Калганов вдавил подбородок в сухой колючий снег. С противным визгом над головой неслись пули. Где-то впереди, совсем близко, стучал вражеский пулемёт.

Снег, набившийся в его не по возрасту солидную бороду, холодил кожу. Но лежать приходилось неподвижно: пулемёт бил и бил. «На всю ленту запустил, что ли? – досадовал Калганов. – Этак бородой к земле примерзнешь, пока кончит…» Осторожно повернув голову, он посмотрел по сторонам. В нескольких шагах от него на снегу, который ночью кажется голубовато-серым, лежат, тоже распластавшись, матросы – Глоба и Чхеидзе. Впереди, шагах в ста, чернеет скелет дотла выгоревшего двухэтажного дома, тянется полуразбитая снарядами каменная ограда. Откуда-то из этих развалин и бьёт пулемёт.

«Придётся возвращаться!… Как только кончится очередь…»

Стук пулемёта оборвался.

– Назад по одному! – негромко крикнул Калганов.

Вот, оттолкнувшись обеими руками от заснеженной земли, быстро вскакивает рослый Глоба. Пригнувшись, пробегает мимо Калганова. И тотчас же от сгоревшего дома снова торопливо, взахлёб, словно спохватившись, стучит пулемёт.

Обеспокоенный Калганов, повернув голову, смотрит вслед Глобе: успел ли? Кажется, успел. Глоба должен ждать там, где чернеет на краю сквера силуэт давно подбитого немецкого танка. За танком место сбора всех.

Пулемет опять замолкает.

И сразу срывается с места лёгкий на ногу Алексей Чхеидзе. Его невысокая, ловкая мальчишеская фигура в туго подпоясанном бушлате вихрем проносится к танку. Пулемёт бьёт ему вслед. Но Калганов уверен: Алексей успеет, «Пора и мне…»

Калганову удаётся пробежать немного. Из-за своего высокого роста он, наверное, приметнее других – пулемётная очередь взвихривает снег рядом. Калганов падает, потом вскакивает, едва смолкает пулемёт. Бежит к подбитому танку. Снова очередь. Но он уже забежал за танк. И вдруг ногой провалился куда-то, больно ударившись коленом обо что-то твёрдое. Слышно, наверху, по броне танка, с сухим звоном выбивают частую дробь пули. Пусть! За танком уже безопасно.

«Куда это я провалился? – присматривается Калганов. – А, в канализационный люк!» Он вытаскивает ногу из щели между сдвинутой набок круглой крышкой и краем люка. Подползает к матросам, укрывшимся за громадой танка – чёрного, сверху чуть присыпанного снегом.

К пулемёту, всё ещё бьющему по танку, присоединяются другие. Видно, враг переполошился не на шутку. Вот за танком колыхнулось белое, быстро расширяющееся сияние – немцы бросили осветительную ракету.

Ракета гаснет. Смолкает пулемёт. Успокоился враг.

Глоба и Чхеидзе выжидающе смотрят на своего командира. А он молчит. Мнёт в пальцах обмёрзшую бороду, освобождая её от набившегося снега.

Старший лейтенант ещё не решил, повторить ли попытку где-нибудь в другом месте. Сколько земли исползали они за последние четыре ночи здесь, в южной части Будапешта, в Будафоке, пытаясь проникнуть за вражеский передний край! Всё тщетно!… Сейчас осуществить это труднее, чем когда-либо раньше. Окружённые гитлеровцы, теснимые со всех сторон, выбитые уже почти из всех районов города, ещё держатся на левом берегу, в Буде. Их позиции тянутся вокруг крутой Крепостной горы, ограждённой высокой древней каменной стеной. За этой стеной, на горе, огромный королевский дворец и много других старинных зданий прочной постройки.

На Крепостной горе находится ставка командующего окружённой группировкой генерал-полковника Вильденбруха. Сюда стянуты все оставшиеся в Будапеште силы противника. Круг его обороны сократился, но от этого она стала ещё плотнее. Каждый метр пространства перед позициями немцев днём и ночью просматривается множеством их глаз, взят ими под прицельный огонь.

Уже много раз пытались пробраться на Крепостную гору разведчики действующих в Будапеште наших частей. Но слишком плотно кольцо вражеской обороны.

Все попытки окончились неудачей. И поэтому то, что не удалось другим разведчикам, поручили выполнить отряду дунайцев, которым командует старший лейтенант Калганов.

Уже не в первый раз пытаются они пробраться на Крепостную гору. Всё напрасно.

…Тихо. Только изредка щёлкнет где-то одинокий выстрел или простучит глуховато короткая очередь.

Попытаться ещё раз? Калганов вглядывается в лица разведчиков, белеющие в полумраке под чёрными флотскими ушанками. Приказать – и они снова пойдут за ним, под пули. Но имеет ли он право рисковать их жизнями понапрасну? Попытаться ещё? Но уже не сегодня. Взбудораженные немцы теперь до самого утра будут настороже.

– Возвращаемся! – невесело сказал Калганов.

Через полчаса они уже подошли к своей базе, расположенной в подвале большого дома на окраине Буды.

Когда Калганов, Глоба и Чхеидзе вошли, в кухонной плите жарко пылал огонь, весело фыркал огромный чайник. Пришедших не спросили, удачна ли была попытка. Их вид ясно говорил – опять впустую…

Калганов отказался и от чая, и от еды, и от чарки согревающего. Закинул на угол кровати ремень автомата и, как был, в ватнике, завалился на неё. Кто-то из матросов заботливо накинул на командира шинель.

Досада и злость грызли Калганова. Вдобавок болело расшибленное о край люка колено и ещё пуще правая рука – там, где ещё не зажила пулевая рана, полученная недели две назад в Пеште, во время схватки с немцами. С простреленной возле локтя рукой Калганов вынужден был уйти в госпиталь. Но когда от навещавших его матросов узнал, что командование ставит отряду задачу проникнуть на Крепостную гору и привести оттуда «языка», твёрдо решил участвовать в этом поиске сам. Несмотря на протесты врачей, он вернулся в отряд.

Сейчас, раздосадованный и злой, укрывшись с головой, Калганов лежал, потеряв всякую надежду уснуть. Прислушиваясь к тупой боли в растревоженной ране, мучительно думал: как же достать «языка»? День проходит за днём, под пулями исползана вдоль и поперёк «ничейная» полоса, и всё зря. Да ещё в люк угодил, чуть ногу не сломал. Он протянул руку, чтобы потереть расшибленное колено, и замер, захваченный пришедшей вдруг мыслью: «А что, если?…»

Что, если пройти на Крепостную гору не через немецкую передовую, а под ней? Спуститься в люк и пробраться по канализационным трубам. Помнится, когда бои шли ещё в Пеште, несколько раз приходилось заглядывать в люки на мостовых. Через некоторые люки там проходят довольно широкие трубы – такие, что человек, согнувшись, проберётся. Может быть, и здесь, в Буде, тоже так?

«Попробуем! – загорелся Калганов. – Но как узнать, каким путём идти? Подземных каналов, наверное, целая сеть. Идти наобум – можно вообще никуда не выйти. А надо пробраться непременно к дворцу. Наверное, там штаб Вильденбруха. Там можно захватить наиболее ценных „языков“. Эх, если бы нашёлся кто-нибудь, знающий канализационную сеть! Но где взять такого человека? Разведать все ходы сначала самим? Но на это надо много времени».

Теперь Калганову было уже окончательно не до сна…

Утром, многое обдумав за ночь, Калганов поделился с товарищами своим замыслом. Замысел понравился всем. Но как найти под землёй верную дорогу? Над этим сообща думали долго. Наконец командир сказал:

– Надо обойти подвалы, где прячутся жители. Спрашивать, кто специалист по канализации. Но зачем специалисты нужны, не говорить. Помните: среди жителей могут скрываться и враги.

Под вечер матросы привели к старшему лейтенанту двоих людей. При помощи Любиши Жоржевича он расспросил их.

Один оказался слесарем-ремонтником, но он не знал расположения канализационных труб, и его сразу же отпустили. Другой, уже довольно дряхлый старик, объяснил, что он пенсионер, много лет прослужил инженером по канализации и рад помочь русским, чтобы они скорее прогнали из Будапешта фашистов, из-за которых жители терпят так много бедствий. На вопрос, знает ли он расположение труб и люков, выводящих на Крепостную гору, старик ответил, что знает. «А какова ширина труб?» – спросил Калганов. «Разная, – ответил старик. – По некоторым даже можно пройти согнувшись». Калганов попросил его начертить точную схему канализационной сети Буды. Старый инженер, напрягая память, несколько часов чертил схему. Хотя он и не знал, для чего понадобилась она русским, но, видимо, догадывался, что нужна для каких-то военных целей, и очень боялся ошибиться. Его не торопили. Пусть вспомнит всё точно.

Наконец схема была готова. Калганов поблагодарил старого инженера. Разведчики щедро наделили его хлебом и консервами из своего пайка.

О своём плане Калганов доложил командованию. План был одобрен.

Прежде чем начать такой рискованный поиск, надо было провести предварительную разведку. Как получалось по схеме, составленной стариком инженером, начать путь под землёй можно было от того самого люка, в который Калганов провалился ногой. Когда стемнело, разведчики пришли к нему. С люка сдвинули тяжёлую крышку, и командир, включив фонарик, первым спустился в глубокий колодец по вделанным в каменную стену железным скобам. На дне колодца стояла по колено холодная зловонная жижа. Видимо, за время боёв канализационная система была где-то повреждена и сточные воды в некоторых местах перестали уходить из неё. Калганов посветил по стенкам. Как и значилось в схеме, через колодец в сторону немецкой передовой вела труба, в поперечнике около метра. Согнувшись насколько возможно, Калганов решительно полез в трубу.

То и дело задевая головой за осклизлый свод, Калганов шёл, раздвигая сапогами неподвижно стоящую жижу, источающую зловоние. С каждым шагом оно делалось нестерпимее. Всё труднее становилось дышать: в трубе почти не было пригодного для дыхания воздуха…

Но Калганов упрямо продолжал пробираться дальше. Фонарик зажигал только изредка, на секунду-две, чтобы рассмотреть путь впереди, ибо опасался: а вдруг враг находится где-то во встречном колодце?

Изредка оглядывался, прислушивался, идут ли остальные? Идут!

Но сам он с каждым шагом всё больше чувствовал, что идти дальше уже невмоготу. От удушья он терял сознание. Наконец остановился, обернулся:

– Возвращаемся!

Разведчики с трудом выбрались обратно в колодец. Некоторые чуть не задохнулись, их пришлось вытаскивать. Поднявшись наверх, к подбитому танку, все обессиленно легли на снег, жадно вдыхая свежий морозный воздух.

Калганову было ясно, что не каждый из тех, кого он сегодня взял с собой, будет в силах пройти таким трудным путём. Даже если идти в противогазах. Да и поможет ли противогаз? Надо отобрать выносливейших из выносливых, сильнейших из сильных. Сейчас прошли по трубе не более двухсот метров, а многие уже совсем выбились из сил. А ведь путь до королевского дворца во много раз длиннее…

Выход в поиск был намечен на следующую ночь, ночь на седьмое февраля. Надо было торопиться: приближался день решающего штурма Крепостной горы.

Весь день Калганов посвятил подготовке. Из тех, кто ходил с ним в трубу, он после этой «пробы» отобрал наиболее крепких и ловких, в том числе Глобу, Чхеидзе, Малахова. Конечно, включён был в группу и Любиша Жоржевич. Любиша находчив и силен, был до войны в Белграде чемпионом по боксу, и если понадобится без выстрела захватить пленного и скрутить его, Любиша очень пригодится. А кроме того, Любиша, отлично знающий и немецкий и венгерский языки, незаменим на случай, если нужно будет подслушать разговор гитлеровцев или на месте допросить пленного.

Калганов разбил разведчиков на две группы. Одной из них он поручил командовать своему заместителю Андрееву. Вторую возглавил сам. В состав групп, кроме матросов его отряда, были включены и несколько бойцов из бригады морской пехоты. Обе группы должны были сначала двигаться вместе, а затем, дойдя до отмеченного на схеме разветвления трубы, разойтись. Группы должны были выйти на поверхность в двух различных пунктах: одна – за церковью близ площади, немного севернее королевского дворца, другая, которую вёл сам Калганов, – неподалёку от внутренних ворот дворца.

Из всех возможных выходов Калганов выбрал эти два, как наиболее подходящие.

В девять часов вечера шестого февраля, когда над городом уже плотно лежала темнота зимней ночи, изредка прорезаемая светящимися трассами снарядов и пуль, разведчики отправились в этот необычный поиск. Взяли противогазы, запаслись патронами и гранатами. Перед самым выходом, как это делали всегда, провели небольшое, минут на пять, собрание.

– Помните, – сказал командир, – идём на такое дело, труднее которого у нас, может быть, и не было. Самое главное – сохранить выдержку. Сохранить каждому. Если не выдержит один, не смогут идти все: в трубе сворачивать некуда. Наберитесь мужества!

– Выдержим! – сказали матросы. Но понимали, что будет нелегко.

Не замеченные противником разведчики прошли к знакомому подбитому танку, стоящему на «ничейной» полосе. Их сопровождало несколько матросов, которым Калганов приказал залечь возле танка и, на всякий случай, до возвращения разведчиков охранять люк – ведь противник близко.

Калганов первым спустился в колодец. Включил фонарик и, согнувшись, протиснулся в трубу. За ним пошли остальные.

Разведчики медленно двигались по трубе. Миновали то место, которого достигли в прошлый раз. Начиналось неизведанное. Калганов всё с большей осторожностью пользовался фонариком, включая его только на секунду-другую и светя им не прямо перед собой, а в сторону, на покрытую пупырчатой слизью округлую стену трубы.

Он предупредил, чтобы никто, кроме него, не зажигал фонариков. Шли, соблюдая полнейшую тишину. Только хлюпала под ногами жижа да сквозь противогазы слышалось тяжёлое дыхание.

Идти приходилось всё время согнувшись и порой ползти на четвереньках, невольно погружая руки в леденящую липкую жидкость, чтобы опереться ими о дно трубы. Зловоние проникало и в противогазы. Иной раз было уже невтерпёж, и руки сами тянулись к маске, чтобы сорвать её.

Силы терялись быстро. Калганов решил устроить короткую передышку. Сдвинув со рта запотевшую резиновую маску, он шёпотом передал по цепочке:

– Как позади? Все. идут?

– Идут все! – услышал в ответ.

После короткого отдыха двинулись дальше. Все очень устали. Нелегко идти всё время скрючившись, в ужасающей духоте, дыша отравленным воздухом. А силы нужно было беречь. Как подсчитал по схеме Калганов, в таких условиях под землёй им предстояло пройти несколько километров и столько же обратно. И наверху нужны будут силы. Может быть, с боем придётся брать «языка», с боем отрываться от преследования.

Чтобы сберечь силы, Калганов всё чаще устраивал передышки. В минуты остановок командир проверял, все ли налицо, не отстал ли кто, потеряв сознание от духоты. Ведь шли уже более двух часов.

Нет, все ещё держались.

По расчётам, давно прошли под линией обороны врага и сейчас находились, видимо, уже в тылу его передовых позиций.

Несколько раз слышали, как над головой вздрогнула толща земли, донёсся глуховатый гул. Должно быть, это рвались снаряды, посланные нашими артиллеристами в глубину вражеской обороны.

Прошли уже сквозь несколько колодцев, соединяющих трубы с поверхностью. К ним приближались особенно осторожно. Проходя под одним из колодцев, слышали, как наверху, возле крышки люка, похрустывал под тяжёлыми подошвами снег… Несколько раз за стеной глухо звучали голоса, В этих местах трубы проходили совсем близко от подземелий, в которых ютились окружённые гитлеровцы.

После трёх часов пути подошли к нужному разветвлению трубы.

На минуту остановились.

Посветив фонариком на схему, командир удостоверился, что не ошибся. Шёпотом приказал:

– Андреев – влево!

Команду тихо передали назад по цепочке. Калганов шагнул в трубу, уходившую вправо, за ним – разведчики его группы.

От развилки до люка, через который было намечено выйти наверх, оставалось пройти, как значилось по схеме, совсем немного. Сточные воды, стоявшие на дне трубы, теперь не достигали колен – этот участок канализации был расположен, по-видимому, выше предыдущих. Идти было бы легче, если бы разведчиков уже не вымотал весь предыдущий путь. Воздух был так отравлен, что противогазы помогали мало. Мутилось сознание. Только усилием воли люди заставляли себя идти. Болела спина, колени, нестерпимо хотелось разогнуться, а разогнуться было некуда – вплотную на плечах лежал округлый каменный свод.

Особенно трудно приходилось Калганову при его высоком росте, да ещё с раненой рукой.

Но вот Калганов сделал ещё несколько шагов и с нетерпением выпрямился. Труба кончилась. Он стоял в колодце. Затхлый воздух канализационного колодца после удушливой атмосферы трубы показался ему свежим и чистым. Над головой стояла кромешная тьма. Калганов включил фонарик и повёл им вокруг. Круглые, выложенные давно почерневшим кирпичом стены, кое-где кирпич вывалился. Прямоугольные скобы, вбитые в кладку, уходят вверх, к плотно прикрывающей колодец крышке. Многих скоб нет – давно выпали из отсыревшей кладки. Под синеватым лучом блеснула возле ног чёрная стоячая вода. Калганов погасил фонарик. Глянул на светящийся циферблат ручных часов. Начало второго. Они шли по трубам около четырёх часов.

В колодец протискивались из трубы остальные разведчики. Всем уместиться в нём было трудно, стояли, теснясь вплотную друг к другу.

По-прежнему было тихо: все помнили отданный командиром приказ о молчании. Может быть, враг прямо над головой?

Любиша Жоржевич попытался подняться по скобам, но это ему не удалось – слишком многих скоб не хватало.

– Становись нам на плечи! – сказал ему Калганов.

Разведчики встали у стенки, ещё теснее прижимаясь друг к другу. Любиша вскарабкался им на плечи и дотянулся до крышки. Припав к ней ухом, долго прислушивался. Снаружи не доносилось никаких звуков, кроме редких отдалённых выстрелов где-то на передовой. Видимо, вблизи люка врагов нет… Жоржевич, держась рукой за уцелевшую скобу, нажал снизу на крышку люка. Крышка не поддалась. Нажал ещё. Крышка держалась прочно. Неужели она чем-то придавлена?

Яростно нажимая на крышку плечом, Любиша пытался выдавить её наверх. Крышка держалась, как припаянная. Обессилев, Любиша спрыгнул с плеч товарищей вниз. На смену ему поднялся другой разведчик. И он бился долго, но тоже не смог поднять крышку.

Калганов нетерпеливо глянул на часы. Уже почти полчаса минуло, а проклятая крышка ни с места! Неужели так и не удастся её выдавить? Неужели придётся возвращаться ни с чем и весь трудный путь окажется проделанным напрасно?

– Выколачивать надо! – решил Калганов.

Под ногами, на дне колодца, в жиже, лежало несколько кирпичей, выпавших из облицовки. Один из них передали Жоржевичу, вновь поднявшемуся на плечи товарищей. Жоржевич стал осторожно, чтобы не произвести большого шума, постукивать кирпичом снизу по краям крышки.

Глуховатые, чуть звенящие удары кирпича по железу тревожно отдавались в сердцах всех. Не услышит ли эти удары враг наверху? Может быть, привлечённые подозрительными звуками, гитлеровцы уже стоят около люка, ждут, держа оружие наготове?

Резко скрипнуло наверху. Пахнуло свежим морозным воздухом. Наконец-то удалось сдвинуть примёрзшую крышку.

Любиша вытолкнул намявший руку кирпич в щель, образовавшуюся между краем крышки и краем люка. Расширяя щель, осторожно сдвинул крышку. Стоявшие внизу в темноте не видели, что делает Жоржевич, но слышали, как он вылез наружу и, стараясь не брякнуть крышкой, вновь надвинул её на старое место.

Стояла мёртвая тишина. Разведчики ждали. Жоржевич должен был осмотреться, узнать, можно ли выходить наверх остальным.

Шли томительные минуты. Молча прислушивались разведчики. Но безмолвие стояло наверху.

Что с Любишей? Может быть, его схватили фашисты?

Прошло пять минут… десять…

Над головой раздался негромкий удар по железу. Ещё… ещё.

Это, как было условлено, три раза стукнул в крышку Жоржевич. Значит, выходить можно.

Проскрежетала крышка, сдвигаемая набок. Обозначился мутно-серый круг люка. Ночное небо было покрыто тучами. В люк, на лица разведчиков, упали крупные, лохматые хлопья сырого снега – он валил вовсю.

На тёмно-сером фоне неба с края люка показался силуэт головы в ушанке. Это Жоржевич. Он громко шепнул:

– Можно.

К отверстию люка поднялись по плечам товарищей и вылезли наверх Малахов и один из морских пехотинцев. Они задвинули крышку за собой, чтобы открытый люк не привлёк внимания немцев, если те пройдут мимо. Калганов совершенно справедливо решил, что наверху успешнее действовать небольшими группами, по два-три человека.

Любиша и двое с ним, закрыв люк, быстро отбежали за низенький парапет, огораживающий небольшую площадь. За парапетом, покрытым толстым слоем нетронутого снега, в темноте зимней ночи смутно высилась тёмная громада дворца.

– Я смотрел, – прошептал Любиша, – близко немцев нет. Искать их надо.

На противоположной стороне маленькой площади, на краю которой находились разведчики, темнели контуры многоэтажных, тесно стоящих домов. В той стороне, пояснил Любиша, слышались чьи-то шаги. Очень похоже, что путь от дворца к передовой проходит именно в этом месте. Да и вообще здесь, в своём тылу, возле штаба, немцы, надо полагать, ходят довольно свободно. Вот только время позднее… Но штаб ведь и ночью не спит. Тем более сейчас, когда гитлеровцы зажаты в кольцо, им, должно быть, не до сна.

Разведчики быстро перебежали через площадь, к домам. Юркнули под арку ближних ворот, железные ажурные створки которых были полураскрыты.

Ждать пришлось довольно долго. Всё падал и падал крупными мохнатыми хлопьями снег. Насквозь промокшее за время пути обмундирование быстро обледенело, стужа сковывала ноги в разбухших от сточных вод мокрых сапогах. Разведчиков бил озноб. Они потихоньку пошевеливались, чтобы хоть немного согреться.

Но вот в дальнем конце тротуара послышались шаги. Шло несколько человек. Шаги быстро приближались. Разведчики приготовились. Вот шаги уже около ворот…

Любиша, прижавшись спиной к стене, предостерегающе протянул руку назад, коснулся рукава стоящего за ним Малахова. Это означало: «Отставить!»

Мимо ворот прошла группа немецких солдат. Их фигуры, в мешковатых шинелях, низко надвинутых шапках с большими козырьками, одна за другой чёрными силуэтами мелькали за причудливым железным кружевом ворот. Смена караула? Подкрепление на передовую? Слишком много их, чтобы захватить «языка». Да и нет смысла брать «языка» из числа простых солдат. Нужен офицер. И не простой, а сведущий, Из штабных.

Томительны минуты ожидания…

Но вот Любиша оглянулся, кивнул стоявшим позади товарищам. С той же стороны, откуда недавно прошли немцы, слышались два перебранивающихся голоса. Бранились по-венгерски. Любиша сразу же понял: салашисты – венгерские фашисты. С двоими, да ещё с пьяными, справиться нетрудно. Но стоит ли брать кого-либо из них? Едва ли этим прихвостням гитлеровцы доверяют серьёзные военные данные.

Салашисты прошли мимо ворот. Из их перебранки Любиша уловил, что они возвращаются на позиции, очень недовольны этим и, по какой-то причине, друг другом.

Салашистов пропустили. Вскоре их пьяные голоса затихли.

И снова потянулись минуты ожидания…

Наконец на тротуаре, приближаясь к воротам, вновь послышались шаги. Шёл кто-то один, спокойно, неторопливо. Вот он поравнялся с воротами. Прячась в их тени, Любиша разглядывал его. Фуражка с высокой тульёй, широкий плащ… Офицер!

Любиша выждал. Идущий миновал ворота. Любиша рассчитанным движением ударил гитлеровца прикладом автомата в затылок. Тотчас же на него бросился Малахов и, обхватив, повалил на тротуар. Фуражка с головы офицера слетела, покатилась по заснеженной мостовой. Ошеломлённый, он не издал ни звука. «Языка» втащили в ворота, фуражку, чтобы не оставлять следов, подобрали, натянули её на голову офицеру. Ему крепко заткнули рукавицей рот, скрутили назад руки – он всё не приходил в себя.

Любиша забеспокоился: не слишком ли крепко он стукнул фашиста? Нет, дышит.

Пользуясь тем, что на площади нет никого, пленного быстро потащили к люку.

Никто не заметил разведчиков в те секунды, когда они со своей добычей перебегали площадь.

Возле люка они опустили пленного наземь и подали вниз условный сигнал – тихонько трижды ударили прикладом в крышку.

– Принимайте улов!

«Языка» спустили в колодец, следом спустились сами. Крышку снова надвинули.

Безжизненно опустив голову, офицер сидел в жиже на дне колодца. Он упал бы, если бы не стоявшие вплотную вокруг него разведчики.

– Приведите его в чувство! – приказал Калганов.

У пленного вынули изо рта рукавицу, стали тереть ему уши. Наконец он шевельнул головой, что-то промычал.

– Очухался! – обрадовались все.

Калганов зажёг фонарик. В его тусклом свете было видно, как дико блеснули глаза гитлеровца, как он заскрежетал зубами и весь дёрнулся; на лице появилось выражение ужаса. Только что он шёл по тротуару, кругом было тихо и спокойно, и вдруг он сидит в чём-то жидком, пропитавшем одежду, леденяще холодном, трудно дышать от непонятного зловония, а вокруг тесным кольцом стоят и рассматривают его какие-то люди – не люди: с чёрными лицами, с чёрными руками…

– Мой бог! – оторопело пробормотал гитлеровец. – Я в преисподней?

Всё, что видел ошалевший от неожиданности немец сейчас, могло всерьёз показаться ему адом кромешным, в котором он внезапно и, надо полагать по заслугам, очутился. Может быть, и поверил-то он, что находится не на том свете, а в плену, лишь после того, как Любиша по-немецки объяснил ему это. Офицер попытался встать, но бессильно плюхнулся в жижу – ноги не держали его.

Пленного обыскали. При свете фонарика Калганов просмотрел его документы. Обер-лейтенант Рейнрор, офицер штаба командующего. Калганов обрадовался: очень ценный «язык», то, что нужно.

Тем временем группа Андреева тоже действовала. Также не без труда выбив примёрзшую крышку люка, выглянули из него. В ночной тьме сквозь медленно падающий снег увидели, что находятся в конце узкого переулка, возле небольшой церковки с полуразрушенной колокольней. Это и была та церковь, к которой следовало выйти! Церковь стояла на углу переулка и площади, белевшей свежевыпавшим снегом. На противоположной стороне площади можно было разглядеть трёхэтажное старинное здание с колоннами и возле него какой-то памятник. Слева, на краю площади, стояло на огневых позициях несколько пушек. Разведчики подсчитали: восемь – две батареи. Поблизости стояло два гусеничных тягача. Возле них суетились немецкие солдаты – сгружали ящики со снарядами. Неподалёку от пушек, перед трёхэтажным зданием, стоял танк с зенитным пулемётом на башне. Внимательный глаз разведчиков отмечал всё. На одной из выходящих к площади улиц они насчитали семь шестиствольных миномётов. Чуть подальше на той же улице виднелись задранные вверх длинные стволы трёх пушек большого калибра, готовых к стрельбе. Было ясно, что здесь сосредоточено много вражеской артиллерии.

Уже то, что увидели разведчики, представляло ценные сведения для командования. Но нужен был «язык».

Осторожно выбравшись из люка, Андреев, Глоба и Чхеидзе с помощью оставшихся внизу закрыли его и, обогнув церковь, держась в тени зданий, пошли краем площади, противоположным тому, где стояли пушки. Затем они свернули за угол. Ещё раньше они заметили, что изредка на этой уличке появлялись немцы. Разведчики спрятались в тени.

После довольно длительного ожидания они увидели, как из подъезда многоэтажного дома, стоящего неподалёку, вышел солдат. Но немец едва ли мог быть один в этом доме. Не выйдет ли кто-нибудь ещё?

Вдоль стены разведчики передвинулись поближе к подъезду.

Их предположение оправдалось. Через короткие промежутки времени кто-нибудь выходил из дома или входил в него – по одному, по двое. Насколько можно было разглядеть в темноте, это были простые солдаты. Наверное, связисты или посыльные. Или просто в холодную ночь заходят в дом погреться? А может быть, в нём и помещается штаб?

Наконец из дверей вышли двое и, тихо переговариваясь, направились к площади.

Вот они проходят уже мимо разведчиков… Один невысокого роста, толстый, в чёрном кожаном пальто и форменной шапке с козырьком. Другой – рослый, в длинной шинели и офицерской фуражке.

Мгновение – и две тени, отделившись от стены, метнулись вслед идущим. Ещё доля мгновения – и третья тень мелькнула впереди них.

Чхеидзе, вместе с Глобой забежавший сзади, нанёс высокому в шинели короткий, но сильный удар прикладом по голове. Тот качнулся, но не упал, удержался на коленях. Не успели его схватить за руку, как он, изловчившись, с размаху ударил Алексея Чхеидзе кулаком в живот, прямо в солнечное сплетение. У Чхеидзе от боли на миг помутилось сознание. Но, превозмогая себя, он бросился на высокого немца, стараясь помочь Глобе. Враг был сильный, ловкий, вёрткий. Он бешено сопротивлялся, отбиваясь кулаками, пытался закричать. Глоба зажал ему рот своей широкой ладонью. Но гитлеровец вывернулся. Боясь, что он криком поднимет тревогу, Глоба ударил его ножом.

Тем временем Андреев крепко держал толстого. Глоба и Чхеидзе пришли на помощь Андрееву. Толстяка скрутили, сунули кляп в рот.

Через несколько минут разведчики с пойманным ими гитлеровцем были уже в люке.

Толстяк в кожаном пальто, очутившись в колодце, испуганно и недоуменно вертел головой, мычал, но особо не сопротивлялся. Заколотого Глобой фашиста тоже притащили к люку и сбросили туда – труп нельзя было оставлять наверху, чтобы враги не подняли тревогу, не напали бы на след. В люке Андреев вынул из кармана убитого документы, чтобы передать их командиру.

Задание было выполнено. Пора было возвращаться.

Через полчаса после того, как Андреев, Чхеидзе и Глоба спустились в люк со своей добычей, обе группы разведчиков встретились у стыка труб, чтобы вместе идти обратно. Толстяк в кожаном пальто оказался майором из штаба артиллерии.

Пленным гитлеровцам велели идти в трубу. Толстяк майор с трудом согнулся и, кряхтя, покорно полез в неё. Обер-лейтенант сначала было заартачился. Но его подтолкнули прикладом, и он пошёл.

Обратный путь по трубе был ещё тяжелее. Сказывалась усталость. Передышки теперь делали чаще, чем на пути к Крепостной горе. Садились, уже с полным безразличием опускаясь в зловонную жидкость по пояс, и, опершись спиной о стену трубы, отдавались короткому отдыху. А когда кончалась передышка, некоторых разведчиков можно было поднять только с помощью более выносливых товарищей.

На пути то один, то другой, не выдержав, оступались и падали. Но поднимались и снова шли.

В самом начале пути пленный майор стал задыхаться – ведь лишнего противогаза для него не было. Чхеидзе, шедший сзади, снял свой противогаз и отдал ему: этого ценного «языка» важно было довести живым во что бы то ни стало. Но вскоре сам Чхеидзе стал задыхаться. Тогда ему дал свой противогаз Глоба. Так, попеременно пользуясь одним противогазом на двоих, они шли и вели пленного. Второй пленный тоже не смог идти без противогаза. Ему отдал противогаз Любиша Жоржевич.

Было уже пять часов утра, когда разведчики возвратились наконец к люку около сгоревшего танка.

Товарищи, ожидавшие на поверхности, помогли им выбраться из колодца: разведчики еле держались на ногах и не у каждого хватило бы сил самостоятельно подняться наверх. Некоторые из разведчиков, как только оказались на свежем воздухе, потеряли сознание. У всех бушлаты и куртки на спинах насквозь протёрлись о каменные своды канализационных труб.

Но самыми первыми вытащили из колодца пленных: их жизнь и здоровье разведчики оберегали больше, чем свои.

Захваченных «языков» привели на командный пункт к генералу, всю ночь ожидавшему возвращения Калганова и матросов. Майор и обер-лейтенант всё ещё не могли прийти в себя. Когда майору кто-то «для поднятия духа» предложил сигарету, тот не смог взять её, так у него дрожали руки. Немного успокоившись, майор заявил: «Я расскажу всё. Но сначала дайте вымыться и переодеться». А обер-лейтенант, прося о том же, не переставал удивляться: «Неужели я вышел живым из ада? Нет, это хуже ада. В преисподней наверняка чище».

До предела уставшие, грязные, в изодранной одежде, возвращались разведчики на свою «квартиру» – в обжитый ими подвал. Там их с нетерпением ожидали товарищи. Кипела вода в баках на жарко пылавшей плите. Стояли наготове две огромные бутыли с одеколоном, добытые где-то на складе аптекарских товаров. Сразу же было сброшено всё насквозь пропитанное зловонной жидкостью обмундирование. Началось усиленное мытьё.

А тем временем в штабе шёл допрос двух приведённых разведчиками «языков». Майор и обер-лейте-нант указали на карте, как на Крепостной горе расставлена артиллерия, где находятся командные пункты, укрытия. Пленные знали много. Они рассказали, какими силами в Будапеште располагает германское командование, сообщили о плане прорыва из окружения.

И когда наступил день решающего штурма Крепостной горы – последнего оплота гитлеровцев, окружённых в Будапеште, – советские пушки ударили точно по тем целям на горе, которые приметили моряки-разведчики и указали взятые ими «языки».