Нас волокут как баранов на убой. Верёвки цепко впиваются в тело, шевельнуться невозможно. Постоянно бьют ногами и палками, больно, обидно, надо же так вляпаться. Хорошо, что детей не связали, бедняжки бегут следом, но даже не плачут.

Видимо за нами долго наблюдали, а я, вот расслабился, опьянел от запаха свежести, простора, все чувства притупились. А ведь сигналы подавались, надо было к ним прислушаться. Боже мой, артефакты! На мне нет рюкзака. Скриплю зубами. Неужели все было напрасно? Эта горькая мысль пронзает сознание. Возникло, что-то неправильное, так, чтоб в одночасье, всё порушилось. Нет, так не бывает. Я с ними ещё разберусь.

Нас выволокли наверх и тащат по вполне приличной дороге. По крайней мере, ветки и камни не уродуют наши тела. Слышу отрывистую речь. Конвоиры говорят на русском языке, значит такие же пришельцы, как и мы. Они одеты достаточно прилично, одежда из шкур изготовлена весьма добротно. У многих копья, кое-кто с мечами, есть луки и прочее. Не деградировали. Может, получится договориться?

Нас тащат по лесу. Затем появляются просветы между деревьями, много поваленных и неубранных стволов. Множество народа занимается лесоповалом. Трещит валежник, с оглушительным грохотом падают деревья, сметая всё за собой, слышатся резкие команды, ругань, где-то свистит хлыст. Рабский труд, мелькает мысль, нехорошо. Не туда их завело. Всё же деградировали.

Лес оказывается позади, впереди долина, на ней стоит весьма ухоженный город-посёлок обнесённый частоколом из брёвен заточенных сверху. Ворота открыты, охрана в тяжёлых доспехах, у них щиты и широкие мечи.

— Санёк! Похоже, охота прошла удачно, не часто такие рабы попадаются. Сразу видно — воины. Хороших деньжат отвалят, — один из охранников внимательно окидывает нас взглядом, в глазах удивление и призрение, для него мы уже не люди, хуже животных. — А детей, зачем взяли? Использовали лучше как приманку, — с чудовищной циничностью изрыгает он.

— Машка просила, у них своих нет, может, возьмёт. Надо уважить старого друга.

— Тебе виднее. Ну, заходи, тебя заждались.

Нас затаскивают в ворота. Оказались в городе. Дома из брёвен, добротные. По улице ходит сытый народ, гремят повозки запряжённые буйволами, пахнет свежевыпеченными пирогами и квашеной капустой. Всюду русская речь. Много вооружённых людей. На площади возвышается деревянный помост, на нём лежит связанный, истерзанный плетьми человек.

— Русских тяжело делать рабами, приходится почти убивать или калечить, — хохотнул, Санёк, увидев с каким состраданием, гляжу на страшную картину. — Ничего, и с вами поработают, вы воины, будете развлекать поединками.

— Гладиаторов из нас хотите сделать? — едва не задыхаюсь от ярости.

— Это от вас зависит, должность почётная. Иных, даже свободными делаем. Это куда лучше, чем лес валить или всю жизнь помои выносить.

— Лихо вы развернулись. Кем в прошлой жизни был? — задаю вопрос с целью понять сущность конвоира.

— Вообще-то рабы не должны задавать вопросы, — благодушно ухмыляется Санёк, — но если так интересно — на фирме экспедитором был, водку развозил.

— Можно сказать, повышение по службе получил?

— Мне нравится. А ты, вроде, неплохой мужик. Не будешь артачиться, хорошее будущее тебя ждёт. И тебя, сероглазый боец, — ткнул моего друга, мечом. Семён благоразумно смолчал, хотя напряглись бугры мышц под толстыми верёвками.

Нас заволокли во двор, кидают к крыльцу добротного двухэтажного дома. Вокруг собирается немногочисленная толпа, молодицы в цветастых платках, дети, вышло пару седовласых стариков, но все эти сволочи, смотрят на нас как не на людей.

Наконец-то развязали ноги, пытаюсь встать, но они так затекли, что, под хохот падаю в пыль. Семён помогает подняться. Стоим, хмуро озираемся. Светочку и Игоря взяла за руки толстая, с добродушным лицом, немолодая женщина и уводит в сторону хозяйственных построек. Я долго провожаю взглядом родные фигурки, сердце сжимается от горя.

— Ваши дети? Больше их не увидите. Не переживай, они хорошо устроятся, — заметил мой взгляд Санёк.

— Мразь ты! — не удержался Семён.

Благодушный взгляд нашего конвойного резко меняется, в глазах вспыхивает ярость, с садистским наслаждением наотмашь бьёт плоской частью меча по лицу. Кровь брызнула фонтаном из рассечённого виска. Я в ужасе вскидываю глаза на нашего мучителя, он пробил височную артерию, если срочно не принять меры, это смерть.

— Ты, что натворил, Санёк, — выскакивает на крыльцо плотный, богато одетый мужчина, — не успел рабов мне привести и тут же убиваешь!

— Да, ладно вам, Борис Эдуардович, — смущается тот, — сейчас ветеринар ему повязку сообразит, заживёт как на собаке.

Семёна пинками поволокли вглубь двора. Дай бог, чтоб всё было с ним в порядке. Пытаюсь гасить в груди разгорающееся бешенство. Нельзя выходить из себя. Будет лишь хуже.

— Ну, а ты, что молчишь? — с вызовом обращается Санёк.

— Я так понимаю, лучше не задавать лишних вопросов.

— Быстро усекаешь. Молодец. Думаю, подружимся, — он скалит белые крепкие зубы.

Первым делом я их тебе выбью, мелькает во мне мысль. Я уверен, так оно и будет. Экспедитор, хренов!

Борис Эдуардович подходит ко мне, сверлит взглядом из-под нависших бровей. Я вроде знаю, надо бы взгляд опустить, зачем напрасно нарываться на неприятности, но не могу, смотрю ему прямо в зрачки. Тень недоумения мелькает на лице:- Ты не простой человек, — нехотя заявляет он, — боюсь, раба из тебя не получится. Жаль, мог бы жить и жить. Впрочем, попробуем с тобой поработать. У нас есть неплохие профессионалы. Глядишь, через месяц, другой выйдешь на арену. По секрету хочу сказать, наш правитель, уважаемый Вилен Жданович, приветствует отважных. Приглянёшься ему, свободным станешь.

— Кто! — невольно вырывается у меня восклицание.

— Ты, что, его знаешь? — с интересом смотрит на меня Борис Эдуардович.

— Да, так, слышал, — осторожно говорю я.

— Ну, да, конечно, о нём многие слышали, никак он основатель государства Господин Великий Ждан.

— Именно так, — соглашаюсь я. — А далеко до города Господин Великий Ждан?

— Много вопросов задаёшь, непростительно для раба. Ну, да ладно, скажу, дней десять на повозках. Не будешь артачиться, увидишь город. Он великолепен, говорят, не уступает даже Граду Растиславль.

Сердце защемило от этого высказывания. Как же мы так по-дилетантски вляпались! Где-то совсем рядом моё государство. Да, обидно и глупо. А ведь надо держать инкогнито. Если узнают, кто я, убьют точно.

— Вот их вещи, — говорит Санёк. Конвойные скидывают на землю наши ранцы и оружие.

— Ого! Какой меч! Неплохой топор! — вырывается восклицание у Бориса Эдуардовича, — так вы действительно воины. Как вас сюда занесло? Случаем вы не шпионы князя Аскольда? Впрочем, можешь не отвечать, всё равно для вас ничего не изменится. Я уже имею на вас виды.

Ворошат ранцы. С напряжённым вниманием смотрю, как они достают вазу и маску, чуть ли не обнюхивают, с ухмылкой бросают в пыль, не впечатлили. Со смолой они тоже не разобрались, но, нам всякий случай ставят ведёрки под крыльцо. Неожиданно натыкаются на спящего дракончика. Тот с рассерженным шипением выскакивает из ранца, плюётся огнём, злобно кусает пальцы, пытающиеся его поймать. Вопль. У несчастного пополам перекушена ладонь. Никогда не думал, как силён мой питомец! Дракончик вырывается, изрыгает уже не маленький огонь и взмывает вверх, исчезает за высоким забором.

— Что это?! — потрясённо спрашивает Борис Эдуардович.

— Да, так. Птаху по дороге подобрали, — с удовольствием говорю я.

— Да это, какой-то птеродактиль! — восторженно восклицает Санёк.

Несчастный орёт, заливая пыль кровью. Пару пальцев вообще отвалились и валяются в грязи как безобразные гусеницы.

— Вы для меня загадка, и, думаю, большая головная боль, — цедит сквозь зубы Борис Эдуардович. — Пока отведите в отдельную камеру. На досуге, разберусь с ними.

Меня гонят вглубь двора. Иду, злорадно посмеиваясь, слышу вопли несчастного, оно, конечно, я врач, по образованию, но мне совсем не жалко страдальца. Толи ещё будет, злорадно думаю я. Чувствую, как когда-то задремавшая Сила вливается в мои члены. Ощущение такое, что могу движением плеч разорвать путы, но, пока не хочу торопить события.

Меня толкают в тёмное помещение, здесь уже Семён, голова перевязана, но кровь всё ещё сочится сквозь повязку.

— Как у тебя? — спрашиваю друга.

— Жить буду, — ухмыляется он, — ветеринар неплохо знает своё дело. Правда, возмущался. Говорил, он занимается праведным делом, всяких баранов лечит, а тут какого-то смерда привели. Ну, ему там объяснили, плевался, но, артерию зашил. Видно, в прошлом, был неплохим хирургом.

— Испортился народ, — взгрустнул я.

— Что делать будем?

— Поживём, увидим. Представляешь, я не хочу здесь задерживаться, — шучу я. — В любой момент могу верёвки порвать. Вот только не знаю, где наши дети.

— В том то и дело, — соглашается друг, — надо узнать, где дети.

— У Машки какой-то.

— Придётся к ней наведаться.

— Наведаемся, куда денемся, — я оглядываюсь по сторонам. Хотя двери плотно закрыты и нет окон, хорошо вижу, да и Семён не испытывает дискомфорта. Пещерная жизнь научила нас видеть в темноте.

Наша камера представляет собой помещение из хорошо подогнанных друг к другу брёвен. Дверь дубовая, оббита железными пластинами. На полу солома, пару вонючих шкур. На стене болтаются несколько металлических колец, судя по всему, пристёгивают на цепь особенно строптивых. У двери зловонное корыто, туда наливают еду для заключённых. Первым делом стараюсь очистить корыто соломой, неизвестно, сколько будем здесь сидеть.

Семён возится со шкурами, пытается вытряхнуть, но затея неверная, такая поднялась пыль, что я невольно ругнулся.

— А, как же артефакты? — неожиданно осенило его.

— Во дворе вышвырнули, под крыльцо закатились, там же и смола. Не впечатлили. Да, ещё наш дракончик пальцы одному откусил.

— Правда, что ли?

— Сам не поверил, напрочь.

— М-да, подрос, с крупного кота, — Семён задумался. — А ведь быстро растёт. Что из него получится?

— Дракон, естественно, — я и сам не раз над этим задумываюсь. Это настоящая стихия, ничто его не остановит. Помню, иной раз, почёсывая ему шейку, натыкался на острые как бритва чешуйки, кожа напрочь слетала с пальцев. А ведь как аккуратно он тяпал меня за нос, невольно вздрагиваю, вспомнил откушенные пальцы. И почему он ко мне привязался? Может, потому, что полюбил его, сам отвечаю на вопрос. Мне, этот зверёк, с самого начала запал в душу, забавный, такой непосредственный, просто лапка. М-да, лапка. Где сейчас он, только б не обидел кто. Тревожусь. Внезапно в голове возникает, словно искрящийся золотой песок слегка басовитый голосок:- да брось, ты, батя, кто меня тут может обидеть. С птицей какой-то подрался, все перья ей выщипал, отобрал зайца, вот, кушаю сейчас.

— Вот, сорванец! — радуюсь я.

— Мне некогда, батя, пока. Здесь ещё пару штук прилетело, надо бы трёпку дать, — мысль обрывается, а я сижу, удивляюсь. Вот так, ещё одного сына приобрёл. Не знаю смеяться мне или плакать. Надеюсь, подружится с Яриком.

— Отбился, — слышу довольную мысль, — ко мне уже не хотят лезть. А меня, кстати, Андхарашем зовут.

— Нравится тебе этот название? — мне смешно, но всё, же спрашиваю уважительно.

— Не смейся, оно у меня с рождения, — легко улавливает мысленные интонации дракончик. — Так, а вот сейчас мне надо дёргать отсюда, львы подходят.

— Ты там аккуратнее! — пугаюсь я.

— Они же не летают, — искрящиеся весельем мысль успокаивает меня, — сейчас я им хвосты обожгу.

— Ты сейчас с дракончиком разговариваешь? — спрашивает Семён, он улавливает мои мысли.

— Сорванец, львов дразнит, — улыбаюсь я.

— Он себя ещё покажет, — щурится друг. — Он имя тебе называл?

— Да.

— Никому его не говори.

— Даже тебе?

— Мне можно. Я и так его знаю. Он Андхараш, что в переводе означает Главный Над Изрыгающими Пламень.

— Круто, — удивляюсь я.

— Он будет самым сильным из всех драконов. Для непосвящённых он Вирг, что-то типа — Бронзовый Ящер.

Слышим шаги. С двери сбивают доску, к нам заходят несколько мужчин. Все как на подбор крепкие, внушительные мышцы бороздят тела, лица добродушные, но я знаю, это впечатление обманчиво. Такие лица часто бывают у настоящих бойцов.

— Что, касатики, размять косточки хотите?

— В смысле, подраться? — понимаю их смысл.

— Что-то, типа того.

— Не очень.

— Да бросьте вы, разомнётесь, жирок погоняете. Не переживайте, чисто кулачный бой, мечи потом будут.

— И, что за бедолаги, с нами будут биться?

— Причём тут бедолаги, нормальные ребята, убивать не будут.

— Ну, а если мы, невзначай их покалечим?

— Это вряд ли. Но если это гипотетически принять за веру, тогда сами виноваты.

— Ты, как, Семён? — спрашиваю друга.

— Ты же знаешь меня, я не драчун. Со школы никогда не дрался. Но если надо, можно попробовать.

— Судя по твоим мышцам, не скажешь, — говорит один из мужчин. — Хотя, на своём веку, всякое видел. Ты не бойся, мы тебе кого ни будь попроще подберем.

— Не надо попроще! — неожиданно негодует Семён.

— Вот, это речь настоящего бойца, — насмешливо говорит мужчина. С нас снимают верёвки, разминаем руки.

— Поесть хотите?

— А драться сейчас?

— В принципе, да.

— Тогда потом.

— Если сможете, — неожиданно хохотнул один из мужчин.

— Там разберёмся, — бурчу я.

Нас выводят во двор. Народа значительно прибавилось. В центре вбиты колья, обтянутые верёвками, как положено, два табурета в углах импровизированного ринга. Расставляют длинные скамейки. Кое-кто уже занял места. Краснощёкие девчата лущат семечки, с ними грубо заигрывают здоровые ребята. Но молодухам нравится, смеясь, пищат, отпихиваются, ну совсем как в старые добрые времена в деревне.

— Рассказываем правила, — мужчина со стальным взглядом окидывает нас взглядом, — правил нет. Единственное исключение, не выходить из ринга, получите копьём в жо…у. Усекли? Да, если продержитесь тридцать минут, антракт на три минуты, затем до победы.

— Правила сложные, запомнить бы, — сплёвывает на пол Семён.

— Вот ты и будешь запоминать первым, умник. Кстати, для тебя выпадает честь, драться со свободным человеком, цени, ублюдок.

Семёна толкают к рингу. Он гневно озирается, на этот раз его колют копьями, Семён перепрыгивает через верёвки. Стоит как бог, мышцы перекатываются под бронзовой кожей, в глазах детское непонимание.

Наконец все расселись, Борис Эдуардович с женой занимают первые места и вот тут показывается боец. Я считал, и как Семён, не бывают. Но этот, выше в росте, грудина, как панцирь черепахи, на спине мышцы, словно лопаты для уборки снега, руки — две волосатые оглобли, на кулаках внушительные мозоли.

Гигант взмахивает руками, повеяло запахом не вымытых подмышек. Толпа взревела. Он неторопливо протискивается сквозь верёвки, ну очень неторопливо. О.

как он уверен в победе! Поднимается во весь рост, улыбается:- Как звать тебя, драчун? — со скрытой издёвкой, обращается к моему другу.

— Семёном, в своё время, нарекли.

— Хорошо, ещё не валил с этим именем.

— А тебя как звать? — прищуривается Семён.

— Да зачем тебе его знать, всё равно забудешь, когда разобью твою голову.

— Как знать, как знать, — Семён смотрит на гиганта, серебряный свет глаз гаснет и бурлит ртуть.

Важно встаёт Борис Эдуардович. Со всех сторон раздаются приветствия.

— Ладно, ладно, дети мои, — благодушно улыбается он, — у нас сегодня праздник. Стёпка, добыл прекрасных бойцов. Безусловно, они хорошие воины. Уверен, в своём племени они вожди, и нет им равных. Но, наши ребята, ломают и не таких. Почему? Да потому, что мы сильнее всех! Недалёк тот день, и наш главный враг Град Растиславль, падёт нам в ноги и у каждой семьи будет рабов столько, сколько пожелает. Ура, товарищи!

Раздаются восторженные вопли.

— Надеюсь, поединок будет интересным, усаживайтесь удобнее, бой будет долгим. Наши гости доставят нам удовольствие, — Борис Эдуардович усаживается и машет ручкой.

Гигант ухмыляется, профессионально становится в стойку, в глазах недобрый свет. Надвигается на Семёна как гора. Моё сердце сжимается и обливается кровью. Сейчас произойдёт нечто страшное. Даже глаза жмурю.

В ответ на молниеносный удар противника, словно проносится вихрь. Семён непостижимым образом уходит в сторону и, … хряск!

Открываю глаза. Ё, моё, опять Семён перестарался! Гигант, раскинув волосатые руки, лежит навзничь, рот залит кровью, в пыли валяются выбитые зубы. Возникает нереальная тишина, даже куры перестали кудахтать. Все в шоке, не могут поверить в то, что произошло. Вдруг слышится участливый голос Семёна:- Может ему ещё можно помочь?

Благодушное настроение у окружающих меняется, враждебная тишина нависает над нами. Как выстрелы из пушек разносятся гневные голоса:- Смерть рабам!

Хорошо побледневший Борис Эдуардович встаёт:- Что там, с Васяткой?

— Представился, сердешный, — всхлипнул кто-то из толпы.

— Семью на полное содержание из моей казны. А с этими я разберусь.

— Смерть им! — вопит толпа.

— Согласен, но биться будет он, — Борис Эдуардович указывает перстом на меня, — на мечах, до смерти. Если победит, пощадим, если нет — на колья.

Толпа ревёт в праведном гневе. Что делать, выхожу на ринг, кидают меч. Ловлю. Ухмыляюсь. Тупой как полено, рукоятка отбита, в местах крепления торчат голые заклёпки. Решили перестраховаться. На ринг, через верёвки, прыгает уже знакомый мне мужчина, со стальным взором в глазах. Он не улыбается, в руках держит мой меч. Понравился, значит.

Я балансирую на руке, это подобие оружия. Затем делаю отмашку и очерчиваю круги вокруг тела и головы. Тупой меч неожиданно для всех поёт как струны гитары, и исчезает, лишь огненная молния мелькает в воздухе. Смотрю в глаза сопернику. Вижу, он всё понял, приготовился к смерти, значит, но не ропщет, крепкий духом. Не хочу его убивать.

Стремительно вскакивает с места Борис Эдуардович:- Стоп! Всё отменяется, мать вашу! Кто вы такие?

— Люди, — с готовностью опускаю меч.

— Ладушки, отправлю в Господин Великий Ждан. Там найдутся на вас бойцы. Всем расходится! — раздражённо рявкает он. — Праздник отменяется.

— Сволочи! — слышу в толпе, — весь кайф испортили.

С сожалением развожу руки.