В конце мая я приступил к исполнению обязанностей президента НФС. Чувства, которые охватили меня при ближайшем столкновении с делами фонда, были сродни ощущениям человека, попавшего в лабиринт: всё было чертовски запутано и непонятно.
Скажем, НФС фактически владел банком «Национальный кредит» и концерном «Олби». Юридически же их отношения никак не были закреплены, хотя Фёдоров и принял на себя финансовые обязательства НК. Неясно было, почему очень большие суммы уходили из НФС на какие-то туманные кредиты. А суммы, надо заметить, не детские - 5,10 миллионов долларов.
Только при более детальном изучении я убедился, что деньги шли в фирмы, которые возглавляли друзья Фёдорова. Вокруг НФС действовало примерно 80 коммерческих структур. По документам большинство из них никак с фондом не были связаны. Иными словами, в любой момент эти фирмы, где у руля стояли личные друзья Фёдорова, могли сказать: «До свидания». И всё. Как потом докажешь, что они выросли на государственных деньгах?
Ещё одна закавыка - проект «Самородинки». Под строительство жилищно-оздоровительного комплекса на проспекте Вернадского Минфин выделил НК 45 миллионов долларов. Однако дальнейшие следы этих денег обнаружить никто не мог. Они растаяли как утренний туман.
Специально, чтобы понять суть афёры с «Самородинками», я пригласил на беседу Фёдорова. К тому моменту его уже выпустили на свободу под подписку о невыезде. Должен признаться - я надеялся на фёдоровскую откровенность. Моя надежда подогревалась тем, что Фёдоров пошёл-таки на контакт с чекистами, которые раскручивали дело по векселям «Сбербанка», начал давать честные показания. На Лубянке появилась даже мысль использовать его на процессе как свидетеля. Увы. Видимо, в мозгах моего предшественника плотно засела мысль, что Стрелецкий - виновник всех его бед и несчастий.
- Где деньги? - спросил я. Он молчит. Не говорит ни слова. Никакие уговоры, что так или иначе мы узнаем всё, что нам нужно, что откровенность - в его же интересах, не помогали.
Поиграв в молчанку, Фёдоров пустился в пространные объяснения. Дескать, вы, Валерий Андреич, ни хрена в бизнесе не понимаете. Деньги есть, просто надо внимательнее изучить документы.
«Этот нам не помощник», - окончательно понял я. Лишь одно радовало меня: раз он согласился на сотрудничество с ФСБ, его показаний будет достаточно для того, чтобы направить материал в прокуратуру. Хотя бы по векселям «Сбербанка» и НК. Главное начать, а там уже покатится дальше.
Бывший президент НФС выглядел не лучшим образом. Пребывание в СИЗО и отставка окончательно подкосили его. Огонь в глазах потух. А осознание того, что СБП, ФСБ, МВД, ФСНП под него «копают», и вовсе убивало Фёдорова.
Мы действительно не сидели сложа руки. Усиленно искали концы, анализировали кипы документов, разбирались в запутанных делах НФС. Как ни странно, скандал в печати вокруг задержания и отстранения Фёдорова практически затих. У журналистов появились более серьёзные темы. Интерес к Фёдорову, однако, возобновился очень скоро. Вечером 9 июня, когда он возвращался из ресторана вместе со студенткой МГУ, в Мерзляковском переулке неизвестный киллер выстрелил Фёдорову в живот из пистолета «Люгер». Вторую пулю в стволе заклинило, и тогда преступник нанёс жертве восемь ударов ножом, после чего благополучно скрылся. В тяжелейшем состоянии Фёдоров был доставлен в больницу
* * *
О том, что на Фёдорова было произведено покушение, я узнал только утром 10 июня. Произошло это при довольно примечательных обстоятельствах. В 9 часов я пришёл к директору Федеральной службы Налоговой полиции РФ С. Н. Алмазову. Нам надо было обсудить ряд рабочих вопросов.
- Что с Фёдоровым? - первым делом спросил у меня Алмазов.
Я не понял. Удивлённо посмотрел на главного налогового полицейского страны.
- Валерий Андреич, вы разве не знаете? Его же чуть не убили...
В глазах Алмазова отчётливо читалось недоверие. Он, кадровый чекист, не мог поверить, что мне ничего неизвестно о случившемся.
Впоследствии стрельбу и поножовщину пытались приписать нам многие журналисты. Разумеется, полунамёками, туманными, но прозрачными аллегориями. Я долго думал, кто же мог организовать покушение на Фёдорова. У следствия, правда, есть несколько версий, но поделюсь своими.
Будучи президентом НФС, Фёдоров замыкал все денежные схемы на себя. Недаром он любил говаривать, перефразируя знаменитое изречение Людовика XIV: «НФС - это я». Разобраться во всём без него было и впрямь невозможно: своих секретов он никому не доверял, строгой отчётности не вёл.
Его смерти вполне могли желать те, кто боялся, что рано или поздно язык у экс-президента развяжется и он расскажет спецслужбам правду о махинациях и афёрах, засветит своих подельников, в том числе и очень высокопоставленных. Нет Фёдорова - нет и опасности.
Кстати, мало кому известно, что Фёдорову делали уже соответствующее предупреждение. В марте 1996 г. преступники обстреляли из винтовки окна квартиры председателя Центробанка Сергея Дубинина в Проточном переулке. Проделали дырку в стекле.
Но в Дубинина ли целились стрелки? Соседом банкира по лестничной площадке был не кто иной, как Фёдоров. Их окна граничили. И где гарантия, что снайперы просто не перепутали мишени?
Не исключаю, впрочем, что заказчики преступления преследовали совсем иные цели. Гибель Фёдорова однозначно связали бы с СБП, Коржаковым, Тарпищевым, что, в принципе, и произошло. Недругов у нас хватало. В методах борьбы они особо не церемонились.
Убить человека во имя «высокой» цели им - раз плюнуть. В любом случае Фёдорову пришлось не сладко. Отлежавшись и едва встав на ноги, он тут же уехал за рубеж. От греха подальше.
* * *
В каждодневных заботах прошёл месяц. Честно говоря, я просто разрывался на части. С одной стороны, приходилось заниматься предвыборным штабом, с другой - НФСом. Но тут грянули отставки Коржакова, Барсукова, Сосковца.
Под давлением обстоятельств, о которых уже упоминалось, я был вынужден полностью переключиться на работу в фонде. Окончательно переехал в кабинет на Кадашевской набережной. В НФС пришлось мне тяжко. Я долго не мог понять, что же здесь происходит. Откровенничать со мной никто не хотел. Воспринимали как чужака, варяга. Правда, и никаких трений с сотрудниками не возникало. Я сразу же объявил, что не буду махать метлой, увольнять налево и направо.
Конечно, сделать удалось немного. Для того чтобы структура заработала по-новому и самостоятельно, создал институт исполнительных директоров. Попытался закрепить фирмы-сателлиты в правовом отношении, чтобы НФС стал как минимум их учредителем. Продолжал сбор материалов по хищениям.
Ещё более плотно занялся афёрой с «Самородинками». Все следы этого дела тянулись к «злому гению» Вавилову - первому зам. министра финансов. Именно он распорядился выделить деньги под проект. «Была не была», - решил я. Пошёл прямо к Вавилову.
- Как вы, наверное, знаете, Андрей Петрович, - издалека начал я, - уже месяц с лишним я являюсь президентом НФС. Пытаюсь сейчас разобраться в том, что происходит. Я знаю о том, что Минфин должен НФС определённую сумму денег. а деньги нам очень нужны. Хотелось бы решить этот вопрос.
Побыв на оперативной работе, я стал немного психологом и физиономистом. Могу читать по лицам. Но Вавилов был орешком непростым. Он, не отрываясь, смотрел на меня из-под очков. Лицо его не выражало абсолютно никаких эмоций. Тень беспокойства промелькнула только тогда, когда я заговорил о «Самородинках». Мне сразу стало ясно, что без Вавилова здесь не обошлось. Выслушав меня, зам. министра промолвил:
- Понадобится очень много времени, чтобы во всём разобраться. Что же касается долгов, имейте в виду: денег в министерстве нет и в ближайшее время не появится. Но я готов обсудить возможные финансовые схемы выхода из ситуации. Может быть, проведём взаимозачёты?
Через несколько дней я пришёл к Вавилову вместе с финансистами фонда. Но ничего конкретного он не предложил. На том и расстались...
* * *
Постепенно тучи сгущались. Мои попытки докопаться до истины наталкивались на плотную стену сопротивления и саботажа. Помогать разваленной Службе никто не стремился. Мы сели с Коржаковым, стали обсуждать планы дальнейшей жизни. В итоге он сказал:
-- Что ж, те задачи, которые мы ставили, выполнить сейчас невозможно. ОНИ победили...
- Значит, сдаёмся?
- Не сдаёмся, а отступаем. Кутузов тоже сдал Москву французам. Однако через год казаки атамана Платова вошли в Париж...
Шеф, как всегда, оказался прав. Я углубился в работу президента НФС. А тем временем известные нам режиссёры-постановщики начали разворачивать беспрецедентное шоу, цель которого заключалась в одном: не дать Коржакову вернуться в Кремль, смешать его с грязью. На сцену вновь был вытащен Фёдоров.
9 июля в «Новой газете» появилась стенограмма его откровений в доме приёмов «ЛогоВАЗа». Дьяченко была названа в статье «женщиной», Юмашев - «журналистом», Березовский «предпринимателем». 27 июля эстафету перехватила «Комсомольская правда». Под заголовком «Борис Фёдоров в ожидании второй пули» газета напечатала интервью с «разоблачителем преступных замыслов Коржакова - Барсукова».
Правда, частично от публикации в «Новой газете» Фёдоров открестился. «Меня использовали», - признался он.
И дальше: «Коржаков - человек порядочный»; «Я не буду свидетельствовать против Коржакова и Барсукова»; «Ни в коем случае не могу сказать, что господа Коржаков и Барсуков коррумпированы».
Неожиданно Фёдоров накинулся на меня.
«Сейчас все опять будет разрушено. Кто это всё будет делать вместо меня - Стрелецкий? Кто он? Полковник МУРа? Что он умеет - в финансах, в банковском деле?» Но особое внимание уделил моей скромной персоне Фёдоров в октябре, когда выступил с «сенсационным» заявлением по каналу НТВ. Он поведал, как я вымогал у него деньги. В его интерпретации говорил я следующее:
«Вы должны понимать, что мы государственный рэкет, что вы сейчас пытаетесь остановить тот стальной каток государственной машины, который катится на вас. Эта машина запущена в лице Налоговой полиции, МВД, ФСБ и т. д. Она по вам проедет, если сегодня (я повторяю, это было 4 часа, пятница) у меня в кабинете не будет 10 миллионов долларов или 30 миллионов долларов не будут переведены на тот счёт, который я укажу».
Я, дескать, отвечаю: «У меня нет таких денег. И потом, давайте я позвоню в банк и наберу вам 10 миллионов рублей по 100 рублей. Это 12 чемоданов». - «Если вы не выполните это условие, то разговора не получится».
Фёдоров сообщил, что направил заявление генпрокурору Скуратову с требованием возбудить уголовное дело за вымогательство против Коржакова и меня.
Показали откровения Фёдорова и по ОРТ. Заказчики скандала даже не пытались замаскироваться - НТВ владеет Гусинский, ОРТ - Березовский. Их верные рупоры (соответственно) - Киселёв и Доренко. И Гусинский и Березовский - признанные мастера интриг.
Сейчас, когда Борис Абрамович не поладил с Чубайсом, он обрушил всю мощь своей пропагандистской машины на голову бывшего подельника. При этом Березовский продолжает оставаться в тени, просматривается только людьми, сведущими во всей этой перипетии политических игр. На виду - всё тот же Доренко. Как же, теперь он «надежда и опора» всех обманутых Чубайсом россиян.
Хотя прошло совсем мало времени с того дня, когда он и Киселев взахлёб рассказывали всему миру, какие по западному образованные люди «молодые реформаторы».
Но вернёмся к нашим баранам. Обратите внимание: Фёдоров все время говорит разные вещи. Сначала катит бочку на Коржакова и Барсукова, затем утверждает, что Коржаков и Барсуков - порядочные люди. После опять прёт на них, как танк. Странно и то, что в стенограмме из дома приёмов «ЛогоВАЗа» моё имя не прозвучало ни разу. Хотя, казалось бы, под впечатлением такой вопиющей сцены - я же вымогал у него 40 миллионов - он не мог об этом не упомянуть.
Режиссёры шоу так торопились, что даже не подумали о мелочах. Всё равно в общей шумихе никто не обратит внимания.
На следующий после эфира НТВ день я написал заявление в генпрокуратуру с требованием привлечь Фёдорова к уголовной ответственности за клевету. Заявление было принято к рассмотрению...
* * *
Ещё когда в «Новой газете» появилась статья, я сказал Коржакову:
- Александр Васильевич, почему мы должны молчать? Нам надо как-то ответить, иначе они втопчут нас в грязь.
- Любое моё высказывание будет расценено как выпад против президента. А вот ты - дело другое.
Хоть я и не люблю общаться с прессой, делать нечего. Пришлось давать интервью. Беседовали со мной корреспонденты трёх изданий - «Известий», «Профиля» и «Коммерсанта-Дейли». Я рассказал в общих чертах, что заставило нас взяться за НФС. Объяснил, кто такой Фёдоров. Материал, однако, вышел только в «Профиле».
Голембиовский, главный редактор «Известий», так изрезал интервью, выкинул из него столько важных моментов, что я отказался от публикации. Корреспондент «Коммерсанта» объяснил молчание другим: дескать, раз выступает «Профиль», нам выходить уже ни к чему.
Надо отдать должное журналисту «Профиля» Владу Вдовину. Он не извратил ни единого моего слова. Результат налицо. Интервью очень сильно задело Черномырдина. В резкой форме он потребовал от Крапивина, чтобы я был немедленно уволен. Крапивин дал соответствующее распоряжение...
- Так и так, - печально сообщил начальник отдела кадров СБП В. И. Медынцев. - Поступило указание тебя уволить.
- Давай я напишу рапорт на отпуск. А там посмотрим.
- Пиши...
Одновременно я подал в Совет попечителей заявление с просьбой освободить меня от исполнения обязанностей президента НФС по собственному желанию. Моё пребывание в НФС стало обузой для самого фонда. «Пока у вас Стрелецкий, нормально сотрудничать с вами не будем» - эти слова сотрудники НФС слышали все чаще и чаще. Как только я перестал быть президентом, то почувствовал неимоверное облегчение. Как будто гора упала с плеч. Плюнул на всё и уехал в отпуск. Вернулся в Москву только через месяц. Тут же меня разыскали кадровики.
- Валерий Андреич, дана команда, чтобы вы написали рапорт.
- Но это же не серьёзно. А если я не хочу уходить? А если я хочу перейти в другое ведомство?
На самом деле я уже укрепился в мысли, что с СБП пора завязывать. Нормально работать мне всё равно не дали бы. Паркетный Крапивин - не Коржаков. Да и в других службах ситуация не лучше. К тому же начал формироваться предвыборный штаб Коржакова. Я хотел потрудиться там.
Короче, написал я в итоге долгожданный рапорт. Представляю, сколько людей вздохнуло с облегчением, когда 17 сентября я был уволен в запас.
Но хотя погоны носить я и прекратил, менее опасным для этих красавцев не стал. В некоторых изданиях начали появляться мои интервью, где я подробно рассказывал о том, что творилось в «Белом доме» и Кремле. Огласки они боятся сильнее, чем закона.
Правда действует на них устрашающе. Закон всегда можно подмять под себя. А вот с правдой так не поступишь. В мешок не запихнёшь...
Я убеждён, что вся правда о проделках Вавилова, Фёдорова, Чубайса рано или поздно станет известна обществу.