Комната в доме Йорана Перссона. В правом углу плита и на ней кухонная утварь; возле нее обеденный стол. В левом углу письменный стол Йорана. Йоран Перссон сидит за столом и пишет.

Мать (у плиты). Ты бы поел, мальчик!

Йоран Перссон. Не могу, мама!

Мать. Опять все перестоится!

Йоран Перссон. Если и перестоится – только вкуснее будет! Будь добра, не мешай. (Пишет.)

Мать (подходит к Йорану). Йоран, правда ли, что ты опять приближен к королю?

Йоран Перссон. Да, правда!

Мать. Отчего же ты мне ничего не сказал?

Йоран Перссон. Яи вообще-то не словоохотлив, а кое о чем обязан помалкивать…

Мать. И какое жалованье положил тебе король? Йоран Перссон. Жалованье? Я не спросил, а он позабыл сказать!

Мать. Для чего же и служить, если не ради жалованья? Йоран Перссон. Да, матушка, таков твой взгляд на вещи, да только у меня-то взгляд совсем другой.

Мать. Но мне надо трижды в день на стол собирать, какой уж тут другой взгляд! И что тебе делать при дворе, Йоран? Мало ты унижений натерпелся при прежнем-то короле?

Йоран Перссон. На унижениях я вскормлен, матушка, я к ним сделался нечувствителен. Служить королю – мой долг, мое призванье, ибо он слаб и обладает странным даром всех превращать во врагов.

Мать. Тебе ли быть ему опорой, сам едва на ногах держишься…

Йоран Перссон. Нет, мне кажется, я могу его поддержать…

Мать. Ты часто по доброте своей слишком много на себя берешь, Йоран… Вот, например, пригрел эту брошенную Агду с ребенком.

Йоран Перссон. Ничего, им от этого не плохо. И все мы еще дождемся лучших времен.

Мать. Знаешь, какая благодарность ждет тебя за твой благородный поступок?

Йоран Перссон. И слушать не желаю про благородные поступки, и благодарности не жду никакой. Несчастная нуждалась в моей помощи – вот и все, совершенно просто.

Мать. А теперь сплетничают, будто она твоя любовница.

Йоран Перссон. Уж разумеется, но мне-то от этого нет вреда, только ей!

Мать. Точно ли?

Йоран Перссон. Точно ли? М-м!

Мать. Агда вдруг вообразит, будто ты имеешь на нее виды, вот ты и окажешься виноват, что ее пригрел.

Йоран Перссон. Ах, мать, в чем только я не был виноват? Что бы ни выкинул Эрик – винят меня, даже за эту историю с Карин, которой я изо всех сил препятствовал. Впрочем, теперь я понял, что лишь она одна может утешить и успокоить короля, и потому я стал ей другом…

Мать. За все ты берешься, Йоран, смотри, как бы тебе не попасть в беду!…

Йоран Перссон. Ничего!

Мать. Не верь уж очень-то людям…

Йоран Перссон. Я верю только себе самому! Я не рожден царить, но – властвовать; а коль скоро могу я властвовать только с помощью моего короля, король – мое солнце! Закатится солнце – и я угасну, вот и все, матушка!

Мать. Ты любишь Эрика?

Йоран Перссон. И да и нет! Мы соединены незримыми узами, будто вышли из одного помета, рождены под одной звездой. Его ненависть – моя ненависть, его любовь – моя любовь. И это приковывает нас друг к другу.

Мать. Да, сынок, у тебя свой путь, я тут тебе не попутчица Агда (входит с трехлетней дочерью). Здравствуйте, тетушка, здравствуй, Йоран!

Йоран Перссон. Здравствуй, детка; поди ко мне, Мария, скажи «здравствуй»!

Мария (подходит к письменному столу, перебирает бумаги). Здравствуй, дядюшка!

Йоран Перссон (ласково). Милый, милый цветик, разве можно трогать мои бумажки? Если б ты только знала, что ты наделала!

Мария. А зачем ты все пишешь и пишешь? Йоран Перссон. Зачем? Если б я мог сказать! Вы, наверное, проголодались, будем обедать!

Агда. Спасибо, Йоран, ты переломляешь свой хлеб с голодным, а сам…

Йоран Перссон. Ух! Зачем ты так… А сколько раз я сиживал за чужим столом!

Мать. А сам ничего не ест!

Йоран Перссон. Совершенная неправда, когда я повесничаю по вечерам, я настоящий обжора и кутила не хуже других. Давайте-ка есть!

Все садятся за стол. В дверь стучат. Йоран встает и заслоняет стол ширмой.

Мария (закрывает лицо руками). Это Бука стучит? Мама, мне страшно!

Агда. Не шали, Мария, никакого Буки нет!

Мария. Нет, есть, мне Анна говорила! Я его боюсь!

Сванте Стуре (входя, высокомерно). Не удостоит ли меня господин секретарь своим вниманием на минутку?

Йоран Перссон. Хоть бы и надолго, господин советник…

Сванте Стуре. Граф, с вашего позволения. Быть может, вы не знаете, – я граф.

Йоран Перссон. Помилуйте, прекрасно знаю, тем более что я-то вас и пожаловал в графья!

Сванте Стуре. И вам не совестно?

Йоран Перссон. К чему этот тон! Я был советником короля во время коронации, и только благодаря моему ходатайству вы стали первым графом Швеции.

Сванте Стуре. Боже, неужто своим возвышением я обязан какому-то острожнику!

Йоран Перссон. Спокойней, господин граф! Юным вертопрахом мне случилось как-то раз проспаться в застенке, и я ничего не вижу тут зазорного, вас же следовало бы на весь остаток жизни туда упрятать за смуту и измену!

Сванте Стуре. Вот как!

Йоран Перссон (прячет бумаги на столе). Лишь великие заслуги ваши перед покойным королем Густавом спасли вас от заслуженнейшей кары. Теперь же – берегитесь!

Сванте Стуре. Не тебя ли, поповское отродье?

Йоран Перссон. Мать моя сидит за ширмой. Прошу не забывать!

Сванте Стуре. И шлюха там же!

Йоран Перссон. Стыдитесь, господин Сванте! Недавно я говорил о вас с королем; сказал ему, что Стуре всегда были славные, добрые люди; я и сейчас хочу так думать; но безумным высокомерием своим вы без конца себе вредите. Вы высокого рода, да, но что есть происхождение высокое? Что такое дворянин? Всадник! Управлять страною вы не умеете, знать ничего не желаете, кроме конюшни; презираете книжных червей, а меж тем им-то принадлежит настоящий день, спешащий мимо вас, не узнанный вами! Право и достоинство человека, уважение к чужому горю, снисхождение к греху – вот новые девизы, отнюдь не начертанные на гербах ваших. И я бы мог стать графом, но я не захотел, ибо мне назначено судьбою оставаться среди сирых и убогих, среди которых я рожден…

Сванте Стуре. Стало быть, батальон писак и полк подьячих пусть стоит между королем и народом?

Йоран Перссон. Государством должен править один, и никакие господа не должны стоять между королем и народом! Этому учит вся история наша, от Ингьялда, которого вы прозвали Опасным, ибо он сжигал мелких князьков, и Ярла Биргера и Фолькунгов до Кристиана Тирана , рубившего князькам головы. «Король и народ» – вот что следует начертать на государственном гербе, и так оно когда-нибудь и будет…

Сванте Стуре. Герб этот выкуете вы, конечно?

Йоран Перссон. Как знать.

Сванте Стуре (орет). Могу я, наконец, сесть? Или прикажете стоять?

Мария (за ширмой). Мама, почему дяденька так страшно кричит?

Агда. Тише, тише, детонька!

Йоран Перссон. Сидите, стойте, как уж вам будет угодно, господин государственный советник, мне дела нет до рангов и отличий, я выше этого…

Сванте Стуре. Черт возьми!

Йоран Перссон. Не надо браниться, граф, там за ширмой ребенок и женщина…

Сванте Стуре. Вы, кажется, вздумали воспитывать меня!

Йоран Перссон. Да! Отчего бы нет? Как председатель королевского совета, я позволю себе сперва составить о вас понятие; ибо у нас теперь есть управа на непокорных…

Сванте Стуре. Королевского совета?

Йоран Перссон. Да, я верховный судия верховного суда…

Сванте Стуре. Но я государственный советник…

Йоран Перссон. Вы – советник, которого слушают, но не слушаются, я же королевский прокуратор, который приказывает и сам не слушается никого… если уж у нас пошла похвальба, как на конской ярмарке!

Сванте Стуре. Прокуратор? Это новость!

Йоран Перссон. Свежайшая! Вот и приказ лежит! Вместе с другими бумаги чрезвычайной важности!

Сванте Стуре (несколько вежливей). Однако это целый переворот…

Йоран Перссон. Да, и самый значительный после краха Карла Кнутсона и церковной реформации…

Сванте Стуре. И вы полагаете, шведские дворяне и риксдаг подчинятся этому новшеству?

Йоран Перссон. Я уверен! У короля Эрика – войско, флот и весь народ!

Сванте Стуре. Нельзя ли отворить окно? Вонь ужасная!

Йоран Перссон (рассерженно). Да, несколько пахнет кухней, и когда вы уйдете, мы проветрим… после вас! Только вам надо скорей уходить, скорей. Понятно?

Сванте Стуре уходит и задевает перьями шляпы о дверную притолоку.

Голову, голову берегите! Господин Сванте!

Сванте Стуре (возвращаясь). Я забыл перчатки!

Йоран Перссон (берет перчатки каминными щипцами и таким образом протягивает Сванте Стуре). Прошу вас! (Сванте Стуре осторожно выходит, Йоран Перссон придерживает дверь, а потом плюет ему вслед.) Смотри у меня! Обидел моих – теперь береги своих, как сказала гадюка.

Мария. Дяденька ужасно рассердился на дядю Йорана, да, мама?

Йоран Перссон (нежно). Дяденька ушел, детка моя милая, и никогда больше не придет.

Мать. Йоран, Йоран! А это правда, что ты ему сказал? Что ты прокуратор или как его?

Йоран Перссон. Конечно правда!

Мать. Значит, будь великодушен с врагами.

Йоран Перссон. Уж это от них зависит. Как себя поведут. Их судьба в их руках и вот-вот решится.

Мать. В их руках?

Йоран Перссон. Да. Ведь господин Сванте пойдет сейчас болтать о том, что тут произошло; а у меня свои соглядатаи, и каждое злобное словечко этих князьков будет караться законом! А уж если они вступят в заговор – им несдобровать!

Мать. Будь великодушен, Йоран…

Йоран Перссон. Если знатные господа сами полезут на рожон, уж за мной дело не станет…

Макс (входя). Вы звали меня, секретарь?

Йоран Перссон. Сядь! (Матери.) Оставь нас, будь так добра! (Максу, дружески, но твердо.) Макс! Я слышал твой разговор с фрекен Карин…

Макс. Я и не сомневался!

Йоран Перссон. Зачем так резко, мой мальчик? Искренность твоих чувств я ни на секунду не подвергаю сомнению…

Макс. А вам-то на что мои чувства?

Йоран Перссон. О, я не хотел бы, чтобы эти чувства вредили тому, чья жизнь драгоценна для всех нас и для государства. Фрекен Карин может стать королевой, если ты оставишь ее в покое, и тебе не стоит печься о восстановлении ее чести, ибо этим займется сам король.

Макс. Не сделает он ничего такого!

Йоран Перссон. Выслушай меня, мой мальчик, то, что я сейчас скажу тебе – все равно что королевское слово; и я тебе приказываю – отныне не приближаться к фрекен Карин, ибо малейшее сомнение короля в ее любви сделает его несчастным, ее же – погубит. Ты говоришь, что любишь ее! Прекрасно. Так докажи же, что печешься о ее благе!

Макс. Нет, не так, как вы его понимаете!

Йоран Перссон. Хорошо же! Тогда тебя устранят! Смотри – вот приказ о переведении твоем в Эльвсборгскую крепость.

Макс. Не желаю видеть никакого приказа!

Йоран Перссон. Не кричи! Тебя заставят умолкнуть!

Макс. Письмо Урии! Да?

Йоран Перссон. Но, друг мой, ведь это ты соблазняешь Вирсавию, которая никогда не принадлежала тебе, стремясь разлучить ее с отцом ее детей. Послушайся моего совета – возьми письмо!

Макс. Нет!

Йоран Перссон. Тогда иди, ищи духовника, ибо часы твои сочтены!

Макс. Кто счел их?

Йоран Перссон. Я! Прощай, прощай навек!

Макс. Какою властью вы судите меня?

Йоран Перссон. Силою закона, карающего смертью тех, кто соблазняет чужих невест! Теперь ты знаешь. И довольно.

Входит Эрик; Макс в страхе, незаметно ускользает за дверь.

(Йоран Перссон звонит в колокольчик.) Простите, ваше величество!

Эрик (нежно). Ну что ты! Мы здесь одни?

Йоран Перссон. Да, почти! Там мать сидит, но пусть ее слушает, у нас ведь нет секретов.

Эрик (обращаясь за ширму). Добрый день, матушка Перссон. Мы теперь в силе, я да Йоран, так что вы уж ничего не бойтесь!

Мать. Знаю, ваше величество, я и не боюсь ничего!

Эрик. Вот хорошо, вот и славно! А у меня новости, Йоран.

Йоран Перссон. Добрые новости?

Эрик. Уж от тебя зависит, как их повернуть!

Йоран Перссон. Порой и скверные годятся!

Эрик. Скажи, к примеру, – на что годится эта? Юхан, как знаешь ты, уже обвенчан с Катариной…

Йоран Перссон. Это значит, что Польша с нами заодно против России.

Эрик. Но значит ли это, что герцог стал выше короля? Йоран Перссон. Это мы еще увидим!

Эрик. Далее, Юхан схватил моих послов и засел в Або вместе с взбунтовавшимися финнами!

Йоран Перссон. Это значит, что герцог поднялся против своего короля и, следственно, должен лишиться свободы и жизни! Эрик. Ну, скажем, только свободы…

Йоран Перссон. И жизни! Судьбу его решит риксдаг! Эрик (взволнованно). Нет, нет, не жизни! Я не хочу крови, с тех пор как у меня дети.

Йоран Перссон. Соберется риксдаг и рассмотрит дело о государственном преступлении!

Эрик. Нет, нет, только не жизни! Я спать не буду по ночам!

Йоран Перссон. Великий твой отец, строитель государства, никогда не смотрел ни на дружбу, ни на родство. Интересы государственные – превыше всего!

Эрик. Слишком ты силен для меня, Йоран!

Йоран Перссон. Ничуть. Но пока могу, я буду защищать твою корону от врагов твоих!

Эрик. А у меня есть враги?

Йоран Перссон. Да! И злейший враг твой был недавно здесь!

Эрик. Стуре!

Йоран Перссон. Он. И боюсь, мы их слишком расхвалили. Граф Сванте, который потрудился нынче навестить меня, с тем чтобы меня оскорблять в своих нападках на твое правление и новшества…

Эрик. Он оскорблял тебя? Но отчего ты отвергаешь дворянский титул, ты был бы тогда им ровней?

Йоран Перссон. Нет, не хочу! Не хочу спорить с господами дворянами о знатности, в князьки не мечу. Покуда я с мелким людом – я сам себе хозяин и возвышен либо унижен буду только собственными делами!

Эрик. Ты вечно прав, как это грустно, Йоран! Йоран Перссон. Вздор!

Эрик. А подумал ты о том, что Юхан сродни дворянам, что их водой не разольешь?

Йоран Перссон. Разумеется, я тотчас об этом подумал! Вот мы и сгребем их в один невод!

Эрик. Подумать! Никогда я не чувствовал себя сродни ни Юхану, ни нашей знати. Оттого, верно, что я из немцев. Верно, оттого и планы женитьбы моей рушатся!

Йоран Перссон. Но ведь ты женат, Эрик.

Эрик. И да и нет. А знаешь – порой вдруг подумается – чего же лучше!

Йоран Перссон. Ну вот! Может быть, и свадьба скоро? Эрик. Что дворяне скажут!

Йоран Перссон. Не им жениться! Тебе!

Эрик (ломает руки). О господи, вот бы… Ха-ха! Впрочем, не вмешивайся. Скажи, однако: что твоя-то свадьба?

Йоран Перссон. Ну и ты не вмешивайся!

Эрик. Ха-ха-ха! А знаешь, с тех пор как в тебя попала стрела Амура, ты мне стал как-то больше нравиться, я тебе, пожалуй, больше верю. Нельзя ль взглянуть на твой платоновский прообраз?

Йоран Перссон. Смею ли я просить моего высокочтимого друга не потешаться над тем, что должно быть свято для каждого благородного человека…

Эрик. А ты негодяй, Йоран!

Йоран Перссон. Был прежде, теперь не тот; но знаю, если она меня покинет, я стану прежним!

Эрик. Прежним! Йоран – Дьявол из «Сизой голубки»!… «Под злата звон, под гром булата…»

Йоран Перссон (показывает на ширму). Ш-ш! Не буди страшного прошлого… я был зол тогда, потому что никто меня не любил…

Эрик. И что ты мелешь, Йоран! Неужто ты веришь, что она тебя любит?

Йоран Перссон. Что? Что ты сказал? Кто наговорил тебе? Кто? Кто?

Эрик. Постой! О чем ты? Я ничего не знаю, сказал наобум, ведь нередко так бывает.

Йоран Перссон. Не задевай этой струнки, Эрик, не то дьявол снова сойдет в мою душу, где я недавно поставил небольшую капеллу неведомому Богу…

Эрик. Ха-ха-ха!

Йоран Перссон. Да, странная вещь – любовь, она будит в нас память о детской вере…

Эрик. Гм!

Йоран Перссон. Ну и смейся!

В дверь стучат.

Открыть?

Эрик. Пожалуйста! Есть только один человек на свете, с которым мне бы не хотелось встретиться.

Йоран Перссон вопросительно смотрит на него.

Это отец Карин! Солдат Монс!

Йоран Перссон (отпрянув от двери). Солдат Монс!

Монс (решительно входит, сперва не узнает короля, подает бумагу Йорану). Прочтите, господин секретарь, сделайте милость. (Узнает Эрика, смущается, потом медленно стягивает каску.) Король! Надо бы на колени пасть, но не могу я, видит бог, хоть вы меня режьте. (Пауза.) Рубите голову с плеч, коли честь отняли!

Эрик. Твоя честь, Монс, может быть восстановлена…

Монс. Это если замуж ее за кого выдать? С тем-то я в аккурат и пришел.

Йоран Перссон. Речь не о том… Что думаете вы о поведении герцога Юхана и о приговоре?

Нильс Юлленшерна. Герцог Юхан возмутил Финляндию и Польшу против своего отечества и справедливо приговорен риксдагом к смертной казни. Король Эрик его помиловал – и это делает честь сердцу короля.

Йоран Перссон. Хорошо же! Но что тогда вы скажете о замысле вдовствующей королевы вместе с дворянами, которые хотят торжественно встретить злодея, когда его будут тут провозить?

Нильс Юлленшерна. А то и скажу, что они делаются приспешниками злодея и должны разделить его участь.

Йоран Перссон. Особа вдовствующей королевы, разумеется, неприкосновенна, но Стуре и прочие – дело иное. Как только станет ясно, что они хотят чествовать злодея, я прикажу их арестовать тут же, при входе на мост. В рыбачьей хижине засели мои люди. Но нам важно, чтобы вы, один из государственных мужей и родственник Стуре, поддержали наше предприятие.

Нильс Юлленшерна. Долг свой я исполню, но беззакония не поддержу…

Йоран Перссон. Все будет по закону, риксдаг осудит Стуре точно так же, как осудил он герцога Юхана.

Нильс Юлленшерна. Тогда я согласен, но сперва поглядим, посмеют ли эти господа открыто, при мне, переметнуться к предателю. Я жду невдалеке, дайте мне сигнал, выстрелите, и я тотчас же тут буду. Прощайте покамест!

Йоран Перссон. Постойте. Всего одно слово, Юлленшерна! (Идет за ним следом.)

Сторож (выходит из сторожевой будки вместе с Педером Веламсоном). А по мне, господин хороший, лучше всего тут подойдет пила!

Педер Веламсон. Пила?

Сторож. Она! Подпилить мостовые балки, а при входе на мост часового поставить. Пойдут господа герцога встречать, а часовой им – «не ходите на мост!». Негромко так, и всего-то разок. Они, ясное дело, не послушают, мост рухнет, и всем им конец.

Педер Веламсон. Так тоже можно, только возни много; да многие и плавают отменно. Вот я на днях одного прапорщика, Монса, топил. Сунули мы его, как котенка, в мешок, ноги ему заковали, груз привесили. И – виданное ли дело! – всплыл не хуже речной выдры, и пришлось глушить его дубьем, как налима к крещенью глушат.

Сторож. А-а, стало быть, это ты с Монсом-то разделался…

Педер Веламсон. А то!

Сторож. Чистая работа! Концы в воду – и поминай как звали. А то ведь от судов этих да следствий – толку мало, правда – она что дышло, любого каналью обелить можно, ежели к делу умеючи подойти. Прокуратор наш – тоже малый не промах, да уж больно охоч он бумагу марать…

Педер Веламсон. Не всегда, не всегда. Но с герцогом тут и впрямь все должно быть честь по чести…

Сторож. А герцогиня-то, полька, с ним, что ли?

Педер Веламсон. Нет, говорят, она после, сама по себе пожалует…

Сторож. Ну-ну… Грипсхольм – он большой, стены толстые, так что и не услышишь, что внутри деется.

Йоран Перссон (входит). Педер Веламсон!

Педер Веламсон. Прокуратор!

Йоран Перссон. Стань на страже и никого на мост не пускай; герцог с другой стороны едет.

Педер Веламсон. Будет исполнено!

Йоран Перссон. Сторож! Гляди во все глаза и все запоминай, будешь свидетелем.

Сторож. Свидетелем? А кое-кто скажет – это уж верно, – что я все вру!

Йоран Перссон. Это мое дело. А ты делай свое! Тс-с! Идут! По местам! (Уходит в глубь сцены направо.)

Сванте Стуре, Нильс Стуре, Эрик Стуре, дворяне, свита, несут венки и букеты. Нильс Стуре несет большой венок, украшенный герцогскими гербами и золочеными сплетенными вензелями Ю и К.

Сванте Стуре (Нилъсу Стуре). Повесь этот венок на мосту, чтобы путь в тюрьму нашего родича и друга прошел как бы через триумфальную арку (разглядывает венок). Ю – Юхан, К – Катарина!

Нильс Стуре. Но К может означать и герцога Карла!

Эрик Стуре. Тише ты!

Сванте Стуре. Дети, не шумите! Пусть же торжественность минуты взывает к миру, когда бушуют братоубийственные распри и воскресают раздоры Фолькунгов. Не замок ли Нючёпинг видим мы вдали?

Нильс Стуре. Нет, это Готуна!

Эрик Стуре (простодушно). Да ведь это же Грипсхольм!

Нильс Стуре. Он не понял! И он не знает, что герцог Юхан из рода Фолькунгов!

Сванте Стуре. Тише, тише.

Нильс Стуре идет с венком на мост.

ПедерВеламсон (преграждая ему путь алебардой). Назад!

Нильс Стуре. Ух ты, как расхрабрился, грозный Циклоп!

Педер Веламсон. Поосторожнее, щенок! Если б твой папаша сызмальства тебя воспитал получше, ты б не стал смеяться над чужим несчастьем!

Нильс Стуре. Это не несчастье, что ты одну гляделку потерял. Надо бы обе!

Педер Веламсон. Как бы с тобой несчастья не было, молокосос!

Сванте Стуре. Что этот солдат себе позволяет?

Педер Веламсон. Солдат короля позволяет себе исполнять приказ, а кто подойдет – получит по голове алебардой.

Сванте Стуре. Этого следовало ожидать! Подумать только! Плебей – представитель короля! Хам – выше дворянина, канцелярская крыса – выше воина! Безродный – выше знатного! О страна, страна!

Лейонхувуд. А знаешь ли ты, что этот малый племянник Йорану Перссону, сын его сестры?

Сванте Стуре. Не знал. Теперь я понимаю!

Стенбок. Оказывается, у этого канальи Перссона есть хоть что-то одно хорошее?

Лейонхувуд. Что? Почему?

Стенбок. У него есть сестра. Вот не думал.

Лейонхувуд. Есть у него и второе достоинство. Он чужд кумовства.

Сванте Стуре. Еще немного – и вы приметесь расхваливать негодяя.

Стенбок. По местам! Герцог здесь!

Через мост слева скачут три всадника, потом еще три и еще три. Первые трое – дворяне в полном вооружении, затем герцог Юхан в ручных кандалах и с ним двое солдат, затем трое солдат верхом, за ними идут пешие, Стуре и дворяне бросают в воздух цветы и венки, Нильс вешает свой венок на дорожный столб.

Сванте Стуре. Слава герцогу Финляндскому! Слава!

Все. Слава! Слава! Слава!

Герцог Юхан в знак благодарности поднимает руки. Процессия движется вправо, господа стоят и машут ей вслед. Затем раздается неистовый свист, за ним выстрел. Йоран Перссон и Нильс Юлленшерна выходят из глубины сцены, справа. Из рыбачьей хижины появляются солдаты.

Нильс Юлленшерна (к Сванте Стуре и дворянам). Именем короля вы арестованы!

Сванте Стуре. По какому праву?…

Нильс Юлленшерна. Я облечен этим правом! Те, кто по-прежнему оказывает герцогские почести Юхану, лишенному герцогского достоинства постановлением риксдага, открыто становятся на сторону предателя. Делайте свое дело, солдаты!

Солдаты хватают дворян.

Сванте Стуре. И это говорит шведский дворянин?

Нильс Юлленшерна. Да, и к тому же потомок Кристины Юлленшерна и одного из Стуре, никогда прежде не изменявших короне! Везут преступного, а вы встречаете его с цветами, словно жениха!

Сванте Стуре. Герцог не подданный короля.

Нильс Юлленшерна. Простите, но вам изменяет память, господин Сванте, не вы ли составляли Арборгскую конституцию, в которой ограничены права герцогов?

Сванте Стуре. Верно! О, если б вовремя знать!

Нильс Юлленшерна. Идите, господа! Вас ожидает правосудие и закон, пред которым все должны склоняться, простолюдин и знатный!

Сванте Стуре. Хорошо же! Стуре знавали счастье и несчастье! Еще придет наш светлый час!

Нильс Юлленшерна. Придет ночь, и вас не станет! Прощайте же, господа!

Их уводят вправо.

Йоран Перссон. Благодарю вас, Юлленшерна. Видите ли, сам я не мастак произносить высокие, тонкие речи; но вы говорили превосходно, я еще раз вас благодарю. А я отправляюсь в Упсалу – действовать!

Нильс Юлленшерна. Прощайте, прокуратор! И судите не слишком строго!

Йоран Перссон (уходя). Я и вовсе не буду судить, но риксдаг. (Педеру Веламсону.) Педер Веламсон! Собери все цветы и венки!

Педер Веламсон. Слушаюсь!

Йоран Перссон. И запишем все показания твои и часового – подробнейшим образом!

Педер Веламсон. Подробнейшим образом! А лучше бы и вовсе не писать!

Йоран Перссон. Забудь, что ты мой племянник, и я забуду, что я тебе дядя!

Педер Веламсон. Даже при производстве моем по службе?

Йоран Перссон. Разумеется! Видишь ли, дворяне к нам, простолюдинам, куда требовательней, чем к самим себе; что ж, придется соответствовать их высоким мыслям. Впрочем, тебе и лучше оставаться внизу – в низине ветер не такой злой, как на вершинах! Сам же я взберусь в такую высь, что всех заставлю черное называть белым!

Зал в замке в Упсале. Из окон, выходящих во двор, видны окна риксдага, в них свет, они открыты настежь. В зале смутно различимы движущиеся фигуры, когда раздвигаются шторы.

Эрик (в мантии, корона лежит на столе; он открывает окно. Йоран стоит у другого окна и прислушивается). Жарко нынче на Троицу!

Йоран Перссон (кивая в сторону риксдага). Скоро еще жарче будет! Дворян немного, зато духовных множество собралось!

Эрик. А эти не любят меня! Заходил ты туда?

Йоран Перссон. На минуту.

Эрик. И что же они? Как тебе показалось? Я вот сразу чую, Друзья передо мною или враги.

Йоран Перссон. Я всегда чую врагов там, где собраны Двое или трое, и всегда готов их разить! Лучше самому нанести первый удар…

Эрик. Смотри-ка! Кажется, Юхан!… Тот, с рыжей бородой… вон!

Йоран Перссон. Нет! Это Магнус из Або!

Эрик (трет лоб). Но я видел Юхана! Я его видел! Дай сюда речь! Хорошо переписали?

Йоран Перссон (подавая бумагу). Нельзя лучше. И ребенок прочтет!

Эрик (пробегает глазами бумагу). Все хорошо. Но доказательств достаточно?

Йоран Перссон. Тут все. И мятежная речь Нильса Стуре, и приветствия господина Сванте предателю. Надо быть негодяем, чтоб таким изменникам вынести оправдательный приговор!

Эрик. А свидетели?

Йоран Перссон. На месте, ждут. Впрочем, достало бы и письменных показаний.

Эрик. Не пора ли начинать, как по-твоему?

Йоран Перссон (выглядывает в окно). Представители еще не заняли своих мест, но почти все уже в сборе!

Эрик (выходит на авансцену, кладет бумагу на стул, берет со стола корону и надевает). Несносная жара! Корона давит лоб, вся голова в поту!

Карин (входя). Прости, родной, но у детей к тебе просьба, совсем невинная просьба.

Эрик (ласково). Ну, скажи какая.

Карин. Им, они говорят, очень хочется взглянуть на короля!

Эрик. Мы каждый день ведь видимся… Ну да… Им подай короля в короне, короля на сцене! Что ж, пусть войдут!

Карин (машет рукой в сторону двери, которую она не прикрыла за собой). Идите сюда, маленькие!

Густав и Сигрид, держась за руки доктора, подходят к Эрику и падают на колени.

Эрик. А ну-ка, негодяйчики, сейчас же вставайте с пола! (Наклоняется и берет обоих на руки.) Ну вот! Можете поглядеть на эту игрушку! (Густав и Сигрид трогают пальчиками корону. Эрик целует обоих и ставит на пол.) Ну как? Высоко взобрались? А? Густав (щупает горностаев на мантии). Смотри, Сигрид, крысы!

Сигрид. Не надо мне крыс! (Идет к столу, на котором Эрик оставил свою бумагу с речью, и потихоньку закутывает в нее куклу.)

Эрик (Густаву). Ну, Йоста, хочешь тоже стать королем?

Густав. Ага, если только мама будет королевой!

Эрик. Она и так важней всякой королевы!

Густав. А я важней всякого принца, да?

Эрик. Конечно! Потому что ты ангел!

Входит придворный, что-то шепчет Йорану Перссону, тот подходит к королю.

Йоран Перссон. Пора! Поспеши!

Эрик (Карин и детям). Храни вас господь! Всех, всех! (Уходит.)

Густав и Сигрид шлют ему воздушные поцелуи.

Карин (Йорану Перссону). Что там затевается?

Йоран Перссон. Король перед риксдагом должен обвинить дворян.

Карин. Тех, что заточены в крепость?

Йоран Перссон. Их самых!

Карин. Значит, можно заточить людей в крепость прежде дознания и суда?

Йоран Перссон. Да, если кто пойман с поличным, его сразу бросают в тюрьму и потом уж ведут дознание. Так и случилось с господами дворянами.

Карин. Все-то ты мудреные вещи говоришь, где мне их понять…

Йоран Перссон. Да, правосудие – дело тонкое; тут такая нужна скрупулезность и точность, речь идет ведь о жизни и смерти! (Подходит к окну.) Слушайте! Король говорит! И его отсюда видно!

Карин. Задерните шторы! Не хочу я на это смотреть!

Йоран Перссон (задергивает шторы). Как вам угодно, фрекен.

Сигрид. Мама, это Йоран Перссон?

Карин. Тс-с, малышка!

Сигрид. Он и правда очень плохой?

Йоран Перссон. Только с плохими людьми, а не с детками.

Карин. Вы мне уж больше нравитесь, Йоран, когда вы бьете, а не когда вы ласкаете.

Йоран Перссон. Неужто?

Карин. И не хотелось бы мне хоть чем-то быть вам обязанной.

Йоран Перссон. И однако ж…

Придворный (входит, что-то шепчет Йорану Перссону, тот поспешно уходит; затем – к Карин). Ее величество вдовствующая королева просит дозволения войти!

Карин (робко). Войти? Ко мне?

Вдовствующая королева (стремительно входит слева и падает на колени). Смилуйтесь! Пощадите брата моего и близких!

Карин (падает на колени). Встаньте, Христом богом прошу, встаньте! Неужто вы и вправду думаете, что я могу кого-то миловать, я, – ведь я сама только от милости чужой и завишу! Встаньте, королева, благородная вдова великого короля Густава; я, ничтожная, не стою того, чтобы вы даже приходили ко мне!

Вдовствующая королева. Разве не фрекен Карин вижу я перед собой, которая держит на своей маленькой ладони судьбу нашего королевства… Встаньте же вы сама, подайте только знак, шевельните пальчиком – и спасите моих близких, ибо король вне себя!

Карин. Он вне себя? Отчего? Я ничего не знаю, я ничего не могу! Скажи я хоть слово – и он прибьет меня, как давеча уже чуть не прибил.

Вдовствующая королева. Значит, неправда, что вы королева?

Карин. Я? Господи! Да я последняя из женщин при дворе, если вообще можно сказать, что я при дворе!

Вдовствующая королева. И он вас обижает? Отчего же вы не уйдете от него?

Карин. Куда же мне уйти? Отец не хочет меня видеть, сестры со мной не кланяются. Последний друг мой, родственник мой Макс, исчез неведомо куда.

Вдовствующая королева. Так вы не знали, что прапорщик Макс…

Карин. Говорите!

Вдовствующая королева. Макса нет больше! Он убит!

Карин. Убит? Я так и думала, но не хотела верить! Господи! Господи! Теперь уж я прошу у вас защиты, если есть в вас хоть капля жалости к несчастной грешнице!

Вдовствующая королева (поразмыслив). Неужто все это правда?… Хорошо же; следуйте за мною в Хернингсхольм; это укрепленный замок, и там собрались дворяне, готовые защищаться от буйного безумца, пока еще держащего в руке скипетр.

Карин. А мои дети?

Вдовствующая королева. Возьмите их с собою!

Карин. Я столько горя изведала, что мне даже трудно поверить в такое ваше благородство!

Вдовствующая королева. Зачем вам говорить о благородстве или размышлять о причинах моего предложения? Ясно одно – здесь, в этом разбойничьем гнезде, оставаться вам нельзя. Спешите! Велите скорее укладывать ваши вещи. Через полчаса сюда явится король и вы с детьми погибли!

Карин. Он убил моего единственного друга, преданного мне всем сердцем, готового спасти меня от позора. Я ему прощаю, он так несчастен, но видеть его я больше не хочу. (Звонит.)

Входит камеристка.

Поскорей соберите детское платье и принесите сюда. И не забудьте игрушки, чтоб малыши дорогой не заплакали и не просились домой!

Камеристка уходит и уводит Густава и Сигрид.

Вдовствующая королева. Какие дивные у вас дети! Любит их отец?

Карин. Он боготворит их, но и убить готов! Ему сейчас бы только убивать…

Вдовствующая королева (коварно). Значит, он будет скучать по ним?

Карин. Сперва – да, потом забудет. Бедный Эрик!

Входит камеристка, приносит детские вещи, игрушки, все кладет на стулья и на стол.

Вдовствующая королева. Йоран Перссон дурно влияет на Эрика, правда?

Карин. Скорей наоборот! Йоран – он умный, ловкий и, сколько возможно, старается действовать по справедливости… Но я все равно его боюсь!

Вдовствующая королева. Знаете ли вы, что делается сейчас в зале риксдага?

Карин. Что-то решается насчет дворян, а что – я не поняла.

Вдовствующая королева. Король поклялся, что они умрут…

Карин. И Стуре? Благородные Стуре, любимцы народа?

Вдовствующая королева. Они! Они-то и заточены в подземелье замка. А с ними мой родной брат, Абрахам Стенбок…

Карин. С меня довольно! Мои дети не будут повинны в этой крови.

Из сада несутся крики, шум.

Вдовствующая королева (стоя у окна). Оставьте все! Бежим! Король идет сюда; он взбешен, даже пена у рта!

Карин. Идемте, я знаю тропу в парке, ведущую к пристани (берет кое-что из детских вещей). Только с этим мне помогите! Ох! Господи, смилуйся над нами! (Уходит вместе с вдовствующей королевой.)

Лязг оружия; трубы; стук копыт. Входит Эрик, швыряет корону на стол; озирается и что-то ищет, не помня себя от ярости.

Йоран Перссон (входя). Король здесь? Что стряслось? Что стряслось? Ради Христа – что?

Эрик (срывает с себя мантию, комкает, швыряет на пол, топчет). Стряслось? Ничего не стряслось, ибо все подстроено, подстроено дьяволом!

Йоран Перссон. Говори понятней, и я все исправлю!

Эрик. Ну вот. Ты сам знаешь, оратор я никакой, и потому я велел все для меня написать. Я думал, что бумага лежит в кармане, и я открываю огонь по предателям – никуда не заглядывая, по вдохновению. Потом я лезу в карман за бумагой, но в эту самую секунду я вижу, что рыжебородый усмехается, глядя на меня, как только один Юхан умеет усмехаться, – и не могу найти бумагу! Я прихожу в бешенство, я путаю имена и цифры, будто кто-то взял и замутил мои мозги и сделал меня косноязычным. Да, кто-то – и кто, как не сам дьявол! – заставляет меня путать Сванте Стуре и Педера Веламсона; потом я уверяю, будто дворяне украсили мост гирляндами – а ведь у них были венки! И все свое недоверие к Стуре – я ведь его всегда подавлял! – я выливаю на них вместе с бездной обвинений, которые никак не доказываю! Сперва в зале смеются, потом меня уличают в ошибках, а когда уж шесть свидетелей защиты утверждают, что Юхана встретили букетами и единственным венком, и без всяких гирлянд, тут уж мне и вовсе нет никакого доверия! Подумай! Допусти я, чтоб их судили по всем правилам закона, они бы уже давно сидели в крепости – ведь их же поймали с поличным! – так нет, мне понадобилось быть великодушным, раз на моей стороне правда! Великодушие! Черт бы побрал это великодушие! И риксдаг поддержал предателей, риксдаг приветствовал негодяев, риксдаг соболезновал злодеям, а мы – мы, судьи, – стоим перед лицом преступников как обвиняемые. Поистине, кто столкнется с дьяволом – тот и прав!

Йоран Перссон. Но – свидетели обвинения?

Эрик. Свидетелей отвели! Думаешь, позволят солдату да сторожу показывать против дворян? За дворян – пожалуйста! Поверили на слово лакею Стуре, а не мне, королю! На старую няньку Стенбока ссылались, как на священное писание! Малолетнего сына Иварссона выслушивали в суде против закона и права и еще аплодировали ему!

Йоран Перссон. И что же?…

Эрик. Дворян оправдали!

Йоран Перссон. Дай-ка минутку подумать!… Гм! Гм! Так вот: несправедливое решение риксдага отклонить, а государственное преступление передать на рассмотрение королевского совета!

Эрик. Болван! Мы, а вернее ты – теперь сам обвиняемый, и никто не доверит тебе никого судить.

Йоран Перссон. Проклятье! Тогда я не вижу иного выхода, кроме насилия. Во имя торжества справедливости! Любой ценой!

Эрик. Но не против закона и совести!

Йоран Перссон. Нет, по совести и по закону против крючкотворов и предателей! Закон обрекает изменников смерти – стало быть, пусть умрут!

Эрик. Скажи, отчего рыжебородый смеялся, когда я полез за бумагой? Он ведь не мог понять, конечно, как это низко; значит, он все знал заранее и даже помогал ее выкрасть! Бумагу надо найти, и тот, у кого она окажется, будет казнен! (Озирается.) Что это? Я в детской! Что же это такое… (Звонит.) Йоран! Я боюсь, что случилось самое страшное! (Звонит.) Отчего никто не идет? Тут так пусто!

Входит придворный.

Где фрекен… Карин?

Придворный молчит.

Говори же – или я тебя убью! Где фрекен Карин?

Придворный. Фрекен изволила уехать!

Эрик. Уехать? С детьми?

Придворный. Да, ваше величество.

Эрик (падает на скамью). Лучше убей меня!

Йоран Перссон. Снаряди погоню! Они же еще недалеко!

Придворный. Вдовствующая королева проследовала с беглецами в Хернингсхольм…

Эрик. Хернингсхольм, гнездо этих Стуре… вечно Стуре, всегда они! Послать туда десять тысяч войска, разгромить замок! Подпалить! Взять их измором!

Придворный. Вдовствующую королеву сопровождает Сёдерманландский полк…

Эрик. Сёдерманландский! Значит – герцог Карл! Ну, этого трогать нельзя, не то он выпустит дьявола из Грипсхольма! Так, значит, вдовствующая королева, сука, заодно со своими Стуре, сманила мою Карин! И моя милая Карин ушла… Она потаскуха, Йоран, все они потаскухи! Но они отняли у меня детей, эти Стуре! Никогда, никогда не прощу! (Обнажает кинжал и рубит стол.) Никогда! Никогда! (Прячет кинжал в ножны.)

Йоран Перссон. А Нильс Юлленшерна был в риксдаге?

Эрик. Да, сначала я видел его, он стоял у свидетельской скамьи, но как только ветер переменился, он исчез, Йоран. Все меня бросили, кроме тебя, Йоран!

Йоран Перссон (придворному). Зови сюда Педера Веламсона! Скорей!

Придворный уходит.

Послушай, Эрик, сам посуди – разве я не логически рассуждаю? Закон карает изменников смертной казнью. Стуре – изменили. Стало быть, их следует казнить.

Эрик. Прекрасно!

Йоран Перссон. Ну вот!

Нильс Юлленшерна (входит). Ваше величество!

Эрик. А-а, скотина!

Нильс Юлленшерна. Легко сказать, ваше величество, но что мог один разумный человек против целой банды безумцев?

Эрик. Ответь: считаешь ты, что Стуре – предатели?

Нильс Юлленшерна. Я вынужден верить собственным ушам и глазам, и предательство было совершено вопреки мнению риксдага. Однако ж – ходят слухи… их-то и пришел я сообщить – что герцог Юхан на свободе!

Эрик (мечется по комнате). Ад! Проклятье!

Йоран Перссон. Спокойствие!

Нильс Юлленшерна. Но я должен еще кое-что сказать господину прокуратору.

Йоран Перссон. Говори!

Нильс Юлленшерна. С глазу на глаз!

Йоран Перссон. У меня нет тайн от короля!

Нильс Юлленшерна (сует что-то в руку Йорана Перссона). Одна особа просила отдать вам этот предмет с поклоном и просьбой вернуть кое-что другое!

Йоран Перссон смотрит на полученное кольцо, потом через плечо швыряет его за окно. Потом срывает с шеи медальон и топчет ногами.

Эрик (он все видел). Ха-ха! Платоновский прообраз! Тоже потаскуха! Ха-ха-ха!

Йоран Перссон. Ну вот! Вернулся прежний Йоран – Дьявол! Подумать только! Лучшее, что дарит нам жизнь, оборачивается худшим; в раю нас подстерегает ад, и ангелы – все, все дьяволы, сам сатана – это белая голубка, а дух святой…

Эрик. Молчи!

Йоран Перссон. Ах, так ты еще и веруешь, сатана? Ступайте прочь, Юлленшерна, тут сейчас пойдут чистка и мытье, как пред пасхальной заутреней, скорей ступайте прочь, сюда идет важный гость!

Входит Педер Веламсон.

Нильс Юлленшерна (уходя). То, что вы намереваетесь совершить, незаконно, но справедливо! (Уходит.)

Йоран Перссон (Нильсу Юлленшерна). Помалкивай! (Педеру Веламсону.) Педер Веламсон, в погребах у нас крысы! Спустись и перебей их всех!

Педер Веламсон. С моим удовольствием! Да только…

Эрик. Колеблешься?

Педер Веламсон. Да нет, отчего же. Но мне бы что-нибудь получить…

Йоран Перссон. Все хотят брать, брать, и никто – давать!

Эрик. Но чего бы ты желал, а? Не хочешь ли стать бароном, графом, государственным советником? Говори же! Ты видишь цену всему этому дерьму! И станешь ничуть не лучше мерзавцев, которые сидят в погребе! Вот только королей я делать не умею, одних королев! Могу из потаскухи сделать королеву! Хочешь стать королевой?

Педер Веламсон. Нет, мне бы стать капралом!

Эрик. Капралом? Какая скромность! Поистине у меня друзья лучше, чем у Юхана! Что ж, капрал! Служи своему королю!

Педер Веламсон. Лучше бы бумагу для верности! Но и так сойдет! (Уходит.)

Эрик (садится на стул). Прекрасный канун Троицы… Ха-ха! Зеленые листы и белые лилии… Сейчас бы покататься по озеру Меларен с Карин и детками… Детки! Подумать! Хищный зверь похитил моих деток… И все, что бы ни сделали они, – честно и справедливо. Ну почему некоторые могут делать все, что им заблагорассудится? Почему? Вот и Юхан на свободе!

Йоран Перссон (сидит за письменным столом и что-то чертит). Почему ты не высылаешь против него войско?

Эрик. А ты?

Йоран Перссон. Нет, просто я не пойму, как могло все это случиться. Против всякой логики, против разума и справедливости. Неужто сам бог покрывает мошенников, помогает предателям, черное делает белым?

Эрик. Как будто и вправду!

Йоран Перссон. Ты слышишь? Кто-то там, внизу, поет псалом!

Эрик (вслушиваясь). Старая свинья Сванте!

Йоран Перссон. Да! Весь сброд людской надвое делится: свиньи верующие и свиньи неверующие. А все равно свиньи!

Эрик. Сам-то ты веришь во что-нибудь, Йоран?

Йоран Перссон. Не знаю! Недавно вздулось было пузырями болото моего детства, но сразу они полопались и только вонь от них!

Эрик (протягивает руку и берет куклу). Взгляни! Кукла Сигрид и зовут ее Слепая Бледнушка… я ведь помню всех кукол по именам! А знаешь ли, я ведь вот этой минуты больше всего на свете и боялся – когда мои бросят меня! Но действительность не совпадает с нашими о ней представлениями, и, знаешь ли, я решительно ничего не чувствую, я совершенно спокоен, как никогда и не был в дни, так сказать, счастья! Только вот этот канун Троицы! Он будит столько воспоминаний… (Взволнованно.) И все связаны с детьми… Дети – прекраснейший из даров нашей убогой жизни… В прошлом году мы плыли по озеру Меларен… Сигрид и Густав были во всем новом, светлом, мать сплела венки из незабудок и надела на их золотые головки. Они были такие веселенькие оба и пели, как два ангелка… Потом они стали босиком носиться по берегу, бросали камешки… Вдруг Сигрид поднимает ручонку, и камешек летит Густаву прямо в щеку. (Всхлипывает.) Если б ты видел, как она опечалилась… как она его гладила, просила прощенья… ноги ему целовала, чтобы только развеселить… Проклятье! (Вскакивает.) Где мои дети? Кто мог тронуть детенышей медведя? Только свинья! Но ведь тогда медведь разорвет ее детенышей! Это логично! (Обнажает кинжал.) Горе им! Горе!

Йоран Перссон. Пусть уж тут распорядится капрал! Если ты сам в это сунешься, шум поднимется невообразимый!

Эрик. Нет! Я сам буду вершить высшее правосудие, коли уснули боги!

Йоран Перссон. А ну их совсем, твоих богов!

Эрик. Ты прав! (Уходит.)

Йоран Перссон звонит. На мгновенье опускается занавес. Когда он снова поднимается, Йоран Перссон сидит за столом и что-то чертит.

Эрик (входит, волнуясь). Конечно, ложь, будто выпустили Юхана. Все – ложь, весь мир ложь, и на небесах ложь! Князь мира сего тоже назван отцом лжи, смотри Евангелие от Матфея, глава восьмая, стихи одиннадцатый и двенадцатый… Меж тем я бродил из покоя в покой… Подумай, черти даже в спальне не убрали… из зала в зал… и ни живой души не встретил. Замок брошен, как тонущий корабль, а на кухне что-то мерзкое творится; служанки разворовали пряности и еду, везде осколки и объедки, а лакеи всюду разбросали винные бутылки… Меж тем…

Йоран Перссон. А в подвалы ты спускался?

Эрик. Нет, нет, конечно нет! Но взгляни! Корона, мантия – знаки шведского величия, а рядом туфелька со стоптанным каблучком… туфелька моей Сигрид… мне стыдно, стыдно, но ведь от своей судьбы не уйдешь, вот и я не ушел от своей судьбы… Отец всегда говорил, что я кончу плохо, и откуда он знал? Это же нигде не предсказано, да и кто может предсказать судьбу, разве что тот, кто ее вершит! Но хуже всего было, когда капрал выколол Нильсу глаз; капрал, ты же знаешь, кривой, и когда он выколол Нильсу глаз, он сказал: «Это тебе за грозного Циклопа, око за око!» И я заключил, что Нильс когда-то посмеялся над увечьем капрала. Значит, что посеешь, то и пожнешь, и Нильс, как говорится, получил свое.

Йоран Перссон. Стало быть, им позор и конец?

Эрик. Зачем ты задаешь так много вопросов, Йоран? А потом он заколол старого борова Сванте, и Эрика, и других подлецов! Тс-с! Теперь самое страшное: когда капрал стал убивать старика, тот расхрабрился и объявил, что риксдаг его оправдал, и потребовал, чтобы я представил доказательства его вины. Подумай, этот пес требовал, чтоб я еще доказывал, как он в лицо назвал меня безумцем, а значит, оскорбил особу короля, доказывал, как он славил изменника… Я вышел из себя, я потребовал немедленной казни… и тут он закричал: «Не трогай нас, то есть Стуре, не то погибнут твои дети, они ведь наши заложники!» Заложники? Ты понял? Я вообразил, как моих деток казнят в Хернингсхольме, хотел отменить приказ, но поздно!…

Йоран Перссон. И что же потом?

Эрик. Жалкое зрелище; и в каждой душе ведь в минуту смерти проглядывает возвышенное что-то; будто кокон спадает и вылетает бабочка. Я не мог на это смотреть…

Йоран Перссон. Но сам же ты никого не убил?

Эрик. Нет. Я только ударил Нильса по руке, не потому ведь он умер! Но все равно – ужасно! Лучше бы этого не было никогда!

Йоран Перссон. Жалеешь, что велел наказать бандитов?

Эрик. Но заложники! Подумай о моих детях! И о матери молодых Стуре! И о брате вдовы королевы, Абрахаме, они же прирезали его! Она ни за что не простит! Ты это можешь поправить, Йоран?

Йоран Перссон. Нет, не могу. Я уже ничего не понимаю! Не видишь разве – события катятся, мы не в силах их удержать! Я нем, недвижим, я не могу шелохнуться, я могу только ждать, задаваясь вопросом – что будет?

Эрик. И ты ничего не можешь мне посоветовать?

Йоран Перссон. Ничего.

Эрик. Хорошо же. Тогда я пойду искать друга, которого вовек не должен был предавать!

Йоран Перссон. Свою Карин, конечно?

Эрик. Да!

Йоран Перссон. Что ж, ступай!

Эрик. Что будет? Что будет?

Йоран Перссон (сидит за столом и барабанит по нему пальцами). Кто же знает?