Маргарита рассчиталась тем, что отдала приграничный город Бервик. А заложив за 20 тысяч золотых ливров Кале, она заключила сделку с королём Людовиком XI, который снабдил её армией и приставил к ней своего лучшего военачальника, Пьера де Брезе.

В 1462 году, после многократных личных обращений к правителям Франции и Шотландии, Маргарите удалось собрать огромное войско и разместить его на территории трёх крупнейших северных крепостей — Бамбург, Алнвик и Дунстанбург.

Узнав, что три самые мощные и неприступные крепости Нортумбрии стали оплотом Ланкастеров, король Эдуард IV в декабре 1462 года мобилизовал свои силы, переправил артиллерию морем в Ньюкасл и приступил к осаде утерянных крепостей. В этой кампании Эдуарду с самого начала не повезло: сраженный корью, он вынужден был остаться в Дареме, а руководство военными действиями поручил своему верному другу и бессменному помощнику, графу Уорвику.

Будучи предоставлен сам себе и решив совместить приятное с полезным, граф Уорвик (ИЛЭ) впервые задействовал в этой кампании тяжёлую артиллерию, используя мощные пушки экспериментального образца, каждая из которых имела свое собственное имя. Через три месяца мощного артобстрела все три крепости пали.

Став победителем, король Эдуард на радостях проявил неслыханное для военного времени милосердие. Он не только простил всех захваченных в плен знатных противников, но и заключил с ними перемирие в торжественной обстановке — побратался с ними, расцеловался и поверил им свои планы.

В порыве щедрости он не только простил и отпустил на свободу вновь присягнувших ему на верность герцога Сомерсета и сэра Ральф Перси, но и вернул им их поместья. В награду за чистосердечное раскаяние Эдуард каждого из них назначил на новый, ответственный пост. Сэру Ральфу Перси он доверил охрану двух из трёх отвоёванных Уорвиком крепостей. А недавний фаворит Маргариты Анжуйской, герцог Сомерсет, получил место в высшем Совете Королевской Армии. В этой должности он сразу же себя успешно зарекомендовал: дал несколько ценных военных советов, за что и был тут же вознагражден королем.

Неумеренное великодушие обернулось для Эдуарда IV крупными неприятностями, когда в 1463 году Маргарита вернулась со свежими подкреплениями из Франции и Шотландии. Сэр Ральф Перси первым открыл перед ней ворота Бамбургской крепости, а затем она получила в своё распоряжение и крепость Алнвик, которая была предоставлена её войскам самим комендантом, сэром Ральфом Греем. Не желая останавливаться на достигнутом, Маргарита Анжуйская приступила к осаде замка Норхем на Твиде, возле Бервика.

Получив тревожные известия из Нортумбрии, Эдуард IV вооружился своими сверхмощными пушками и предпринял новый поход на север. Огромные, тяжёлые орудия ударили по стенам замков, разнося их на куски. После нескольких дней интенсивной осады, Маргарита Анжуйская бежала во Францию, а её муж, король Генрих VI, укрылся в Камберленде.

На Рождество 1463 года герцог Сомерсет покинул короля Эдуарда и возвратился в лагерь Ланкастеров, намереваясь закрепиться в Ньюкасле. Узнав об этом, его сторонники стали стягивать под его знамёна свои войска.

Возмущённый предательством Сомерсета, Эдуард отправил на север армию под предводительством графа Уорвика. Младший брат Уорвика, Джон Невилл, лорд Монтегью, был направлен на границу с Шотландией с приказом эскортировать шотландских представителей в Йорк для обсуждения условий возобновления мирного договора. Следуя с небольшим отрядом в Ньюкасл, Джон Невилл чудом сумел отбиться от засады устроенной ему герцогом Сомерсетом.

25 апреля 1464 года, располагая более многочисленным отрядом, лорд Монтегью был остановлен войсками Сомерсета и сэра Ральфа Перси и атакован неподалёку от Хеджли Мур, примерно в 7 милях к югу от Вулера.

Силы Ланкастерцев составляли 5000 человек. Сторонников Йорка было значительно меньше. В ходе короткого боя, командующий авангардом Ральф Перси был убит, и Сомерсет со своими отрядами покинул место сражения. В результате победа досталась йоркистам. Все остальные их планы тоже были успешно завершены: победивший в этом бою лорд Монтэгью доставил шотландское представительство по назначению. Ответственный за переговоры граф Уорвик сумел заключить с Шотландией пятнадцатилетнее перемирие. А королю Эдуарду, тем временем, удалось закрепиться с войсками на севере и взять ситуацию под контроль.

Желая отвоевать всё упущенное, а заодно помешать воссоединению на севере йоркистских войск, герцог Сомерсет в очередной раз устроил засаду лорду Монтэгью, выбрав удобную (как ему казалось) позицию, огороженную рекой и крутыми холмами вблизи селения Хексхэм.

Сражение произошло 15 мая 1464 года.

Силы йоркистов составляли 4000 человек. Предводители: Джон Невилл, лорд Монтэгю; лорд Грейсток; лорд Уиллоби.

Силы ланкастерцев — 5000 человек. Командующий: Генри Бофор, 3-й герцог Сомерсет.

После первой атаки йоркистов герцог Сомерсет понял, что сам же себя загнал в ловушку, выбрав для своих отрядов окруженную с трёх сторон рекой и холмами позицию. Ловушка захлопнулась, когда лорд Монтэгью во время атаки перекрыл его войску единственный выход. В рядах Ланкастеров началась паника, бегство. Пытаясь выбраться из ловушки, многие из них погибли в давке. Несколько человек были захвачены в плен и доставлены в ставку короля Эдуарда IV. Среди них оказался и сам герцог Сомерсет. В этот раз он уже не мог рассчитывать на снисхождение, король Эдуард приказал его казнить, как предателя. Джон Невилл, лорд Монтэгю, за проявленный героизм был награжден графством Нортумберленд.

Битва при Хексхэме нанесла сокрушительный удар повстанцам на севере, но три главные цитадели Нортумбрии — замки Бамбург, Дунстанборо и Алнвик всё ещё удерживались Ланкастерами.

В конце июня, объединив свои силы, граф Уорвик и его брат, Джон Невилл, лорд Монтегью, ставший графом Нортумберлендом, предприняли штурм всех трёх оставшихся в руках Ланкастеров крепостей. Армия йоркистов была столь внушительна, что замок Алнвик сдался без боя уже 23 июня. Днем позже, 24 июня, без сопротивления сдалась и крепость Дунстанборо. Но замок Бамбург по-прежнему оставался неприступной твердыней.

25 июня 1464 года граф Уорвик и лорд Монтегью с войсками окружили Бамбург со всех сторон и предложили защитникам сдаться. Владелец замка, сэр Ральф Грей, отказался принять условия ультиматума, за что вскоре и поплатился. Потому, что в ходе осады замок был обстрелян разрывными снарядами, которые впервые в истории использовались в этом сражении.

Королевские большие пушки “Лондон” и “Ньюкасл” (сделанные из железа) и “Дижон” (сделанная из бронзы), поддержанные бомбардами, снесли Бамбург практически до основания. Когда остатки крепостной стены рухнули в море, пехота Уорвика прорвалась на территорию замка, заполнив собой всё освободившееся пространство, и сопротивление ланкастерцев было быстро подавлено. (В девятнадцатом веке замок Бамбург был отстроен практически заново на сохранившемся после этой битвы фундаменте.)

 

50-16. Приключения Эдуарда в замке Уорвика.

Король Эдуард IV подтвердил свое право на корону победой в сражениях. Как считали историки, Эдуард был великолепен как в военное, так и в мирное время. Он любил войну за возможность проявить свою доблесть и ценил мир за возможность потакать своим слабостям, игнорируя те обязанности, которые заставляют правителя заботится о благополучии и процветании своей страны:

«В нынешний промежуток мира король много и близко общался со своими подданными, его красота, а также галантность обращения, даже без учета его королевского достоинства, способствовали тому, что король снискал их внимание и расположение. Такой легкий и беспечный стиль его жизни с каждым днем усиливал его популярность среди всех слоев общества. Особенно любили его молодые и веселые люди обоих полов. Нрав англичан, мало расположенных к зависти и ревности, не позволял им обижаться на эти вольности. Потворство Эдуарда развлечениям, совпадая с его собственными наклонностями, стало, таким образом, … средством поддержки и укрепления его правительства». (Из летописи Хьюма).

О приключениях Эдуарда в замке Уорвика ходили легенды. И одна из них — история совращения старшей дочери графа, тринадцатилетней Изабеллы (которую, будто бы, Эдуард затащил после ужина к себе в комнату, предполагая сделать её своей наложницей), относится ко времени окончания летней военной кампании 1464 года, после которой король, уступив настоятельным просьбам Уорвика, согласился провести несколько дней в его замке.

Для графини Уорвик наступили счастливые времена подготовки к приезду долгожданного гостя. Она хлопотала без устали, стараясь сделать всё от неё зависящее, чтобы приём короля был обставлен во всех отношениях идеально.

Но основные свои надежды она возлагала на блестящие успехи двух юных герцогов и на восхитительную красоту её дочерей, к которой, по её мнению, король просто не сможет остаться равнодушным.

В первый же вечер, за ужином, графиня Уорвик обратила внимание на то, с каким восхищением смотрит король на её старшую дочь, Изабель. Не укрылся от неё и восторженный взгляд Изабели, обращённый на короля. Анну де Бошан тут же осенила «удачная» мысль: если всё так благоприятно складывается, то она просто обязана воспользоваться этой возможностью и женить короля на Изабелле. Король молод, красив, не женат, по возрасту он Изабелле подходит (разница всего девять лет). Что мешает ей соединить их прямо сейчас?

Да, разумеется, на волю короля, мужа и Джорджа Кларенса, верного рыцаря и жениха Изабеллы, она повлиять не сумеет, — она вообще против насилия и принуждения. А это значит, что действовать ей придётся в обход их воли, — только и всего! Главное, чтобы Изабель уже завтра утром проснулась в объятиях Эдуарда. А за остальным уже дело не станет: священник всегда под рукой есть, часовня находится тут же, на территории замка. Муж даст согласие, когда отступать уже будет поздно. (А куда он денется? Опять же и ему забот меньше — не нужно будет принцессу — француженку королю сватать, когда такой вариант подворачивается.)

Пересказывать историю совращения Изабеллы так, как она выглядит в хрониках, мы не будем, по той причине, что всё это слишком невероятно изложено. Изабель не слонялась по коридору под дверьми Эдуарда в ожидании, что он затащит её к себе в комнату, а согласно традициям и принятым в те времена правилам хорошего тона, по окончании ужина встала из‑за стола вместе с другими дамами, значительно раньше мужчин, и в сопровождении камеристок отправилась в свои покои, расположенные в противоположном конце замка, в отдалённом и тщательно охраняемом корпусе, известном как Башня Принцесс.

Эдуард с остальными гостями в то время ещё продолжал ужинать в Главном Зале, после чего прошёл в свою спальню, специально отведённую для особо почётных гостей, через анфиладу из трёх комнат (что ещё больше отдалило его от Изабеллы). По всему замку, во всех коридорах, у каждого перехода, покоя и комнаты стояли часовые. (Потому что, как и в любом средневековом замке, в доме Уорвика всегда находилось огромное количество солдат, и все они несли службу как в военное, так и в мирное время.) Таким образом, задача для Анны де Бошан хоть и усложнялась, но, тем не менее, только для неё одной она и была выполнима. Поэтому следует предположить, что после того, как король удалился в свои покои, графиня Уорвик отправилась в Башню Принцесс, растолкала спящую Изабель, наспех одела её и провела (через двор замка, через банкетный зал, через анфиладу из трёх комнат) к спальне Эдуарда IV, попутно объясняя дочери, что она просто должна зайти в комнату короля и на правах будущей хозяйки дома спросить, не нужно ли ему чего. Полагая, что мать лучше знает, как следует принимать высокого гостя, Изабель ей беспрекословно подчинилась.

Караульные, признав в одной из дам хозяйку дома, естественно, пропустили обеих. Король, увидев возникшую на пороге девушку, решил, что это пришла горничная или служанка, посланная хозяйкой дома скрасить его досуг. А когда девушка закричала, разбираться уже было поздно: в комнату ворвалась графиня Уорвик, а следом за ней — часовые и слуги. Потом появился и встревоженный суматохой граф Уорвик. А затем уже сбежались на шум и младшие братья короля, Джордж и Ричард. Причём Ричард, на всякий случай, захватил с собою и оружие, — услышав шум, он подумал, что на замок напали враги, и решил защищаться! Когда принцы ворвались в комнату, они увидели Эдуарда, лежащего на постели и сонно озирающегося вокруг. Рядом стояла заплаканная Изабель, которую мать трясла за плечи и расспрашивала:

— Что он с тобой сделал?! Девочка моя, скажи, что он с тобой сделал?!

Увидели графа Уорвика, который что‑то пытался объяснить королю, в чём‑то его убеждал и одновременно отталкивал и отпихивал от него свою разгневанную супругу.

Кларенс тут же понял, в чём дело, и разобиделся сразу на всех — на графа Уорвика, на его жену, на неверную Изабель и сластолюбивого брата-короля. Желая спасти положение, графиня Уорвик попыталась его успокоить, уверяя что ничего страшного не произошло. Кларенс не верил, спорил с ней и требовал объяснений. Король был сконфужен, потом разгневан, — сам факт этой грубой и пошлой провокации его возмущал…

И тем не менее, ситуация разрешилась сравнительно благополучно. А судя по тому, как эту историю, с согласия обеих сторон, быстро замяли, она сколь‑нибудь серьёзного ущерба никому из присутствующих не нанесла.

Положение спасла исключительная находчивость графа Уорвика (ИЛЭ) — чрезвычайно начитанного и любознательного человека. Единственная версия, которую он мог бы в этом случае предложить, смогла бы представить всё происходящее, как недоразумение, чем сразу бы и освободила участников этого эпизода от всякой ответственности.

Причём, рассуждать в этом случае граф Уорвик мог только методом исключения. А поскольку ни на себя, ни на дочь, ни на жену, ни на короля он вину за этот конфуз сваливать не хотел, ему ничего другого не оставалось, как придумать нечто несуществующее, но очень существенное — сказать, что его дочь Изабель блуждает во сне по ночам и иногда ошибается дверью; король её разбудил, вот она и закричала. Так что ответственность за эту историю возлагать больше не на кого, — никто ни перед кем не виноват. Как честный человек Уорвик не стал злоупотреблять правами хозяина и продолжать игру, начатую женой, пользуясь беспомощным состоянием короля. Иное дело, если бы Эдуард сам пожелал взять его дочь себе в жёны. Но и в этом случае Уорвик предпочёл бы, чтобы король сам и без принуждения заявил об этом, находясь в здравому уме и твёрдой памяти, а не под влиянием винных паров.

Все тут же готовы были забыть этот эпизод, за исключением Кларенса, который всё ещё ревновал Изабель к королю, на всех обижался и со всеми скандалил, даже с Ричардом, который попытался его успокоить. Ричард долго не мог понять, в чём тут дело, а когда разобрался, содрогнулся от ужаса: а если бы на месте Изабели была его Анна?..

Визит Эдуарда не принёс желаемых результатов Анне де Бошан: король так и не разрешил своим братьям жениться на её дочерях. Получалось, что она зря хлопотала, устраивая в его честь пышный приём. В этом плане её мужу повезло больше: он успел получить разрешение короля на ведение переговоров о браке с французской принцессой Боной Савойской.

— Я думаю, время для женитьбы приспело, — приободрял Эдуарда граф Уорвик.

— Да, пожалуй… — рассеянно отвечал Эдуард, поглядывая на Изабель.

Вскоре после этих событий Уорвик отбыл во Францию договариваться о брачном контракте для Эдуарда IV. (Скоропалительность этой инициативы объяснялась стремлением Уорвика отвести от себя и своей жены подозрение в намерении женить Эдуарда на Изабелле.) Каково же было его изумление, когда уже по заключении договора он получил известие о том, что на Королевском Совете 14 сентября, 1464 года, король Эдуард объявил, что он уже женат, и брак заключён несколько месяцев тому назад. Все усилия Уорвика по проведению столь ответственной дипломатической миссии оказались потраченными впустую, а сам он был глубоко оскорблен безрассудным поступком своего сюзерена.

Тут же ему вспомнилась и эта неприятная история с Изабеллой, — хорошо, что он тогда не настаивал на заключении брака, — подумал Уорвик, — а то и девушку бы погубил, и сам бы попал в глупейшее положение. Хотя, конечно, хуже того положения, в котором он теперь оказался, трудно было себе что‑либо и представить, — смех и позор на всю Европу!

«Сам виноват! С кем связался? — корил себя Уорвик, — С глупым, нелепым мальчишкой! Как, всё же, он не похож на своего отца!»

 

50-17. Эдуард против Уорвика

Версия о том, что король Эдуард женился где‑то весной или летом, во время Нортумберлендской кампании, работала только до тех пор, пока члены Совета не познакомились с супругой короля, Елизаветой Вудвилл. А как только узнали её поближе, поняли, что Эдуард их обманывает, — не таким человеком была леди Вудвилл, чтобы несколько месяцев после официального заключения брака с королём, оставаться в тени и безвестности.

Заявление короля, разумеется, занесли в протокол, и многие поначалу ему даже поверили. Но потом, когда многочисленное семейство Вудвиллов шумной толпой вломилось в тронный зал Вестминстерского Дворца, поняли, что король сочинил эту версию для того, чтобы скрыть факт своего вопиюще скоропалительного брака, — чтобы самому не прослыть безрассудным и безответственным человеком и не представить свою супругу в невыгодном свете. Для того ему и пришлось составить некое брачное свидетельство задним числом, а настоящей даты заключения брака никто не знает. Известна только дата венчания –1 мая 1465 года, после которой через четыре месяца родился первенец королевской четы — принцесса Елизавета Йорк.

Сподвижники Эдуарда IV, зная его упрямый и своевольный характер, имели все основания полагать, что брак был заключён настолько поспешно, что король даже не успел познакомиться с анкетными данными своей будущей жены (которая оказалась старше его на пять лет) и со всей её многочисленной роднёй. Поскольку именно численный перевес этого обедневшего и изголодавшегося в нищете, шумного и бесцеремонного семейства в первую очередь и насторожил бы такого опытного воина и стратега, как Эдуард.

Но признавать себя глупцом, которого провели, как последнего мальчишку, Эдуард, разумеется, не хотел, поэтому спасал положение, как умел, поставив членов Королевского Совета перед свершившимся фактом, который на тот момент не был свершён, поскольку не был официально узаконен. Поэтому, по сути, в лице будущей королевы он представил придворным свою сожительницу, выставив её своей законной супругой и соправительницей. А агрессивные представители её многочисленной и алчной семейки довершили всё дело, оттеснив от престола всех заслуженных и самых близких Эдуарду людей. Действуя энергично и слаженно, они в самые кратчайшие сроки изменили расстановку политических сил при дворе. Навязывая всем свой тотальный диктат, они приструнили всех недовольных и страждущих, заставив их смириться и замолчать, укротили самых заносчивых, не считаясь с их высоким положением и заслугами, и проявили при этом такую ни с чем не сравнимую жёсткость, настойчивость, дерзость, решительность и упорство, что и вопросов в правомерности всех этих действий ни у кого больше не возникало.

Клику возглавила сама королева Елизавета, сразу же организовав травлю всех наиболее влиятельных подданных, претендующих на особое расположение короля. И первым под её прицел, разумеется, попал самый популярный и прославленный в ту пору лидер партии Йорка, самый выдающийся политический деятель той эпохи, ближайший друг и сподвижник короля Эдуарда, всемогущий граф Уорвик, — тот, кому Эдуард прежде всего был обязан своими военными, политическими и административными успехами. Вот с ним делить своё влияние королева Елизавета Вудвилл не захотела в первую очередь.

До женитьбы на Елизавете Вудвилл, Уорвик был для Эдуарда буквально всем — и близким другом, и близким родственником, и ближайшим сподвижником, заменившим отца и ему, и его младшим братьям, став для них другом, учителем и наставником. Для короля Эдуарда Уорвик был самой сильной и самой надёжной опорой во всех сферах его управления. Уорвик был в курсе всех дел и в авангарде всех сил, которые задействовал Эдуард для решения самых важных, самых основных политических и экономических вопросов. Уорвик был в первых рядах его союзников и друзей, готовых выступить на борьбу с его врагами по первому зову и не щадя своей жизни, сражаться за него до победного конца. Уорвик был тем, кто защищал Эдуарда в сражениях, принимая на себя самый сокрушительный удар его врагов. Уорвик был тем, кто боролся за престиж Эдуарда на всех уровнях, как в самой стране, так и за её пределами. Уорвик разрабатывал правовые и социальные меры по гражданскому и административному урегулированию спорных вопросов, проводил экономические реформы по восстановлению экономики, разрушенной многолетней войной. Уорвик был душой воинства и мозгом административного аппарата Эдуарда, его законодательным и исполнительным органом. Эдуарду оставалось только ставить свою подпись и прикладывать печать к тем проектам, которые приносил ему на утверждение Уорвик. Мало кто служил Эдуарду так честно и преданно, как Уорвик, который, с тех самых пор, как Эдуард взошёл на престол, практически никакой выгоды для себя не приобрёл, никаких новых титулов и землевладений от него не получил (а только наследовал то, что причиталось ему по праву первородства). Должности получал только те, на которых он мог бы наилучшим образом послужить королю Эдуарду и Англии. Поручения выполнял самые сложные, тяжёлые, опасные и ответственные, не считаясь с затратами средств и сил.

Именно потому, что Эдуард чувствовал себя обязанным Уорвику, он, женившись на Элизабет Вудвилл, взял курс на отстранение Уорвика от государственного и политического руководства, пытаясь доказать всем и каждому, что именно ему, а не Уорвику страна обязана своими успехами и выходом из политического и экономического кризиса последних лет.

Поставив его в унизительное положение как дипломата именно в то время, когда Уорвик представлял его интересы при французском дворе, Эдуард тоже чувствовал себя перед ним виноватым, и именно поэтому, не желая признавать факта своей вины и представать перед всеми сконфуженным и смущённым, он принял графа Уорвика враждебно, когда тот вернулся из Франции в Лондон. Уорвик, чувствуя себя пострадавшим и морально униженным, был возмущён наглостью и хамством короля, который, мало того, что подло, так ещё и бесчестно обошёлся с ним, свалив на него, Уорвика, целиком и полностью вину за этот беспримерно глупый международный скандал. Получалось, что Уорвик без санкции Эдуарда отправился во Францию сватать ему невесту, как если бы при нём не было пакета документов по брачному договору, уже подписанных со стороны жениха Эдуардом, который оставалось подписать только принцессе Боне. Но в том — то и дело, что такие документы, подписанные Эдуардом, при нём были, и Бона со своей стороны их тоже подписала.

В отличие от Эдуарда IV, Уорвик был опытным администратором и дипломатом, он знал, что нужно подготовить для дипломатической миссии и с чем ездить на переговоры. А Эдуард (СЭЭ) в этих делах был неопытен, поэтому повёл себя, как глупый и наглый мальчишка, отрицающий свою вину в нарушении общественных устоев и правил. Довёл Уорвика (ИЛЭ) до того, что тот должен был ему собственноручно указывать на его подпись, что ещё больше возмутило Эдуарда, уличённого перед всеми во лжи. Положение «спасла» новая королева, Елизавета Вудвилл (ЭИЭ), демонстративно возмутившаяся неподобающим поведением вассала Уорвика перед королём. Распалившись гневом, она стала поносить неудачливого дипломата, который посмел сватать королю невесту, не выяснив, что тот уже женат. Чем ещё более усилила обиду Уорвика, который чувствовал себя теперь не только обиженным и оскорблённым, но ещё и осмеянным ею и этим, новым для него, многочисленным и алчным окружением короля — её ненасытными родственниками, которые использовали теперь любую возможность, чтобы унизить и оттеснить от Эдуарда IV самых верных и самых преданных его сподвижников, не желая воздавать должное их заслугам, не желая признавать себя им обязанными, не желая делить с ними все те блага и милости, которые щедро раздаривал им король, поддаваясь влиянию своей жены.

Огромная популярность Уорвика в стране и среди йоркистов, его многочисленные и не имеющие себе равных заслуги, его авторитет и недавнее влияние на короля, были источником постоянной зависти и беспокойства для леди Вудвилл. Попытка расположить его к себе, сменив гнев на милость, тоже не удалась. Оставалось одно: воевать с ним жестоко и немилосердно до победного конца, что она и делала, используя характерные для её психотипа, методы беспощадно-подлых гонений, наглых провокаций, подстав и интриг.

Выставляя Уорвика то "посмешищем", то "всеобщим врагом", возводя на него ложные и вздорные обвинения, королева лично руководила "атакой троллей", подстрекая и натравливая на Уорвика многочисленных прихвостней из своей клики, которые только и ждали случая на него напасть. А король, у которого Уорвик пытался найти защиту, поддержку или хотя бы получить объяснения, разыгрывал роль беспечного, шаловливого ребёнка, который словно не видит того, что творится вокруг, не понимает всего происходящего, не придаёт этому значения и не воспринимает всерьёз.

Эдуарду нравилось разыгрывать роль шутника-балагура всякий раз, когда нападки королевы и её клики переходили все допустимые границы. Он добродушно посмеивался над всем этим, весело жмурясь, как сытый мартовский кот, — как самовлюблённый болван, ничего не желающий менять в своей жизни, — как ленивый и глупый увалень, заставляющий всех вокруг подчиняться его прихотям и подстраиваться под то, что ему и удобно и выгодно. Вальяжно раскинувшись на обложенном подушками ложе, не раскрывая глаз, со слащавой и ленивой улыбочкой, играющей на его румяных и чувственных губах сластолюбца, он разыгрывал роль беспечного и ограниченного слепца, советуя Уорвику не расстраиваться по пустякам:

— Это она меня так ревнует! — отшучивался он, давая понять, что не видит во всём происходящем даже намёка на конфликт и считает этот вопрос не заслуживающим его внимания.

Будучи не в состоянии разобраться в хитросплетениях всех этих, новых и неожиданных для него, дворцовых интриг, бучи не в силах помочь королю выбраться из паутины лжи, зависти и лицемерия его нового окружения, Уорвик всё чаще обращался за советом и помощью к своей жене. Она одна могла растолковать ему всё то, что происходило вокруг, с удивительной ясностью и простотой.

 

50-18. Шах «Белой королеве»

Известием о женитьбе короля графиня Уорвик была потрясена не меньше мужа.

— И откуда она только вынырнула, эта Элизабет Вудвилл! — сокрушалась она. — Какой ветер её к нам занёс! Мы ещё хлебнём горюшка с этой… прости, Господи! Она ещё себя покажет! А как было бы хорошо, если бы на её месте оказалась наша милая, кроткая Изабель! И ведь дело‑то уже почти было слажено, да вот, как на грех, вмешался муж и всё испортил… Вот теперь и страдает из — за этой… И когда только король успел на ней жениться? Я не верю, что это произошло минувшей весной. Ведь он всё это время находился в Нортумбрии, осаждал крепости, подавлял восстание Ланкастеров. Да ещё попутно успел корью переболеть. Некогда ему было знакомиться, а тем более жениться. Да и к нам он приехал с лёгкой душой — не отягощённый разлукой с любимой. Пялился на нашу милую Изабель. Нет, определённо, король ещё недавно был холост. Обманывает он, говоря что женился давно. И брак этот заключён не по правилам, а значит, леди Вудвилл ему сожительница, а не жена.

И тут её опять осенила гениальная мысль: если брак заключён не по правилам, — а это ясно любому, кто когда‑либо держал в руках Библию, значит дети, рождённые в этом браке будут объявлены бастардами. И после смерти короля престол сможет унаследовать её будущий зять, Георг Кларенс.

— Нужно во что бы то ни стало добиться согласия короля на брак Кларенса с Изабеллой! — объявила она мужу.

— Опять вы об этом! — раздражённо поморщился Уорвик. — Скажу так: шансы получить его согласие на этот брак равны нулю. Ну, может быть, один шанс из тысячи…

— Нам надо женить Кларенса на Изабелле, срочно! Теперь, когда король женат, мы можем получить его согласие на этот брак…

— Нет не можем. Король теперь занят другими свадьбами: у его милой супруги пять братьев, семь сестер и два взрослых сына. Эдуард королевским указам наградил их всех высокими титулами и теперь занят тем, что устраивает им самые престижные браки, подыскивая женихов и невест среди самых могущественных, богатых и родовитых семей в стране. В своём рвении он зашёл так далеко, что женил четвертого брата жены, двадцатилетнего юношу, на вдовствующей герцогине Норфолк, — восьмидесятилетней старухе! В семье королевы появилось восемь новых пэров: ее отец, пять шуринов, ее сын и ее брат Энтони. Все считают, что такая щедрость перешла все границы! Потому, что в парламенте, не нарушая сословного равновесия, могут присутствовать только 50 пэров, а их вместе с Вудвиллами в стране уже 60. И это не считая братьев короля, которые достигнув совершеннолетия тоже должны будут войти в парламент…

— Могут и раньше войти, если женятся на наших дочках… — подсказала графиня Уорвик.

— А королеве это не выгодно, потому что тогда придётся вывести из парламента кого- либо из её родни…

— А она этого не допустит…

— Она только и делает, что пропихивает в парламент свою родню. И этим накаляет обстановку в стране ещё больше. Потому, что численное увеличение знати за счёт людей, ничем не проявивших себя на войне, но пробившихся в окружение короля, не только оскорбительно для ветеранов — йоркистов, но и политически опасно для сплочённости и единства. Теперь начнутся раздоры и возникнет оппозиция внутри партии…

— Вот вы её и возглавите!.. — объявила мужу Анна Бошан.

— Нет, ни за что! — заупрямился муж. — Я не предам Эдуарда. Я верен слову, которое дал его отцу. Я буду сражаться за дело Йорка…

— Вот и сражайтесь! — успокоила его жена. — Сражайтесь за дело Йорка с королём Эдуардом, который это дело предаёт. Для начала отправьтесь в Кале, где у вас есть военная база и подчинённые вам военные силы. В борьбе за единство и сплочённость партии Йорка они вам понадобятся. К тому же, у вас есть огромный флот. Не забывайте, что вы контролируете Дувр и ещё пять портов, так что и разместить ваши военные силы вы тоже сумеете. А если понадобится, организуете и вторжение…

Уорвик с удивлением смотрел на свою жену, которая рассуждала теперь, как профессиональный стратег, — для него это было настоящим открытием: оказывается, она не была так беспомощна и наивна, как он полагал раньше.

Графиня Уорвик (ЭИИ) не только рассуждала, но и действовала, как стратег. Пришло время напрямую втянуть в свою интригу герцогиню Йоркскую и попытаться через неё добиться согласия Эдуарда на брак его младших братьев, а если он снова заупрямится, настроить его мать против него.

Анна де Бошан написала герцогине письмо, в котором взывала к её чувствам матери с таким пылом и пафосом, какого от себя даже не ожидала. Она рассказала, как глубоко был оскорблён поступком Эдуарда её муж и племянник герцогини, граф Уорвик. Рассказала о попытке Эдуарда совратить её старшую дочь во время пребывания в их замке, чем глубоко был оскорблён его младший брат, герцог Кларенс. Она рассказала о том, как они готовились к приезду Эдуарда, сколько усилий и трудов приложили, чтобы принять его достойно. Приветствовали его, как победителя (хотя все знают, что кампанию в Нортумбрии выиграл не он, а граф Уорвик). Оказали королю должные почести и уважение, были щедры и радушны, и вот какой чёрной неблагодарностью он им за всё это заплатил: мало того, что он так и не дал разрешение на брак своим братьям, так ещё и опозорил её дочь Изабеллу. Муж проявил благородство и не настоял на том, чтобы брак Эдуарда с Изабеллой был бы в тот же день заключён, потому что уважал чувства Кларенса и статус короля. С христианским милосердием он Эдуарду его злодеяние простил и отправился во Францию, сватать королю принцессу Бону, — разумеется, с согласия Эдуарда! И вот, чем Эдуард отблагодарил его за труды: женился на какой — то безродной простолюдинке, да ещё и незаконнорожденной, поставил своего кузена, добившегося для него согласия на брак с принцессой, в неловкое положение, да теперь же ещё и издевается над ним перед всем двором, позволяет его травить и унижать своей жене — это его‑то! — ближайшего сподвижника дома Йорков, — ближайшего друга её покойного мужа, герцога Йоркского и её, герцогини Йоркской, родного племянника! Да что же это за времена такие настали! Как же теперь со всем этим жить!

Графиня Уорвик не пожалела красок, составляя это письмо, и результат оправдал её ожидания: отчаявшись повлиять на сына, герцогиня Йоркская (ЭИЭ) во всеуслышанье заявила, что её сын, король Эдуард IV — не является законным сыном её мужа, герцога Йорка, но рождён от греховной связи с одним из его лучников.

Это заявление повергло в изумление всю Европу, а у леди Вудвилл, наряду с графом Уорвиком появился новый враг — герцог Кларенс. Она категорически запретила Эдуарду давать младшим братьям разрешение на брак, опасаясь, что с помощью дочерей Уорвик обоих престолонаследников привлечёт на свою сторону.

— Ричард мне не изменит, — развалясь в кресле говорил Эдуард. — Что бы ни случилось, он будет предан мне до конца! В нём я уверен, как в самом себе.

— Ричард ещё мал, а вот Кларенс может претендовать на престол, — предостерегала его леди Вудвилл, обеспокоенная тем, что у неё пока ещё нет от короля сыновей. И пока они не родятся, первыми двумя престолонаследниками будут считаться младшие братья короля. — Надо призвать Джорджа и Ричарда ко двору! — объявила она Эдуарду, — пусть находятся под нашим присмотром. Нечего им там возле Уорвика оставаться! Ишь, прицепились к подолу этой подлой графини Уорвик! Опять же и с общественным мнением надо что‑то делать! Я вам удивляюсь: вас и вашу жену бесчестят, а вы к этому так спокойно относитесь!

Понимая, что теперь ей придётся самой спасать свою репутацию, королева Елизавета повела пропагандистскую войну на два фронта: с одной стороны она очерняла своих реальных и потенциальных врагов, выливая на них море самой низкой лжи и клеветы, с другой — обеляла и оправдывала себя, не жалея светлых тонов для описания своих добрых чувств, благородных намерений и мотиваций, за что и получила в истории прозвище «Белая королева».

Как прирождённый стратег (ЭИЭ), она быстро догадалась, кто стоит за спиной у графа Уорвика, — поняла, что он действует по указке своей жены, видит ситуацию её глазами, ориентируется, исходя из её системы координат. Елизавета Вудвилл была знакома с графиней Уорвик ещё в те времена, когда служила фрейлиной в свите Маргариты Анжуйской и видела, как Анна де Бошан лебезила перед королевой. Элизабет Вудвилл тогда тоже заискивала перед своей госпожой, в расчёте на её особые милости и дары (поскольку на тот момент была бесприданницей и опасалась засидеться из‑за этого в старых девах).

Теперь леди Вудвилл сделала лучшую партию в своей жизни — стала королевой, но всё ещё боялась, что многие йоркисты усомнятся в её лояльности партии Йорка; и в первую очередь — их лидер Уорвик, с подачи своей жены. Поэтому решила нанести удар первой и стала высказывать сомнения в преданности Уорвика делу Йорка. Когда король требовал объяснений, ссылалась на то, что Уорвик попал под сильное влияние своей жены, а иначе с чего бы это он вдруг так ловко начал плести интриги, против новых родственников короля. Эдуард соглашался с тем, что за Уорвиком раньше ничего подобного не наблюдалось: все знали его как человека исключительно правдивого и прямолинейного, — что думает, то и говорит. Он и сейчас не видел в Уорвике склонности к интригам, но предпочитал в этом вопросе доверять мнению своей жены.

— Да, но как это влияет на его лояльность Йорку? — интересовался король.

— Напрямую, — отвечала Елизавета Вудвилл. — он находится под влиянием своей жены, а она шпионка Маргариты Анжуйской. Мне это хорошо известно ещё по тем временам, когда я служила фрейлиной у королевы. Вы присмотритесь получше к Уорвику и заметите в нём перемены. — предложила она, и Эдуард стал присматриваться.

Первое, что он заметил, — Уорвик стал гораздо более вспыльчивым и раздражительным, чем был раньше, до женитьбы короля. Эдуард начал подумывать, а не является ли Уорвик и вправду тайным пособником Ланкастеров и стал всё чаще проявлять к нему своё нерасположение. Придирался и попрекал Уорвика без всякой на то причины, пользовался любой возможностью ему досадить.

С 1464 года, с момента свадьбы короля, Уорвик никаких новых назначений от Эдуарда уже не получал, что было воспринято им, как знак немилости короля, и ещё больше обострило конфликт.

Уорвик терпел опасную холодность и раздражительность Эдуарда из последних сил. И только потому, что политическая обстановка в стране и вокруг неё была крайне неблагоприятной, а он ещё не терял надежды убедить короля принять ряд эффективных мер для изменения ситуации к лучшему.

Англия в те печальные годы превратилась из могущественного соперника соседних государств в убогую забаву для них. Титулованные английские беженцы из враждующих группировок осаждали дворы Западной Европы. Герцог Бургундский был шокирован, узнав однажды утром, что герцог Эксетер и несколько других английских аристократов выпрашивают хлеб у прохожих, пристроившись к его процессии. Стыд от такого унижения родовитых английских вельмож заставил его назначить им скромное содержание и предоставить жилища. Сходные благодеяния совершал даже скупой и алчный король Людовик XI , пригревая подле себя обездоленных потомков знатнейших ланкастерских семей. Маргариту Анжуйскую, доведённую до крайней степени нищеты (вплоть до того, что она у своих охранников одалживала деньги), ещё принимали при дворах Бургундии и Франции. В любой момент каждая из держав, становившихся все сильнее по мере ослабления Англии, могла оказать поддержку какой‑либо из враждующих партий и расплатиться за былые унижения вторжением в Англию.

Политика Уорвика и его сторонников состояла в том, чтобы заключить мир с Францией, — наиболее сильной из европейских держав, и таким образом ещё на какое — то время обеспечить сохранность наследным землям Плантагенетов, из‑за которых ненасытный в своих территориальных притязаниях Людовик XI мог перебить и на корню уничтожить не одну династию английских королей. С этой целью Уорвик, ранее устроивший для Эдуарда мирный договор с Шотландией на 15 лет, попытался заключить временное перемирие и с Францией на оптимальный срок, позволяющий восстановить разрушенную войной экономику Англии, провести полезные реформы, ввести разумные и справедливые законы.

Эффективными мерами можно было добиться многого и за короткое время. Но Эдуард занял совершенно иную позицию. С энергией, достойной лучшего применения, он стремился найти себе опору в наиболее слабом государстве Западной Европы, — в Бургундии. По этому поводу он выдвигал следующий аргумент: быть союзником Франции, значит попасть под влияние Франции, тогда как альянс с Бургундией позволяет влиять на политику французов, а при желании и контролировать её.

В соответствии с этими планами Эдуард IV в 1468 году выдал свою сестру, Маргариту Плантагенет, замуж за Карла Смелого, унаследовавшего в 1467 году герцогство Бургундское. В связи с этим, в Англии возникли панические настроения: влиятельные йоркисты, сражавшиеся за Эдуарда и потратившие на него огромные военные и денежные ресурсы и считавшие — и не без оснований, — что именно они возвели его на трон, обиделись на короля за то, что он не только не компенсировал их вкладов в победу Йорка, но и поставил над ними алчный клан Вудвиллов, бесчеловечно обирающий страну. Убогая внешняя политика Эдуарда их тоже настораживала: чем сможет помочь Бургундия, если Франция, объединившись с домом Ланкастеров, осуществит вторжение в Англию? Что случится с ними, их поместьями и всеми, кто зависит от них, если такая катастрофа произойдёт? Уорвик не разделял их пораженческих настроений, он разработал собственный план действий (и не один — были и запасные варианты решений), но для осуществления конечной, поставленной цели ему нужно было консолидировать силы создавшейся оппозиции.

Первый план Уорвика заключался в том, чтобы отвратить Эдуарда от опасного и алчного семейства Вудвиллов и снова взять короля под свою опеку. (А что делать, если он хоть и повзрослел, а ума так и не набрался? Значит надо продолжить процесс воспитания. Рано выпускать его в самостоятельную жизнь, неизвестно, каких бед он ещё натворит.)

Второй — запасной план Уорвика был рассчитан на то, что Эдуард, если так и не отвернётся от Вудвиллов, будет заменён на троне следующим по старшинству братом и престолонаследником, герцогом Кларенсом. Для укрепления этого альянса Уорвик согласился выдать за Кларенса свою старшую дочь Изабель, так и не дождавшись согласия короля. Уорвик сам запросил разрешение на этот брак у Папы Римского и без особых трудов его получил.

Привлечь на свою сторону Ричарда Глостера Уорвику не удалось.

В 1465 году Ричард Глостер был отозван королём ко двору. По требованию Эдуарда он должен был покинуть замок Уорвика, где провёл лучшие годы своего детства, где познал радость первой поры романтичной влюблённости, где впервые и на всю жизнь полюбил, где взаимно был пылко любим, очарован и по-настоящему счастлив.

Прощание с Анной было долгим и трудным. Оба чувствовали, что впереди их ждут тяжёлые испытания. Оба знали, что смогут вынести и вытерпеть всё, для того, чтобы в будущем снова быть вместе. Оба безгранично доверяли друг другу и чувствовали себя ответственными за это доверие, несмотря на то, что ему на ту пору было только тринадцать лет, а ей всего девять.

Анна де Бошан не осмелилась мешать их прощанью. Стоя на крылечке возле капеллы в замке Уорвика, она всхлипывала, утирала платочком слезящиеся глаза и снова всхлипывала. Её лицо теперь всегда было похожим на мочёное яблочко, но по-прежнему казалось добрым и милым. Кончилось тем, что малышка — Анна тоже расплакалась. Ричард уже готов был увезти её с собой, но графиня Уорвик отстранила его от Анны:

— Хватит уже прощаться, сколько можно! Пора ехать, вас ждут! — она отослала дочь с гувернанткой, потом подала Ричарду руку, поцеловала его на прощание, перекрестила, и на этом они расстались.

— Вы всегда желанный гость в этом доме! — сказала она ему напоследок, ещё не зная, что через несколько лет он здесь будет хозяином, а она только гостьей.

 

50-19. Война на три фронта

Оказавшись после женитьбы короля в чрезвычайно сложном и неопределённом положении, граф Уорвик начал действовать до такой степени сумбурно и непоследовательно, что казалось, его правая рука не знает, что делает левая. С одной стороны, он был убеждён, что делу Йорка изменять нельзя и готов был сам, как и в прежние времена, сложить голову за этот дом. С другой, — он никак не мог согласиться с безрассудной политикой Эдуарда IV, сводящего на нет все те позитивные начинания и преобразования, которые Уорвику ценой невероятных усилий и астрономических трат своих личных средств удалось провести.

Дому Йорка, за который сражался он сам и за который сложили головы его отец, брат и многие другие, близкие и дорогие ему люди, Уорвик готов был служить беззаветно, искренне, честно и преданно до конца своих дней. Радея о благополучии и процветании этого дома, Уорвик готов был пожертвовать всем, чем располагал — своими богатствами, жизнью, силой, здоровьем, благополучием, покоем своей жены, счастьем своих дочерей. Он даже готов был пожертвовать своей репутацией, рискнув пойти против воли короля Эдуарда и стать мятежником, но он ни в коем случае не готов был жертвовать своим авторитетом среди йоркистов, своим добрым именем и рыцарской честью, а именно этого и требовал от него в сложившейся ситуации король Эдуард, ставший беспринципной и безвольной марионеткой в руках своей жены и её алчной родни.

В этой трудной для него обстановке граф Уорвик лучше и спокойнее чувствовал себя в Кале, где управлял вверенной ему военной базой, состоящей из нескольких укреплённых городов-крепостей — этих режимных объектов, находившихся в полном его подчинении. Проблемы стали возникать, когда начались перебои с выплатой жалования его солдатам. Эдуард всё чаще «забывал» перечислять нужные суммы, и Уорвику приходилось приезжать в Лондон и разбираться с источниками этих перебоев, причины которых вскоре выявились. Виновниками этих «недоразумений» (какими пытался представить их король Эдуард), оказалось семейство Вудвиллов, оттягивающих на себя все материальные средства тактически, — в целях личного обогащения и накопления личных, «клановых» капиталов и фондов — этим процессом руководил брат королевы Елизаветы, Энтони Вудвилл (ИЭИ, ТАКТИК); и стратегически, — перехватывая эти средства у своих потенциальных соперников и конкурентов, желая ослабить их военную мощь — этим процессом руководила сама королева (ЭИЭ, СТРАТЕГ).

Таким образом, в стране образовались три силы, каждая из которых боролась за свою мощь, свой потенциал, свои интересы и перспективы. Уорвик (ИЛЭ, ТАКТИК), действуя тактически — регулируя локальные конфликты на внешней и внутренней политической арене, старался сохранить и приумножить успехи первых мирных лет правления Эдуарда IV, которые имел все основания считать именно своей заслугой. Король Эдуард IV (СЭЭ, СТРАТЕГ), оказавшись в зависимости от воли и стратегических планов своей жены, не имея возможности проводить самостоятельную политическую стратегию, действовал тактически, пытаясь спонтанными, локальными мерами сохранить удобный ему баланс сил, как минимум, в своём ближайшем окружении, что ему в основном удавалось, благодаря приспособленчеству обступивших его со всех сторон Вудвиллов. То есть, фактически он был заперт ими со всех сторон, находился под их контролем и действовал в их интересах, представляя их как свои.

Единственной, независимой и мощной силой, которая могла проводить свою собственную политическую и экономическую стратегию в стране, оказались Вудвиллы, возглавляемые королевой. Пользуясь своим влиянием и потенциалом, они обрастали сподвижниками, число которых со дня на день росло в геометрической прогрессии.

Ситуация была катастрофической, и Уорвик это понимал, и тем не менее, ему удавалось заморозить, замедлить её развитие, используя всё своё личное влияние и авторитет среди йоркистов, вкладывая в этот процесс все свои личные ресурсы и средства. Как программный интуит (ИЛЭ), он умел прогнозировать развитие событий и знал, что ему рано или поздно придётся объединить оппозиционные силы и возглавить коалицию, враждебную Эдуарду и Вудвиллам. Какое — то время Уорвик ещё задерживал этот процесс, старался его оттянуть и отсрочить, поскольку ещё очень долгое время морально не был готов выступить против Эдуарда — своего двоюродного брата, сына своего близкого родственника и друга, покойного герцога Йорка, которого Уорвик глубоко почитал и любил.

Из уважения к памяти Йорка, Уорвик всё ещё продолжал служить Эдуарду, подчинялся ему, выполнял его поручения, со многими из которых был не согласен, потому что считал вредными и разрушительными для Англии — ущербными для её политики и экономики. Поначалу он пытался возражать Эдуарду, прежде чем выполнить по его поручению то, что потом будет трудно изменить и исправить, чем всякий раз вызывал недовольство королевы Елизаветы, навязывающей Эдуарду эти абсурдные распоряжения, которые Уорвик, оставаясь верным слугой дому Йорка и Эдуарду, обязан был беспрекословно выполнять.

Все достижения первых лет мирного урегулирования политической обстановки, достигнутого благодаря договору с шотландцами, который Уорвик с таким трудом организовал и провёл, ушли на обогащение семейства Вудвиллов, продолжающих беспрепятственно грабить и разорять страну, пользуясь своим влиянием на короля, чем фактически расшатывали трон под своим патроном и сюзереном, Эдуардом IV. Уорвик знал, что когда они подточат и обрушат крепкий ствол родового дерева Йорка, они вместе со всеми накопленными ими богатствами сбегут заграницу, где будут припеваючи проживать и растрачивать всё награбленное. А когда всё растратят, ринутся в Англию с новыми силами для новых грабежей и бесчинств (как в воду смотрел, именно это и произойдёт, но уже при следующем короле).

Стараясь предотвратить или хотя бы замедлить этот разрушительный процесс, Уорвик не выстраивал никаких перспективных, стратегических планов. И хотя его жена постоянно требовала от него отчёта о его дальнейших намерениях, он всё ещё действовал по обстановке, — локально, тактически — выравнивал потенциал сложившихся политических сил. Со стороны его действия казались сумбурными и малопонятными, но его это не особенно беспокоило, — главное, что он сам понимал всех и действовал так, как ему казалось, будет лучше для Англии.

Чтобы спасти династию Йорка от верной гибели, а свой дом и страну от разрушения, Уорвик взял на вооружение заявление герцогини Йоркской о незаконнорожденности короля Эдуарда IV и стал объединять вокруг первого престолонаследника короля (второго по старшинству сына Йорка), герцога Джорджа Кларенса, политические силы.

Второго престолонаследника от партии Йорка, герцога Ричарда Глостера, король Эдуард, подчиняясь воле своей жены, спешно отозвал ко двору весной 1465 года, под предлогом его присутствия на венчании и коронации королевы Елизаветы Вудвилл.

Уорвик и Джордж Кларенс тоже должны были присутствовать на церемонии, которая была устроена с помпезной пышностью не только для того, чтобы потешить самолюбие венценосных супругов и представить во всём блеске разбогатевший клан Вудвиллов, но ещё и затем, чтобы примирить короля и королеву с йоркистами. В связи с этим их лидеру, графу Уорвику, было поручено стать одним из главных участников церемонии: он собственноручно должен был отвести Елизавету Вудвилл к алтарю.

Уорвик вынес и это унижение — колени не подогнулись, хотя ног под собой он не чувствовал. От охватившего его возмущения и гнева двигался, как в бреду. Боялся сгоряча наговорить дерзости, поэтому старался больше молчать, хоть ему это и с трудом удавалось.

По окончании празднеств Уорвик удалился на свою базу в Кале, а Ричард ещё некоторое время оставался при дворе Эдуарда IV. Снял себе скромную резиденцию, Кросби Холл, хотя мог бы жить и с братом в Вестминстере. Но там он слишком быстро намозолил глаза королеве, которая обращалась с ним, как злая мачеха с пасынком, устраивая скандалы мужу всякий раз, когда щедрость и отзывчивость Ричарда привлекали к нему нуждающихся в его материальной поддержке йоркистов.

Елизавету настораживал сам факт скопления сподвижников вокруг Ричарда Глостера, младшего брата её мужа и его второго престолонаследника (до тех пор, пока у неё самой не было сыновей от короля). Чтобы не раздражать супругу и ослабить её давление на своего младшего брата, которого он по-прежнему очень любил, Эдуард заваливал Ричарда различными поручениями, исполнения которых требовал незамедлительно. Так, наряду со службой в крепости Кофр — Кастл в Дорсете, куда Ричард был назначен комендантом ещё в 1462 году, ему в 1468 году было поручено сопровождать сестру, Маргариту Плантагенет, в Бургундию, к месту её бракосочетания с наследником герцогства Бургундского, Карлом Смелым.

В замке Уорвика Ричард в те времена появлялся крайне редко, хотя мыслями и душой постоянно стремился к Анне. По записям посетителей последнее посещение Ричарда датируется осенью 1465 года, когда он вместе с семейством Уорвика присутствовал на субботней службе в церкви св. Марии.

Известно также, что в 1467 году граф Уорвик, к тому времени опирающийся в своих планах на поддержку французов, от имени французского короля предложил Ричарду руку младшей дочери Людовика XI, принцессы Жанны. Ричард отверг это предложение, отказавшись выполнять то, что не санкционировано его братом. Если бы Эдуарду IV в интересах Англии угодно было женить Ричарда на принцессе Жанне, он, как его верный подданный, возможно обсудил бы с ним этот вопрос. Но от графа Уорвика он подобное предложение принять мог, в его политических интригах участвовать не захотел, а потому в тот же день покинул его дом.

Установить политические связи с королём Людовиком XI, графу Уорвику в значительной мере помогла его жена, Анна де Бошан. Она возобновила переписку с нужными ей агентами королевы Маргариты Анжуйской, снова вошла к ней в доверие и предложила руку своей младшей дочери Анны, со всем её богатейшим приданным, сыну Маргариты Анжуйской, Эдуарду Ланкастеру, в обмен на гарантию прощения за весь нанесённый её супругом моральный и материальный ущерб дому Ланкастеров. А чтобы не быть голословной, часть средств из приданного Анны она переслала Маргарите в качестве своего рода «аванса», — «безвозмездной материальной помощи» и подъёмных. Она, дескать, слышала, в каком бедственном положении находится сейчас королева и как добрая христианка не может остаться к нему безучастной.

Несмотря на бедственное положение Маргариты Анжуйской, Анна де Бошан не исключала возможности аналогичных предложений со стороны других богатых и влиятельных европейских персон. Деньги на ту пору в Европе водились у многих (даже у простолюдинов, ставших банкирами). Поэтому она подсуетилась и поспешила навязать свою младшую дочь в жёны Эдуарду Ланкастерскому вместе с огромной суммой столь необходимых для будущей кампании денег.

Маргарита Анжуйская (ЭИЭ) была не из тех, кто, соблазнившись денежным подкупом, прощает предателей. Но в тот момент она хваталась за любую возможность, позволявшую ей укрепить положение Ланкастерского дома. В то время она жила приживалкой у своих родственников в Анжу, и ей катастрофически не хватало материальных средств не только на возобновление борьбы с Йорком, но и на сколь — нибудь достойное существование её вконец обнищавшего, малочисленного двора. Поэтому она поддержала инициативу Анны де Бошан и в счёт приданного будущей невесты её сына, Анны Невилл (которую графине Уорвик уже не терпелось увидеть английской королевой), принимала из рук Анны де Бошан некоторые, довольно крупные суммы, вполне достаточные для того, чтобы служить «подъёмными» в этом столь важном для неё предприятии.

Конечно, графине Уорвик было жаль отрывать свою дочь от Ричарда Глостера, который воспитывался в её доме и к которому она была привязана, как к сыну, но что же делать, если обстоятельства складывались таким образом, что ценой этого брака приходилось спасать не только жизнь и честь членов её семьи, но и саму Англию, чьё существование со времён появления при дворе семейки Вудвиллов было поставлено под удар.

"Вудвиллы, как клещи — присосались и не отпустят Эдуарда, пока не загубят всё его дело, а там Ланкастеры снова возьмут реванш. — рассуждала Анна де Бошан. — Так лучше уж быть на стороне победителей. Может они‑то и возродят честь Англии.".

Будучи дамой дальновидной и предусмотрительной (ЭИИ), Анна де Бошан вполне отчётливо представляла себе ближайшее будущее нынешней королевской четы: перетащив в свой карман основные материальные ценности и подставив короля под удар оппозиции, Вудвиллы при первом же удобном случае перейдут на сторону Ланкастеров, предложив Маргарите Анжуйской часть награбленных денег и кого‑нибудь из своих дочерей в невесты её сыну, — то есть, снова перейдут ей дорогу. А упускать во второй раз свою удачу Анне де Бошан не хотелось: если не удалось старшую дочь сделать королевой, так пусть хотя бы младшая возвысится до короны. Вот только Ричарда жаль…

"Но Ричард умный мальчик и должен всё понимать… — утешала себя графиня Уорвик. — И потом, у него была возможность сохранить с нами дружеские отношения, когда ему предлагали заключить брак с принцессой Жанной. Но он отказался и этот шанс упустил. Теперь, когда он знает о связях Уорвика с французским двором, мы с ним оказались по разную сторону баррикад: он стал нашим врагом и рассчитывать на руку Анны больше не может.»

Единственное, на что могла уповать Анна де Бошан, так это на то, что Ричард не донесёт на неё и её мужа королю Эдуарду. Ей совсем не хотелось, чтобы вся их семья уже сейчас была объявлена вне закона, что автоматически привело бы к провалу их будущего предприятия. Она осуждала мужа за это слишком поспешное и рискованное предложение. (Хотя эта спешка была вызвана нетерпением короля Людовика XI, который предполагал посредством этого брака закрепить за собой наследные земли Плантагенетов, поэтому и подослал Уорвика к Ричарду, рискуя поставить вне закона и самого посредника, и всю его семью.)

Ричард слишком хорошо понимал, какое наказание ждёт всю семью Уорвика, если этот заговор будет раскрыт. Не поздоровится ни дочерям Уорвика, ни Джорджу, который всё ещё надеется получить руку Изабеллы, ни самому Ричарду, поскольку он тоже поддерживает отношения с этой семьёй. А кроме того, от этого разоблачения королева и её родственники только выиграют: расправятся со всеми непосредственными и косвенными участниками заговора по одиночке. Подумав об этом, Ричард решил не совершать опрометчивых действий: если конфронтация Уорвика приведёт к военным действиям, он будет сражаться на стороне Эдуарда. А так — то зачем на Уорвика наговаривать? Может он этим предложением только хотел проверить лояльность Ричарда королю? (По крайней мере, находчивый Уорвик мог этим поводом отговориться.) Сейчас времена такие, что никто никому не доверяет.

Сам Уорвик в ту пору, ценой огромного напряжения сил, вёл не только двойную, но именно тройную игру: служил королю Эдуарду, как своему сюзерену, оказывал поддержку Георгу Кларенсу как альтернативному претенденту на престол и укреплял связи с французским двором и королём Людовиком на тот случай, если Эдуард всё же решится заключить с Францией мир. Развернув энергичную деятельность, он направлял и держал под контролем все участвующие в его политических манипуляциях силы. Контролировал вверенные ему военные базы и прилежащие к ним города и порты. Без его ведома ни одно судёнышко не могло покинуть берегов Англии или причалить к ним. (И по сей день в архивах хранятся регистрационные книги и платёжные ведомости графа Уорвика, по котором он проводил расчёт и вёл строжайший учёт всех, находящихся в его подчинении кораблей.) Все нити заговора Уорвик держал в своих руках, а его собственные действия контролировала его жена.

 

50-20. Сражение при Эджкот — Мур

К середине 1469 года Уорвик, всё ещё не желая входить с Эдуардом IV в открытую конфронтацию, объединившись с герцогом Кларенсом, втайне восстанавливал против короля его бывших сподвижников — йоркистов.

Обострение отношений между Уорвиком и королем спровоцировало активность ланкастерцев, увидевших в этом противоборстве благоприятные обстоятельства для себя и удобный момент для реванша. Джаспер Тюдор, бывший граф Пембрук, вернулся в Англию и поднял восстание в Уэльсе.

Одновременно с этим, один из агентов Уорвика, капитан сэр Уильям Конайерс, назвавшийся именем «Робин Редесдейл», поднял восстание против Эдуарда IV на севере страны. Тысячи жителей Йоркшира взялись за оружие, требуя понижения налогов и отстранения от власти алчного клана Вудвиллов, пагубно влияющего на короля. Повсюду ширилось и нарастало народное недовольство. В Лондоне, в палате общин, чуть ли не каждый день рассматривались жалобы на коррумпированность новой власти.

Собрав 15-ти тысячную армию, Эдуард IV выступил на север, предполагая быстро подавить восстание, но по мере продвижения узнал, что силы повстанцев по численности намного превосходят его войска. Скорее всего, данные разведки были искажены и преувеличены, но король им поверил, отступил к Ноттингему и стал ожидать подкрепление из Уэльса и западных графств, которое должны были привести его сподвижники, отличившиеся в предыдущей, Нортумберлендской кампании, — лорд Уильям Херберт, граф Пембрук (он вёл королю 14 000 лучников) и лорд Хамфри Стаффорд, граф Девон (вёл 6 000 пехотинцев).

А по ту сторону Ла-Манша, в Кале, в это время происходили знаменательные события. 11 июля 1469 года сбылась долгожданная мечта Анны де Бошан: её старшая дочь Изабель наконец‑то стала женой 1-го престолонаследника Йорков, герцога Джорджа Кларенса. На брачной церемонии в Кале присутствовало всё семейство графа Уорвика.

Но насладиться торжеством в полной мере им не удалось: в тот же день, узнав о восстании, поднятом в Йоркшире, Уорвик и Кларенс спешно вывели часть вверенных им гарнизонов из Кале, погрузили их на корабли и уже на следующий день, 12 июля 1469 года, высадились в Кенте.

Вечером того же дня граф Уорвик огласил манифест, составленный им в поддержку северных повстанцев.

Представив их «верными подданными короля», он призывал их «быть для короля Эдуарда IV средством исцеления и перевоспитания ». Это воззвание воодушевило десятки тысяч местных жителей, которые тут же, в Кенте, объединились с войсками Уорвика и под его командованием двинулись на Лондон (перевоспитывать короля). В Лондоне графа Уорвика (как «главного воспитателя») принимали с большими почестями. Эдуарда IV Уорвик в Лондоне не застал, — тот находился в Ноттингеме, где ожидал прибытия подкрепления. И уже на следующее утро, 18 июля, 1469 года, граф Уорвик и герцог Кларенс покинули Лондон и направились в Ноттингем, предполагая на месте разобраться, будут ли они вместе с королём воевать против повстанцев, или объединившись с ними, направят свои войска против него.

Тем временем, северные повстанцы, возглавляемые сэром Джоном Коньерсом (взявшим псевдоним «Робин Редерсдэйл»), направились на юг, через Йоркшир к Лестеру, а оттуда вышли к Эджкотскому холму, возле местечка Банбери, где и расположились между королем и идущим к нему на подмогу отрядам йоркистов, ожидая прибытия Уорвика.

Неподалёку, по другую сторону реки, расположились лагерем 14 000 лучников из Уэльса, которыми командовал граф Пембрук, ожидавший подхода пехотинцев графа Девона. Оба командующих встретились при Бэнбери, и там, по непонятным причинам вдруг поссорились. Причина ссоры осталась неизвестной, но закончилась она тем, что лорд Стаффорд, граф Девон, увел из лагеря своих людей, предоставив лорду Херберту и его 14 000 уэльским лучникам самостоятельно отбиваться от превосходящих сил сэра Коньерса и прибывающих к нему на подмогу войск графа Уорвика, который уже подходил к Тоучестеру.

25 июля, пробираясь на стратегически удобные позиции возле селения Дэнс Мур, обе армии встретились. Произошло столкновение, в котором повстанцы потеряли одного из командующих, — сэра Генри Невилла.

26 июля, стараясь удержать переправу через реку, отряды Пембрука вступили в сражение с численно превосходящим противником. В разгар битвы к повстанцам подошло подкрепление от графа Уорвика. Спасовав перед численным преимуществом противника, армия графа Девона покинула поле боя.

Оставшиеся в меньшинстве, отряды Пембрука были атакованы превосходящим по силам войсками Уорвика. Но благодаря решительным действиям своего командира, лорда Уильяма Херберта и его брата, сэра Ричарда Херберта, они смогли удерживать оборону ещё в течение нескольких часов. Вытесненные со всех своих позиций, отступившие по склону холма вниз, в долину, они были преданы авангардом армии короля Эдуарда, которым командовал сэр Джеффри Гэйт: прибыв на поле боя, он объединился с армией повстанцев, и оставшиеся в меньшинстве, лучники Пембрука были разбиты. Сам граф Пембрук с небольшим отрядом пехотинцев держался до тех пор, пока присоединившиеся к повстанцам войска Уорвика не зашли к нему в тыл, после чего он был окончательно разбит.

После боя Уильям Херберт (граф Пембрук) и его брат, Ричард Херберт, были взяты в плен и казнены Уорвиком.

Покинувший своих союзников граф Девон, 17 августа был настигнут и разбит отрядами герцога Сомерсета.

Оставшись без поддержки графа Пембрука, — одного из самых преданных его сторонников, Эдуард IV попытался объединить разрозненные части своих войск в Олни, но был атакован армией Уорвика и захвачен в плен.

Не желая признавать себя побеждённым, король Эдуард держался вызывающе высокомерно и требовал, чтобы с ним обращались с должным почтением, что и было исполнено. Со всеми почестями Уорвик отвёз Эдуарда в свой Йоркширский замок, Миддлхэм, и отдал «на перевоспитание» своему брату, Джорджу Невиллу, архиепископу Йоркскому, которому поручил приглядывать за королём и проводить с ним душеспасительные беседы.

Восстание, внезапно поднятое Вудвиллами в Кенилворте, на время отвлекло Уорвика и Кларенса от их «воспитательной работы» и вынудило отбыть на север, оставив короля на попечении графини Уорвик, которая к тому времени вместе с дочерьми прибыла из Кале.

Пользуясь случаем выместить досаду за все пережитые ею страхи и унижения, графиня Уорвик обращалась с Эдуардом IV, как надзирательница с заключённым, — была резка, груба, язвительна и жестока. Пользуясь своей безнаказанностью и злоупотребляя своей неограниченной властью над захваченным в плен королём, она унижала его, насколько это позволяли ей возможности и воображение.

В то время у графини Уорвик, как и у её мужа, возникло лёгкое головокружение от успехов. Шутка ли, — в их плену томились сразу два короля: Генрих VI — в Лондонском Тауэре и Эдуард IV — в Миддлхэме! Для скромных подданных это была значительная победа.

Желая её закрепить и преподать королю наглядный урок (перевоспитание продолжалось), Уорвик и Кларенс, подавив восстание в Кенилворте, захватили в плен двух предводителей повстанцев, — Ричарда Вудвилла, лорда Риверса и Джона Вудвилла — отца королевы и ее брата, а затем на центральной площади города, в порядке устрашения, казнили обоих.

Известие об этом акте и о пленении короля, довольно быстро распространилось среди лояльных королю йоркистов. С помощью Ричарда Глостера и младшей дочери Уорвика, Анны Невилл, они сумели установить связь с заключённым в замке королём, после чего операция по спасению Эдуарда перешла в завершающую фазу.

Воспользовавшись отсутствием Уорвика, объединённые силы сподвижников Эдуарда — войска Ричарда Глостера, лорда Гастингса, герцога Бекингема, графа Эссекса и лорда Говарда подошли к замку и окружили его. Узнав, что Ричард Глостер подошёл к её замку, графиня Уорвик не на шутку перепугалась — о его первых военных победах она уже была изрядно наслышана. Королю, в связи с этим, позволили «прогуляться по парку». Эдуард спешно простился со своими тюремщиками, сообщил о прибытии эскорта, который будет сопровождать его в Лондон, после чего был отпущен архиепископом Йоркским на волю.

 

50-21.Битва при Эмпингеме, на «поле потерянных мундиров».

Теперь, когда Эдуард IV покинул её владения, графиня Уорвик пожалела о своём жестоком обращении с королём. Ожидая для себя и своей семьи всего самого худшего, она стала уговаривать Уорвика бежать во Францию и открыто перейти на сторону Ланкастеров и Маргариты Анжуйской. И каково же было её изумление, когда после всех событий 1469 года, — после всех восстаний поднятых её супругом и подавленных королём, граф Уорвик заявил ей, что намерен помириться с Эдуардом, попросить прощения за себя и Кларенса и служить ему до конца своих дней, честно и преданно.

— После всего, чтобы вы натворили, выступив против короля Эдуарда, вы ещё надеетесь получить его прощение! — напустилась на мужа графиня Уорвик. — Нечего и рассчитывать! Это невозможно!

— Очень даже возможно! — принялся убеждать её Уорвик. — Мы отдадим Ричарду Анну с условием, что он добьётся прощения для Кларенса и всех нас. Мало будет, попросим герцогиню Йоркскую за нас заступиться. Она нам не откажет.

— После того, как вы повесили брата и мужа королевы, обезглавили братьев Хербертов и графа Девона, у вас нет шансов на снисхождение короля! А сколько его воинов полегло в этих сражениях! И королева вам не простит позора и смерти близких, она будет мстить… — убеждала мужа графиня Уорвик. — Ах, и зачем вы были с ним так жестоки! Не понимаю, на что вы сейчас надеетесь…

— На Ричарда Глостера, — ответил Уорвик, — он теперь в чести: вернувшись в Лондон, король назначил его Великим Коннетаблем Англии. Теперь, за нарушение кодекса рыцарской чести, как глава рыцарского трибунала, Ричард сам определяет степень вины и назначает меру наказания. Нам это на руку: если он будет мужем Анны, мы сможем рассчитывать на снисхождение короля.

Расчетам Уорвика не суждено было оправдаться. В то время, как он вынашивал все эти планы, сам Ричард находился в Уэльсе, где подавлял восстание, осаждая замки Кардиган и Кармартен. В начале 1470 года Ричард стал Главным Судьей Южного и Северного Уэльса, что, вместе с герцогством Глостерским, сделало его фактическим правителем всех западных провинций королевства.

Уорвик сейчас мог бы только мечтать о таком зяте, как Ричард Глостер. Одна беда: связаться с ним было трудно. А Ричарду трудно было отвлечься от своих дел: огромное количество новых обязанностей требовало его постоянного присутствия в Уэльсе. Да и там он не сидел на одном месте, а курсировал между северными и южными провинциями, стараясь всё проконтролировать, всюду поспеть и решить максимум проблем в самые короткие сроки.

Граф и графиня Уорвик пришли к выводу, что Ричард в настоящее время не может быть им полезен: как бы он высоко ни взлетел, он был слишком далеко, чтобы оказать им помощь. Приходилось срочно определяться с выбором будущего сюзерена: кто должен стать им, — король Эдуард, Генрих VI, или их зять, герцог Кларенс?

Первой определилась с выбором Анна де Бошан, — некогда ей было ждать, когда муж взвесит все свои «за» и «против», — Изабель была уже на шестом месяце беременности, нужно было срочно увозить её в Кале, где семейство Уорвик чувствовало себя пока ещё в относительной безопасности. А муж, как назло, не торопился с выбором.

Анна де Бошан, как всегда в таких случаях, предпочла действовать в обход решения своего супруга: она стала готовиться к отъезду в Кале, чтобы уже оттуда бежать во Францию, под крылышко её новой подруги и покровительницы, королевы Маргариты Анжуйском. А дальше, как она полагала, события уже будут развиваться по её плану: граф Уорвик выпросит у Маргариты Анжуйской прощение, в знак дружбы и раскаяния выдаст за её сына их малышку Анну, возглавит подготовку её войск к походу против Йорка, и всё сразу встанет на свои места — король Генрих VI с помощью Уорвика будет восстановлен на троне, королева Маргарита воссоединится с ним в Лондоне, а она, Анна де Бошан, как мать её невестки, устроится подле неё и будет служить дому Ланкастеров до полной его победы.

И тем не менее, граф Уорвик всё ещё не мог принять окончательного решения и определиться с выбором своего сюзерена. Тщательно взвесив всё и продумав, он понял, что не может разорвать отношения с домом Йорка — ну не лежит у него душа к Ланкастеру и Маргарите Анжуйской!

Взяв курс на окончательное примирение с королём Эдуардом, он уже готов был игнорировать и договор с Джорджем Кларенсом, и нападки своей жени, и мстительность обиженной им клики Вудвиллов, — всё это мелочи, по сравнению с его желанием снова служить дому Йорка!

Придя к этому, как он считал, окончательному решению, Уорвик вымолил себе полное прощение у короля Эдуарда и в очередной раз присягнул ему на верность, поклявшись не изменять этой своей новой присяге. И всё было бы хорошо, но его родственники и союзники не были готовы к этой его перемене.

Поэтому вскоре, в феврале 1470 года в Линкольншире вспыхнуло новое восстание, которым, согласно слухам, руководил сэр Роберт Уэллес, выступавший якобы от имени графа Уорвика, по предварительному сговору с ним и при непосредственном участии агентов Джорджа Кларенса.

Узнав об этом, Эдуард IV быстро собрал войска и вышел с ними в Стэмфорд. Затем были схвачены и доставлены к королю в качестве заложников близкие родственники лидеров восстания — сэр Томас Даймок и лорд Уэллес (отец сэра Роберта). После чего, прибыв к месту расположения войск противника, король предложил сэру Роберту и его клике распустить войска и сдаться. Когда мятежники отказались, король приказал казнить заложников,лорда Уоллеса и сэра Даймока, а затем повел войска на повстанцев. Стараясь опередить подкрепление, которое могло к ним прийти, войска короля шли так быстро, что уже 12 марта 1470 года оказались в 5 милях от лагеря повстанцев. Не дав им опомниться, Эдуард приказал сразу же атаковал их позиции. Обстрелянные артиллерией, увидев надвигающихся на них ветеранов — йоркистов, бунтовщики в панике отступили и обратились в бегство.

На бегу они сбрасывали с себя верхнюю одежду, чтобы она не стесняла движений, после чего поле битвы получило название “Поле потерянных мундиров”. Сэр Роберт Уэллес был захвачен в плен и казнён, но перед этим он объявил графа Уорвика и герцога Кларенса инициаторами восстания.

Желая убедиться в этом, король Эдуард приказал Уорвику и Кларенсу присоединиться к его войскам. Они отказались, и король во главе своей армии, разгорячённой только что одержанной победой, настиг их войска и стремительно атаковал. Сражённые неожиданной мощью этого наступления, Уорвик и Кларенс не смогли удержать оборону и обратились в бегство. Они ещё могли попытаться спасти своё положение и убедить короля в собственной невиновности, если бы бумаги, которые до этого хранились в замке Уорвика, чудесным образом не оказались бы в руках Эдуарда. Бумаги эти были частью союзного договора, — той самой его главной страничкой, в которой говорилось, что Уорвик обязуется возвести на английский трон герцога Кларенса, сместив с него короля Эдуарда IV.

Как эти бумаги оказались у йоркистов, остаётся загадкой и по сей день. Можно лишь предполагать, что не будь их, Уорвик и Кларенс снова смогли бы помириться с королём, найти возможность доказать ему свою лояльность (ИЛЭ и ИЭЭ), дождаться возвращения Ричарда из Уэльса и с согласия короля женить его на юной Анне. Возможно, всё закончилось бы общей радостью и весельем, миром, счастьем и благополучием в этой семье, но судьбе было угодно распорядиться по-другому.

Узнав, что Уорвик и Кларенс замыслили сместить его с трона, Эдуард тут же объявил их обоих предателями. Заодно пострадал и младший брат Уорвика, Джон Невилл, маркиз Монтегью, который не участвовал в мятеже, но был объявлен мятежником и лишен графства Нортумберленд.

Ричард Глостер, находившийся в то время в Уэльсе, направил свою армию на воссоединение с братом. Оставшись в меньшинстве и понимая, что в сложившихся условиях они уже не смогут победить объединенные силы Ричарда и Эдуарда, Уорвик и Кларенс вместе со всеми членами своей семьи, собрав всё самое ценное, взяв с собой около тысячи надёжных слуг и солдат, на нескольких кораблях, 16 апреля 1470 года, спешно отбыли в Кале, рассчитывая найти убежище на базе Уорвика.

В пути не обошлось без приключений: в момент отплытия у Изабели начались родовые схватки, и Анне Бошан пришлось самой принимать у неё роды. Родилась девочка, которую тут же, на корабле окрестили Анной. Малышка не прожила и нескольких часов — не выдержала свалившихся на неё злоключений. Корабль, на котором семейство Уорвика прибыло в Кале, принял участие в морском сражении.

Причина же заключалась в том, что лорд Уэнлок, — заместитель Уорвика в Кале, накануне получил письмо от короля Эдуарда с приказом не пропускать семейство Уорвика в порт. Уорвик, желая доказать, что он настроен решительно, обстрелял со своего корабля несколько портов Кале. Но даже после этого лорд Уэнлок его не пропустил.

Тогда графиня Уорвик убедила мужа действовать разумным и мирным путём, она от себя лично попросила нового коменданта пропустить их корабль в порт, объясняя что на борту находится её дочь, которая только что разрешилась от бремени. Узнав об этом, лорд Уэнлок послал на корабль несколько кувшинов с вином, предлагая выпить за здоровье новорожденной. А малютки‑то после канонады уже и не было. Отчаявшись бросить якорь в Кале, граф Уорвик вынужден был продолжить свои скитания, и ему ничего другого не оставалось, как прибыть во Францию и явиться ко двору французского короля в качестве просителя.

 

50-22.Примирение в Анжере

Нельзя сказать, чтобы прибытие графа Уорвика во Францию оказалось для (ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНОГО) Людовика XI (ЭСЭ) неожиданностью. И он, и Маргарита Анжуйская были готовы к его приезду, хотя бы потому, что находились в постоянной переписке с его (тоже ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНОЙ) женой (ЭИИ).

Почва для переговоров уже была подготовлена, оставалось только сделать последний штрих — провести церемонию примирения Уорвика с Маргаритой, которая была ими обоими разыграна, как спектакль. Без спектакля этот акт выглядел бы неубедительно, а ведь Уорвику надо было возглавить военные силы Ланкастеров, повести за собой их военачальников, разгромленных Уорвиком в прежних битвах, обращённых им в бегство, израненных, униженных, а ныне ещё и обездоленных, находившихся в унизительном положении гонимых нуждою скитальцев. Теперь бедный Уорвик сравнялся с ними по положению и за нанесённые прежде обиды вынужден был расплачиваться.

Король Людовик, которому уже не терпелось увидеть бывших врагов своими союзниками, решил не затягивать церемонию примирения. В Анжере он свел Маргариту и ее сына, Эдуарда Ланкастера, с Уорвиком и герцогом Кларенсом и предложил им действовать сообща, опираясь на его поддержку, во имя свержения короля Эдуарда. В соответствии со сценарием церемонии, обе стороны поначалу выразили возмущение и негодование, «оскорбившись» предложением короля, давая ему понять, что ущерб и жертвы последних военных лет, понесённые с обеих сторон, делают этот союз невозможным.

В течение пятнадцати лет войны Уорвик и Маргарита жестоко и беспощадно убивали ближайших друзей и родственников друг друга. Она приказала обезглавить его отца, графа Солсбери и брата Томаса Невилла, собственноручно убила его дядю, герцога Ричарда Йорка и кузена, графа Эдмонда Рэтленда. Он, со своей стороны, казнил двух её фаворитов, герцогов Сомерсетов, отца и сына, графа Уилтширского, и многих преданных ей близких и дорогих ей людей. Простые люди, павшие жертвами их раздоров, уже в счет не шли. В 1459 году Маргарита объявила Уорвика изменником, лишила его всех прав и изгнала из страны. В 1460 году он опорочил ее сына, публично объявив его бастардом. Они нанесли друг другу тяжелейшие по человеческим меркам оскорбления и причинили много горя. Но у них было и нечто общее: они оба были яркими лидерами, способными увлечь, поднять и повести за собой огромное количество верных и преданных им людей, оба были достаточно влиятельны и авторитетны, чтобы рассчитывать на успех в любом своём начинании. И, наконец, каждый из них слишком много средств и энергии вложил в эту борьбу и слишком многое поставил на карту, чтобы смириться со своим поражением.

Уорвик имел в своем распоряжении флот, которым командовал его племянник, незаконный сын лорда Фоукенберга. Его поддерживали моряки во всех портах южного побережья. Он знал, что стоит ему появиться в Англии или отправить туда своих посланников, как во во всех регионах страны тут же начнут подниматься восстания. Маргарита же возглавляла разбитый, лишенный наследства, объявленный вне закона дом Ланкастеров, несмотря на все неудачи, не отказавшийся от дальнейших попыток взять реванш. После нескольких взаимных уступок, Уорвик и Маргарита согласились помириться друг с другом и объединить свои силы в борьбе против короля Эдуарда.

В Анжере оба некогда враждебных лидера принесли торжественную клятву верности на священной реликвии — фрагменте святого Креста. Союз скрепило обручение сына Маргариты, Эдуарда Ланкастера с младшей дочерью Уорвика, Анной. На этом памятном торжестве присутствовала и супруга графа Уорвика, Анна де Бошан. Она мысленно благодарила Всевышнего за то, что теперь, как ей казалось, её прежние злоключения уже закончились: теперь она будет пользоваться плодами своих трудов и ждать завершения предприятия, в успехе которого, с тех пор, как им стал руководить её муж, она не сомневалась. Сама Анна де Бошан стала Первой Дамой в свите королевы Маргариты, — на меньшее, как её ближайшая сподвижница, её сватья и будущая тёща её сына, как спонсор этой новой и важной для неё военной кампании, она бы и не согласилась.

 

50-23. Скандал в доме Уорвика.

Единственной, кто до сих пор причинял беспокойство графине Уорвик, была её младшая дочь, Анна, которая долго не соглашалась признать акт обручения и скрепить своей подписью брачный договор. Анне де Бошан приходилось придумывать разные причины и отговорки, чтобы развеять сомнения и настороженность королевы. Приходилось долго упрашивать, уговаривать и даже запугивать эту строптивую девчонку, но она упорно твердила, что выйдет замуж только за Ричарда Глостера и больше ни за кого.

Для Анны де Бошан наступили тревожные дни. «Неужели мне снова придётся сожалеть о прежних ошибках? — размышляла она. — Раскаиваться, что когда‑то позволила своим дочерям воспитываться вместе с сыновьями Ричарда Йорка. А теперь вот, пожалуйста, — мучайся с это несносной девчонкой! Вцепилась в Ричарда Глостера, как когда‑то в желаемую игрушку, и кричит «Моё!!!», и никакими силами её не оторвать! В детстве, бывало, няньки вдвоём, втроём пытались отцепить её пальчики от понравившейся ей вещицы, и всё было напрасно: чем больше они прилагали сил, тем сильнее она сопротивлялась: «Моё! — кричит, — Не отдам!». Вот так же и теперь заявляет: «От Ричарда не откажусь, он мой!». Уж сколько ни уговаривали её, ничего не помогает! Убеждали, что Ричард для неё потерян, — не верит. Пытались соблазнить красивыми подарками (Изабель сама их выбирала) — не принимает, кричит: «От Ричарда не уйду!». И никакими доводами её не вразумить!»

Анна де Бошан уж и запугивала дочь, и била по щекам — не помогает! Точно, как в детстве, Анна отгораживалась от неё ладошкой, морщилась и отворачивала лицо. Но по — прежнему оставалась упрямой.

— Ты наверное думаешь, что Ричард будет счастлив узнать о твоих подвигах! — насмешливо выговаривала ей мать, — так вот, не надейся: всей Европе известно о твоей помолвке с Эдуардом Ланкастером.

— Помолвку я могу расторгнуть! — объявила Анна. Ответом ей был град пощёчин, посыпавшихся на неё со всех сторон. А Ричарда, всегда готового за неё заступиться, рядом не было.

— Неужели ты его так любишь! — неожиданно задушевно спросила Анну графиня Уорвик. Но Анна, как всегда, не была расположена к откровенности: она нахмурилась и отвернулась в сторону.

— Отвечай, когда тебя спрашивают! — Графиня Уорвик развернула к себе её лицо и ужаснулась, встретив жутко ненавидящий и чудовищно пронзительный взгляд своей младшей дочери. Казалось, этот взгляд прожигал её душу, высвечивая все, затаённые в её тёмных углах страхи, пороки и подозрения. Казалось, дочь видела её насквозь, читала её душу, как раскрытую книгу, и всё то, что она там вычитывала, её ужасало, — её взгляд становился всё более пронзительным и беспощадным. Под этим взглядом Анна де Бошан ощутила нарастающее беспокойство, потом нестерпимое раздражение и ожог, как если бы её пронзали острым лучом или прижигали раскалённым железом. Ей стало нехорошо, она попыталась отвернуться, отодвинуться и отгородиться, чувствуя себя беспомощной под этим жестоким напором, но дочь, не приглушая взгляда и не отводя глаз, всё так же пронзительно смотрела на неё.

И тут, наконец, графиня Уорвик поняла, в чём заключается главный талант её младшей дочери — в умении беззаветно любить, когда все шансы воссоединиться с любимым уже потеряны, и видеть всех людей насквозь, — но это не всегда, а только выборочно и под настроение.

— Ну, если ни на что другое ты не согласна, попробуй поговорить с отцом. — резко меняя тон, предложила ей графиня Уорвик. — Если он позволит, я возражать не буду и тебя немедленно доставят в Англию и даже передадут с рук на руки Ричарду Глостеру.

Анна поговорила с отцом (ИЛЭ), произошёл скандал, от которого все стёкла в окнах замка дрожали и казалось, вот-вот рассыплются и разлетятся разноцветными осколками витражей. Из его приёмной Анна вышла притихшей и заплаканной. Потом ещё долго плакала в своей комнате, но о расторжении помолвки уже речи не было.

— Ну вот, сразу бы так! — утешала её мать, сетуя на то, что не ей первой пришла в голову мысль приструнить Анну угрозой расправы с Ричардом: нет альтернативного претендента, не будет и сопротивления. — И как это я прежде не догадалась! — удивлялась себе графиня Уорвик. — Всё‑таки мой муж очень находчивый человек!

 

50-24. Вторжение Уорвика в Англию

Нельзя сказать, чтобы Маргарита Анжуйская — эта чрезвычайно мстительная и злопамятная особа, — в полной мере полагалась на поддержку и помощь своих новых союзников, но в её положении быть слишком требовательной не приходилось. Теперь, когда ей представилась возможность поднимать из руин самое важное дело её жизни и начинать новый этап борьбы с минимальным количеством шансов на успех, она с видимой неохотой смирилась с существующими условиями и приняла помощь от своих бывших противников, гарантией лояльности которых были несметные материальные ценности, переданные Анной де Бошан, как доказательство того, что отступать от своих новых ручательств и договорённостей её мужу и зятю уже некуда: в Англии их ждёт четвертование, как государственных преступников (это если они сдадутся без боя), выжженная земля, оставленных ими при отступлении разрушений и заложенные — перезаложенные ею землевладения, ставшие источником столь необходимых для Маргариты Анжуйской субсидий.

Маргарита никогда не уклонялась от намеченных целей (СТРАТЕГ) и никогда не предавала идею, в которую верила. А верила она в то, что английский престол обязательно вернётся к её мужу и сыну — принимала это как само собой разумеющееся, а её истовая убеждённость придавала решимости и её сподвижникам. При таком мощном и харизматическом лидере, как Маргарита Анжуйская, при наличии таких огромных субсидий и военных сил, какими с недавних пор она стала располагать, при сподвижничестве такого талантливого и опытного полководца, как граф Уорвик, шансы на победу у Ланкастеров оказались очень высоки.

Но зная честолюбивый пыл и вероломную натуру графини Уорвик, Маргарита Анжуйская всё же решила подстраховаться. Она заявила, что брак Анны Невилл с её сыном не будет заключён до тех пор, пока граф Уорик собственноручно не исправит всего того, что натворил, — пока сам лично не возвратит престол её мужу, королю Генриху VI.

Малышку Анну это условие очень обрадовало и приободрило: она надеялась, что её верный Ричард, также верно служа своему брату-королю, сумеет защитить и престол Эдуарда IV, и Лондон от вторжения её воинственного отца. Она очень хотела, чтобы это новое условие, на котором её отдают, как можно скорее стало известно Ричарду. Чтобы он принял все меры к защите города и короля, чтобы не допустил реставрации Генриха и Ланкастеров, чтобы потом, удержав престол за Йорком и справившись со всеми обязанностями, прибыл за ней в Анжер и вызволил её из неволи.

Анна имела все основания на это рассчитывать, поскольку ей тогда не было ещё и четырнадцати лет. Жизнь она изучала, в основном, по рыцарским романам, а в романах благородный рыцарь всегда успевал спасти от брака с нелюбимым женихом свою возлюбленную. Единственное, что волновало её, — знает ли Ричард, на каких условиях будет заключён её брак с Эдуардом Ланкастером? Если узнает, полагала она, он конечно же будет охранять короля Генриха, как зеницу ока, и не позволит ему взойти на трон. Поднимет Лондон против вторжения Уорвика и будет защищать Тауэр, как последний рубеж. А если не узнает, он конечно позволит себе отвлечься на вполне обыденные, ординарные поручения короля Эдуарда, — отправится на службу в Уэльс или на границу с Шотландией, — и предотвратить вторжение Уорвика в Лондон будет некому.

Значит нужно сделать так, чтобы Ричард об этом узнал, но как? Решение подсказала Изабель, с некоторых пор обеспокоенная недовольством мужа по поводу нового пункта в брачном контракте Эдуарда Ланкастера и Анны Невилл, согласно которому Кларенс и Изабель смогут наследовать престол только в том случае, если у Эдуарда Ланкастера и Анны не будет детей, что фактически сводило к нулю всю целесообразность участия Кларенса в этом предприятии.

Понимая, что она в очередной раз стала жертвой маменькиных интриг, Изабель насторожилась сама и поделилась своими опасениями с мужем, который тут же устроил тёще скандал. (С тестем скандалить было бесполезно, — он и сам слишком глубоко увяз в этом деле: назад ему дороги не было, чего Кларенс не мог сказать про себя.)

Будучи не менее (если не более) изобретательным в поиске выхода из тупиковых ситуаций, чем граф Уорвик, Кларенс (ИЭЭ) перебрал в уме и взвесил все конструктивные и альтернативные шансы, позволяющие ему выбраться из создавшегося положения. Он слишком хорошо понимал, что его и его жену тесть и тёща держат здесь, как заложников, рассчитывая в будущем на его военную помощь, а когда получат и воспользуются ею, он им станет не нужен. Более того, он окажется им помехой уже тем, что наступает на пятки чете первых престолонаследников — Эдуарду Ланкастеру и Анне, что очень несправедливо, поскольку предприятие поддерживается и его военными силами, и финансируется материальными средствами из приданного его жены. Получается, что тесть и тёща его грубо используют в своих политических выгодах, в то время, как он ещё может побороться и за свой интерес.

Взвесив всё это, Кларенс разработал программу тактических действий, позволяющих ему быть более автономным в выборе союзника, поторговаться за своё союзничество и продать его по наиболее высокой цене.

Решив ставить на победителя, он устроил нечто вроде аукциона для всех желающих привлечь его на свою сторону, с той лишь разницей, что и в том, и в другом случае он действовал тайно. Единственным человеком, кто оставался в курсе всех его дел, была его жена, Изабель, которую он любил без памяти и которой доверял безгранично.

Изабель (СЛИ), которая и сама от природы была хорошим стратегом, повела действие в таком направлении, при котором могла иметь сто процентную гарантию в абсолютном успехе и с той, и с другой стороны, в чём ей особенно помогало естественное для неё УПРЯМСТВО и непробиваемая скрытность её натуры. О том, что у герцогини Кларенс в ту пору появилась новая и расторопная служанка, узнали только потом, спустя двадцать лет — из «Мемуаров» Филиппа де Коммина. А сам Коммин в «Мемуарах» писал лишь о том, что неизвестно откуда приплыла на корабле к герцогине Кларенс с поручением и письмом (неизвестно от кого) некая девица, которая потом исчезла, а потом опять появилась. И ещё появлялась несколько раз. А спустя пятьсот лет из архивов Йорка узнали, что эту самую девицу подсылали к Изабели мать и сёстры её мужа, герцога Кларенса, уговаривая его оставить Уорвика и перейти на сторону Эдуарда, гарантируя ему прощение брата-короля.

Кто стал инициатором этой переписки, кто надоумил, кто установил контакт, сказать было трудно. Но одно можно утверждать с уверенностью, Анне не терпелось заручиться поддержкой и помощью Ричарда, она жила надеждой на его помощь, со дня на день ожидая, что он даст о себе знать. В её жизни события развивались в точности, как в рыцарских романах, чтением которых она занималась всё свободное время, пытаясь составить по ним сценарий будущих своих и его действий и перемен.

Вот ей представлялось, как Ричард вытесняет из Англии вторгнувшегося туда её отца, вот Эдуард прощает её отца и возвращает ему былые владения, вот Ричард узнаёт, где она, Анна, содержится и с небольшим отрядом штурмует замок Анжер, врывается в часовню в момент её бракосочетания ещё до того, как она соглашается стать чужой женой, вот подхватывает её (или отталкивает Эдуарда, — тут могут быть варианты) и венчается тут же, не отходя от алтаря, вместе с ней. Королева Маргарита от ужаса падает в обморок, её мамочка тоже падает в обморок, но молодым до этого дела нет, они наконец‑то счастливы и объединены.

Изабель, выслушивая от Анны подобный бред, отлично понимала, что посвящать младшую сестрёнку в план воссоединения сыновей Йорка никак нельзя — обязательно выболтает на радостях. Идеально для сохранения тайны подходила сама Изабель, — она была и связной, и дипломатом, и конспиратором, и разведчицей в этом деле, хотя, конечно, дату вторжения в Англию Уорвик держал втайне от всех. Точнее, — рассчитывал на погоду: корабли были готовы к отплытию, команда и армия собраны, ждали только попутного ветра, выбирали удобный план и маршрут.

Эдуард IV (ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНЫЙ СЭЭ) тоже ждал вторжения Уорвика со дня на день, знал куда он пойдёт, когда, как и зачем.

Но Уорвик слегка переиграл его по своей программной интуиции потенциальных возможностей (+ЧИ1) — заставил ждать слишком долго, заставил нервничать и навязал ему ошибочную тактику действий. Он попросту повторил тот прием, которым, как отвлекающим манёвром, воспользовался за год до этого: через своего кузена, лорда Фицхью, Уорвик поднял новое восстание в Йоркшире, чем и заставил утомившегося от ожидания Эдуарда, воспользоваться временным затишьем и с небольшим войском и группой сподвижников (среди которых был и Ричард Глостер) выступить на север для подавления бунта.

Тот факт, что оба они покинули Лондон в то время, когда пленный Генрих VI, из‑за которого, собственно, и поднимались все эти восстания, всё ещё оставался в заложниках в Тауэре, снимает подозрение в будущей насильственной смерти Генриха VI (в мае 1471 года) как минимум, с Ричарда Глостера, который, узнав, что Анну Невилл выдадут замуж Эдуарда Ланкастера только после того, как Генрих VI будет восстановлен на троне, мог быть более, чем кто — либо другой, заинтересован в том, чтобы Генрих тогда же, в конце лета 1470 года, был умерщвлён как заложник. Возможно, не было бы и вторжения Уорвика, последовавшее вслед за этим, чуть только они покинули Лондон, если бы Эдуард IV, прежде чем отправляться на север для подавления восстания, отдал приказ об умерщвлении Генриха VI, из — за которого весь этот сыр-бор постоянно и разгорался. Что, отчасти, снимает подозрение и с Эдуарда IV в том, что Генрих VI был умерщвлён по его приказу, в мае 1471 года, после битвы при Тьюксбери. Эдуард IV мог бы умертвить Генриха VI ещё и раньше — в марте 1471 года, после того, как вернувшись в Англию из Бургундии, «серой мышкой» прошёл во дворец, снял Генриха VI с трона, а потом пленного повёз за собой в решающие битвы при Барнете и Тьюксбери, где его, вне зависимости от исхода сражения, могли отбить у йоркистов отряды ланкастерцев.

Но Генрих, мало того, что был рядом с Эдуардом IV всё это время, он ещё и находился на открытом месте, присутствуя при сражении, как приз, который достанется только победителю. Не странно ли, что, сохраняя Генриху VI жизнь все то время, когда само его существование становилось поводом для новых восстаний и провокаций ланкастерцев, Эдуард приказал его умертвить в ту пору, когда дому Ланкастеров был нанесён сокрушительный удар, а сам Генрих уже не представлял для него никакой угрозы?

Вот тогда и приходится вспоминать о третьей силе, которая принимала участие в этой войне — о Вудвиллах, которые проявляли лояльность по отношению к тем, кто находился у власти, поддерживали всей своей массой только победителей и переходили на сторону тех, кто казался им наиболее перспективным. Вместе со всеми, накопленными ими, сокровищами они были «перевесом» в этой войне: на чью сторону перейдут, те победителями и становятся, благодаря военной силе, в которую превращалось их золото.

И всё это ещё больше укрепляет подозрение в том, что жизнью и смертью Генриха VI в то время распоряжалась Елизавета Вудвилл, прежде служившая дому Ланкастеров, а Эдуард IV, находясь под её влиянием, выполнял её волю. Что ещё раз подтверждает предположение, что именно по её распоряжению, а не по приказу Эдуарда и уж тем более не по инициативе Ричарда Глостера, Генрих VI был умерщвлён 21 марта, 1471 года, в Туаэре, комендантом которого был тогда Томас Грей (маркиз Дорсет) — старший сын Елизаветы Вудвилл от первого брака. Вследствие чего, как это свойственно делать СТРАТЕГАМ (а тем более, соцзаказчикам по отношению к своим подзаказным), решение королевой могло быть принято и осуществлено в обход воли её мужа, которому после всего этого, как и всему его народу, было сообщено, что Генрих VI скончался «от огорчения и приступа меланхолии», — то есть озвучили первую отговорку, которая могла прийти в голову представителю психотипа ЭИЭ (+ЧЭ1), к которому относилась и Елизавета Вудвилл.

Но в то лето, 1470 года, оправляясь на север для подавления восстания, король Эдуард никаких санкций на умерщвление Генриха VI от своей супруги не получал, находился в очень лёгком, приподнятом расположении духа и о дальнейшей судьбе короля Генриха не задумывался. И этим, будучи ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНЫМ (по психологическому признаку), он проявил опасную, преступную беспечность, чуть было не стоившую ему короны и жизни.

Предупрежденный об опасности Карлом Бургундским, получавшим сведения через ту самую девицу, которая курсировала между его женой, герцогиней Маргаритой Бургундской (сестрой короля Эдуарда), и всё ещё верной йоркистам Изабеллой, герцогиней Кларенс, Эдуард не посчитался с предостережением, — до такой степени ему запорошила глаза стратегическая БЕСПЕЧНОСТЬ его супруги, которая до такой степени привыкла переходить на сторону победителя, что даже «на минуточку» забыла, что находится на 7-м месяце беременности от своего венценосного супруга, и если родит мальчика (престолонаследника) во время реставрации Ланкастеров, ни ей, ни новорожденному не поздоровится, где бы она ни пряталась.

Более того, находясь в удивительно безмятежном состоянии духа, уверенный в своей силе и защищённости, Эдуард IV, покидая Лондон в сентябре 1470 года, даже будучи предупреждён об опасности, высказал пожелание, чтобы Уорвик именно в это время высадился в Англии — то есть, именно тогда, когда он выходил из Лондона, направляясь на север, разбираться с повстанцами, которые именно в ту пору стали резко ему досаждать (вместо того, чтобы самому остаться в Лондоне, а на север отправить одного только Ричарда Глостера, на которого он мог абсолютно во всём полагаться). Если предположить, что со стороны Эдуарда это выступление на север было поводом для бегства из города из страха перед предстоящей высадкой Уорвика и его будущей оккупацией Лондона, тогда тем более непонятно, почему Эдуард уступил Уорвику Лондон вместе с заложником, королём Генрихом VI, освобождать которого Уорвик шёл, почему не умертвил Генриха, почему не забрал из Лондона свою жену и детей? Или, по крайней мере, почему не оставил для защиты Лондона хотя бы Ричарда Глостера?

Конечно, можно всё это приписать УПРЯМСТВУ и логической непоследовательности (–БЛ4) Эдуарда IV(СЭЭ), но, так или иначе, за свою глупую браваду ему пришлось поплатиться: 13 сентября 1470 года, Уорвик и Кларенс действительно высадились в Дортмуте и подняли восстание в Кенте и южных графствах. В сопровождении новых и свежих сил Уорвик сразу же двинулся на Лондон, вошёл в город 2 октября и в тот же день вызволил из заточения Генриха VI. Возложил на его голову корону, торжественно провез его по столице (точно так же, как он девять лет тому назад провозил по городу Эдуарда), ввёл в Вестминстерский дворец, усадил на трон и объявил королём.

Тревожные известия настигли Эдуарда IV в Ноттингеме. Казалось, что большая часть королевства выступила против него. Неожиданно для себя он узнал, что в то время как северные повстанцы надвигаются на него, отрезая его от идущего из Уэльса подкрепления, а Уорвик во главе крупных сил спешит сокрушить его в решающей битве, брат Уорвика, Джон Невилл, маркиз Монтегью (бывший граф Нортумберленд, помилованный Эдуардом, прежде верный слуга короля), предательски, перешёл на сторону повстанцев, чем позволил Уорвику захватить Эдуарда в кольцо.

Услышав об измене Джона Невилла, а также о быстрых передвижениях войск противника, окружавших его со всех сторон, Эдуард, предупреждённый об измене в самый последний момент, с группой ближайших сподвижников, среди которых был и его брат, Ричард Глостер, чудом успел пробиться к берегу и, захватив первое же попавшееся судёнышко, бежал на континент, к своему шурину, Бургундскому герцогу, Карлу Смелому, а главным образом — к своей беззаветно преданной ему, добрейшей сестре Маргарите, на помощь и участие которой мог рассчитывать в полной мере и в любой момент.

Карл Смелый (ЭСЭ) поначалу отказал Эдуарду в военной помощи, — и потому, что он сам тогда находился в положении «политического изгоя», постоянно подвергаясь травле и провокациям, устраиваемым неутомимым Людовиком XI. И потому, что не мог не упрекнуть своего шурина, — бывшего короля Эдуарда IV, за преступную беспечность и безответственность — не успокоился, пока не высказал всё, что у него на душе накипело (ЭСЭ). Он ли не предупреждал Эдуарда о грозящей ему опасности, подвергая своих лучших разведчиков риску быть разоблачёнными? Он, зная упрямую непоследовательность Эдуарда, как в воду глядел, предполагая, что всё этим и кончится — Эдуард и сам своё дело угробит, и потянет за собой всех, кто ему ещё верен. Несмотря на просьбы жены, Карл Смелый очень не хотел помогать Эдуарду, но и оставлять его у себя как опасную политическую приманку для своих врагов тоже не хотел. Знал, что ланкастерцы, заключившие союз с Людовиком XI, после реставрации Генриха VI, всё равно потребуют выдачи Эдуарда IV, а то ещё, чего доброго, объединёнными силами пойдут войной против Бургундии.

Во избежание этой совместной с Ланкастерами экспансии Людовика XI, ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНЫЙ Карл Смелый и предпринял уже известный оборонительный шаг, — помог своим шуринам вернуться в Англию с тем, чтобы они смогли низложить Генриха VI, разбить войска Ланкастеров, а вместе с этим и разрушить захватнические планы Людовика XI, стравливающего соседей друг с другом и между собой во внешней и внутренней политической борьбе.

Карл Смелый предоставил Эдуарду и Ричарду около тысячи фламандских и немецких солдат, а также корабли, необходимые для их переправы. Деньги на оснащение кораблей из своих личных средств предоставила его жена (и их сестра), Маргарита Бургундская. Затем все эти военные силы были тайно доставлены на остров Уолхерен.

4 ноября счастливая новость приободрила йоркистов и обрадовала Эдуарда IV: королева Елизавета Вудвилл, скрывающаяся от встречи с Уорвиком в Вестминстерском Аббатстве, родила сына и первого престолонаследника от дома Йорка.

Со своей стороны, Уорвик и Маргарита Анжуйская сделали ответный ход: 13 декабря 1470 года, в Амбуазе, Анна Невилл была выдана замуж за Эдуарда Ланкастера, ставшего после этого первым престолонаследником от дома Ланкастеров и принцем Уэльским.

Впереди были решающие сражения, которых йоркистам предстояло провести малыми силами против многократно превосходящего по численности противника, что сводило их шансы на победу к нулю. Но для Ричарда предстоящие битвы были не только сражением за победу Йорка, но и борьбой за руку его возлюбленной, теперь уже принцессы Анны. Война Роз отныне становилась для него Троянской Войной, в которой роль прекрасной Елены теперь уже была отведена Анне Невилл, а сам он себя чувствовал слегка обманутым, как Менелай, беззаветно влюблённым и настойчивым, как Парис, непобедимым, как Ахилл, и бесстрашным, как Гектор (с которым после этих сражений его и будут сравнивать придворные летописцы, вследствие беспримерной отваги и воинской доблести, чудеса которой он проявлял в этих битвах).

Прежде всего Ричард знал, что им крайне необходимо сберечь привезённые из Бургундии военные силы и довести их до решающих сражений без потерь. А это значит, что в Англию они должны войти тихо и скромно, не провоцируя столкновений с врагами, но привлекая друзей, желающих стать их сподвижниками. Тогда он и предложил Эдуарду прикинуться скромным просителем, заявляющим притязания только на наследное герцогство Йоркское. А для того, чтобы Эдуард согласился с его планом, что для него было психологически трудно, Ричард взял его на «слабо» и подначил на спор, который Эдуарду очень захотелось выиграть, тем более, что в качестве приза он возвращал себе Англию и корону. Ричард получал удобное для себя место службы (подальше от двора и Вудвиллов) и руку своей возлюбленной Анны, о которой грезил днём и ночью даже при том, что как — то неожиданно для себя завязал ещё до отъезда в Бургундию побочные связи. Но одно дело либидо, другое — душа. А душа его вся целиком стремилась к Анне. А с тех пор, как он узнал, что его суженную выдали замуж за Эдуарда Ланкастера, поклялся самому себе в кратчайший срок избавить её от этих тягостных и ненавистных ей супружеских уз.

А в том, что они были ей в тягость, Ричард знал по сведениям разведчицы, служившей у её сестры, герцогини Кларенс. Он знал, что обе дочери Уорвика ещё верны дому Йорка и будут содействовать воссоединению Кларенса с братьями (хотя бы потому, что воспитывались в ненависти к дому Ланкастеров и королеве Маргарите, убившей их деда, графа Солсбери, и его сына, Томаса Невилла, в битве при Уйэкфилде, где погиб и отец Ричарда, герцог Йорк, и старший брат Эдмонд, граф Рэтленд).

Без надежды на воссоединение с Кларенсом было бы трудно решиться на такое ответственное предприятие: огромный численный перевес сил противника мог деморализовать йоркистов уже в самом начале битвы, и тогда уже провала не миновать. Но Ричард не мог и не хотел предаваться пораженческим настроениям. Страх — удел слабаков и предателей, а он не мог обмануть и предать доверие тех, кто надеялся и верил ему, помогая военными силами и деньгами в этом почти безнадёжном для него предприятии.

Как и его суженная Анна Невилл, Ричард продумывал всевозможные варианты спасения своей невесты, учитывая и то, что этот акт окажется последним пунктом в его планах по спасению Англии, дома Йорка и короны Эдуарда IV. А для этого нужно было сначала разбить войска Ланкастеров, командование которыми будет поручено, бесспорно лучшему полководцу того времени, графу Уорвику.

При всём уважении к военному гению Уорвика, при всём восхищении его талантами величайшего воина и командира, Ричард не мог не учитывать в своих расчётах всех тех ошибок, которые и раньше замечал в стратегии и тактике Уорвика и на которые указывал ему ещё будучи его учеником.

Разведка была слабой точкой в военной стратегии Уорвика: он не перепроверял данные своей разведки перед боем, потому что не любил менять дислокацию и вообще не лучшим образом ориентировался на местности во время боя, из — за чего и проиграл вторую битву при Сент — Олбансе. Ричард решил воспользоваться этим обстоятельствам, — а что делать! — «на войне, как на войне». Он исходил из того, что первую битву они смогут выиграть только при условии максимальной дезориентации противника. Стал продумывать варианты хитроумных манёвров дезинформации и дезориентации солдат неприятеля и способы их удаления с поля боя с тем, чтобы уменьшить невыгодный для йоркистов дисбаланс сил. Он уже вычислил дату оптимального вторжения в Англию, рассчитывая прибыть в страну не позже середины марта, исходя из того, что первую главную битву надо будет провести в середине апреля, когда, пользуясь густым туманом, они смогут провести смену дислокации войск, оставаясь невидимыми для противника. И одновременно с этим невидимые силы противника не будут подавлять своей многочисленностью его солдат. Итак, в первом сражении расчёт сделан был на туман, дезинформацию, дезориентацию и обман зрения, что и позволило в итоге йоркистам одержать победу в битве при Барнете, где Ричард командовал левым флангом.

Все предыдущие его планы и расчёты тоже осуществились: 14 марта 1471 года, высадившись вместе со своими войсками в Ровенспбере, Эдуард IV с группой сподвижников, которую возглавлял Ричард Глостер, возвратился в Англию. Как и предполагалось, он не встретил сопротивления на своем пути в Лондон, — вошёл тихо и незаметно, как мышка, скромно заявив свои притязание на причитающееся ему по наследству герцогство Йоркское.

Как и предполагалось, он довольно быстро привлёк к себе силы союзников, обрастая по дороге новыми подкреплениями.

Как и предполагалось, он получил у новых сподвижников поддержку в снаряжении и в военных силах и выступил в Ковентри для встречи с Уорвиком, который попытался нарушить их планы, заставляя терять время в бесполезной осаде. Отказавшись втягиваться в его игру, Эдуард со своими войсками, бесшумно и незаметно вошёл в Лондон, чтобы захватить в плен короля Генриха VI. А потом, неожиданно для всех, появился в Вестминстерском дворце, пройдя потайными комнатами, возник в тронном зале, когда никто не ожидал его там увидеть.

Как и предполагалось, Эдуард был вновь провозглашён королём и возведён на трон оказавшими ему радушный приём лондонцами, а потом, забрав с собой пленного короля Генриха IV, снова пошёл в Ковентри, где, в соответствии с разработанным планом, «неожиданно для всех», 2 апреля, воссоединился со своим братом Кларенсом, который перевёл на его сторону собранные на деньги Уорвика ланкастерские войска и уже вместе с братьями выступил против своего тестя. Хотя тут же было оговорено, что напрямую против Уорвика Кларенс воевать не будет.

В битве при Барнете Кларенс ничем не отличился, зато для Ричарда это был славный день. Все его ловушки сработали, все планы и замыслы удались. Передислокация войск в тумане прошла незаметно для противника и существенно его обессилила и дезориентировала. Вывод с поля правого фланга противника (которым командовал граф Оксфорд), благодаря хитроумной выдумке Ричарда, тоже прошёл удачно. Лорд Гастингс, командовавший левым флангом йоркистов, великолепно сыграл роль приманки, увлекая за собой в туман многочисленные отряды ланкастерцев, где они благополучно рассеялись и потерялись, после чего многие дезертировали. И даже путаница в тумане, на которую рассчитывал Ричард, тоже прошла успешно, — Уорвик ходил по кругу и воевал сам с собой, уничтожая ряд за рядом своих же солдат, прежде чем успевал разглядеть, кто перед ним.

И конечно, блистателен, в полном смысле этого слова, был финал — апофеоз этой битвы. Когда вернувшийся на поле боя граф Оксфорд вместе с остатками своих войск был обстрелян своими же лучниками, которые в густом тумане прицеливались на его эмблему — серебряную звезду, принимая её за солнце — эмблему йоркистов.

В этом сражении Ричард Глостер по всем статьям превзошёл своего учителя, графа Уорвика, который в конце битвы был убит пехотинцами Йорка, настигнувшими его при попытке сменить коня. Его славная смерть в бою сняла тяжёлый груз с души Ричарда, вместе с необходимостью видеть унижение своего близкого родственника, бывшего друга и учителя, заменившего ему отца, в доме которого он рос и воспитывался, которого очень сильно любил и мечтал видеть своим тестем. Но он не виноват, что Уорвик изменил Эдуарду и дому Йорка, а Ричард никогда не изменял своей присяге, что и сделало их врагами.

(Уорвик был тоже не виноват, что его затянувшиеся колебания в выборе правителя и сюзерена прервала, сделав за него выбор, его жена, когда прислала королю копию их союзного договора, из — за которого Уорвик и Кларенс были признаны государственными изменниками и вынуждены были бежать из страны именно тогда, когда уже совсем было решили помириться с королём Эдуардом.)

О смерти мужа и о поражении его войск в битве при Барнете, графиня Уорвик узнала как раз в день сражения, 14 апреля 1471 года, прибыв в Англию вместе со своей дочерью Анной и её мужем, Эдуардом принцем Уэльским на одном корабле с Маргаритой Анжуйской, в свите которой она состояла.

Чуть только их корабль причалил к Уэймуту, как Анна де Бошан, узнав эти новости в числе первых и перепуганная ими до смерти, не успев даже проститься с дочерью и со своей госпожой, тут же, захватив с собой всё самое ценное, сбежала на берег и ринулась в ближайшее Аббатство Болье, где ей позволили укрыться в святилище. Останки её супруга, графа Уорвика, и его брата, Джона Невилла, маркиза Монтегью, после битвы при Барнете были доставлены в собор Святого Павла, а затем перевезены в Бишампское аббатство, место упокоения семейства Бошан.

4 мая 1471 года войска Ланкастеров потерпели поражение в битве при Тьюксбери. Тут уже Ричард превзошёл самого себя, применив целый ряд фантастически остроумных и оригинальных приёмов, посредством которых ему удалось заманить треть армии Ланкастеров (фланг Сомерсета) в ловушку и почти полностью уничтожить в ходе одного манёвра, а потом обратить его армию в бегство и преследовать ещё несколько миль. Спасаясь от погони, Сомерсет с отрядом рыцарей укрылся в аббатстве Тьюксбери. Отсиживался там несколько дней, после чего, приказом короля, был выдан и казнён.

В сражении погиб муж Анны Невилл, Эдуард Ланкастер, принц Уэльский (встретился в бою с Кларенсом, и тот его не пощадил).

 

50-25. Опала Анны де Бошан

Анну Невилл и её свекровь, королеву Маргариту Анжуйскую арестовали сразу же после сражения в поместье Гупс Хилл Мэнор, вместе с их двором, свитой и придворными дамами. Началось следствие, в ходе которого пятнадцатилетнюю Анну, принцессу Уэльскую, признали невиновной, а в отношении её свекрови провели подробное расследование. Тут заодно всплыли и «подвиги» графини Уорвик.

Подробно, как на духу, Маргарита Анжуйская поведала, в чём именно заключалось содействие Анны де Бошан, чем, как и когда она помогала дому Ланкастеров, и какими потерями это обернулось для Йорка.

Судьи были изрядно впечатлены списком деяний графини Уорвик и объявили её государственной преступницей, лишённой гражданских и имущественных прав. По совокупности своих преступлений она заслуживала смертной казни. На основании этого обвинения Аббатство Болье было обязано выдать её властям. (Государственных преступниц — женщин в те времена сжигали на костре, мужчин с аналогичным обвинением после нескольких казней четвертовали, как и предка Анны де Бошан, Хью Деспенсера — младшего.) Анна де Бошан была в отчаянии: судьба роковым образом привела её именно к тому итогу, которого она всю жизнь боялась и так стремилась избежать. Она написала своему (единственному на ту пору) зятю, герцогу Кларенсу, и попросила его ходатайствовать перед королём о том, чтобы ей позволили до конца дней оставаться в её убежище.

Благодаря заступничеству Кларенса и Изабели (которая способствовала делу Йорка тем, что уговорила мужа объединиться с братьями), Анне де Бошан разрешили оставаться в Аббатстве, но официально она уже считалась умершей. И все её титулы и землевладения — графства Уорвик и Солсбери, перешли по наследству к мужу её старшей дочери, герцогу Кларенсу, который на тот момент был своим братом, Эдуардом IV, прощён. Ему же было поручено опекать и свояченицу — младшую сестру его жены, Анну Невилл, которая должна была теперь оставаться в его доме до следующего своего замужества. Таким образом в руках Кларенса оказалось всё наследство его покойного тестя, графа Уорвика — приданное обеих его дочерей.

Естественно, Анна де Бошан не пожелала считаться с этим моментом, получив право на жизнь, она решила претендовать и на остальное. Она стала забрасывать Кларенса письмами, требуя, чтобы он вернул ей землевладения и титулы её мужа, поскольку теперь, когда ей сохранили жизнь, она является их следующей наследницей. Кларенс в каждом письме ей объяснял, что как частное лицо она больше не существует, — юридически считается умершей, а фактически таковой станет, чуть только выйдет за пределы Аббатства.

Анна де Бошан написала письмо королю, заявив себя наследницей титулов и землевладений её мужа, с чем и потребовала, чтобы титулы и поместья были отобраны у её дочерей и возвращены ей. Король ответил отказом, напомнив, что как государственная преступница она лишена права наследования и права на жизнь, которая сохраняется ей только до тех пор, пока она находится в стенах Аббатства.

Анна де Бошан на этом не успокоилась и написала письмо королеве Елизавете Вудвилл, в котором подробно рассказала ей о своей прежней дружбе с её матерью, Жаккеттой Люксембург, герцогиней Бэдфорд и в память о ней попросила королеву повлиять на решение короля.

Королева Елизавета (ЭИЭ), возмущённая тем, что Анна де Бошан — эта предательница, исключённая из списков живых, ею пытается манипулировать, ответила категорическим отказом и объявила, что не собирается оспаривать решение короля.

Анна де Бошан и на этом не успокоилась, она написала письмо в Королевский Совет и в парламент с просьбой опротестовать решение короля. Парламент ответил официальным отказом, и это было ещё не всё: король, возмущённый до крайности поведением этой особы, которую он не извлёк из святилища силой только потому, что обещал Кларенсу оставить её в живых, лично написал письмо настоятелю Аббатства Болье, требуя чтобы он получше надзирал за своей подопечной, потому что если она и дальше будет докучать ему своими наглым притязаниями, он потребует её выдачи и казнит как преступницу.

После этого Анна де Бошан уже никуда с ходатайствами не обращалась: она обиделась на зятя, на дочерей, на короля, королеву — на всех.

Положение её изменилось только после того, как Ричард Глостер, в июле 1472 года женился на её дочери Анне, предварительно отсудив у Кларенса половину наследства Уорвика и отдав ему в обмен на её приданное высокодоходную должность Великого Коннетабля Англии.

Только ради любимой своей жены Анны (сам он был глубоко шокирован перечнем преступлений Анны де Бошан) Ричард упросил короля Эдуарда частично смягчить наказание и позволить его тёще покинуть убежище. Ричарду удалось получить у короля разрешение на предоставление имущественных грантов для Анны де Бошан из принадлежащей ему части наследства её дочери и его жены, Анны Невилл.

В июне 1473 года сэр Джеймс Тирелл перевёз Анну де Бошан из её убежища в предместье Йорка, где она поселилась в приготовленном для неё Ричардом доме и жила на полном его обеспечении. Ричард оплачивал все её бытовые расходы, затраты по содержанию дома, охраны и слуг. И в дополнение к этому выплачивал ей годовое пособие в размере 85 фунтов.

Время от времени Анна де Бошан ездила в Йорк за покупками, которые Ричард оплачивал через свою бухгалтерию. Известно, что за всё время он только один раз отказался оплатить присланную ею расписку. Это был счёт на приобретение огромного количества золотых пластинок — крупных, тяжёлых, внушительного размера, заказанных ею у ювелира «на нужды благотворительности» — под предлогом того, что она, якобы, собирается покрыть этим золотом алтарь ближайшей к ней церкви.

Предполагая, что тёща решила на его средства накопить золотой запас и с его помощью вернуть себе прежнее достояние, Ричард тут же отослал все эти золотые пластинки назад, чем очень её сконфузил, возмутил, а главное, — разочаровал: она была о нём лучшего мнения. Но Ричард, зная её изобретательность и коварство, уже не мог позволить ей действовать подобным образом. Опала с неё не была снята, она ещё находилась под подозрением, и никто не мог ручаться, что она не направит это золото на помощь Ланкастерам, как когда — то поддержала субсидиями разорившуюся королеву Маргариту Анжуйскую.

Со старшей дочерью и её мужем у Анны де Бошан были прерваны все отношения. К смерти Изабели, равно как и другим событиям, происходящим в её семье, Анна де Бошан отнеслась с видимым равнодушием. На похоронах старшей дочери (в 1476 году) и зятя, (в 1478) она не присутствовала, при том, что свобода её передвижения не была ограничена. Она не присутствовала на коронации Ричарда и своей дочери Анны. Не появлялась при дворе. Не играла никакой роли в политической жизни. Не была на инвеституре своего внука, Эдуарда принца Уэльского, которая проходила в Йорке, в сентябре 1483 года. Не посещала празднеств, связанных с приездом Ричарда и Анны в Йорк. Она не присутствовала на похоронах своего внука, принца Эдуарда, в Шериф Хаттоне, в 1484 году. И не прибыла в Лондон на похороны своей дочери, королевы Анны, весной 1485 года.

 

50-26. Месть Анны де Бошан

Перемены в жизни Анны де Бошан произошли только после смерти Ричарда III, в августе 1485 года. Осенью того же года она явилась ко двору нового короля, Генриха VII, Тюдора и была встречена им отменно ласково. Генрих VII, известный своей фантастической скупостью, щедро вознаградил её за усердную помощь Ланкастерам в Войне Роз. С января 1486 года волею короля Анне де Бошан стали выплачивать ежегодную пенсию в размере 500 марок (по весу и содержанию драгоценных металлов эта сумма равна примерно трём килограммам золота). А в 1487 году парламент Генриха VII восстановил Анну Бошан в наследных и имущественных правах на графства Уорвик и Солсбери при условии, что она лишит титулов и наследства своих внуков, детей Изабели и Кларенса — Эдуарда и Маргариту, с тем, чтобы после её смерти графства Уорвик и Солсбери отошли к короне.

Анна де Бошан согласилась на эти условия, и в 1487 году титулы были отобраны у её внуков и переданы ей. По здравому размышлению она решила, что эти титулы и землевладения её внукам уже всё равно не понадобятся: её младший внук, десятилетний Эдуард Плантагенет на тот момент был уже предан тюремному заключению в Тауэре, которое закончится для него смертью на эшафоте в 1499 году. А двенадцатилетняя внучка Маргарита Плантагенет жила приживалкой у своей тётки, герцогини Саффолк, и, как казалось бабушке, ни в чём не нуждалась.

Со своим новым благодетелем, королём Генрихом VII, Анна де Бошан держалась так, словно её вполне устраивало то положение, в котором оказались её родные внуки. Она не просила короля передать внуков под её надзор и попечение, опасаясь навлечь на себя его немилость и не желая брать на себя ответственность за будущую их судьбу и поведение. (Мало ли, может они, получив «скверное» воспитание при дворе Ричарда III, в будущем захотят отомстить за его смерть нынешнему королю, Генриху VII. И тогда она, их бабушка и поручитель, будет ответственна за их злодеяние.) На такой безрассудный поступок ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНАЯ Анна де Бошан пойти не могла, а потому и оставила всё, как есть, давая понять, что политическую линию своего нового сюзерена целиком и полностью одобряет.

Генрих высоко оценил лояльность Анны де Бошан и в последующие два года ещё более улучшил её благосостояние: в декабре 1489 года, в дополнение ко всему ей были предоставлены исконные землевладения её предков (в обход наследников её старших сестёр) и высокодоходная должность главного хранителя леса Уайчвуд, которую она исполняла номинально.

Все эти богатства вместе с доходами от обширных земель графства Уорвик и Солсбери и с огромным пособием в 500 марок ещё более обогатили и без того несметно богатую Анну де Бошан. И этот факт уже сам по себе настораживает, поскольку такую щедрость Генрих VII — самый скаредный из всех королей за историю Англии, мог проявить только по отношению к человеку, оказавшему ему исключительно ценную услугу (известно, что своих новых сподвижников в материальном плане он награждал куда скромнее).

Какую же услугу могла оказать Генриху VII Анна де Бошан?

Даже если предположить, что он только восстановил справедливость и в благодарность за прежнюю её тайную помощь Ланкастеру вернул ей то, что у неё было отнято в правление Эдуарда IV и не возвращено Ричардом III, то ежегодная пенсия в 500 марок — астрономическая сумма по тем временам — оказывается уже чрезмерно щедрым даром, который, если не самим Генрихом VII, то хотя бы его парламентом мог быть отменён, после того как графине были возвращены земли и титулы её мужа в 1487 году. Не говоря уже о новых чрезмерных щедротах правящего короля, — о возвращении графине земель её предков и назначения её на высокодоходную должность «хранителя леса Уайчвуд», исполняемую ею номинально, которые были оказаны ей, — к тому времени уже богатейшей землевладелице, — в 1489 году, вопреки здравому смыслу и сверх всякой необходимости.

Но парламент тем не менее утвердил и эту пенсию, и новые земельные гранты, и новое высокодоходное назначение, разумеется, с согласия Генриха VII — чрезвычайно скупого правителя, который, мало того, что сам экономил абсолютно на всём, вплоть до ливрей и пропитания своих придворных, так ещё и давал награды за скаредность, — посвящал в рыцари особо скаредных подданных, отличившихся на поприще жестокой экономии материальных средств. Вот этот момент, связанный с несвойственной Генриху VII расточительностью (выходящей за все допустимые рамки), и вызывает наибольшее подозрение в отношении Анны де Бошан.

Итак, какой же услугой, оказанной Анной де Бошан лично Генриху Тюдору, его делу и его дому, могла быть окуплена высокодоходная должность и ежегодная пенсия в 500 марок, выплачиваемая ей сверх её баснословных доходов скупым королём, Генрихом VII? Какие возможности и привилегии были у Анны Бошан для того, чтобы оказать ему некую, чрезвычайно важную для него услугу, которую он согласился так щедро оплатить? В чём заключалась эта услуга? Когда и в какой момент она могла быть оказана?

Естественно, Анна де Бошан могла её оказать только в период правления своего зятя, короля Ричарда III, в то время когда Генрих Тюдор готовился к вторжению в Англию, намереваясь узурпировать его трон, а Анна де Бошан была достаточно самостоятельна в действиях, поскольку контроль за ней, как за тёщей короля уже был ослаблен. Анна де Бошан, в отличие от всех остальных возможных помощников Генриха Тюдора, оставалась ближайшей родственницей короля Ричарда III, родной матерью его жены, бабушкой его сына. А с учётом её прежней помощи Маргарите Анжуйской, при её личным знакомстве с Генрихом Тюдором во Франции, она становилась самой удобной кандидатурой для того тайного поручения, способного существенно пошатнуть престол Ричарда III, которое и могла выполнить только она одна. Поскольку только она, на правах бабушки, могла общаться со своим внуком в отсутствие его родителей, проживающих, согласно традициям королевских английских семей, отдельно от принца Уэльского, каким Эдуард Миддлхэмский являлся с момента своей инвеституры — с сентября 1483 года.

Анна де Бошан лично знала многих слуг, работающих в Миддлхэме, поскольку ещё недавно была хозяйкой этого замка. Знала, где их найти в Йорке и как с ними можно связаться, не привлекая внимания посторонних. Знала тех из них, к кому могла обратиться с самой «невинной» просьбой, будучи абсолютно уверенной, что она будет выполнена. Знала тех слуг, которые, несмотря на строжайший запрет или предостережение, будут ей доверять и исполнят её просьбу, потому что никогда не поверят, что родная бабушка способна причинить вред своему внуку. И даже после всего случившегося, будут молчать и отрицать её участие и вину, даже если их будут расспрашивать о ней с пристрастием. Она знала всё это и она одна могла воспользоваться этой возможностью. Она одна могла справиться с этим поручением. Именно поэтому только она одна и могла быть для него выбрана. А подкупить её, зная её алчность и честолюбие, было очень и очень легко.

На пасху 1484 года, Анна де Бошан, к тому времени уже подкупленная агентами Генриха Тюдора (скорее всего теми, через кого она прежде поддерживала связь с Маргаритой Анжуйской) могла переслать в Миддлхэм с кем — нибудь из знакомых слуг своему внуку пасхальный подарочек, получив который он скоропостижно умер 9 апреля 1484 года, по очень странному совпадению — в годовщину смерти Эдуарда IV, столь ненавидимого Анной де Бошан.

Этот факт в купе со странным пособием в 500 марок — чрезмерно большим и излишним, по системе оценок Генриха VII, равно, как и то, что это пособие она запросила до того, как ходатайствовала о возвращении ей земель и титулов её мужа, а потом получила и то, и другое, да ещё и не остановилась на этом, а запросила и получила третье — высокодоходную должность, исполнять которую могла только номинально, и землевладения предков, — то есть, крепко взяла за горло исключительно скаредного короля Генриха VII, как раз и наводит подозрения на Анну де Бошан как на виновницу смерти её внука, Эдуарда, принца Уэльского — единственного сына её дочери Анны и короля Ричарда III, чей трон могла не только ослабить смерть единственного, прямого престолонаследника, но именно сокрушить, поскольку не оставляла шансов Анне и Ричарду в обозримом будущем обзавестись прямыми потомками. Что опять же ставило под удар репутацию Ричарда III, «заставляя» его, по мнению подданных, «желать скорейшей кончины его любимой жены, Анны» и позволяло им не только очернить его, но и (наряду с инкриминируемым ему убийством сыновей Эдуарда IV) обвинить его в убийстве жены.

В связи с этим, смерть принца Эдуарда кроме того, что стала началом крушения власти Ричарда III, ещё и дала повод для возобновления клеветнической кампании, разжигаемой политическими противниками Ричарда и работающей в интересах их стратегических планов по узурпации его трона, которую непосредственно должен был осуществить Генрих Тюдор. Таким образом, убийца юного принца Эдуарда, устраняя с пути единственного прямого престолонаследника правящего короля, совершал не одно преступление, а приводил в действие целую цепочку событий, сокрушающих трон и власть Ричарда III.

Анна де Бошан была отлично осведомлена о чувствах Ричарда к её дочери, Анне. Она знала, что свою жену, Анну, Ричард III ни на кого не променяет, даже если её бесплодие, продолжающееся уже в течение десяти лет, будет представлять реальную угрозу его репутации и трону. И конечно она знала (не хуже тех, кому пыталась услужить), какой ущерб Ричарду и его трону (равно как и всему дому Йорка) нанесёт эта страшная и непоправимая утрата.

Не могла она не знать и того, как отразится смерть принца Эдуарда на жизни и здоровье её дочери, болезненной, хрупкой, королевы Анны. Знала и то, что, потеряв своего единственного сына, её дочь ненадолго его переживёт.

Подтверждением причастности графини Уорвик к смерти её младшего внука, Эдуарда, принца Уэльского, является и последующая её жестокость по отношению к двум другим её внукам, — детям её старшей дочери, Изабели, — реальная, фактически документированная её жестокость. И это не домыслы, а реальный, документально подтверждённый, исторический факт: Анна де Бошан утопала в роскоши, пользуясь щедротами и милостями Генриха VII, в то время, как её старшая внучка, двенадцатилетняя Маргарита, оказалась бесприютной и нищей скиталицей, а младший внук, десятилетний Эдуард, бывший граф Уорвик, содержался в нечеловеческих условиях в Тауэре. Не в тех королевских апартаментах, где раньше, при Ричарде III, квартировали сыновья Эдуарда IV, а в чёрной, вонючей дыре, где его морили голодом, холодом, сыростью, били и издевались над ним, обращаясь, как с врагом государства.

Оказавшись способной в угоду правящему владыке обречь на неисчислимые бедствия двух своих внуков от старшей дочери, Анна де Бошан становится первым подозреваемым ещё и в том, что в преддверие его владычества отправила на тот свет своего третьего внука, — сына её младшей дочери, королевы Анны, прекрасно зная, какие бедствия, вслед за этим постигнут его родителей и остальных его родственников, — тех кому (по уже утверждённым правам) будет передано наследство её покойного мужа — графства Уорвик и Солсбери.

Так что, и в этом вопросе Анна де Бошан осталась себе верна: как в прежние времена она ценой предательства и интриг устраняла всех своих конкурентов (родных сестёр, племянников, родителей мужа), способных претендовать на причитающееся ей наследство, так и теперь, ценой подлости и коварства, устранила она нынешних своих конкурентов, — своих детей и внуков, и получила в своё полное распоряжение отобранные у них титулы и владения её покойного мужа, графа Уорвика. Ценой преступления она получила то, чего ей не удавалось добиться просьбами и уговорами в период правления Эдуарда IV и Ричарда III. И за это унижение она тоже считала себя вправе мстить.

 

50-27. Терзания Анны де Бошан

Точно так же, как в прежние времена Анна де Бошан с лёгкостью находила "виновников" всех, совершённых ею проступков, и "наказывала" их за последовавшие за этим несчастья, так и теперь, наряду со всеми, нанесёнными ей, как она считала, обидами, и совершённой по отношению к ней несправедливостью, графиня Уорвик мстила зятю и дочери за последствия опрометчиво принятых ею решений. И в частности, за смерть Эдуарда Ланкастера, принца Уэльского, погибшего в битве при Тьюксбери, что привело к власти династию Йорка и позволило её дочери Анне соединиться с Ричардом Глостером в этом новом и удивительно счастливом для них обоих брачном союзе.

И этот момент тоже терзал завистью измученную душу Анны де Бошан: она со своим мужем, графом Уорвиком, тридцать шесть лет прожила в браке, а такого нежного и трепетного отношения к себе не видела. А Ричард Анну, хоть бы в чём‑нибудь упрекнул! Даже после этого странного её исчезновения, накануне его прибытия в Лондон, в 1471 году. Даже после её пребывания на дне лондонских трущоб! Всё простил, — взял её себе в жёны, как чистую голубицу, а кто знает, что там с ней совершалось?! Тогда как её муж, покойный граф Уорвик, с которым она бок о бок росла, то и дело её упрекал, почём зря! Так почему же судьба с ней обошлась так сурово и несправедливо?! За что её дочери такое счастье привалило, при том, что ей — её матери, — так в жизни не повезло!

Кроме этих обид у неё был и другой повод для мести: в битве при Тьюксбери Ричард Глостер выступил против симпатичного ей Эдуарда Ланкастера и стал причиной его смерти в бою, так почему бы теперь ей, Анне де Бошан, не забрать жизнь сына Ричарда, взамен жизни её любимого, безвременно погибшего зятя — её «сына в законе»? Почему бы и не установить равенство по принципу «смерть за смерть»? Почему бы в отместку и не забрать жизнь — Эдуарда, принца Уэльского, Йорка за жизнь Эдуарда, принца Уэльского, Ланкастера, которого она любила как сына и мечтала дождаться от него внуков, которые бы сделали её бабушкой будущих королей Ланкастерского дома! А при Ричарде III она стала всего лишь опальной, отвергнутой тёщей ненавистного ей теперь короля.

Она мстила зятю и за смерть своего мужа, Ричарда Невилла, графа Уорвика, проигравшего битву при Барнете из‑за хитроумных манёвров Ричарда. И теперь была рада возможности свести с ним счёты. Таким образом, к уравнению: «смерть Эдуарда Йорка за Эдуарда Ланкастера» прибавилось и второе: «Гибель Ричарда Глостера за Ричарда Невилла», а за ним и третье: «страдания Анны Невилл — возмездие за страдание Анны де Бошан», потому как и дочери следовало напомнить о позоре и горестях её матери.

Потеряв титулы и землевладения, утратив свои ранговые и имущественные привилегии, бывшая графиня Уорвик ощущала себя затравленной и несчастной (–ЧС4) — ограниченной в возможностях, придавленной обстоятельствами и уже за одно это ей хотелось мстить.

Известно, что Анна Бошан мстила родственникам и за гораздо меньшие обиды. И хотя в Войну Роз за свою месть ей пришлось поплатиться опалой в период правления Йорков, она не считала своё положение безнадёжным. Ничто в мире не вечно — рассуждала Анна де Бошан, — правление Йорков можно и ограничить во времени, особенно, если в её собственных силах подсечь под корень их наследное древо. Тем более, что от неё всего‑то и требуется, переслать её внуку подарок — хотя бы печенье или пирожное, якобы, собственной выпечки, которое ни дегустировать, ни досматривать никто не будет (если она об этом мило попросит). Бабушка переслала внуку пирожное, — только и всего, — вполне невинное поручение, если разобраться. Можно даже не считать себя виноватой, если только не вникать в то, что пирожное было пропитано ядом. (А почему она должна была в это вникать? Почему бы и не поверить в то, что человек, который поручил ей переслать внуку этот подарок, искренне желал ей и её внуку добра? Ну, а то, что внук внезапно после этого умер, ещё не означает, что он отравился её пирожным.).

 

50-28. Причастность к «знамению свыше»

Внезапная смерть Эдуарда Миддлхэмского и её странное совпадение с годовщиной смерти короля Эдуарда IV спровоцировали новый подъём клеветнической кампании, которой руководил из Франции личный агент Людовика XI, епископ Джон Мортон, объявленный в Англии государственным преступником после поднятого им, вместе с Бэкингемом, восстания против Ричарда III, осенью 1483 года.

Весной 1484, тот же Джон Мортон в своих пропагандистских речах представил смерть принца Эдуарда Миддлхэмского и её совпадение с датой годовщины смерти короля Эдуарда IV как знак возмездия, посланного Ричарду III свыше «в наказание за убийство его племянников, сыновей Эдуарда IV», инкриминируемое ему всё тем же Мортоном.

Таким образом убийца, лишивший жизни сына Ричарда III и Анны, мало того, что подсёк под корень их трон и свёл к нулю их совместные шансы основать будущую династию, он ещё и сыграл на руку этой пропагандистской кампании, удивительно точно подогнав дату смерти малолетнего престолонаследника со смертью его тёзки и предшественника, короля Эдуарда IV. Что означало: «не бывать Эдуардом V сыну Ричарда III, взамен исчезнувшего неизвестно куда, объявленного бастардом, некоронованного короля Эдуарда V, сына Эдуарда IV, — небеса этого не допускают!»

По мистическому стилю воззвания за всем этим совершенно чётко угадывалась рука Джона Мортона (ИЭИ), — бывшего епископа Илийского, прихвостня и агента Людовика XI и ближайшего сподвижника его ставленника, будущего короля Генриха VII.

Рука Джона Мортона, направляющая эту клеветническую кампанию, направляла и наёмных убийц, провоцирующих её возобновление и усиление, среди которых, по всей видимости, была и родная бабушка принца Эдуарда Миддлхэмского, — интриганка и конформистка Анна де Бошан, изо всех сил стремившаяся угодить своим будущим благодетелям, точно так же, как в прежние времена она выслуживалась перед Маргаритой Анжуйской в надежде на её будущее покровительство.

 

50-29. Инсинуация Анны де Бошан

С приходом к власти Генриха VII Тюдора, Анна Бошан, в доказательство своей лояльности и в благодарность за настоящие и будущие щедроты и милости, преподнесла новому королю латинскую версию семейной хроники Невиллов, составленную её личным секретарём и хронистом, Джоном Раусом. В этой версии её покойный зять, английский король Ричард III, впервые в истории предстаёт физическим и моральным уродом, каким он впоследствии и появится на страницах хроник Холла и Холишенда, в «Лондонских хрониках», в «Истории короля Ричарда III», написанной Томасом Мором (воспитанником и учеником Джона Мортона, перенявшем от своего наставника лютую ненависть к Ричарду III), а затем будет выведен в образе коварного злодея и тирана в исторической трилогии Шекспира «Генрих VI» и в его трагедии «Ричард III».

Таким образом, если бы не бредовые фантазии мстительной тёщи, пожелавшей в угоду новому правителю очернить своего бывшего зятя, великий драматург изобразил бы Ричарда III совершенно другим человеком, потому что в предыдущей, английской версии, «Истории Невиллов» никаких ужасающих описаний морального и внешнего уродства короля Ричарда не было вообще. Ричард III там был представлен справедливым, гуманным правителем, благочестивым, добропорядочным, великодушным человеком, исполненным всяческих достоинств и добродетелей, что также совпадало и с другими отзывами современников о нём. Внешний облик Ричарда III, представленный в английской версии собственноручными иллюстрациями Рауса, тоже был безупречен — прелестное лицо и нормальное телосложение. (Благородное с правильными очертаниями лицо короля Ричарда III было отчеканено и на монетах его времени, что также опровергает слухи о его уродстве.)

Латинский вариант рукописи, описывающий Ричарда III безобразным страшилищем, никаких иллюстраций, подтверждающих эту новую версию не содержит, что ещё раз подтверждает факт возведённый на Ричарда III клеветы: Джон Раус никогда его уродом не видел, а по воображению нарисовать не смог или не захотел.

Понятно, что сам Джон Раус — человек глубоко благочестивый и набожный (монах), заботясь о спасении своей души, не мог решиться на такой чудовищный обман по собственной инициативе. Опять же, и свиток, в знак своей лояльности королю Генриху VII, преподнёс не Раус (для этого он был слишком незначительной персоной), а его хозяйка, Анна де Бошан, 16-я графиня Уорвик и Солсбери, в доме которой Раус служил до конца своей жизни. На правах его госпожи и «благодетельницы» она и заказала Раусу эту искажённую версию своей семейной хроники, заложив основы всей последующей клеветы, возведённой на короля Ричарда III, в соответствии с которой он уже пятисот с лишним лет считается "проклятием и позором Англии".

Сама Анна де Бошан, разумеется, верила, что этот оговор она сделала не со зла, а только потому, что очень старалась услужить Генриху VII — отблагодарила его, чем смогла, а заодно и подкупила его этим подарком, беспокоясь, как бы он не отменил назначенную ей пенсию и не отобрал назад возвращённые ей титулы и земли.

Вместе с этим она подсказала и способ, позволивший Генриху VII впоследствии очернить своего предшественника, Ричарда III, и оправдать собственный террор и узурпацию его трона. По её версии, Генрих Тюдор не узурпировал трон Ричарда III, а всего лишь «спас Англию от тирана», который (по новым меркам лояльности) из‑за своего морального и физического уродства не имел права занимать английский престол.

Опять же, посредством этой каверзы ей представлялась возможность свести счёты со своим зятем, королём Ричардом III, за то что в период своего правления он не снял с неё опалы и не вернул ей её титулы и земли, а передал их её внукам, — детям Изабеллы и Кларенса, — Эдуарду и Маргарите. Кроме того, что она была оскорблена этим его поступком, она ещё и сама испытывала вину, за то что насильно выдала свою дочь Анну замуж за Эдуарда Ланкастера, чем и спровоцировала целый ряд событий, которые привёли к гибели её мужа в битве при Барнете и к поражению дома Ланкастеров в битве при Тьюксбери.

Не желая признавать за собой эту свою вину, равно как и факт совершённого ею морального и физического насилия над собственной дочерью, графиня Уорвик представила Ричарда III в семейной хронике омерзительным и страшным чудовищем, от которого сбежала подруга его детских лет (её дочь Анна), так и не сумев привыкнуть к его физическому и нравственному безобразию. Из этой версии следовало, что замуж за Эдуард Ланкастера её дочь Анна вышла добровольно, но «безобразный Ричард» в битве при Тьюксбери сделал её вдовой. Потом насильно на ней женился и довёл до ранней смерти тем, что заставлял её — такую хрупкую, ранимую и впечатлительную — страдать от его жестокости и уродства. Эта же версия перешла и на страницы знаменитой шекспировской трагедии "Ричард III", представляющей короля Ричарда этаким сумрачным демоном, одержимым желанием творить зло, что и заставляло читателей содрогаться от ужаса и отвращения к нему и глубоко сострадать его бедной жене, леди Анне.

Анну де Бошан, как автора слухов о том, что Ричард III родился уродом, не смутил и тот факт, что в раннем списке семейных хроник Ричард Глостер на нескольких портретах был изображён прелестным юношей со стройною фигурой и очаровательным лицом.

Защиту своей версии Анна де Бошан повела в другом направлении. Прежде всего она позаботилась о том, чтобы её обман не был раскрыт. А для этого она сама, раньше других, перезахоронила останки своего внука, Эдуарда Миддлхэмского, в другом, только ей одной известном месте.

И для этих действий у неё были серьёзные основания: ведь если кто‑то решит перезахоронить останки её внука, Эдуарда Миддлхэмского (сына Ричарда III и Анны) и увидит, что ребёнок не страдает теми искривлениями позвоночника и заболеваниями костей, которые она приписывала его отцу, он засомневается в правдивости её слов и сочтёт её лгуньей! А ей бы очень этого не хотелось, — ей было бы неловко и стыдно чувствовать себя разоблачённой! Переживать позор в период правления её благодетеля, Генриха Тюдора, ей очень не хотелось, поэтому оставалось только одно: устранить главное доказательство её вины.

Она была хозяйкой Шериф Хаттона в то время, когда на территории этого поместья, в церкви Св. Елены находился саркофаг с останками её внука, малолетнего Эдуарда, принца Уэльского. Этот саркофаг и по сей день там хранится, на его крышке по-прежнему изображён прелестный мальчик в старинном одеянии, но только останков принца в этом саркофаге нет. Саркофаг внутри пуст. И дата смерти на нём перебита, а вместо неё указана другая — на 50 лет раньше, хотя известно, что никакого Эдуарда Миддлхэмского в этой семье пятьюдесятью годами раньше не было.

Всё это выяснилось, когда саркофаг действительно открыли для того, чтобы проверить останки принца на предмет наследственных заболеваний (уж больно много физических уродств и отклонений приписывали его отцу). И в этом смысле Анна де Бошан (ЭИИ) оказалась очень предусмотрительным человеком. А о том, что эта инициатива исходила именно от неё, можно судить

   • и потому, что никому другому на протяжении нескольких веков не понадобилось разорять могилы в этой церкви (даже в период разграбления могил и монастырей, при Генрихе VIII, эта церковь с её захоронениями осталась неповреждённой);

и потому, что никто другой не имел оснований без особой надобности интересоваться останками принца, а тем более извлекать их из могилы, вывозить и перепрятывать, неизвестно где.

Подозрительно так же и то, что на сегодняшний день отсутствует архивная запись о дате и месте захоронения Эдуарда Миддлхэмского (на момент смерти, — принца Уэльского, — сына правящего короля!). Допустить, что церковный служитель мог совершить такую рискованную оплошность мы не можем. Остаётся предположить, что это сделал последующий владелец обоих замков, — и именно тот, кому было выгодно скрыть эту рискованную для него, но вполне ординарную (для непричастных к смерти принца людей) информацию.

Таким образом и вывод напрашивается только один: совершить все эти манипуляции — произвести эксгумацию, перевозку и перезахоронение останков принца, уничтожить архивную запись о дате и месте его захоронения, перебить дату рождения и смерти на его саркофаге — без спешки и суеты (при помощи служащих и наёмных рабочих), не вызывая подозрения мог сделать только один человек — бабушка Эдуарда Миддлхэмского, Анна де Бошан, — в ту пору единственная, полновластная хозяйка обоих поместий (и Миддлхэма, и Шериф Хаттона), получившая возможность распоряжаться всем имуществом, находившимся на их территории, включая и захоронения тех, с кем она была связана близким родством.

А судя по тому, что именно она была тем человеком, который подкинул Генриху Тюдору липовую версию "о врождённом моральном и физическом уродстве" Ричарда III, она могла сделать и всё возможное для того, чтобы уничтожить артефакты, эту версию опровергающие.

(По всей видимости она убеждала себя в том, что делает всё это «из лучших побуждений» — только для того, чтобы не ставить Генриха VII в «неловкое положение» в том случае, если он, говоря о Ричарде III, будет опираться на сфабрикованную ею версию. А поскольку мнение короля — это уже политически значимая позиция, Анна де Бошан поспешила устранить артефакты, ставящие её под сомнение.)

Король Генрих VII принял к сведению подсказку ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНОЙ графини Уорвик (ЭИИ) и использовал её версию для дальнейшего распространения клеветы о короле Ричарде, находя в ней особую для себя пользу, — слишком невыгодно отличалось его деспотичное правление от либерального правления Ричарда III.

20 сентября 1492 года, в возрасте шестидесяти девяти лет ушла из жизни Анна де Бошан. Сама ушла, или ей помогли — сказать трудно. Известно только, что каждый год жизни этой дамы стоил её покровителю, Генриху VII, огромной суммы денег, включающей в себя ежегодную пенсию в 500 марок (равную примерно трём килограммам золота), перечисляемую ей в течении семи лет, и высокодоходное жалование за номинальное исполнение должности «хранителя леса Уайчвуд». Всё это выплачивалось ей из казны сверх тех доходов, которые она получала от своих богатейших графств. А такого расточительства Генрих VII себе позволить не мог — это было не в его правилах. К тому же он оставался единственным наследником её землевладений и графств, отписанных ему по её завещанию.

Похоронена была Анна де Бошан в своей родовой усыпальнице, в Бишампском Аббатстве, рядом с мужем, — некогда великим и могущественным Ричардом Невиллом, 16-м графом Уорвиком — Делателем Королей.