Даже Сол Мирберг, явившись на квартиру Каридиуса для выполнения тягостной миссии, утратил свою обычную жизнерадостность и шумливость. Ему предстояло оправдать перед Иллорой линию поведения, на какой они с Каридиусом остановились.

— Право, это лучшее, что можно сделать, — убеждал он заплаканную женщину. — Можно, конечно, подавать апелляцию за апелляцией и на неопределенное время избавить Генри от… всего, а может быть, ему и совсем не пришлось бы… уехать, но вечная неопределенность тяготела бы над ним, связывала бы его в работе для нашей фирмы.

— Да, это верно, — подтвердил Каридиус, с тоской глядя на жену и на уютную гостиную, с которыми ему приходилось расстаться. — Я ведь вернусь… время пройдет быстро.

— Нам, в конторе, оно покажется более долгим, чем вам, миссис Каридиус, ведь нас покидает Мелтовский, — продолжал Мирберг, стараясь выдержать бодрый тон.

Каридиус с удивлением взглянул на своего компаньона:

— Неужели Мелтовский выходит из фирмы?

Мирберг улыбнулся и пожал плечами:

— Уэстоверский банковский трест сделал ему предложение, перед которым он не устоял. Дело обычное: лягните Литтенхэма, и он возьмет вас к себе на службу.

Он снова повернулся к Иллоре, которая, глотая слезы, укладывала чемодан:

— Миссис Каридиус, не принимайте это так близко к сердцу. В последнее время так много губернаторов, членов Конгресса и даже министров сидит в исправительных тюрьмах, что они просто превратились в большие политические клубы. А ведь Генри ни в чем не виноват… Невинность в тюрьме. Чорт возьми, в конце концов это совсем не плохо! Надо выждать, а когда в настроении публики наступит перелом… тогда… тогда вы сами, миссис Каридиус, сможете заработать кучу денег… если захотите.

— Я?.. — всхлипнула Иллора.

— Конечно… в водевиле… в кино и по радио… в любом месте. Пусть американский народ видит жену человека, который идет в исправительную тюрьму из-за того, что сограждане выбрали его в Сенат вопреки взяточничеству и политической коррупции плутократической машины. Да, это будет большим козырем для всех нас.

Каридиус обнял на прощание Иллору и пытался утешить ее, но только вызвал взрыв горя.

— О милый, ты больше не вернешься… я больше никогда тебя не увижу… ты заразишься туберкулезом… в тюрьме все болеют туберкулезом…

Наконец, Каридиус с Мирбергом сели в поджидавшее их такси и уехали.

В аэропорте Мирберг взял билеты до Атланты, затем купил в киоске целую кипу газет и забрал их с собой в готовившийся уже к старту самолет. Друзья нашли два свободных места рядом в передней части кабины, и Каридиус отобрал пачку газет, которые должны были служить ему защитой от собственных мыслей.

Против ожидания он нашел кое-что интересное для себя: сообщение об окончательном решении суда по делу о взыскании с Литтенхэма подоходного налога. В последней инстанции Литтенхэм признал, что не платит подоходного налога вот уже шесть лет. Но в свое оправдание, как на смягчающее обстоятельство, он указывал, что в кладовых Уэстоверского банка хранится очень полная и ценная коллекция марок, стоимость которой значительно превышает сумму причитающегося с него подоходного налога. Он вызвал из Парижа в качестве эксперта очень известного француза-филателиста, и тот на суде удостоверил, что коллекция марок Литтенхэма стоит значительно больше трех миллионов долларов. А три миллиона долларов — это была та сумма подоходного налога, которую Литтенхэму следовало бы уплатить, будь он рядовым американским гражданином. Казначейство при федеральном правительстве согласилось принять вместо налога в три миллиона долларов завещательное распоряжение, по которому изумительная коллекция марок должна была стать собственностью государства после смерти Меррита Литтенхэма.

Когда час спустя Каридиус переступил порог угрюмого здания федеральной тюрьмы в Атланте, милые сердцу движения времени — часы, минуты, секунды — перестали существовать для него, уступив место однообразной смене дней и ночей.