Холли Блэк родилась в Нью-Джерси, вышла замуж за своего одноклассника и уже заканчивала Ратгерский университет по специальности «библиотековедение», когда успех первой книги заставил писательницу прервать обучение. Блэк является автором бестселлера «Спайдервик. Хроники» («Spiderwick Chronicles»). по которому в 2008 году был снят фильм. Ее первый рассказ увидел свет в 1997 году, но настоящей известности она добилась, выпустив свой первый роман «Зачарованная» («Tithe: A Modern Faerie Tale»). Блэк написала одиннадцать книг из серии «Спайдервик» и три книги из серии «Современные волшебные сказки», в том числе роман «Отважная» («Valiant: A Modern Tale of Faerie»), получивший премию Андре Нортон. Недавно вышел первый сборник Холли Блэк «Любители отравы и другие рассказы» («The Poison Eaters and Others»), а также роман «Белый Кот» («White Cat»), открывающий новую серию «Мастера проклятий» («Curse Workers»). Блэк номинировалась на премию Айснера за серию графических романов «Добрые соседи» («The Good Neighbors») и совместно с Джастин Ларба-лестьер выступала в качестве составителя антологии «Зомби против Единорогов» («Zombies vs. Unicorns»).

Мама всегда была слегка не от мира сего, поэтому я решила, что если ей хочется представлять себя верховной жрицей культа, которому поклоняются три человека, ну и пускай. Вроде вполне безобидно. К тому же, думала я, это поможет ей пережить увольнение из универсама. Может, даже отвлечет ее от мыслей о Хэнке, кладовщике из этого универсама, а то она только о нем и говорила.

Мама работала помощницей на выходе у кассы, а Хэнк — в складских помещениях, но за обедом они встречались, с Хэнком. Сначала мне показалось, что именно Хэнк вбил ей в голову все эти бредни насчет Собека Пожирателя и нелюдей, потому что он почти всегда оказывался в центре событий в ее выдумках. Она утверждала, что Хэнк «может воплощаться в разных обличьях»: не совсем понятно, что она имела в виду. Я считала, что он так пытается затащить ее в постель, используя весь этот бред сивой кобылы.

Позже выяснилось, что у Хэнка жена и трое детишек. Уже после увольнения мама взяла меня с собой в магазин, ну вроде за молоком, яйцами и туалетной бумагой, а там прошла в подсобку. Я за ней.

Хэнк оказался длинным костлявым мужиком в больших очках. Из-за очков и глаза его казались большими, но они стали еще больше, когда он увидел маму.

— Это все из-за нелюдей, — сказала она. — Ты ведь знаешь, они вечно болтают. Это они все подстроили, чтобы меня уволить.

Он вроде как ошалел:

— По-моему, вряд ли это кто-то…

— Это правда, это все нелюди подстроили! Правда-правда! Разве они к тебе не подбираются? Неужели ты не поможешь мне, Хэнк?

— Да я не про это говорю. — Судя по голосу, он явно перепугался.

Мне вдруг пришло в голову, что они вовсе не ходили вместе обедать, а просто она загоняла его здесь в угол и несла всю эту белиберду.

Теперь-то мне кажется, именно из-за увольнения у нее и поехала крыша. Раньше она тоже была с причудами, не вполне все дома, но теперь, после увольнения, остался один сплошной Собек.

Она устроила у нас дома что-то вроде святилища для него: накупила пластмассовых крокодильчиков и обклеила их вдоль спины искусственными самоцветами, а хвосты раскрасила позолотой. Как-то ночью я заглянула в ее книжки и обнаружила там этого Собека. Оказалось, это бог в образе крокодила, которому поклонялись в Египте. В общем, древний миф.

— Я видела его, — утверждала она, — в сточной канаве.

— Мам, это крокодилий бог, — сказала я. — А в сточных канавах живут аллигаторы. И вообще это все выдумки, городской фольклор.

Она стала обводить глаза черным на манер египетских жриц. Мне она в таком виде напоминала престарелую фанатку гот-рока.

— Амайя, ты должна ему молиться. Он пытается бороться со злом в нашем мире, но силы может черпать только в наших молитвах.

— Ладно, — сказала я.

Раз уж ее так повело, надо как-то приспосабливаться.

Ну я и приспосабливалась, например когда она на две недели забрала меня из школы, потому что боялась оставаться одна. А то заявила, что одна из моих подружек, Лидия, на самом деле — из этих самых нелюдей. Когда Лидия появлялась у нас, мама взвизгивала и принималась бормотать заклинания. По мне, все это чушь собачья, но я приспособилась и больше Лидию не приглашала. Впрочем, я вообще не очень-то люблю всяких гостей.

Мы и без маминой работы жили вполне сносно. Папа, истинный технарь, которого всякие вымыслы раздражали до ужаса, каждый месяц аккуратно выплачивал алименты и пособие на ребенка — достаточно, чтобы хватало на квартплату, коммунальные расходы и питание, если соблюдать хоть какую-то экономию. В общем, мама могла бы передохнуть и прийти в себя.

— Я пошла работать, когда была моложе тебя, — говорила мама. — Уж отпуск-то я заслужила.

Наверное, она была права. Может, она изжила бы все это, как изжила кучу всяких других навязчивых идей. Вроде той, что в ней воплотилась другая женщина, которую отец прикончил в одной из предыдущих жизней: убежденная в этом, она устраивала ему скандалы и кричала по телефону: «Убийца!» — пока моя мачеха не отключила телефон, как мне потом рассказывали.

Но, торча все время дома, она сошлась с Мирандой и ее дружком Паоло. Миранда приходилась племянницей коменданту дома, так что они жили в одной из квартир бесплатно. Паоло раньше выгуливал собак для жильцов, но одна из этих собак сбежала, и у него с хозяевами возникли какие-то неприятности, я не поняла, какого рода. По-моему, на него подали в суд, но, что они надеялись при этом получить, я понятия не имею. Во всяком случае большую часть времени Миранда с Паоло проводили, сидя на крыльце и куря дешевые сигареты без фильтра. Иногда Миранде удавалось выклянчить немного денег у кого-нибудь из родственников.

Они поверили в Собека.

Миранда решила, что Собек изменит ее судьбу и покажет всем ее братьям и сестрам, всем, кто называл ее бездельницей, что она на самом деле совсем другая. Особенная. Предназначенная для великих свершений, хотя им этого и не понять.

Для Паоло Собек стал чем-то вроде бога-воина, уничтожающего врагов по просьбе своих адептов. Послушать Паоло, так у него было полно врагов, требующих безусловного уничтожения. Он даже предложил другое прозвище для Собека: вместо Собек Творец называть его Собек Разрушитель, хотя это прозвище не прижилось.

В какой-то момент мама решила, что Паоло — это Хэнк, то есть одно из воплощений Хэнка. Вряд ли Миранде это очень понравилось.

Но больше всего они любили разговоры про нелюдей. Нелюди выглядят совсем как люди, но внутри они трухлявые. Они захватили власть над всем миром. Все неприятности в жизни из-за нелюдей. Мама, Миранда и Паоло просто обожали обсуждать, кто из знакомых людей на самом деле — нелюди. Очень увлекательное занятие.

Паоло и Миранда вначале стали называть наш многоквартирный дом Арсиноем, по имени города, к которому Собек был особенно привязан, но потом забыли сложное имя и перешли к названию Крокодилополь. Я тоже называла его так, потому что звучало смешно.

Понимаете, я не знала, что вот так все и начинается. В школе об этом не предупреждают, а по телевизору я смотрю самые что ни на есть неправильные передачи. Даже тот факт, что я постоянно была на нервах из-за того, как они себя ведут и как легко мама раздражается, не заставил меня задуматься.

Мама вместе с Мирандой и Паоло наводнили весь дом блестящими разукрашенными фигурками аллигаторов, однако ничего не менялось, и они принялись искать самого Собека. Для начала они отправились к тому месту, где, по словам мамы, она видела его сквозь решетку. В люк пролезть оказалось невозможно, и они стали бросать ломтики бекона сквозь решетку в темный подвал.

Потом Паоло удалось как-то раздобыть инструмент, чтобы сдвинуть решетку люка, и они то и дело спускались туда и бродили по сырому туннелю, исполненные религиозного рвения. Чаще всего они возвращались грязные и унылые, но пару раз, по их словам, им удавалось заметить то ли хвост, то ли еще что.

Мама всегда замечала его первой, и вскоре он начал с ней разговаривать. Даже приходить к ней. Прокрадываться в спальню, когда она спала. Требовать, чтобы Миранда и Паоло доказали свою преданность ему.

По утрам по всему телу у нее проступали длинные темные ссадины, похожие на следы когтей. Священные отметины верховной жрицы.

Не знаю, как она это делала. Зато знаю почему, даже если она сама об этом не догадывалась. Она боялась утратить последователей культа. Думаю, что рано или поздно они должны были перейти на более высокую ступень поклонения и принести Собеку жертву в обмен на какие-нибудь блага. Вот именно — жертву. То есть меня.

Оснований было множество. Начать с того, что я была под рукой. Меня надо было кормить — а это деньги. К тому же я над ними насмехалась. Когда ко мне приходила моя лучшая подруга Шана, мы заглядывали в их записи и хохотали так, что чуть в штаны не писали. Они записывали туда молитвы вроде:

«О Собек, чьим потом питается Нил, обрати этот лотерейный билет, пропитанный нашим потом, в наличные деньги, дабы мы могли отблагодарить тебя должным поклонением».

По-моему, их беспокоило и то, что я способна понять, что все эти молитвенные ритуалы были как-то связаны с сексом. Они закрывались в гостиной для их совершения, а потом выходили оттуда — все потные, взъерошенные и полураздетые. Конечно, Паоло и Миранда после этого смущались при виде меня. В общем, я им не очень нравилась. К тому же, имея в доме ребенка, мама как-то не вполне годилась на роль ясновидящей.

Но окончательным поводом послужило то, о чем мне особенно неприятно писать, хоть это и правда. Они выбрали меня, потому что я оказалась такой тупицей, что поверила им и спустилась в канализационный люк.

Я, конечно, побаивалась их иногда, когда они особенно чудили. Но, видимо, недостаточно сильно побаивалась. Вообще-то, мне казалось, что если я буду в этом участвовать, то, может, они придут в себя. Мама явно ускользала куда-то в иное пространство, и я не знала, как ее удержать, а потому решила просто выждать. Они велели мне молиться Собеку, и я молилась. Они говорили, что скоро все изменится и грядет вознаграждение, и я кивала. В общем, тоска зеленая.

— В этот раз придется тебе спуститься туда вместе с матерью, — сказал Паоло, сдвинув крышку люка. — Я посторожу на всякий случай, вдруг копы появятся.

— Темно-то как.

Стоя у люка, я разглядела только блики на поверхности воды в глубине колодца.

Раньше, когда они спускались в люк, я обычно стояла на стреме. Я стояла на углу переулка, глядя то на отражение уличных фонарей в темной воде, то на проезжавшие машины. Иногда, глядя на воду в глубине колодца, я отвлекалась и думала о другом: о школе, о подружках, о том, как я когда-нибудь поступлю в колледж, а потом в политехнический вуз, — а глаза при этом как бы жили своей жизнью и подшучивали надо мной. Как-то раз мне привиделся хвост, волочившийся по воде. В другой раз вроде бы сверкнули золотисто-желтые глаза размером с теннисные мячи. Я чуть было не окликнула маму, но, пока я разевала рот, видение, чем бы оно ни было вызвано, исчезло.

Как бы то ни было, лезть вниз мне совсем не хотелось.

— Все в порядке, — сказала я Паоло. — Я вполне могу постоять на стреме. Мне не скучно.

Мать рассмеялась и поцеловала меня в лоб:

— Ты права. Скучают только зануды. — Это была одна из ее любимых поговорок.

Паоло схватился за живот:

— У меня что-то с желудком, Амайя. На этот раз лучше тебе пойти с матерью и Мирандой. Может, тебе повезет больше, чем нам. У тебя глаза помоложе.

— Нет уж, — сказала я. — Это дело ваше. Я просто помогаю.

— Ты просто быстренько глянешь, а потом можешь сразу подняться, если тебе совсем не понравится, — сказала мама. — Можешь даже с лестницы не сходить.

Я вздохнула с облегчением — и согласилась. Я очень осторожно встала на четвереньки и опустила ногу в кроссовке до первой ступеньки. Металлическая перекладина оказалась очень скользкой, и я сначала колебалась, но потом все же полезла вниз. Пахло гнилью и тухлым жиром.

— Знаешь, почему мы не можем его увидеть, Амайя? — сказала мама. Позолоченные браслеты звякнули у нее на запястьях. — Для этого нужна девственница.

Миранда наклонилась и откинула волосы у меня с лица:

— Ты ведь у нас девственница, а?

Я отшатнулась от нее, опустившись на несколько ступенек.

— Давай без пошлостей, — сказала я.

Брякнула крышка люка, и наступила полная тьма. Я так завизжала, что даже в горле засвербило.

— Ш-ш-ш, — окликнула меня мама через решетку. — Подожди, пока глаза привыкнут к темноте.

Я поморгала, но, открыв глаза, увидела только слабые блики на мокрых стенах колодца. Я до боли в руках вцепилась в перекладину.

— Откройте! — завопила я изо всех сил. — Мне тут не нравится. Я хочу наверх.

— Ты просто осмотрись, — сказала Миранда. — Видишь что-нибудь? Он там?

Я принялась лихорадочно соображать. Они небось разозлятся, если я спущусь и ничего не увижу. Они собираются держать меня здесь, пока я что-нибудь да разгляжу. Так что чем раньше, тем лучше, правда? Но ведь если я сразу же скажу, что увидела его, они мне не поверят.

— Я вообще ничего не вижу, — сказала я. — Может, вы откроете крышку, тогда я смогу хоть что-то разглядеть.

— Мы не знаем, любит ли Собек свет. — Голос у Паоло был какой-то странный, напряженный.

— Да ведь Собек, по-вашему, бог. Думаете, он боится солнечного света?

— Может, это и не Собек, — сказала Миранда. — Судя по маминым видениям, это может быть один из его священных крокодилов. Он пока еще растет.

— Солнышко, мы тебя там пока оставим, — сказала мама. Голос у нее был заботливый, совсем как у любящей мамочки. Только вот она вовсе не была любящей мамочкой. — Мы вернемся завтра утром, и ты нам расскажешь, что ты там увидела. Тебе предстоит встретиться с богом, детка. Тебе очень повезло.

Я похолодела от ужаса. Я кричала, умоляла, угрожала, но ответа не было, и я наконец сообразила, что меня бросили здесь совсем одну. Они смылись, и оставалось только надеяться, что они действительно придут завтра утром.

Руки у меня до того устали, что я уже и держаться не могла за ступеньку. Я неуверенно спустила ногу вниз и дрожащей рукой ухватилась за следующую перекладину. И тут я оступилась и повисла, но, конечно же, не смогла удержаться ослабевшими руками.

Я свалилась с лестницы в какие-то вонючие помои. Я едва не задохнулась. Я сильно ударилась коленками и ободрала руки до крови.

В темноте что-то шевелилось, словно стучало когтями по стенкам колодца. Вода покрылась рябью.

Собек Пожиратель. Теперь мне было вовсе не до смеха.

Я с трудом поднялась на ноги и, спотыкаясь, кинулась бежать с вытянутыми вперед руками. Я бежала, а сердце стучало, как шаги преследователя, пока я не добралась до поворота и не остановилась, чтобы сообразить, куда двигаться дальше. Я прислонилась к липкой стене и поняла, что поступаю ужасно глупо.

Никаких аллигаторов здесь нет. Разве что крысы. Или целая армия тараканов.

Я потрясла головой и прижала пальцы к глазам. Затем я объявила вслух — очень громко, что никакого крокодильего бога не существует.

— Никаких Собеков не бывает, — сказала я. — Это все равно что Санта-Клаус. Или бука.

Я замолчала, выжидая, не разразит ли меня кто на месте за богохульство, но ничего не случилось. Я перевела дыхание.

Надо было выбраться на сухое место или хотя бы на менее омерзительное, чтобы переждать ночь. Время было узнать нельзя, потому что у моих часов не было подсветки, но наступит же утро, в конце концов. Тогда мама меня выпустит, и уж я ни за что на свете больше не стану им доверять.

С этими мыслями я пошла дальше, загребая ногами и стараясь разглядеть, повышается или понижается уровень воды; по пути я ощупывала стену, чтобы не пропустить какую-нибудь впадину, отверстие или уступ. Все будет в порядке, если я найду, где пристроиться на ночь. Пускай я замерзну, исцарапаюсь и перепачкаюсь в грязи с ног до головы, но все будет в порядке.

И тут мне пришли на память слова мамы и Миранды, перед тем как они загнали меня в эту дыру. Весь этот бред насчет девственницы. Я вспомнила, что единственное, для чего нужны девственницы во всяких таких обрядах, — это для жертвоприношения.

Сердце заколотилось, словно я все еще бегу, и так сильно, что я машинально прижала руку к груди, как будто хотела не дать ему вырваться наружу.

Маменька-то может и вовсе не вернуться за мной. Наверное, она бросила меня здесь умирать.

Чем больше я размышляла над этим, тем больше приходила в ужас, потому что, даже если она вернется, она все равно не выпустит меня отсюда.

Я знала, что мама, при всех ее причудах, вполне способна рассуждать здраво. И по здравом рассуждении она сообразит, что, заперев малолетнюю дочь в канализационном люке на ночь, она обеспечила себе крупные неприятности и единственное, что может ее выручить, — это сделать так, чтобы я вообще не появилась и никому ничего не могла рассказать.

И я поняла, что завтра утром, если она вообще придет, она спросит, говорил ли со мной Собек. Лучше всего вообще не отвечать. Если я скажу, что видела Собека, она пошлет меня назад к нему с новым поручением. Если скажу, что не видела, она скажет, что придется мне еще посидеть в сточном колодце.

Никогда мне отсюда не выбраться.

Эта мысль прилипла ко мне, как зловонная жижа к моей одежде. Я пыталась избавиться от нее, убеждая себя, что есть и другие выходы, но, по мере того как я углублялась в мрачный туннель, веры в это оставалось все меньше. Ноги ломило от усталости, потому что приходилось преодолевать сопротивление воды. Каждый шаг давался мне уже с трудом. Кроссовки промокли и отяжелели от налипшей на них грязи, носки тоже пропитались мерзкой жижей.

Я прошла, казалось, уже несколько миль.

Наконец мои пальцы нащупали край большого отверстия примерно посредине стены. Внутри трубы, похоже, было сухо. Если мне удастся вскарабкаться туда, можно хотя бы передохнуть.

Трижды пыталась я подпрыгнуть и навалиться животом на край трубы, чтобы потом подтянуться туда. На второй попытке я упала, стукнувшись подбородком о металлический край, и плюхнулась задом в воду. Еще миг — и я не выдержу и заплачу.

С третьей попытки мне удалось приземлиться на живот уже внутри трубы. Эхо от удара о металл сопровождалось скребущим звуком когтей. Это крысы, сказала я самой себе. Я все равно устала так, что мне уже было все равно. Все равно, что промокла и покрылась вонючей грязью. Наконец-то можно было не двигаться. Прислонившись головой к изгибу трубы, я закрыла глаза.

Я собиралась всего лишь передохнуть, но на самом деле, несмотря на обстановку, заснула. Должно быть, выдохлась до предела.

Спала я беспокойно. Во сне я увидела мальчика, который обычно сидит рядом со мной на уроках английского и очень мне нравится. Он стоял наверху, над решеткой люка, и смотрел на меня. Я покраснела, но все равно выглядела довольно хорошенькой. Вылитая Спящая красавица.

Он плюнул на меня.

Я отдернула голову и стукнулась щекой о стенку трубы. И проснулась, ощутив мерзкую вонь. Я была все там же.

Меня трясло, хотя на самом деле внизу было едва ли не жарко.

«У тебя лихорадка», — сказала я себе. Уж не заболела ли я на самом деле? Трудно было сосредоточиться. Мысли путались: то я представляла себя в собственной постели, то мне казалось, что из тьмы туннеля на меня наползает какая-то громадная когтистая тварь.

Я услышала шипение.

В ужасе я вскочила и попыталась забиться поглубже в трубу. Кроссовки скребли по металлу.

— Собек? — прошептала я.

Машинально мои губы сложились для дурацкой высокопарной молитвы.

Моего плеча коснулось что-то теплое, словно там, под чешуйчатой кожей, тлели угли. Длинный язык лизнул волосы. У аллигаторов не такие языки. И у крокодилов тоже.

Я подумала о своих порезах и ссадинах и о том, как долго скиталась по туннелю по щиколотку в грязной вонючей воде. Наверняка раны воспалились от инфекции. У меня лихорадка. Бред.

Я крепилась из последних сил, дрожа от холода и ужаса, пока надо мной проползало длинное тело, волоча за собой хвост и слегка задевая меня когтями. Но вот чудовище исчезло, и я с облегчением отключилась.

Придя в себя, я увидела слабый свет, проникавший сквозь решетку высоко наверху; решетка была расположена слишком далеко, чтобы у меня возникла хоть слабая надежда, что меня услышат, если я закричу. Изредка свет на мгновение заслонялся тенью, видимо от проходящих по улице машин.

Лицо мое лоснилось от пота, влажные волосы прилипли к коже. Должно быть, лихорадка взяла свое, пока я спала.

Сумасшествие передается по наследству. Про это все знают. Что бы ни было причиной безумных поступков моей матери, оно таилось и в моем мозгу, как плесень, ожидая только подходящего случая, чтобы пойти в бурный рост.

Таким случаем вполне могла оказаться травма.

Вот почему я предпочитаю технику. Электронику. Там все происходит предсказуемо. Если что-то ломается, поломку можно исправить.

Я лежала на груде рогожных мешков, от которых исходил приятный аромат кофе. Вокруг валялись всевозможные обломки: металлические колесики от магазинных тележек, погнутые подсвечники, покореженные микроволновки, блестящие осколки елочных игрушек, манекены с оторванными конечностями, разбитые телевизоры. При таком слабом свете видно было только то, что валялось поблизости, но я не сомневалась, что в темной глубине этого помещения скопились горы мусора.

Возле меня на бумажной тарелке лежал недоеденный рогалик. Рядом стоял металлический термос. Я отвернула крышку и понюхала. Жидкость внутри ничем не пахла. В животе у меня заурчало.

— Проснулась наконец, — раздался в темноте чей-то голос.

Я попыталась подняться и обнаружила, что лежу под рогожкой совершенно голая. Я беспокойно завертелась в поисках одежды.

Из темного угла показался мальчик, двигаясь осторожно, словно боялся напугать меня. Лицо у него было в грязных разводах, взъерошенные белокурые волосы торчали во все стороны.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он хриплым голосом и откашлялся. — Здорово тебя прихватило.

— Где моя одежда? — сердито закричала я.

Завернувшись в один из кофейных мешков, я направилась в угол потемнее.

Он поднял руки в знак мирных намерений:

— Успокойся. Ты металась в бреду и была вся исцарапана. Твоя грязная одежда прилипала к ранам. Я очистил их от гноя, так что нечего на меня кричать.

Я присмотрелась к нему повнимательнее. При таком освещении трудно было разглядеть его лицо, но, похоже, он не врал. Футболка болталась на нем, как будто он сильно похудел. Из-за этого он казался выше ростом.

— Как тебя зовут? — спросила я.

Я надеялась, что в такой темноте он не заметит, как я смущаюсь. Мне еще не доводилось представать нагишом перед мальчиком. Непривычно было ощущать собственное тело как бы со стороны, со всеми его изгибами и недостатками.

— Хэнк, — ответил он. — Я здесь торчу уже две недели. — Он как-то странно хихикнул. — Я едва не спятил. Когда я набрел на тебя в туннеле, я сначала принял тебя за мертвую. Я чуть не споткнулся о тебя.

— Две недели? — спросила я дрожащим голосом.

Он уселся на сломанный телевизор и откинул со лба грязные волосы:

— Эта сумасшедшая тетка, которая помешалась на моем отце, все слонялась возле нашего дома или наблюдала за нами с той стороны улицы. Как-то вечером иду я от своего приятеля, тут-то она и эти ее два психа и схватили меня. Не знаю, чего они добивались, но именно так я оказался здесь. По-моему, они решили меня прикончить.

— Меня тоже они поймали, — сказала я.

Меня беспокоило его имя — Хэнк. Мальчишек часто называют по имени отца.

— Шутишь? — не поверил он.

— Эта сумасшедшая тетка — моя мать.

Вначале он просто уставился на меня в изумлении.

— А, — сказал он и нахмурился, пытаясь сообразить. — Значит, ты знаешь про дракона?

— Про дракона? — Я чуть не поперхнулась.

Похоже, беспокоиться стоило не только о моем наследственном помешательстве.

— Я правильно расслышала? Ты имеешь в виду культ, на котором они сдвинулись?

— Нет, — сказал он. — Я имею в виду дракона, что обитает здесь, в канализации. Из-за него нам не выбраться отсюда: он спит возле единственного выхода наверх. Ты что, не знала?

— Вроде нет.

Я вспомнила про тварь, что переползла через меня и исчезла во тьме.

— Самый что ни на есть настоящий дракон, — сказал он.

— Ну да, — согласилась я, понимая, что именно этого он и ждет от меня.

— Послушай, я знаю, где проходит труба с питьевой водой. Пойду-ка я туда и наберу для нас несколько бутылок. А еще решетка возле закусочной, куда часто объедки выбрасывают. Народу лень искать контейнер. Я сам этим питался все две недели, и дракона кормил. Я отправлюсь туда и…

— Ты его кормишь?

— Ну да, — кивнул он. — А то еще набросится. По-моему, нас для этого сюда и затолкали — дракону на обед.

— Ой! — сказала я.

Он, должно быть, сообразил, что я испугалась, и внезапно заговорил о другом:

— Ну, мы все равно выберемся. Главное — отыскать путь наверх. Господи, да ты, наверное, решила, что я совсем спятил.

— Не знаю, нет, не думаю, — покачала я головой.

Я действительно думала не об этом. Я лихорадочно пыталась понять, в чем дело. У того существа, что переползло через меня, голова была гораздо меньше, чем у аллигатора. К тому же от него исходило тепло. Это что-то настоящее, не игра воображения.

— В общем, сиди здесь. Я постараюсь раздобыть еды. А ты отдыхай.

Он поднялся с телевизора и посмотрел на меня, словно на что-то решался. И ушел.

Вначале его шаги отдавались громким эхом по трубе, но постепенно затихли.

После его ухода я тут же вернулась к кофейным мешкам и с жадностью проглотила рогалик, запив несколькими глотками воды из термоса. Потом проделала дырки для рук и головы в одном из мешков и надела его вместо платья.

Спотыкаясь о консервные банки и коробки, я выяснила, что мы находимся в месте пересечения сточных трубопроводов. Ответвления уходили вниз в разные стороны.

Оглядев помещение, я задумалась, откуда взялся весь этот хлам. Не мог же Хэнк собрать его — у него бы времени не хватило. Может, кто-то попадал сюда прежде? Может, тоже как жертвоприношение? От этой догадки мне стало совсем не по себе.

Нужен был свет.

После развода родителей, по решению судьи, я должна была проводить выходные у отца. Вначале я и проводила, но потом у мамы стало не совпадать расписание работы, а папа перестал настаивать. Но все же, пока мы проводили выходные с отцом, он частенько водил меня в научные музеи, и мы накупали там всяких конструкторов, а потом я возилась с ними дома.

Вот тогда я и научилась делать ручной электрический фонарик из подручных средств.

Прежде всего нужны, конечно, батарейки. Я нашла несколько штук, расковыряв парочку допотопных магнитофонов. Они могли оказаться напрочь разряженными, но я все-таки надеялась. Надо было обмотать их вместе изоляционной лентой, но мне удалось только как можно туже связать их между собой нитками, выдернутыми из кофейных мешков; к счастью, папочка в свое время показал мне, как вяжутся морские узлы.

Нужна еще алюминиевая фольга для стабилизации. Фольги я не нашла и решила обойтись без нее. Зато я ухитрилась прикрепить батарейки к двум деревяшкам. Потом я услышала шаги в одном из ответвлений туннеля.

— Хэнк? — окликнула я, забираясь на свою груду мешков и пряча между ними недоделанный фонарик.

Он, хромая, сделал несколько шагов, споткнулся о груду коробок и упал. Я подбежала к нему. По ноге у него текла кровь.

— Что случилось?

— Ты не сказала мне, как тебя зовут. — Он говорил замедленно, но отчетливо и, не вставая, смотрел на меня снизу вверх.

— Меня зовут Амайя, — сказала я, наклоняясь к нему.

— Амайя, — повторил он.

У него был какой-то обреченный вид; на лбу проступил пот.

— У тебя шок, — сказала я. Что это такое, я и сама толком не знала, но в детективных фильмах так всегда говорят.

— Я упал, — сказал он. — Я пошел покормить дракона, а его не оказалось возле решетки. Я решил, что попробую вскарабкаться наверх и просунуть руку сквозь прутья. Вдруг кто-нибудь заметит. А потом я увидел, как он там извивается, выползая из темноты, и запаниковал. — Он засмеялся. — Забыл совсем, что у меня с собой была для него еда. Он, должно быть, учуял запах.

— Ну ладно, давай я посмотрю, что у тебя с ногой, — сказала я.

С механизмами я, может, и умела обращаться, а вот лечить человека — вряд ли. Я завернула штанину и постаралась получше промыть неглубокую ссадину оставшейся в термосе водой. У него распухла лодыжка. Когда я до нее дотронулась, он дернулся. Я помогла ему перебраться на мешки.

— Похоже, я вывихнул ногу, — слабым голосом сказал он. — Так и помру здесь. Хорошо, что хоть кто-то знает, что со мной случилось, но все равно паршиво. Очень паршиво. Я не хочу…

— Мы выберемся отсюда, — сказала я. — Честное слово. Обещаю.

— Ты обещаешь? — Он фыркнул. — Я ведь тоже обещал, что мы выберемся, да? Пока не было тебя, я уже подумывал, а не спуститься ли мне к этому чудищу — и пусть оно меня съест. Что толку было оттягивать конец? Но тут появилась ты, и я начал выделываться. Я такой, я выведу нас отсюда. Вот и получил.

— По-моему, ногу надо приподнять, — сказала я, намеренно не обращая внимания на его слова.

— Ладно, — сказал он, сдаваясь. Речь его звучала не совсем внятно — то ли это от шока, то ли от усталости. — Ты умеешь шину накладывать?

Я покачала головой.

— В отряде бойскаутов у нас была подготовка по оказанию первой помощи и по накладыванию шин тоже. Правда, я никогда этого не делал по-настоящему, — поморщился он. — Но я тебе расскажу что и как.

— Ладно, — сказала я.

— Подыщи что-нибудь прочное и длинное, чтобы хватило от лодыжки до колена. И веревку, — добавил он. По голосу было слышно, что ему не по себе.

Я порылась в мусоре. Веревок там не оказалось, но нашлись обрывки шнурков, какие-то тесемки, лоскуты, драные мешки — все это можно было сплести вместе и сделать прочный жгут. Пока я копалась, он задремал.

— Амайя, — позвал он сонным голосом.

— А? — отозвалась я, отдирая деревянную планку от секции штакетника.

— Что ты сделаешь, когда выберешься отсюда? В первую очередь?

— Когда мы выберемся отсюда? — сказала я.

— Ну да, конечно, — сказал Хэнк. — Мы.

— Съем бутерброд, — сказала я. — Огромный, толстый, с сыром, горчицей и уксусом. А потом целый пакет чипсов. А ты?

— Пиццу, — сказал Хэнк. — Со всем вместе сразу, от анчоусов до ананаса. Чтобы с горкой. И галлон лимонада.

— Ну ладно, а кроме еды что?

Я скорчила гримасу, но он не видел моего лица. Жалко, конечно, а то он, может, рассмеялся бы.

— Горячую ванну. — Он все-таки рассмеялся. — Когда мама умерла, мы не стали убирать всякие ее штучки из ванной. И теперь еще там целая полка полупустых флакончиков с пеной для ванн. Я насыплю все сразу.

— Жаль, что твоя мама умерла. Я не знала.

— Да, — сказал Хэнк, — ты вообще про меня ничего не знаешь.

— Ты тоже про меня ничего не знаешь, — сказала я, подбирая полоску обивочной ткани, чтобы вплести ее в жгут.

— Зато знаю про твою мамашу. Если мы выберемся отсюда, ее арестуют, знаешь?

— Знаю. Ты ведь подашь в суд на нее.

— Она пыталась нас убить, — сказал он.

— Да знаю я! — прикрикнула я на него.

Эхо моего крика отдалось по стенам трубы.

— Извини, — сказал он. — Мне просто больно. Когда больно, я становлюсь полным идиотом.

Я подошла к нему с готовым жгутом и дощечкой. Он велел обмотать дощечку мешком, подложить под вытянутую ногу и связать их так, чтобы нога держалась прямо, но не нарушалось кровообращение. Я старалась поменьше тревожить раненую ногу.

— Куда ты пойдешь? — спросил он.

— Имеешь в виду, что домой нельзя? — Я пожала плечами. — Может, папа оставит меня у себя, хотя я не уверена, что ему это понравится. Он как-то особенно не настаивал на опеке надо мной вместо мамы. Хотя выступать против мамы — все равно что лезть под паровой каток. А еще можно в коммуну какую-нибудь податься.

Мы замолчали. Я посмотрела, и мне показалось, что он не то спит, не то потерял сознание.

Не зная, чем еще заняться, я принялась искать недостающие детали для фонарика. Я нашла два шурупчика и ввинтила их в кусок картона, прикрепив к одному из них зажим для бумаги. Потом из потрохов телевизора выдернула два проводка, примотала один к отрицательному полюсу батарейки, а другой — к шурупу с зажимом.

Почти готово.

Для завершения недоставало лампочки. В куче хлама нашлась одна разбитая и две перегоревших. К счастью, музей науки и этот случай предусмотрел. Не так уж плохо получится, только светить будет тускловато.

Обычно, когда нить перегорает, контакт нарушается. Но концы у перегоревшей нити довольно упругие и гибкие. Поэтому если лампочку какое-то время вращать, то они снова могут сцепиться. Если перегоревший участок не слишком велик, концы обычно сцепляются.

Когда я вставила починенную лампочку в свой «пиратский» фонарик, она вспыхнула так ярко, что даже глаза защипало. Наконец-то можно было оглядеться по-настоящему. Казалось, что я много месяцев провела во мраке.

— Ух ты! — сонным голосом сказал Хэнк. Я даже не заметила, как он снова проснулся. — Не каждая девчонка такое умеет.

— Подходящий партнер, когда тебя запрут в сточной трубе, — ухмыльнулась я.

— Вот именно, — сказал он.

Теперь, при свете, я увидела, что, несмотря на впавшие щеки и синяки под глазами, Хэнк смотрелся очень даже ничего. И губы у него красивые.

Я как-то даже смутилась.

— Где это? — спросила я. — Нарисуй мне карту, как добраться до этого дракона.

— Ты ведь мне по-прежнему не веришь?

— Не имеет значения, — сказала я. — Может, это дракон. Может, какое другое животное. Главное, его надо покормить, а ты явно не доберешься туда.

Он тяжело вздохнул и набросал схему пути на грязном полу. Я покрутила вторую лампочку, чтобы восстановить контакт между концами перегоревшей нити, и положила ее в карман про запас.

Удивительно, как свет меняет пространство вокруг нас. Сточная труба теперь, когда я хорошо видела окружающее, выглядела вполне доступной и проходимой. Вовсе не жуткий лабиринт, полный чудовищ, а так, грязный туннель.

Я осторожно пробиралась вперед, следуя карте, которую набросал Хэнк. В одной руке я держала острый обломок трубы вроде меча.

Пока свет фонаря метался по стенам, я размышляла о матери. Если в туннеле действительно находится нечто противоречащее здравому смыслу, значит ли это, что все их магические действия имеют силу? Что мать из своей жалкой конуры на самом деле может заставить богов воплощаться? Даже крокодил — или аллигатор — казался настолько невероятным, что это отдавало настоящей мистикой. Это с трудом поддавалось объяснению.

Вот так я размышляла, пока не добралась до Дракона.

Хэнк был прав: по-другому его и назвать было нельзя. У него была треугольная голова, напоминавшая кошачью, длинная жилистая шея и черное чешуйчатое туловище, как у ящерицы. Глаза при свете фонаря отливали золотом. Животное зашипело и выпустило из пасти нечто вроде клуба дыма.

Я отступила на шаг, подняв свой меч. Дракон наблюдал за мной, но не двигался с места.

Вот это и увидела моя мать? Вот это существо окончательно свело ее с ума? Я не могла объяснить, как я сама могу спокойно рассматривать его, как оно вообще могло тут появиться, но как-то сразу поняла, почему при виде его приходит на ум мифология.

Дракон фыркнул и издал нечто вроде слабого восклицания. Потом сделал несколько шагов в мою сторону.

И тут я поняла то, чего не разглядела раньше. Это был еще не взрослый дракон, детеныш. То есть, насколько я могла судить, он был размером примерно с лошадь, меньше, чем те драконы, которых показывают в кино, и двигался он неуверенно, как котенок.

Без фонаря я, конечно, сбежала бы. Но при свете я с увлечением рассматривала, как дракон ковыляет ко мне, дергая языком, как ящерица. Вся дрожа, я протянула к нему руку. Существо фыркнуло и обдало мою кожу жаром. Может, оно и вправду огнедышащее?

— Есть хочешь? — спросила я.

Существо вздрогнуло и отскочило назад при звуке моего голоса. Оно испугалось. Меня. Нас. Я не знала, где находилась его мамаша, может, поблизости, большое и опасное чудовище. Но может, ее не было…

Позади дракона я заметила металлические ступеньки, прикрепленные к стенке туннеля. Те самые, про которые Хэнк говорил, что они выведут нас на поверхность. Если закричать погромче и быстренько подбежать, если это существо действительно трусовато, с ним можно и справиться.

Ударить его посильнее — и бить, пока не убьешь.

Внезапно дракон боднул меня головой в бедро. Он оказался сильнее, чем выглядел, и я пошатнулась. Он снова боднул меня. Я вспомнила про акул: говорят, что, прежде чем вонзить зубы в свою жертву, они толкают ее из стороны в сторону.

— Эй, — сказала я, покрепче ухватив стальную трубку, — а ну-ка перестань!

Существо глянуло на меня своими загадочными глазами — непроницаемыми глазами животного. Я осторожно дотронулась до его головы. Кожа на ней была теплая и слегка влажная. Я пощекотала ему шею, и оно зажмурилось, подставляя мне беззащитное горло.

Хэнк пробрался вперед, вскарабкался по лестнице и принялся вопить и колотить по дну крышки люка. Я тем временем занялась драконом.

Не сразу, но вопли Хэнка привлекли внимание трех парней из соседней пиццерии, и они принялись с помощью монтировки отпирать люк. Они сказали, что могут вызвать «скорую», но нам она была вовсе ни к чему.

Солнце светило вовсю, так что глаза заболели. Увидев наши отражения в витрине магазина, с потрескавшимися губами, взъерошенными волосами и чумазыми лицами, я подумала, что мы, пожалуй, и сами на людей не вполне похожи.

По-моему, я даже ощущала себя не вполне человеком.

— Готова? — спросил Хэнк.

Я кивнула.

Бедная крошка Собек впала в настоящую панику, когда мы с Хэнком тащили ее наверх. Хорошо, что я заранее догадалась туго обмотать ее мешком из-под кофе. Она почти в клочья разнесла этот несчастный мешок к тому моменту, когда мы выгрузили ее на асфальт, но все же из канализационного люка мы ее вытянули. Мы соорудили для нее нечто вроде ошейника из тряпья и шнурков и, несмотря на отчаянное сопротивление, ухитрились завести под навес.

Еще там, в подземелье, я заявила Хэнку, что нельзя же ее оставлять вот так одну, без матери. Кто-то должен был о ней позаботиться.

— У тебя есть деньги? — спросила я. — А то я кого-нибудь прикончу ради бутерброда с сыром.

Мы собрали все свои наличные, и я поплелась в дешевую кафешку через несколько кварталов, а там мне сказали, чтобы я подошла к наружному окошечку для водителей, потому что они не могут обслуживать такую чумазую клиентку внутри помещения. Мне было наплевать. Главное, я вернулась с добычей, и мы честно поделили ее. На три части.

Дракоша проглотила свой гамбургер и принялась пережевывать бумажную обертку. Освоилась она на удивление быстро. Такая очаровашка!

— Ну и что теперь? — спросил Хэнк.

— Тебе пора домой. Надо же ногу лечить. И вообще, — сказала я, — ты же должен подготовить обвинение.

— Почему бы тебе не пойти вместе со мной? — угрюмо спросил Хэнк.

— Спасибо за приглашение, — сказала я. — Только я и сама могу о себе позаботиться.

— Я не сомневаюсь, глупая, — сказал Хэнк. — Как ты могла подумать, что я в этом сомневаюсь?

Я пожала плечами.

— Но вовсе не обязательно со всем справляться в одиночку. — Он взял меня за руку.

Конечно, мы были с ног до головы в грязи и устали до ужаса, но все это забылось на мгновение, когда он поцеловал меня.

Мимо прокатил грузовик, скрежеща тормозами. Мы отпрянули, не глядя друг на друга. Собек прижалась к моей ноге и затряслась мелкой дрожью.

— Видишь, я не одна. Со мной Собек, — усмехнулась я.

— При дневном свете она не так жутко смотрится, а? — засмеялся Хэнк. — По крайней мере, не настолько жутко, чтобы соответствовать своему имени.

Глаза понемножку привыкали к солнечному свету.

— Она вырастет и станет такая большая, что сама никого не будет бояться.

Я почесала Собек переносицу, как ей нравилось.

Мы тоже вырастем и не будем никого бояться.