Спустя несколько дней мисс Литтенхэм сказала своему принципалу, что ее отец готов принять его сегодня в Пайн-Мэнор.

Каридиус едва удержался, чтобы не сказать. «Я уже назначен в комиссию по военным делам, следовательно, мне незачем отнимать время у вашего отца». Но он этого не сделал, а поблагодарил своего секретаря за внимание.

В самолете они разговаривали только о пустяках, касавшихся их повседневной работы. По приезде в Мегаполис они взяли такси и отправились в загородный дом Литтенхэмов.

На этот раз мисс Литтенхэм не отпустила машину у ворот и не пошла пешком по лесу. Они подъехали к главному подъезду, между желтыми башнями Пайн-Мэнор.

Мисс Литтенхэм спросила лакея, дома ли ее отец.

Тот ответил, что мистер Литтенхэм еще не прибыл, но звонил по телефону, что сейчас выезжает из своей конторы.

У себя дома, в роли хозяйки, мисс Литтенхэм пришлось разговаривать со своим гостем более сердечным тоном. Она провела его через холл в готическом стиле и небольшую гостиную в картинную галлерею, три стеклянных двери которой выходили на выложенную кафелем террасу. На террасе сидели какие-то люди и распивали коктейли. Мисс Литтенхэм представила Каридиуса; гости кивнули головой, пробормотали «очень приятно» и тотчас же вернулись к своим стаканам и прерванному разговору.

Один юноша и девушка спорили, будет ли такая-то лошадь в форме на скачках в Гавр де Грас. Две девушки и один мужчина обсуждали различные способы игры в гольф и тут же с помощью палки демонстрировали приемы.

Высокий юноша с мефистофельским профилем и молодая женщина беседовали об академической живописи.

— Взгляните на этот вид, — говорил он, указывая длинной худой рукой на аллею из темных сосен, в дальнем конце которой белели колонны греческого портика: — К чему художнику повторять этот пейзаж с точностью фотографа?

— Это красиво, — сказала молодая женщина.

— Нет, это бесспорно некрасиво. Истинная красота сочетает в себе поразительное, необычайное и… разумеется… ритмичное и симметричное. А в этом пейзаже есть только ритм и симметрия, но нет ничего необычайного. В этом и беда академических картин. Они так неинтересны, что второй раз на них уже не взглянешь. Посмотрите сами в папиной галлерее. Что вы там увидите? Висят по стенам, а ни одной не заметите.

— Странная мысль, — сказал Каридиус вполголоса, обращаясь к Мэри Литтенхэм. Ему казалось, что нет ничего легче, как отличить картину от стены.

— Это мой брат, — шепнула мисс Литтенхэм, — он собирает картины ультрамодернистов и запомнил, что ему говорили агенты при продаже.

Она подвела Каридиуса к маленькому столику. Выпив по коктейлю, мисс Литтенхэм и Каридиус снова пересекли картинную галлерею, прошли несколько комнат и поднялись по лестнице в небольшой кабинет во втором этаже. Там девушка представила Каридиуса человеку небольшого роста, с пепельными волосами и голубыми глазами. Он внимательно оглядел своего посетителя и весьма сердечно пожал ему руку.

— Наши лучшие цветы будут высажены недели через две. Вы непременно должны побывать у нас еще раз. Меня очень порадовало, мистер Каридиус, что вам удалось войти в ту комиссию Конгресса, которую вы предпочитали.

— Для меня это было большой радостью, — подтвердил Каридиус.

— Всегда хорошо, когда наша комиссия по военным делам пополняется энергичным человеком. Это чрезвычайно ответственное положение в наши дни, когда весь мир катится в пропасть войны, а возможно, полного хаоса.

— Надо думать, что инстинктивное стремление человека к какой-нибудь организации так или иначе спасает его от хаоса, — сказал Каридиус.

— Вот именно. Но теми организациями, которые удерживали человечество от анархии, всегда были военная и религиозная организация. У нас в Америке религиозные подмостки совсем расшатались. Только кое-кто из нас, стариков, еще думает о боге. Для молодого поколения единственной формой организации остается военная. Если людей нельзя держать в узде внутренней силой, приходится применять силу внешнюю. Вот почему должность в комиссии по военным делам — одна из самых ответственных в Конгрессе. Между прочим, знакомы вы с неким мистером Кумата?

— Да, я знаю его, — ответил Каридиус, удивленный этим неожиданным оборотом разговора.

— Он чрезвычайно заинтересован новым видом пороха, который осваивается нашей армией.

— А разве армия его осваивает? — быстро спросил Каридиус.

— Так, по крайней мере, я понял, — ответил мистер Литтенхэм. — И я считаю, что было бы очень полезно для нашего экспорта выпустить новый порох на заграничные рынки.

— Но разве это не значило бы выдать военную тайну? — спросил Каридиус.

— Все зависит от того, как посмотреть на это дело, с государственной точки зрения, разумеется.

— Я не совсем понимаю вас.

— Видите ли, все усовершенствования в области вооружения можно рассматривать либо как военные тайны, имеющие потенциальную ценность для будущего, либо как финансовые объекты, имеющие положительную ценность в настоящее время. Тут и возникает вопрос, что лучше для государства — придержать или продать. Я полагаю, что поскольку военная наука развивается с поразительной быстротой, будущая ценность военных тайн становится весьма сомнительной. Через несколько лет любая из них устареет, а потому нам выгоднее продать ее за наличные. Я, мистер Каридиус, всегда придерживаюсь старого испытанного правила: никогда не допускай, чтобы Америка осталась в убытке.

— Но разве сохранение военной тайны оставило бы Америку в убытке?

— Ну, разумеется. Тем самым мы допустили бы мысль, что наши изобретатели не изобретут в дальнейшем ничего лучшего. Это значило бы лишить Америку финансовых преимуществ ее нынешнего положения, словом — причинить ей убытки.

Каридиус лишь смутно понимал идеи, которые развивал перед ним финансист. Их разговор коснулся биржи, а затем недавней отмены золотого стандарта. Мистер Литтенхэм горячо восхвалял патриотизм тех граждан, которые, в ответ на воззвание правительства, несли свое золото в государственные банки. Он предсказывал, что в сущности они ничего не потеряют, так как повышение цен и заработной платы — неизбежный результат поглощения золота государством — с лихвой вознаградит их за временно понесенные потери.

— А вы, мистер Каридиус, — продолжал банкир, — вероятно, тоже заняты помещением своих денег в расчете на предстоящее повышение на бирже?

— Я уже подумывал об этом, — сказал он, — но работа в Вашингтоне отнимает столько времени…

— Ваш банкир должен был позаботиться об этом вместо вас, — заметил мистер Литтенхэм, — для того и существуют банкиры, чтобы действовать в качестве специалистов по финансовым делам для людей других специальностей.

— Собственно говоря, — сказал Каридиус и еле удержался от улыбки, вспомнив, как ему приходилось убеждать своего дядюшку уплатить за наем помещения, — собственно говоря, я никогда еще не пользовался услугами банкиров в этом смысле.

— Пора, следовательно, начать, мистер Каридиус, — посоветовал финансист. — Каждый человек обязан добиваться благосостояния. Вы еще молоды. Вы находитесь на весьма счастливом этапе своей карьеры. Вы должны воспользоваться открывающимися перед вами возможностями.

— Вы правы, — согласился Каридиус, с волнением ожидая, что за этим последует.

— В таком случае, почему же вы этого не делаете? — прямо спросил мистер Литтенхэм.

— Собственно говоря… я никогда не вел точного счета своим доходам… деньги приходили… и тратились…

— Ну, конечно… это понятно… беспечность политического деятеля…

— И начинать сейчас… вложить капитал… мне было бы не совсем удобно…

— Ничуть не бывало. Я уверен, что любой банк охотно откроет вам кредит. В наше время, как вам известно, деловая жизнь зиждется на кредите. Если бы при всякой сделке требовали наличные деньги, все остановилось бы.

Наличные — это разменная монета кредита для удобства бухгалтеров.

— Но беда в том, — возразил Каридиус в трепетном ожидании, — что получить кредит можно, только пользуясь кредитом. Когда машина уже приведена в движение, получается своего рода «перпетуум мобиле», но привести ее в движение очень трудно.

— Пустяки, пустяки, мистер Каридиус. Взять хотя бы Уэстоверский банк — он был бы в высшей степени польщен, если бы вы значились в списке его клиентов.

— Я также чувствовал бы себя весьма польщенным, — признался Каридиус, — но… мистер Литтенхэм… допустимо ли это?..

Мистер Литтенхэм выпрямился в своем кресле.

— Допустимо? Допустимо ли, чтобы человек обеспечил самых близких и дорогих ему людей?

— Я хочу сказать, что мне, члену Конгресса…

— А разве политический деятель обязан жертвовать собой в частной жизни для того, чтобы служить своему народу на общественной арене? Надеюсь, мистер Каридиус, наша цивилизация далеко ушла от тех дней, когда в угоду ей приносились человеческие жертвы.

— Я хочу сказать… допустимо ли, чтобы именно ваш банк открывал мне кредит?

Финансист облегченно вздохнул:

— Ах, вот оно что! Что же вы сразу не сказали? Но, дорогой мистер Каридиус, в списке наших почтенных клиентов значатся сенаторы, дипломаты, министры и члены Верховного суда — лучшие люди Америки. На этот счет не беспокойтесь. Вы попадете в прекрасное общество. Повидимому, у вас нет представления относительно суммы, которую вы хотели бы вложить?

— Нет.

— Что ж, прекрасно. Предоставьте это банку. Вероятно, у вас нет и определенного представления относительно количества ценных бумаг, которые вы хотели бы приобрести?

— У меня… у меня очень мало наличных денег.

Мистер Литтенхэм отмахнулся от этого замечания.

— Об этом позаботится Уэстоверский банк.

— Но какое обеспечение я предоставлю банку?

— Мистер Каридиус, ценные бумаги, приобретенные для вас, останутся в банке в обеспечение вашей задолженности. И помимо, и сверх этого материального залога, банку будет служить обеспечением ваше незапятнанное имя, мистер Каридиус.