I

В Берлин его провожала жена. Трудно было узнать в этом неулыбчивом, преждевременно постаревшем человеке» на котором мешковато сидел костюм из недорогой ткани, некогда жизнерадостного подтянутого ротмистра Конрада Штифке, лучшего фехтовальщика уланской дивизии, прозванного «мастер — быстрый палаш».

Эльза всхлипнула и прижалась к нему.

— Спокойно, Эльзхен, ты хочешь искупать меня в соленом дожде?

«Она сильно сдала за последние три года»,— думал Конрад, дотрагиваясь до острых лопаток жены. Проклятое невезение. Оно измотало их до предела.

Со смертью отца у Конрада началась полоса неудач. Следовало срочно перестроить производство, найти выгодный заказ. Увы, но дельца из него не получилось! Отец дал ему образование, но не смог воспитать практической сметки и деловитости. А без этих качеств прожить безбедно в послевоенной Германии оказалось весьма трудно.

Очень скоро Конрад оказался банкротом. Завод прибрало к рукам акционерное общество, впоследствии проглоченное синдикатом «Рейнметалл». Но, впрочем, от этого Конраду Штифке легче не стало. Курс марки падал, жизнь дорожала с каждым днем.

В двадцать первом году Конрад женился на дочери пастора, давнего приятеля покойного Людвига Штифке. За пять лет супружеской жизни Эльза родила ему двух девочек-близнецов и мальчика. Хоть в этом он смог повторить своего отца.

Половину дома Конрад сдал в аренду. Это приносило небольшой, но устойчивый доход. Он уже разуверился в том, что когда-нибудь сможет вернуться в армию, если бы не встретил в Дюссельдорфе своего бывшего командира, полковника фон Больца. Штифке гостил у сестры, а полковник приехал в Дюссельдорф по делам своей супруги, вдовы известного миллионера Гирдорфа.

Обрадованный встречей, полковник обещал ему тогда помочь и оставил визитную карточку.

— Эльзхен, милая моя девочка,— стараясь быть ласковым с женой, произнес Конрад.— В ящике письменного стола возьмешь деньги. Пришлось продать золотые часы — подарок отца. Не волнуйся. Не получится в Берлине, я вернусь домой.

Конрад легонько оттолкнул жену и, подхватив портфель, направился к вагону.

Перед самым отправлением на перрон вылетел бежевый мерседес-бенц, и два рослых парня в полувоенной коричневой форме, перетянутые ремнями, помогли выбраться из машины толстяку с багровым лицом, по цвету напоминавшим хорошо прокопченный баварский окорок. Они внесли в купе громоздкий чемодан и баул.

— Счастливого пути, герр доктор,— рявкнул один из них, окинув Штифке нагловатым взглядом. Гулко протопав сапогами по вагону, они ушли.

— Мне предложили свободное купе, но я отказался,— поведал толстяк,— предпочитаю общество. Судя по вашему лицу, украшенному таким великолепным шрамом, вы чистокровный немец. С кем имею честь?

— Конрад Штифке! Бывший ротмистр уланского полка.

Толстяк наморщил лоб,

— Уланы неплохо поработали зимой девятнадцатого, разгоняя красную сволочь на улицах Берлина, и надолго отбили у них интерес к революции. Ротмистр, вы не из тех улан?

— Да, это моя дивизия вошла тогда в Берлин. Кавалеристы остались верны присяге.

— Похвально, ротмистр. Можете звать меня герр доктор, или просто Генрих. Я всегда на «ты» с теми, кто мне симпатичен. Скажи, дружище Конрад, ты сам родом из Золингена?

Штифке утвердительно кивнул.

— Город немецких мастеров-оружейников. Он прославил Германию,— сказал Генрих.— А я из Мюнхена. Мы, баварцы, первыми проснулись от летаргического сна, в котором пребывает Германия. Я надеюсь, ты слышал о деятельности национал-социалистической немецкой партии и ее вожде Адольфе Гитлере?

— В правительственных газетах часто публикуют сообщения о нацистах,— ответил Штифке,— но, откровенно говоря, я этим не интересуюсь. Мне, бывшему офицеру, не нравятся слова: рабочая партия и социализм.

— Браво, ротмистр, чувствуется старая прусская школа. Хотите добрый совет. Не читайте правительственных газет. Вот что необходимо читать каждому патриотично мыслящему немцу.— Генрих открыл чемодан и вытащил газету «Фелькишер беобахтер» и журнал с претенциозным названием «Чисто по-немецки».

— Итак, мой бравый кавалерист, где же выход из создавшегося положения, когда миллионы немцев голодают, от дистрофии умирают дети, в стране безработица? Версальский договор скрутил нацию по рукам и ногам. Мы бессильны даже защитить свою страну от посягательства извечных врагов. Где же выход? Что молчишь, Конрад? Ах, да, ты солдат, а не политик! Чушь! Сегодня каждый немец обязан стать политиком. И, представь себе, Конрад, нашлись немцы, у которых послевоенные унижения побежденной Германии вызвали страстное желание сделать страну великой, а ее народ сытым, а значит, и счастливым. Тебе, Конрад, не понравилось название — «рабочая партия»? Но в партии нацистов состоят не только патриотично мыслящие рабочие, в нее открыт доступ крестьянам, студентам, бывшим офицерам и солдатам кайзеровской армии, всем, в чьих жилах течет немецкая кровь.

Генрих, покопавшись в своем необъятном чемодане, отыскал довольно-таки потрепанную брошюру.

— Программа партии национал-социалистов,— торжественно провозгласил он.— Все двадцать пять пунктов. Да, мы, немцы, испокон веку были националистами,— стукнул Генрих кулаком по столу.— А германская раса, как носительница лучших моральных качеств, всегда стояла выше других наций и народностей. Читай внимательно, Конрад, и, я уверен, ты найдешь тот пункт, который тебе придется по Душе.

— Насколько я понял, эта программа рассчитана почти на все слои населения,— сказал Штифке.— Рабочим вы обещаете постоянную работу, участие в прибылях, крестьянам — земельную реформу, мелким собственникам — свободное предпринимательство, молодежи — работу и возможность выдвинуться. А что же остается таким, как я?

Генрих звучно расхохотался:

— Ты проглядел главное, Конрад, первые три пункта программы прямо относятся к тебе: наша цель — реванш! А для этого необходимо возродить миллионную армию. Такие ребята, как ты, без дела не останутся. Уже сегодня в партии много бывших военных. Ближайшим другом фюрера стал воздушный ас Геринг. Даже генерал Людендорф поддерживает нас. В самом рейхсвере есть много сочувствующих нашему движению офицеров. Они мечтают создать самую современную армию.

Генрих устало вздохнул, покопался в чемодане и, отломив здоровенный кусок колбасы, запихнул его в рот.

— Люблю нашу баварскую с чесноком,— пробурчал он, пережевывая.— По мне она лучше всех колбас в мире. Ты, как хочешь, Конрад, а я немного вздремну.

Толстяк захрапел, ворочаясь и почесываясь во сне, а Конрад еще долго читал оставленные им газеты, затем аккуратно сложил их и спрятал в портфель.

II

Берлинский вокзал встретил Конрада обычным оживлением.

Встречая Генриха, к вагону спешили берлинские штурмовики, лязгая по асфальту подковками сапог.

Генрих выдернул листок из записной книжки и что-то в нем записал.

— По этому адресу ты меня разыщешь в Берлине. Издательство «Кампфферлаг». Если хочешь, я отвезу тебя в город.

— Нет, благодарю, я хочу пройтись, освежить воспоминания юности: я служил здесь еще фенрихом.

— Тогда до встречи! Но помни! Не опоздай к праздничному пирогу. У нас опоздавшим не доверяют.

Конрад направился к платформе штадтбана — городской наземной железной дороги. После ряда остановок он вышел на самую нарядную улицу Берлина — Унтер-ден-Линден.

Цветущие липы и каштаны, посаженные шпалерами вдоль этой широкой и прямой, как стрела, улицы, придавали ей особую неповторимость. Отели, дорогие магазины, правительственные здания и учреждения выстроились в ряд, сверкая вымытыми до блеска стеклами окон и парадностью подъездов.

Из двери одного магазина вышел молодой офицер-артиллерист. Упругим шагом пересек улицу и направился к отелю «Адлон». Штифке с завистью смотрел ему в след. Пробиться в ряды кадрового офицерства без высокого покровительства практически невозможно. Все штатные должности небольшой по численности армии заполнили потомки прусской военной элиты.

Он прошел шикарную Унтер-ден-Линден, миновал Дворцовую площадь и мост через канал Берлин — Шпандау и оказался в Веддинге — районе берлинского пролетариата, где не было дорогих магазинов, роскошных архитектурных сооружений и цветущих каштанов. Здесь возвышались серые однообразные дома и попадались редкие, чахлые деревья. Около серых домов играли худенькие дети с серьезными лицами и грустными глазами.

Вслед за Веддингом начинались загородные аристократические виллы.

Изрядно устав, Штифке остановился возле одной из белоснежных вилл с башенками, выполненными в готическом стиле. Эта вилла принадлежала вдове миллионера Гирдорфа. У ворот выстроились в ряд несколько автомобилей.

Пожилой привратник с надменным лицом провел Конрада в просторный холл.

— Подождите! Я сообщу господину барону.

Приятно было, утопая в кожаном глубоком кресле, чувствовать под ногами пушистый ворс ковра.

— Кони! Малыш! Ты меня разыскал!

По лестнице спускался полковник фон Больц в замшевой куртке, украшенной золотистыми шнурами-бранденбурами.

Судя по румянцу, полыхавшему на щеках барона, к оживленно блестевшим глазам, Конрад догадался, что однополчанин успел хватить шнапса, до которого он всегда был большой охотник.

— Подожди, Кони. Супруга занята нацистским проповедником. Когда он окончательно ее утомит и уберется к чертям, я тебя представлю. У нее родственные связи с верхушкой рейхсвера, так что постарайся ей понравиться.

— Баронесса сотрудничает с нацистами?

— Это ее новое увлечение,— усмехнулся фон Больц.— Раньше ее волновали индийские брамины. Я глубоко несчастен, малыш. Под заклад баронского титула и свободы передвижения я получил упрямую, немолодую и весьма капризную женщину. Но есть и достоинство. Она чертовски богата. Сейчас у баронессы в гостях пожилой господин, ее давний обожатель и друг покойного Гирдорфа. Баснословно богат. А рядом его племянник Отто фон Варншторф. Этот отирается в стальном тресте и кормится щедротами дядюшки.

— Скажи, Эрих, что может объединять нацистов и промышленников? — спросил Конрад.— Ведь нацисты в своей программе пишут, что, придя к власти, они уничтожат монополии?

— Их программа рассчитана на дураков. Наци быстро нашли общий язык с крупными предпринимателями. Учти, наци очень модны в аристократических салонах Берлина. При всей своей наглости, они довольно-таки дельные ребята, но слишком утомительно рассуждают о расовой чистоте и расовой гигиене. Прими, малыш, бравый вид. Идем к моей супруге.

Они поднялись наверх…

— Господа! Разрешите представить вам моего боевого друга и сослуживца ротмистра Конрада Штифке, виртуозного фехтовальщика и блестящего наездника.

Штифке на негнущихся ногах прошел через всю комнату и, склонившись перед баронессой, поцеловал ей руку.

Промышленник с выдвинутой вперед в форме подковы челюстью что-то буркнул под нос невразумительное. Его племянник улыбнулся и дружески кивнул Конраду.

— Мне муж рассказывал о вас,— сказала баронесса, откровенно разглядывая вытянувшегося в струнку ротмистра.— Этот шрам вы получили на войне?

— Так точно, в Прибалтике, от руки русского драгуна.

— Он вас совсем не безобразит. Что вы думаете о будущем Германии, господин…?

— Штифке, моя дорогая, Конрад Штифке,— поддакнул полковник.

— Будущее Германии — это национал-социализм.

— О, вы оказывается не прокисли в своем Дортмунде.

— В Золингене, моя прелесть, в Золингене,— вмешался полковник.

— Я это имела в виду. А ты, Эрих, крайне невыдержан.

— Вы член НСДАП , господин Штифке?

— Пока нет, но думаю принести движению больше пользы в рядах армии.

— Ах, вы хитрец, но, надо признаться, симпатичный хитрец,— засмеялась баронесса и подошла к письменному столу.

— Я напишу сейчас рекомендательное письмо к генералу Гаммарштейну из министерства рейхсвера. Думаю, что он не откажет в моей просьбе.

— С твоей способностью нравиться, Кони, ты достигнешь многого,— шепнул барон, подмигивая Штифке,— я спокоен за тебя.

Через несколько минут баронесса протянула Конраду запечатанный конверт.

— Буду рада вас видеть, господин ротмистр.

Поцеловав баронессе руку и откланявшись, Штифке покинул виллу.

III

Генерал Гаммарштейн, ознакомившись с письмом, обошелся с ротмистром весьма учтиво, угостил бразильской сигарой и поручил Конрада заботам полковника из управления кадров рейхсвера. Заполнив необходимые документы и пройдя медицинское освидетельствование, Штифке получил назначение в инспекцию автомобильных войск в отдел, которым руководил майор Гудериан.

— Вам повезло, ротмистр, что вы попали к Гейнцу Гудериану,— поделился с Конрадом общительный кадровик.— В управлении сухопутных войск он считается теоретиком. Правда, не все разделяют его взгляды, но большинство молодых офицеров просто обожает Гейнца.

Штифке предоставили несколько дней, чтобы уладить свои семейные дела. В самом отличном расположении духа он направлялся в сторону вокзала.

«Если на баронессу так подействовало мое признание, что будущее Германии — это нацизм, то почему бы ближе не сойтись с этими довольно-таки энергичными людьми,— рассуждал он.— Хитрые бестии эти нацисты: проповедуют одно, а на самом деле выходит другое. Только глупец может надеяться, что они ликвидируют монополии и устроят всеобщий дележ прибылей. Денежные тузы — самая непробиваемая броня в мире. Разве не так? Один росчерк баронессы, и моя судьба решилась».

Рядом просигналил «даймлер» шоколадного цвета.

— Ротмистр, прошу! — Отто фон Варншторф, приоткрыв дверцу автомобиля, приветливо махнул рукой.— Садитесь, я подвезу. Вас можно поздравить? — улыбнулся Отто, выруливая к центру Дворцовой площади.

Сознание, что рядом с ним один из тех, кто обладает деловыми связями, состоянием, положением в обществе, придало Конраду уверенность.

— Я не представлял себе жизни без армии,— признался он.— Пожалуй, только офицер мог бы сейчас меня понять.

Отто кивнул, занятый своими мыслями. Некоторое время они ехали молча.

— Эрих упомянул, что вы из Золингена,— нарушил первым молчание фон Варншторф.— Людвиг Штифке не приходился вам родственником? Я имею в виду известного оружейника. Он, кажется, умер в двадцатом году.

— Тот, о ком вы говорите, был моим отцом,— вполголоса произнес Штифке.

— Вот как! Примите мое искреннее соболезнование. Я имел честь познакомиться с ним незадолго до его смерти и сожалею, что не знал его раньше. Знаете, ротмистр, на Тедеманштрассе есть отличный бар. Может, посидим там немного?

Заметив смущенное лицо Штифке, у которого денег хватало лишь на билет до Золингена, Отто добавил:

— Не беспокойтесь, я угощаю. Решено, едем в бар.

— Вы не припомните, отец никогда не рассказывал о русской сабле из сверхпрочного сплава? — спросил фон Варншторф, отпив глоток темного, прохладного пива.

Конрад неопределенно пожал плечами, задумался.

— Ах, да, вспомнил,— засмеялся он.— Незадолго до объявления войны с Россией я гостил у него и впервые услышал об этой сабле. Все это чушь. Навязчивая идея.

— Вы считаете, что такого клинка, о котором вам когда то рассказывал отец, не существует?

— Безусловно. Но почему вы спрашиваете?

Фон Варншторф отодвинул в сторону недопитый бокал:

— Профессор Герлах был моим другом. А точнее, самым близким другом. Он погиб в железнодорожной катастрофе в двадцатом году. Герлах встречался с Людвигом Штифке. Перед своим роковым отъездом в Париж профессор навестил меня и просил помочь ему раздобыть ту самую саблю, о которой идет речь. Я готов выполнить последнюю просьбу покойного. Но, увы, я не успел выяснить у Герлаха местонахождение русской сабли.

— Припоминаю, что где-то в моей записной книжке есть адрес владельца этого клинка,— задумчиво произнес Штифке.— Я сообщу вам.

— Буду крайне признателен.

Отто достал визитную карточку и протянул ее ротмистру:

— И пусть этот разговор останется достоянием только нас двоих.

«Еще один свихнулся в надежде найти русскую саблю»,— подумал Штифке, когда они расстались.

«Кажется, я ухватился за ниточку,— рассуждал граф.— Этот безмозглый ротмистр — подарок судьбы. Я был с ним откровенен до предела. Но он по-солдафонски прямолинеен и глуп от рождения… Зачем же мне признаваться ему в своих намерениях?»