I

В начале мая Отто вернулся в Берлин. Герои битвы в Испании были обласканы фюрером. Варншторф получил рыцарский крест и очередное повышение по службе. Серебристые плетеные погоны украсили его китель.

Полковник Отто фон Варншторф придерживался в работе старой испытанной истины: лучше потерять несколько стоящих агентов, чем проглотить крючок с дезинформацией. И хотя после некоторого молчания заработал радиопередатчик, и почерк радиста остался без изменения, это настораживало.

Но потерять такого надежного специалиста, как «Викинг», было весьма и весьма нежелательно…

Варншторф внимательно читал шифровку. Рендич сообщал, что перешел на нелегальное положение и просил о встрече с представителем Центра. Он указывал место и время встречи и, как запасной вариант, предлагал оставить на главпочтамте письмо до востребования на фамилию Арефьев. Отто смело мог предположить, что Рендич арестован и, работая на чекистов, выводит их на связников абвера, или чекисты через того же Рендича пытаются подсунуть липу с донесением. В таких случаях следовало послать надежного, толкового сотрудника, который тщательнейшим образом проверит работу группы. В случае малейшего подозрения «Викинга» пришлось бы ликвидировать. Но в конце донесения стоял номер шифровки прошлых лет, помеченный грифом «выполнено», и это в корне меняло ход рассуждении полковника. В шифровке с таким номером Рендичу было приказано добыть булатную саблю. Рендич, с большим опозданием, но все-таки выполнил задание. Но, с другой стороны, только на месте можно было разобраться и с «Викингом» и выяснить, соответствует ли его донесение действительности. Варншторф прекрасно понимал, что подвергнет себя немалому риску, если лично отправится на встречу с резидентом. На карту ставилась его репутация и многое другое. Но сама мысль поручить это дело кому-нибудь из своих сотрудников показалась ему нелепой. Пришлось бы раскрыть тайну сабли, а это было не в его интересах. Значит, тогда в Испании он был прав, считая, что русская булатная сабля не могла оказаться в Гвадалахаре. Теперь представился случай, которого он ждал многие годы. Трудно сказать, когда у него появится возможность выехать в Россию. Он немало удивил свое начальство, выразив желание отправиться в Москву.

Варншторф убедительно доказал, что на его стороне знание обычаев и психологии русских.

С документами на имя Курта Штайнера, советника управления по печати при ведомстве доктора Йозефа Геббельса, он выехал в Москву.

II

Рендич ожидал связного Центра на условленном месте, в Сокольниках. Но связной не появлялся. И Рендич, прождав без толку, отправился на главпочтамт. Перспектива появляться в городе его мало устраивала, но пока иного выхода он не видел.

В окошке, где выдавали корреспонденцию до востребования, письма не оказалось.

«Или связной еще не прибыл,— рассуждал он,— или находится где-то рядом, изучая обстановку и выжидая удобный момент».

Мелькнула и другая мысль, от которой холодом стиснуло тело: а вдруг при встрече связной ликвидирует его. Резидент, рассекреченный вражеской контрразведкой,— фигура ненадежная и опасная для Центра. Но Рендич успокаивался тем, что, пока он является хранителем сабли, можно будет выправить положение. Главное, чтобы связник, которому поручено решить судьбу резидента, не торопился с выводами.

Варншторф явился на первую встречу. Он наблюдал за действиями Рендича со стороны, стараясь не вызывать подозрения, отправился следом за резидентом на главпочтамт. При выходе из главпочтамта Рендич взял такси и скрылся. Согласно шифровке Рендича вторая встреча назначалась через сутки, и так должно было повторяться несколько раз.

На вторую встречу Варншторф прибыл в Сокольники за два часа до указанного срока. Он тщательно обследовал местность, полагая, что если Рендич перевербован, то люди из госбезопасности должны находиться поблизости. Однако наметанный глаз полковника ничего подозрительного не обнаружил.

Появился Рендич. Он расположился на скамейке, раскрыл газету. Варншторф подошел, прочитал название: «Красная звезда». Сел рядом и развернул свою газету, чувствуя беспокойный взгляд Рендича.

На фотографии, которая хранилась в секретной картотеке абвера, Рендич выглядел юным, с задорно закрученными усами. А в полуметре от Варншторфа сидел пожилой человек с посеревшим лицом, и опущенные книзу стрелки усов имели далеко не победный вид.

— Вам привет от дяди Отто,— сказал полковник.

— Благодарю. Надеюсь, он в полном здравии,— свистящим шепотом произнес Рендич.— Я был вчера.

Варншторф утвердительно кивнул.

— Вы хотели видеть связного Центра? Зачем? Чтобы сообщить о провале группы? Хотите выйти из игры или поменяли хозяев? Хочу предупредить, господин Рендич, даже маленькая, невинная ложь обернется для вас крупной неприятностью.

— Я знаю правила игры, и моя безупречная репутация не дает повода к столь абсурдному подозрению,— собрав всю свою волю, спокойно ответил Рендич.— Но для того, чтобы говорить обстоятельно, подтвердите, что вы связной из Центра, а не обычный резидент, кому могли поручить проверку.

— Смелое заявление,— усмехнулся Варншторф, успевая наблюдать за окрестными деревьями, кустами и скамейками.

— Те сведения, которыми я располагаю, обязывают меня к подобному решению,— ответил Рендич.

— Вольф Реддинг, 20 мая 1913 года. Магазин готового платья семьи Эмерих.— Варншторф назвал день, месяц и год, но забыл указать и место, где Рендич письменно подтвердил желание сотрудничать с германской военной разведкой. Достаточно убедительно?

— Вполне,— сдавленно произнес Рендич. Он вытащил фотографию размером со спичечный коробок и протянул ее связному.

У Варншторфа перехватило дыхание. На темном фоне отчетливо выделялась светлая изогнутая полоска клинка.

— Вы уверены, что это булатная Златоустовская сабля? А где оригинал?

— В надежном месте у надежного человека,— сказал Рендич, с удивлением отмечая, с каким жадным любопытством связной разглядывает фотографию.

Интуитивно резидент почувствовал, что рядом один из тех, кто занимает в сложной иерархии абвера далеко не последнюю ступеньку. И что дальнейшая судьба теперь во многом будет зависеть от этого человека с выхоленным лицом аристократа и беспощадно-пронзительными глазами.

Рендич коротко доложил о проделанной работе, о том, как чекисты вышли на него, о гибели Чеплянского.

— Первое: подготовьте и зашифруйте письменный материал,— приказал Варншторф.— Второе: когда я смогу взглянуть на саблю?

— Она в Ленинграде, у Стрелка.

— Вы абсолютно уверены, что это не он навел сотрудников НКВД на след,— поморщился полковник.

— Я головой ручаюсь за Стрелка. В противном случае наша встреча не состоялась бы.

— Он знает адрес московской явки? — спросил Варншторф.

— Нет,— соврал Рендич,— мы встречаемся с ним в условленном месте. Он бывший офицер царской армии, служил у Колчака, воевал в Забайкалье под началом барона Унгерна, люто ненавидит коммунистов, предан интересам великой Германии.

По унылому лицу Рендича Варншторф определил, что резидента совсем не прельщает поездка в Ленинград.

— Появляться в городе, где вас знают, не совсем безопасно,— заметил Варншторф.

— Да, риск немалый,— согласился Рендич,— но ради дела я готов пожертвовать собой.

— Оставьте,— буркнул Варншторф,— живая собака лучше дохлого льва. Как разыскать в Ленинграде Стрелка?

— По документам он Сидоркин. Работает в парке культуры и отдыха. Заведует стрелковым тиром. Высокий, темноволосый, хорошо сложен. Ему достаточно сказать, что прибыли от «Викинга», и он выполнит любое ваше приказание. Впрочем, есть и запасной вариант,— оживился Рендич.— Я отправлю ему шифровку, а через сутки сабля будет у вас.

— Это самый приемлемый вариант,— согласился Варншторф.

Они договорились встретиться через два дня у газетного киоска недалеко от конспиративной квартиры резидента.

III

Рендича трясло. Через несколько минут связной Центра будет ждать его у газетного киоска, а Мити и в помине нет. Неизвестно, что с ним произошло и получил ли он шифровку?

В дверь постучали.

— Митя! — с облегчением воскликнул Рендич.

— Кто там! — спросила Ольга, выйдя в прихожую.

За дверью что-то ответили. Она повернулась к Рендичу:

— Это из домоуправления. Открыть?

— Отойди от двери, идиотка,— прошипел Рендич, чувствуя неприятную горечь во рту. Он перевел предохранитель пистолета. Близко перед собой увидел бледное лицо Ольги, перекошенные страхом губы.

— Скажи, что оденешься и откроешь,— сказал Рендич, подталкивая ее пистолетом.

— Сейчас оденусь. Сейчас,— бормотала она, задыхаясь от страха.

Рендич, не отрывая взгляда от ямочки на затылке, где сквозь золотистые завитки волос просвечивала розовая кожа, бесшумно приблизился и ударил Ольгу ручкой пистолета. Она охнула и осела. Рендич метнулся в кухню. Сбивая в кровь пальцы, рвал шпингалеты.

А в прихожей от сильных ударов трещала филенка дверей.

Рендич рывком распахнул оконную раму, вскочил на подоконник и содрогнулся от ужаса. Прыгать надо было с высоты в четыре метра.

В этот миг дверь рухнула, и пронзительно заскрипели половицы.

— Стой! Брось оружие! — влетел в кухню худощавый парень, размахивая пистолетом.

Рендич выстрелил и прыгнул вниз. При падении его качнуло вперед, и он прикусил язык. От удара свело ступни. Рендич оттолкнулся руками от земли и бросился к выходу на улицу.

Распухший язык царапал небо. Густая, липкая кровь забивала дыхание, но он в считанные секунды пересек двор, оказался на углу дома и увидел связного.

Тот стоял в нескольких метрах от газетного киоска, рядом с легковым автомобилем.

Заметив на противоположной стороне улицы резидента, Варншторф улыбнулся и кивнул. Но тотчас улыбка исчезла. К Рендичу с двух сторон спешили чекисты, отрезая ему все пути к спасению. Варншторф моментально оценил ситуацию и шагнул к машине.

Рендич, озираясь в отчаянии, кинулся к нему. В эту минуту ему хотелось только одного: прыгнуть в машину и затаиться в узком промежутке между сиденьями.

— Помогите, умоляю,— беззвучно шептал он.

— Ганс, скорость! — приказал Варншторф водителю, выхватив парабеллум.

«Хорьх» взревел, заглушив звук выстрела, и рванулся с места.

Рендич, скорчившись, остался лежать на середине дороги.

IV

Алябьев находился у комиссара, когда тому позвонили из Москвы и сообщили, что погиб Рендич.

— Вернемся к Угрюмову,— сказал комиссар.— Ты по-прежнему, Семен Максимович, настаиваешь на эксперименте с ним. Что же он, по-твоему, за неделю пребывания в тюрьме переродился? Надеюсь, ты слышал пословицу: черного кобеля не отмоешь добела…

— Слышал, товарищ комиссар.

— Ну то-то. Не верю я в то, что матерые враги, вроде этого Угрюмова, могут начисто от своего прошлого отказаться. Врет Угрюмов, изворачивается. И припадки его искусно инсценированы.

— Но у меня на руках заключение врачей,— возразил Алябьев. Психиатр и невропатолог — опытные специалисты. Они пришли к единому выводу. После сильного нервного потрясения наблюдается ослабление памяти. Такое явление называется в медицине частичной потерей памяти. Угрюмов не отрицает, что доставил саблю в Ленинград. Он не помнит, где ее спрятал.

— Задал ты мне задачу, Семен Максимович.

— Я советовался с психиатром,— продолжал Алябьев,— он может вспомнить, если окажется в той обстановке, в которой находился до ареста.

— А иными словами, отпустить его на свободу под честное слово. Сбежит, как миленький. Согласен со мной?

— Нет, товарищ комиссар.

— Ты что провидец, Алябьев? Откуда такая уверенность?

— Просто бежать ему некуда и не от кого. Он придавлен грузом своего прошлого. И есть одно немаловажное обстоятельство. Сын. Единственный близкий и в то же время далекий ему человек.

— Но, с другой стороны, Угрюмов, оставаясь на свободе, мог бы принести немало пользы,— прищурился комиссар,— он доверенное лицо резидента. Важно, захочет ли он помочь нам в игре со связным абвера.

— Это рискованный вариант, товарищ комиссар. Мы еще не знаем, прибыл ли связной из Центра, согласно той шифровке, что отправлял радист по указанию Угрюмова. Если связной прибыл и успел встретиться с Рендичем, он, несомненно, должен выйти на Угрюмова. После гибели резидента у связного вдруг да возникнет сомнение, что он имеет дело с перевербованным агентом?

— В таком случае повремени с Угрюмовым. Через некоторое время прибудет Артынов. С ним согласуем ход операции.

V

Варншторф не сомневался в том, что попал в поле зрения чекистов. Им не составит особого труда установить, кто из сотрудников германского посольства находился в автомобиле марки «хорьх» в то злополучное утро.

Определив, что стреляли в резидента из автомашины, чекисты постараются выяснить истинное лицо советника имперского управления по печати Курта Штайнера.

Мертвый «Викинг» уже ничем не поможет ему. Кто же разоблачил резидента? Если Стрелок не знал адрес явки Рендича, он вне подозрения. Допустим, он прибыл на условленное место, но не встретил резидента и вновь вернулся в Ленинград. А если Стрелок успел передать саблю резиденту незадолго до того, как к тому на квартиру нагрянули чекисты? Тогда сабля попала к тем, кто охотился за Рендичем. Но в любом случае только Стрелок может утвердительно ответить на вопрос: где находится сабля? А чтобы встретиться с ним, надо осторожно, не привлекая к себе внимания, появиться в Ленинграде. Пока чекисты будут раскручивать обстоятельства гибели резидента и накапливать факты, имевшие непосредственное отношение к советнику Курту Штайнеру, полковник Отто фон Варншторф постарается спокойно отбыть из России.

Это, пожалуй, одна из лучших особенностей стиля работы сотрудников абвера: исчезать незаметно.

Он усмехнулся, вспомнив изречение одного из своих учителей, что профессионал-разведчик должен обладать терпением удава, месяцами выслеживающего свою жертву, быстротой гепарда, сметливостью обезьяны и поистине лисьим умением запутывать следы и уходить от погони.

Варншторф, добившись у секретаря посольства официального разрешения на поездку в Ленинград, не торопился. Он измучил Ганса, заставив его помотаться по улицам Москвы, пока лично не убедился, что за ними следят.

Обогнув Садовое кольцо, Ганс пытался оторваться от черной эмки, но она упорно следовала за «хорьхом», не теряя его из виду.

Чтобы отвлечь внимание преследователей, полковник приказал Гансу заехать в Лаврушинский переулок посетить Третьяковскую галерею. Долго бродил Отто по залам, вглядываясь в темные и светлые холсты, чувствуя дыхание ушедших в небытие столетий.

Когда выехали из Лаврушинского переулка, Ганс заметил, что эмка, вынырнув откуда-то справа, держится на почтительном расстоянии.

— Плотно сели на хвост,— мрачно заметил он Варншторфу.

Полковник кивнул.

С Гансом можно было держаться свободно. Пожалуй, только один военный атташе знал, что Ганс — сотрудник абвера.

— Попробуем завтра оторваться от предследователя на «мерседесе», а «хорьх» передашь подменному водителю. Нужен толковый парень. Пусть покружит по городу, но нигде не останавливается, — сказал Варншторф Гансу.

VI

Алябьеву позвонил комиссар:

— Семен Максимович, жду тебя со всеми материалами по делу Рендича.

В кабинете начальника управления Алябьев увидел военного с четырьмя шпалами на петлицах.

— Полковник Артынов,— представился военный, шагнув навстречу Алябьеву.

Со слов комиссара Семен Максимович знал, что Артынов долгое время служил в Средней Азии и на Дальнем Востоке, в совершенстве владеет несколькими иностранными языками.

— С вашего позволения начнем, товарищ комиссар,— сказал Артынов.

— Прошу, Юрий Михайлович,— кивнул начальник управления.

— В Москву прибыл некий Курт Штайнер, советник управления по печати,— Артынов достал несколько фотографий и протянул их комиссару и Алябьеву.

— Умное, волевое и жестокое лицо,— резюмировал комиссар.

— В момент ареста германского шпиона Рендича советник Штайнер оказался вблизи конспиративной квартиры резидента. Более того, в машине советника Рендич хотел спастись, однако был застрелен. Как установлено, стреляли из машины Штайнера.

Артынов закурил и продолжил:

— Мы пока не знаем, кто скрывается под личиной советника Штайнера. Обычный ли это связной абвера или птица высокого полета. Надеемся с вашей помощью ответить на многие вопросы.

Алябьев заметил по лицу комиссара, что тот доволен.

— Да, кое-что нами сделано,— скромно ответил комиссар.— Семен Максимович, доложите обстановку и познакомьте Юрия Михайловича с материалами следствия.

Артынов внимательно слушал, изредка уточняя некоторые детали следствия.

Прочитав расшифрованную телеграмму Рендича, в которой тот приказал Угрюмову доставить саблю в Москву, полковник в недоумении пожал плечами:

— Далась им эта сабля! Какое отношение она имеет к тем задачам, что абвер ставил перед Рендичем. Насколько известно, резидента интересовала оборонная промышленность, в частности, танкостроение.

— Сабля имеет непосредственное отношение к деятельности Рендича и к приезду Штайнера,— сказал Алябьев.— Теперь мы знаем, почему Рендич украл ее у Изотова. В Берлине пытаются разгадать секрет прочности булатной стали. Им немаловажно заполучить эту саблю для проведения исследований. Из самой прочной стали прокатывают Броневые листы для танков.

Артынов задумчиво перелистал папку с материалами следствия, прочитал показания Угрюмова.

— Операция «старый соболь»,— произнес он вслух,— интересное название.

— Так называется редкий сплав стали, из которого выкована сабля,— пояснил Алябьев, вспоминая, как восторженно пересказывал ему историю сабли побывавший в гостях у Изотова Костя Локтев.

— Соболь — очень чуткий и умный зверек,— задумчиво произнес Артынов.— Не каждому охотнику посчастливится добыть его в тайге. Кажется, теперь проясняется миссия советника Штайнера.

VII

— Как самочувствие, Дмитрий Павлович? Курите?

— Спасибо. В больнице и тюрьме без табака совсем худо»— виновато улыбнулся Угрюмов, осторожно доставая папиросу из протянутой пачки.

Он закурил и, несколько раз глубоко затянувшись, зажмурился:

— С непривычки в голову стреляет.

— Сейчас я выпишу пропуск,— сказал Алябьев.

— Меня в другую тюрьму переводят?

— Нет, вы сейчас отправитесь домой. А завтра выйдете на работу. Вот пропуск, а это больничный лист. Дирекция парка знает, что вы находились в городской больнице.

Алябьев протянул ему пропуск и больничный лист.

— Очень прошу, вспомните, куда вы спрятали саблю. Хочу вас предупредить, что тот, кому была адресована шифровка, прибыл, и не исключено, что он нанесет вам визит.

Алябьев нажал пуговку звонка, и в кабинет вошел рослый парень в светлой тенниске.

— Познакомьтесь. Это наш сотрудник Анатолий. Не удивляйтесь, Дмитрий Павлович, но он будет повсюду следовать за вами, как тень.

— Боитесь, что сбегу,— усмехнулся Угрюмов.

— Нет. Задача Анатолия оградить вас от связного абвера. Вы единственный, кому доверял Рендич. Связной знает, что резидент провален. При аресте Рендич погиб. Связной может прийти к выводу, что вы повинны в провале резидента. В таком случае он постарается вас убрать. Может возникнуть и другая ситуация, и связной предложит вам стать резидентом. Мы должны быть в курсе всех тайных дел германской разведки. Я думаю, вам небезразлична судьба вашего народа, сына, внука. Предупреждаю, ваша задача очень ответственна, не скрываю, это опасно для жизни. Вы вправе отказаться.

— Значит, вы считаете, я могу быть полезным? — запинаясь, произнес Угрюмов.

— Хочу верить, что наступит время, когда вы сможете протянуть руку сыну, и он не осудит вас.

Алябьев открыл ящик стола и достал овальную фотографию, которую нашли у Дмитрия Павловича при аресте.

— Возьмите. Пусть она будет с вами.

VIII

В будний день людей в тире немного. Чаще всего забегают мальчишки. Зажав в кулаке медяки, подолгу разглядывают мишени, обмениваясь между собой шумными восклицаниями.

Угрюмов пытался вспомнить, куда он дел саблю, когда вернулся из Москвы от Рендича.

— Вышел на железнодорожном вокзале, это точно помню, шептал Дмитрий Павлович.— Был понедельник. Я отправился на работу. Кажется, с кем-то встретился? С кем? Не помню… Стоп! Как будто прояснилось. Я прибыл рано утром, и в парке, кроме дворников, вряд ли бы застал кого нибудь другого. Точно! Меня остановила тетя Маша. Она подметала дорожки. О чем же мы говорили? Так, о всяких пустяках. А дальше? Зашел к себе в тир. Где же я спрятал саблю? Вроде, все обыскал. Нет сабли. Словно в воду канула.

— Что, молиться вздумал? — окликнул его завхоз Степанович,— я уже минут пять как подошел, а ты на стенку уставился и бормочешь, как старый дед.

— Прости, Степанович, задумался,— улыбнулся Угрюмов.

— Я, собственно так, заглянул предупредить,— сказал завхоз,— через недельку-другую ремонт начнем. Стойку поправим. Вишь, как скрипит, опоры заменим. Да и полы новые пора настилать, доски-то прогнили. Щели кругом… Да ты, часом, не ошалел,— засмеялся завхоз,— чего так на меня глядишь, как будто впервой увидел. Чудной ты, Сидоркин, человек.

Степанович повернулся и, поскрипывая протезом, ушел.

Угрюмов хлопнул себя ладонью по лбу: как же он сразу не мог вспомнить! Сабля находится под третьей от стены доской пола. Ай да Степанович! Надоумил.

Угрюмов, дождавшись, когда мальчишки уйдут, захлопнул наружную дверь на засов, отыскал под стойкой напильник без ручки. Поддел доску пола, руками отбросил опилки, комья земли и достал узкий, длинный сверток. Затем аккуратно поставил доску на место.

Он открыл дверь и выглянул в парк. Анатолий, расположившись на скамейке у входа в тир, перелистывал газету. Угрюмов оглянулся по сторонам и тихо позвал его.

— Гражданин следователь просил ее отыскать,— пояснил Угрюмов, протягивая Анатолию сверток.

— Я мигом обратно вернусь,— сказал Анатолий.

До закрытия тира оставалось полчаса. Угрюмов ждал Анатолия с нетерпением, поглядывая на часы.

У стойки белобрысый мальчуган, сосредоточенно посапывая, целился из винтовки по сложной мишени.

В тир вошли двое мужчин. Один из них, в светлом спортивного покроя костюме небрежно швырнул на стойку горсть мелочи.

Угрюмов протянул ему винтовку и несколько пуль.

Мужчина быстро зарядил винтовку. Вскинул и, почти не целясь, выстрелил в бегущего оленя. Перекрутившись, олень повернулся рогами к полу. Двумя выстрелами мужчина поразил еще две мишени.

— Здорово,— с восхищением протянул мальчишка.

Мужчина кивнул своему напарнику. Тот молча повернул мальчишку за плечи и бесцеремонно толкнул в спину, выпроваживая его из тира.

— Что же ты, белогвардейская сволочь, унгерновец, нас обманывать вздумал,— медленно, чуть ли не по слогам произнес мужчина в сером костюме, в упор уставившись на Дмитрия Павловича чуть прищуренными светлыми глазами.

— Чекистов не проведешь,— угрожающе произнес светлоглазый и, выхватив револьвер, наставил его на Угрюмова.— Таких, как ты, без суда ликвидируют.

— Ты мне шпалер под нос не тычь,— процедил со злостью Угрюмов.— Все вы, гады, на один манер. Только добренькими любите прикидываться. Одни на свободу отпускают, другие пришли суд-расправу вершить.

Угрюмов с вызовом, не отводя взгляда, посмотрел в лицо светлоглазому и вдруг понял, что совершил непростительную глупость. На губах светлоглазого змеилась торжествующая улыбка.

«Нет, это не чекисты,— мгновенно пронеслось в голове Угрюмова.— Те чекисты, с которыми я встречался, не разговаривали в подобном тоне. Не размахивали оружием. Кто эти двое? Откуда они знают мое прошлое? Как же я дал маху, раскрылся, подвел Семена Максимовича! Эти двое — чужие, дружки Рендича. И повадки у них чужие, и говорит этот светлоглазый по-русски неуверенно, словно спускается по ледяным ступенькам».

«Немцы», — обожгла догадка.

— Где булатная сабля, Сидоркин? Скажешь — будешь жить. Где, говори,— ткнул Угрюмову в подбородок дуло револьвера светлоглазый.

Жгучая ненависть колыхнула Угрюмова. С большим трудом сдержал он себя. Решение пришло неожиданно.

— Если саблю отдам, отвяжетесь от меня? — торговался Угрюмов.

— Не бойся, не обманем,— усмехнулся светлоглазый.— Где саблю прячешь?

— В тайнике она, далеко отсюда, на десятом километре.

Угрюмов знал, что в старом тайнике Рендича хранятся два нагана, несколько икон, припасенные Виктором по случаю, и пишущая машинка. Знал он также, что в одном из наганов полный барабан.

И мысль самому взять этих немцев показалась ему заманчивой и выполнимой.

«Только бы не нагрянул Анатолий,— думал Угрюмов,— эти звери прикончат его на месте. Ничего, голубчики, сейчас я вам выставлю угощенье».

— Быстро в машину, Сидоркин,— показал наганом в сторону выхода светлоглазый.

IX

Угрюмов расположился рядом с водителем, объяснил тому, как проехать к Московскому шоссе.

Он чувствовал на затылке напряженный, тяжелый взгляд светлоглазого.

Варншторфу не терпелось выяснить, знает ли Сидоркин о радисте в Гатчине. Если от резидента Сидоркину стало известно о тщательно законспирированной рации, значит чекисты взяли под контроль и этот канал информации.

На десятом километре «эмка», съехав на обочину, приняла вправо, лавируя между деревьями.

— Показывай. И без глупостей,— ткнул Угрюмова револьвером в спину светлоглазый.

По известным ему приметам Угрюмов быстро отыскал тайник под развесистой ольхой.

Он встал на колени, отбросил кусок дерна и нащупал завернутый в промасленную тряпицу сверток.

— Глубоко спрятал,— как бы оправдываясь, бормотал Дмитрий Павлович, стараясь выиграть время, чтобы достать наган.

— Ты долго еще будешь возиться,— недовольно произнес светлоглазый.

Угрюмов приподнялся, взвел курок, но выстрела не последовало. В тот же миг от удара Варншторфа он отлетел, стукнувшись головой о ствол ольхи.

Напарник светлоглазого ловко перехватил наган и пнул Угрюмова ногой в бок.

— Ганс, не спускай с него глаз,— процедил Варншторф, роясь в тайнике. Он выбросил в траву иконы, пишущую машинку, второй наган. Полковник выхоленными руками, царапая ногти, торопливо ковырялся в комьях земли.

Он взглянул на Угрюмова и приступ ярости до неузнаваемости исказил его красивое лицо.

Пружиня в траве подошвами полуботинок, полковник медленно приближался к помощнику резидента.

Дмитрий Павлович прикусил губу, чтобы не вскрикнуть. Острая боль коловоротом ввинчивалась под левую лопатку. Эта боль скручивала его изнутри, парализуя каждое резкое движение, и он понял, что защищаться нет сил и что сейчас его будут бить и наверняка убьют.

И, чтобы достойно встретить смерть, и не казаться беспомощным в глазах врагов, он поднялся, опираясь спиной о ствол, и спокойно смотрел на приближавшегося светлоглазого.

— Швайн, сволочь!

От волнения Варншторф говорил с очень заметным акцентом.

— Сам сволочь,— с вызовом произнес Угрюмов,— я — боевой русский офицер, и таких, как ты, в Галиции в шестнадцатом году шашкой рубал. Что, сабли русской захотелось, немчура поганая,— захохотал Дмитрий Павлович и сунул под нос Варншторфу кукиш.— Накось, выкуси, приятель!

От ударов Варншторфа Угрюмов, изнемогая, сполз вниз, царапая лицо о шершавую кору.

— Ты выдал Рендича,— бормотал запыхавшийся светлоглазый, отходя назад и вскидывая руку с револьвером.— Скажи, где булатная сабля, и я подарю тебе жизнь. На размышления — минута.

— Близок локоть, да не укусишь,— усмехнулся Дмитрий Павлович.

— Радиста ты тоже выдал? — вкрадчиво спросил светлоглазый.

Угрюмов пожал плечами.

— Знал бы, где он таится, непременно бы выдал,— утвердительно произнес он, откровенно радуясь, что на этот раз не попал на крючок к хитрому немцу.

Ганс с раздражением что-то сказал светлоглазому по-немецки.

Варншторф посмотрел на разбросанные в траве иконы, собрал их в одну стопку и, приказав ликвидировать Сидоркина, направился к машине.

Ганс выстрелил и побежал следом за полковником.

Горячая молния полыхнула в груди Угрюмова. Он повалился в траву, разметав руки.

Ослепительно голубой свет разливался вокруг, и сквозь ого густоту зыбко проступали очертания знакомого лица… Полковник Бекетов, живой и невредимый, склонился над ним. Он внимательно смотрел на Дмитрия Павловича и улыбался. Угрюмов протянул к нему руку, но голубой свет рассеялся, расползаясь, как туман, на куски. Плотная темнота обрушилась сверху и поглотила все.