Абрикосов торопливо взбежал по ступенькам, не вызвав лифт. Он разучился жить спокойно, вся взрослая жизнь какими-то рывками. Но опоздания ненавидел, особенно если речь шла о встрече с сыном. Сегодня, например, днем после института зачем-то болтался по парку с Ларисой, играл в «испорченный телефон»?! Инфантил.

На самое интересное, что именно сегодня успел.

– Ирка, выключи молоко! – выкрикнула ему в лицо Вера и опрометью побежала на кухню, где непокорному молоку не сиделось на месте.

Юрий закрыл дверь и остановился, решив не проходить в квартиру.

В овальном зеркале отражался балконный проем, но мускулистая спина Виктора с небольшой наколкой отсутствовала. Обычно тот курил на балконе.

Дверь на кухню полуоткрыта, и Абрикосов помахал рукой.

– Привет, Ириша.

– Здравствуй, Юрочка, – низким, прокуренным голосом отозвалась ярко накрашенная брюнетка.

Лешка вышел из комнаты.

– Привет.

– Здравствуй, сынок. Давай, собирайся.

– Слушай, – Абрикосов-младший ковырял носком кроссовки светло-коричневый линолеум, – только ты не говори, пожалуйста, – Лешка указал рукой в сторону кухни, – помнишь, я тебе говорил, что сам стих сочинил? В больнице?

Отец кивнул, припоминая разговор в холле отделения эндокринологии.

– Я соврал.

Юрий краем глаза наблюдал, как его, Абрикосова-старшего, щека дергалась в овале зеркала. Блин, герой-неврастеник.

– Сынок, ты сказал, про рюкзак из книжки взято, – отец сделал ударение на слове «сказал», напомнив сыну о Лешкиной ссылке на частичный плагиат.

– Все равно, я врал, – упрямо повторил Лешка.

– Понятно. А чего вдруг сегодня…?

– Неприятно, что соврал.

Абрикосов опять отметил факт подергивания щеки:

– А про Мурока ты сам сочинил:

– Да, это сам, – подтвердил Лешка. Было видно, что говорить на эту тему сыну не хочется. – В общем, я тебе сказал, – обойдя Юрия, мальчик приоткрыл дверь на кухню. – Мы пошли.

– К уколу не опоздайте, ужин в шесть, – отозвалась Вера.

Юрий быстро достал из сумки кеды и одел вместо туфель.

– Побежали, – предложил отец, едва миновали пустырь.

– Нет. После железки.

Они занимались за железнодорожным полотном в лесу.

Строго говоря, эти прогулки мало походили на серьезные тренировки.

Так, походят, побегают папа с сыном. Руками помашут, иногда в футбол поиграют. Вот и все занятие. Часа полтора.

После того, как Леша заболел, у Абрикосова-старшего где-то глубоко внутри поселилось чувство непреходящей тревоги. Подобно многим родителям, впервые столкнувшимся с ситуацией, когда ты не в состоянии помочь собственному ребенку, Юрий обломился.

Со временем Абрикосов научился угадывать таких людей. Хватало одного брошенного невзначай взгляда, чтобы безошибочно определить принадлежность человека к своей касте. Ее составляли разные люди: богатые и бедные, преуспевающие внешне уверенные в себе и, наоборот, постоянно испытывающие нужду и оттого очень робкие. И все эти столь несхожие люди составляли единую касту родителей, матерей и отцов, чьи дети серьезно больны.

Лешка шел впереди по тропинке и Абрикосов видел только его затылок, но не сомневался: глаза малыша заняты поиском крышек консервных банок. Едва завидев желтый кружок из жести, сын опрометью бросался к нему, и радости не было предела, когда пущенная быстрой рукой жестянка, взмывала в воздух.

Запуск «тарелок», не мешал Лешке активную пропагандировать свою концепцию устройства хомосапиенса.

– Самый главный орган у человека – душа, – начал Абрикосов-младший, когда, спустившись с железнодорожной насыпи, они побежали к видневшемуся метрах в трехстах яблоневому саду. – Например, если человек спит, то его душа часто уходит погулять. А если она не вернется, то человек не проснется.

Малыш углядел очередную крышку, и желтый диск взмыл в небо.

Пробежав метров двести, отец и сын перешли на шаг, время от времени то поднимая, то опуская руки.

Абрикосов-старший попытался развить тему:

– Есть люди, овладевшие душой настолько, что могут решать, куда она пойдет гулять. Или, например, с животными разговаривают, и те их слушаются. Медведи или слоны. Или тигры.

– А зачем, чтоб слушались? – по-прежнему не оборачиваясь, откликнулся Лешка, – достаточно, что я их люблю.

Две тени, поменьше и побольше, войдя в сад, остановились и принялись делать наклоны – вдох-выдох, вдох-выдох.

Абрикосов заметил – сын откровенно халтурит. Помахал руками, а потом вовсе остановился и, запрокинув голову, стал смотреть на небо.

Юрий тоже перестал делать упражнение, стоял и смотрел на сына. Тот с минуту глядел на медленно плывущие облака, потом очень серьезно констатировал:

– Как небо низко.

Лешка явно не собирался продолжать занятие. Стоял и спокойно глядел в глаза родителя.

– Папа, знаешь, сказать по-честному, я всего боюсь, – малыш произнес эти слова с каким-то будничным выражением, или так показалось отцу. Во всяком случае, именно интонация заставила Юрия похолодеть.

Изо всех сил стараясь выглядеть спокойным, Юрий, будто со стороны услышал собственные слова:

– Это хорошо. Если нет страха, то нет и преодоления. Все герои испытывают страх, но преодолевают. Главное, не бойся бояться.

Одетая в светло-сиреневый костюм и широкополую шляпу с розой на длинном зеленом стебле Мысль появилась и замерла метрах в трех над землей:

– Это все, что ты можешь?

Лешка, присев у небольшой купины, стал внимательно рассматривать мох.

– А вот если это как будто лес, а это как будто люди там, маленькие такие? Для них это как деревья большие, скажи?

Отец одеревенело молчал. Он не мог переключаться так быстро, как сын.

– Скажи, – повторил Юрий эхом, и начал добросовестно выкладывать скудные сведения о троллях и леших, снабжая их пикантными подробностями.

– Феи бывают маленькие, со спичку. Даже меньше, чем тролли. Такие экземпляры водятся большей частью в доброй старой Англии, рождаются в смешанных браках между лилипутами и троллями.

Отец и сын неторопливо двинулись обратно в направлении дома.

– А у нас? Неужели у нас никого нет? – изумился очевидной несправедливости Лешка.

– Есть, – успокоил Абрикосов-старший. – У нас домовые. Домовички. Они в кошек превращаться могут. Чтобы не оплачивать проезд в автобусах.

– Так наш Мурок домовой?

Неизвестно откуда взявшийся комар умудрился укусить малыша, и Лешка, прыгая на одной ноге, стал тереть место укуса.

– Это комар или жена его? Наверное, жена.

Остаток пути шли в молчании, лишь однажды нарушенном отцом.

– Помнишь, как ты на траву старался не ступать, говорил, ей больно.

В этот момент они проходили мимо вытоптанной площадки, где иногда играли в футбол. Лешка поднял голову и недоуменно посмотрел на отца.

– Нет.

Дверь малыш открыл своим ключом, на звонки никто не отозвался.

– За уроки! – скомандовал Юрий, едва они очутились в квартире.

Сын довольно безразлично отнесся к призыву и принялся жмякать Мурока, подлетевшего в новых полосатых штанишках.

Котенок и мальчик так радовались друг другу, такой стоял писк и мяуканье, что Абрикосову ничего не оставалось, как пройти в комнату, взять дневник сына и начать вчитываться в запись, сделанную красными чернилами.

– Мой руки, делай укол.

Лешка напоследок заверещал, как индеец, и, погладив котенка, выпрямился.

Дождавшись, пока сын вымыл руки и насухо вытер их махровым полотенцем, Юрий разделся, влез в ванну, постоял с полминуты под ледяными струйками, хлещущими из душа.

– Кто такая Инна, и почему ты мешал девочке заниматься? – поинтересовался отец, закрутив кран.

Из кухни донеслось что-то невнятное, и среди этого «чего-то» явственно была произнесена лишь одна фраза:

– Я был без школьной формы.

– Ну, положим, без формы ты всегда, – Юрий снял с синего пластмассового крючка полотенце, стал растираться, – по причине отсутствия таковой.

– Ай.

Абрикосов очень не любил Лешкино «ай». Во-первых, слово-паразит. Во-вторых, чаще всего сын пользовался им, когда попадал в тупиковое положение, но не хотел признавать свою ошибку.

Он повесил полотенце и, одеваясь, начал пылкую речь:

– Что «ай»? «Ай» мы все мастера говорить. А ты, как октябренок, – тут Юрий запнулся и, помогая себе отыскать нужные слова, воздел правую руку вверх, потряс ее в воздухе. Это не помогло, наоборот, Абрикосов еле сдержал смех.

Некстати вспомнился анекдот про молодого индейца, недовольного распределением имен в племени. Собрав волю в кулак, отец предпринял вторую попытку сеять разумное и вечное:

– Сделал ты так, чтобы не было мучительно стыдно?

Этим вопросом Юрий завершил педагогическую акцию, обнаружив в тазу грязное белье сына.

Открутил краны и, пока алюминиевый таз наполнялся, изобретал способ победить нелюбовь Лешки к холодной воде. Купаться в речке или плавать в бассейне малыш любил, а вот принять холодный душ не заставить.

Таз наполнился, и Абрикосов принялся за стирку. Если позволяло время, он стремился помочь Вере, хоть немного разгрузить.

– Все же, кто такая Инна? – громко, чтобы Лешка услышал, повторил свой вопрос Юрий, отжимая двумя пальцами маленькие носки сына, белые с оранжевыми полосками. – Может, ты влюблен? А Инна – ваша дама сердца? Может, скоро женишься? – Абрикосов-старший выполоскал и стал отжимать второй носок.

Ответа не последовало, но из коридора в ванную заглянул котенок, с любопытством наблюдая за бурной деятельностью человека.

Юрий набрал в ладонь чистой теплой воды, брызнул на Мурока. Тот сморщился и мигом исчез.

Почему-то стало весело. Принялся намыливать белье сына.

– А трусы ты когда вовремя стирать будешь? Дамы, молодой человек, не любят кавалеров… – он не успел договорить, так как Лешка появился на пороге ванной и протянул руку.

– Давай.

– Что давай? – выпрямился отец.

– Стирать буду.

– Опоздал. Иди, достань учебник по литературе. Будем стихотворение учить.

Когда он вошел в кухню, сын, зажав в зубах лезвие кухонного ножа, таращился в маленькое зеркальце, стоявшее на столе.

– Я – русский человек! – прохрипел Лешка, поворачивая лицо в сторону Юрия. – Я – русский! – повторил малыш, схватился за рукоятку ножа и замахнулся им, будто разбойник кинжалом.

– Ну, ладно, хватит, – строго приказал отец. – Поехали. Что там?

– «Я – русский человек», – объявил Лешка.

Через десять минут зубрежки Юрий остановил сына.

– Достаточно.

– Там же еще одно четверостишие, – удивился малыш.

– Хватит. Если ты три выучил, то какая оценка?

– Если три, то четыре, – секунду подумав, сообщил Лешка.

– Ну, вот и достаточно, – подытожил родитель. – Талант надо выдавать экономно. Давай сначала, последний раз! – хлопнул в ладоши. – Пожалуйста.

Лешка, который уже не мог сидеть, а стоял, опираясь руками на стол, отчеканил:

– Я – русский человек.

Люблю на Кремль глядеть я в час вечерний.

Он в пять лучей над миром засверкал…

Завершив чтение, малыш умолк, ожидая вердикта отца.

– Отлично. Что на ужин?

– Салат. Яйцо. Яблоко, – без запинки доложил Лешка, укладывая учебник в ранец.

– Кроме литературы ничего проверять не надо?

Малыш покачал головой.

– Все сделал.

– Тогда еще раз повтори, какие наши действия?

Лешка вздохнул.

– Вечно ты, папа. Поужинаю, погуляю во дворе, не позднее половины восьмого быть дома.

Абрикосов-старший встал.

– Все, я пошел.

Он повернулся, дошел до двери, взял кеды, уложил их в полиэтиленовый пакет, бросил в сумку. Вдел ноги в туфли, наклонился к сыну.

– Пока.

Лешка чмокнул влажными губами небритую отцовскую щеку и, словно припомнив что-то важное, озабоченно наморщил лоб.

– Па, а если придет бандит, то ведь ему можно сказать – у нас ничего нету?

Юрий собрался с мыслями.

– Можно, но он не придет. Он ведь знает – тут нечего брать.

– Я просто скажу, дядя бандит, у нас ничего нет, – задумчиво произнес малыш, как о чем-то решенном.

Закрывая за отцом дверь, Лешка приложил руку к губам, показывая тому, дескать, помню об уговоре, не беспокойся, па.

Торопливо шагая по коридору, Юрий проигрывал возможные варианты сегодняшних событий. С этим бандитом – «приятная» новость. Вчера днем опять заявился мужик. По описанию Веры, чуть ли не два метра роста. Спросил, есть ли жалобы на газовую плиту, и, ничего не записав, ушел. Мужик этот появлялся, но тогда он был с пластырем на лице. Интересовался дома ли хозяин.

Вере газовщик показался очень странным. Испугалась. Почему Вера сразу не сказала о первом визите? Ведь Юрий приходил, гулял с сыном?

Во всяком случае, в ближайшие часы ничего страшного произойти не могло.

Сбегая по ступенькам крыльца, Абрикосов вспомнил, как Лешка заговорщицки приложил ладонь к губам при расставании. Раньше он, закрывая за отцом дверь, всегда очень громко, на весь подъезд, объявлял:

– До свидания! Приходи завтра, если сможешь!

Абрикосов оставляя малыша одного, беспокоился и стремился сделать все, чтобы отсутствие в доме взрослых не бросалось в глаза. Поэтому и прощался с сыном в комнате, заранее.

Подобный уговор существовал у них и на тот случай, если после прогулки в городе Лешка один ехал домой. Когда время позволяло, обязательно провожал сына до самых дверей. Но иногда Юрий спешил на работу, и тогда он оставался стоять на остановке, глядя, как сынишка втискивается в первую дверь автобуса или троллейбуса. По просьбе отца Лешка не махал на прощанье рукой: Абрикосов-старший не хотел, чтобы люди видели малыша одного, без взрослых.