По стеклу автобуса мелкими каплями-брызгами моросил дождь. Проплывавшие мимо дома и опустевшие улицы казались погрустневшими и приунывшими. Подслеповато хмурились на низкое небо окна и витрины магазинов. Одиноко проскакивали киоски мини-кафе и «Союзпечати», обордюренные от вездесущего асфальта городские липы и клены. Редкие прохожие прятались под зонтиками, ставшими совсем привычными за последние недели. Низкое плотное небо, казалось, специально злило и раздражало людей…

Сергей устало прислонил голову к стеклу и закрыл глаза…

— …На улице опять дождь. — Ленка кивнула головой на окно в кухне.

Сергей прислушался — из детской комнаты доносились смех и веселая возня. «Маша… Ма-аша! Я же сказала — не трожь. Не трожь, говорю!» — Голос старшенькой, Саши, был требовательно-назидательным. Раздался звучный шлепок и тут же обиженный рев младшенькой Маши.

— Под ванной вроде опять течет. — Зеленые Ленкины глаза казались виноватыми.

— Что? А-а, посмотрим. — Сергей достал из тумбочки в прихожей фонарик, прошел в ванную и опустился на колени. Луч фонаря внимательно прошелся в глубине несколько раз.

— Ни-че-го. Когда кажется, креститься надо. — Он всегда посмеивался над надуманными страхами жены.

— Прости. — Ленка улыбнулась. — Не будь букой. Я же тебя люблю…

Сергей сглотнул подступивший комок к горлу. Дождь за окном автобуса усилился — крупные капли стекали по стеклу, оставляя причудливые узорные дорожки. «Следующая — „Вернадского“». Голос водителя в тон погоде был недовольным и ворчливым. В автобус, сразу через все двери, ворвалась шумная ватага ребятишек-младшеклашек, разбрызгивая капли мокрыми прозрачными дождевиками. «Марь-Паллна, а Лапин не двигается!»; «У Доссена — новый Дум, сам играл!»; «Лапин! Немедленно подвинься!»; «Видел? Вот это мобила!»; «Акопов! Не Доссен, а Денисов!» Сразу стало тесно. Сергей улыбнулся и начал пробираться к выходу, стараясь не сильно натыкаться на мокрые дождевики. Автобус медленно и мягко подъехал к остановке, двери, лязгнув и «фыркнув», расползлись в стороны. С тоской поглядев на усилившийся дождь — как всегда, поленился взять зонтик, — Сергей поднял воротник куртки и спрыгнул с подножки…

…С Ленкой он познакомился случайно, в пригородной электричке, даже не познакомился, а столкнулся в пелене недовольства и раздражения. Начавшаяся разгораться ссора из-за места в переполненном вагоне грозила перерасти в настоящую бурю. Обязательным посчитала свое участие и добрая половина вагона, в основном дачники, и уставшему после ночной смены Сергею пришлось уступить, перебравшись на весь остаток пути в тамбур. Разгневанная зеленоглазая тигрица оставила о себе не самое лучшее впечатление.

Бывший военный, офицер-танкист, уволившийся из армии после грянувшего всеобщего сокращения, Сергей к двадцати семи годам еще не успел обзавестись семьей. Да и не слишком стремился, предоставив судьбе самой распоряжаться, как ей заблагорассудится. Знакомые, бывало, подтрунивали: мол, пора и совесть иметь, об обществе подумать, в стране рождаемость падает, а он слова «папа» и «где зарплата» еще не слышал…

Дождь немного притих, небо «поднялось» повыше, чуть раздвинув тяжелые облака и оставив после себя мелкую нудную морось.

Во дворе своего дома Сергей остановился и, немного подумав, завернул в стоявшую посреди детской площадки беседку. Пошарив рукой по скамейкам, выбрал место посуше и, чиркнув зажигалкой, закурил. Дома. Все перед глазами было знакомым, вместе не раз обхоженным, «обгулянным» и «потроганным». Потускневшие от времени блочные пятиэтажки, обступившие двор, тяжелые ветви каштанов, кучки битого кирпича и сложенные «горбыли», оставшиеся после недавнего капремонта, сиротливо стоявшие под кустами сирени у подъездов скамейки, одинокие без попрятавшихся от дождя вездесущих бабушек и мам с колясками, пожухлая вытоптанная трава у детских качелей и турничков. Качели-качельки…

— …Меня Маша зовут! Давай играть вместе! — Глазки пятилетней дочки дружелюбно смотрели на спрыгнувшего с качелей мальчугана на пару лет старше ее. Ошалевший от такой бесцеремонности малец не нашелся что ответить, кроме невнятного: «Угу». Маша, радостно засмеявшись, схватила мальчика за руку и потащила за собой.

— Слушай, она без комплексов. — Лена улыбнулась и положила голову ему на плечо.

— Не пропадет. — Сергей немного поерзал, устраиваясь на скамейке поудобнее для прижавшейся к нему жены.

Потухшая сигарета в руке начала чуть заметно подрагивать. Сергей выбросил ее, встал и, еще раз оглядев двор, направился домой. Полная баба Женя с первого этажа, перенесшая из-за дождя «наблюдательный пункт» под козырек подъезда, удобно устроилась у входной двери на складном стульчике. Почему-то всегда с недовольным лицом, баба Женя считала себя очень проницательной, из-за возраста и накопленного жизненного опыта. Сергей поздоровался — дородная бабуля нехотя кивнула в ответ. Нашарив в кармане ключи, остановился у почтового ящика — в щелку виднелась Ленкина «Комсомолка-толстушка»…

…Месяц спустя после случая в электричке он как-то по делу наклонился к окошку обменного пункта и неожиданно встретился с зелеными глазами своей давешней «тигрицы». От прошлого гнева «сверкающих молний» и «острых зубов» ничего не осталось, зеленоглазая улыбнулась и почему-то смутилась. Удивительно, но уже этим вечером он провожал ее после работы домой.

Сергей не сразу смог объяснить себе, чем Лена отличалась от большинства знакомых ему девушек. Он почувствовал, но не сразу разглядел и выявил ту внешнюю защитную скорлупу уверенной и деловой, умеющей добиваться своего Елены, за которой скрывалась совсем другая Ленка: далеко не уверенная, совсем не деловая и совсем не желающая добиваться чего-то своего. Он наткнулся на тот контраст противоположностей, когда «острозубая тигристость» оказалась лишь оболочкой, защищающей от «добрых» советов, злой критики и сплетен всегда оправдывающих себя во всем «добрых» знакомых.

Чаще всего они встречались на железнодорожном вокзале, где любили поговорить в кафе о пустяках за чашечкой кофе, погулять по вечерним улицам и бульварам или тихо посидеть на скамейке в сквере. Лена с состраданием относилась ко многому из того, что обычно вызывает у людей неприязнь или отвращение: не любила обличений, смущенно жалея и лежащего на скамейке в парке горького пьяницу, и вызывающих брезгливость остро пахнущих бомжей, и всегда стоящих на одних и тех же «занятых» местах попрошаек, чаще всего просто не желающих работать. Его тянуло к Ленке, совсем не по-современному не самолюбивой и не обидчивой, отзывчивой и сердечной, не желающей видеть в других недоброе и злое, оправдывая людей их проблемами и неурядицами.

Сергей только начинал сознавать, что чувствует в ней ту уже забытую и далекую женственность жены, хранительницы домашнего очага других годов, которая со времен, наверное, Французской революции потеряла свою привлекательность для большинства представительниц слабого пола. В феминистской погоне за эмансипированностью и равными правами, стараясь доказать, что они ничем не хуже, а во многом даже и лучше мужчин, современные амазонки потихоньку теряли ту свою маленькую, предназначенную только для них нишу в сердцах еще не отдающих себе в этом отчета мужчин, превращая теплоту в страсть, а ласку и нежность — в сексуальность и похотливую чувственность. Зеленые в крапинку глаза умели быть и требовательными, и гневными, и, что совсем покоряло Сергея, ласково-мягко-покорными.

Неожиданно начавшееся знакомство стало быстро набирать силу…

Сергей остановился на межэтажной площадке, не доходя пролета до двери своей квартиры. Недавно жильцы, облагораживая подъезд, скинулись и повесили на окна тюлевые занавески, создающие на лестнице приятный мягко-уютный полусвет. Комфортный вид портила стоявшая на низеньком подоконнике банка из-под кофе, приспособленная под пепельницу. Сергей немного подумал и опустился на корточки возле окна, снова чиркнув зажигалкой…

…Лена уже была замужем и развелась — его не особенно интересовало прошлое и причины распада семьи. Главной трудностью казалась ее маленькая четырехлетняя дочурка Саша.

Сергей любил детей, но, насмотревшись слезливых мексиканских и постсоветских сериалов, наслушавшись «добрых» историй о мачехах, злых отчимах и бедных падчерицах, боялся отвержения от ребенка, непризнания его и требования настоящего отца. Дело было не в нем, а в Саше. К тому же Саша, воспитываемая большей частью живущей неподалеку и сверх всякой меры безотказной бабушкой, не чаявшей души во внучке, была довольно капризным и избалованным ребенком.

Мир огромен, многосложен и часто труднообъясним. Зачастую кто-то напрасно пытается вогнать будущую действительность в свои, самому себе известные рамки. Иногда человек сам выдумывает себе трудности, излишне доверяя своему личному мнению, разуму и опыту. Время шло, и когда наконец Сергей решился переступить порог Ленкиной квартиры, то действительность превзошла все ожидания. Саша, глядя внимательными темными глазками на раздевающегося в прихожей Сергея, вытянула вперед свой маленький пальчик и объявила раз и навсегда: «Ты мой папа!»

Все как-то образовывалось тихо, незаметно и удивительно быстро. Поначалу лишь иногда, но со временем все чаще и чаще Сергей оставался у Лены с Сашей. Спустя полгода оказалось, что он живет в общем уже здесь, и его поездки домой воспринимались уже не как домой, а как отъезды куда-то, с неизбежным и довольно естественным ворчанием и Лены, и маленькой Саши. Вскоре Лене это надоело, и они официально оформили свои отношения в загсе. Потом, глядя на катающуюся на его ноге и радостно повизгивающую Сашу, «это» надоело и Сергею, и он, пройдя все перипетии судебных требований, оформил усыновление Саши.

Прославленный в анекдотах и комедийных фильмах брак оказался теплом домашнего очага, к которому стремилось сердце, замерзающее от злых пересудов и сарказма «многознающих» коллег в курилках и компанейских встречах вне работы. Это был Дом. Но семейные узы, мягкими кольцами все больше и больше стягивающие сердца друг к другу, только начинали набирать силу.

Через год после «свадьбы» радостным визгом оповестила о себе мир появившаяся на свет маленькая Маша. В резко увеличившихся заботах и суете, недосыпающие и уставшие, Сергей и Лена нередко «сталкивались» друг с другом, чаще, как водится, из-за каких-нибудь пустяков. У каждого свое понятие о справедливости, и он тогда с удивлением ощущал на себе ту появляющуюся в самый необходимый момент волну доброты, уступчивости и необидчивости женщины, которая сразу тушила разгорающиеся ссоры.

Подросшая Саша, незаметно изменившаяся и растерявшая капризность под непререкаемым, любовно-требовательным взором отца, не отходила от кроватки и не спускала влюбленных глаз с маленькой сестренки. Когда Маше исполнился годик и она начала делать свои первые шаги, говорить «у-бу, т-пу, ма» и весело, заливисто смеяться, Лена и Сергей обвенчались. И все чаще, не выделявшиися ни ростом, ни шириною плеч, ни суровой мужской привлекательностью, он начал замечать на себе очень тихий и нежный, ласково-любовный взгляд своей жены…

Сергей вздохнул, бросил потухшую сигарету в банку-пепельницу и поднялся по ступенькам к квартире. Сравнительно недавно они с Ленкой поставили новую дверь, поменяв расшатанную старую ДВП на роскошную железную, обтянутую мягкой винилкожей, с собственноручно приклеенными золотистыми цифрами «три» и «ноль». Сергей задумчиво провел рукой по «нолю» и, отгоняя навязчивые ассоциации, встряхнул связкой ключей, нащупывая нужный…

— Не понял… Не понял! — Сергей, пряча искорку в уголках глаз, удивленно-непонимающе смотрел на приветливо помахавшую ему из кухни Ленку и — из детской комнаты — малышню. — Это что, встреча? Встреча после работы дорогого мужа и любимого папы? Так-так… — Он деланно нахмурился. — Так! Повторяю заход заново!

С совершенно серьезно-недовольным лицом вышел за дверь и снова зашел в квартиру. Ленка, смеясь и вытирая руки о полотенце, обняла и звучно чмокнула мужа в щеку. На шее и руке, радостно повизгивая и ужасно довольная хохмой отца, повисла малышня. Сергей широким махом обхватил всех:

— Так должно быть всегда…

Всегда…

— …Лучше не говори больше «всегда». — Он строго смотрел на стоявшую перед ним с виновато опущенными глазами Сашу, постукивая пальцем по раскрытому дневнику. — Что ты в прошлый раз говорила? Что обещала?

Саша внимательно изучала сложно переплетенный узор на линолеуме.

— Саша, что обычно следует за словами и уговорами? Правильно — дело! Маша, неси сюда ремень!

Маша, к тому времени уже успевшая попрятать все имевшиеся в квартире ремни, натужно пыхтела, пытаясь всунуть длинную ложку для обуви в щель между стеной и стиральной машиной.

— Прости меня, пап… Я больше не буду.

— Так. Что не будешь?

— Ну, я исправлю английский… И не буду больше зря обещать. И не буду говорить «всегда»…

Глаза защипало, в горле застрял горький комок. Сергей закрыл за собой дверь и сел на тумбу в прихожей, снимая промокшие от дождя туфли. Из комнаты доносилось тиканье часов, за окном, громыхнув, проехал грузовик. Никто не бежал встречать из детской, не выглядывал приветливо из кухни. Всегда поменяло свое значение, став навсегда год назад. Молчаливая квартира кричала тишиной и слепила пустотой, потеряв навсегда и бесконечно дорогую, тихую и ласковую Ленку, и неугомонную мелюзгу Машу, и подросшую помощницу Сашу. Навсегда. Год назад.

Взорвавшая себя на одной из центральных улиц террористка-чеченка, следуя законам лишь ей одной понятной веры, наверное, и не думала о том, что за стеклом ближайшего к ней кафе обедали люди. Старшая Саша, уже как-то понимая недобрость происходящего, пыталась оттянуть от окна маленькую сестренку, удивленно разинувшую рот на фанатично кричащую какие-то лозунги женщину. Лена, ощущая в себе страшную пустоту, внезапно ослабевшими руками пробовала подняться из-за столика…

Взрыв, по милицейской сводке эквивалентный шести килограммам тротила, перевернул две стоявшие рядом машины и вынес все окна в близлежащих домах и магазинах. Первую ударную волну, резанувшую по большим новомодным стеклам кафе, догнала отраженная от соседнего дома вторая, и огромные прозрачные плиты острейшими лучами смертельных осколков взорвали зал…

Сергей плохо помнил это время. Все тогда завертелось в страшном калейдоскопе сменяющих друг друга событий, глаза и разум застилала пелена неверия. Это не могло быть с ними, просто не могло! Это должно быть там, в американских боевиках, а не с кроткой и боязливой Ленкой… Разум отказывался воспринимать то, что видел как действительность, как уже происшедшую неотвратимую реальность. Только не с ними — у них в семье все очень осторожные, у них всегда было так хорошо и мирно… Сильно ободрав руку о дверной косяк и не заметив этого, он ворвался в реанимацию неотложки, отчаянно теша себя мыслью, что все это ошибка врачей или совпадение фамилий…

Потом, ощущая в себе холодную пустоту, осторожно держал Ленкину руку в своей, глядя на ее даже среди бинтов выделявшееся неестественно бледное лицо с умоляюще-виноватыми глазами: «Сережа, Сереженька, ты только не оставляй детей, ладно? Сашка ведь твоя, да? И Машенька…» Страшным ударом трепыхнуло и упало сердце, Сергей до крови прокусил нижнюю губу. Старшенькая Саша умерла за три часа до этого, потеряв слишком много крови. Младшенькая Маша от полученных ран скончалась на месте…

Реальность всего, что произошло, он ощутил позже, уже после похорон, когда закрыл за собой дверь вдруг неожиданно ставшей такой пустой и молчаливой квартиры. Когда каждая вещь, каждый квадратный метр дома стали кричать и вопить, больно стегая память и изматывая сердце, заволакивая разум пучиной тоски и безысходности горя. Это была настоящая боль…

— Возьми себя в руки наконец! Жизнь еще не кончилась. Они всегда останутся с нами, понимаешь, всегда! Никто не забыл и никогда не забудет. Но это еще не конец, понимаешь?

Олег только вчера прилетел из Астрахани специально, чтобы поговорить с братом. Они сидели в маленьком автовокзальном кафе, выпив по две чашки кофе, но ему никак не удавалось растормошить Сергея и вытянуть его на откровенный разговор. За окном, как будто мстя за упущенный дождливый май, ярко светило и переливалось солнце. Сергей молчал, без особого интереса наблюдая, как рядом за столик усаживалась молодая семья. Жена о чем-то раздраженно выговаривала мужу, почему-то злясь и часто повторяя восклицание «Ты!»; муж вполголоса огрызался, потихоньку начиная закипать. Сынишка — мальчуган лет семи, видимо, давно привыкший к подобному, спокойно «ерзал» глазками по сторонам.

— Ты думаешь, Ленка бы обрадовалась, глядя, как ты себя пытаешься загнать в гроб? Я видел многое, Сергей, в море тоже случаются трагедии, но мужик просто обязан стиснуть зубы…

Олег в отличие от некогда уволившегося из армии брата-танкиста служил в бригаде морской пехоты, был подполковником и изредка бороздил Каспий на учебно-боевых выходах.

— Ты не хочешь открыть рот и сказать мне пару слов? Ау, Сергей! Ты дома? — Олег помахал перед глазами брата рукой. Сергей вздохнул и перевел взгляд в окно.

— Слушай, — Олег хлопнул брата по руке, — а давай ко мне, а? Галка будет очень рада — когда ты был у нас последний раз? Сейчас самое время — лето, солнце! У нас лучше, чем в Крыму, — пальмы, кокосы, лианы! Возьми отпуск за свой счет — я оплачу. Ну? Море, пляж, гориллы, по требованию — крокодилы и негритянки!

Сергей молча смотрел в окно. От остановки, лязгнув закрывшимися дверцами, отъехал очередной автобус. Часть Олега располагалась хоть и у моря, но далеко за Астраханью, и, кроме каменистой гальки, мешаного суглинка да поросшей полынью степи, там ничего не было.

Олег вздохнул и перевел взгляд в окно. Город, уставший от долгой череды промозглых дней, теперь, казалось, разомлел и сонно «щурился», всеми фибрами парков, аллей и переулков впитывая в себя летнее тепло и солнечный свет. Улицы пестрели от тут и там разбросанных палаток с овощами и фруктами, напитками фанта и кока-кола, шоколадками «Баунти» или «Сникерс», мороженым, гриль-печками, шашлычницами, лотками для продажи книг и журналов. Деревья «пылали» во всей красе зеленеющей листвой, еще не успевшей покрыться городской пылью и копотью от смога бесчисленных машин. Частыми снежинками, нарочито стараясь попасть в рот, нос или глаза, плавно вздымаясь и опускаясь, кружился тополиный пух.

— Что-то с нами происходит, Олег, — наконец тихо проговорил Сергей, не отрываясь от окна. — Мы все здорово что-то теряем…

— О чем ты? — Олег с надеждой посмотрел на брата.

— Не знаю. Любовь в семье. Не страсть. Не секс. Любовь.

Олег промолчал.

— Мы ведь были другими раньше. Пусть даже сотни лет назад… Это разве прогресс нас так изменил? Куда ушло то, чем мы были знамениты, — терпение, милосердие и сострадание? Когда-то любой уставший путник был гостем в наших домах… Где теперь берет начало наш так расхваленный Западом дух?

Вопрос был риторический, да Сергей и не просил ответа.

— Мы совсем разучились принимать друг друга такими, какие мы есть. Мы постоянно упрекаем, стараемся переделать и воспитать друг друга, как именно нам, с нашей точки зрения кажется лучше. Мы хотим по-большому своего счастья, а не счастья другого. Где наша терпимость к недостаткам? И плюс к этому — ненасытная жажда зарабатывать больше, погоня за деньгами совсем увели покой и добродушие из наших домов. Не так?

Олег почесал голову. Вот так задвинул, ну и тема…

— По статистике, сегодня больше половины семей распадаются в первые годы супружества, а из оставшихся многие живут, просто привыкнув и притершись друг к другу. — Сергей кивнул в сторону молодой четы с мальчуганом. — Ты сам только вчера жаловался Лукинцу: «Моя грымза тоже пилит — куда тебе с твоими копейками. Вот Парченко — он директор фирмы…»

Олег усмехнулся:

— Философ… Где ты видел всегда довольных жен?

Сергей опустил голову. Олег запнулся — да, Ленка. Она старалась быть всегда довольной…

— Не сгущай краски, братишка, есть еще отзывчивые люди. И счастливые семьи тоже. Хотя, конечно, в чем-то ты и прав, время другое…

Сергей поднял глаза:

— В этом и проблема нашего времени. Где-то там есть. Другие. Почему не мы?

Олег задумчиво смотрел на брата. А он молодец. Смотрит в корень. А думал, что помрачен… Потом отодвинул чашки из-под кофе в сторону и положил руку Сергею на плечо:

— Не терзай себя. Не мучай снова и снова свою голову и душу. Смирись с этим. Ленка была отличной женой, и поверь, Сергей, там, где она сейчас, ей наверняка намного лучше. И детям тоже. Ты только верь в это.

— Только не надо про Бога, Олег. Не надо. Тогда скажи, почему это произошло? Кому там, наверху, это было нужно? Чем мешала Ленка и маленькие Саша с Машей этому миру? Кого обидели, над кем надругались? Ленка, кстати, тоже верила… Зачем все это случилось?

Сергей поставил локти на стол и сжал руками опущенную голову. Сердце защемило, отдавая тяжестью в груди и пустотой тоски в голове…

— Быть может, затем, чтобы ты это понял? — тихо проговорил Олег. — И научился сам?

— Я и так понимал. И многому учился… Ладно, пойдем отсюда. Я пока покурю на улице.

Олег задумчиво смотрел на ссутулившуюся спину Сергея — открылась и закрылась, громко хлопнув, стеклянная дверь.

— Тогда, может, затем, чтобы научил этому других… — тихо проговорил он вслед.