— Нам пора, — я нехотя поднимаюсь на ноги. Пурпурная трава колыхнулась, вновь обнажает каменные плиты древней дороги.

Как во сне миновали Пурпурную страну. У мокрых скал её владения закончились. Привычные сталагмиты торчат на пути, словно злобные тролли. Под сводами, с резкими криками, носятся крылатые создания. Пахнет сыростью, птичьим помётом и … будущими неприятностями.

Скользкая дорога с размаху упирается в стальные прутья. Они торчат из стены как зубы кашалота. На петлях свисает обычный замок на заклёпках. За ними виднеется извилистый ход.

Грайя выуживает из ранца длинный ключ, замок ностальгически скрипит, дуги расходятся.

— Добро пожаловать в страну людоедов, — её губы недобро раздвигаются, — в принципе для тревог нет причин, от их владений огородились решётками. Перепилить они не в состоянии, тысячи лет пребывают в каменном веке и этим довольны. Не хотят развиваться, — с пренебрежением бросает жрица.

— А вдруг маскируются? — с опаской смотрю в темноту.

— Они слишком примитивны, — жрица фыркает, и смело входит в туннель.

Гулко звучат шаги. Липкая влага забирается за шиворот. Дети притихли, даже не шепчутся, боятся страшных дикарей. Я наблюдаю за нашей проводницей, она напряжена, изящные пальцы цепко обхватывают автомат.

— Всё же ты чего-то не договариваешь, — в упор говорю ей.

— Какой ты проницательный, — некрасиво усмехается она. — Не людоедов боюсь, своих, они для вас пострашнее будут.

— Весело.

— А то!

Туннель неожиданно быстро заканчивается. Мы оказываемся в тесном ущелье. Кажется, нависающие скалы стремятся сомкнуться между собой, но почему-то на секунду передумали, дав нам шанс быстрее убраться.

— Там владения дикарей? — указываю на поблёскивающие прутья решёток.

— Да.

— Мы увидим их?

— Вряд ли. Скоро дорога станет шире. Если ничего не изменилось, за тем поворотом будет стоять машина.

— На ходу? — удивляюсь я.

— На колёсах, — снисходительно замечает жрица.

Действительно, сразу за поворотом, у осколков обвалившихся глыб, в ожидании застыл обычный вездеход. Приплюснутая кабина и широкие гусеницы по бокам.

— А ты говорила на колёсах, — подкалываю Грайю, но она даже не реагирует на реплику.

Внутри, вездеход, достаточно уютный. Сидения обтянуты кожей, подголовники с подушками. Место водителя оборудовано системой рычагов, без руля. Наверное, управляется как танк, решаю я.

Малышня в восторге прыгает на мягких сидениях, я прикрикиваю на проказников. Но Грайя разрешает им проказничать.

Семён с удовольствием снимает с плеча боевой топор, с интересом осматривается.

— Меня эти пещеры не перестают восхищать. Не удивлюсь, если и самолёты есть, — он ёрзает на сидении, с трудом подавив в себе желание, запрыгать как дети.

— Это вряд ли, — неуверенно высказываюсь я.

— Пару штук есть, — высокомерно, взметнув роскошной гривой, заявляет жрица.

— У вас своды низкие! — кричу я.

— В главных городах, в высоту до километра — ехидно замечает она. Жрица вновь залазает мне в мозги, словно себе домой, видит картинки роскошных лайнеров, грустнеет, — по крайней мере, они у нас тоже летают, — а я понял не самолёты у них, нечто планеров. Но, всё же, для подземного мира это даже слишком.

Грайя уверено отжимает один из рычагов, двигатель довольно урчит и вездеход резво срывается с места.

Томительно идёт время. Вездеход скачет по камням, словно по лунной поверхности. Пытаюсь расслабиться, но часто подлетаю к потолку, дети визжат в восторге, им поездка нравится. Семён вцепился в подлокотник, но и его тушу, так же, швыряет в разные стороны. С ностальгией вспоминаю прошлую жизнь, вот так же ездил по городским дорогам, маневрируя чтоб не влететь в очередную выбоину. Грустно улыбаюсь. Странно, но меня иногда тянет в ту жизнь. Хотя прошлая ли она? А вдруг эти жизни идут параллельно? Может, они совсем рядом, споткнулся и выпал на Графскую пристань в Севастополе, подпрыгнул, оказался в древнем Риме. А вдруг будущее, прошлое, настоящее существуют в одном времени? Тогда есть объяснения предсказателям, провидцам, ясновидящим. Высунут свои мордочки в нужное "окно", посмотрят, оценят и на суд обывателю высказывают, что увидели. Вот только путают иногда эти "окна", не всем дано быть профессионалами и, не каждому разрешают.

Отвлекаюсь от своих мыслей, сложно даже фантазировать на эту тему. Но почему они лезут в голову? Может, СВЕРХУ сливают информацию? Неужели существует Единое поле — в нём прошлые и будущие знания. Нырнуть бы туда и увидеть ВСЁ! Абсурд! ВСЁ видит лишь ОН! Но я человек, я его СЫН. Придёт время и ОН подарит мне библиотеку МИРА.

Сильный удар по умной голове отрезвляет и заставляет "шарики" занять правильное положение. Мысли принимают нужное положение и, с помощью "шариков", плавно поехали.

Вездеход резко тормозит. С беспокойством кручу шеей в разные стороны. Вокруг реальный мир. Грайя напугана, в руках автомат. Семён протискивается к ней, зачем-то поднимает топор, Игорь и Светлана Аскольдовна присмирели, уже не смеются. Смотрю вперёд. Дорогу преграждает скрученная, изломанная, стальная решётка, а сбоку ход в черноту.

— Людоеды смогли её сломать, — я не спрашиваю, утверждаю.

— Ага. И проехать дальше не получится. Всю дорогу перекрыла, — к жрице возвращается самообладание. — Ничего, мы поедем через их страну! И пусть попробует, кто сунуться, кишки на гусеницы намотаю, — её глаза как раскалённые угли, потревоженные кочергой, разбрасывают яркие искры. А ведь не шутит, точно давить будет, дитя своего мира.

Она долго не сидит, решения принимает быстро. Вездеход резко разворачивается и, как в омут, ныряет во тьму. Ревёт двигатель, гусеницы скребут камень. Напряжение страшное, пальцы до боли сжимают бластеры. Пытаемся, что- либо разглядеть, но за окнами чёрная пустота, как космос без звёзд. Но Грайя видит всё, виртуозно управляет машиной, ни разу не цепляется за стены.

Ожидаю чего угодно в страшном туннеле, но бог милует, вездеход с победным скрежетом вырывается из темноты и застывает у поля, густо засаженного культурными злаками.

Даже очень светло, Грайя жмурится, злобно шипит. Для неё свет слишком яркий.

С удивлением разглядываю открывшийся пейзаж. Весьма мило. Всё ухоженно, аккуратные дорожки вдоль поля. Пару чучел, отгоняющих от урожая маленьких, злобных птеродактилей. Вдали виднеется посёлок. Избы каменные, крыши под черепицей, кое- где, из труб, вьётся дымок. На просёлочной дороге виднеется повозка, запряжённая смирными лошадками. А вон и крестьяне с добродушными лицами, закидывают сено под навес.

— Здесь, что, обитают людоеды? — не верю я.

— Они, родимые, — хмурится жрица. Она тоже опешила от открывшейся картины.

— А давно вы с ними контактировали? — осторожно спрашиваю я.

— Может сто лет назад, может, двести, — ещё больше хмурится она.

— Мне кажется, — делаю предположение я, — людоеды давно вымерли. Сейчас здесь живут другие люди.

— Не верь глазам своим, — щурится жрица, — это вас можно сбить с толку, не меня.

— Здорово, какие корабли, паруса все надуты! А вон кит! — совсем не впопад выкрикивает Семён.

Я отпрянул от друга:- У тебя жар! Какие корабли? Крестьяне сеном занимаются!

— Дядя Никита, дядя Семён, — вопит несчастная девочка, — неужели не видите? Это же площадь, а на ней торгуют игрушками!

Холодом обдаёт с ног до головы. Это совсем не смешно, Все видят разные картинки.

— А ты, что наблюдаешь? — спрашиваю Игоря.

— Лес. Волки играют со щенятами.

— Понятно. Морок, — делаю вывод. — Что делать будем? — спрашиваю жрицу.

— Наверное, я единственная, кто правильно видит.

— И, что здесь на самом деле?

— Заброшенные каменоломни, в нишах пустые клетки. Неуютно здесь.

Как только она произносит, словно ветер пронёсся и сдувает иллюзии. Впереди заброшенные выработки камня. Их отвесные стены обрамляют огромную площадку в виде цирка. Множество дорог и дорожек пересекают крутые склоны. Действительно, в пустых нишах — открытые клетки. Следов жизни не видно. Но кто-то напустил морок?

— В своё время, здесь, мы добывали гранит. За каменоломнями должна быть дорога. Она ведёт к другим воротам. И от них у меня есть ключи, — Грайя вновь заводит вездеход. Он медленно, как танк, ползёт по крутой дороге, вдоль выработок. Ревёт мотор, звук тонет в мрачных скалах.

Всматриваюсь в окна. Пустынно. Но, кто-то должен быть.

Внизу, в карьере, блестит озерцо. Видно механизмы обнажили водотоки подземных источников. Вода постепенно заполняет низины и вскоре будет озеро. Заплывёт рыба, заползут мокрицы, заквакают амфибии, забурлит жизнь.

Проезжаем мимо пустующих клеток. Кто в них содержался? Мысли рисуют ужасающие картины. Мне даже чудится запах тлена. Суровые места, скорее б их проехать. Как назло, машина едва карабкается. Из-под гусениц срывается каменная крошка. Иной раз машина зависает над обрывом, ещё мгновенье и вездеход рухнет. Частота толчков сердца зашкаливает, дух захватывает. В ужасе. Смотрю на Грайю. Железная леди! Ни один мускул не двигается на решительном лице. Умелой рукой ведёт машину над пропастью. Она мне всё больше и больше нравится, даже, несмотря на необычный цвет кожи. Ну, а Семён, у того от восхищения, в глазах появилось серебро. Он смотрит на пещерную женщину как школьник на любимую учительницу. Грайя иногда ловит его взгляд, загадочно улыбается и ещё больше проказничает с машиной. Мне эти детские шалости надоедают, хочу вскочить и надавать прелестной женщине по попе. Заодно Семёну дать по уху. Малышня не понимает об опасности, возится на заднем сидении, друг друга мутузят.

Долго едем, а каменоломни не кончаются. Хорошо, что дорога не засыпана. Ага, накаркал, впереди завал. Грайя напрягается, забывает о Семёне. Лицо каменеет в тревоге. Глушит машину.

— Дальше пешёчком, — заявляет она. Вижу, ей это решительно не нравиться.

Детишки притихли. Они правильно оценивает ситуацию. Паршиво. Светочка шмыгает носом, Игорь прижимает её к себе, скалит зубки.

Выскакиваем из машины. Бластеры на изготовку. У жрицы плотно сжаты губы. Зрачки расширились во все глаза, пылают красным огнём.

Она первая лезет через завал. Стаскиваю её. Не женское дело подвергать себя опасности когда есть мужчины. От злости шипит, чуть ли не царапается, но я непреклонен, заставляю её занять место между детьми и замыкающим Семёном.

Перебираюсь через завал. Пока спокойно, но кто-то ж его устроил и не просто так. Всюду клетки. Двери открыты, кое-где валяются человеческие кости и черепа в мерзких оскалах. Воняет разложением, где-то валяются трупы.

Идём по дороге. Неизвестность давит на психику. Глаза лихорадочно шарят по сторонам, даже глазные яблоки запекло. Вновь завал. Перелезть через него уже нет возможности, он заполнен до свода. Но рядом ход ведущий вниз. Лезем по ржавой лестнице. Выходим на следующий уровень. Довольно чистый туннель. Клетки пустые, но ухоженные. Ощущение, будто их подготовили к заполнению. От этих мыслей становится жутко. Запах. Запах преследует всюду. Боже, когда это всё

закончится! Вспышка в голове. Вот, всё и закончилось, мелькает запоздалая мысль. Сознание меркнет. Проваливаюсь словно в гроб.

Неприятное гудение, конечности дрожат, слабость. Глотаю, что-то солёное, чуть не рву. Кровь. Моя кровь. Губы разбиты. Голова пылает от боли. С трудом открываю заплывшие глаза. Знакомые места. Клетка. Я внутри. Она закрыта. Приподнимаюсь на локтях. Рядом стонет Семён и лежит без движения Грайя. Детей нет. Меня бьёт словно током. Вскакиваю. Удивительно быстро боль отступает. Я в клетке, ярость вскипает в крови. Подхожу к двери, хватаюсь за решётку. Трясу. Толстые прутья изгибаются, стонут, нагреваются, но… выдерживают мой нечеловеческий натиск. Семён подползает ко мне:- Никита, я их видел, страшные очень. Детей забрали, — друг скрипит зубами. Зашевелилась Грайя. Со стоном перекатывается на живот, пытается встать. Семён забывает о боли, мгновенно оказывается рядом и помогает ей встать. Жрица держится за живот, губа рассечена, алая кровь льётся на волевой подбородок и с него капает на упругую грудь, выпирающую из материи комбинезона, задерживается у выпуклости сосков и срывается вниз, оживляя серую каменную крошку.

— Недооценила этот скот, — кривится горящее от ярости её лицо.

— Любого противника надо уважать, — не к месту заявляю я.

Жрица одаривает меня взглядом полным ненависти. Ёжусь, словно я во всём виноват. С раскаяньем повторяю про себя: "язык враг мой".

Грайя улавливает моё состояние, взгляд теплеет:- Прости, меня заносит, — говорит она, потупив взор. Не по рангу ей оценивать мои умозаключения.

А вот и они. Из темноты выплывают долговязые фигуры. Ничего общего с каннибалами Новой Гвинеи не вижу. Осанки гордые, зелёная кожа блестит словно мрамор. Излишеств в украшениях нет, одежда лёгкого покроя, прикрывает тела вплоть до голых пяток. На поясах сверкают острые клинки. Безусловно, это не каменный век. Грайя предвзято к ним относится. Но суть нашего положения, очевидно, это не меняет, мы для них мясные животные.

Людоеды приблизились к решётке. Изучают нас. Глаза холодные, лица бесстрастные. Я подхожу совсем близко, впиваюсь взглядом в глаза. Они легко выносят взгляд, но нечто улыбок скользит по лицам.

— Вы, что, нас съедите? — в упор гоню им мысль.

Они смеётся столь весело, что теплеет на душе.

— Неужели считаете нас человекоедами? — их мысли как бабочки порхают над нами. — Мы скормим вас Другим, — бабочки обломали крылья и рухнули к нашим ногам.

— Сволочи, — лает жрица и плюёт в них кровью. Один из долговязых с удовольствием слизывает кровь. Врут, с отвращением думаю я, людоеды. Самые настоящие людоеды.

— Ни какого прогресса, оболочка, простая оболочка, — делится мыслями Грайя.

— Права, — я разочарован, всё же надеялся на благополучный исход. — Где дети? — требую от них ответа.

— А дети причём? Воспитаем, будут одни из нас.

В глазах темнеет, ярость вновь овладевает мной. Вспыхивает корона на плече, искры со злым шипением падают на землю. Вновь хватаю стальные прутья, на этот раз едва не ломаю их. Но не ломаю. Людоеды отступают, испуг выплёскивается наружу, но поняв, что у меня ничего не вышло, загоготали как гуси за оградой, этим раскрывается вся их сущность. Приметив. Оболочка. Ничего, "смеётся хорошо тот, кто смеётся последним".

Они уходят. Мы сгрудились друг возле друга. Я, Семён и жительница глубоких пещер. Мы как родные, трагедия общая.

Семён целует Грайю, женщина дрожит как лист на сухой ветке. Катятся по нефритовому лицу, прозрачные как хрусталь, слёзы. Семён утешает её, как может, я храню молчание. Мысли скачут в голове, а вверху толстая черепная коробка. Идей нет.