Термометр на стене показывал +130. Максим массировал жуткий шрам на правой ноге и жмурился от удовольствия. Боль, давно ставшая привычной, боль, с которой он жил последние три года, — уходила. Он знал, что это не навсегда, что через несколько часов боль вернется, но эти два часа были для него и орденом, и премией, и всеми существующими наградами. Все, в чем отказало ему благодарное правительство — из двенадцати лет службы два года пришлись на Афганистан, еще полтора — на Чечню, — он получал здесь, в сауне фитнесс-центра. А всего-то и делов — ежедневная горячая сауна. Из-за нее он и устроился сюда, когда после полуторагодичного скитания по госпиталям и больницам вынужден был уволиться из МВД с пенсией, которой хватало аккурат на два посещения сауны. А куда, собственно, еще податься бывшему офицеру УЭПа, заслужившему несколько медалек и нищенское пособие в обмен на изуродованную миной ногу?

Поежившись несколько минут под ласковыми струями душа Шарко, Максим натер шрам бальзамом и оделся. До начала рабочего дня оставалось немногим менее часа, и он отправился осматривать вверенный его заботам объект.

Тренажерный зал, как обычно, сверкал идеальной чистотой, а сами тренажеры попахивали еще магазинной смазкой. Не потому, что были новыми, — просто мало кто ими пользовался. В массажных кабинетах, естественно, царил полный бардак. Но Максима это не касалось. Через полчаса приедет массажист и отвезет груду грязных простыней в прачечную. Потом, к восьми вечера, одна из «ночных массажисток» привезет чистое и выглаженное белье обратно. Обычная, давно налаженная процедура.

Дальше — кабинет косметолога. Ключ — только у Киры, даже хозяева не заходили сюда без ее ведома. Превращения здесь происходили поистине голливудские. Максим часто видел, как заходили сюда посиневшие от буженины жены новой номенклатуры, а выходили через часок-полтора здоровые, розовощекие деревенские девки. Хоть сейчас на сеновал. Мужья их забегали к Кире перед важными встречами — убрать с носов фиолетовые прожилки. Неизвестно, надолго ли их физиономии оставались плакатно-здоровыми, но шли они сюда косяками. Иногда, в отсутствие хозяев, Кира с очаровательной улыбкой просила Максима помыть сауну. Это означало: «Пускаю клиента в обход кассы. Ты ничего не видел». В конце удачного дня такая слепота материализовывалась в сорок-пятьдесят лишних долларов, а совесть мучила его значительно меньше, чем боль в ноге. В российском малом бизнесе закон сообщающихся сосудов работает, как ни в одном учебнике. Если хозяин отлучается с рабочего места ради побочного заработка, доходы его предприятия почему-то резко уменьшаются. «Три толстяка», как называли владельцев фитнесс-центра, отлучались часто, и обвинить их можно только в плохом знании законов физики. Откровенно говоря, им вполне хватало и того, что проходит через кассу. Хотя бы потому, что касс, как в любом уважающем себя предприятии, было две: одна — для хозяев, вторая — для инспектора налоговой службы, большого любителя ночных массажей и блинчиков с икрой. Он любил также «неожиданно» нагрянуть двадцатого числа каждого месяца ровно в двадцать два часа. Если что-то мешало — звонил и заранее предупреждал. Полное взаимопонимание между наиболее умными налогоплательщиками и службами, контролирующими их доходы, — величайшее завоевание капитализма, облаченного в российские лапти. Есть, с кого брать пример: Газпром, АвтоВаз и прочие налогов не платят, а называется это все «дифференциацией задолженности». Или — «реструктуризацией долгов». Словом, какого-то хорошо оплачиваемого филолога словесно пронесло… А Самому чья-то мудрая голова посоветовала внести в декларацию целый «БМВ», что он по простоте душевной и сделал, дав богатую пищу сочинителям анекдотов.

Максим мельком осмотрел раздевалки, машинально поправил вешалки и вернулся на свой пост. Включил для проверки все камеры. Работают. Как часы. Внешняя показала Володю Кровеля, стоящего перед центром и упорно перебирающего огромную связку ключей.

«Если будет пробовать все по очереди — здесь и состарится», — подумал Максим и нажал кнопку электрозамка. Володя от щелчка вздрогнул и начал подозрительно оглядывать стены — не знает, что ли, где камера? Камера, правда, меньше булавочной головки, но Максим, придя сюда впервые, опытным взглядом обнаружил ее сразу.

Надо заметить, что название фитнесс-центра «Три толстяка» не совсем соответствовало истине. Толстяков было двое — Костя Баргузов и Петя Генин. Кровель, третий совладелец, был высоким, худым, сутуловатым, как все бывшие волейболисты. В центре он появлялся редко, крутил заработанные деньги на каком-то продовольственном рынке. Тем же, только на вещевом рынке, занимался и Генин, Так что полновластным — хозяином центра являлся, по сути, один Костя.

— Здорово, Макс. — Володя бросил. на стол сумку и оглядел коридор. — Зги два коммерсанта еще не появлялись? — В его голосе послышались неприязненные нотки, и Максим, в который уже раз, отметил: не все так безоблачно во взаимоотношениях троицы.

— Пока нет, — сухо ответил он, создавая видимость субординации.

— Заказов сегодня много?

— Как обычно, — пожал плечами Максим. — Несколько человек к Кире, два вечерних заказа на сауну, днем — банкиры, по абонементу.

— «Массажисток» просили? — Кровель поморщился, точно от зубной боли.

— Нет, только массажиста. Настоящего, — уточнил Максим.

— Что они, импотенты все, что ли, в тих, банках? — с раздражением процедил Молодя. И его можно было понять: «массажистки» давали основной доход фитнесс-центра. — Ладно, я у себя. — Он прошел в директорский кабинет. Каждый из трех совладельцев ежедневно подчеркивал, что этот кабинет — его, только его.

Максим проверил содержимое бара и холодильника. Удовлетворенно хмыкнул. Позвонил Кире — предупредить о заказах. Сбегал в ближайший магазин, где купил еще ящик пива на всякий случай. Аккуратно подклеил чек в журнал расходов. В этот момент одновременно загорелась лампочка вызова «интеркома» и раздался звонок в дверь.

— Слушаю, — бросил Максим в «интерком» и включил внешнюю камеру. Перед дверью стояли два толстяка, Костя и Петя, а за ними маячила невысокая фигура массажиста.

— Толстяки не звонили? — прорычал «интерком» голосом Кровеля.

— Прибыли явочным порядком, — ответил Максим и нажал кнопку электрозамка.

Коридор заполнился шумом, топотом и басовитым матом. Два толстяка никак не могли разом пройти в одну дверь, а уступать друг другу они не привыкли. Воспитание по позволяло. Максим вышел в коридор и предложил бросить монетку. Костя в задумчивости посмотрел на него. Петр же тем временем протиснулся в дверь.

— Бесполезно, — хмыкнул он, войдя в коридор. — У Константина все монетки — специальные. Он в «орла» и «решку» еще с колыбели натаскан.

— Тоже мне, образец честности, — огрызнулся Баргузов, заполняя собой дверной проем. Уж массажиста пропускать вперед он не собирался.

Толстяки скрылись за дверью директорского кабинета, и через десять секунд оттуда высунулась голова Кровеля.

— Макс! В течение получаса нас ни для кого нет!

— Ясно, — кивнул Максим и ушел в свой угол.

— Ну что, орел? — раздался из «интеркома» голос Баргузова. — Решил за наш счет помочь своему кенгу? А нас спросил?

— Тоном ниже, Бар, — прошипел Кровель. — Я тебе не мальчик, отчитываться перед тобой не намерен.

Максим протянул было руку, чтобы выключить «интерком», но отдернул ее. Толстяки наверняка услышат щелчок, а объясняться с ними не хотелось.

— Что значит — не намерен? — включился в разговор Генин. — Бабки-то общие. Ты можешь не брать свою долю процентов, но нашу, будь добр, верни.

— А я с тебя требую процент за твоего сапожника? Ну-ка, Петенька, скажи: я хоть раз упрекнул тебя этим кредитом?

— Заткнись! — рявкнул Костя. — Леха — наш общий кент, и мы обязаны ему помочь. Кроме того, мы с его бизнеса долю имеем, и ты это знаешь!

— А твоего козла мочить давно пора, — добавил Петр.

— За козла, Петенька, можно и ответить, — злобно прошипел Кровель. — За метлой следи чуток, базар-то фильтруй. — Послышалась какая-то возня, потом он продолжил: — Это — ваша доля. Хватит? И нечего козлить всех подряд.

— А мне сказали, ты ему без процентов дал, — с обидой протянул Баргузов. — Если так, то все заметано.

— Кто сказал-то, Бар?

С минуту все молчали. Потом Константин откашлялся и тихо произнес:

— Да есть тут один… Что скажешь, Петенька?

Генин молчал.

— А Леха-то когда отдаст? — вкрадчивым голосом спросил Костя.

— Неважно, — пробурчал Генин. — Я эти бабки сам в общак внесу.

— А ты не крутишь с нами, Петенька, а? Может, процентик с него все-таки дерешь?

— Гадом буду. Бар, — ни копейки! — обиделся Гении.

— Ладно, сухопарые мои, — снова заговорил Кровель. — У меня вот какой вопрос на обсуждение. Бабки мы вносили поровну, делим их — тоже поровну. Я тут немного прикинул. Вот листик. Посмотрите-ка, это любопытно. Эта цифра — то, что заработал вне бани Петр. Эта — моя. А вот этот круглый ноль — твой. Бар. Что получается? Мы бабки крутим — а ты жируешь. Занялся бы чем-нибудь, а? Девок здесь по ночам трахать занятие не очень для нас прибыльное.

— Э-э-э… — угрожающе промычал Константин. — Ты что, в натуре, совсем охренел? А братва накатит — ты, что ли, разбираться с ней будешь? Или ко мне прибежишь?

— До сих пор мы эти вопросы вместе решали… Или ты хочешь сказать, что я плачу тебе за крышу? Самому-то не смешно? Авторитет, твою мать…

— Я тебе пасть-то твою поганую сейчас заткну!

— Стоп! — прокричал Генин. — Успокойтесь вы, оба! Вова, кончай бузить. А ты, Бар, подумай. Может, тебе лучше свалить от нас?

— Ты тоже считаешь, что я этих денег не заработал?

— А чем ты их заработал? Тем, что девок по углам терроризируешь?

Послышался грохот. Потом мат, крики. Максим под шумок выключил «интерком». Очень вовремя. Тотчас хлопнула входная дверь, и в коридор вплыла Кира, заполнив помещение запахом фиалок Монмартра.

— Привет, — весело бросил ей Максим, по привычке восхищенно закатив глаза и разведя руками. — Мадемуазель, сегодня вы выглядите даже лучше, чем вчера.

— Привет, Макс. — Кира попробовала его имя на вкус, сморщила носик и откровенно уставилась на него, стремясь произвести впечатление новым макияжем. Впечатление оказалось не совсем то, на какое она рассчитывала, но все же. Вчера вечером Кирочка, очевидно, переутомилась, а в ее возрасте трудно это скрыть даже под самым искусным макияжем. Два еле заметных лучика в уголках глаз говорили о небрежном отношении ко сну, а сеточка морщин возле губ — о непреодолимом желании решить свои семейные проблемы, которое с каждым годом лишь усиливалось.

Кира давно и всерьез собралась замуж и не скрывала этого. «Нерушимые» и «вечные» трехмесячные связи, красной нитью проходящие через всю ее жизнь, надоели ей окончательно. Об этом она плакалась Максиму в свободные от посетителей минуты. Плакалась, мило воркуя и закатывая глазки.

Сквозь женщин она смотрела, точно сквозь оконное стекло, видела в них только источник дохода. Мужчин подразделяла на три основные категории. Первая до двадцати пяти и после шестидесяти — совершенно бесперспективная. По разным причинам. Те, что победнее, были неинтересны ей. Тем, что побогаче, — неинтересна она. Вторая категория — средний возраст с набором кредитных карточек. Причина ее бессонницы. Будучи, впрочем, дамой отнюдь не глупой, она понимала, что в ее возрасте — ближе к сорока, чем к тридцати — рассчитывать здесь также не на что. Поэтому весь накопленный запас сил и энергии она обращала на третью категорию — средний возраст, не сумевший себя реализовать. Стоило Кире узнать о высшем юридическом образовании Максима, как он тотчас же попал в сферу ее жизненных интересов. Рассуждала она при этом весьма тривиально, но, как ей казалось, логично. Вот, дескать, женится он на мне — я из него такого адвоката сделаю, что Резник и Падва заплачут горючими слезами от зависти в ответ. Максим на ее откровенные намеки только усмехался; флиртовать же старался осторожно, чтобы ненароком не обидеть ее всерьез.

— Весело было? — как бы невзначай спросил он, улыбаясь.

— Где? — не поняла Кира и нахмурила лобик.

— Ну… — Максим неопределенно развел руками. — Вчера. Розы, шампанское, ужин при свечах?

— А пошел ты… — беззлобно отмахнулась Кира. — Кому нужна старая, больная, одинокая девушка? Тебе вот все намекаешь, намекаешь, а ты… Дубина ментовская…

— За мента ответишь, — сделал страшные глаза Максим.

— А против дубины, значит, не возражаешь? — Кира распахнула модный летний плащ — и оказалась в кожаных шортах, колготках в крупную сетку и высоких ботфортах. Глядя куда-то в потолок и лукаво улыбаясь, потерлась о Максима бедром и промурлыкала: — Мужчина, угостите даму сигаретой!

— Слушай, а похоже… — с преувеличенным восхищением протянул Максим и хохотнул: — Хоть сейчас на Тверскую!

— Дурень! — отрезала его Кира. — Там бабок берут кучу, а тебе здесь задарма может достаться! — Она прикурила и уже нормальным деловым тоном осведомилась:

— Генералиссимусы здесь?

Максим молча кивнул, и Кира с испуганными глазами на цыпочках прокралась к себе в кабинет.

— Стоп, радость моя! — остановил ее на пороге окрик Кровеля. — Как жизнь? — Он многозначительно посмотрел на часы, — Кира опоздала на сорок минут.

— Володенька, — захныкала Кира, — у меня же первый заказ только через полчаса.

— Ладно. Проехали. Пойдем-ка — запишешь мне двух фемин на завтра. Хорошие, только пальчики толстые, от бриллиантов опухли.

Следом за Кровелем в коридор вывалился красный, как вареная креветка, Костя Баргузов и проревел:

— Кира, ты мне тетку обещала! Где она?

— Будет, Костенька, будет, — промурлыкала из своего кабинета Кира. — Раз я обещала, значит, будет.

— Смотри у меня, девушка, повнимательнее со мной. А то тебя подпрягу, — ухмыльнулся Баргузов.

— А не боишься, что я у тебя жить останусь? — парировала Кира.

— Макс, — прохрипел селектор голосом Генина. — Если меня будут спрашивать — я здесь до двух, потом пусть звонят на мобильный.

— Ладно, начальник, чего уж… — сиплым голосом старого зека ответил Макс.

— А пошел ты, — тихо буркнул Петр. — Рожа ментовская…

К девяти утра Максим уже заканчивал уборку, — вымыл финским пихтовым составом сауну, поставил терморегулятор на просушку. И тут в дверь неожиданно позвонили. Максим включил внешнюю камеру и с удивлением обнаружил Костю Баргузова, который, по его расчетам, должен был еще крепко спать.

— Привет, Макс, — слабым голосом пробурчал тот. — Ты один? Я попарюсь часок-полтора. Тяжко что-то. Перебрал вчера.

— Твоя воля, начальник, — пожал плечами Максим. — Я тебе нужен?

— Не-а, — еле слышно ответил Костя. — Покой мне нужен, а не ты.

— Или гильотина, — с невозмутимым видом предположил Максим. — Говорят, помогает. От головной боли.

Костя «мазнул» по нему мутным глазом, пробурчал что-то о профессиональной ментовской доброте и скрылся за дверью банного отделения. Вскоре раздался шелест душа. Минут через пять хлопнула дверь сауны. Костя забормотал что-то по телефону, а Максим принялся дозваниваться в соседний мини-маркет. Минут через десять ему по удалось, и он долго и во всех подробностях начал обсуждать с директором заказ на завтра. Торговался он по каждому пункту и с удовольствием, прекрасно зная, что такие клиенты, как фитнесс-центр, у небольшого магазина — на вес золота, и директор часто готов идти на значительные уступки, чтобы их не потерять.

— Пойми, Максим, — проникновенным голосом убеждал его директор-армянин. — Раки — они севанские! Это тебе не вонючие перемороженные креветки, выловленные в европейской канализации! Это вкусно, как… — Он замолчал, мучительно подыскивая самое убедительное сравнение.

— Как Синди Кроуфорд, — закончил за него Максим.

— Да, наверное, — неуверенно согласился директор. — Я не знаю, что это такое, но верю тебе. А ты мне — не веришь. Почему?

Подобные беседы случались у них раз в неделю. Оба понимали, что это просто игра, поэтому относились к ней соответственно. Через полчасика тема была исчерпана, и они с удовольствием перешли к обсуждению футбольных новостей.

Затем Максим, мурлыча себе под нос какой-то «советский марш», продолжил уборку. Причем текст марша сочинял тут же, не выпуская из рук швабры. Во время пауз он слышал, как Константин с кем-то разговаривает по телефону — бесконечный ими разговор. Денег не жалко, подумал Максим, часами болтать по мобильному… Ладно, был бы разговор важный, а то: «Да, конечно… Ну, хорошо… увидимся… привет жене… не понял… ладно… не важно… успеется… как дела?.. Ничего, ничего… нормально… привет жене… да, конечно… Ну, хорошо…» — и так далее.

Максим вспомнил опухшую, пожелтевшую физиономию Константина, хмыкнул, достал из холодильника бутылку «Хейнекена» и толкнул дверь банного отделения. Закрыто. Из-за двери неслись бесконечные «привет жене» и «увидимся». «Ну и черт с тобой! — решил Максим и поставил бутылку на место. — Пить меньше надо!»

Он выкурил сигарету, добил вчерашний кроссворд, погладил так и не пропаренную сегодня ногу, потянулся и, тяжело вздохнув, направился ремонтировать сливной бачок в мужском туалете, рядом с тренажерным залом. Целую неделю он оттягивал этот момент, надеясь в глубине души на напарника. Тот оставался глух и слеп, придирчиво следуя железному правилу: в твою смену сломали, ты и ремонтируй. Максим провозился с ремонтом около получаса, а когда вернулся на рабочее место, то увидел, что дверь сауны открыта — оттуда раздавались «охи» и «ахи» Константина.

Минут через пять его красная физиономия появилась в дверном проеме.

— Ты где бродишь? — Глаза воспаленные, голос хриплый. Похоже, и впрямь сегодня утром господин Баргузов сам себе противен.

— Толчок ремонтировал. Может, тебе пивка? — предложил Максим, видя, что начальник чувствует себя не лучше, чем до сауны.

— Хорошо бы… — мечтательно протянул Костя. — Только очень холодного, ага? И бутербродик, с семгой.

— Сделаем, — кивнул Максим и принялся конструировать огромный — по Костиным габаритам — сандвич, на который ушла целая рыбная упаковка.