Ленинград встретил Угрюмова шквальным, пронизывающим ветром и дождем. Полузатопленные здания и снесенные решетки ограждения набережной свежо напоминали о недавней яростной стихии Невы, выплеснувшейся на площади и улицы города.

Стараясь унять волнение, Угрюмов подходил к знакомому дому. Он взбежал по лестнице и, остановившись у двери с темной потрескавшейся полировкой, нажал пуговку звонка.

Отворила миловидная женщина в клетчатом переднике с малышом на руках:

— Простите. Мне нужна Елизавета Андреевна Угрюмова.

Женщина поправила выбившийся из-под косынки тугой каштановый завиток.

— Когда мы вселились в эту квартиру в двадцатом году, здесь никто не жил.

Она показала в глубь коридора.

— Тут еще бабушка живет, может, она что знает. Да вы не волнуйтесь, господи, на вас же лица нет!

Он чуть не вырвал ручку двери, колотил в филенку кулаками, пока не послышался долгожданный щелчок открываемого замка.

Бабушка оказалась глуховатой. Дмитрию Павловичу пришлось несколько раз громко кричать ей, что он ищет Елизавету Угрюмову с сыном Александром, поселившуюся в этом доме в марте семнадцатого года, он довел себя до изнеможения, пока старуха не уразумела наконец сути дела.

— Ну как же, проживала такая худенькая шатеночка. Болезненная. А муж, сказывали, у нее к Юденичу убег. Померла она зимой. А вот не помню, то ли в восемнадцатом, то ли в девятнадцатом. Тогда много людей умирало.

— А сын Александр, Саша, что с ним? — прохрипел Угрюмов, схватив старуху за плечи.

— Ой, да ты совсем ополоумел! — охнула старуха и юркнула за дверь.

Угрюмов, шатаясь, дошел до лестничной клетки и присел на ступеньку.

— Мужчина. Пожалуйста, посмотрите! — Он повернулся. Женщина в переднике протягивала ему овальную фотографию, наклеенную на плотный картон.— Она висела в прихожей. Это все, что осталось. Честное слово!

Он взял пожелтевшую от времени фотографию. Молодой Дмитрий Угрюмов в мундире корнета галантно придерживал за локоть изящную девушку с длинными косами и в шляпке. Это они сфотографировались за год до свадьбы.

Дмитрий Павлович, прижимая к груди фотографию, медленно спускался по ступенькам.

«Дворник должен знать,— мелькнула мысль.— Как же это раньше в голову не пришло».

В дворницкой ему объяснили, что в ноябре девятнадцатого мальчика и еще двух девочек-сироток из этого дома увезли чекисты. «Должно быть, в детдом пристроили, а может, и вывезли из Питера,— рассудил дворник.— Тогда Юденич здорово напирал».

Он брел, не разбирая улиц, содрогаясь от резких порывов ветра. Брел неизвестно куда. Неожиданно выскочившая из-за переулка пролетка круто осадила, ездовой успел удержать лошадь, но удара полированного крыла пролетки в бок было достаточно, чтобы Угрюмов отлетел к бордюру тротуара.

— Ой, товарищ, куда же тебя черти несут,— загремел рокочущий басок ездового. Помогая Угрюмову встать, проворчал: — Руки, ноги, голова целы, на рупь и топай отсюда.

Пролетка скрылась, а Дмитрий Павлович с зажатым в кулаке рублем стоял на тротуаре, привлекая внимание столпившихся зевак.

— Митя, ты ли это? — Угрюмов вздрогнул и попятился. В светло-сером заграничном плаще, в велюровой шляпе, улыбающийся, отлично выбритый и надушенный тонким одеколоном, перед ним стоял Рендич.— Уйдем отсюда, не будем дразнить гусей,— прошептал Рендич и, взяв Дмитрия Павловича под руку, настойчиво увлек его вперед.

— Вот уж кого не ожидал встретить, так это тебя,— улыбался он, внимательно оглядывая Угрюмова с головы до ног,— что привело тебя в наши пенаты? Судя по молоточкам на петлицах тужурки, ты работаешь на железной дороге! Кем?

— Рендич, помоги мне, я остался без денег и документов. Ищу своего сына.

— Тихо, Митя. Запомни, меня зовут Виталий Аристархович Туровский.

Рендич остановил парный экипаж и отвез Дмитрия Павловича к себе на квартиру в старый, несколько мрачноватый дом на Мойке.

Он жил в двух небольших, но со вкусом обставленных комнатах.

— Сейчас, дорогой, я все устрою.

Рендич нарезал тонкими ломтиками сыр, колбасу, открыл банку сардин и плеснул на донышко двух хрустальных рюмок коньяк.

— За встречу, Митя, налегай на еду.

— Ты, видимо, по коммерческой части. Нэпман? — спросил Угрюмов, выпив и основательно закусив.

— Ну что ты?! Надо так хорошо изучить большевиков, как я, чтобы верить в перспективу частного предпринимательства в Совдепии. Это их очередной тактический и довольно-таки неглупый ход. Но нэп себя скоро изживет. Только идиоты могут лелеять мысль о том, что капитализм может возродиться. Где угодно, но не в этой стране! Я, Митя, совслужащий, член профсоюза. Но не обо мне речь. Расскажи лучше о своих одиссеях?

Выслушав Угрюмова, Рендич закурил, подвинул Дмитрию Павловичу деревянную лакированную шкатулку с ароматными сигаретами.

— Да, Митя, без документов ты мигом загремишь в домзак. А дознаются гэпэушники, что ты бывший унгерновец — пиши пропало.

— Мне нужны деньги, хотя бы немного на первый случай,— попросил Рендича Угрюмов.— Устроюсь на работу, начну искать сына. Помоги мне.

— Митя, ты мой гость,— кивнул Рендич.— Постараюсь достать тебе документы и навести справки о сыне. Я вернусь через пару дней. Никуда без меня не отлучайся.

— Я этого не забуду,— взволнованный Угрюмов крепко пожал руку Рендичу.— Я твой должник до гроба.

Рендич, записав все данные о сыне подполковника, обещал приложить максимум усилий.

Он вернулся на третий день и, устало плюхнувшись в кресло, вздохнул.

— Ну? — сдавленно прошептал истомившийся ожиданием Угрюмов.

— Плохо, Митя! Заплатив кому надо, я доподлинно выяснил, что твоего сына эвакуировали из города. Детям офицеров поменяли фамилии, дабы ничего не напоминало им об отцах — врагах Советской власти. Практически, мальчика не найти!

— Так, понятно,— сжав до боли кулаки, Угрюмов поднялся.— Спасибо за хлеб-соль.

— Куда это ты направился? — удивился Рендич.

— У меня в нагане полный барабан. Одного патрона мне хватит — остальные этим сволочам.

— Не дури, Митя! — накинулся Рендич.— Дай наган. Ну, быстро!

Он произнес это с такой твердостью в голосе, что Угрюмов без ропота протянул ему оружие.

Рендич умело прокрутил барабан и высыпал патроны в ладонь. Наган же спрятал в ящик стола.

— Я рад, Митя, что нашел сегодня не только фронтового товарища, но и единомышленника. Ты хочешь отомстить, я тебя очень понимаю, и месть твоя свята и оправданна. Действовать согласен, но не такими методами. Мы не психопаты-эсеры, мастера одиночных убийств.

— Кто это мы? — спросил Дмитрий Павлович.

— Организация серьезных и преданных делу людей.

— Что мне надо делать?

— Беспрекословно выполнять приказы старших. В данном случае мои приказы. И быть непоколебимым до конца.

Рендич достал стопку документов.

— Ознакомься с ними. Красноармейская книжка Сидоркина Георгия Варфоломеевича. Выписки из армейского госпиталя, где подтверждаются его ранения. Обрати внимание на письменную благодарность взводному Сидоркину от начальника и военкома двадцать первой дивизии второй армии. Хозяин не объявится, ты не волнуйся. Он уже давно почил в бозе. Когда в ноябре девятнадцатого вы проспали наступление красных по льду Ишима, меня эти документы спасли. А это тебе на обзаведение тысяча рублей. Но трать разумно. Учти: ты теперь бывший красноармеец, проливший кровь в борьбе с белогвардейщиной. Жить пока будешь на квартире, а со временем устроим тебе и жилье. Если кто-нибудь передаст тебе привет от «Викинга», выполняй все указания этого человека беспрекословно.