Участковый инспектор Сироткин доложил Фомину: у шабашников, строящих комплекс, трудовое соглашение с колхозом заключено по всем правилам, документы членов бригады в порядке. Молодые неимущие интеллигенты используют свои отпуска, чтобы подработать — кто на машину, кто на кооперативную квартиру.

Жители Нелюшки в беседах с Фоминым отзывались о шабашниках положительно. Вкалывают от зари до зари, на танцах в колхозном клубе ведут себя скромно. О бригадире шабашников говорили по-разному. Для кого жулик, каких свет не видал, для кого деловой мужик, умеющий все достать. Участковый Сироткин как раз о Маркине и хотел вчера посоветоваться с Фоминым — пронырливый бригадир шабашников не только лихо добывает для стройки дефицитные стройматериалы, но и лихо пускает их на сторону.

Бригада называла своего бригадира только по фамилии. И за глаза, и в лицо. Маркин — никакого имени и отчества. Его дело шустрить и выкручиваться. Наше — честно вкалывать за хорошие деньги.

С Маркиным Фомин встретиться не смог. Тот с утра уехал в Путятин на похороны. У проворного бригадира шабашников завязались в городе крепкие связи — на похороны зовут только самых близких.

Со вчерашнего дня отсутствовал и Эдик Вязников…

Чертов Кисель! Напророчил! Исчезнувший Эдик действительно работал шофером и действительно возил на стройку бетонный раствор. Перед глазами Фомина возник серый бугорок под одинокой сосной…

«Спокойно!» Он помотал головой, чтобы прогнать наваждение.

Значит, исчез тот самый Эдик, которым возмущалась Альбертовна и которого хвалила Даниловна.

Эдику Вязникову пришла из дома срочная телеграмма: «Отец больнице приезжай немедленно». Телеграмма настоящая — Сироткин проверил на почте. Но какая семья у Эдика, чем болен отец, никто в бригаде не знал. Его отъезд ставил шабашников в трудное положение: они лишались единственного шофера. Правда, водительские права были еще у Маркина. Однако если бригадир сядет за руль самосвала, кто взвалит на себя снабженческие обязанности? Таких добровольцев в бригаде не нашлось, все хотели работать честно, а мухлевать — специальность Маркина.

И все же Эдика они отпустили. Даже можно сказать, отправили домой насильно, как и положено порядочным людям. Хотя Эдик не переставал твердить, что он должен остаться, он подводит бригаду, из-за него они меньше заработают и так далее. Отвез его в Путятин на станцию заведующий колхозным радиоузлом Валерий Чернов.

— Тот самый Чернов? — строго спросил Фомин участкового.

— Так точно! — Сироткин покраснел до ушей.

Месяц назад он примчался в управление с паническим сообщением: изобретатель-самоучка Чернов собрался строить дельтаплан. Надо ли дозволить появление частного летательного средства или немедленно пресечь? Поступок Сироткина разбирался на летучке. По всей стране энтузиасты строят дельтапланы, все газеты пишут, а Сироткин не в курсе.

«Так то в газетах, а то у нас в районе», — оправдывался участковый.

С Черновым у него хватало хлопот.

Изобретатель-самоучка начинал скромно. Вернулся домой после армии и соорудил из старого мотоцикла мини-трактор «Ишачок». Мини-тракторы теперь у всех. Конструкция Валерия отличалась только необычным названием. Любопытным он охотно объяснял, что, служа в Средней Азии, проникся глубочайшим уважением к труду и терпению ишаков. Что же касается упрямства, то эта черта, по заверениям Валерия, чрезвычайно сближала ишаков с некоторыми людьми, например с Васей Сироткиным.

«Ишачок», он же «Сироткин», исправно пахал в Нелюшке огороды, а Валерий увлекся фантастической идеей построить амфибию. И построил. Однако путятинская ГАИ категорически отказалась выдать на амфибию автомобильный номер. Валерий отправился своим ходом в Москву, и Путятин ахнул, увидев на экранах телевизоров своего земляка, непринужденно беседующего с ведущим передачи «Это вы можете» о достоинствах пологих лобовых стекол и колес, закрытых обтекателями. Валерий заявил, что его следующая работа пока секрет, но название уже есть — «Фантомас».

Однажды вся Нелюшка слушала колхозные известия. Знакомый голос Валерия Чернова читал сводку: столько-то убрано льна, столько-то сдано молока.

Оставшееся время Валерий использовал на музыкальные приветы труженикам колхоза. Назовет кого-нибудь и объявит: «Для вас споет хор под управлением Свешникова», «Для вас споет Алла Пугачева».

Даже самая ветхая бабуля понимала, что ни хор Свешникова, ни знаменитая Алла не прибыли в Нелюшку, чтобы спеть в радиоузле перед микрофоном. Поет Валеркина техника. И все равно приятно.

В тот вечер Валерий поприветствовал всеми уважаемую фельдшерицу песней «Рябина».

Фельдшерица сидела дома за шитьем. Растрогалась вниманием — ее любимая песня. Мечтательно подперла щеку рукой и не заметила, как стала подпевать. И вдруг ей сделалось не по себе: «Кому подпеваю? Уж не мой ли по радио голос? Что делается? С ума схожу!..»

На ее счастье, вскоре примчались соседки. С их помощью она вспомнила: позавчера у себя дома у раскрытого окна пела «Рябину». Как же это Валерка исхитрился записать? Да еще с таким вздохом под конец! Стыд и ужас!..

Получив жалобу фельдшерицы, Сироткин немедленно опечатал колхозный радиоузел, а затем отправился домой к Валерию и обнаружил там шпионское гнездо. Дом был набит всевозможной радиотехникой, микрофонами, магнитофонами, приемниками, передатчиками. Провода пересекали комнаты во всех направлениях и уходили из дома по заборам и кустам.

Изобретатель сидел у пульта управления.

— Чем вы здесь занимаетесь? — строго спросил Сироткин.

— Изучаю жизнь с помощью «Фантомаса».

— Какой такой «Фантомас»? — Сироткин не был силен в технике.

Не долго думая, он ткнул пальцем в одну из кнопок на пульте.

Раздался шум и плеск сильного дождя, хотя за окном светило солнце. Потом послышалось чавканье грязи под тяжелыми сапогами. Двое шли под дождем, громко обсуждая причины поломки комбайна.

— Понятно, — сказал Сироткин. — Прошу следовать за мной.

Дело обошлось штрафом и клятвенным обещанием Валерия Чернова, что больше такое не повторится. Но своего слова изобретатель не сдержал.

Шло колхозное правление. Радио никто не включал, приемник на столе председателя заговорил сам: «Товарищи члены правления! Передаю для вас запись беседы нашего председателя с механизаторами на машинном дворе».

Из приемника полились бранные слова. Женщины заткнули уши, мужчины кинулись выключать, но приемник не унимался. Побежали в радиоузел — дверь оказалась запертой изнутри. Валерий прокрутил запись до конца и только тогда вышел, угодив прямиком в руки Сироткина.

Правленцы сгоряча постановили исключить Чернова из колхоза и снять с заведования радиоузлом. Но запись председательской речи осталась у него, и Валерий повез ее в Путятин. В результате история сделалась известной всему району, теперь уже председателю пришел черед, давать слово, что больше такое не повторится. А изобретатель свел знакомство с директором музея. «Фантомас» для музея просто клад. Записи фольклора! Воспоминания ветеранов! Музей открывает свою фонотеку, архив звукозаписей! Придет время — и потомки скажут спасибо тем, кто сохранил для них голоса жизни…

Киселев развернул перед Валерием блистательный план. С тех пор «Фантомас» регулярно записывал для музея колхозные посиделки со старинными песнями, свадьбы, собрания. А песни фронтовых лет в исполнении пастуха дяди Коли Семенова передало даже районное радио.

…На счастье Фомина, изобретатель оказался дома — с паяльником в руках что-то починял в паутине проводов, раскинутой «Фантомасом».

— Как дела с дельтапланом? — благодушно спросил Фомин.

— Моя милиция меня бережет. — Изобретатель ухмыльнулся. — Чтобы Чернов не разбился, как Икар. Все в порядке, Николай Павлович. А что же Сироткин с вами не пришел? — На этот вопрос Фомин отвечать не стал, разговор о Сироткине — лишняя трата времени. — Если вы насчет дяди Васи, — продолжал Чернов, — то вчера он был в Нелюшке, но не у меня, у шабашников. Я все делаю сам. Правда, с расчетами немного зашился. Думал, научные силы помогут, ну эти, с комплекса. Но у них с математикой напряженно — не секут.

— Просто не хотят с тобой возиться, — посочувствовал Фомин.

Валерий презрительно усмехнулся:

— Ну и не надо. Без них справимся. Ребята помогут, я тут познакомился, они на картошку приезжали — толковые головы. Витю Жигалова знаете? Мы с ним весь дельтаплан проинтуичили, все узлы.

«Проинтуичили?… Ну-ну… — отметил про себя Фомин. — И этот помешан на интуиции».

На разговор о Вязникове Валерий шел неохотно. Следить за шабашниками — не его печаль. И вообще он не хочет отбивать хлеб у Сироткина. По дороге на станцию Вязников ничего не рассказывал. Раньше, правда, случалось перекинуться словом. Вязников говорил, что имеет шоферские права со студенческих лет. Конечно, руль крутить может, но в технике не сечет.

— На этом моя личная информация заканчивается, — заявил Валерий.

— А есть и еще чья-то? — Фомин покосился на «Фантомаса». Налетову можно рассказать о таком источнике, но Егорову?… Фомин мрачно обозрел самодельные некрашеные полки, сплошь заставленные магнитофонными кассетами.

— У меня полный порядок, — похвастал Валерий. — Видите на кассетах цветные полоски? Клубные записи помечаю красной краской, уличные — желтой, фольклор — синей, природу — зеленой…

— Так, так… — Фомин все еще колебался. — Значит, фольклор и клубные записи у тебя для музея. А уличные? Сам слушаешь или еще кто?

— Никто! — отрезал Валерий. — Через сотню лет потомок будет изучать записанные мною голоса жизни как талантливейшее художественное произведение. Я работаю на будущее. Но для вас сделаю исключение.

Фомин старался перевоплотиться в человека далекого будущего. Ничего не вышло. Художественные достоинства «голосов жизни» до него не доходили. Самое бессовестное подслушивание! Без разбора. То визгливая свара у колодца, то доверительный шепоток на лавочке, то собака кого-то хватанула за штаны… Что могут подумать далекие потомки? Какую жизнь они себе представят?

Информация о Вязникове прозвучала в двух записях.

В первой Фомин узнал голос Прокопия Лукича Смирнова. Другой голос, как сообщил Валерий, принадлежал Маркину. Сироткин оказался прав — бригадир Маркин подторговывал материалами со стройки. Прокопию Лукичу он продал машину бетонного раствора. Из их беседы Фомин понял, что знахарь собирался забетонировать дорожки у себя во дворе. Жулики условились о цене. Дело оставалось за тем, согласится ли Эдик отвезти раствор. Маркин надеялся, что согласится. В бригаде интеллигентов Эдик самый неимущий. Все болтают про свои будущие машины и квартиры — он помалкивает.

Во второй записи звенел девичий голос: «Иду на остановку, а Эдик навстречу: «Ты куда?» Я говорю: «В город». А он: «По каким делам?»

«Ну, а ты что?» — спросил другой девичий голос, немножечко завистливый.

Я говорю: «Колечко хочу купить. С рубином». Он дверцу открыл: «Садись. Прокачу с ветерком».

«Ну и что?»

«Сели и поехали. Эдик тоже решил колечки посмотреть. Кому-то для подарка».

«Купили?» — спросил другой голос совсем завистливо.

«Нет… Приехали, а универмаг закрыт…»

Разговор девчонок Фомин попросил прокрутить еще раз.

«Любопытная поездка. Девчонке могло показаться, что Эдик решил поехать в город ради нее и ради колечка кому-то в подарок. В рабочий день так легко маршрут не меняют. Возможно, Эдик возил раствор Лукичу. Для девчонки заезд по пути в Крутышку — мелочь, не стоящая внимания. Она рассказывала подруге только важное для нее: «Приехали, а универмаг закрыт».

Но самое любопытное тут разговор о колечках, — продолжал размышлять Фомин. — Почему девчонка собралась в город? Потому, что узнала от кого-то: в универмаге сейчас большой выбор. Очень важная подробность! Про золото в универмаге — никогда столько не привозили! — знал весь город и весь район. И уж девчонка, которую Эдик прокатил с ветерком, всю дорогу трещала про колечки-цепочки…»

Сам собой начал складываться план. Конечно, дурацкие выдумки Киселя, что шофера убили сообщники, а труп зарыли в лесу, начисто исключались. Но преступникам действительно могла понадобиться машина. Причем такая, чтобы не бросалась в глаза. И тут вполне подошел Эдик.

«Значит, так, — прикидывал про себя Фомин. — Сироткин должен узнать, где находился Эдик в ночь ограбления. И когда ездил в город якобы покупать кольцо кому-то в подарок. К сожалению, «Фантомас» не фиксирует даты — потомкам они ни к чему. Но о «Фантомасе» лучше забыть, будто его не было. Обойдемся без узнавания девчонки по голосу. Есть ее подружки. Сироткину достаточно закинуть удочку, что Эдика с кем-то видели в городе около универмага. И кстати, не мешает описать его приметы продавщицам ювелирного отдела: не возникал ли он там в роли покупателя. Ну и непременно запрос по месту жительства Эдика: там ли он и когда прибыл…»

Своим планом Фомин остался доволен. Обычная проверка. Если окажется пустым номером, можно спокойно доложить обо всех действиях капитану Егорову. Ну, а если вдруг…

Фомин решительно пресек свои мечты о посрамлении Егорова. Не о том надо думать. О деле!

На прощание Валерий решил потешить гостя записями голосов природы.

— Хотите послушать утро в лесу? — говорил Валерий, перебирая записи, помеченные зеленой полоской. — Нет, лучше я вам поставлю вечер на болоте… Между прочим, теперь лягушек становится все меньше и меньше. Мрут от гербицидов. Наши потомки и знать не будут, что такое полноценный лягушиный концерт. — Валерий отыскал наконец нужную кассету. — В старину по крику лягушек предсказывали погоду. Я поставил эксперимент. Вечером записываю прогноз, переданный по радио, затем выношу микрофоны на болото, и «Фантомас» работает на автоматическом режиме: через каждый час пять минут записи. И так всю ночь. Утром другого дня записываю на пленку итог: какая на самом деле погода, температура воздуха, давление…

Валерий нажал клавишу. «Фантомас» заговорил выверенным голосом диктора: «Облачность, местами ливневые дожди…» Затем последовала тишина, ее прервал нудный скрип — так скрипят высохшие на корню деревья. Опять тишина, и вдруг неуверенное «ква» одинокой лягушки, еще «ква», еще, всплеск воды, ответный уверенный клич — и вот уже грянул дружный лягушиный хор.

— Чисто выводят! — Валерий взмахивал рукой, как бы дирижируя хором.

Пение лягушек всегда казалось Фомину безобразным криком. Но в магнитофонной записи оно обрело собранность и даже стройность. Никакой разноголосицы — торжественная болотная оратория. Даже досада взяла, когда через пять минут запись кончилась. Но сразу хор запел что-то новое.

— Ритм улавливаете? — спросил Валерий. — Минималистская музыка. Самая теперь мода. Композиторы-минималисты отказались от сложных мелодий. Будущее, как они считают, за музыкой, близкой к естественным звукам природы. Моих лягушек хоть сейчас пиши на диск…

Лягушки запели что-то лирическое, задушевное.

«Но почему, — печально думал Фомин, — музыка все упрощается, вот и до минимализма дошли, а для исполнения музыкантам подавай дорогостоящую аппаратуру… — Фомину отчетливо вспомнился синтезатор «Алиса», выставленный на самом видном месте в отделе радиотоваров универмага: цена 760 рублей. — Сами выставляем, — размышлял он с досадой, — дразним ребят, а потом какая-нибудь Анюта приходит за конвертом…»

Фомин решительно приподнялся: хорош лягушиный концерт, но пора… И тут за его спиной раздался кашель. Фомин круто обернулся: кто пришел? Никого! В комнате только он и Валерий.

— Шляются по ночам, портят записи. — Валерий протянул руку, чтобы выключить «Фантомаса».

— Погоди. — Фомин и сам не знал, зачем ему понадобилось удержать Валерия.

Двое притащившихся ночью на болото разговаривали вполголоса.

Первый: «Ты не можешь выйти из игры. Надо было отказываться сразу. До того, как тебе раскрыли весь план».

Второй: «Я имею право отказаться, когда хочу». Второй явно нервничал, трусил.

Первый: «Не имеешь. Поезд уже ушел. И чего бояться? На нас никто не подумает».

Второй молчал. И молчание затягивалось. «Ну…» — Фомин напряженно ждал, струсит второй или решится дать отпор. Нет, ничего не слыхать. Даже лягушки куда-то пропали.

— Все, Николай Павлович, — сказал Валерий. — Я же вам объяснял, «Фантомас» пишет ночью на автоматическом режиме.

Фомин критически оглядел паутину проводов, раскинутую по всему дому: «Тоже мне — автоматика. Человек, услышав такой разговор, непременно дождался бы конца. А «Фантомасу» все равно, вырубает запись на самом интересном месте».

На обратном пути, пришпоривая казенный мотоцикл с коляской, взятый для поездки в Нелюшку, Фомин перебирал в памяти странный разговор на болоте. Про какой план говорили?

И почему такая уверенность, что на них никто не подумает? Кто они и что собирались совершить?

Валерию оба голоса незнакомы. Своих, нелюшкинских, он всех хоть по разу писал. Эти, значит, из приезжих.

Фомин мысленно перебирал, кто это мог быть. Эдик Вязников со своим сообщником? Но почему обязательно начинать с Эдика! Летом в Нелюшке полно приезжих. Родня наведывается. Туристы — пешие и на автомобилях. Шефы с фабрики приезжают на сенокос. Ребята-старшеклассники…

Если бы «Фантомас» записывал месяц и число… Нет даты — не с чего начать… Сводка погоды про облачность и ливневые дожди — не примета, нынешним летом ливневые дожди поливали район каждый день.

«Кисель на моем месте сразу бы сочинил увлекательную версию, — рассуждал Фомин, мчась на бешеной скорости по пустому шоссе. — Но только Кисель способен придать серьезное значение угрозам «ты не можешь выйти из игры», «поезд ушел»… Книжные слова, из детективов. Да, пожалуй, эти двое — школьного возраста, хотя голоса как у взрослых. Акселераты… Вале звонят по телефону ее восьмиклассники — по голосу не отличишь от взрослого…»

Миновав мост через Путю у въезда в город, Фомин не повернул к себе домой в микрорайон, поехал в музей. Кисель наверняка там — по воскресеньям у него прием важных гостей, прибывших издалека.

Возле парадного подъезда с чугунными столбиками и кружевами каслинского литья стоял синий «мерседес». У Киселя иностранцы? Нет, номер московский, для частников. Фомин поставил свой мотоцикл канареечного цвета рядом с «мерседесом». Неплохо смотрится.

На крыльцо музея вывалила шумная компания. Гостей провожал Кисель, собственной персоной.

— Привет! — крикнул он Фомину. — Подожди. Я сейчас.

Рукопожатия, прощальный галдеж: «До встречи в Москве», и «мерседес» трогается.

В наступившей тишине со ступенек донесся утомленный стон:

— Надоели! Работать мешают!..

— Кисель в своем репертуаре, — съязвил Фомин. — Другой бы на твоем месте радовался. А как директор музея ты просто обязан гордиться, что сюда едут.

— Говоришь, едут?… А ты хочешь знать, что их интересует в Путятине? Ну, разумеется, музей, картины Пушкова, легенда о портрете девушки в турецкой шали. Кое-кто наслышан и обо мне. О чудаке, запершемся в глухой провинции… Но есть у нас в городе и еще одна достопримечательность. Высокие гости прямиком отсюда направились к магу-исцелителю Прокопию Лукичу Смирнову, широко известному в творческих кругах как самобытный мыслитель и поэтическая натура.

Не переставая возмущаться, Володя повел Фомина наверх, в свой кабинет. Они уселись в старинные кожаные кресла, и Фомин открыл было рот, чтобы рассказать про подозрительный разговор на болоте, но Володя продолжал изливать свой гнев.

«Спокойно, — внушал себе Фомин. — Пусть выговорится».

И вдруг разгневанный Кисель сам себя прервал:

— Да ну их! У нас с тобой есть дела поважнее. Я тебе должен сказать… Понимаешь, Фома, я помню, ты меня предупредил насчет универмага. Не совать нос и так далее… Я не хотел. Это слепой случай. Приходит Васька и сообщает, что газорез, принадлежавший Сухареву, кто-то брал и положил не на прежнее место. Это заметил Витя Жигалов, которому разрешили временно занять будку. Фома, газорез побывал в руках преступников! Это ясно как божий день!

— Спасибо за информацию, — проронил Фомин. — У меня для тебя тоже кое-что есть.

— Это еще не все! — вскричал Володя. — Ты извини, Фома… Совершенно случайно мой путь скрестился с путем одного подозрительного типа. К сожалению, он меня принял… Ну, ты сам понимаешь, за кого… И поспешил скрыться…

— Рассказывай! — сурово потребовал Фомин. — Все по порядку. И только правду.

— Ничего, кроме правды! — подхватил Володя.

Слушая его чистосердечное признание, Фомин нащупывал во внутреннем кармане фотографию бежавшего из лагеря Грини. Утром, когда Фомин выезжал на мотоцикле из ворот управления, его остановил дежурный: «Возьми, вдруг пригодится». Хорошо, что взял две. Одну оставил Сироткину, другая тут…

— Он! — Володя подскочил от радости. — Он! Узнаю!

— Спокойно… — посоветовал Фомин. — Я бы на твоем месте не веселился.

Володя продолжал ликовать:

— Знаешь, на фотографии сразу видно — уголовный тип. А пока я его считал больным — ничего подозрительного. Симпатичное лицо. Фома, ты задумывался когда-нибудь, почему на фотографиях, изготовленных в вашем ведомстве, ну на тех самых, которые анфас и в профиль, физиономии обязательно угрюмые, уголовные? Мой метод фотографического воображения дает ответ на этот вопрос. Тут у тех, кого вы фотографируете, свой расчет. Своя игра. Парад масок. На воле у них совершенно другие лица. Без всякой пластической операции! В другой обстановке — другие лица… — Володя вскочил и возбужденно зашагал по кабинету. — Слушай, Фома, я тебе еще не все сообщил. К знахарю приходил спекулянт, помидорный король из Краснодара. И сообщницу знахаря тоже надо проверить. Что-то мне не нравятся ее бирюзовые сапоги…

Фома взмолился:

— Затихни, замри!

Пришлось рассказать Киселю все, что было написано про Гриню в короткой справке, приложенной к фотографии. Держать его в неведении нельзя. Следующая случайная встреча с Гриней кончится для Киселя плохо.