Одно сокровище, одну святыню С благоговением я берегу, За этим кладом я ходил в пустыню И кочевал на дальнем берегу. Весь этот клад – одно воспоминанье; Но жизнь мою, жизнь мелочных забот, Оно искупит, даст ей смысл, благоуханье, Которое меня переживет. Я помню край, опустошенья полный, Минувшего величья прах и тлен; Пожаров там прошли столетий волны И выжгли почву, жизнь и след племен. Природа смотрит дико и несчастно; Там, на земле, как будто казнь лежит. И только небо, скорбям непричастно, Лазурью чудной радостно горит. Там дерево томится тенью скудной, Поток без волн там замер и заглох И словно слышен в тишине безлюдной Великой скорби бесконечный вздох. Но этот край – святая Иудея, Но летопись опальной сей земли — Евангелие: свято, не старея, Сии места преданья сберегли. Передают дням беглым камней груды — Глаголы вечности и Божий суд; Живые там – порожние сосуды, Но мертвецы хранят живой сосуд. Текущий день мрачнее мертвой ночи, Но жизнью дышит вечное вчера: Здесь пред тобой слепцу отверсты очи, Здесь недвижимый восстает с одра. Из каменного гроба Иисусом Здесь вызван Лазарь: страшный, грозный вид! Его лицо обвязано убрусом, От плеч до ног он пеленой обвит. Но он восстал, мертвец четверодневный; Забилось сердце, жизнью вспыхнул взор: Услышаны молитва, плач душевный О милом брате плачущих сестер! Священных книг и лица, и событья Живой картиной радуют глаза. И на душе, под таинством наитья, — Любовь и страх, улыбка и слеза. И нет страны на всей земле обширной, Где бы душа как дома зажила, Где б жизнь текла такой струею мирной, Где б смерть сама желаннее была. И помню я, паломник недостойный, Святых чудес заветные места, Тот свод небес, безоблачный и знойный, Тот вечный град бессмертного Креста. И память эта не умрет со мною: Мой биограф, – быть может: Шевырев, Меня, давно забытого молвою, Напомнит вновь вниманью земляков. В итоге дней ничтожных пилигрима Отметит он один великий день, — Тот день, когда со стен Ерусалима И на меня легла святая тень. И скажет он, что средь живого храма На Гроб Господень я главу склонил, Что тихою струею Силоама Я грешные глаза свои умыл; Что в этот край, отчизну всех скорбящих, Я страждущей души носил печаль, За упокой в земле сырой лежащих Внес имена на вечную скрижаль; Что прокаженным, за стенами града Сидящим одаль, как в евангельские дни, Мне лепту подавать была отрада, Чтоб обо мне молились и они; Что я любил на берегу Кедрона Иосафатовой долины свежий мир, Что с высоты божественной Сиона Внимал я духом песням горних лир; Что, долго раб житейского обмана, Послышал раз я неземной призыв, Когда в водах священных Иордана Омылся я, молитву сотворив.