В течение двадцати минут после беседы с Ламхубером канцлер Лютнер не отвечал на телефонные звонки и ни с кем не разговаривал. Затем он потребовал немедленно вызвать к нему вице-канцлера Фёдлера.

Одного взгляда на канцлера Фёдлеру было достаточно, чтобы решить, что Дагоберт Лютнер человек конченый и вышедший из игры.

— Кланяюсь в ноги уважаемому канцлеру, — начал Фёдлер свою речь. — Нельзя так переутомляться, наш дорогой друг и руководитель. Не спорю, происходят всякого рода события, но позволю себе заметить, что они всегда происходят. А тут, я вижу, голова как у святого подвижника, глаза усталые, будто после трех ночных пьянок. Но ведь все идет к лучшему, федеральный канцлер…

— Перестань, Фёдлер, — усталым голосом произнес канцлер. — Раз и навсегда перестань паясничать. И не болтай, что дело идет к лучшему.

— Как это? Я только что разговаривал со своими добрыми знакомыми за океаном. Последствия взрыва прискорбны, но не так уж страшны. Взрыв произошел на очень большой высоте. Русские уже обо всем знают и обещают, что не устроят Гаррисону никакого сюрприза, чему я не удивляюсь, потому что даже он является для них меньшим злом. Зачем же огорчаться? Я лично сегодня в прекрасном настроении, дорогой наш руководитель.

— Фёдлер, — произнес канцлер, — пришло наконец время, чтобы ты мне хоть раз откровенно сказал, что ты думаешь. Предупреждаю тебя, что от этого ответа слишком многое зависит, в том числе и твоя судьба.

— Моя судьба, канцлер, зависит только от провидения, если оно вообще обратило на меня внимание. Я весь — одно большое ухо.

— Кто похитил боеголовки?

— Милый канцлер, я же не служу в полиции. Не веду никакого расследования. Откуда мне это знать?

— Еще раз спрашиваю: кто похитил боеголовки?

Фёдлер сообразил, что Лютнеру известно что-то еще, кроме того, что он узнал из докладов министра Граудера и из беседы с доктором Пфейфером.

— А я еще раз говорю, что не знаю.

— А я, Фёдлер, утверждаю, что ты лжешь. Ты превосходно знаешь, кто это сделал.

— Я не осмелился бы знать больше, чем ты, федеральный канцлер.

— Я полагал, что ты еще заинтересован в том, чтобы работать вместе со мной. Но раз я ошибся, можешь отсюда убираться. И не думай, что тебе даром пройдет все то, что ты порассказал журналистам на пресс-конференции, устроенной без моего позволения. Пока я еще канцлер в этой стране, а тебе недолго осталось быть моим заместителем.

Лицо Фёдлера внезапно изменилось, как озеро под дуновением страшного вихря. Его маленькие, упрятанные в жирных складках глазки засверкали, как прожекторы.

— Я вижу, что наш канцлер действительно перетрудился. Это довольно странный метод увольнять с должности вице-канцлера. Так увольняют домашнюю прислугу, а не меня, дружок. Не меня.

— Если тебя это интересует, то я располагаю доказательствами, что ты ввязался в очень опасную игру. Ты продолжаешь утверждать, что похищение боеголовок совершили люди из-за Эльбы?

— Это как будто бы не подлежит дискуссии?

— Напротив. Подлежит. Прочти маленькую провинциальную газету «Оснабрюкер рундшау» и узнаешь, кто похитил эти боеголовки.

— Я не привык придавать значения выдумкам всякого провинциального щелкопера, да и со столичными я тоже умею справляться.

— Ты очень изменился со времени нашей утренней беседы. Знаешь ли ты, что арестованы двое участников нападения на Секретную базу № 6 и что вскоре они начнут давать показания?

— Канцлер, но меня это радует, и я не понимаю, откуда эти упреки в мой адрес. Я, думаю, не похож на того, кто вместе с ними напал на эту базу?

Лютнер почувствовал, что он уже по горло сыт этой беседой.

— Фёдлер, я уже сказал, чтобы ты убирался. У меня нет ни времени, ни желания продолжать бессмысленную болтовню. Может быть, ты и гениальный игрок, но на этот раз тебя подвел твой пресловутый политический инстинкт. И знаешь почему? Потому, что ты исходишь из того, что всегда, в любом случае должны выиграть те, у кого в распоряжении больше сил, кто крепче сидит в седле и имеет бо́льшие возможности действовать. Так вот, представь себе, что иногда бывает по-другому. Ты с первой минуты решил принять сторону тех людей из бундесвера, которые присвоили обнаруженные боеголовки, чтобы действовать против меня. Я думал, что ты благоразумнее и что в момент кризиса ты не попадешься на удочку глупых болтунов, тупых солдатских лбов, о которых ты был когда-то такого же мнения, как и я. Ну что ж, я ошибся. Дело твое. Но не рассчитывай, что я буду теперь тебя спасать. Наоборот. Я первый выступлю против тебя, когда бундестаг начнет расследование. Потому что вы что-то напутали в своих планах. Остатки «Группы М» скоро тоже будут под замком, а тот, кто это все придумал, уже упрятан в надежное место.

Первый раз в жизни Фёдлер почувствовал страх, настоящий страх, когда щемит сердце и пересыхает горло.

— «Группа М»? О чем ты говоришь, Дагоберт? Ведь есть все доказательства…

— …фальсифицированные твоими дружками. Ты думаешь, что я всему этому поверю? Ты думаешь, что Граудер такой безнадежный дурак? Эх, Фёдлер, я ошибся даже в твоем уме, потому что в лояльность я и так никогда не верил. А теперь иди отсюда и скажи своим друзьям, что восточная зона не имела с этим ничего общего.

Фёдлер попытался прийти в себя.

— Значит ли это, — тихо спросил он, — что штурмовые войска обнаружили также все похищенные боеголовки?

— Да. Все до одной. Они тоже находятся в безопасном месте.

Ханс-Викинг Фёдлер подумал, что совершил страшную ошибку, решив, будто канцлер вышел из игры. Если эти боеголовки действительно нашли — по всей вероятности, случайно или в результате инспекции фон Ризенталя, — то весь план рассыпался в прах и Лютнер не простит никому, кто замешан в операции «Нетопырь».

— Да, — сказал Фёдлер, как бы обращаясь к себе самому. — Жизнь изобретательнее самой дикой фантазии. Я сейчас и правда уйду, канцлер. И вернусь через двадцать минут с кое-какой информацией, которая тебе может пригодиться.

— Нет, Фёдлер. Никакая твоя информация мне больше не нужна. Но если ты еще дорожишь своей головой, можешь сказать мне только об одном: кто возглавил заговор в бундесвере.

Фёдлер размышлял всего несколько секунд; он машинально расстегнул пуговицу на рубашке, снял с руки часы и наконец отчетливо и громко сказал:

— Полковник Гюнтер Шляфлер.

— Так я тебе еще кое-что скажу. Откровенность за откровенность. Из одиннадцати похищенных боеголовок десять до сих пор не найдены. Ты, Фёдлер, всегда считал меня дураком, но теперь сам видишь, что ошибся.