Широкими движениями Клаудия вытерла магнитную классную доску. Уж это «сухое стирание»… Кому, скажите на милость, мешали старые добрые доски и мел? Ах, опасная пыль. Боже праведный! Мел, по крайней мере, никогда не пересыхал, а эти маркеры — жуткая мерзопакость. Клаудия их ненавидит. Из-за них исчезла одна из причин (пусть маленькая!), почему она решила стать учительницей. Какое это было удовольствие — водить мелом по доске, видеть белую пыльцу и глянцевитый след влажной тряпки. Клаудия с сожалением вздохнула и принялась строить планы на остаток дня.
Уроки закончились, а дел по горло. Во-первых, сходить в книжный магазин, поискать книжку, что расхваливала Линдси, — «Викка, духовный путь». Клаудия хотела было выскочить в обед из школы и заглянуть в «Бордерз», что за углом, но побоялась наткнуться на кого-нибудь из своих недоучек. Вечно они околачиваются в тамошнем кафе, и надо видеть, с каким истинно светским видом потягивают эспрессо! Клаудия с подружками в свое время лишь старательно подражали утонченным манерам взрослых, у этих же врожденный апломб, свойственный детям, растущим в достатке.
Чего ей стоило не робеть перед ними! Целая орава подростков в трудном возрасте. Клаудия представила, как они подзовут ее к своему столику в кафе, спросят, что это она выбрала в книжном. А почему бы ей и не покупать книги? Учительница литературы как-никак. А она начнет заикаться, покроется испариной, рассыплет свои покупки, кто-нибудь из девчонок поднимет с пола ее колдовскую книгу, идеально наманикюренным пальчиком ткнет в название: «Поглядите-ка, миссис Дюбуа читает „Викка, духовный путь“!»
Ни за что! Уж лучше не полениться и по дороге домой завернуть на Клайбурн.
Значит, сразу после школы первым делом в книжный. Если управиться там меньше чем за полчаса (что вообще-то будет чудом), можно успеть добраться домой до часа пик и еще заскочить в химчистку, а то завтра нечего будет надеть. Ну а дома ждет целая куча тетрадок. Закончить проверку последнего сочинения все никак руки не дойдут. Ребята сдали его три дня назад, и все уже как на иголках.
— Миссис Дюбуа?
Клаудия узнала раздавшийся от двери голос и сникла, уронив руку с ластиком. Помедлив, обернулась к Эйприл Сибли:
— Здравствуй, Эйприл.
Та закинула за спину длинные волосы.
— Я хотела спросить, вы уже проверили мое сочинение?
— Я… э-э…
— Мне очень-очень нужно знать, правда. — Она снова поправила волосы, хотя в том и не было нужды. — Я ведь иду на лучший результат в классе и хочу понять, есть у меня шанс или у меня нет шанса. — Эйприл хихикнула: мол, такое в принципе невозможно. — Короче, если что не так, я бы тогда выполнила еще какое-нибудь задание, чтоб набрать баллы. — Она изобразила на лице мольбу, в который раз дернула волосы, шмыгнула носом и выжидательно уставилась на Клаудию.
В другой день Клаудия ответила бы, что еще вчера проверила работу Эйприл и поставила «отлично», но сегодня быть великодушной не хотелось. Эта девчонка вечно обращается к ней с заговорщицким видом, словно они заодно против всех остальных учеников, которым не удалось достичь равных с Эйприл высот и которых она именовала не иначе как «сачками» и «тормозами». С одной стороны, такое отношение объяснялось тем, что близкое родство с дядей-директором, по разумению Эйприл, сближало ее с учителями. А с другой стороны, она просто-напросто была ябедой и подлизой.
Клаудия всегда гадала — что из болтовни Эйприл отражает ее мысли, а что — мнение директора Питерсона. «Как я вас понимаю, миссис Дюбуа! Нелегко вам приходится, — разоткровенничалась однажды Эйприл. — Уж вы мне поверьте, я-то знаю, каково иметь дело с такими „тормозами“».
— Сочинение, говоришь… — задумчиво протянула Клаудия, словно размышляла об отметках, а не о том, как избавиться от девчонки. Неторопливо положила ластик на край доски, вновь обернулась к Эйприл.
Та уже опять тарахтела, будто поток слов наверняка избавил бы ее от унизительной отметки «хорошо». Клаудия собрала в стопку тетради на столе, сунула их в сумку. Эйприл завела речь о том, что, дескать, никто в их классе не умеет толком писать сочинения. Клаудия поразилась: как можно неизменно быть столь высокого мнения о себе?
— Даже не представляю, на что они надеются, что из них выйдет? — мотнула волосами Эйприл. — Толку из них не будет, уж вы мне поверьте.
У Клаудии язык чесался сказать, что Эйприл повезло с соперниками — им, похоже, на это дело наплевать, а то не видать бы ей «лучшего результата в классе» как своих ушей.
Эйприл разглагольствовала о том, как важно закончить учебу с лучшим результатом, и о том, что она уже на полпути к членству в Лиге плюща. В ее устах это звучало так, словно речь шла о вступлении в загородный клуб.
Клаудия отключилась. Опустила голову, склонила набок, затем вытянула шею в другую сторону (а-а, хорошо-о-о, мышцы затекли!). Взгляд уперся в стол. Очень может быть, он простоял здесь дольше, чем прожило то дерево, из которого его сделали. Крышка пестрела инициалами и датами, вырезанными детишками, желавшими увековечить себя для будущего. Должно быть, искушению поддался и кое-кто из учителей. «Здесь был Алдо». Больше всего Клаудии нравилась эта надпись, буковки аккуратно заполнили весь верхний правый угол. Алдо. Угораздило же беднягу получить такое имечко. Хотя парень, имевший привычку использовать чужую мебель, чтобы нахально заявить о себе, наверное, и не стоит жалости. Да какая разница. Алдо был здесь. А Эйприл и сейчас здесь, и с этим надо что-то делать.
— Эйприл, послушай…
Эйприл в это время делилась своими планами: она, мол, собирается подать заявления в несколько колледжей исключительно для того, чтобы иметь удовольствие отказать им.
— Видишь ли, Эйприл, мне сейчас очень некогда. Должна бежать.
— Я ничего… Только хотела узнать насчет сочинения…
— Еще не проверила, — солгала Клаудия.
— А сегодня не сможете? Уже три…
— Нет. Сегодня, боюсь, не получится. Надо заняться кое-какими делами. И вообще, думаю, смогу взяться за ваши контрольные не раньше чем завтра вечером. В любом случае к пятнице проверю.
— К пятнице? — испуганно вытаращилась Эйприл.
— Будем надеяться.
— Надеяться? — На лице Эйприл было написано, что до пятницы ей не дожить. — Но… Мне обязательно надо знать отметку! Если я не получу «отлично» по литературе, а Гретхен Делани получит «отлично» по тригонометрии, она же меня обгонит и…
— Прости, Эйприл, но я не могу сейчас сказать, какая у тебя отметка, потому что еще не проверила твое сочинение. И даже если бы проверила, все равно не сказала бы. Это было бы нечестно по отношению к другим ребятам. Признаться, я за ваши работы вообще не бралась. Столько дел было на этой неделе, совсем закружилась, ну и откладывала сочинения, как распоследний сачок и тормоз. Не хотела, так вышло. Самой жалко, уж ты мне поверь.
Клаудия переборщила. Девочка снова испуганно вытаращила глаза.
Клаудия откашлялась:
— Мне пора идти.
Взор Эйприл затуманился набежавшей слезой, но лишь на миг. Слезы высохли, взгляд ожесточился, в нем читалась презрительная обида: «И вы такая же, как все! Зачем только я вам доверяла!»
«Рехнулась я, что ли? — пронеслось в голове у Клаудии. — Разозлила племянницу директора! До слез довела! Черт!»
Клаудия попыталась изобразить участливую улыбку:
— Уверена, ты прекрасно справилась, Эйприл. Как всегда. И все же, чтоб узнать наверняка, придется подождать до пятницы. — Клаудия закинула на плечо сумку. — И не порти ты себе кровь.
С той же улыбкой она распахнула дверь и придержала ее для Эйприл. Та в последний раз откинула волосы за спину и вышла, пренебрежительно фыркнув, — очевидно, давая понять, что сачкам вроде Клаудии не дано постичь всю важность подобных вещей.
Клаудия, продолжая держать дверь нараспашку, смотрела в спину удаляющейся Эйприл.
Краем глаза Линдси уловила яркую вспышку. Остановилась посреди тротуара, шагнула назад, в глаза снова метнулся сияющий лучик. В витрине ювелирного магазина под светом маленькой лампы искрилась зеркальная поверхность какой-то безделушки. А сначала ей показалось, что это играет солнечный зайчик, — денек выдался на удивление погожий, подарок среди зимы. Солнышко выманило на улицу уйму народа. Линдси выбралась из толпы, валившей по Мичиган-авеню, приблизилась к витрине; стекло затуманилось от ее дыхания. Приветный сигнал посылал Линдси медальон.
Как похож на медальон ее прапрабабушки. Тот, что передается из поколения в поколение, а сейчас дожидается новой хозяйки в заботливых руках ее матери. И пусть пока подождет.
Медальон в виде сердечка покоился на куске черного бархата, искусно смятом и словно ненароком брошенном на полку. Даже узор на серебряном сердечке казался жутковато знакомым. Должно быть, их фамильная вещица — изделие той же фирмы. Вывеска над головой Линдси горделиво оповещала: «Бергенсторм, год основания 1885». Чем-то сродни «Фармации и аптеки Тейта», фирме не менее славной, основанной в 1872-м.
Интересно, думал ли когда прапрадедушка Линдси, что его лавочка, где торговали разными притирками (в том числе, надо полагать, «эликсиром вечной молодости и здоровья»), превратится в лекарственную империю Тейтов? Очень может быть, что думал. Тейты всегда отличались исключительной целеустремленностью.
Витринное стекло отражало бегущую мимо толпу. Линдси тоже надо поторапливаться. В четыре часа собрание в штаб-квартире Женского фонда. На март назначена благотворительная демонстрация мод «Весенняя феерия», и Линдси отвечает за обед и цветы.
Озабоченность, с которой светские дамы из Фонда подходили к организации обедов, всегда приводила Линдси в недоумение. До теток явно что-то не доходит. Такие деньжищи, такое влияние — а у них на уме обеды! Ну да, они собирают пожертвования на разного рода нужды, и в «Корпус мира», надо полагать, не каждый вступит, однако Линдси еще ребенком начала задумываться о несправедливости этого мира.
Как это вышло, что она — наследница богатства Тейтов от рождения, а в Индии девочки ее возраста каждый вечер ложатся спать голодными? «Что тут сделаешь?» — говаривала мама, укладывая Линдси в кроватку с балдахином. А ее дочка и хотела знать ответ на вопрос: что можно сделать? Уж побольше, чем какой-то там обед. Побольше демонстрации моды. Мама твердила, что пытаться переделать весь мир — безрассудство, что лучше попытаться изменить свой личный в нем уголок. Но Линдси не особенно верила.
Задача непростая. Убедить дамочек из Фонда в том, что есть иные способы делать добрые дела, — все равно что на всем ходу остановить экспресс. К тому же Линдси, невзирая на семейное имя, никогда не обладала достаточным весом в обществе. Стоит ей взять слово, как на лицах окружающих появляется гримаса: а кто ты, собственно, такая? Быть может, это только ее фантазии, как считает Клаудия, но все равно унизительно. И обидно.
Кто знает, будь она посимпатичней, постройнее, ее бы больше любили, чаще к ней прислушивались. С другой стороны, сколько в Фонде дурнушек и толстух с авторитетом дай бог каждому. И дело не в деньгах. Даже у Клаудии, которую богатство Тейтов повергает в священный трепет, авторитета больше, чем у Линдси. В Клубе книголюбов ей все в рот так и смотрят. Самой Клаудии, разумеется, это невдомек. Ее больше заботит, что она опять запиналась и заикалась, а не то, как высоко оценили ее слушатели. А Мара? Эта уверена, что деньги решают все проблемы, что больше для счастья ничего и не нужно. А у самой два таких чудесных сына. Дать бы ей хороший подзатыльник!
Линдси потуже стянула ворот пальто. На мгновение задержала руку на груди, на том месте, где мог быть медальон. Глянула на медальон в витрине. Ужасно похож на тот, что предназначен ей, ее детям. Тем, которых у нее, скорей всего, никогда не будет.
Клаудия уже заруливала на стоянку возле книжного магазина на Клайборн, а все еще думала об Эйприл Сибли, злилась на Эйприл за то, что она Эйприл, и на себя — за то, что не сдержалась. Как можно было так окрыситься на ученицу!
Бедолага, у нее почти нет друзей. Правда, по вполне понятным причинам, но если кто из учеников и заслуживает сочувствия учителя, то это как раз Эйприл Сибли. Впрочем, как и с Алдо, это впечатление может быть обманчивым.
Клаудия вошла в торговый зал и вздохнула восторженно. Она обожала этот магазин. Сколько книг! С нежностью скользнув ладонью по корешкам на первом прилавке, она направилась к эскалатору. Поднимаясь на второй этаж, бегло оглядела прилавки с уцененными книжками — груды сочинений, с которыми магазин готов расстаться за полцены. Подумать страшно: все эти писатели старались, работали, добились, чтобы их труд издали, — и только ради того, чтобы в конце концов выстраданное детище сгинуло здесь, неведомое никому, а их собственные имена канули в безвестность или даже не выплывали из нее. Вот горе так горе. Нелегкое дело написать книгу. И долгое. И храбрость нужна. У Клаудии, пожалуй, и смелость имеется, и время. Или позже появится. Свои романы она писала бы, скажем, в летние каникулы, а с началом учебного года редактировала бы долгими вечерами, дорабатывала.
Клаудия шагнула со ступеньки, подошла к прилавку и взяла один из бестселлеров. Погладила твердый переплет, открыла с хрустом. Боже, как она мечтала вот об этом же! Сколько книг она уже начала? Три? Четыре? Неважно. С этим покончено.
Достаточно было купить «Справочник писателя». «Продано свыше 4 миллионов 300 тысяч экземпляров!» — хвастливо значилось на обложке. Стало быть, четыре миллиона триста тысяч человек занимались писательством; возможно даже, корпели над романами, а для писателя роман — что марафон для бегуна. Выражение лица кассира, пробившего чек на «Справочник», — вот что охладило ее писательский пыл. Кассир коротко глянул на Клаудию, и его глаза насмешливо сказали: «А, голубушка, и ты туда же. Ну все нынче пишут романы!» Да, мысленно согласилась она. Еще бы не все, если продано свыше 4 миллионов 300 тысяч экземпляров.
Это было два года назад. Теперь Клаудия лишь читает книги. Оно спокойнее, и критиковать можно, не опасаясь кармических последствий. Да и куда меньше риска ощутить себя героиней чужого плохого романа, этакой училкой английского, лелеющей мечту о славе писателя.
Клаудия завернула за угол и оказалась в секции «Нового века». Ну и где тут у них «Викка, духовный путь»? Можно было, конечно, заранее позвонить и узнать, есть ли в продаже такая книга, но ведь нарвешься на предложение отложить ее для тебя. Клаудия так и видела: книга лежит на прилавке возле главной кассы, а сверху красуется бумажка с ее фамилией. Миссис Дюбуа, учительница престижной Академии наук и изящных искусств, язычница. Полюбуйтесь все. Ну уж нет. Пусть даже магазин и в стороне от школы, к чему рисковать? Ей бы меньше повредило, если бы на работе узнали, например, что она лесбиянка, — при том, что школа во всеуслышание заявляет о «широте взглядов», царящей в ее стенах.
Клаудия принялась искать книгу. Хорошо хоть раздел, посвященный Викке, не слишком велик, а то ведь Линдси так и не удосужилась перезвонить и сообщить фамилию автора.
Рядом остановилась женщина, взяла с полки и начала неторопливо листать «Полный астрологический календарь с астрономическими таблицами». Распущенные седые волосы, юбка до пят, на ногах носки и сандалии. Вид богемный, царапает взгляд, но, если судить по юбке, сандалиям и украшениям, обошелся он недешево. От женщины веяло легким ароматом сандаловых курений.
«Здорово, — подумалось Клаудии. — Вот к этому я в конечном итоге и приду. Сумасшедшая старуха, вырядившаяся как чучело огородное, подбирает себе астрологическую книжку. А дома у нее небось штук двадцать кошек».
Клаудия оторвалась от старухиных сандалий, подняла глаза и уперлась взглядом в единственный экземпляр искомой книжки. «Викка, духовный путь». Перелистывая страницы, присела на корточки. Да, все как говорила Линдси. Толстая книженция, но не слишком дорогая. У Клаудии заныли колени. Она уселась по-турецки на пол и уткнулась в «Викку». Старуха вытащила другую книгу — на сей раз это оказалась «Прошлая жизнь, прошлая любовь», — вскользь просмотрела, вернула на место и медленно провела рукой вдоль ряда книг о кристаллах. Движения были столь плавными, текучими, что у Клаудии холодок пробежал по коже. Присутствие этой седой женщины действовало умиротворяюще. Клаудия расслабилась и уже медленнее перелистывала страницы. Донельзя заинтригованная незнакомкой, Клаудия украдкой разглядывала ее, пока та не нагнулась за книгой, стоявшей как раз за спиной у Клаудии, за книгой по Таро.
— Простите, — едва слышно сказала Клаудия: не хотелось нарушать тишину. — Я вам мешаю?
— Нет, дорогая. Нисколько.
Даже голос успокаивающий, бесплотный. И «дорогая» произнесла так, вроде они сто лет знакомы. У Клаудии от удовольствия мурашки побежали.
— И не извиняйтесь, не надо, — добавила незнакомка. — Женщины слишком часто извиняются. — Она усмехнулась.
Клаудия где-то такое уже читала, о том, что женщины извиняются слишком часто (на порядок чаще, чем мужчины), просят прощения за всякую ерунду, за то даже, в чем их вины и быть не может: за дождь, за пробки на дорогах. Узнав об этом, Клаудия стала замечать, что сама то и дело произносит «простите» и «жаль». Жаль, что у тебя был тяжелый день. Простите, я не проверила ваши работы. Жаль, что мое желание писать книги тебя раздражает. Усилием воли она заставила себя прекратить бесконечные извинения, но лишь на время. Надо снова попытаться. Жаль, что привычка вернулась.
— Замечательная книга. — Женщина кивнула на книгу у Клаудии на коленях. — Читала как-то, давным-давно. Великолепно!
— Ах, эта. Я… — Клаудия запнулась. — Я просто смотрю. Я не… вообще-то… кажется, она ничего.
Женщина улыбнулась в ответ и вернулась к своей книге по Таро. Разговор оборвался. «Очень жаль. Ну почему я вечно веду себя как последняя дура?»
Незнакомка сняла с полки еще одну книгу и, даже не заглянув внутрь, добавила к книжке по Таро и астрологическому календарю. И уже двинувшись к выходу, вдруг обернулась.
— А кошек я, по правде говоря, не очень жалую. Аллергия, должно быть, — с ласковой улыбкой бросила она.
«Кошки? Я ни словом о кошках не обмолвилась…» — подумала Клаудия и покачала головой: да, чудаков в этом мире хоть отбавляй.
Стоп. Кошки?! Клаудия так и подскочила на ноги. У нее ж мелькнула мысль о доме, набитом кошками! Господи помилуй, неужели она произнесла это вслух? Нет. Точно нет. Клаудия вышла в центральный проход, ожидая увидеть спину седой незнакомки, но той и след простыл. Клаудия подошла к перилам и оглядела пустые эскалаторы. Она даже присела и, вытянув шею, заглянула вниз, на очередь у кассы. Женщина пропала.
Задыхаясь от волнения, Клаудия воротилась на свое место у стеллажа. «Как сумела она прочесть мои мысли? Или просто угадала?» Должно быть, когда слоняешься по секции «Нового века» в подобном наряде, многие допекают вопросами о кошках. Должно быть, старушка в конце концов обиделась и теперь всем и каждому объявляет о своей антипатии к этим животным.
Раскрытая викканская книга все еще лежала на полу, а рядом — объемистая сумка Клаудии, и тоже широко раскрытая. Черт возьми! Это ж надо было оставить сумку без присмотра! Она заглянула в раззявленную пасть сумки и произвела мгновенную инвентаризацию. Все на месте. Клаудия перевела дух. Надо поостыть, успокоиться. Самое время помедитировать… Потянувшись за книгой, она увидела маленький кристалл на полу, там, где недавно стояла старушка.
Клаудия подняла кристаллик, повертела в руке. Кусочек кварца в форме сосульки, примерно пяти сантиметров длиной. Наверное, ее седая собеседница выронила. Мог и кто другой, но ведь прежде Клаудия кристалла не видела. А вдруг старушка еще на первом этаже, а Клаудия ее просто проглядела? Подхватив сумку и книгу, она припустилась бегом по эскалатору, на ходу оглядывая большой зал. Женщины не было.
В очереди к кассе перед Клаудией стояли двое. На прилавке, у таблички с призывом «Купите эту книгу!», она заметила стопку книг — тех самых, с которыми ушла женщина. Клаудия взяла их, глянула в сторону выхода.
— Следующий, пожалуйста! — Кассир был явно зол: видно, обращался к ней не в первый раз.
— Я только… — Клаудия шагнула вперед, захватив книги. — Вы не видели женщину, которая их оставила? Она такая… Я кое-что нашла, по-моему, это ее…
Кассир оказался тем самым, что нагнал на нее страху два года назад.
— Кажется, это она потеряла. — Клаудия протянула кристалл.
— Вы берете или нет? — Он ткнул пальцем в стопку книг.
Клаудия опустила глаза: в руках она держала целых четыре книги.
— Да, беру.