– Р-равняйсь! Смир-рно!

– К торжественному маршу! Поротно! Первая рота прямо, остальные направ-во!

– Шагом марш!

Замершие шеренги слитно отпечатали первый шаг. Мы шли первыми. Уже не курсанты. Офицеры!

– И-и-и раз!

Прошли мимо трибуны, где, подняв руку в воинском приветствии, стояло командование училища. Начальник училища, похожий на Брежнева, но имевший кличку Стеклорез (из-за фамилии Алмазов), с улыбкой смотрел на печатающих шаг молодых офицеров. Может, себя молодого вспоминал?

В конце плаца нас встречали родители и наши девушки. Мои мама и отец приехать не смогли, но была она, моя будущая жена.

– Здравствуй, мой лейтенант. – В легком красивом платье, с обалденно шикарными длинными волосами она была для меня самой-самой красивой. Королева.

Счастливая улыбка вдруг сменилась злобной маской. В руке у нее появилась сабля.

– Но ты никогда не станешь генералом!

Взмах. Пытаюсь отклониться, но… правая рука падает на землю…

Толчком проснулся. Опять кошмар: моя бывшая приснилась – произнесла свою любимую фразу и… отсекла мне руку. Левой рукой провожу вдоль тела и не обнаруживаю левую. В панике вскакиваю и чуть не взвываю от боли. Левая рука, напрочь отлежанная, вылетает из-за головы и трескается о край полатей, а в голове одновременно начинает гудеть. Сижу, моргаю от тупой боли в голове и сильного сушняка во рту, массирую руку и пытаюсь сообразить – где я нахожусь?

Просторная светлица с мутным окном, у стены сундук и лавка, мои сумы под ней и резной столик у широкой кровати, то есть полатей с соломенным матрасом. На столике обнаруживаю крынку, накрытую полотенцем. Посмотрим… да в ней квас! Вот спасибо. Выпил весь. Показалось маловато, но сушь ушла. Ура!

Дверь распахнулась, и в комнату заскочил паренек лет двенадцати. Его ко мне приставили, чтоб я ни о чем не беспокоился, и по первому зову он являлся в светелку.

– Звал, боярин?

Похоже, «ура» я крикнул вслух.

– Где тут можно умыться?

Парень что-то хотел сказать, но, передумав, кивнул и исчез. Но тут же дверь открылась, парень занес медный таз и большой кувшин с водой. А его, случайно, не Фигаро зовут? Или все было приготовлено заранее и стояло наготове у двери?

– Полить, боярин?

– Как зовут тебя, пострел?

– Митяем кличут, боярин.

Я скинул рубашку и уставился на нее. Не моя. Так, разберемся потом, сначала умоемся. Наклонился, сделал руки ковшиком и сказал пареньку:

– Ну, лей, Митяй-скороход.

Потом отправил Митяя из комнаты, сказав ему, что заберет все потом, и достал щетку и пасту.

Закончив с туалетом, оделся и осмотрел себя. Рубашка с косым воротом, украшенная вышивкой по рукавам и воротнику. Штаны из мягкого войлока. Кожаный пояс и сапоги, мягкие и легкие, как домашние тапочки. Затем уселся на полати и задумался. Вчерашний вечер был очень насыщенным. Вспомнилась баня и часть пира, но только часть. Ага, после бани вместо своей одежды обнаружил эту. Это сколько вина надо выпить, чтобы последние события выветрились из головы? Наверное, очень много, а раз голова еще и болит, то пили не только вино. Ладно, надо вспоминать по порядку. В баню меня привел Митяй. Там уже раздевались Горин и Кубин…

– Матвей Власович, – поинтересовался я у деда Матвея, – где ты пропадал?

– Делом занимался, Володя, делом!

– Это каким же делом, Матвей Власович? – весело спросил Горин.

– Пленника в поруб отвез, – ответил Кубин, – затем съездил в гостево, нашел толмача и принялся за допрос.

– И как, разговорили?

Дед усмехнулся, а мы понимающе покачали головой. Смотря как допрашивать, можно перестараться не умеючи, и вопрошаемый с «пристрастием» возьмет на себя абсолютно все имеющиеся на свете грехи или вовсе помрет молча али с криками. А можно вдумчиво спросить и нажать, например, на теле болевую точку и получить всю нужную информацию. Похоже, Кубин, или тот, кто с ним вел допрос, знали – как надо спрашивать.

– Понимаешь, Володя, – сказал дед Матвей, – странен этот степняк.

– Чем? – удивился я. – Очень чистым был, что ли?

– Да нет, – скривился Кубин, – не об этом я. Ты давеча про татарский баял, так не татарин он, даже не кипчак, мы с толмачом еле разобрались. Но поганый нам вот что поведал: он из земли, где течет сразу семь рек, но где это – я так и не понял.

– Знаю, где это, – кивнул я, – ты дальше говори…

– Я и говорю, значит, поганый поведал, что сюда они пришли в начале апреля, аккурат перед оттепелью, двумя отрядами. Один в три тысячи сабель, состоящий из его земляков и кипчаков разных родов. Вот второй чисто монгольский и точного количества не знает, но во втором отряде воев гораздо больше. Оба отряда стоят в разных местах, однако место стоянки монгольского отряда никто кроме тысячника не знал. Их задачей являлось в любой момент поддержать действие монгольских сотен, когда понадобится, но пока гонцов от них не было.

– Интересно-интересно… – задумался я. – Чего им тут в таком количестве надо?

– Вот-вот, – кивнул дед Матвей, – а с конца апреля они, несмотря на запрет, начали разорять близлежащие веси, так как местный князь, то есть Мал Кута, стал меньше пригонять баранов и привозить продукты.

– Во-о-от ка-а-ак! – удивленно протянул Горин. – Запрет нарушили… а что именно им тут надобно?

– Этого поганый не знает. Поговаривали, что монголы на закат малыми отрядами ходили, но куда, никто не ведает.

– Так, что мы имеем, – начал подводить итоги я, – поганые в количестве до пяти тысяч сабель, а то и больше, находятся от нас в… – я вспомнил карту и прикинул расстояние в верстах, – в двадцати пяти верстах, то есть совсем рядом.

– Надо князю поганого показать, – сказал Кубин.

– Обязательно, и со сбором войска поторопить…

– Ладно, бояре, – прервал меня Горин, – о ратных делах потом поговорим. Пар ждет.

Кубин и Горин нырнули в парную. Быстро скинул одежду и шагнул следом. Меня обдало жаром, и я, пригибаясь, рассмотрел необычную для меня баню. Почти в центре располагался открытый очаг, вокруг которого была наложена куча камней и стояли два больших медных котла с горячей водой, а справа у стены три больших бочки с холодной водой. Напротив полок в две ступени, где уже сидел Горин, а дед Матвей вливал в шайку с водой что-то из глиняной крынки. Он обернулся и сказал:

– Полезай греться, Владимир Иванович. Сейчас я холод разгоню.

Это холод? Да такая температура достойна самой жаркой парной. Залез на полок и сел рядом с Гориным. Уши и нос, казалось, уже сварились, и я, прикрыв их, стал осторожно дышать раскаленным воздухом. А еще начало нестерпимо жечь обработанный мазью бок. Вдруг раздалось шипение и… меня вынесло из парной вместе с клубами пара. Вслед мне хохотали Кубин и Горин. Я, распластавшись на полу предбанника, думал: «Стыд-то какой. А еще считался заядлым парильщиком». Однако с мазью надо что-то сделать. Удаляют ее маслом, а где его взять?

Дверь открылась, и вошли две девицы. Хихикнув, глядя, как я прикрыл окаянное место рубахой, они вкатили небольшой бочонок и сообщили:

– Квас, боярин.

– Х-хор-рошо. Ид-дите. Стойте!

– Да, боярин?

– Масла принесите, подсолнечного, конопляного, какое есть…

– Мигом, боярин!

Казалось, дверь и не закрывалась. Девица мне плошку с маслом протянула, затем, поглядывая и хихикая, ушла. Блин, забыл, что на Руси мужики и бабы до Екатерины Второй мылись вместе.

Тщательно протер маслом бок, затем осторожно промокнул льняным полотенцем. И самоотверженно шагнул в парную. На самом верху полока сидели Горин и Кубин.

– Не замерз там, боярин? – усмехнулся Илья Демьянович. – Влезай сюды, парить будем. Вот, шапку надень.

И он протянул мне войлочный колпак. Ну, слава Богу! Теперь буду крепиться. Только я залез к ним, Кубин тут же достал веники.

– Ложись, Владимир Иванович.

Опять зашипела вода на каменке, и я понял – как себя чувствуют куры гриль…

Ох, упарили меня и упарились сами. Краснокожие, как индейцы, мы вывалились в предбанник. Состояние мое было – посоли и ешь. Почти без сил плюхнулся на лавку. Кубин, выбив дно у бочонка, зачерпнул квас и подал мне.

– Спасибо.

После кваса почувствовал легкость в теле. Благодать.

– Чудны раны твои… – это Горин рассматривал мои шрамы. – Это стрелами, мыслю, а это…

Как объяснить ранения осколками?

– Клинками, Илья Демьянович, – нашелся я, – клинками.

Не знаю, что смог прочитать Горин по моим шрамам, но смотрел он очень уважительно.

– Эх-ма… пойду-ка я, бояре, ешшо попарюсь.

И Горин ушел в парную. Кубин покосился на мою грудь и показал на один шрам:

– На самом деле это пулевые ранения?

– Да, и этот, и этот тоже, а тут ножевое, здесь осколком…

– А на ноге? Почему он такой… страшный?

Дед Матвей прав, шрам страшный. На всю жизнь напоминание о фугасе, гибели всей нашей разведгруппы и о предательстве.

– Вот ты, Власыч, не веришь в предательство Кутерьмы, – тихо проговорил я, – я тоже когда-то не верил, но… – и рассказал Кубину все о последнем своем боевом выходе. Как выдвигались на исходные, как под нашим «Уралом» сработал фугас, как проводили расследование…

– О нашем маршруте знали единицы, и вычислить того, кто слил информацию, не составило труда. Однако взять предателя не удалось, исчез. Ребята поклялись во что бы то ни стало найти его и покарать. А самое горькое, что он был мне другом, а теперь… теперь бывший капитан Пряхин Алексей Павлович – тот враг, которому я без сожаления свернул бы шею. За всех ребят, погибших при взрыве… а ты вот в предательство не веришь…

– Я понимаю, – так же тихо ответил Кубин, косясь на дверь парной, – но и ты пойми, нельзя по наговору, которому семь веков, обвинять знатного боярина.

Дверь парной распахнулась, и в предбанник вывалился Горин.

– Ух, велелепно-то как! Теперь и попировать не грех.

* * *

Я поднялся и посмотрел в окно. Естественно, ничего не увидел, вместо стекла был натянут бычий пузырь. Потянул фрамугу и открыл окно. Свежий ветерок коснулся лица. Итак, все, что было до пира, я вспомнил, а вот потом как-то смутно все. Что мы пили вчера? Вот уж не подумал бы, что я столько вина выпью, чтоб память отшибло, даже с водки такого не было. А пили-то мед. Не тот, который с пасеки, а тот, что алкоголь содержит. Коварная штука – бьет не в голову, а в ноги. Попробуй после кубка пройдись ровно. Фиг! Такие кренделя вместо прямой сделаешь. А потом вино пили. Разное. Что интересно, оно и не кончалось. Как будто тут в погребах его цистерны. Потом вроде квас пили. Тоже в голову шибает неслабо. Вот и ответ провалу памяти: намешал разного алкоголя. И это несмотря на хорошую закуску. Большое изобилие мяса и рыбы. Копченой, тушеной, вареной… разве что котлет нет и колбас. Вспомнил, что передо мной на блюде лежал трехметровый копченый осетр. Прикинув, сколько бы он стоил на рынке в моем времени, я сразу отрезал кусок на половину своей зарплаты. Потом в основном им и закусывал.

Помнится еще всеобщее веселье, как будто не было больше проблем и напастей в виде противника почти под боком. Звучали здравицы и поздравления, в том числе и мне, за которыми последовали знакомства со всеми и, конечно, тосты с большими кубками вина в них.

М-да, а еще вчера я дома был, в двадцать первом веке, и не думал, что за один день успею два раза повоевать и два раза на пиру побывать. Причем на второй раз напиться до потери сознания. А все-таки, как я комнате оказался? Сам пришел или меня принесли?

Когда я вошел в зал, где мы вчера пировали, то встретил боярина Горина.

– Как спалось, Владимир Иванович?

– Хорошо.

Горин вдруг рассмеялся. Чего это он? Наверное, я вчера накуролесил.

– Силен ты, боярин! – покачал он головой. – Вина выпил больше всех, но спать своими ногами ушел. А остальные на столах так и уснули.

– А я ничего не вытворил там? – облегченно вздохнув, спросил я.

Горин опять засмеялся:

– Так ты трюк с кубком с десяток раз показывал.

– Надеюсь, хоть пить еще есть в чем?

Горин похлопал меня по плечу:

– Есть, пойдем за стол.

– А я думал, сегодня в церковь пойдем.

– В церковь пойдем завтра, – ответил Илья Демьянович. – Негоже с дурной головой к причастию идти. И князя дождаться надо.

На столах, где вчера мы пировали, уже убрались. Прислуга сменила все блюда. Не тревожа спящих на столах, они аккуратно убирали грязную посуду и объедки. Крупного телосложения ратник, кажется, по фамилии Брагин, зажав в руках обглоданную кость, отмахнулся во сне от пытающегося ее забрать холопа. Бедняга от этого «взмаха» перелетел через лавку и растянулся на полу. Другие служки так опрометчиво не поступали. Некоторые бояре, проснувшись, обнаруживали перед собой кубок, полный вина, и сразу похмелялись. Вчерашний пир, начавшийся вечером, для них незаметно перетекал в завтрак.

Я сел за стол и, глотнув кваса из медного кубка, отрезал себе большой кусок копченого мяса. Рядом зашевелился спящий боярин и, подняв голову, осмотрелся. Это оказался Кутерьма.

– А, боярин, – проскрипел сонно Лисин, – а у меня получилось. Гляди.

Он наклонился и из-под стола вынул саблю без ножен, подхватил медный кубок, полный вина, и поставил его на кончик сабли. Чуть расплескав, поднес ко рту и медленно выпил. Потом подкинул кубок и разрубил его. Половинки со звоном разлетелись по сторонам.

– Охолонись, Кутерьма, – поморщился Горин. – Уже с дюжины две кубков извел. Теперь на торг поедешь восполнять запас. А то скоро пить будет не из чего.

– А торг далеко? – спросил я Илью Демьяновича.

– За городищем, в посаде. А что?

– Одежи прикупить, да и бронь починить надо бы.

– Понятно, – кивнул Горин. – Вон с Кутерьмой и поедешь, хотя… Нет. С ним не надо. Кутерьма всех купцов достал своими шутками. Митяя с тобой пошлю. Он парень хваткий. На торгу поможет и лучшего кузнеца покажет.

* * *

Митяй ехал на своей лошади чуть впереди. Не знаю, что там наговорил ему Горин, но важность из него так и перла, как разварившаяся крупа из кастрюли. Выехали за ворота и прибавили ходу, по дороге обгоняя возки с сеном, груженные чем-то и укрытые рогожей, людей, что шли на торг.

Рынок, или торг, оказался не таким уж большим, как я его представлял. Но от него повеяло чем-то родным, так похожим на будущее. Сначала мы проехали мимо лотков с различными продуктами. Не остановились и у лавок, продающих упряжь. Задержался я только у продавца оружия. Соскочив с коня, я шагнул внутрь лавки. Ножи, топоры, щиты, мечи, копейные наконечники, пучки стрел, кистени, рогатины. Прям оружейная палата. Появился молодой парень.

– Что из оружия боярин желает? – спросил он. – Могу предложить отличный клинок.

Волшебным образом у него в руках материализовалась сабля в богато украшенных ножнах. Чуть сдвинув ножны, он повернул к свету и показал на лезвие.

– Посмотри, боярин, какой узор на клинке. А ножны с эфесом? Эта сабля князей достойна. Персидская работа.

Сабля меня не интересовала, тем более что почти такая же осталась в моем доме в будущем. И есть у меня сабли и мечи, вот насчет ножей… показал на некоторые из них.

– Вот эти возьму. Покажи-ка.

Продавец с готовностью подскочил:

– Отличный выбор, боярин. А к ним я могу предложить отличный пояс.

Ну, конечно, все как всегда. Но пояс хорош. Я кивнул продавцу.

– Я его беру и эти ножи. Но это все.

По продавцу было видно, что он с удовольствием продаст мне хоть всю лавку.

– Сколько с меня?

– Четь куны, боярин.

Вынул одну серебряную монету и подал продавцу. Тот принял ее и, достав большой кошель, выложил на прилавок несколько мелких монет.

– Вот разность, боярин.

Вот и славно. Я забрал сдачу – это остаток куны, пятнадцать ногат, если не ошибаюсь.

Снаружи, с лошадьми, меня терпеливо дожидался Митяй, щелкая дынные семечки. Я сунул покупки в сумы и поехал дальше. Высмотрел в одной лавке шкуры. Вот это мне надо. Быстро сторговавшись, купил себе большое одеяло из овчины и несколько воловьих шкур. Из них потом палатку сооружу. Остановился у лавки с одеждой. В ней на выбор висели рубахи, штаны, налатники с мехом… В общем, в этом тряпичном отделе можно было приодеться с ног до головы. Но мне много не надо. Пара рубах, пара штанов, а остальное можно пошить из трофейного материала. Как Демьян приведет обоз, так найду швею и сделаю обширный заказ. А пока принялся разглядывать рубахи, украшенные орнаментом по рукавам и оторочке ворота. Узор, переплетаясь, напоминал свастику, и я вспомнил его название – коловрат.

М-да. Глядя на вышивку, которая включала в себя коловратный узор, в который замысловато вплетались птицы, похожие чем-то на орлов, я подумал: «Гитлер был страшный плагиатор. Вот орлы, кого-то дразня, выпускают свои языки. Вот коловрат, похожий на свастику. Это мы, русские, были наследниками ариев, а не они. Испоганили символ, твари. Вот и получили по полной от настоящего великого народа».

Наверное, тут все продавцы знакомы с магией, так как этот парень появился из ниоткуда, словно джинн, тут же выдав извечную фразу:

– Что боярин желает?

– Приодеться желаю. Рубах две-три, штанов пару, куртку и налатник.

– Э… куртку?

И, как по волшебству, у него в руках появилось нечто, похожее на пальто. Ну, куда мне такое?

– А что-то другое есть?

Опять не заметил, как парень что-то сделал руками и показал мне как бы плащ. Но мне куртка нужна. Тут я понял, что вся одежда тут как бы одного образца и отличается только материалом и отделкой. Рубахи почти одного размера, штаны тоже, разве что плащи разные. Привычного мне фасона курток не найти. Пожалуй, придется долго объяснять швейному мастеру, что именно я хочу. Объяснил парню, что мне нужен швей для большого заказа.

– Тимофей!

Из глубины лавки появился мужичок. Недолго думая, я сказал швею, что желаю пошить много одежды для себя и что для объяснений и снятия мерок надо явиться в детинец. Затем я купил налатник, отороченный мехом, три рубахи с разным узором, две пары штанов, шапку с мехом по кругу и ермолку. Спросил, где можно купить сапоги, меня тут же проводили в лавку напротив. Там выбрал готовые мягкие сапоги и легкие туфли типа мокасин, кожаные и на коротком меху.

Выйдя от сапожного мастера, я оглянулся. Где Митяй? Лошади стояли у коновязи, а этого пострела нигде не было. Пока я упаковывал в сумы покупки, появился Митяй и сразу оправдался:

– Кубков заказал, боярин. Куда сейчас едем?

– К кузнецу.

– Тогда к Тюте поедем, – деловито кивнул парнишка, – он всегда срочные заказы принимает. И делает справно.

– А почему кузнеца зовут Тютя?

– Вообще, его зовут Ефрем Рябов, а Тютя – потому что маленький.

Ах да, Тютелька, как я не сообразил?

– Ну, поехали к Тюте.

Кузнечный квартал был как бы в стороне. И верно, ведь звону от них много. Митяй проехал вглубь кузнечных дворов и заехал в распахнутые ворота двора, из глубины которого доносились удары с гулким эхом. Под большим навесом работал кузнец. Действительно, Тютя – маленького роста, но с широкими плечами и мощной мускулатурой. Кузнец одной рукой держал раскаленную деталь клещами, а второй молоточком постукивал место, куда подмастерье обрушивал тяжелый молот.

Бух!

Деталь зашипела в масле. Кузнец положил инструмент и утер обильный пот. Я слез с коня, передал поводья Митяю и подошел поближе.

– Ты Ефрем Рябов?

Кузнец кивнул и, взяв кувшин с водой, стоявший на чурбаке, стал жадно пить. Потом опять утерся и спросил:

– Что боярину угодно, починить что али выковать?

– И починить, и выковать.

Я вынул кольчугу и подал кузнецу.

– Починить надо и выковать пластины по размерам.

Дело в том, что я задумал сделать заказ на необычную бронь. Нечто похожее на юшман, только грудная пластина пусть будет сделана в виде зерцала. На руки – наручи, для ног – тоже защиту. Еще заказал умбон с широкими краями, почти во весь размер щита.

Пришлось объяснять, показывая на себе, и чертить на утоптанной земле. Наконец поняв, что надо сделать, кузнец спросил о сроке.

– Завтра к вечеру.

– Хорошо, боярин, но за срочность это будет стоить… полгривны кун.

Митяй сделал большие глаза, и я понял, что это дорого, но согласился. Вообще, цены тут чудные. На гривну можно купить большой дом, еще и на продукты останется. Я потратил на все, вместе с барахлом, четверть гривны, нигде не торгуясь. Поэтому, наверное, меня из лавок провожали как почетного гостя. Были бы дисконтные карты, был бы платиновым клиентом.

Я кивнул Тюте:

– Добро, только в детинец снеси.

Расплатившись с кузнецом, мы отъехали.