Глухое молчаніе господствовало на шхерѣ на другой день утромъ около семи часовъ, такъ какъ ловъ на меляхъ по причинамъ, указаннымъ инспекторомъ, не удался. Подавленные несчастьемъ, рыбаки сидѣли въ лодкахъ и чистили сѣти, вытаскивали мѣстами застрявшую кильку и выбрасывали на землю.

Торговля въ лавкѣ прекратилась въ виду паденія кредита; проповѣдникъ, снявшій синій передникъ, собралъ вокругъ себя въ одной изъ хижинъ небольшой кружокъ впавшихъ въ уныніе женщинъ.

Съ той непонятной логикой, обычной у людей этого класса, онъ разсказывалъ о томъ, какъ были накормлены пять тысячъ людей пятью хлѣбами и двумя рыбами. Моментъ для сравненія былъ выбранъ очень удачно: на островѣ было много ртовъ и очень мало рыбы; однако, на вопросъ, какъ можно быть сытыми этой рыбой, отвѣта не было. Не будучи въ состояніи ничѣмъ, помочь, онъ принужденъ былъ ограничиться объясненіемъ, почему въ настоящее время не можетъ быть чуда. Причину онъ видѣлъ въ распространившемся повсюду невѣріи. Если бы у нихъ была вѣра хоть въ горничное зерно, то чудо могло бы повториться, а вѣру можно себѣ возвратить молитвой. И онъ призывалъ ихъ молиться.

Ни одна изъ присутствовавшихъ женщинъ не знала о чудѣ съ двумя рыбами: большинство изъ нихъ не читали Евангелія и потому ничего объ этомъ не слышали. Тѣмъ не менѣе, онѣ послѣдовали примѣру проповѣдника и стали читать "Отче нашъ", единственную молитву, которую имъ удалось съ трудомъ выучить на урокахъ перваго причастія.

Не успѣли они дочитать до половины, какъ вдругъ ихъ прервалъ шумъ на берегу. Сидѣвшіе ближе къ окну увидѣли причалившую къ пристани рыболовную парусную лодку. На носу стояла Марія съ развѣвающимися изъ-подъ голубой шотландской шапочки волосами. На кормѣ сидѣлъ ассистентъ и махалъ шляпой въ знакъ успѣха. Ботъ былъ тяжело нагруженъ сѣтями, сквозь темныя петли которыхъ блестѣло множество рыбы.

— Сюда идите, вотъ вамъ рыба! — кричала дѣвушка съ щедростью побѣдительницы.

— Они получатъ рыбу, только я долженъ ее сначала взвѣсить, — заявилъ инспекторъ, наблюдавшій изъ своего окна за возвращеніемъ лодки. Теперь онъ вышелъ, чтобы посмотрѣть на результаты своей работы.

— Зачѣмъ это? — спросила Марія высокомѣрно.

— Для статистики, дорогая, — отвѣтилъ инспекторъ безъ тѣни раздраженія, хотя онъ зналъ, что результатъ улова всецѣло зависѣлъ отъ сдѣланныхъ имъ указаній относительно теченія, температуры воды и устройства дна.

— Эхъ, ты, статистикъ, — пошутила Марія съ выраженіемъ глубочайшаго презрѣнія.

— Тогда, пожалуй, возьми рыбу, но послѣ скажи, сколько ея было, — сказалъ Боргъ и ушелъ въ свою комнату.

— Онъ намъ завидуетъ, — замѣтила Марія ассистенту.

— Можетъ быть, ревнуетъ?

— Ну, на это онъ неспособенъ, — сказала Марія вполголоса, какъ бы про себя. Она высказывала этимъ давно уже таившуюся досаду на то невѣроятное равнодушіе, съ которымъ ея женихъ относился къ сопернику. Она объясняла это тѣмъ, что инспекторъ безгранично вѣритъ въ свою способность привязывать ее къ себѣ.

Молитва была прервана, и люди собрались около только что возвратившейся лодки.

— Барышня совсѣмъ молодецъ, — сказалъ проповѣдникъ, воспользовавшись случаемъ, чтобы посѣять крошечное сѣмя раздора, какъ онъ выражался.

— Сидя на мѣстѣ, и ворона не крикнетъ, — замѣтилъ надзиратель.

— Онъ хочетъ сказать: "не сходя съ дивана", — шепнулъ ассистентъ Маріи.

У дѣвушки закружилась голова отъ похвалъ. Набирая полныя пригоршни, она раздавала рыбу направо и налѣво всѣмъ стоявшимъ у пристани людямъ, не скупившимся на похвалы и благословенія ангелу-спасителю. Эти прекрасныя чувства были вызваны не благодарностью за оказанное благодѣяніе, а нежеланіемъ сознаться въ своихъ ошибкахъ передъ инспекторомъ, котораго они высмѣивали. Это было способомъ выразить ненависть своему настоящему благодѣтелю, передъ которымъ они не хотѣли преклониться.

Когда рыба была вынута изъ сѣти и раздѣлена между бѣднѣйшими, ея оказалось десять боченковъ. Ихъ тотчасъ купилъ для солки лавочникъ. Снова деньги стали обращаться въ кофе, сахаръ и пиво, такъ какъ въ уловѣ зимней кильки сомнѣній не было. Марія подробно объяснила, какъ приступить въ ловлѣ рыбы по новому способу.

* * *

Возвратившись въ свою комнату, инспекторъ нашелъ у себя письмо, привезенное однимъ изъ таможенныхъ служащихъ. Въ немъ заключалось приглашеніе ему и его невѣстѣ почтить своимъ присутствіемъ балъ офицеровъ на корветѣ, который сегодня въ восемь часовъ вечера станетъ на якорѣ у шхеры.

Онъ тотчасъ рѣшилъ, что наступилъ моментъ окончательно порвать отношенія, такъ какъ онъ не имѣлъ никакого желанія вводить въ общество и представлять, какъ свою будущую жену, любовницу другого человѣка. Поэтому онъ снялъ обручальное кольцо и положилъ въ конвертъ вмѣстѣ съ письмомъ, которое онъ написалъ ночью совѣтницѣ. Въ письмѣ онъ въ сильныхъ выраженіяхъ высказывалъ сожалѣніе о томъ, что его помолвка съ Маріей должна разстроиться, такъ какъ старая связь, которую онъ легкомысленно завязалъ съ другой женщиной, теперь осложнилась рожденіемъ ребенка, и это налагаетъ на него обязанности, отъ которыхъ онъ не можетъ отказаться. Если эта женщина и не можетъ заставить его жениться на себѣ, то во всякомъ случаѣ она имѣетъ полную возможность помѣшать его браку съ другой. Какъ честный человѣкъ, не желая, конечно, никого обидѣть, онъ считаетъ себя обязаннымъ помочь всѣми имѣющимися въ его распоряженіи средствами оскорбленной дѣвушкѣ, какъ для поддержанія ея добраго имени, такъ и въ смыслѣ матеріальной поддержки, если она въ ней нуждается.

Эта басня, по его мнѣнію, только и была единственнымъ способомъ достигнуть желаннаго результата, такъ какъ при этомъ оставалось нетронутымъ доброе имя обѣихъ сторонъ, и прежде всего, конечно имя дѣвушки. Дѣйствіе же этого способа было вѣрное, безъ всякой надежды на какой-нибудь возвратъ, неумолимое и неизбѣжное, какъ судьба.

Запечатавъ письмо, онъ позвалъ служащаго и велѣлъ ему отнести письмо совѣтницѣ.

Когда посыльный подошелъ съ письмомъ, совѣтница стояла на крыльцѣ и вытряхивала коврикъ. Она взяла письмо съ удивленіемъ и изумилась еще больше, когда ощупала лѣвою рукою конвертъ, желая узнать, что въ немъ находится. Потомъ она повернулась и вошла въ домъ.

Минуту спустя, онъ увидѣлъ фигуру Маріи за гардинами столовой. Она взволнованно прохаживалась взадъ и впередъ по комнатѣ, по временамъ останавливаясь и сильно жестикулируя, какъ будто защищаясь отъ упрековъ, которыми ее осыпала мать.

Такъ прошло около часа. Потомъ она появилась на крыльцѣ, бросила злобный взглядъ на окно инспектора и кивкомъ головы подозвала ассистента, подымавшагося отъ пристани. Они вошли въ домъ, и сполчаса никого не было видно; потомъ они вышли въ сарай и достали оттуда дорожную корзину и чемоданъ.

Значитъ, онѣ пришли къ какому то рѣшенію и поняли, что дальнѣйшее пребываніе на шхерѣ невозможно.

Черезъ нѣсколько минутъ снова вышелъ ассистентъ, на этотъ разъ со своимъ собственнымъ чемоданомъ, который инспекторъ узналъ по мѣдной обивкѣ.

Значитъ, они тоже уѣзжаетъ.

Вскорѣ появились хозяева и слуги; казалось, весь домъ хотѣли перевернуть вверхъ дномъ.

Боргъ занялся чтеніемъ. Около полудня онъ увидѣлъ Марію и ассистента на крыльцѣ дома. Они вели оживленный разговоръ, который становился все болѣе бурнымъ и сопровождался жестами, показывавшими, что они ссорились.

— Однако, они далеко уже зашли, если уже ссорятся, — подумалъ Боргъ.

Послѣ обѣда совѣтница и ассистентъ уѣхали на лоцманскомъ ботѣ на пароходъ, уходящій въ городъ. Онъ не могъ понять, почему не поѣхала Марія? Можетъ быть, она надѣялась на примиреніе или хотѣла высказать свое упорство, или тутъ было что-нибудь другое.

Она сѣла у окна, такъ что ее было видно изъ таможенной избы, и такъ сидѣла все время, сходя съ мѣста. Она то барабанила пальцами по стеклу, то читала книгу, то обмахивала лицо носовымъ платкомъ.

Около семи часовъ вечера показался корветъ со стороны Ландсурта и скоро сталъ на якорѣ среди шхеръ. Услышавъ сигналы, которые корветъ подавалъ лоцману гудкомъ, Марія встала и вышла посмотрѣть, въ чемъ дѣло. Она стала на пригоркѣ, не спуская глазъ съ изящнаго судна, разукрашеннаго по случаю праздника флагами, и пестрой палатки, разбитой на палубѣ. Марія, казалось, была зачарована этимъ соблазнительнымъ зрѣлищемъ. Она не сходила съ мѣста, заложивъ руки за спину, и имѣла довольно жалкій видъ. Когда же вѣтеръ донесъ до нея первые звуки торжественнаго марша, ея ноги задвигались. Она потянулась своимъ стройнымъ тѣломъ впередъ, какъ бы притягиваемая звуками музыки. Потомъ вдругъ вся съежилась, закрыла лицо руками и бросилась въ домъ, въ отчаяніи, съ видомъ ребенка, котараго лишили давно жданнаго удовольствія.

Инспекторъ одѣлся на балъ. Къ борту докторскаго фрака онъ прицѣпилъ свои шесть орденовъ ли миніатюрномъ форматѣ, а на руку надѣлъ браслетъ, котораго не носилъ со времени своего обрученія.

Окончивъ свой туалетъ и разсчитывая, что у него есть еще цѣлый часъ до прибытія лодки, онъ рѣшилъ нанести прощальный визитъ Маріи, чтобы не быть заподозрѣннымъ въ трусости, а отчасти изъ желанія испытать свою власть надъ чувствомъ.

Входя во дворъ, онъ нарочно старался шумомъ предупредить дѣвушку о своемъ приходѣ, чтобы она успѣла принять соотвѣтствующую позу. Тогда онъ узнаетъ, почему она осталась, и что она думаетъ дѣлать.

Постучавъ, онъ вошелъ, Марія сидѣла за шитьемъ, — занятіе, за которымъ онъ ея никогда не видѣлъ. Ея лицо выражало смущеніе, раскаяніе, печаль, хотя она хотѣла казаться совершенно спокойной.

— Вы меня примете, или, можетъ быть, мнѣ уйти? — началъ инспекторъ.

Онъ снова чувствовалъ необъяснимое желаніе возвысить ее надъ собой, какъ женщину, когда она поступала, какъ женщина, и чувствовала нужду въ его поддержкѣ, такъ же какъ, иной разъ онъ чувствовалъ неудержимое желаніе побить ее, когда она выступала съ мужскими манерами и претензіями. Въ этотъ мигъ она показалась ему такой прекрасной, какъ никогда до сихъ поръ, и онъ всецѣло отдался своимъ чувствамъ, не пытаясь имъ сопротивляться,

— Я причинилъ вамъ много горя...

Услышавъ мягкій тонъ его голоса, она сказала рѣзко:

— Но вы оказались слишкомъ трусливымъ, чтобы сказать мнѣ все прямо.

— Скажите, слишкомъ деликатнымъ. Мнѣ не такъ легко, какъ вамъ, бить другихъ по лицу. А теперь вы видите, у меня есть смѣлость къ вамъ явиться, а у васъ — меня принять.

Послѣднимъ словамъ онъ умышленно придалъ двойной смыслъ, чтобы узнать, вѣритъ ли она тѣмъ причинамъ, которыми онъ объяснилъ разрывъ.

— Вы думаете, что я васъ боюсь? — спросила она, продолжая шить.

— Я не знаю, какъ вы примете мое объясненіе, хотя полагаю, что это для васъ не такое ужъ безутѣшное горе.

Въ словѣ "безутѣшное" скрывался намекъ на молодого утѣшителя. Однако, никто изъ нихъ не хотѣлъ себя выдать. Онъ не желалъ выказать свою ревность, а она боялась, не видѣлъ ли онъ чего-нибудь.

Марія сидѣла все время, нагнувшись надъ работой. Поднявъ глаза, чтобы посмотрѣть на выраженіе лица своего противника, она съ удивленіемъ, котораго не могла скрыть, посмотрѣла на его ордена. И съ дѣтской злобой, прикрывавшей въ сущности зависть, она насмѣшливо сказала:

— Какой вы парадный.

— Я собираюсь на балъ.

Ея лицо вдругъ передернулось такъ сильно, что у Борга ея боль отдалась гдѣ-то глубоко въ сердцѣ. Онъ схватилъ ея руку, и въ ту же минуту она горько зарыдала. Когда онъ къ ней нагнулся, она крѣпко прижалась къ его груди и плакала и билась, какъ въ лихорадкѣ.

— Ну, моя маленькая, — приласкалъ ее Боргъ.

— Конечно, я маленькая. Потому ты и долженъ быть добръ ко мнѣ, — всхлипывала дѣвушка.

— Ты послушай-ка. До какихъ же поръ надо быть снисходительнымъ?

— До безконечности.

— Ну, нѣтъ. Этого я еще никогда не слышалъ. Существуютъ извѣстныя границы, гдѣ снисходительность уже граничитъ съ преступленіемъ.

— Именно?

Она вскочила.

— Ты знаешь, о чемъ я говорю. Я это вижу, — отвѣтилъ Боргъ.

Онъ снова очнулся отъ очарованія, какъ только она стала рѣзкой.

— Это значитъ ревность, — насмѣшливо произнесла дѣвушка. Ей показалось, что онъ снова уже въ ея власти.

— Нѣтъ, ревность это недовѣріе безъ достаточныхъ основаній или, иной разъ, мѣра предупрежденія. А мои опасенія оказались очень обоснованными. Значитъ, тутъ ревность не при чемъ.

— И въ кому же — къ мальчику. Къ щенку, который пальца твоего не стоитъ, — продолжала дѣвушка, не обращая вниманія на его объясненіе

— Тѣмъ позорнѣе для тебя.

— Значитъ, ты все время лгалъ, — бросила она вскользь, не желая принимать на свой счетъ слово "позоръ".

— Да, съ начала и до конца. Но я не хотѣлъ огорчать твою мать и позорить тебя. Ты понимаешь меня?

— Да, понимаю. Вотъ себя только я не понимаю.

— Я бы помогъ тебѣ въ этомъ, если бы ты, разсказала мнѣ свое прошлое.

— Прошлое? Что ты имѣешь въ виду?

— У тебя есть прошлое. Я всегда это думалъ.

— Ты позволяешь себѣ инсинуаціи...

— Впрочемъ, меня мало занимаетъ, кто ты или чѣмъ ты была... Однако, я долженъ съ тобой проститься, — сказалъ вдругъ Боргъ, увидѣвъ поднимающаго на пригорокъ канонира. — Онъ меня долженъ доставить на корветъ.

— Не уходи отъ меня, — просила дѣвушка, схватывая его за руку и заглядывая ему въ глаза умоляющимъ взоромъ. — Не уходи отъ меня, иначе я не знаю, что сдѣлаю.

— Къ чему намъ еще мучить другъ друга, если необходимо разстаться?

— Мы не будемъ больше. Посиди сегодня вечеръ у меня и поговоримъ, прежде чѣмъ расходиться. Я разскажу тебѣ все, что ты хочешь, и ты обо мнѣ будешь думать иначе.

Изъ ея объясненій Боргъ думалъ узнать все и теперь былъ убѣжденъ, что онъ уже избѣжалъ несчастья связать свою жизнь съ любовницей одного человѣка или нѣсколькихъ. Его рѣшеніе было готово: онъ подошелъ къ окну и сказалъ канониру, что онъ позже пріѣдетъ на своей лодкѣ.

Сдѣлавъ это, онъ сѣлъ на диванъ и приготовился слушать.

Однако, дѣвушка, успокоившись, съежилась вся и стала такъ скупа на слова, что вскорѣ наступило полное молчаніе. Имъ нечего было говорить другъ другу, и страхъ новой бури создавалъ такое угнетенное настроеніе, что скоро обоимъ стало скучно.

Инспекторъ началъ перебирать книги, лежавшія у нея на столѣ. Ему попалась одна книга, на которой была написана фамилія ассистента.

— Ахъ, это, кажется, исторія молодой женщины. Ты уже ее прочла? — спросилъ онъ.

— Нѣтъ, не успѣла. Что это за книга?

— Эта книга замѣчательна тѣмъ, что она написана женщиной и тѣмъ не менѣе вѣрна.

— А о чемъ же тамъ говорится?

— О свободной любви. Молодой ученый обручился съ дѣвушкой, свободной отъ предразсудковъ. Онъ отправляется въ экспедицію, а она отдается художнику, а послѣ выходитъ замужъ за своего жениха.

— Ну и что же говоритъ писательница?

— Смѣется, конечно, надъ этимъ.

— Фи, — сказала дѣвушка и поднялась, чтобы достать бутылку вина.

— Почему? Вѣдь любовь не признаетъ права собственности. Да и къ тому же женихъ, по крайней мѣрѣ, въ ея обществѣ, былъ ужасно скучный человѣкъ, насколько можно судить по книгѣ.

— Мы тоже, кажется, становимся скучными, — перебила Марія и налила вина въ стаканы.

— Чѣмъ же намъ развлечься? — спросилъ Боргъ съ циничной улыбкой, которой нельзя было не понять. — Иди сюда, сядь ко мнѣ.

Марію не оскорбилъ грубый тонъ и тотъ жестъ, которымъ онъ сопровождалъ свое предложеніе; напротивъ, она посмотрѣла даже съ уваженіемъ на мужчину, котораго она раньше почти презирала за его излишнюю деликатность.

Спустились сумерки. Взошла луна, уже бывшая на ущербѣ, и бросила на полъ желто-зеленую полосу свѣта, въ которой вырисовывался силуэтъ бальзаминовъ.

Черезъ открытое окно долетали заглушенные звуки перваго вальса "Царица бала", какъ упрекъ, какъ привѣтъ изъ потеряннаго рая, звучащій надеждой, что еще не все копчено.

И въ надеждѣ привязать его къ себѣ воспоминаніемъ о высшемъ блаженствѣ, она отдалась ему, послѣ того какъ онъ бурно признался ей въ любви.