I

Военно-транспортный самолет держал курс на Урал. Позади оставалась тревожная, ощетинившаяся противотанковыми надолбами и ежами Москва.

Сидевшие впереди двое военных вполголоса говорили меж собой. Изотов уловил «Смоленск» и, поморщившись как от зубной боли, закрыл глаза, стараясь отогнать от себя всяческие предчувствия. От Федота по-прежнему нет вестей. К началу войны его артиллерийский полк находился в районе Белостока. Что с сыном? Погиб, попал в плен или пробивается из окружения к своим? Под Смоленском сейчас тяжелые бои. А сводки Информбюро одна страшней другой. Враг наступает, захватывает города, области, шагает семимильными шагами, грабит, насилует. Ожесточенные бои под Ленинградом. Что там у Оленьки? Ее муж — командир бригады подводных лодок. Писем от них нет. Ничего не слышно о судьбе Кирилла. На фронте ли он? Или по заданию Генштаба выехал в секретную командировку. Перед отъездом он позвонил брату в Наркомат, сказал в трубку: «Наша все равно возьмет»,— и больше Иван Маркелович его не видывал.

Нет, сейчас нельзя ни о чем другом думать, кроме одного: выполнение государственного задания.

Он дотронулся до кармана гимнастерки, где лежало удостоверение, в котором было сказано, что товарищ Изотов назначен уполномоченным Государственного Комитета Обороны по производству танков.

В Челябинске Изотов встретился с руководителями Кировского завода, эвакуированного из Ленинграда. Они тепло отозвались о своих коллегах из ЧТЗ. Те радушно приняли ленинградцев, помогли с жильем, вместе решили налаживать выпуск боевых машин. Но только выполнение государственной программы оказалось под вопросом. Уралмашзавод распоряжением из Москвы обязан дать в августе корпуса и башни для танков. На исходе июль, а товарищи из Свердловска разводят руками. Во-первых, не хватает станков, рассчитанных на конфигурацию такой сложной детали танка, как башня, а во-вторых, нет броневого листа. Танковое производство Кировского завода бронелистом снабжал Ижорский завод. Теперь бронелист должен поставлять Магнитогорский металлургический комбинат, а он не имеет своего броневого стана.

— Со станками мы вопрос уладим,— доложил Изотову директор Кировского завода.— А вот с бронелистом заковыка сложная. Магнитогорцы с этим вопросом сталкиваются впервые.

В Магнитогорск следовало выехать самым быстрым видом транспорта, чтобы не терять ни часа времени.

Иван Маркелович отправился за содействием в областной комитет партии. Секретарь обкома обещал помочь.

— Полетите с Петром Егоровичем Бочарниковым. Он один из старейших специалистов по качественной стали. Коренной златоустовец. Может, слышали о нем?

— И не только слышал,— улыбнулся Изотов.— Я ведь сам родом из Златоуста.

II

Старик Бочарников, несмотря на преклонный возраст, сохранил ясный, живой ум и память.

— Ну как же, помню тебя, Ваньша. Однако ты, брат, седеть начал. Вон голову мучицей обсыпало,— чуть щуря еще зоркие глаза, приговаривал Петр Егорович, разглядывая Изотова.— Говоришь, уполномоченным назначили к нам на Урал. Понятно. Я, паря, тоже, навроде тебя, уполномоченный. Сам нарком черной металлургии, товарищ Тевосян, по телефону со мной говорил. Так прямо и сказал, если здоровье позволяет, поезжай, мол, Петр Егорович, на комбинат, чтобы они сгоряча там глупостей не наделали.

— Это кого же он имел в виду? — спросил Изотов.

— Да есть там такие чудаки, вроде сына твоего дружка.

— Профессора Куропятова Николая Григорьевича?

— Его самого. Профессор. А может, и академиком скоро станет. Он, брат, на все горазд. Нет, ты послушай, Иван Маркелович, что эти умники хотят учудить,— заговорил, горячась, старик Бочарников.— Варить броневую сталь штука далеко не простая, потому как сплав этот сложного состава и качество его зависит от однородности. Канительное дело, чего там греха таить. И всю жизнь такие сплавы варили в небольших печах, да еще и не в одной, а в разных. Я так думаю, что был бы жив Павел Петрович Аносов, он бы ничего нового не придумал.

— Во времена Аносова сталь варили в тиглях,— сказал Изотов,— и плавка была весом десять-двенадцать килограммов. А тут речь о тоннах идет. Нам тысячи танков в броню одеть надо.

— Так-то оно, так,— согласился старик,— но варить броневую сталь в больших печах — это одна трата времени и металла. Ты посуди: печь — сто восемьдесят пять тонн. Не будет сплав однородный.

— Ладно. Прилетим в Магнитогорск, на месте разберемся,— успокоил старика Изотов.

В Магнитогорске были через три часа. Самолет стал заходить на посадку, открылась взгляду гора Магнитная, трубы мартенов, корпуса прокатных станов, контуры домен. Густое облако рудной пыли повисло над комбинатом.

В приемной директора металлургического комбината Изотову сообщили, что тот отправился к печи № 3, где идет плавка качественной стали.

— Вот не терпится им,— заохал Бочарников.— Варят в большой печи.

В мартеновский цех Изотов и Бочарников торопились, как на отходивший поезд.

Иван Маркелович еще издали увидел Николая Куропятова. Тот наблюдал за ходом плавки в синее стеклышко. Крупные капли пота медленно скользили по окаменевшему от напряжения лицу профессора. Рядом с ним стояли директор комбината, парторг и представители из наркомата черной металлургии. Директор оглянулся, заметил Изотова и шагнул к нему навстречу.

— Мне звонили о вас из Челябинска.

— Это броневую сталь варят в печи? — спросил Изотов.

— Да, мы решили пойти на такой риск. Другого выхода пока не видим. Печь переделана. Пока процесс плавки идет нормально. У меня через пятнадцать минут разговор с наркомом Тевосяном. Жду вас у себя в кабинете.

Когда закончилась плавка, Изотов нетерпеливо дернул профессора за рукав. Тот обернулся, и усталое лицо его расплылось в улыбке:

— Дядя Ваня! Ты здесь. Это просто здорово.

— Как плавка? Говори же, не томи,— нетерпеливо спросил Изотов.

— Николай Григорьевич, родненький вы мой,— подбежал сияющий начальник цеха,— анализы показали: сталь получилась годная.

Куропятов кивнул.

— Понимаешь, дядя Ваня,— произнес он, внимательно всматриваясь в глаза Изотову.— Против нас практика металлургии, весь мировой опыт, вся наука. Никто не верит, что можно в 185-тонных печах сварить качественную сталь, а мы кое-что придумали, переделали печи, изменили технологию. Мы ищем новые пути.

Куропятов замолчал, заметив устремленный на него взгляд Бочарникова.

— Здравствуйте, Петр Егорович,— почтительно поклонился он,— с приездом.

— Коля, подойди ко мне,— тихо попросил старик.— Я бы сам к тебе подошел, да ноги замлели, устал, дорога к вам, чай, не близкая.

Куропятов подошел к старику.

— Нагнись,— повелительно приказал тот.

И, обхватив руками лицо профессора, поцеловал его в потный лоб.

— Самородок ты наш уральский,— шептал растроганный Бочарников.— Был бы жив Павел Петрович Аносов, порадовался бы со мной за сынов и внуков наших. Ну ловок ты, чертушка, поучил, однако, старика уму-разуму.

— Пока радоваться рано,— усмехнулся Куропятов.— Надо прокатать слитки и полученные броневые листы испытать. А вот на чем катать?

— А разве броневой стан не строится? — удивился Изотов.— Я слышал, строители делают все возможное.

— Строители сдадут его в невиданно короткий срок, в шестьдесят дней,— подтвердил Куропятов.— А разве фронт может ждать два месяца?

— Так где же выход? Я, собственно, за этим сюда и прилетел,— объявил Изотов.— Для танков КВ нужен броневой лист. Сегодня. Сейчас.

— Есть один вариант. Его предложил заместитель главного механика комбината Рыженко,— рассказывал Николай Григорьевич,— Катать слитки броневой стали на блюминге.

— На блюминге? — переспросил удивленный до крайности Изотов.— Восьмитонные слитки прочнейшей стали пустить на рольганги блюминга?

— Ты знаешь, дядя Ваня, что сказал по этому поводу начальник блюминга: «Немыслимо подняться в воздух на паровозе». Он категорически против, считает, нажимные винты не выдержат. Пойдем к директору. Последнее слово остается за ним.

— Вы хотите катать слитки броневой стали на блюминге? — еще в дверях кабинета произнес Изотов.

Директор комбината кивнул:

— Я поддерживаю точку зрения Рыженко. Мы должны пойти на эксперимент.

— Комбинат через несколько дней должен дать танковым заводам первую партию броневого листа.

— Только что по этому поводу я докладывал наркому черной металлургии. Он считает, надо попробовать.

— Блюминг — единственный в своем роде стан в стране,— заикаясь от волнения, пробормотал Изотов.— На чем строятся ваши расчеты, не понимаю?

— Габариты блюминга разрешают прокатывать листы необходимого размера. Мощности вполне достаточно. Товарищ Рыженко продумал приспособления, чтобы кантовать, переворачивать заготовку и убирать лист. Расчеты и чертежи подтверждают правильность идеи. Через три дня начинаем первые испытания.

III

Наступил день испытаний. На мостике управления огромного стана собралось несколько человек. Отсюда хорошо был виден блюминг, похожий на исполинский корабль-лесовоз.

Про звучала команда. Кран поднял раскаленную болванку и опустил ее на рольганги. Оператор взялся за рукоятки. Закрутились валки, захватывая болванку. Она поехала вперед, затем назад. Резкий треск. Стан, задрожав, остановился.

Изотов взглянул на побледневшего директора комбината. Тот спокойно выдержал его взгляд, повернулся к Рыженко и начальнику блюминга.

— Выясните, что случилось и когда можно продолжить испытание?

Через несколько минут на мостик управления сообщили: авария мотора.

— Григорий Иванович,— волнуясь, произнес Изотов, обращаясь к директору комбината,— а может, остановим. Ведь рискуем запороть блюминг?

— Нет, отступать поздно. Отремонтируют мотор, проверят еще раз электрическую часть, и продолжим.

Рядом тяжело дышал, вцепившись в поручни мостика, профессор Куропятов.

Отремонтировали мотор, и вновь начались испытания. Оператор включил стан. Раскаленный слиток броневой стали двинулся вперед. Один пропуск через валки — миллиметр обжатия, третий, десятый, сорок пятый. Слиток превращался в лист. А за первым слитком пошел второй, третий, десятый. Блюминг работал ритмично, на полную мощность.

Изотов заметил, как дрожали у Рыженко вымазанные в машинном масле пальцы. Автор блестящей и дерзкой идеи с посеревшим от бессонницы и волнения лицом плакал, горошины слез катились по небритым щекам.

— Товарищи! Дорогие мои! — сказал Изотов и замолчал, не в силах совладать с чувствами.

Но его поняли без слов. Иван Маркелович острее, чем когда-либо, вдруг ощутил свою близость ко всем этим людям с блестевшими от усталости глазами, с тем ослепительным светом вдохновения в лицах, который роднит их всех.

На артиллерийском полигоне прокатанные листы испытали на прочность. Военпреды единодушно признали: бронелист приемке подлежит.

Перед отъездом Изотов зашел проститься к директору Магнитогорского металлургического комбината.

— Ни в сводках Информбюро, ни в прессе сообщения ожидать не приходится,— сказал Иван Маркелович.— А если разобраться, то комбинат выиграл крупное военное сражение. Разве не так, Григорий Иванович?

Директор улыбнулся:

— Настоящие крупные сражения у нас впереди.— Он нахмурился и добавил: — Теперь на магнитогорцев и металлургов Кузнецкого комбината ляжет основная нагрузка по выплавке стали. Мы лишились почти всей своей южной металлургии. Так что воевать придется с численно превосходящим нас противником. У них развитая промышленность Европы. А это, примерно, около сорока миллионов тонн стали в год. Пока наши мощности намного уступают. Но мы намерены ставить новые домны и мартены. Руды хватит. Мы еще с ними потягаемся. Будете в Москве, Иван Маркелович, поклонитесь от нас белокаменной, Кремлю, Мавзолею. Уральцы не подведут.— И торжественно, как клятву, произнес: — Комбинат готов давать столько броневой стали, сколько смогут переработать наши танковые заводы…

К самолету Изотова провожал профессор Куропятов.

— Скажи, Коля, я еще тогда в мартеновском цехе хотел спросить: помогла тебе хоть в чем-то дедушкина сабля?

— Можешь быть уверен, дядя Ваня. Ее звон в броне каждого уральского танка слышен будет. До встречи и до победы!

— До победы!

Генштабисты вермахта любили придумывать своим военным операциям благозвучные, выразительные названия.

План осеннего наступления группы армий «Центр» на Москву назвали операция «Тайфун». Она развивалась стремительно, в полной мере оправдывая свое название. На какое-то время Гитлер даже забыл об осажденном Ленинграде, уничтожить который он мечтал еще с первых дней войны. Теперь все его помыслы занимало наступление войск группы армий «Центр». Сводки радовали и обнадеживали фюрера. Выиграно сражение под Вязьмой, захвачены города: Мценск, Калуга, Калинин, Брянск. Танковая группа Гудериана ворвалась в Орел.

9 октября, через семь дней после начала наступления, в фашистской прессе было опубликовано заявление начальника имперского управления информации о том, что исход войны уже решен и с Россией уже покончено.

К середине октября германские войска прошли две трети своего пути до Москвы.

Поздняя осень принесла с собой холодные затяжные дожди со снегом. Размыло дороги. Обляпанные грязью фашистские танки, буксуя, упрямо ползли к русской столице.

А из Борисова, где располагался штаб группы армий «Центр», в ставку фюрера сообщали:

Достигнуты Алексин, Можайск и Волоколамск. Гудериан вплотную подошел к Туле.

По правилам военного искусства Москва, зажатая в клещи, должна была капитулировать со дня на день.

Из ставки Гитлера в штаб группы армий передавали одну за другой секретные директивы. Окружить большевистскую столицу так, чтобы ни один русский солдат, ни один житель — будь то мужчина, женщина или ребенок — не мог ее покинуть. Всякую попытку выхода подавлять силой.

Однако закончился октябрь, на исходе был ноябрь. А Москва все еще сопротивлялась.

Гитлер выехал в Борисов, чтобы на месте обсудить с командованием группы армий почему не выполняются сроки операции «Тайфун».

Командующие армиями жаловались ему на ужасные погодные условия. Снег и туман свели на нет деятельность авиации. Русские постоянно пополняют свои войска, умело маневрируют резервами, в то время как измотанные непрерывными боями армии группы «Центр» не получили обещанного пополнения в живой силе и технике. Генералы жаловались и на русский мороз, от которого жестоко страдали войска и намного снизился боевой дух даже закаленных ветеранов.

Особенно Гитлера обеспокоило поведение его любимца Гудериана, предлагавшего отвести из-под Тулы свои войска и сократить линию фронта.

Фюрер решил поговорить с прославленным танковым командиром с глазу на глаз и по возможности зарядить его уверенностью и решительностью.

«Его словно подменили»,— с тревогой думал Гитлер, вглядываясь в лицо командующего 2-й танковой группой.

Хмурый, постаревший Гудериан совсем не походил на прежнего жизнерадостного упрямца.

— Гудериан,— вкрадчиво начал фюрер, вплотную приблизившись к замершему по стойке смирно генерал-полковнику,— я отдаю должное мужеству твоих танкистов. Осталось сделать последнее усилие. Тула — ключ к Москве. Добудьте его для меня.

— Мой фюрер,— произнес Гудериан.— Русские сопротивляются отчаянно. Нашим войскам нужен отдых. Они его заслужили.

Гитлер в бешенстве затопал ногами:

— Возьмите Тулу немедленно, сегодня, сейчас,— орал он, багровея от натуги, в лицо окаменевшему Гудериану.

IV

С наблюдательного пункта Конраду Штифке открывалась картина боя. Два неполных танковых батальона двинулись к русским укреплениям. В стереотрубу просматривались отдельные строения на окраине Тулы, противотанковые ежи и ряды колючей проволоки перед первой и второй траншеями. Танки вязли узкими гусеницами в рыхлом снегу, медленно скользили, перестраиваясь клином для атаки.

Русская артиллерия открыла огонь. Взметнулись густые фонтаны снега и вывороченной взрывами темной смерзшейся земли.

Два Т-IV горели, а третий уползал назад.

— Заставьте их артиллерию захлебнуться,— со злостью обронил Штифке.

— Слушаюсь, господин генерал!

Артиллерист бешено закрутил ручку полевого телефона, соединяясь с командиром дивизиона тяжелых орудий.

Через несколько минут дивизион огнем поддержал наступление танков.

Подбитые русской артиллерией еще два танка застыли на снегу черными, обгорелыми грудами, но остальные прорвались через траншею, давя все на своем пути.

— Господин генерал! Подполковник Кинцель взял первую траншею,— воскликнул начальник штаба дивизии.

— Шесть танков вперед,— приказал Штифке.— Прикройте Кинцеля и мотопехоту.

Это был последний резерв дивизии. Мотострелки, прячась за танками, устремились к траншее.

— Смирно! — выкрикнул начальник штаба, успев доложить командиру, что прибыл генерал-полковник Гудериан.

Отмахнувшись от рапорта командира дивизии, Гудериан прильнул к стереотрубе.

— Захватили первую траншею,— произнес командующий.— Отлично! Начинайте штурмовать вторую.

— Без поддержки авиации мы потеряем последние танки,— сказал Штифке.— За всю неделю ни одного вылета.

Гудериан вздохнул и указал пальцем на темнеющее у горизонта небо:

— Даже погода против нас. Поспешите, генерал. Скоро начнется метель.

Штифке по радиосвязи приказал подполковнику Кинцелю атаковать вторую траншею и закрепиться на окраине города.

Гудериан и Штифке переглянулись. Связь с танком командира полка прервалась.

Через несколько минут заработал радиопередатчик, и обер-лейтенант Лоренц сообщил, что командир полка погиб, их атакуют русские тяжелые танки КВ. Лоренц жаловался, что началась метель, и видимость ухудшилась. Оптические приборы запотели и покрылись снегом.

Один за одним уцелевшие танки выходили из боя. Танкисты выбирались наружу и, стараясь не встречаться взглядами с командующим группой, отворачивали в сторону хмурые, усталые лица.

Под прикрытием метели русские пехотинцы ворвались в траншеи и короткими штыковыми ударами выбили оттуда мотострелков.

V

Гудериан, изрядно продрогший на морозном ветру, в сопровождении Штифке отправился в штаб дивизии.

Генерал-полковник, устроившись на колченогом стуле, расстегнул реглан и, отхлебнув дымящийся напиток из колпачка термоса, поморщился:

— Гадость! Этот наш эрзац-кофе!

— Был французский, натуральный, давно уже выпили,— вздохнул с сожалением Штифке, протягивая руку к электрообогревателю, работавшему от переносного портативного движка.

— Жаль Кинцеля, прекрасный был танкист,— задумчиво произнес командующий. Кстати, на завтра синоптики обещают тридцать шесть градусов ниже нуля.

— О, боже,— простонал Штифке,— это выше человеческих сил.

Гудериан усмехнулся:

— Красная Армия для нас по-прежнему загадка. Пока она демонстрирует нам свою способность к жесткой обороне. Интересно, как она поведет себя в наступлении. Я боюсь за свой левый фланг. Он крайне растянут и ослаблен. Не уверен, что у нас хватит сил и резервов отразить русское контрнаступление.

— Русские тоже выдыхаются,— высказал свою точку зрения Штифке.— Тревожить они нас будут, но на массированное наступление у них не хватит сил.

Гудериан встал, застегнул реглан:

— Сейчас главное — спасти костяк армии, ее боевые подразделения. Нет отчаянных положений, есть отчаявшиеся люди. Наперекор всем сомнениям успеха добьется лишь тот, кто способен действовать в любых условиях.