В одной из статей «ихнего» журналиста Минкина я прочитал замечательные слова: «Вылезает вор из ограбленной квартиры, вылезает тихо-тихо, а милиционер кричит, хватает его за руку, свистит в свисток... А газета пишет: «Как же скандально вёл себя поганый мент!» (Новая газета, 1997, № 37). 22 июня, в тот день, когда Чубайс откровенничал с Илюшиным, Зверевым и Красавченко, руководителей всех подразделений СБП собрал глава Федеральной службы охраны Крапивин.

- Указом президента Ельцина, - объявил Крапивин, Коржаков отстранён от занимаемой должности. Теперь все специальные мероприятия, которыми занималась СБП, следует ограничить. Если есть что-то срочное, обязательно согласовывайте со мной.

Заплывшие глазки шефа ФСО блестели:

- И ещё. Есть информация, что часть материалов СБП может быть передана в печать. Будьте бдительны. Ни в коем случае нельзя допускать утечек.

Когда совещание закончилось, Крапивин неожиданно обратился ко мне:

- Товарищ Стрелецкий, задержитесь. (Совсем, как в кино: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться».) Задержался и заместитель Коржакова генерал-майор Г. Г. Рогозин.

- Валерий Андреич, - завёл разговор Крапивин, - с тобой ситуация непростая. Виктор Степанович сказал, что тебя из «Белого дома» надо убрать. Отдел пусть работает, а ты пока повремени.

- А что, если вывести его в распоряжение кадров? - подал голос Рогозин.

Крапивин поморщился:

- Ну зачем же так резко? Ты отпуск гулял? Может, в отпуск уйдёшь?

В отпуск я не хотел, поэтому напомнил генералам, что ко всему прочему являюсь ещё и руководителем Национального фонда спорта. Крапивин оживился:

- Вот и отлично, поработай пока в НФС, а там видно будет.

От меня совершенно явно и неприкрыто избавлялись. Для Крапивина - человека, привыкшего к паркетам и коврам, - я был подчинённым нежелательным. Ссориться с Черномырдиным и прочими шишками ему было не с руки. Крапивин чётко усвоил шукшинское: «Благоразумие вещь не из рыцарского сундука, зато безопасно». А мнение премьера было однозначным: Стрелецкого в «Белом доме» быть не должно. Ч. В. С. не мог мне простить всего того, что впоследствии он назовёт мракобесием, - контроля за его ближайшими соратниками, справок, ложащихся на стол президента...

«Будь что будет», - решил я. Вернулся в кабинет, собрал вещи. Объявил сотрудникам отдела о результатах состоявшегося совещания, о решении руководства ФСО отстранить меня от должности по требованию Ч. В. С.

Ребята встретили это известие нерадостно, но вслух никто ничего не сказал. Все люди военные, что такое дисциплина - знают хорошо.

На прощание окинул взглядом свой кабинет. Посмотрел на картину, висящую на стене, фотографии. Как будто чувствовал, что вижу всё это в последний раз. 24 июня я заехал в «Белый дом», хотел сделать расшифровку чубайсовской плёнки. Милицейская охрана пропустила мою машину через ворота спокойно. А вот на входе в здание меня неожиданно остановил сотрудник ФСО. Он открыл тощую папочку, внимательно посмотрел внутрь. Молвил:

- Вход в «Белый дом» вам запрещён.

Препираться с охранником не имело никакого смысла. Он всего лишь выполнял приказ. Я развернулся, сел в машину и уехал. Навсегда.

Через неделю отдела «П» больше не существовало. В спешном порядке всех моих сотрудников выселили из Дома правительства.

Секретные, политые кровью и потом материалы перевезли в Кремль. Долго ещё они валялись в коридорах 14-го корпуса, напоминая картину «Утро после Куликовской битвы». Так «высоко» руководители государства оценили нашу работу...

* * *

Компания «Ксерокс» - в большом долгу перед СБП. Мы сделали ей такую рекламу, какой не купишь ни за какие деньги.

Хотя информационного взрыва и не получилось - все «демократические» СМИ были обработаны предвыборным штабом, - сведения о коробке всё же просочились в печать.

Кто-то передал видеозапись следственных мероприятий и копии протоколов председателю Комитета по безопасности Государственной Думы В. И. Илюхину. Виктор Иванович продемонстрировал их на пресс-конференции, потом напечатал в «Советской России». Чубайс и Черномырдин сделали вид, что ничего не происходит. Как в поговорке: плюнь в глаза, скажет - божья роса.

Впрочем, меня это не сильно огорчало. Главное, чтобы уголовное дело не оказалось замороженным. Позже я передал в прокуратуру и плёнку с записью чубайсовских откровений. Но увы.

Следствию даже не дали возможность провести экспертизу с тем, чтобы идентифицировать голоса «героев», установить её подлинность. Когда следователь Мосгорпрокуратуры попытался отправить плёнку экспертам, ему сказали: подождите полгода, раньше не получится.

Дело начало разваливаться снова. Что мы могли? Возможности повлиять на должностных лиц у СБП больше не было.

В ноябре 1996 г. «Московский комсомолец» опубликовал стенограмму переговоров Чубайса, Илюшина и Зверева. Фамилии Зверева в газете, однако, не было - вместо него фигурировал Красавченко. Произошло это по причине того, что и Зверева и Красавченко звали одинаково - Сергеем. Красавченко периодически заходил в кабинет, бросал реплики. Понять, когда говорил Зверев, а когда Красавченко, без экспертизы было невозможно.

Разгоревшийся вслед за публикацией скандал был даже больше, чем мы могли себе представить. Весь день Государственная Дума обсуждала материал. Было решено провести парламентское расследование.

Соратники Чубайса поняли, что дело швах. В авральном порядке были организованы контрмеры. Все «независимые» телеканалы, радиостанции и газеты, как по команде, принялись поливать грязью «МК» и А. Хинштейна, журналиста, взявшего на себя смелость напечатать стенограмму с комментариями.

Говорилось, что это верх журналистской неэтичности; что сфальсифицировать запись при нынешнем развитии техники - пара пустяков; что подслушивать высших чиновников спецслужбы не имеют никакого права.

«Случайно» встретился с журналистами Чубайс. Сказал, что никакой беседы с Илюшиным и Красавченко в «Президент-Отеле» не вёл, что все это ложь и клевета. В общем, в очередной раз соврал.

Правда, после того как генеральный прокурор Скуратов заявил, что плёнка эта приобщена к уголовному делу в качестве вещдока, клевреты немного поутихли, а затем и вовсе замолчали.

О том, что в апреле 1997 г. Скуратов официально признал: «Заключениями экспертиз установлено, что на одной из представленных для исследования аудиокассет записаны речь и голоса Чубайса А. Б. и Илюшина В. В.», не написало ни одно издание.

Вопросы этики обсуждать я не берусь. Скажу лишь о «незаконности» наших действий.

Закон «Об оперативно-розыскной деятельности» давал нам право разрабатывать любого гражданина Российской Федерации. Его должность роли не играет. Специальная инструкция КГБ, которая запрещала проводить оперативные действия в отношении высших советских и партийных чинов, перестала существовать вместе с распадом Союза.

Не обнаружила никаких нарушений закона и Главная военная прокуратура, которая проводила проверку наших «ночных» действий.

По правде говоря, я таил надежду, что дело о коробке будет всё же доведено до конца. Под давлением общественности (и в первую очередь Государственной Думы, которая потребовала временно отстранить Чубайса, Илюшина и Красавченко от работы до окончания следствия) дело было передано из Мосгорпрокуратуры в Генеральную прокуратуру.

Но нет. Следствие не смогло установить «источник, из которого были получены изъятые деньги. Факт причинения кому-либо ущерба подтверждения не нашёл. Не установлен и законный владелец указанной валюты». (Из письма генпрокурора Скуратова.) В январе 1997 г. уголовное дело было переквалифицировано со статьи о незаконных валютных операций на мошенничество.

(Новый Уголовный кодекс России отменил ответственность за сделки с валютой. Не удивлюсь, если произошло это по инициативе «реформаторов».) А в апреле 1997 г. дело и вовсе было прекращено «за отсутствием состава преступления» и в «в связи с неустановлением законного владельца».

Что ж, события той ночи окончательно и бесповоротно убедили общество: в России можно воровать и лгать безбоязненно.

Тебя не только не арестуют, но ещё и повысят в должности. А какой солдат не мечтает быть генералом?..