До начала первой мировой войны оставались считанные месяцы, а немецкие подводные лодки уже держали под прицелом просторы Атлантики.

Бурлил расплавленный металл в домнах Рура. Плотная дымовая завеса, как траурное полотнище, расстилалась над главной кузницей оружия для армии кайзера Вильгельма.

Германия старательно готовилась к войне.

— Скоро, очень скоро мы наконец-то приступим от плац-парадов и маневров к настоящему делу. Поверь чутью старого кавалериста. Война, любезный Конрад, или кратчайший путь к карьере, или повестка к господу богу,— говорил своему молодому другу, лейтенанту Конраду Штифке, командир эскадрона, ротмистр фон Больц, потягивая коньяк и покуривая гаванскую сигару.

В ресторане много военных, и это радовало ротмистра. Он добродушно улыбался лейтенанту, на деньги которого кутил. А деньги, присланные Людвигом Штифке сыну в день окончания Ганноверского кавалерийского училища, улетучивались с той же быстротой, что и ароматный дым дорогой сигары. «Попросить у отца небольшую ссуду до получения первого жалования в полку? Старик замучает дурацкими поучениями о вредной для молодого человека расточительности,— размышлял Штифке младший, слушая разглагольствования ротмистра.— А не угостить этого любителя повеселиться за чужой счет тоже нельзя, начнет придираться по службе, тогда из лейтенантов никогда не выберешься».

— Ты мне нравишься, Конрад, клянусь мечом Зигфрида, ты настоящий тевтонец,— бормочет упившийся ротмистр.— Дойдешь до генерала, если, конечно, будешь и дальше уважать старших по званию.

Штифке криво улыбнулся. Такая любовь ему дорого обходится.

В эту ночь Конраду не удалось уснуть. Вестовой принес телеграмму из Золингена: «Отец тяжело болен. Срочно приезжай. Нотариус Вагнер».

«Почему нотариус? — недоумевает Штифке.— Ах, да, речь, вероятно, идет о завещании. Надо срочно опередить сестер. Глупо будет, если продолжатель рода останется ни с чем».

Шестнадцать лет прошло с тех пор, как Людвиг Штифке впервые увидел Златоустовскую поющую саблю. И все это время помнил о ней. Пока есть такая сабля, его клинки, которые ценятся по всей Европе, не могут считаться самыми лучшими. Поющая сабля должна быть в Германии.

Не договорившись со старым оружейником Федотом, раздосадованный Штифке уехал из Златоуста.

Через некоторое время, изменив внешность (он отпустил усы и бороду), Штифке вновь наведался в Златоуст и, никому не открываясь, стал искать человека, который мог бы раздобыть саблю.

В одном из трактиров он познакомился с мастеровым оружейного завода и представился коллекционером холодного оружия Нойманом. Но смуглый, звероватый на вид мастеровой опознал его. Людвиг Карлович обещал за саблю две тысячи рублей.

Выпили, ударили по рукам. Штифке понадеялся напрасно, мастеровой куда-то запропастился и не давал о себе знать.

Внезапно арестовали Маркела Изотова. Штифке, не колеблясь, решил, что кузнец причастен к похищению сабли и, вполне вероятно, мог оказаться дружком бородатого мастерового. Людвиг Карлович понял: надо выжидать.

Дела призвали Штифке в Петербург, где ему предложили несколько выгодных заказов. Однако связь со Златоустом он не терял и вскоре узнал, что кузнеца выпустили на свободу. Штифке пришел к выводу: Маркел так надежно спрятал поющую саблю, что полиции не удалось ни вернуть похищенную ценность, ни добиться признания у обвиняемого. Людвиг Карлович стал собираться на Урал, чтобы наконец-то выкупить у кузнеца булатную саблю.

Но и тут подстерегала неожиданность. Штифке был вынужден срочно покинуть пределы Российской империи: в Золингене умер один из владельцев небольшого оружейного завода, и Штифке приобрел его, выгодно вложив капитал. Клинки с клеймом золингеновского оружейника экспонировались на выставке в Париже, он получил большой заказ на кавалерийские палаши. Счет в банке сразу же удвоился.

— Готовимся к войне,— решил Людвиг Карлович,— иначе зачем нам столько оружия?

Война. С кем — с Россией или с ближними соседями? Впрочем, война Россию не минет. А может, это и есть удобный случай, которого он дожидается шестнадцать лет? Долго ли еще? Возраст не ждет! А вдруг война затянется? Что ж, за него потрудится Конрад. Мальчик честолюбив и упрям. Упрямство — фамильная черта всех Штифке.

— Ты, вероятно, ожидал увидеть меня в гробу и уже подсчитывал свою долю наследства? — усмехнулся в лицо оторопевшему сыну Штифке-старший.

— Я рад, безмерно рад, что ты жив и здоров,— лепетал Конрад, втихомолку злясь на отца за его догадливость.

— Насчет завещания, Кони, можешь быть спокоен, ты получишь больше, чем сестры. Прости за шутку с телеграммой. Маленькая военная хитрость.— Штифке улыбнулся и продолжил: — Кони, ты уехал со мной из России, когда тебе было десять лет. Скажи, ты еще не забыл русский язык?

— Зачем ты об этом спрашиваешь, отец?

— Садись рядом и слушай,— сказал Людвиг Карлович.

— Это более чем странно,— рассмеялся Конрад, выслушав отца,— неужели мы, лучшие в мире инженеры и химики, не можем создать саблю, которая была бы достойна той, которую ты мне описал?! В конечном счете не сабли определяют исход войны. Тебе из каприза нужна эта поющая сабля. Но не проще ли нанять певичку, и пусть она услаждает твой слух с утра до вечера,— пошутил Конрад.

— Молокосос! — отрывисто произнес Людвиг Карлович.

Конрад испуганно вскочил и по привычке, вколоченной в него в училище, вытянулся перед отцом по стойке смирно.

— Не сабля меня интересует,— медленно произнес Штифке-старший,— хотя и не скрываю, что мои клинки, бессильны перед ней. Я думаю прежде всего о тебе и о твоих товарищах по оружию. Сталь, Кони, основа любой войны. Чем крепче сталь, тем сильней характер нации. И тот из противников, у кого сталь окажется тверже, способен одержать победу. К сожалению, какой-то особый секрет сплава и закалки стали для нас пока неизвестен. Можем ли мы быть уверенными в себе, пока этим секретом владеют русские мастера? Заполучи саблю, мой мальчик, и давний спор, чья сталь крепче, решится в нашу пользу. Попади «старый соболь» в руки инженеров, ученых, они сразу докопаются до сути. Надеюсь, теперь ты меня понял, Кони?

«Это у него старческое»,— подумал снисходительно Конрад. Но, чтобы не огорчать вспыльчивого, как порох, отца, сказал другое:

— Прости, отец, я судил несколько поверхностно о том, что для тебя представляется серьезным.

— Для всех нас,— поправил сына Людвиг Карлович.

Конрад погостил неделю. Перед самым отъездом в полк отец отдал сыну записную книжку.

Запомни, старшего сына кузнеца Маркела зовут Иван, младшего, черт бы побрал эти азиатские имена, не то Кирейша, не то Кирюша. Иван старше тебя на несколько лет. Уверен, сабля хранится у него.