I

12 октября 1900, вечер пятницы

Дорогая Джуди,

Весь день мы провели в Квилтервилле на коронерском расследовании. Прошло все совсем плохо. Еще хуже, чем я ожидал. Хэнк Бакермен держался достойно. Там еще был парниша из адвокатской конторы, пытался выделываться — сделать себе имя; одному Богу известно, чего он добивался, но ему удалось только изрядно нас достать. Его зовут Бенджамин Топсон. Всех пытался прижать.

Присяжными были Джон Скроп, Рой Уландер, Джордж Хоундрел, Пит Гаррет и пара шведов, только что купивших у Джима Мюртейна конюшню, что стоит вниз по реке. Держу пари, это шведы так надолго задержали присяжных. Два часа десять минут, Джуди, мы просто ходили кругами и ждали их вердикта: «Скончался в ночь восьмого октября в результате огнестрельного ранения неизвестным лицом или лицами».

Пока мы ждали, никто из нас так не говорил. И никто из нас до сих пор так не сказал. Но я знаю, чего я боялся и чего боялись остальные: вердикта против меня или против Ирен и Криса. Именно это они бы нам и озвучили, Джуд, точно тебе говорю, если бы не тетушка Грасия. Но об этом я расскажу тебе позже. Сейчас ранний вечер. У меня есть целая ночь, чтобы писать. Я хочу тебе все рассказать так, как есть на самом деле, от начала и до конца.

Мне никогда до этого не доводилось бывать в зале суда, и я знаю, что ты тоже там никогда не была. Это грязная, темная дыра со слишком высокими окнами и чересчур низкими потолками. Все окна были заперты, а в центре зала ярко пылала раскаленная докрасна печка, растапливаемая углем; стояла и пожирала весь воздух.

Хэнк был похож на добродушного орла, сидящего за столом, за которым обычно восседает судья во время заседаний. Этот умник Топсон вместе с Бруно Уордом — портлендским адвокатом, у которого отец с доктором Джо консультировались, когда умер мистер Уайт, — и Метти Блейн сидели за длинным столом под и перед столом Хэнка (Метти записывала все, что происходило). Мы, Квилтеры, сидели все вместе в стороне на передних сидениях. Остальной зал был в основном набит каким-то сбродом. Пока я сидел на кресле свидетеля, у меня была возможность осмотреть аудиторию. Мне было приятно видеть, что у многих наших знакомых оказалось достаточно развитое чувство вкуса и такта, чтобы там не присутствовать. Никто из Бекеров не пришел. Крис сказал, что пришли Тод Элдон с женой, но я их не увидел. Бингхэмов тоже не было. Но четверть зала была занята семейством Данлаперов.

Доктор Джо первый вышел давать показания. Смерть была вызвана внутригрудным кровотечением, спровоцированным пулевым ранением в грудную клетку. Пуля прошла через левую сторону груди между пятым и шестым ребрами, пронзила перикард, не повредив сердце, пересекла легкое и застряла возле левой лопатки (после заседания я попросил доктора Джо все это повторить).

Топсон спросил:

— Какая-либо возможность суицида, доктор Эльм?

Доктор Джо сказал, что никакой. Отсутствие оружия доказало невозможность самоубийства. Это также подтвердило отсутствие пороха; выстрел был совершен с расстояния в несколько футов.

Топсон спросил доктора Джо, известен ли ему тип оружия, из которого был произведен выстрел. Доктор Джо ответил, что извлек из тела пулю. Это была кольтская пуля 38 калибра.

Топсон сказал:

— Вы были в доме в момент убийства, доктор Эльм? Были одним из первых, кто обнаружил тело?

— Нет, — ответил доктор Джо.

— Получается, что ваше заявление насчет отсутствия оружия возле кровати, подкреплено лишь слухами?

Доктор Джо сказал:

— Даже если бы у Дика нашли в руке пистолет, то отсутствие пороха, положение пули и общая картина произошедшего прямо говорят о том, что он не мог застрелиться, — если это то, к чему вы клоните.

Топсон сказал, что закончил со свидетелем. Хэнк освободил доктора Джо и вызвал Ирен.

Далее вся процедура заключалась в вызове свидетелей, их клятве говорить только правду, просьбе назвать полное имя, адрес проживания, в каких отношениях были с жертвой и все такое прочее, а затем Хэнк произносил фразу: «Расскажите присяжным все, что вам известно о выстреле».

Ирен выглядела нежной и милой и совсем не вписывалась в эту грязную дыру.

Она прямо рассказала свою историю, слово-в-слово как рассказывала ее нам дома. Кроме того момента, когда она обнаружила, что дверь Криса заперта — она сказала, что подумала, что он над ней подшутил. Она опустила их ссору — тоже молодец — и ту часть, где она выплакала себя до сна.

Топсон подвел к вопросу:

— У вашего мужа есть привычка запирать вас снаружи спальни ночью, в качестве шутки?

Ирен сказала:

— Нет.

— Сколько раз он запирал вас снаружи?

— Никогда не запирал.

— Тогда что навело вас на мысль, что это была шутка? Ирен ответила:

— Это не могло быть ничем другим.

— В итоге это оказалось вовсе не шуткой, не так ли?

— Да. А так же оказалось, что это не мой муж запер дверь.

— Вам не пришло в голову постучать в собственную дверь, чтобы узнать, почему ваш муж… мм… над вами шутит?

— Я не хотела будить остальных.

— Очень тактично. Думаете, что легкий стук изящной рукой в собственную дверь потревожил и разбудил бы всю семью?

Тут с места вскочил мистер Уорд.

— Мистер коронер, — сказал он, — это отчаянная травля свидетеля, а так же пустая трата времени. Леди же объяснила, что раз она подумала, что запертая дверь была шуткой, и ей она не совсем понравилась. Мистер Топсон спрашивает, потому что она не стала колотить в дверь, как мегера. Думаю, все это зависит от опыта общения с дамами. Эта леди тихо ушла, подготовила, как она нам рассказала, аккуратную маленькую месть и отправилась спать.

Поначалу я думал, что это очень большая подстава со стороны доктора Джо — пригласить из Портленда мистера Уорда. Но я изменил свое мнение. Мистер Уорд не блистал, особенно по сравнению с тетушкой Грасией, но он оказался нам нужен как левая нога. Как только этот Топсон начинал чересчур зазнаваться, мистер Уорд тут же обращался к Хэнку, и Хэнк затыкал умника. А если Топсон повышал голос, Хэнк его осаждал:

— Какая муха вас укусила? Мы не на суде.

Возможно это был и не суд. Но очень похоже. Но с другой стороны настоящее судебное заседание, скорее всего, прошло бы лучше. Если бы мистер Уорд смог защитить Ирен с самого начала, то это по крайней мере повлекло бы за собой более быстрое течение событий. Но он не смог защитить Ирен, потому что ее никто ни в чем не обвинял. А он всегда борется с обвинениями. Но ему пришлось скрыть даже это.

Он обыграл веревку, которую «изверг» побоялся использовать, а также оружие, которое «изверг» быстро и с тяжелым сердцем забрал с собой. Проблема, или, вернее, главная проблема была в том, что он сам не верил ни одному своему слову.

Дальше Топсон помучил Ирен насчет того, что он обозвал «последними словами жертвы».

Ирен рассказала, что отец произнес «исчез», а затем «красная маска».

— Вы думаете, что жертва хотела обозначить какого-то человека в красной маске, которому удалось исчезнуть?

— Я не знаю, что обозначали его слова. Просто он их произнес, и все.

— Возможно вы думали, что этими словами он хотел передать что-то другое?

— Нет, не думала.

— Вы вообще никак не обдумывали это?

Мистер Уорд это прекратил. Он спросил, какая цель была у этого допроса — узнать факты происшествия или дать мистеру Топсону измываться над пораженной горем леди. Он сказал, что, очевидно, что своими последними словами Ричард Квилтер хотел обозначить, что человек, который его убил, был в маске и сбежал. Зная, сказал мистер Уорд, что главной заботой семьи в ближайшем будущем будет понять намерения и найти изверга, совершившего это гнусное деяние, умирающий Ричард Квилтер попытался сделать все, что было в его силах, чтобы помочь своим родным в выполнении этого ужасающего задания, которое, как он знал, вскоре их настигнет. «Ричард Квилтер выполнил свою обязанность, джентльмены, стоя на краю смерти. Затем он позвал своих детей, своего престарелого отца…» и так далее и тому подобное. Но Уорд не дурак. Вспомни, Джуди, людей на скамье присяжных. Уорд просто делал свою работу, как мог; ну или по крайней мере так я его понял.

Топсон прямо спросил мистер Уорда, думает ли он, что красные маски — обычное облачение для убийц.

Мистер Уорд сказал:

— Умирающие люди не врут, мистер Топсон.

Топсон ответил:

— Да. Умирающие не врут.

Но думаю, что эти размышления присяжных уже не касаются. Топсон начал говорить о ключах. Как Ирен удалось увидеть их на тумбочке?

— Они лежали прямо под лампой, рядом с подсвечником, который я поставила на тумбочку.

— А что заставило вас думать, что именно эти ключи отпирали двери спален?

— Ничего. Я просто наконец поняла, что мог значить этот шум в коридоре: все просто были заперты в своих комнатах. Там я увидела ключи. Я взяла их и пошла открывать двери.

— Прекрасно. Сколько, по-вашему, прошло времени между выстрелом, вашей находкой и открытием дверей?

— Все говорили, что прошло около десяти минут (или немного дольше) с момента выстрела до того, как я открыла первую дверь.

— Я не спрашиваю вас о том, что говорили другие. Я спрашиваю ваше собственное мнение.

— Должно быть, я думала, что прошло больше времени.

— В промежуток между звуком выстрела и моментом открытия первой двери время тянулось медленно, еле волочилось?

Ирен не поняла вопроса. Я думаю, что и присяжные тоже не поняли.

— Казалось, что прошло много времени, — ответила Ирен.

— На протяжении этого долгого времени, — сказал Топсон, — вы предпринимали попытки осмотреть кровать на предмет оружия, которым жертва могла себя убить?

— Нет. Я была в шоке и очень напугана. Я не знала, что делать.

— Было ли какое-либо оружие — в особенности пистолеты — позже найдено в доме?

— Собственный пистолет Дика был у него в шкафу. Но шкаф стоит далеко от его кровати. А пистолет лежал на верхней полке за какими-то коробками; когда мы его нашли, он был полностью заряжен.

— Это был единственный пистолет во всем доме?

— Нет. Были и другие. Но они все были заперты в комнатах вместе с остальными членами семьи.

— Закончили со свидетелем, — сказал Топсон и сел на место.

Следующим вызвали меня, заставили поклясться говорить правду и так далее.

Я рассказал им свою историю; то же самое, что писал тебе в письме, но менее детально. Как я услышал выстрел, вскочил с кровати, попытался выбить дверь — я был до смерти напуган, Джуд. Я думал, что после того, что Топсон сделал с Ирен, хотя она леди и из хорошеньких, я даже представить себе не мог, что он может выкинуть со мной. Когда я закончил говорить, и он сказал, что со мной закончили, а Хэнк произнес: «Свидетель свободен», — я был так удивлен, что сидел как приклеенный к стулу, пока он снова не повторил:

— Свидетель свободен.

Далее вызвали Люси. Но дедушка не позволил ей прийти. Он сказал, что это не место для нее, что она еще даже физически не готова через такое проходить и что раз кто-то должен остаться дома с Олимпией, это должна быть Люси.

Мистер Уорд сказал:

— Мистер коронер, Люси Квилтер, девочка двенадцати лет, пораженная горем утраты, не присутствует в зале. Могу добавить, что она дома, ухаживает за своей тетей, которая серьезно больна.

— И кроме того, — сказал Хэнк («кроме того» — одно из его любимых словечек; он произносит его как «кр-р-роме того»), — любой, кто попытается завести какай-либо разговор о том, почему эта маленькая сиротка сидит в своем родном доме, навлечет на себя презрение суда — или хуже.

Следующим свидетелем он вызвал Криса.

 

II

Крис поведал им ту же историю. Он услышал выстрел — и так далее. И все тот же страх и тот же шум.

Примерно на этом моменте одному из шведов в голову пришла «великолепная» идея. Он захотел узнать, были ли у нас в доме окна, и почему никто не попытался выбраться через них на улицу.

Крис рассказал ему, что все комнаты с передней стороны дома выходят на покатую крышу веранды, а комнаты с задней стороны — свободное падение с тридцати футов.

Мистер швед решил, что ему нужен план расположения комнат на верхнем этаже, и чтобы его нарисовали мелом на доске прямо здесь и сейчас. Хэнк попросил, чтобы кто-нибудь из нас его нарисовал. Кто хочет? Кто стал бы? Конечно же тетушка Грасия. Он выглядел как набросок, который я приложил к письму.

Некоторые дураки хихикали. Я был готов их убить. У нее не было линейки, и набросок получился неровным. Но он был достаточно понятным и продемонстрировал шведу все, что ему было нужно. А именно то, что Крис, дедушка или Олимпия вполне могли вылезти из окна и по крыше веранды дойти до комнаты отца.

Топсон спросил Криса, почему он этого не сделал.

Крис сказал:

— Я был вне себя от ужаса. Моей жены не было в нашей комнате. В кого-то стреляли. Судя по звукам, остальные члены семьи были так же заперты в своих комнатах. Единственной мыслью в тот момент было открыть свою дверь. Возможно, что минут через пять идея выйти через окно и посетила бы меня. Не знаю. Я знаю только, что тогда у меня и мысли не возникло об окне.

Мистер Уорд подошел к доске и нарисовал окно Криса с перспективы крыши, показав, что от окна до крыши было около пяти футов. Он нарисовал косую линию, чтобы показать покатость крыши. Он выдал целую речь в попытке убедить всех, что любая мысль о крыше в связи с этим делом — просто абсурд. Не знаю насчет присяжных, но меня он точно не убедил.

Пойми, Джуди, я не клевещу на Криса и даже не думал ни о чем подобном. Но это чертовски странно, что он вообще не подумал об этом окне. Вот что я думаю по этому поводу: физически Крис всегда был немного трус. Три месяца назад я бы еще не назвал его моральным трусом; но все эти планы по продаже нашего дома из-за того, что Ирен постоянно об этом ноет, заставили меня пересмотреть свое мнение. Помнишь тот раз, когда Люси в реке схватила судорога, а Крис не стал ее вытаскивать?

Тогда прыгнула ты во всей одежде и спасла ее. А когда он упал с вишни в гамак и потерял сознание от страха, хотя даже не ударился? Кажется мне, что Крис все-таки думал об окне — он смотрел в него. Тот факт, что человек смотрит из окна на скользкую косую крышу в ночи, ни в коем случае не делает его убийцей. Есть разные виды смелости. Крис женился на Ирен и привез ее домой на К‑2.

Боюсь, что Крис все же провел несколько страшных минут, раздумывая об окне; но пока говорил мистер Уорд, Пит Гаррет, видимо, заскучал. Он закинул удочку. Спросил Криса, почему он запер Ирен снаружи.

Крис ответил:

— Я не запирал свою жену снаружи.

Мистер Уорд напомнил присяжным, что ключ от двери в спальню Криса был найден вместе с остальными ключами на тумбочке в комнате отца.

— У убийцы, — сказал мистер Уорд, — не было ни малейшего представления о том, что леди на первом этаже заперла лестничные двери.

Не знаю, почему Топсон так долго оттягивал тему следов. Думается мне, что трезвый взгляд на присяжных заставил его не вываливать на них сразу все свои идеи. И хотя мистер Уорд не упускал ни одной возможности упомянуть о побеге, Топсон прерывал мои с Ирен истории, когда мы доходили до момента, когда мы все влетели в комнату отца после того, как Ирен отперла двери.

— Мистер Уорд — сказал Топсон Крису, — постоянно упоминает побег преступника. Не расскажете ли вы присяжным, мистер Квилтер, как, по-вашему мнению, произошел побег?

Крис сказал:

— Понятия не имею, как он сбежал.

— Мистер Уорд не единожды упоминал о веревке, которая свисала из окна жертвы. Не опишете ли вы нам точное положение этой веревки?

Крис рассказал им то, что я тебе уже писал.

— Вы согласны с мистером Уордом в том, что веревка не была использована в качестве средства побега?

— Да, я согласен.

— Не расскажете почему?

Крис рассказал.

— Теперь, мистер Квилтер, не будете ли вы так любезны рассказать присяжным, где вы обнаружили следы, которые, по вашему мнению, были оставлены убегавшим преступником?

Крис очень наблюдательный, Джуди. Мне не было за него стыдно, когда он весь такой чистый и такой чужой в этой затхлой дыре, отвечает на вопросы своим низким образованным голосом.

— Мы не нашли никаких следов, — сказал он, — нигде на нашей земле.

— В самом деле? Тогда это делает вашу растерянность — мм — вашу неопределенность насчет побега достаточно ясной.

— Тем не менее, — вставил Крис, — тот факт, что он все-таки нашел способ выбраться подтверждается тем, что мы в доме не нашли никого постороннего.

— Полагаю, вы тщательно обыскали весь дом?

— Мы несколько раз проводили обыск с максимальной тщательностью.

Тут заговорил один из шведов в свойственной им медленной, протяжной, отвратительной манере:

— Мину-у-уточку, мистер Коронер. Быть мо-ожет этот человек все еще в доме Кви-илтеров, просто не прячется за две-рью?

Хэнк сказал:

— Устали, да? Вы, ребята, кажется, не понимаете целей сегодняшнего допроса. Мы здесь не для того, чтобы лить воду. Кр-роме того, нужно выяснять, как этот сукин сын пробрался в дом Квилтеров и убил Дика Квилтера — одного из самых порядочных людей на планете Земля, — а затем сбежал. Конечно, у нас есть время. Но в то же время у нас нет целой недели, чтобы сидеть и слушать вашу болтовню, которая не имеет ничего общего с целями сегодняшнего собрания. Кр‑роме того, свидетели утверждают, что не смогли найти никаких следов. Это может означать только две вещи: либо они чего-то недосмотрели — что не удивительно, учитывая размеры участка, — либо подлец спрятался где-то в доме. А вот сидеть здесь и тявкать о том, что кто-то не прячется за дверью, — пустая трата нашего времени. Никто не сказал, что он прятался за дверью, не так ли? Замолчите! Сейчас я говорю. Свидетель свободен. Мы попросим мистера Квилтера-старшего пройти к нам, если он себя хорошо чувствует. И мы попробуем выслушать его со всем уважением к его почтенному возрасту, не говоря уже о его достижениях. Замолчите! Я коронер Квилтер-Кантри или нет? Мне продолжать вести эту процедуру или я лучше уйду и оставлю их на вас? Спасибо, Крис. Ты хорошо держишься. Теперь, мистер Квилтер, вы готовы?

Эту речь я переписал прямо с заметок Метти. Мы с ней болтали, пока ждали вынесения вердикта. Она неплохая девочка. Замечу, что я с ней обходился достаточно легко и непринужденно — самозащита, Джуди, не более; не могу рекламировать свою осторожность. Я сказал, что речь Хэнка была классической, и я бы хотел сохранить ее себе — слово-в-слово. Она сказала:

— Я перепишу ее из своих заметок для тебя, — и села за работу. Через час она подошла ко мне со стопкой листов, вырванных из ее блокнота:

— Я подумала, что речь мисс Квилтер тоже сможет тебе понадобиться. Она была так великолепна, — с этими словами Метти передала мне бумажки и быстро отошла.

В тот момент я подумал, что, должно быть, кто-то рассказал ей, как я набил морду Лампу Джонсу в ночь, когда Юнги объезжали поле. Господи, кажется, что тот день и сегодняшний разделяют лет двадцать, а теперь очередь дедушки выходить на допрос.

 

III

За исключением манеры подачи дедушкина история мало чем отличалась от наших с Крисом.

Его разбудил внезапный звук выстрела (кажется, дедушка назвал его выстрелом из револьвера). Его это очень взволновало. Он зажег лампу, встал с кровати и пошел к двери: Та оказалась заперта — обстоятельство, которое еще больше усилило его волнение. Он надел халат и обул тапки. Затем начал искать ключ, а потом предпринял огромное количество тщетных попыток отпереть дверь без него. Он подошел к своему окну, открыл его и увидел, что выпал снег. Осторожность, которая отточилась у деда с годами, предупредила его от глупой попытки вылезать на покатую крышу, покрытую снегом. Он снова обернулся к своей комнате в поисках чего-нибудь тяжелого, чем можно было бы выбить дверь. Но ничего такого найти ему не удалось. Поднявшийся в коридоре шум еще больше возбудил в нем желание выбраться. Несколько раз он слышал голос своей дочери Грасии, которая звала его из-за своей закрытой двери и спрашивала, все ли с ним в порядке. Он ответил, но это, кажется, ее не успокоило. Наконец, после какого-то бесконечного ожидания он услышал приветственный топот по коридору. Практически сразу его племянница, миссис Кристофер Квилтер, отперла его дверь.

Она крикнула ему имя его сына: «Дик!» — и помчалась дальше по коридору.

Он тут же побежал в комнату к своему сыну. Его племянник, Кристофер, и дети сына, Люси и Нил, уже были там. Его сын был мертв.

— Джентльмены, можете задавать вопросы.

Топсон прямо встал со своего места и спросил дедушку со всем уважением, знал ли он кого-нибудь, кому бы была выгодна смерть Ричарда Квилтера.

— Сэр, — ответил дедушка, — смерть моего сына не то что могла быть выгодна хоть одной живой душе, она стала для многих людей серьезной потерей. Я говорю сейчас о сугубо материальной потере. Мой сын был управляющим Ранчо К‑2. Вся семья полностью зависела от его сообразительности и возможности распоряжаться имуществом.

— Я слышал, — сказал Топсон, — что ходили какие-то слухи о том, что вы продаете Ранчо К‑2.

— К моему племяннику, Кристоферу, действительно приходили запросы на покупку. Но на сегодняшний день он ни один из них не принял. Однако, не отошли ли мы от темы? Как только текущие владения Квилтеров были бы проданы, мы бы тотчас же приобрели другие в качестве нового семейного поместья. Услуги моего сына были бы более чем необходимы и на новом ранчо.

От присяжных заговорил Рой Уландер. На мгновение, как только он открыл рот, я просто сошел с ума, вспоминая, сколько всего дедушка для него сделал и думая, что Рой собирался его допытываться. Но я ошибся. Рой пытался успокоить дедушку. Он сказал, что знает Нила и Финеаса, и что он — дедушка — смог бы сам вполне заботиться о ранчо. Он так же добавил (правда, не совсем к моей радости), что я хороший, надежный парень и отличный работяга со старой головой и юными плечами.

Дедушка его поблагодарил.

Топсон поинтересовался, оставил ли отец завещание.

Дедушка сказал, что нет.

Топсон ответил:

— Очень странно.

Дедушка с ним не согласился. Он объяснил, что помимо скромных личных качеств, отцу нечего было нам оставить.

— И даже страховки не было?

— Нет, сэр, — ответил дедушка.

— Понятно.

Но Топсон сумел еще после вставить едкий комментарий по поводу характера человека, который рискует умирать без страховки.

Дедушка отразил удар словами о том, что до 1893 года у них с отцом были крупные страховки. Но с тех пор они больше не могли делать обязательные взносы.

Топсон настроился на спор. Он заявил, что лучшие компании дают своим клиентам страховку на несколько лет.

— Так делала и наша компания, сэр, шесть лет, — ответил дедушка.

Топсон осознал, что ему тяжело понять, почему семья, у которой есть все возможности для роскошной жизни, включая образование в Восточных университетах, путешествия за границу и все такое, не может позволить себе такую необходимость, как содержание небольшого жизненного страхования.

— Взносы, — объяснил дедушка, — исчисляются пятнадцатью с лишним сотнями долларов в год. Но, если я правильно понимаю, цель сегодняшнего расследования состоит в том, чтобы узнать, где, когда и каким образом погиб Ричард Квилтер, а не в том, чтобы лезть в наши домашние финансовые дела.

— Именно, мистер Квилтер, — согласился Топсон. — Именно. Наша цель — узнать, как вы сказали, где, когда и каким образом погиб Ричард Квилтер. Итак, мистер Квилтер, думаю, я могу без всякого страха сказать, что вы, более чем кто-либо другой в этом зале, жаждете узнать так же и имя человека, который убыл вашего сына. А в таком случае, не позволите ли мне продемонстрировать результаты своего опыта работы? (Не важно, сколько опыта у этого парня. Он все равно сосунок).

Вопрос, естественно, был риторическим. Но дедушка все равно на него ответил, как только Топсон остановился перевести дыхание:

— Пожалуйста, сэр.

— В подобных делах самый логичный подход — найти, если это возможно, причину совершения преступления. То есть прежде чем искать того, кто совершил преступление, необходимо узнать, почему он это сделал. Итак, если ваш сын оставил кому-то денег, то это было бы тем, что мы, профессионалы, называем мотивом к убийству.

— Вы выразились предельно ясно, — сказал дедушка. — Однако, возможно к сожалению для вас, профессионалов, мой сын и цента после себя не оставил на этой земле.

— Вы в этом уверены?

— Нет, сэр.

— Не уверены?

— Нет, сэр. Я в этом убежден. Я ни в чем не уверен.

— В таком случае, — изрёк Топсон, — вероятно, вас не очень удивят мои слова о том, что Ричард Квилтер все же оставил небольшую сумму денег.

На мгновение дедушка просто оцепенел. А затем, как обычно, взял себя в руки.

— Нет, сэр, вы меня не удивили. Вы меня просто поразили. Если можно, просветите меня на этот счёт.

До этого времени, как я уже сказал, Топсон вёл себя как достойнейший из хамов из уважения к дедушке. Но как только он услышал слово «просветите», его лицо приняло такое масляное, самоуверенное выражение лица а-ля «ну-только-между-нами», что мне пришлось схватиться обеими руками за ручки стула, чтобы не спрыгнуть с места и не наброситься на него с кулаками. Крис сидел между мной и Ирен и, думаю, заметил, что я начинаю закипать, потому как тут же схватил меня за руку.

Приняв свою новую позу, Топсон рассказал дедушке и всем остальным, что по воле случая ему удалось узнать, что отец содержал свое страхование от несчастных случаев на протяжении последних восьми лет. Друг Топсона оказался одним из страховых агентов в компании, где был зарегистрирован отец. Этот агент рассказал Топсону, что в случае, если будет доказано, что Ричард Квилтер погиб от несчастного случая, их компания выплатит наследникам десять тысяч долларов.

— Сэр, — сказал дедушка, — меня одолевают сомнения по поводу актуальности этой информации. У моего сына действительно был такой страховой полис. Но, к сожалению, он перестал действовать еще год назад.

Тут Топсон забылся.

— О нет-нет-нет. Взносы за эту страховку составляли всего сорок долларов в год. Если Ричард Квилтер не выплачивал их сам, то, получается, это делал за него кто-то другой. Скорее всего кто-то из членов семьи. Теперь, если нам удастся узнать, кто совершил последний взнос…

Тут с места встал доктор Джо.

— Я совершил последний взнос, — выпалил он и тут же снова сел.

Топсон вдруг решил изобразить на лице серьезную мину.

— Мистер Квилтер, были ли вы осведомлены о том, что доктор Эльм совершил данный взнос?

Хэнк сказал:

— Не отвечайте, мистер Квилтер. Вы ему уже говорили. Если он глухой, это его проблемы, а мы не можем пережевывать одно и то же целую неделю. Кр-роме того, он просто тянет время.

— Мистер Топсон, — сказал дедушка, — мне ничего не было известно об этом последнем взносе. Я был уверен, что срок действия страхования истек.

— Мистер Квилтер, можете ли дать какое-либо разумное объяснение тому факту, что ваш сын не оповестил вас о том, что доктор Эльм совершил этот взнос за него?

— Думаю, сэр, — ответил дедушка, — что мне не стоит пытаться дать вам никакого неразумного объяснения. Самым разумным, на мой взгляд, является то, что мой сын сам не был осведомлен о том факте, что его друг, доктор Эльм, выполнил за него его обязательства.

И снова Топсон забылся.

— Вы имеете в виду, что он этого не знал? Держу пари, что знал. В прошлом августе он пришел в офис компании в Портленде и пытался взыскать ущерб за растянутое запястье или что-то вроде того.

Доктор Джо решительно поднялся с места.

Топсон сказал:

— Один момент, доктор Эльм.

Хэнк сказал:

— Давайте, док, если у вас есть что сказать.

Доктор Джо ответил:

— О, ничего, я подожду.

— Мистер Квилтер, — Топсон снова вернул своему голосу серьезность, — играют ли в данный момент десять тысяч долларов какую-то роль для кого-нибудь на ранчо К‑2?

— Ответ на этот вопрос, который, по всей видимости, так хотите услышать: да, сэр, еще как.

— Для кого?

— Для всех нас.

— Тогда, — выпалил Топсон, — если эти десять тысяч долларов получится забрать, то это пойдет на благо каждому на ранчо К‑2?

— Именно так, — сказал дедушка.

Топсон сказал, что закончил со свидетелем. Мистер Уорд встал с места.

— Мистер Квилтер, — спросил он, — в любом случае вы были доверенным лицом своего сына, не так ли?

— Полагаю, что так, — ответил дедушка.

— Раз он не сообщил вам о том, что его страховой полис все еще действителен, есть ли вероятность, что он мог рассказать об этому кому-то другому из вашей семьи?

— Думаю, нет. Но я не могу ничего утверждать. Мой сын никогда не придавал особого значения этому полису. Он думал, что это ненадежная компания. То, что сын не рассказал мне о великодушии доктора Эльма, может говорить о том, что он просто не хотел меня этим загружать, ведь он знал, как сильно я не люблю вести денежные отношения с друзьями. Возможно, что такой пустяк просто вылетел у него из головы. Или, быть может, сам доктор Эльм попросил Ричарда не рассказывать никому о его поступке. В любом случае маловероятно, что Ричард сообщил об этом деле кому-либо из нашей семьи. Я плохо выразился. Я лишь хотел сказать, что раз уж что-то заставило Ричарда скрыть это от меня, то, скорее всего, то же самое заставило бы его не рассказывать об этом кому-либо еще.

— Спасибо, мистер Квилтер. Еще один вопрос, если позволите. Вы сказали мистеру Топсону, что вашей семье очень помогла бы компенсация в десять тысяч долларов. Думаю, что вообще мало есть семей, кому бы они не помогли. Задайте тот же вопрос любому из присяжных, и я уверен, они дадут на него точно такой же ответ. Мне нужно знать вот что: нужны ли вам, по какой-либо причине, эти деньги сейчас больше, чем были бы нужны в любой другой момент на протяжении последних десяти лет? Лучше перефразирую: год назад жизнь вашего сына была застрахована на крупную сумму — двадцать, тридцать тысяч долларов. Не принесли ли бы тридцать тысяч долларов больше пользы ранчо К‑2, чем десять тысяч долларов?

Понимаешь, что он сделал, Джуди? Он задал первый вопрос и не дал дедушке на него ответить. Он продолжил говорить. И в итоге вопрос, на который дедушке пришлось отвечать, был: «Что больше, десять или тридцать тысяч долларов?»

Знаешь, почему мистер Уорд это сделал? Я знаю. Потому что он уверен, что виновен кто-то из нас, Квилтеров. Потому что он боялся честности дедушки.

Я думал, что дедушка высмеет эту увертку. Но нет. Он ответил:

— Сэр, тридцать тысяч долларов безусловно принесли бы больше пользы Ранчо К‑2, чем проблематичные десять тысяч. Могу добавить, что предыдущий страховой полис моего сына был оформлен и поддерживался старой, надежной компанией. Я верно ответил на ваш вопрос?

— Да; спасибо, мистер Квилтер.

Я уже сказал тебе, почему мистер Уорд именно так построил свой вопрос. Думаю, не стоит и говорить, почему дедушка именно так на него ответил. Или, возможно, стоит отметить, что я уже рассказал тебе, почему дедушка дал именно такой ответ.

Дедушка вернулся на свое место рядом с тетушкой Грасией. Следующим вызвали доктора Джо.

 

IV

Топсон принял суровую позу.

— Доктор Эльм, где вы были в ночь понедельника, восьмого октября?

— Я навещал миссис Фернделл в Портленде, штат Орегон. В час ночи родилась ее дочь.

— Вы, безусловно, можете предоставить нам свидетеля, чтобы подтвердить это алиби?

— Не алиби, — сказал доктор Джо, демонстрируя великолепное самообладание. — Рождение.

— Вы можете доказать, что вы были там, где только что заявили, в ночь смерти Ричарда Квилтера. И позвольте напомнить вам, доктор Эльм, что это не место для демонстрации своих острот.

Доктор Джо сказал:

— Это как? «Нет ничего дурного в веселом ветерке», — сказала старуха и свистнула на всю церковь. Итак, продолжайте. Продолжайте!

— Я спросил вас, можете ли вы доказать, что были в Портленде ночью восьмого октября?

— Не знаю. Там были две бабушки, трое или четверо дядек и тетек, отец, пациентка, ну и, конечно, новорожденная. Вопрос только в том, сможем ли мы заставить этих людей признаться, что в ту ночь я был их врачом. Должен сказать, что это сомнительное предприятие. О, ладно-ладно. Конечно я могу это доказать.

— Прекрасно. Не расскажете ли вы тогда нашим присяжным, как так получилось, что человек в вашем положении взял на себя ответственность за поддержание страхового полиса другого человека?

Доктор Джо сказал:

— В прошлом месяце я погасил свой долг. А вы?

Топсон обернулся к Хэнку. — Мистер Коронер, я прошу о…

Хэнк сказал:

— Он задал вам нормальный вопрос. Не можете на него ответить?

Тут заговорил один из шведов:

— Возмо-ожно, я думаю, что доктор, он не хочет говорить о то-ом, что оплатил страховку.

Доктор Джо сказал:

— Почему же, я с удовольствием расскажу. В начале прошлого года я гостил у Дика, и ему пришел счет на оплату взноса за свое страхование. Дик сказал, что решил оставить эту затею — мол, компания эта какая-то «темная». И она действительно такой оказалась — это еще одна вещь, которую я могу доказать, мистер Как-вас-там, — хотя тогда я этого еще не знал. Мой собственный полис тоже был оформлен в этой компании. Я сказал Дику, что глупо оставлять такие вещи из-за сорока долларов в год. Он ответил, что сорок долларов — слишком большая сумма, чтобы выбрасывать ее на ветер, да и в любом случае он уже потратил все свободные деньги за тот месяц. Тогда я предложил оплатить за него этот год — сказал, что он может считать, что так я возвращаю ему свой долг.

— Вы были ему должны?

— Да. Ему и его семье.

— И какова была сумма этого долга?

Доктор Джо сказал:

— Я боялся, что вы спросите, так что пока сидел в зале, переложил его на холодные числа. Вышло что-то около одного миллиона четырех долларов и двадцати центов. Или, ведь, вероятнее всего, вы не поняли, я в долгу перед этими людьми за их дружбу, за их гостеприимство, за…

— Получается, речь идет не о денежном долге?

— Нет. Ну, в любом случае, я попросил у него разрешения оплатить этот год или платить все время, пока у него снова не появятся деньги.

Он наотрез отказался. И подумал, что на этом вопрос исчерпан. Когда уезжал с ранчо, я прихватил с собой его чек, а немного позже в тот же месяц отправил платеж в компанию, прикрепив к нему письмо с просьбой высылать все документы по моему адресу. И с предупреждением ни при каких обстоятельствах не присылать их на К‑2. Так что ответным письмом они, естественно, отправили оплаченный чек Дику.

В то же время он уже сказал мистеру Квилтеру о своем решении прекратить выплаты по своему страховому полису. Мистер Квилтер его поддержал и сказал, что это было очень правильным решением. Скорее всего время покажет, что он был прав. Обычно мистер Квилтер не ошибается.

Когда Дику пришел оплаченный чек, он сразу же понял, что я сделал. Не могу сказать, что он был особенно благодарен. Он настаивал, чтобы я подписался на получение денег — и прочей чепухе. Он сказал, что не станет ничего рассказывать отцу, потому что его отец ненавидит быть в долгу перед друзьями. Я сказал, что и правда лучше отцу ничего не рассказывать. Опасно — сами понимаете. Думаю, это все.

Доктор Джо двинулся к своему месту. Топсон остановил его:

— Минуточку, пожалуйста. Рассказывал ли покойный об этом необычном поступке кому-либо из членов семьи?

— Они все здесь, — сказал доктор Джо. — Не хотите спросить у них?

Хэнк сказал:

— Это не суд. Я сам их спрошу. Берегите время. Мисс Квилтер, — о, не стоит вставать со своего места ради такого пустяка, — вы знали об этом липовом страховом полисе Дика?

Тетушка Грасия сказала, что знала об этом еще несколько лет назад. Но дедушка рассказал, что отец решил перестать его оплачивать.

— А что насчет вас, Нил? — спросил Хэнк.

Я сказал, что мне об этом ничего не было известно. Я знал, что отец очень переживал о том, что дал сроку своей страховки истечь, так что я предположил, что он остался совершенно незастрахованным.

Далее Хэнк спросил Криса; но Топсон стал каким-то странным и сказал, что настаивает, чтобы мы давали эти ответы под присягой. Я не думал, что Хэнк позволит ему так себя вести, но он позволил. Думаю, у него не было выбора.

Первой Топсон вызвал Ирен. Он спросил, знала ли она о страховом полисе. Она сказала, что нет. Свидетель свободен.

Далее вызвали Криса, он дал клятву о правде.

— Да, — сказал он, — я знал, что у Дика была какая-то страховка от несчастного случая. Мы с моим дядей Финеасом и Диком в прошлом августе поехали в Портленд за возмещением ущерба за поврежденное запястье.

— А почему вы поехали все втроем? Ему нужна была поддержка?

— Не совсем. Мы обедали вместе. После еды Дик сказал, что собирается заехать в офис страховой компании. Мы составили ему компанию. Затем Крис рассказал, что там их всячески оскорбляли, требовали привести свидетеля того несчастного случая, предъявили еще кучу несусветных требований, а затем недружелюбно отпустили всех с наставлением прийти позже. Крис сказал, что они с дядей Финеасом были очень злы. Но отец всего лишь сказал, что это будет ему уроком больше не связываться с мошенниками, и что это был его последний визит в этот офис и последний платеж за страховку. Насколько ему было известно, закончил Крис, с тех пор отец и думать забыл об этой страховке. Он не знал, что в случае смерти от несчастного случая их может ждать какая-то компенсация. И вообще не знал более ничего об этом.

— А вы, — спросил Топсон, — когда-либо обсуждали этот вопрос со своей женой?

— Вы слышали показания моей жены. Нет, не обсуждал.

— Не привыкли откровенничать с женой, а?

Крис сдержал свой гнев как настоящий джентльмен. Такое было выше моих сил, и я им очень гордился.

— Я не привык засыпать свою жену утомительными очевидностями, которые не могут ее ни удивить, ни заинтересовать.

— А ваш дядя, Финеас Квилтер, думает так же насчет откровенных разговоров со своей женой?

— Осмелюсь предположить, что да. Однако я не вправе отвечать за мысли моего дяди.

— Получается, вы не знаете, известно ли той леди, которая сегодня лежит больная в кровати, об этой страховой выплате в десять тысяч долларов?

— Не думаю. Моя тетя не скрытный человек. Если бы ей что-то было известно, думаю, она бы хоть одному из нас об этом рассказала. Так же и мой дядя Финеас не знал ничего о страховом полисе до того дня, как мы нанесли визит в офис компании вместе с моим кузеном Диком. Но с того времени мой дядя Финеас еще не возвращался на ранчо К‑2.

— Ваш дядя, полагаю, никогда не пишет писем своей жене?

— Конечно, пишет.

— А если бы он написал ей о полисе, вы думаете она бы не согласилась с вами в том, что выплата в десять тысяч долларов — слишком незначительная информация, чтобы о ней упоминать?

— Я сказал вам под присягой, что ничего не знал об этой компенсации.

— Это придает большое значение важности страхового полиса, не так ли?

— Да.

— Кстати, мистер Квилтер, в последнее время вы пытались заложить какую-то часть ранчо К‑2?

— Да.

— Вы занимались этим вопросом в Портленде прошлым августом?

— Да.

— У вас получилось собрать желаемую сумму?

— Нет.

— Мистер Квилтер, как долго вы с вашей женой живете на ранчо К‑2?

— Приехали в прошлом марте.

Топсон начал считать на своих коротеньких пальцах. — Семь месяцев. Ранее в прошлом году вы не заезжали на ранчо К‑2, ведь так?

— Не заезжали.

— Закончено со свидетелем.

Я надеялся, что мистер Уорд начнет задавать Крису вопросы. Но нет. Он не шелохнулся.

Следующей вызвали тетушку Грасию.