— Значит, бросаешь меня здесь? — холодно и как-то безэмоционально произнес музыкант.

— Да, бросаю, — решительно подтвердила Сангрита.

Последние полчаса она с головокружительной скоростью носилась из комнаты в комнату, собирая по дому и кидая в небольшую дорожную сумку все те мелочи, без которых и дня не может прожить ни одна девушка, будь она хоть трижды ведьмой. Поскольку дом был большой, и поскольку определенного места у этих вещей не было, ведь жила она здесь всего ничего, найти что-то нужное можно было где угодно. Потому ведьма и умудрялась собираться так долго, хоть и уезжала налегке. Был, впрочем, и еще один задерживающий факт — Шут. Хоть она и старалась на него не смотреть, глаза находили его сами и тут же натыкались на стену ледяного отчуждения. Что на самом деле творилось у него в мыслях, ведьмочка и предположить не могла, но своим видом он успешно вселял в нее такое чувство вины, что она с ужасом ловила себя на порывах подойти, крепко-крепко обнять этого чокнутого эльфа и жалобно, как в детстве, разбив любимую бабушкину вазу, спросить, что же ей сделать, чтобы получить прощение.

О господи, о чем она думает?! Какая на ней может быть вина! Это она должна угощать его ледяными взглядами, это она должна спокойно, словно каменное изваяние, курить у окна, ожидая, пока обидчик созреет для того, чтобы приползти к ней с извинениями. И плевать на то, что она не курит и что никогда не бывает настолько равнодушна, чтобы искренне убивать таким взглядом, а фальшь ненавидит всей душой… Нет, не плевать. Да, она не выносит фальши… и это уже причина, по которой она никогда и ни за что не позволит себе снова пожалеть Вельта Демолира. И дело даже не в том, что он ощутимо покалечил ее жизнь. Все-таки она, вопреки его мнению, вовсе не злопамятна и уж точно не стервозна. Но сам он словно бы состоит из фальши. Из пресловутой фальши, которая убивала веру, которая была неумолимым шлагбаумом, не позволявшим хоть чуточку сократить дистанцию в отношениях.

А Шут, в свою очередь, чувствовал это. И истолковал в своей обычной пессимистично-апатичной манере. В общем-то, тут и истолковывать было нечего. Зимние сказки пишут про рыцарей-альтруистов на белых жеребцах, а он — подлец и негодяй, никому не нужный и даже не имеющий права на жизнь, как совершенно верно некогда отметила Сангрита.

Сигара подошла к концу, музыкант достал из хьюмидора другую и, не утруждая себя правилами прикуривания , быстро зажег ее. В данный момент он просто не знал, куда себя деть и уж тем более его не волновал подпорченный вкус сигары. Ему вообще не хотелось курить. Но он знал также и то, что если не займет сейчас руки хоть чем-то — в ближайшие месяцы острые предметы от него лучше спрятать. Сегодня он ненавидел собственную жизнь сильнее, чем когда-либо… Настолько сильно, что эта ненависть даже начала переходить на его собственную личность, что для любого эльфа вообще вещь небывалая. Даже Волк почему-то вел себя тихо: не дерзил и не возмущался его болезненной привязанностью к Агате Фламмен. Он лежал, сжавшись в комок, и лишь изредка печально поглядывал на мир через его глаза. Должно быть, ему тоже не хватало тепла… Что ж, существует холод, от которого не спасет даже волчья шкура. Но что тогда спасет?.. Огонь? Да, наверное. Абсолютно непонятный и необъяснимый душевный огонь, которого у него не было вовсе, и который бушующим пламенем горел в Сангрите в любую погоду. Он, впрочем, горел в ней и сейчас. Рыжая ведьмочка как оголтелая носилась по особняку в поисках то шпилек для волос, то зеркальца, то потерянного магического амулета, то еще какой-нибудь ерунды. Только теперь этот огонь почему-то не спешил перекидываться на него. Может быть потому, что максимум через час его хозяйка исчезнет из его жизни? Конечно же, с огромным облегчением и, конечно же, навсегда. И даже на еще одно совпадение, на еще одну случайную встречу надеяться было бы глупо. Слишком уж их много было, этих совпадений.

Но куда она уезжает, зачем? Еще вчера он целовал ее, стоя по колено в снегу, а сегодня она врывается в мрачный особняк Леттера и с ходу начинает собирать вещи. Разумеется, ничего не объясняя. Когда она вообще ему что-то объясняла? Впрочем, в этот раз причина и без того была ясна. Скоростное письмо, слегка опаленное почтовым заклинанием, лежало на столе. На конверте значилось имя Агаты Фламмен и, должно быть, именно оно сподвигло ее так резко сорваться с места. Внутрь Шут не полез, все равно ведь заклинание не позволит ему без разрешения сунуть туда любопытный нос, а выпытывать у ведьмочки что случилось или, более того, просить не уезжать, гордость не позволяла. В конце концов, она всегда делает, что хочет и плюет на его мнение с высокой колокольни. Вот пусть и поступает так, как считает нужным, а он свое мнение, за ненадобностью, вообще выражать не будет.

«Э… Вельт? — неожиданно вскинул голову Волк и уставился на него полными презрительного недоумения глазами. — Что за бред ты несешь? Смахивает на дешевые отговорки».

«Что?.. Молчи! Молчи и не лезь не в свое дело!» — воскликнул мысленно эльф, с ужасом осознавая, что Волк абсолютно прав и он попросту безумно боится… боится… а чего он вообще боится? Черт его знает, но что-то подобное испытывают влюбленные мальчишки без капли мозгов в черепной коробке. Еще лучше, сравнил себя с влюбленным подростком… Нет, нет, нет! Все в порядке, все замечательно! И чего он вообще так расстроился? Жизнь прекрасна…

«Что, правда? Просвети, что ли, и меня, в каком же это месте она прекрасна?» — скептически поинтересовался Волк, и Вельту пришлось расписаться в своем полном бессилии позитивно взглянуть на мир.

А может послушаться раз в жизни вторую ипостась? Может, сказать ей? Да, наверное, нужно решиться. Но что сказать? «Сангрита, останься или я сойду с ума?» Слишком пафосно. «Сангрита, я не могу без тебя жить?» О боже, какая ахинея! «Сангрита, я… я…» Слова внезапно кончились и музыкант скорбно признал, что так трудно ему не было даже когда он делал предложение Мелиссе. Впрочем, ее как раз никто и не спрашивал. Завернув однажды на чай к ее родителям, он прямо сообщил о своих намерениях и те, не колеблясь, выдали дочь за богатого кавалера. Мда… Сангрита определенно исключительный случай. Черта с два она позволит что-то за себя решить. Тем более, он вовсе не собирается на ней жениться. Так что же ей, все-таки, сказать?

— Где Леттер? — требовательно вопросила ведьма, и эльф с удивлением обнаружил, что предмет его размышлений стоит прямо перед ним, причем, судя по недовольному выражению лица, давно.

— Где Леттер? — повторила Сангрита, неимоверными усилиями сохраняя твердость голоса. Стоять прямо под этим тяжелым взглядом было трудно, и чем дальше, тем явственнее она ощущала в себе желание разрыдаться. Скорее бы уже уехать! В конце концов, ничто ее здесь больше не держит. Луизу она нашла, осталось только рассказать о своих приключениях Филиппу; что же касается Шута, то ему она вообще ничего не должна. Благо, она наконец-то может вернуться домой, не опасаясь преследований полиции. Почтенный мэтр Эвальд Фламмен поставил на уши всю Столицу, но в очередной раз вытащил внучку из неприятностей, которые она находила с поистине колдовским талантом. Правда, дома ее теперь ждет персональный конец света, но в отблесках последних событий это уже не казалось проблемой.

— Я не знаю, — прошелестел Шут, глядя на нее все теми же холодными глазами. Только взгляд на этот раз был внимательным. Очень внимательным. Можно даже сказать, чересчур внимательным.

«Только не выкинь на этот раз ничего экстраординарного, пожалуйста!» — мысленно взмолилась Сангрита, чувствуя, что с Шутом определенно творится что-то не то. А все необычное, что касается него, как правило, к хорошему не приводит. Нашелся бы только Леттер! Куда он запропастился в такое неподходящее время?! Не может же она уехать, не поговорив с ним! Особенно если учесть, что она так надеется сделать копию партитуры «Грязной революции», дабы отдать-таки оперу в талантливые руки мэтра Фарине.

— То есть как, не знаешь?

— Не знаю, он мне не сообщил, куда ушел, — отмахнулся эльф и, словно бы решившись на что-то, медленно начал: — Сангрита… послушай, я… звучит глупо, конечно, но я бы очень не хотел…

— А где наш вампир? — перебила собеседника Сангрита, приникнув вдруг к оконному стеклу и напряженно всматриваясь в разворачивающиеся за окном события. В общем-то, ничего необычного для Лохбурга там не происходило. Всего лишь обыкновенные полицейские, судя по всему, приехавшие на задержание преступника. Вот только очень уж их было много, и шастали они в подозрительной близи от особняка Леттера. В конце концов, от общей массы отделились четверо стражей правопорядка и направились прямиком к входным дверям.

— Ты это видел?

— Да к черту Людвига и полицию! — воскликнул Шут, уязвленный тем, что его не слушают и тут же выпалил: — Сангрита, я тебя люблю. Кажется…

— А я тебя ненавижу. И это совершенно точно, — с чувством ответила ведьма, когда мелодичный звон прокатился по особняку. Ответ получился правдивым: эта мысль пульсировала в голове с такой яростью, что, казалось, вот-вот начнет причинять физическую боль. Ведь это он во всем виноват! Разве нет? По-другому и быть не может! Все ее неприятности неизменно связаны именно с ним! А она только собралась уехать…

Даже когда их привезли в какое-то правительственное здание и полицейские вежливо, но настойчиво поволокли ее на свидание к какой-то важной шишке, она так и не смогла собраться с мыслями и хоть немного разобраться в происходящем.

* * *

Столько стараний, столько напряженный раздумий, столько сложных расчетов, этот адски сложный инструктаж полицейских, ведь пока этих идиотов носом не ткнешь в преступление, они даже не пошевелятся… и никаких результатов! Где Чертовка Луиза он до сих пор не имеет ни малейшего понятия, Людвиг Вэрбе вновь исчез в неизвестном направлении, а ему, как самому ненужному в Лохбурге человеку, то есть прокурору, досталась только истеричная девица Фламмен и эльф с суицидальными наклонностями. Бесспорно, они тоже были чрезвычайно интересной парочкой, и в Столице на сегодняшний день являлись главным поводом для сплетен, но у него, все-таки, были дела и поважнее, чем беглые оборотни и влюбленные в них ведьмы. Или у них какая-то другая история? А впрочем, неважно. Делать им там, в Столице, нечего, вот и раздувают преступления века из банальных любовных разборок. Вот и пусть катятся со своими проблемами обратно под крылышко Его Величества и его службы безопасности. Он и так постоянно превышает свои полномочия, гоняясь за этим Вэрбе… Надо будет, кстати, не забыть попросить у кузена должность мэра, пока теперешнее правительство города не заинтересовалось тем, что он совсем забросил свои прямые обязанности и занимается какой-то самостоятельной детективщиной.

— Кто вы такой, позвольте спросить? — без всякого любопытства поинтересовался маэстро Демолир, не сводя с него такого же отстраненного, как и тон, взгляда. Мда… не самый легкий случай. Вообще-то лорд Джастис предпочитал допрашивать эмоционально стабильных людей. Ну а когда на предложение что-нибудь выпить собеседник спрашивает, не найдется ли у него раствора рицина или, хотя бы, цианистого калия… Какая уж тут может быть психическая стабильность? Был бы этот Демолир обыкновенным эльфом, без ветвистого семейного древа, прошлого при дворе и мировой славы, он бы особенно с ним не церемонился, а выбив всю нужную информацию, не медля отправил бы на прием к психиатру… Но, к сожалению, это невозможно. Да, официально этого субъекта уже признали погибшим, но это все настолько относительно… Сегодня он мертв, а завтра кто-то из власть имущих посчитает, что он этому миру еще нужен, и обвинение в оборотничестве прилюдно опровергнут. Жизнь научила лорда Джастиса быть осторожным в поступках, и этому принципу он никогда не изменял.

— Меня зовут Лоренцо Джастис. Возможно, вам знакомо мое имя.

— Джастис? — вскинул тонкую бровь эльф. Нет, вы только посмотрите на это чудо, сидит с таким видом, будто бы не его арестовали в чужом доме и будто бы не его пассия не так давно, сидя в том же самом кресле, истерично всхлипывала, твердя, что ненавидит «этого эльфа-извращенца». — Кажется, я имею честь знать вашего отца. Он художник-пейзажист, если не ошибаюсь? Как он, кстати, поживает?

— Вообще-то он умер двадцать пять лет назад. А я на данный момент являюсь главным прокурором Лохбурга, — сухо сообщил Джастис, отец которого действительно был художником. Не слишком талантливым и еще менее известным. Что же касается его сына, то для него он и вовсе был личностью непонятной и абсолютно невменяемой, как и все люди искусства.

— Прошу прощения, я плохо ориентируюсь в сфере преступности, — ни капли не смутившись, ответил Демолир.

С ума сойти, он далек от сферы преступности! В таком случае, каким же образом он, сама невинность, оказался замешан в истории с Грязным Движением? Это наивному Леттеру можно втирать, что понятия не имеешь, откуда Людвиг Вэрбе взялся в его доме, а вот немолодому уже прокурору, с огромным жизненным опытом, все это казалось полнейшей ахинеей. В ванной Агаты Фламмен непонятно откуда возникает незнакомый вампир, а ее сердечный друг об этом ничего и не знает? Весьма сомнительно. Допросить бы еще, как следует, эту завравшуюся девчонку… но и с этой идеей пришлось проститься. Сколько он над ней не бился, но ничего существеннее, чем бессвязные обвинения в адрес Демолира и надрывное «я ненавижу эльфов!» он не услышал. Что ж, успокаивать рыдающих истеричек он не умел никогда, а применять силовые методы и даже задерживать ее надолго не имел права. Не хватало еще, чтобы к нему в гости заявился разъяренный Эвальд Фламмен и начал предъявлять претензии по поводу обращения с его обожаемой внучкой. Так что единственное, что прокурор мог сделать — это лично проконтролировать, чтобы девчонка покинула город. Она хоть, хвала небесам, не имела ничего против. Впрочем, с ее дедушки теперь причитается. Он тоже не последний человек в Королевстве, так что многоуважаемому мэтру еще придется, в свою очередь, оказать ему услугу.

— Я все же надеюсь, что несмотря на свою плохую ориентацию в сфере преступности, вы сможете ответить на интересующие меня вопросы, — ровно, ничем не выражая своих мыслей, начал Джастис.

— Смотря, что это будут за вопросы, — не уступая собеседнику в мастерстве светской болтовни, ответил эльф. По его поведению, впрочем, было сложно сказать, боится он чего-то или нет. Казалось, мыслями он вообще не здесь, и животрепещущая, с точки зрения прокурора, тема его ни капельки не волнует. Вот только что его, в таком случае, может волновать? И как все-таки жаль, что он так и не добился адекватного поведения от Агаты Фламмен! Была бы она хоть чуточку вменяемой, он бы смог хоть немного оценить ее роль в этой истории. Но ее мысли занимал исключительно сидящий в данный момент перед ним субъект… Интересно, что же занимает его мысли?

Однако, любопытство прокурора не осталось неудовлетворенным, хоть ответ и не слишком радовал. На вопрос о Людвиге Вэрбе эльф с поразительным простодушием сообщил, что тот заявился ранним утром в дом Леттера, вооружившись идиотской сказкой об уличных грабителях, а Сангрита, по доброте душевной, его впустила. С этого момента сходить с ума от количества задаваемых вопросов начал Джастис. Интересовала собеседника исключительно его рыжая подруга, а прокурор, к своему стыду, признал, что, несмотря на весь свой ум и жизненный опыт, не знает, что лучше ответить и стоит ли вообще отвечать. Отношения Вельта Демолира с Агатой Фламмен были для него чем-то за гранью логики и понимания, так что и разобраться в них совершенно не представлялось возможным. Столичное общество сочинило о них целый приключенческий роман, супруги Фламмены гневно отрицали любые попытки связать имя их внучки с именем бывшего хозяина музтеатра, саму Агату зациклило на смертельной ненависти, а сам маэстро Демолир… мда, а маэстро Демолир и вовсе напоминал Джастису влюбленного мальчишку: безответственного, глупого и до смешного увлеченного собственными чувствами.

— Маэстро, будьте так любезны, держите себя в руках! — с легким раздражением сказал прокурор, когда, вдруг растерявший всю свою невозмутимость, Демолир, вскочил на ноги и начал нервно расхаживать взад вперед по комнате, вызывая у него еще больше опасений касательно целостности рассудка собеседника. — С госпожой Фламмен все в полном порядке. По крайней мере, так было два часа назад, когда я провожал ее к выезду из города.

— Она уехала? — резко остановился эльф.

— Да. А вы ожидали чего-то другого?

— Я… я вообще не знал, чего ожидать… — растерянно ответил музыкант и рухнул обратно в кресло, вновь впавший в прежнее апатичное состояние. — А она ничего обо мне не говорила? Или, может быть, просила что-то передать?

— Маэстро, я не почтальон, чтобы передавать послания. А самое цензурное, что она о вас говорила, заставило бы покраснеть пьяного матроса и арестовать вас даже самого ленивого и продажного полицейского.

— О, я, кажется, себе это представляю. И что же, в вашей душе тоже расцвело чувство всепоглощающей справедливости? Не утруждайте себя обвинениями, у столичной полиции и без того есть веская причина отправить меня на костер, — сардонически усмехнулся музыкант.

Боже милостивый, какие вкрадчивые театральные интонации, какая картинная поза, какой романтичный налет печали… Изысканный и прекрасный принц на белом коне, сломанный жестокой судьбой и поневоле превращенный в злодея. Что ж, очень трогательное амплуа, вот только он не безмозглая девица, обчитавшаяся любовными романами. Природное эльфийское обаяние для него — пустой звук, а вся эта гамма страданий, столь явно отражавшаяся в безупречно красивых зеленых глазах собеседника, не вызывала даже снисходительной улыбки. Эльфы… пафосные, эпатажные, чувствительные и романтичные существа с полным отсутствием рассудка, но оооочень вместительным сердцем. Они живут настоящим моментом и, должно быть, тот же маэстро Демолир действительно предпочел бы сейчас умереть, чем жить, осознавая, что его любовница бросила его без капли сожаления и печали, вдобавок сохранив на память жгучую ненависть… Но, черт побери, эти остроухие слишком хорошо живут, чтобы знать, что такое настоящая жизнь! А значит, страдания их изначально фальшивы, значит, они не стоят и медяка. Впрочем… впрочем, при желании даже из них можно извлечь пользу.

— Ну что вы, маэстро, я вовсе не собираюсь обрекать вас на смерть, — прокурор позволил себе улыбнуться уголками губ. — Это было бы совершенно нерационально. Вы можете оказать мне очень большую услугу, если захотите. А вы просто не можете не захотеть, потому что взамен я могу повернуть вашу жизнь в нормальное русло.

— В нормальное русло? Вы очень занятно выразились, милорд, — уже с долей интереса отметил эльф.

Что ж, ему попался чрезвычайно понятливый собеседник, явно привыкший мыслить масштабно. И сейчас лорд Джастис готов был жизнью поклясться, что знает до мелочей все, о чем думает музыкант. Сколько новых возможностей откроется перед ним, если к нему вернется имя, состояние, поместье вблизи Лесного города, столичный театр… И это все вполне реально, если кто-нибудь близкий к королю, например его кузен, поговорит с Его Величесвом. Вряд ли маэстро вспомнит о беспощадных душевных муках, что терзали его еще минуту назад. Ну а если черствый лорд Джастис все же недооценивает нравственность бедного страдальца, то бедный страдалец не замедлит принять к сведению то, что за такого жениха как он, выдаст свою внучку даже упрямец Эвальд Фламмен. Особенно если учесть, что после ее приключений в Лохбурге, на ней не женится ни один трезвый и здоровый столичный молодой человек. Ну а если несчастный герой-любовник окажется вдобавок ко всему мудрым человеком и жениться не захочет, то он не может не понимать также и то, что красивые дорогие подарки, обилие комплиментов и внимание богатого, следящего за собой мужчины, заставят забыть о прошлом и лечь с ним в постель любую женщину.

— Я выразился чрезвычайно точно, маэстро Демолир. Так вы готовы сотрудничать? — деловито переспросил прокурор, заранее зная, что затея удалась. Теперь-то он точно услышит о Людвиге Вэрбе много нового, а в ближайшие месяцы, возможно, и украсит им лохбургскую тюрьму. Все зависит от того, насколько хорошо Вельту Демолиру будет удаваться шпионаж. Ну а если учесть его знакомство с интересуемым объектом, эльфийское обаяние и актерские данные, то удаваться он ему будет великолепно.