#img_9.jpeg
Через небольшую железнодорожную станцию, зашифрованную на карте нашей разведывательно-диверсионной группы буквой Д, днем и ночью шли к линии фронта эшелоны с солдатами и военной техникой, причем каждый поезд обязательно останавливался на ней на двадцать-тридцать минут.
Разведчики, побывавшие у станции, доложили, что она почти не охраняется. Это заинтересовало командира отряда. Однако уже через день наша разведка на подступах к станции была встречена шквальным пулеметным огнем. «Чего это вдруг? — подумали мы. — Не иначе, на станции какие-то перемены». Обстановка требовала прояснения.
Разведчики приметили, что дочь начальника станции каждый день носит из деревни отцу обед. Однажды, когда она возвращалась домой через лес, они встретили ее. Катя, увидев своих, обрадовалась и тут же заплакала.
— Немцы злятся, кричат на отца, — волнуясь, глотая слезы, говорила она. — Раньше их было мало, а теперь понаехало!.. Ящиков навезли. Со станции отца не отпускают, ходят за ним по пятам.
В партизанском отряде, с которым в этот период действовала наша чекистская группа, тоже поняли, что за этими переменами скрывается что-то важное.
…Партизана Петра Туренко вели на расстрел. После допроса Петр едва передвигал ноги: фашисты избивали его, пока он не терял сознания, обливали водой, снова били, требовали дать сведения об отряде. Туренко кричал, заливался кровью, хрипел под ударами, но ничего не сказал врагам.
Теперь его вели на расстрел. Один из конвоиров — гигант, на голову выше Петра и вдвое шире его в плечах — накануне стоял на часах у комендатуры и слышал, как допрашивали партизана. Он шел позади, в двух шагах, наведя автомат на Туренко. Второй конвоир — низенький, тщедушный немец, обутый в огромные, не по размеру, солдатские ботинки, шел, прихрамывая, видимо, каждый шаг причинял ему боль.
— Послушай, Ганс, — сказал он высокому немцу, — я ведь только что сменился с поста, весь день не ел ничего… Что, если забегу пообедать? Да и ноги чуть отдохнут — натер проклятыми башмаками. Ты с ним один справишься, а?
Высокий конвоир немного подумал.
— Ладно, Отто, иди. А с ним, — кивнул он на партизана, — думаю, возни особой не будет, он ведь почти мальчик. Иди, иди, Отто, только не попадайся на глаза обер-ефрейтору.
Вечерело. Прошли по безлюдной улице когда-то оживленного села. Сразу за околицей начинался лес.
— Hier, — сказал немец, подойдя к стогу соломы.
Туренко остановился.
Не выпуская из рук автомата, немец отцепил висевшую на поясе небольшую лопатку и бросил ее к ногам партизана.
— Schneller, — сказал он. — Ям копать!.. Бери лопат!
Туренко взял лопату, быстро огляделся вокруг. Ни души. Неожиданно вспыхнувшая мысль, вероятно, отразилась на его лице.
— Но-но, ruhig, — сказал немец, отступая на шаг. — Копать ям!
Петр стал копать могилу. Прошло пять минут.
— Still stehen! — вдруг тихо сказал немец. — Nicht копай.
Подняв автомат вверх дулом, он дал короткую очередь, через полминуты — другую…
— Бери, партизан, — немец указал на сноп соломы. — Давай в ям!.. Теперь кидать земля…
И Туренко начал забрасывать лежавшую в яме солому.
Когда над ямой вырос заметный холмик, немец сказал:
— Не бойся!.. Я не убивал русиш партизан. Я сам есть Arbeiter. Был в тюрьма за социялистик пропаганда! Помни Ганс Кронке!
Повернув Туренко лицом к дороге, немец легонько толкнул его в спину широкой ладонью…
Через день в штаб партизанского отряда прибежали две женщины:
— В нашей землянке, в лесу, умирает человек. Мы подобрали его на опушке. Говорит — партизан.
Из отряда туда тотчас направили двух партизан с носилками. В отряде раненого партизана поместили в лазарет. Жизнь человека была спасена, им оказался Петр Туренко, свалившийся в лесу от слабости.
А еще через две недели в наши руки попал Кронке. Доставил его в чекистскую группу один из наших товарищей, Владимир Павлюченко. С группой бойцов он устроил засаду, подбил грузовую машину и взял пленных. Одним из них и был Кронке. Немец рассказал о случае с партизаном, которого спас. «Старого знакомого» Туренко признал, и мы оставили Кронке в отряде…
Нашего новичка мы и решили использовать для детальной разведки на станции. С удостоверением, якобы полученным в госпитальной команде выздоравливающих, отлично изготовленным нашими «специалистами», Кронке направился на станцию «Д». Задержанный охраной, он объяснил, что находился в госпитале и теперь должен вернуться в часть. Узнав от охраны, что отсюда на фронт можно попасть любым эшелоном, он попросил посадить его в первый же поезд.
Кронке действительно пристроился на тормозной площадке товарняка, но вскоре спрыгнул с поезда и скрылся в лесу. Вечером Ганс докладывал командиру отряда:
— На этой станции фашисты строят пункты специальной железнодорожной сигнализации и телеграфной связи особого назначения.
Набросав на листке бумаги схему расположения секретных объектов, Ганс дополнил свое сообщение данными об охране, которая состояла из гитлеровцев, недавно прибывших в «Д», и отряда полицаев.
— Мои соотечественники, — добавил Кронке, — завтра в ночь собираются ехать в Авдеевку встречать рождество. На станции останутся только полицейские.
Командир отряда вызвал начальника диверсионно-подрывной службы инженер-капитана Кальницкого. Коммунист Сергей Кальницкий был переброшен в тыл врага недавно, в конце 1943 года, но своим отличным знанием дела, мужеством и выдержкой успел заслужить у партизан любовь и уважение.
После обсуждения данных разведки было решено готовиться к операции. Кальницкий наметил план, состав группы, дал приказ готовиться к маршу. Он тщательно проверил исправность саней, везущих взрывчатку, прочность упряжки. У каждого участника операции лично проверил оружие, осмотрел уложенные в сани медикаменты, взрывчатку, все, что требовалось для успешного выполнения операции.
Вечером Кальницкий повел минеров на станцию. В качестве проводников с ними ушли Ганс Кронке и разведчик Павлюченко.
Шли в полной тишине, команды отдавались вполголоса, курили только на привалах, пряча огонек в рукавах полушубков.
К исходному пункту, в небольшой хуторок, расположенный в лесу, минеры прибыли на рассвете. Днем они тщательно вели разведку, а как только стемнело, направились к станции.
Немцы уже уехали в Авдеевку, а охрану несли полицаи. Сняв часовых, партизаны ворвались в здание вокзала. Ошеломленных полицаев обезоружили, связали и заперли в погреб. В горячке боя партизаны не заметили присыпанное снегом окошко погреба, выходившее во двор.
Свой командный пункт Кальницкий расположил в кабинете начальника станций. Расставив посты, он выслал группу минеров к водонапорной башне и водокачке, часть людей — минировать входные пути и стрелки, остальных — уничтожать связь.
Неожиданно вдали послышался гудок паровоза.
— Что за поезд? — спросил Кальницкий.
— Не знаю, — растерянно ответил начальник станции. — Этот — вне расписания. Видимо, эшелон с живой силой.
— Закрыть семафор! — приказал Кальницкий.
— А если фашисты поймут, догадаются? — испуганно спросил начальник станции.
— Семафор, я сказал, живо!
Железнодорожник нажал рычаг.
Гудки становились слышнее. На подходе к станции поезд остановился. Тревожно гудел паровоз, а впереди него, в ста шагах, подрывник Егоров устанавливал мину. Кальницкий был уверен, что поездная бригада не решится пройти закрытый семафор. Но он знал: с минуты на минуту немцы могли выслать солдат к начальнику станции, чтобы узнать причину задержки эшелона.
— Выставить охранение! — приказал он. — В случае появления немцев снять без шума.
В кабинет вбежал старший минер:
— Из подвала через окно бежал полицай! Задержать не успели. Он побежал в Авдеевку. Туда ходу минут пятнадцать-двадцать. Что делать?
— Ч-черт! — с досадой сказал Кальницкий. — Этого нам только не хватало!
— Немцы вышлют поезд, товарищ командир, — сказал начальник станции. — У них там всегда наготове стоит спецпоезд. Как доберется до станции полицай, так и вышлют.
— А пусть убегает, — внезапно успокаиваясь, проговорил Кальницкий, — мы им встречу устроим.
…Пронзительно зазвонил телефон: просила связи Авдеевка.
— Возьмите трубку, — Кальницкий указал начальнику станции на телефон.
— Но что я скажу?
— Берите!
— Со станции Авдеевка. Немцы спрашивают, что случилось, где поезд, — прикрыв трубку ладонью, сказал начальник станции.
— Отвечайте: поезд задержан, на станции партизаны.
Начальник станции смотрел на Кальницкого широко открытыми глазами, продолжая зажимать трубку ладонью.
— Ну живо! Все равно сейчас к ним прибежит полицай!
— Здесь… партизаны… — хрипло выдавил в трубку начальник станции и в изнеможении опустился на стул.
А на переднем крае, у паровоза, под самым носом у немцев «психовал» в это время минер Демин. В группу минеров он был переведен недавно и впервые участвовал в подобной операции. Израненный в боях, издерганный тяжелыми переходами последних дней, явственно различая в ночной тишине немецкую речь, брань паровозной бригады и команды гитлеровских офицеров, Демин терял самообладание. Тяжело дыша над ухом минера Егорова, облизывая пересохшие губы, он прерывающимся голосом шептал, что пора отходить, что немцы заметили их, что приказ об отходе все равно не поспеет, что командир недопустимо медлит с этим приказом…
— Молчи, дура, — тихо сказал Егоров. — Командир знает, что делает. — И продолжал работать окоченевшими руками. Еще много нужно было успеть сделать.
В этот момент произошло то, что неминуемо должно было произойти и чего с минуты на минуту ожидал Кальницкий.
От поезда к станции быстрым шагом направились два солдата, видимо, выяснить причину задержки поезда. Солдаты шли, все ускоряя шаг. Вот они поравнялись с лежавшими в кювете автоматчиками Кальницкого. Неслышно выросли партизаны за спиной у солдат. Глухой удар, еще один, и с немецкой разведкой было покончено.
В кабинете начальника станции тускло светит лампа. Тикают на стене ходики, а стрелки словно приклеены — время сейчас меряется секундами, тягучими, необычайно длинными. Сергей Кальницкий сидит за столом, стиснув зубы, и непрерывно смотрит на часы.
То и дело рывками распахивается дверь, и в кабинет, окутанные белыми клубами морозного воздуха, вбегают бойцы и докладывают, что сделано. Уже разбиты все аппараты и нарушена связь. Начальник станции от волнения успел выпить полграфина воды. Паровоз уже не гудит, а воет без перерыва. Но только когда на командный пункт прибежал минер Тюляков: «Башня подготовлена!», а следом Егоров: «Мины ждут поезда!», Кальницкий поднялся из-за стола:
— Можно отходить. Открывайте семафор!
Было слышно, как гитлеровские солдаты с радостными возгласами бросились по вагонам. Поезд дал ход. Двадцать, сорок, сто метров… Грохнуло под паровозом. Секунды — и под составом еще четыре взрыва, почти одновременно. Тут же рушится водонапорная башня…
Партизанские сигнальные ракеты взлетели в воздух.
Горят вагоны взорванного состава. Немецкие офицеры криками пытаются собрать мечущихся в панике солдат. Ровный, почти непрерывный рокот автоматного огня разносился по окрестностям.
Но вот еще одна серия сигнальных ракет поднялась и рассыпалась в воздухе: «Задание выполнено, отходить всем». И тут со стороны Авдеевки раздался мощный взрыв.
— А этот номер сверх программы! — озорно блеснув глазами, сказал Кальницкий. — На фугасе подорвался спешивший на подмогу спецпоезд.
Вскоре группа Кальницкого была далеко от станции. Перебивая друг друга, бойцы оживленно вспоминали эпизоды недавнего боя. Иногда они оборачивались назад и видели желтое зарево пожара, встающее над станцией: горели цистерны с горючим.
В этой операции отряд не потерял ни одного человека. И даже увеличился: начальника станции и дочь его Катю мы взяли к себе в отряд. Оставаться им на станции «Д» было опасно.