Утро выдалось знойным, как довольно часто случается июльскими днями в Пятигорске, но уже к полудню небо заволокло тучами так, что предгрозовой сумрак скрыл и городские окрестности, и нависающий над долиной Машук. Вязкий воздух наполнялся мучительно–душной истомой, заставляя как спасения ожидать медлившего ливня.
— Душно, господа, не–вы–носимо! Сейчас что угодно бы отдал за глоток свежего северного ветра… — сказал молодой поручик, распахивая окно.
— Вы, сударь, имеете ввиду духоту естественную или, так сказать, духоту нравственную, процветающую «ныне на водах»? — сострил капитан, ловко разливая вино в глиняные кружки. Затем раздвинул их сидящим за столом игрокам, подавая знак, что пора сдавать карты.
— А вот я, господа, совсем не против духоты и, как следствия, наготы, — усмехнулся выряженный в черкесский костюм отставной майор. — Подмечено, что при духоте бабы становятся более сговорчивыми!
— Да-с, наукой доказано, что сей факт есть следствие превращения внутреннего тепла во внешнее, раскрытием пор и ускорением движения в организме внутренних соков, — согласно кивнул щеголеватый армейский доктор. — Оттого и прохладные натуры «на водах» становятся если не горячи, то уж без сомнения куда теплее, нежели в столицах!
Сидевшие за столом офицеры переглянулись и одобрительно хмыкнули.
— Поручик, пожалте за стол! В самом деле! Здесь не Петербург, и Финского залива поблизости нет! Так что отнеситесь естественным явлениям философически.
— Верно! — поддержал капитана доктор. — А именно скрепляя разум и волю троекратно увеличенным возлиянием вина!
— Знаете господа, про кого сказано: «Не поп, а истину глаголет»? — рассмеялся капитан и сам пояснил, — да о наших полковых докторах. Потому как несут невнятицу, а требуют к ней почтения и веры.
— Плохой доктор всегда верит в науку, уповает на случай, да жаждет денег. Но ни первое, ни второе, ни третье пациенту выжить не позволяет, — саркастически заметил поручик. — И если сон разума рождает чудищ, то тьма души порождает кровопийц.
Поручик отошёл от распахнутого окна и, высоко поднимая кружку с вином, неожиданно объявил:
— Предлагаю выпить, господа, за тост некогда провозглашенный покойным Пушкиным: «Да здравствует солнце, да скроется тьма!»
— К черту, поручик, вашего Пушкина, и ваше солнце ко всем чертям собачьим! — огрызнулся отставной майор. — Пусть турки любят пушки и солнце, а в нашем пехотном полку в чести штыковая в сумерках, когда дело бывает кончено в полчаса!
— Полно–те, пейте! — пытаясь погасить разгоравшуюся ссору, встрял в разговор доктор. — Из–за подобных досужих препирательств за столом случаются и несварения, и язвы. Вам ребячество, а мне прибавление работы.
— Пустое, господа, садитесь за карты, время споров прошло, — дипломатично заметил капитан. — Век артиллерии закатился вместе с Наполеоном. Ныне балом правят засада и рукопашная. Не случайно естествоиспытатели называют наши дни временем сближения тел!
— Следуя вашей логике, капитан, самая естественная взаимосвязь тел прослеживается между задом и горшком, — едко заметил поручик. — Но только за эту связь я пить не стану даже ради вашей компании!
— Свалился на нашу голову… Тоже мне, ходячее горе от ума! — майор залпом осушил кружку. — Наши поэты ни жить, ни умереть толком не умеют. Только и знают, что по–собачьи стихи брехать!
На этих словах поручик подошел к ухмылявшемуся майору и небрежно бросил ему в лицо перчатку.
— Покорнейше благодарю! — осклабился майор. — С удовольствием дам удовлетворение на ваш вызов!
— Братцы, братцы! Да что же вы творите?! — испуганно запричитал армейский доктор. — Все духота, да выпивка, а вы сразу стреляться? Чего удумали жизнью играть ради пустяка!
— Разве из–за пустяка? Господа, я вас спрашиваю, разве из–за пустяка? — переспросил поручик и оглядев нависшую над карточным столом пьяную компанию, покинул дом.