Две недели… две недели я днем, по свету, лазил по сбитому кораблю, собирал инструмент и оружия, скручивал ценное оборудование, грабил, короче. Или нет, получал наследство. Как для меня — так неимоверно богатое, несмотря на то, что это был чисто военный дирижабль.

За это время кроты, которых Леший собрал со всей округи, сумели забить бомбоотсек землей. Наблюдать это дело было странно, так скажем. Нет, я уже как-то привык, что здесь, в этом мире, многое совершенно невозможное вполне обыденно, но это… растущая куча грунта, в которой копошатся небольшие зверьки… короче, странно и жутковато, да еще те корни трав, которые оплели сами бомбы и держатели. В общем, бомбоотсек стал совершенно недоступен. И ладно, ничего там нужного и не было.

А так, моя добыча оказалась очень впечатляющей. Оружие, вещи, деньги. Ну да, деньги. Какие-то «имперские марки», золотые монетки размером с наш железный рубль. Медь и серебро. Причем достаточно прилично, так как мне досталась и корабельная касса, а там было тысяча этих марок и пятьсот двойных гиней. Тоже золотые монеты, но намного крупнее. По словам Беллатрикс — трофейные. Почти два кило золота только из небольшого стального ящика с цифровым замком (ладно хоть Белла код подсказала, а то замаялся бы открывать). Плюс триста двадцать три марки нашлись в карманах экипажа, ну и кучка всякой мелочи. Так что я теперь не нищий бродяга. И достаточно хорошо вооруженный бродяга, ко всему прочему.

Шесть винтовок с ручной перезарядкой, пять полуавтоматов и ручной пулемет. Полторы дюжины пистолетов и револьверов. Штатные парабеллумы, которые были у каждого летуна, маузер, как в фильме про революцию, и два револьвера. Револьверы древние, от предыдущего барона достались, он их как сувениры держал в каюте. Но рабочие, даже патроны к ним есть.

Что меня удивило, так это одинаковый калибр парабеллумов и маузера. Странно, вроде они различные были. А тут один и тот же патрон в магазинах. Девять миллиметров диаметром и двадцать пять длиной, пригодился штангенциркуль из набора инструментов. Впрочем, это же иномирный корабль, кто знает, какие калибры приняты на вооружение в армии и флотах той Германии? Беллатрикс эти вещи точно не интересовали, так что она на мои вопросы просто фыркнула.

Вот винтовки и пулемет калибром от испанской винтовки этого мира не отличались. Я даже отстрелял из старой магазинки пару десятков патронов, которые вытащил из магазинок с дирижабля. Нормально все пошло, как родные. По идее, не должно быть проблем с патронами, у того пирата-то винтовка старая была, а вот патроны новехонькие.

Впрочем, магазинки с дирижабля тоже здешними патронами отстрелялись нормально.

Вот у полуавтоматов и пулемета возникли проблемы — сели пружины в магазинах. Пришлось разбирать сами магазины, вынимать пружины и растягивать оные, благо это я умею. Тут же какая хитрость? Растягивать пружину надо с оборотом. Иначе она сразу, мгновенно сядет. А так будет почти как новая.

Вот я и растягивал. Благо инструмента набрал еще и с дирижбомбеля. Даже тисочки небольшие. После этой процедуры и пулемет, и винтовки-полуавтоматы отстрелялись как новенькие. Вообще, мне понравились полуавтоматы и ручник. Немного тяжеловаты, правда, но зато в руку и плечо легли как влитые, лучше, чем корабельный родной калаш.

Правда, разбираются сложновато. Но это как раз ничего, в оружейном шкафу нашлись отменно выполненные руководства. Пусть и на немецком, в котором я ни в зуб ногой, но зато с прекрасными пошаговыми иллюстрациями. Да и комплект специального инструмента в небольшом сундучке был.

Еще бы с пистолетами разобраться, а то в них тоже пружины сели, в том числе и боевые. А именно руководства для маузера я не нашел, вот так-то. Обидно. Зато револьверы, несмотря на древность, стреляют без осечек. Придется именно их использовать, как оружие последнего шанса.

Кроме оружия, я вытащил из корабля гирокомпас, все корабельные часы, штурманский планшет, все документы из рубки, снял мощные визиры. Десяток биноклей тоже лег на специально выращенный стеллаж. Вещи команды, некоторые механизмы, тонкие стальные тросики и лебедки для них… я снял все, что мог. Пусть я не заберу, так деду оставлю. Он спрячет, в лесу захоронок полно.

Не повезло с продовольствием, снова просроченные консервы, коробки с сухарями, термоса с высохшим в них кофе. К моему удивлению, спиртного на дирижабле не было вообще.

Вечером, после того, как я заканчивал потрошить дирижабль, мной начинала заниматься Беллатрикс. Под ее вдумчивым и полуматерным руководством я, к моему немалому удивлению, научился выходить в так называемый астрал. И даже сумел поймать, при соблюдении жесточайших мер безопасности, пару неприкаянных душ, которых носило меж миров. Но деду они не подошли, потому я их подарил девицам-дриадам. И Офра, и Юсуфь все так же ночами ночевали на моей полянке, то обе, то по очереди. Было видно, что дриад весьма забавляют сексуальные мероприятия, ну а мне, как стармосу-срочнику, лишний перепих лишним не бывает. Но хорошего, к сожалению, бывает мало.

Вообще, несмотря на такой весьма насыщенный график, я практически не уставал. Хватало мне, чтобы выспаться, трех, максимум четырех часов ночью, и пары днем. А физическая усталость вымывалась водой холодного и звонкого ручья, в котором я плескался. При этом я стал жилистым как зимний волк, все сало, которого и так почти не было, утекло. Слух улучшился. Точнее, научился слушать, различать сами звуки, кому они принадлежат и что означают. То же самое со зрением, пусть не сокол, но весьма неплохо. Да еще ночью стал видеть, не как кошка или сова, но спокойно пройти по ночному лесу без опаски выколоть глаз или запнуться о корягу получается. Беллатрикс и Мыш не могут сказать точно, из-за чего это со мной, высказывают предположения, а Леший усмехается в бороду и молчит, как рыба об лед.

Помяни нечистую силу… вот он, сидит на пенечке и щурится на заходящее солнце.

— Внучек, скажи мне, старому, для чего ты все это вытащил? Ты ж с собой это точно не попрешь? — Леший указал посохом на стоящую посреди поляны стойку гирокомпаса, прислоненные к нему горизонтальный и вертикальные штурвалы и лежащие на стеллаже визиры. — Ладно хоть, тяжелые пулеметы не стал снимать.

— Жаль будет, деда, если пропадут эти вещи. — Я подошел к гирокомпасу, погладил полированную бронзу поверхности. Сам надраивал, не перенесла душа зеленого окисла. — У тебя в кладовых и не такое хранится, а тут артефакты иного мира. Сухой, к сожалению, но можно отремонтировать.

— Ну ладно, а то я уж подумал, что ты спирт собрался сливать из этой бандуры. — Леший усмехнулся, и встал. — Сегодня опять будешь пробовать изловить душу?

— Угу. — Я кивнул, глянув на самодельные свечи, которые отлил сегодня. Пришлось в дупле старого дуба собирать воск, оставшийся от опустевших сот. Ладно, меня сила деда в этом лесу прикрывает, сожрали бы меня иначе пчелы.

— Осторожнее. Ты жив. В отличие от твоей трости. Да, держи, если решишь, то надень и не снимай. — Леший бросил мне цепочку с клыком какого-то зверя. — Носи, не снимай. Это твоя страховка, Жень. Убьют коль, или еще как умрешь — у меня в лесу переродишься, будешь барсук-оборотень.

— А чего барсук? — удивился я, рассматривая подарок. — Не медведь, не рысь, а барсук?

— Ха! Медведя ему подавай! — Леший снова уселся на пенек. — Не похож ты характером ни на медведя, ни на рысь. Тебя одиночество тяготит, тебе дом нужен. Семья. И лисом тебе не быть, нет в тебе изворотливости. Жесткость есть, решительность, даже жестокость проскальзывает, а вот изворотливости нет. И ладно, а то слишком крученым быть — можно самого себе обхитрить. Ладно, внучек, пошел я. А ты подумай над моим даром. Но учти — наденешь оберег, дороги взад не будет. Минимум пять сотен годов будешь мне служить. Через пять веков, коль захочешь, отпущу. Хотя, это не самая плохая жизнь, поверь. И кстати, ты непростой барсук будешь. Как наш Мыш к обычному соотносится, так и ты к обычному барсуку будешь.

Блин, дед задолбал своими исчезновениями, достал уже. На секунду глаза отвел, а он уже исчез. Покрутив цепочку на пальце, я повесил ее на сучек над кроватью. Подумаю завтра над этим. Слишком уж сказочно, хотя Мыш вон он, топает сюда. Он постоянно присутствует на наших с Беллой ритуалах.

Кстати, Белла пришла в восторг от подарка Лешего.

— Ты ничего не понимаешь! Сильнейшие маги рвут душу, совершают сложнейшие ритуалы, совершают человеческие жертвоприношения, окончательно отдавая свою душу Тьме, ради того, чтобы иметь страховку от внезапной смерти. А тут — тебе на блюдечке вручают такую возможность. И я не думаю, что быть барсуком-оборотнем пятьсот лет — такая уж великая цена за такую возможность. Я, например, уже сижу тут, в этой деревяшке, и мечтаю стать человеком… — тут трость выразительно поглядела на меня, передавая мимикой все, что она думает обо мне как о маге-некроманте. — И даже мечтать не смею о таком даре. А ты кочевряжишься. Да от твоих корявых пентаграмм и самодельных свечей опасности больше, чем от боевой группы сильных магов, настолько ты неуклюж, барон! Ну, кто так чертит, кто? Для чего тебе эти деревяшки? Настоящий маг тренирует руку и глазомер и не использует магловский инструмент!

Ну да, пока моя тросточка промывает мне мозги, я при помощи самодельного циркуля размечаю площадку и вычерчиваю пентаграмму. Откровенно говоря, обычный знак качества, насмотрелся я на такие. Расставив по углам свечи и запалив фитильки, я уселся на толстый и плотный коврик, связанный из сухой травы. Вообще, по указаниям Белс, я должен был изобразить что-то вроде «позы лотоса» и в ней медитировать, отслеживая астральные потоки. Но для меня это крайне неудобно, потому сажусь просто по-узбекски, как старики в Ташкенте в чайхонах. И то, даже в таком положении задница и ноги затекают.

Пользуясь указаниями Белс и своим пусть крохотным, но опытом, скользнул в транс. Реальный мир как-то отодвинулся, расцвел огоньками живых существ и нелюдей-нежити. Ну да, тут, в этом лесу и нежить есть, с десяток призраков около старой автотрассы. Ходил я туда. Просто ради интереса, там крупная авария была когда-то очень давно. Ржавого хлама, проросшего деревьями, хватает.

Скользнув чуть дальше, я понял, что сегодня, если повезет, выполню дедов наказ.

Когда-то и где-то до этого… в другом мире, на иной странице бытия…

1 марта 1945 года, западнее Будапешта.

Рыкнув двигателем и выбросив черный солярный дым, СУ-100 съехала с разбитой гусеницами дороги. Дивизион тяжелых самоходок, точнее, те машины, что были на ходу после отражение танковой атаки немцев, занимали позиции для отдыха и ремонта. Неподалеку, буквально в полукилометре, обустраивались соседи, на «сучках», легких самоходках СУ-76. Им в той драке досталось намного серьезнее, все-таки «тигры» и «четверки» с длинными пушками остаются крайне серьезными соперниками. Но кошек из танкового зоопарка немцев высадили своими «сотками» противотанкисты, а «семьдесят шестые» и «тридцать четвертые», те, которые уцелели после короткого встречного боя с пытающимися деблокировать Будапешт фашистами, добили прорывающиеся средние танки и бронетранспортеры немцев и венгров-салашистов. Кстати, венгры дрались едва ли не страшнее немцев, они знали, что именно им пощады не будет, ибо натворили жутких дел, сражаясь против партизан на Украине.

Вокруг разворачивающегося ремпарка самоходок уже устанавливались автоматические зенитки, своими длинными стволами ощупывая мартовское венгерское небо. Конечно, наши авиаторы перехватили у немцев небеса. Но пропустить пару шальных «фоккеров» совершенно не хотелось.

Приданная самоходчикам пехота из десанта и счастливчиков, ездящих на сборной солянке из британских, американских и трофейных немецких бронетранспортерах, окапывалась тут же, готовясь к хоть и короткому, но заслуженному отдыху.

— Как думаешь, Вера, долго еще? — Молодая и красивая блондинка в отлично подогнанной форме со знаками военного медика на погонах повернулась к сидящей на чудом уцелевшей скамейке молодой шатенке.

— Я тебе маршал Жуков, Надюш? — засмеялась означенная Вера и от души потянулась. Распахнувшаяся шинель показала натянувшуюся на высокой груди гимнастерку с несколькими наградами и колодкой с тремя желтыми и одной красной полосками. — Но, похоже, недолго еще им бегать. Додавим гадов, Надя, додавим.

— Додавим, — согласно кивнула врачиха, садясь рядом с Верой. Поймала падающую трость и прислонила к скамье. — Вот только что потом будем делать, Верунь? А? Знаешь, я себе представить мирную жизнь уже не могу. И тебе и мне по двадцать три года… а я как будто всю жизнь на войне. Мир он там, где-то далеко-далеко. В той весне остался, когда мы с тобой на третий курс переходили. Ты на своем филфаке, я у себя в медицинском. Вообще, интересно — так нас покружило, и к концу войны снова свело.

— Да, военные дороги тесные, — согласно кивнула красивой головой Вера и, взяв трость, встала. Опираясь на нее, сделала пару шагов. Сразу стало ясно, что правая нога у девушки практически не сгибается. — Но знаешь, я рада, что мы снова встретились.

— Товарищи капитаны, машина готова! — От стоящего неподалеку доджа-полуторки неторопливо подошел пожилой сержант, вытирая ветошью руки. — Можем ехать.

— Товарищи капитаны, позвольте вас попросить остаться с нами. — Из-за ближайшей самоходки вывернулся молодой офицер, командир дивизиона СУ-100, вряд ли старше девушек по возрасту, и тоже в капитанском чине. Он уже пару раз покрутился около ждущих окончания ремонта девчат, но служебные обязанности для настоящего командира превыше всего. — На пару часов, хотя бы. У нас есть хорошее вино, да еще у здешнего кулака несколько баранов, совершенно случайно, пулеметами посекло. Шашлык пожарим, вина попьем, почти как у меня дома, в Зугдиди.

— Извините, нам некогда, — весело улыбнулась врач, вставая и кокетливо улыбаясь самоходчику. Шатенка ничего не сказала, только усмехнулась и, хромая, пошла к машине.

Капитан, однако, махнул рукой. И ближайшая самоходка сдвинулась, перекрывая дорогу доджу.

— Товарищ капитан, прикажите своим бойцам, чтобы сдвинули машину и пропустили нас. — Вера, став неожиданно строгой, вытащила из нагрудного кармана красную книжечку. — Капитан Самойлова, контрразведка Смерш, товарищ самоходчик. Извините, нам некогда с вами шашлыка жарить. После победы — с удовольствием!

Чуть побледневший командир дивизиона махнул рукой, и бронированная туша сдала назад, освобождая дорогу для доджа. Сидящая около водителя врачиха улыбнулась и помахала самоходчикам. А девушка, напугавшая командира самоходчиков страшной красной книжкой, откинулась на сидение и прикусила губу.

— Вера, что, опять нога? — встревожено повернулась к ней с переднего сидения блондинка.

— Да, но уже отпустило, — контрразведчица сумела бледно улыбнуться. — Поехали, поехали, ждут нас.

— Мотают вас, Вера Семеновна, не по делу. Могли бы и к нам на хозяйство привезти этих румын. Подумаешь, подполковник и майор, вон, позавчера цельного венгерского полковника привезли, — недовольно буркнул сержант, крутя баранку американской машины, коротко взглянув в зеркало заднего вида на побледневшую от болевого приступа переводчицу.

— Воздух! — пронесся над дорогой длинный крик, после чего зло залаяли зенитные автоматы, нащупывая росчерками трассеров стремительный силуэт.

А немецкий истребитель, на огромной скорости пронесшийся над позициями самоходчиков, сбросил практически наобум пару небольших бомб и скорей свалил от негостеприимных хозяев. А то еще вызовут пару-другую «ЛА-5», или еще каких. Самолетов у красных развелось много. И, прямо скажем, летать и драться русские пилоты давно научились.

Полусотенные фугаски грохнули, взметнув чернозем и разорванные кустарники. Самоходки и пехоту не задело, а вот в додже контрразведчица выгнулась и упала на заднее сидение.

— Вера!!! — Врачиха кинулась к подруге, но помочь уже не могла. Небольшой осколок ударил девушке под левую лопатку.