Утро 5 октября выдалось не по-осеннему теплое. Это было первое воскресенье месяца, когда родители могли посетить своих сыновей-курсантов.

Проходя по территории училища, Костин заметил возле забора двух курсантов. Они прильнули к щелям, вероятно, стремясь увидеть своих родственников.

— Ну что? — мягко спросил у них начальник училища.

— Я маму жду, она обязательно должна приехать, — ответил один из них, — а вот у него… — и курсант кивнул в сторону приунывшего товарища. — К нему невеста приехала, товарищ полковник, а родственников пока нет, и его не выпускают со двора…

Дежурный по училищу, сопровождавший полковника Костина, пояснил:

— По инструкции свидание разрешается только с родными.

Костин взглянул на курсанта и невольно подумал: а вдруг у него это последнее свидание?

— Передайте мое приказание, — сказал Костин дежурному, — чтобы сегодня разрешили курсантам свидание не только с родственниками, но и с друзьями.

— Напрасно, товарищ начальник, — возразил стоявший рядом полковник Смирнов, — я-то знаю — им нельзя верить. Увидите, вечером будут пьяные!

— Может быть, с кем-то и случится такое, однако нельзя с одной меркой подходить ко всем. Ну а если будут нарушители, мы их строго накажем.

Курсанты встречались с родными в дубовой роще. Было много детей — шум, беготня, смех. Создавалось впечатление, что никакой войны нет, — так много было вокруг счастливых людей.

Костин вспомнил, как в первый день вступления в должность начальника училища его поразила какая-то открытая, детская безмятежность в лицах курсантов.

Сейчас среди женщин с детьми, которых немало собралось в роще, курсанты действительно выглядели школьниками. Возможно, присутствие родных, привыкших считать их детьми, сделало их такими. Во всяком случае, зрелище, представившееся глазам полковника, было трогательным.

Неожиданно разнесся сигнал тревоги. Курсанты бросились в училище.

Адъютант доложил, что заместитель командующего войсками Московского военного округа генерал Елисеев приказал немедленно по тревоге поднять личный состав училища и готовить его к выступлению.

Тут же прибывшим на свидание родственникам курсантов сообщили, что в училище объявлена учебная тревога. Но поверить этому было трудно. Сотни людей внимательно наблюдали за сборами курсантов, за погрузкой автомашин.

Генерал Елисеев по телефону сообщил начальнику училища, что по Варшавскому шоссе от Рославля в направлении Юхнова движется крупная колонна танков и мотопехоты противника. Это всего в двухстах километрах от Москвы.

— Как они могли там очутиться? — с недоумением спросил полковник Костин.

— Мы сами не можем понять, — ответил генерал, — но повторная воздушная разведка подтвердила это. Ваше артиллерийское училище вместе с пехотным составит сводный отряд курсантов, командовать которым приказано начальнику Подольского пехотного училища генерал-майору Смирнову. Вы назначаетесь его заместителем и начальником артиллерии центрального сектора Малоярославецкого укрепрайона. До приезда Смирнова из летних лагерей формируйте передовой отряд. В его состав включите батальон пехотного училища и артиллерийский взвод из вашего. Сформируйте столько батарей, сколько найдете орудий, способных сделать хотя бы по нескольку выстрелов. Из оставшихся курсантов создайте пехотные батареи, вооружите людей винтовками и пулеметами. Побольше берите противотанковых гранат, бутылок с горючей смесью…

Едва успел Костин положить трубку, как позвонил член Военного совета округа дивизионный комиссар К. Ф. Телегин:

— Время не ждет. Старайтесь все, что необходимо, изыскать на месте. Вам будет помогать секретарь городского комитета партии, он получил на этот счет указание Александра Сергеевича Щербакова.

Костин взглянул в окно. Курсанты мчались на лошадях в артиллерийский парк к орудиям. Всюду спешка, суета. «Когда же мы прибудем в укрепрайон, — подумал полковник, — ведь на лошадях не доберешься туда и за двое суток?»

Начальник училища отдал необходимые распоряжения по подготовке к выходу, вызвал начальника артиллерийского снабжения инженер-майора М. Г. Демидова.

— Сколько орудий мы можем взять?

— Только двенадцать. И больше двадцати боевых выстрелов ни одно из них не выдержит. Можем дополнительно собрать пушек двадцать, способных сделать по пять-шесть выстрелов, но они в ремонте и будут готовы не раньше чем через шесть часов.

— Немедленно готовьте и остальные орудия. Всех орудийных мастеров берите с собой.

Было решено сформировать из курсантов училища артиллерийский полк из трех дивизионов, по две батареи в каждом, и одну отдельную трехорудийную батарею. Снарядов приходилось по две сотни на орудие. Винтовок и пулеметов хватило для личного состава одного пешего дивизиона в составе трех батарей, но без орудий.

По опыту первых месяцев войны полковник знал, что передовые отряды могут выполнять важные задачи. Сильный передовой отряд сумеет задержать противника хотя бы на двое суток и тем самым даст возможность главным силам подготовиться к обороне на основном рубеже. Он понимал, что танковые клинья врага потому и прорывали нашу оборону, что против них выделялось незначительное количество артиллерии, способной бороться с танками. Поэтому Костин приказал выделить в передовой отряд артиллерийский дивизион из восьми орудий.

В это время в училище прибыл генерал Елисеев. Выслушав соображения Костина относительно выделения в передовой отряд дивизиона вместо взвода, он не сразу согласился с решением начальника училища.

— А не ослабим ли мы противотанковую оборону главной полосы? — Он помолчал, затем сказал: — Но вообще-то вы правы — передовой отряд должен задержать противника. Направляйте дивизион…

Но тут оказалось, что из-за нехватки автомашин пехотное училище вместо батальона может выслать в передовой отряд только одну стрелковую роту. Пришлось выделить туда пешие курсантские батареи.

— Что же произошло на фронте, — спросил Костин, — если курсанты двух подольских училищ срочно направляются на передовую? Ведь это же золотой фонд нашей армии.

Оказалось, что два дня назад войска противника, начав наступление, прорвали оборону Западного и Брянского фронтов. Советское командование пыталось восстановить положение, но безуспешно.

— Получилось так, — сообщил генерал Елисеев, — что дорога на Москву на этом направлении оказалась открытой. 5 октября Сталин приказал во что бы то ни стало задержать врага на пять — семь дней до подхода войск с Волги. «Собрать в один кулак все, что есть под рукой, и заткнуть брешь!». А ваша задача — немедленно выйти в Малоярославецкий укрепленный район, занять там оборону в наиболее важном центральном секторе, в Ильинском, задержать противника до подхода подкреплений. Будете опираться на построенные там железобетонные артиллерийские доты и капониры.

— Что известно о противнике? — снова пытался выяснить Костин.

— В том-то и беда, что ничего конкретного, — ответил Елисеев. — По сообщениям летчиков, по Варшавскому шоссе движутся колонны танков и мотопехоты — не то дивизия, не то корпус. Сегодня утром противник был на подходе к Юхнову.

— А в каком состоянии укрепрайон? — допытывался Костин.

— Строительство еще не закончено, работы ведутся силами местного населения. А что это такое, — вздохнул генерал, — сами знаете — женщины, старики да подростки. Но какой народ, как они эту проклятую глину копают. Падают от усталости, а копают…

Генерал нервно прошел из угла в угол кабинета и, словно стряхнув с себя тяжелые невысказанные думы, твердо проговорил:

— Главная задача — прикрыть участок фронта от вражеских танков, и тут вся надежда на артиллерию. Что вы сможете выставить?

— Всего тридцать орудий, — ответил Костин. — Из них только двенадцать надежных, годных к стрельбе боевыми снарядами.

— Почему так мало? — возмутился генерал. — Ведь у вас более тысячи двухсот человек, можно обслужить не тридцать, а двести пятьдесят пушек.

— Наше училище, — докладывал полковник, — недавно отправило на фронт более сорока орудий, а оставшиеся предназначены для учебных целей. Но мы кроме семи батарей сформируем еще и пеший артдивизион, вооружим его пулеметами и винтовками, благо не успели отправить вооружение в округ. На фронт пойдет больше тысячи курсантов и около ста командиров. Здесь, в училище, останется двести курсантов во главе с моим заместителем. Они только что прибыли, еще ничему не обучены, их нельзя бросать в бой.

— Да, да, — согласился генерал, — необученных не берите. Постараемся вам прислать из арсенала несколько старых пушек, — пообещал он и добавил: — Хоть и мало у вас орудий, все же это лучше, чем посылать туда ополченцев с винтовками и бутылками с горючей смесью. Очень надеемся на вас.

Генерал Елисеев уехал.

Начальнику училища важно было сейчас подобрать в передовой отряд надежных командиров, способных не растеряться в сложной обстановке. Безынициативный, неуравновешенный командир в горячем деле — беда! Если передовой отряд не устоит, недостроенный укрепрайон под Ильинском падет и тогда наше положение еще более ухудшится.

Полковник Костин назначил командиром артиллерийского дивизиона в передовой отряд капитана Я. С. Россикова. В училище он считался одним из лучших командиров. Его знали как хорошего специалиста, человека, обладающего выдержкой, хладнокровием. Комиссаром дивизиона назначили старшего политрука М. М. Постнова.

Старший лейтенант Костогрыз, который отличался оперативностью и четкостью в служебных делах, назначался в отряд начальником штаба дивизиона.

Секретарем партийного бюро был выделен любимец курсантов политрук Н. М. Иванов. На первый взгляд его трудно было принять за военного — настолько он был деликатен, мягок. Все ребята тянулись к нему, с каждым он находил общий язык, а это было очень важно в боевой обстановке.

Командирами батарей были назначены старший лейтенант Т. Г. Носов и капитан С. Н. Базыленко. Носов — отличный стрелок, мог действовать за наводчика, научить меткой стрельбе других. Базыленко в качестве добровольца участвовал в гражданской войне в Испании.

Наконец личный состав училища был готов к выступлению.

В артиллерийском парке царило такое оживление, будто не на фронт отправлялись люди, а на парад. Все разговоры об одном: «Ну, покажем фашистам, где раки зимуют!»

Пушкари сидели группами возле своих орудий и ожидали команды. Грузовые автомашины, которые должны были доставить курсантов на место назначения, прибыли к 16 часам. Началось распределение — орудия на буксир к машинам, снаряды в кузова, туда же и курсанты. Оказалось, что разведчиков негде разместить.

Один из водителей, пожилой уже человек, подошел к командиру дивизиона и сказал:

— Кузов полностью загружен снарядами, да еще пятнадцать человек посажено, а это полуторка. Вдруг не потянет, а?

— Да у нас у каждого вес не более сорока килограммов, — невозмутимо ответил капитан Россиков. — Доедем! Только на ухабах потише…

Капитан засмеялся, ребята дружно подхватили смех. Их смех заглушил нестройный хор женских голосов. Вокруг Костина собрались вольнонаемные сотрудницы училища: машинистки, делопроизводители, официантки. Они пытались что-то ему втолковать, но он ничего не мог понять.

— Да пусть скажет одна, — не выдержал начальник училища.

Вперед вышла девушка маленького росточка — Надя Бабенко. Ей семнадцать лет, комсомолка, делопроизводитель.

— Товарищ полковник, — начала Надя, — училище уезжает на фронт, а почему же вы нас не берете? Мы все обучались на курсах медсестер при Осоавиахиме. Мы должны ехать с вами!

— Кто вам сказал, что училище отправляется на фронт? — строго спросил полковник.

— Там беженцев полно понаехало, видите? — показала Надя рукой на дорогу, — они говорят, что бои идут совсем близко отсюда…

Выйдя за ограду, Костин все понял. Действительно невдалеке стояло десятка два машин с людьми. Сплошной толпой их окружили родственники курсантов. Узнав начальника училища, они бросились к нему с той же просьбой, что и девушки: «Возьмите нас с собой!» Поблизости, видимо не случайно, оказался начальник медицинской части училища Шатров.

— Ну что, — спросил его Костин, — нужны? — и кивнул в сторону Нади.

— Еще как нужны, — ответил Шатров, — без них нам не развернуть медицинский пункт, да и санитарки понадобятся.

— Передайте начальнику строевого отдела майору Корнееву, чтобы укомплектовал медико-санитарную службу женщинами-добровольцами.

— Мы все, все добровольцы! — послышались возгласы женщин.

— Тише, — пытался успокоить их Костин. — В Подольске останутся те, кто необходим училищу.

Казалось, вопрос был решен. Женщины стали расходиться. И тут Костин услышал разговор расположившихся неподалеку беженцев.

Говорил маленький человечек в кепке и пальто, с брюшком и бегающими глазками:

— Уж как нас бомбили, даже вспомнить страшно, — нервно поправляя пальто, быстро говорил он, — наших войск совсем не видно. Фашисты как въехали к нам в Юхнов на танках, мы давай бежать в лес. К счастью, поймали на дороге грузовик, на нем и добрались. Бомбили нас, просто ужас.

— И что ты, как ворона, каркаешь, — оборвала его пожилая женщина. — Ты лучше расскажи, как ты сгинул, когда лейтенант просил помочь пушку в дот втащить.

— Да, расскажи, расскажи, — поддержал женщину старик с перевязанной рукой, — а то ужас, ужас. Ну, бомбили, один раз около речки, другой в Медыни, ну и что?

— Пушки в доты? — со злостью произнес человечек: — Да кто ж в такие доты пушку затащит, там ни одна пушка не поместится…

— А ты и снаряды не поместил, когда их все до одного разместили, — наседал старик.

— Я помогал пулеметы затаскивать, только дот такой маленький…

Внезапно Костин услышал женский голос:

— Товарищ полковник!

Перед ним стояла высокая, хорошо одетая женщина средних лет. В другой ситуации она, вероятно, выглядела бы по-иному, но сейчас лицо ее было растерянным, в глазах стояли слезы.

— Товарищ полковник, — торопливо заговорила женщина, — я хотела просить вас отпустить моего сына на несколько дней домой, но теперь, я понимаю, это невозможно. — Женщина не могла сдержать слезы, — но Гогочка — он один у меня, даже не попрощался со мной, боится, что я буду просить не отправлять его на фронт. Пожалуйста, товарищ полковник, я хочу взглянуть на него… Пожалуйста. Ему и семнадцати нет…

Что он мог сказать ей, как и другим, обступившим его женщинам? Конечно, все они знали, что курсанты отправляются на передовую, что ни о каком учении не может быть и речи, что фронт близок и, судя по рассказам беженцев, страшен.

— Через несколько дней мы вернемся, — сказал Костин и сам не верил своим словам. Он понимал, уж если на фронт посылают курсантов, значит, там очень тяжело, и кто из них вернется — неизвестно.

В отличие от своих родных курсанты держались замечательно. Глаза их светились радостью и ожиданием.

— Мы их поближе подпустим и в упор — раз!

Это говорил Шурин — отличный курсант, замечательный парень.

— Только бы поскорее!.. — подхватил Куршин, невысокого роста краснощекий крепыш.

Полковник подошел к капитану Россикову, окруженному курсантами. Он только что проверил по списку состав дивизиона. Старший политрук Постнов сообщил:

— В дивизионе оказалось много добровольцев, товарищ полковник, пришлось вот проверять поименно и отсеивать лишних.

Уходили последние автомашины передового отряда с орудиями на буксире. Они были переполнены: в кузовах, загруженных снарядами, один к другому сидели курсанты. Рядом с одной машиной торопливо шла женщина — мать курсанта. Она плакала, а сын улыбался ей, довольный, что едет на фронт, и кричал:

— Не плачь, мама, я скоро вернусь!

Ребята рвались в бой. Такое же приподнятое настроение было и у курсантов роты, которая вошла в состав передового отряда.

Едва полковник Костин отошел от капитана Россикова, как его окружили десятки парней, одетых в куртки, пиджаки, сплошь измазанные глиной.

— Кто такие, как они тут оказались? — спросил начальник училища полковника Смирнова.

— Это новое пополнение. Живут ребята второй день в лесу, в землянках. Сегодня думали направить их в баню, обмундировать и разместить в казарме, а тут…

В разговор вмешался один из парней, с приятным, мягким голосом:

— Товарищ полковник, мы добровольцы, прибыли сюда на учебу, а училище отбывает на фронт. А как же мы? Возьмите с собой. Не оставаться же нам здесь.

— Да кто вам сказал, что на фронт? — попытался еще раз схитрить Костин. — Мы выступаем на большие учения…

— Так возьмите и нас на эти учения. Мы проходили военную подготовку и пригодимся там.

— Нет, об этом и речи не может быть, — твердо сказал Костин.

Понурив головы, ребята направились в лес, к своим землянкам. Остались лишь двое.

— Товарищ полковник, — обратился один из них к Костину, — хоть нас двоих возьмите. Мы не только в бою пригодимся, но и на привале — ведь мы же артисты.

«Ну, — подумал Костин, — везет нам на артистов». И еще раз повторил свой отказ.

— А вот как с артистами мы с вами еще встретимся, — добавил полковник, чтобы хоть как-то утешить ребят.

Такая встреча действительно состоялась спустя четверть века. Мягкий, сочный голос принадлежал тогда Надиру Малишевскому — ставшему позднее артистом театра им. Вахтангова.

Тем временем сборы продолжались. Автомобилей, конечно, оказалось маловато, но и за эти командиры были очень благодарны секретарю Подольского горкома партии, сумевшему найти для училищ транспорт.

Передовой отряд в составе одной роты пехотного училища, состоящей из ста двадцати курсантов, и двух артиллерийских батарей, включающих двести пятьдесят курсантов артучилища, тронулся в путь.

В восемь часов вечера, когда осеннее солнце уже зашло за горизонт, из Подольска выступили и главные силы артиллерийского училища — один дивизион на машинах и три пешие батареи. С завистью смотрели на них остающиеся в городе курсанты, преподаватели.

На первом привале Костин подошел к курсантам батареи, которые из-за нехватки орудий превратились в пеших артиллеристов. Их основным оружием были ручные пулеметы.

— Как настроение?

— Хорошее! — ответили они хором.

Лица людей видны плохо, уже стемнело, но голоса звучали бодро.

— Наконец-то, товарищ полковник, мы на фронт попадем, — произнес кто-то из курсантов.

— Да, — вздохнул другой, — жаль, что придется воевать не при орудиях.

Пытаясь утешить ребят, Костин сказал, что и ему, курсанту-артиллеристу, в девятнадцатом году тоже пришлось участвовать в своих первых боях пехотинцем.

Но недолог привал. Звучит команда «По машинам». Совсем стемнело. Предвидя возможное нападение вражеских самолетов, Костин приказал увеличить дистанции между машинами.

Может быть, эти растянутые колонны автомобилей, идущих с зажженными фарами, и создали у немецкой авиаразведки впечатление о движении ночью из Москвы крупных войсковых соединений. Об этом несколькими днями позже рассказал пленный фашистский офицер. Он сообщил также, что командир его дивизии очень нервничал, получив такие сведения. Во всяком случае, нервозность противника была нам на руку. Еще не вступив с курсантами в бой, он уже опасался их.

Ночью над Варшавским шоссе летали вражеские самолеты.

Прибыли в Малоярославец. Город сильно пострадал от бомбежек: много разрушенных домов, поваленных деревьев. Быстро разыскали помещение коменданта Малоярославецкого укрепленного района полковника И. И. Смирнова, который тут же распорядился:

— Срочно занимайте оборону в Ильинском секторе укрепрайона. А то там, кроме мобилизованных рабочих, колхозников, отрывающих противотанковые рвы и траншеи, да нескольких орудийных расчетов из отступивших войск, никого нет. Железобетонные огневые точки пока готовы только в цементе. Амбразуры и двери бронированных щитов не имеют.

— А что известно о противнике? — спросил Костин.

— Сведения самые путаные, — откровенно признался Смирнов. — Из штаба МВО ничего определенного не сообщили. Правда, перед заходом солнца заметно увеличился поток машин с беженцами. Один интендант, направляющийся из Рославля в Москву, утверждал, что вчера возле Юхнова его обстреляли танки противника. Это в восемнадцати километрах отсюда.

Полковник Смирнов нервно ходил по комнате.

— Предполагаю, что где-то между Рославлем и Юхновом высадили десант. То же самое я сообщил командиру вашего передового отряда. Будем надеяться, — продолжал полковник, — ваши курсанты остановят противника и завтра к полудню мы будем иметь точную информацию.

Он развернул схему Ильинского боевого участка, на которой были обозначены недостроенные доты, артиллерийские полукапониры, противотанковые рвы и другие объекты.

— А вооружение? — спросил Костин.

— Никакого вооружения в дотах и полукапонирах нет. Обещали завтра прислать из арсенала старые пушки с небольшим количеством снарядов. Их, видимо, хватит на половину полукапониров, а доты занимайте своими орудиями. Но они не оборудованы как следует, ведь по плану сооружение укрепрайона должно быть закончено к первому декабря. Не решены и вопросы управления — никакой связи нет. Командный пункт сектора даже не намечен. Так что будьте готовы ко всему!

С таким напутствием коменданта укрепленного района колонна вышла из Малоярославца. На рассвете налетели вражеские бомбардировщики; они шли над шоссе на небольшой высоте. Колонна остановилась; курсанты залегли по сторонам дороги. Разрывы бомб. Летели вверх комья земли, обломки разбитой машины. Тяжело переживали курсанты гибель двух своих товарищей. Молодежь на себе ощутила суровое дыхание войны.

Возле одного из раненых собралась группа курсантов. Подоспел врач, две медсестры, сделали укол. Курсант пришел в себя и тут же спросил: «Доктор, я смогу воевать?»

Он еще не знал, что у него оторваны ступни ног.

Здесь же у дороги, в наспех отрытой могиле, похоронили погибших.

Полковник Костин внимательно вглядывался в лица своих воспитанников. Они как-то посуровели, сразу посерьезнели. Прекратились шутки и смех, оборвались песни. Что сейчас в их сердцах — не страх ли? Нет! Гнев на фашистов, боль за погибших товарищей и желание отомстить за них, отстоять Москву.

Утром прибыли в Ильинское. Полковник Костин расположился со своим штабом в небольшом старинном доме. Местом сбора подходивших колонн наметили окрестные леса. Вскоре приехал начальник пехотного училища генерал-майор Смирнов, назначенный руководителем оборонительных действий войск в секторах укрепленного района. Еще до отъезда из Подольска он направил в район Детчино 4-й батальон пехотного училища, в состав которого вошла трехорудийная батарея артучилища.

Возник вопрос о размещении командного пункта. Генерал Смирнов намеревался оборудовать его в районе деревни Рылово, которая находилась в четырех километрах от переднего края и в стороне от Варшавского шоссе. Костин же считал крайне важным приблизить управление к боевым частям, при этом учитывал недостаток средств проволочной связи и сложность использования посыльных. В конечном счете решили КП устроить в двух километрах от передовой и на расстоянии километра от шоссе — на главном направлении.

В тот день все командиры добрым словом вспоминали коменданта укрепрайона: он сумел обеспечить их хорошими картами. На картах весьма подробно были обозначены возводимые сооружения — железобетонные доты, артиллерийские полукапониры, полевые дерево-земляные огневые точки, противотанковые рвы, траншеи. Но для того чтобы все это «ожило», приняло боевой вид, требовалось многое сделать.

Тревожило то, что людей было очень мало. Артиллерийский полк прибыл не полностью. Генерал Смирнов сообщил, что два курсантских батальона раньше вечера не подойдут, а третий прибудет на следующее утро.

Решили сосредоточить имеющиеся силы вдоль Варшавского шоссе.

Для прикрытия флангов выслали по взводу пеших артиллерийских курсантов. Им надлежало обеспечить на флангах и разведку противника. Вблизи Ильинского в тот день имелось лишь двенадцать орудий да два взвода пехотинцев.

— Только и надежда на наш передовой отряд, — подытожил разговор начальник политотдела Суходолов.

Смирнов, опустив голову на руки, глухо проговорил:

— А там у нас тоже не жирно, одна рота старшего лейтенанта Мамчича.

— Да, но зато целых две батареи, а это уже кое-что значит, — добавил Суходолов.

— Это очень хорошо, — поддержал его Смирнов, — что вместо двух орудий вы направили восемь.

В эти минуты они с тревогой думали об одном: как обстоят дела в передовом отряде, далеко ли он продвинулся, сталкивался ли с противником?

И тут Суходолов предложил:

— Разрешите мне съездить в отряд на полуторке? С тех пор как он вышел, прошло уже двенадцать часов и никаких сведений от него не поступало.

Предложение было принято. Через полчаса, погрузив в машину патроны и снаряды, Суходолов выехал к передовому отряду.

Наметив на карте возможные варианты построения обороны, командиры вышли в поле на рекогносцировку. И сразу стало ясно, что в минимальные сроки надо сделать невероятно много. Доты и полукапониры не замаскированы и отчетливо выделялись среди желтокрасной осенней листвы. На открытой местности виднелись странные сооружения, так называемые дзоты. По замыслу фортификаторов, они включались в огневую систему сектора, но строили их в спешке и многое недодумали. Сейчас эти огневые точки походили на своеобразные ориентиры — возвышались над окружающей местностью на три метра и не имели никакой маскировки. Они служили лишь мишенью для вражеской артиллерии и авиации. Значит, их следовало немедленно маскировать.

Возле артиллерийских полукапониров работали курсанты, устанавливая на место прибывшие 76-мм орудия. Осмотрели доты. Ни один из них не имел стальных дверей, броневых плит на амбразурах. А амбразуры были настолько велики, что при разрыве бомбы в нескольких десятках метров от дота осколки ее могли поразить гарнизон огневой точки.

И все же самым неотложным делом было проведение маскировки. Но где взять людей для осуществления большого объема работ?

На сооружении противотанковых рвов трудились сотни женщин, подростков. Было очевидным, что отвлекать их от работ нельзя: надо отрывать рвы как можно быстрее. Решили останавливать идущие с запада автомашины и привлекать всех, кто ехал на них, к маскировочным работам.

Участники рекогносцировки собрались уже уходить, как услышали гудение моторов в небе. На небольшой высоте шла группа вражеских пикирующих бомбардировщиков. Все возвратились в ров. Сюда же бросились работавшие неподалеку женщины. Разнеслась зычная команда старшины: «Ложись!» Но почти все стояли, наблюдая за самолетами.

Бомбардировщики образовали в небе круг и один за другим пикировали, сбрасывая бомбы. Земля вздрагивала от взрывов. Затем самолеты неожиданно вышли на линию противотанкового рва. Под бомбами оказались все, кто укрылся здесь. Люди падали на дно рва, прижимаясь к земле. Где-то совсем рядом грохнул взрыв, и над головами прошла горячая воздушная волна. Визжат, свистят разлетающиеся осколки. Кто-то истошно кричал. И опять грохот бомб и визг осколков. Вот один из лежащих во рву строителей, не выдержав, бросился прочь от гибельного места. К счастью, в этот момент самолеты повернули на запад.

После бомбежки ров походил на разоренные птичьи гнезда. Одно дело, когда под огнем оказываются люди военные — они к тому должны быть готовы, но видеть испуганных и израненных женщин было очень тяжело. Через несколько минут подоспели медицинские сестры. Е. А. Самычина, Е. В. Жарова, В. А. Беляева и Н. Д. Бабенко перевязали раненых и, как могли, успокаивали их.

После этого дня каждый рассвет курсанты встречали с надеждой на серое дождливое небо. Но, как назло, дни стояли ясные, солнце насквозь пронизывало воздух не по-осеннему яркими лучами. И вражеские летчики, пользуясь отличной погодой, совершали налет за налетом. Было понятно, что противник, разведав строительство укрепленного района, теперь обнаружил и размещение в нем наших войск.

Курсанты, оборудовавшие огневые позиции, несли потери. Все чаще встречались идущие в тыл санитары с ранеными.

Штабу предстояло срочно определить, как лучше сгруппировать войска, чтобы обеспечить прочную оборону боевого рубежа в Ильинском. Трудность состояла в том, что при сооружении укрепрайона рассчитывали на гораздо большее количество войск, чем имелось сейчас. В конечном счете генерал Смирнов принял решение: на правом фланге занимает оборону 108-й запасной полк. Главное направление вдоль шоссе, включая село Ильинское и Сергиевку, должен оборонять 2-й батальон курсантов пехотного училища, используя пулеметные доты и дзоты.

Прибытие этих подразделений ожидалось со дня на день.

Южнее шоссе, у деревень Большая Шубинка и Малая Шубинка, на широком фронте с передним краем по реке Выпрейке должен был обороняться 3-й батальон курсантов. Его прибытия генерал Смирнов ожидал к рассвету 7 октября. Восточнее деревни Сергиевка во втором эшелоне надлежало занять оборону 1-му батальону.

При организации противотанковой обороны полковник Костин использовал опыт создания опорных противотанковых пунктов вдоль важных шоссейных и проселочных дорог во время первых боев в Белоруссии. В оборонительные рубежи включались также заболоченные поймы речек Лужи и Выпрейки.

Начальник штаба артиллерии майор А. И. Копелев и его помощник капитан Г. М. Кондратюк быстро нанесли на карту расположение обороны, составили детальные схемы. Глядя на них, можно было несколько успокоиться, если бы не одно обстоятельство — и личный состав, и орудия находились еще в пути. И опять тревожила все та же мысль: сумеет ли передовой отряд хотя бы на непродолжительное время задержать противника?

Во второй половине дня приехал командующий войсками МВО П. А. Артемьев. Ознакомившись с планом обороны, он высказал немало советов.

— На участке двадцать один орудийный дот и двадцать пулеметных. Все огневые точки сразу заполнить не сможете. Постарайтесь занимать гарнизонами смежные доты с расчетом взаимной огневой связи.

Многие его замечания, особенно по части маскировки, тоже были очень важны. Павел Артемьевич обещал ускорить отправку старых орудий, а также подразделений 108-го запасного полка.

При заходе солнца курсанты хоронили погибших от вражеской бомбежки товарищей. Больно было расставаться с ними, но и еще больнее сознавать, что многих потерь можно было избежать. Полковник Костин думал в эти горестные минуты, что надо исправлять некоторые сшибки, допущенные в воспитании курсантов. Им внушали, что героизм и храбрость несовместимы со стремлением сохранить свою жизнь. Вот и получилось, что ребята из-за ложного стыда не стремились своевременно укрыться от вражеских бомб, и некоторые из них сложили сегодня свои головы, другие получили ранения.

Нет, они должны беречь свою жизнь, и, уж если отдавать ее, то не зря…

Быстро темнело. Впереди — тревожная ночь.

Батальоны пехотного училища задерживались, обещанные пушки тоже еще не подошли.

При свете фонаря Костин еще и еще раз внимательно вглядывался в карту. Высоко в небе глухо гудели моторы, летели вражеские бомбардировщики.

— Идут бомбить железную дорогу, да и Варшавское шоссе не оставят… — узнал он в темноте голос майора Копелева.

— А несколько самолетов бомбят наш передовой отряд, — сказал комиссар артучилища С. В. Леонов.

Действительно, далеко за Медынью различались всполохи, доносились разрывы бомб.

К ночи возвратился Суходолов. Разгоряченный недавним боем, он долго не мог успокоиться, чтобы связно и последовательно рассказать о положении передового отряда.

— Немало мне довелось видеть боев, — говорил он. — Не раз в гражданскую войну сам пережил, когда из окопа, который кажется самым безопасным местом на земле, приходилось подниматься навстречу огню. Видел, как ходили в атаку и новобранцы, и опытные воины, но наши курсанты превзошли всех. Плечо к плечу, пулям не кланяются. «За Москву!» Они поднялись в атаку так, словно всю жизнь только и ждали этого момента. Без страха, без оглядки. Пусть их немного было, но их натиск сметал на своем пути все.

Что же там происходило?

На рассвете 6 октября дивизион и шестая рота из состава пехотного училища подъехали к деревне Стрекалово. На ее западной окраине встретили группу ребят, которые, судя по всему, занимали оборону. Выглядели они необычно. Бойцам было по шестнадцать-семнадцать лет, почти все в гражданской одежде, вооружены большей частью трофейными автоматами и пулеметами. Командовал ими капитан И. Г. Старчак, человек решительный, находчивый, веселый. Он числился начальником парашютно-десантной службы Западного фронта. Подразделение, если можно было так его назвать, вело перестрелку с фашистами. Оказалось, что эти ребята обучались в учебном подразделении. Их было немногим более трехсот. А капитан Иван Григорьевич Старчак преподавал им парашютное дело.

До выпуска оставалось всего несколько дней. Но вражеские танки с артиллерией и пехотой на грузовых машинах появились в Юхнове неожиданно. С аэродрома, на котором базировалось подразделение, взлетели и ушли на восток наши самолеты.

Капитан Старчак хорошо понимал создавшуюся обстановку. Появление здесь фашистских войск представляло серьезную опасность. Дорога на Москву оказалась открытой. Он принимает смелое и мужественное решение: взять командование школой на себя, оседлать Варшавское шоссе у моста через реку Угру.

Это было утром 5 октября. Они продержались у моста сутки. Как много значили эти сутки в те дни!

Ребята пытались взорвать мост, но лишь частично повредили его. Они сумели захватить трофеи и даже исправную танкетку.

Старчак видел, что фашисты двинулись от Юхнова на север. Но и Варшавское шоссе противнику было необходимо — кратчайший путь на Москву.

«Не отдавать фашистам шоссе, перекрыть им дорогу на Москву!» — с такими словами сражались комсомольцы на Угре, срывая все попытки врага переправиться на восточный берег реки.

К исходу дня отряд Старчака, отстреливаясь, вынужден был отойти: силы оказались слишком неравны, бойцы несли большие потери.

Как радовался Старчак, когда на рассвете 6 октября встретил наш передовой отряд.

— Ну, теперь мы покажем фашистам! — воскликнул он и тут же объявил: — Как представитель штаба Западного фронта я подчиняю вас себе. — Сразу же последовало боевое задание: — Видите впереди деревушку? Это — Красные Столбы. Выбьем оттуда противника и займем оборону на Угре. Пусть попробует переправиться! Теперь у нас и огонек есть!

Россиков и Мамчич сразу оценили важность задания. Решили атаковать немедленно.

Батарею 76-мм пушек капитана Базыленко поставили на закрытую позицию возле Стрекалово; сорокапятки лейтенанта Носова — повзводно на прямую наводку, они должны поддержать атаку курсантов передового отряда и разведчиков Старчака.

И вот сигнал. Это была атака, в которой участвовал Суходолов и о которой он рассказал. Невиданные смелость и бесстрашие — этого не заменишь ничем. Ничего подобного гитлеровцы, очевидно, не видели. Натиск ошеломил их. Они бежали, бросая оружие, снаряжение.

Достигнув Угры, курсанты остановились. На противоположном берегу реки вздымались разрывы снарядов: противник опомнился и стремился спасти свою пехоту артиллерийским заслоном.

Курсанты стали окапываться и не напрасно. Вскоре появились фашистские бомбардировщики. Но основной удар они обрушили на окрестные рощи, где наших бойцов не было. Видимо, противник и представить не мог, что имеет дело не с крупными силами, а всего лишь с небольшим отрядом.

После налета до полка пехоты при поддержке десяти танков пошли в атаку. Батарея Базыленко выкашивала вражеские цепи шрапнелью, а артиллеристы Носова били в упор по танкам. Горели четыре машины. Гитлеровцы залегли, и тут курсанты в едином порыве бросились в контратаку.

Вражеские танки и артиллерия из-за боязни поразить своих огня не вели. Не выдержав натиска, фашисты побежали. Больших усилий стоило нашим командирам удержать курсантов от преследования, для которого не хватало сил.

В этом бою противник потерял свыше двухсот солдат и офицеров убитыми, несколько фашистов было взято в плен. Четыре танка и броневик догорали в поле. Курсанты собрали трофейные пулеметы, автоматы, гранаты с деревянными рукоятками.

Россиков допрашивал пленного обер-лейтенанта, который все время озирался по сторонам, видимо, пытаясь обнаружить сосредоточение наших крупных сил. Реденькая цепь курсантов, занимавших позиции, не внушала ему доверия. Вероятно, так рассуждало и немецкое командование.

Снова и снова над нашим расположением кружил вражеский самолет-разведчик «рама». Он то спускался совсем низко, едва не касаясь верхушек деревьев, то взмывал вверх, пытаясь обнаружить скопление войск. Выше пролетали бомбардировщики и опять бомбили пустые перелески возле Стрекалово.

Вскоре снова появились танки, на этот раз их было гораздо больше; они шли не только в лоб, но и охватывали наши фланги. Следом двигалась пехота.

Принять бой — значит полечь здесь всем, и тогда к концу дня противник будет в Ильинском. Все понимали, что допустить фашистов туда, к еще не созданным оборонительным позициям, нельзя. Надо задержать их здесь как можно дольше. Сейчас, чтобы сохранить силы, был один выход — отступить.

Суходолов поддержал решение Старчака. Но как сообщить об этом ребятам? Всего час назад они обратили фашистов в бегство. А теперь отходить назад, когда каждый из них все время помнил: позади — Москва.

— Даже опытному воину тяжело отступать, — проговорил Россиков, — а им, только вступившим в бой, тем более.

Опять налетели «юнкерсы». По своей излюбленной манере встали в круг и сорок минут один за другим бросали бомбы. Казалось, ничего живого не осталось на этом куске земли. Но вот заговорили наши пехотинцы: открыли огонь пулеметы, свои и трофейные. Артиллеристы с удовлетворением вслушивались в пулеметные очереди:

— Молодцы ребята, бьют фашистов — не унывают!

Заговорили минометы, тоже захваченные утром у противника. Именно минометы особенно его испугали, заставили притихнуть.

Кто-то из курсантов метким выстрелом из винтовки, а может, очередью из ручного пулемета, сумел поразить самолет, пролетавший над позициями. Бомбардировщик загорелся и рухнул вниз. То-то радости было у курсантов, кричали «Ура!», обнимались!

— И все же надо отходить, — произнес Старчак, опустив бинокль.

— Конечно, можно дать приказ об отходе — приказ есть приказ. На то и армия… Но тут случай особый, — размышлял вслух Россиков.

— Ну вот что, — предложил Суходолов. — Соберем- ка на пять минут политработников. Надо объяснить ребятам: не велика честь полечь всем в бою. Важнее задержать фашистов еще на несколько суток, а это могут сделать только живые. А как отходить будем?

Ответил Россиков.

— Планируем так: артиллерия движется перекатами, поорудийно, сдерживая фашистов огнем. Пехота тем временем подразделениями отойдет к реке Изверь — для обороны лучшего рубежа не найти, там и окопаемся.

— Это верно, — одобрил план Суходолов.

На том и порешили. Первой отходила пехота. Сорокапятки прикрывали ее. Орудия устанавливали слева от шоссе. Пока одна пушка вела огонь по противнику, другая занимала позицию. Во время одного переката наткнулись на немцев, вышедших к шоссе. Сосредоточенным огнем заставили фашистов отступить. Разрывом вражеской гранаты контузило Россикова и его связного курсанта Батурлова. Не слыша собственного голоса, Россиков так громко подавал команды, что даже разрывы не могли заглушить их. И под минометным и артиллерийским огнем ребятам не изменило чувство юмора: они отвечали звонкими голосами. Немцы стреляют, а ребята кричат — может, от мальчишеской удали, а может, это помогало им преодолевать страх.