78
«I’m walking on sunshine, oooh wooooooooooh!» Хоть я и перекрикиваю свой радиобудильник, из нас получился бы неплохой дуэт для программы «Idols». Лучшей песни для пробуждения не найти. Вдобавок она вполне созвучна сегодняшней пятнице.
Сегодня в «Радуге» очередной тематический день: «Здоровый дух в здоровом теле». Все утренние мероприятия носят религиозный оттенок. В больнице проходят службы, семинары по буддизму, сеансы магии, курсы гадания на картах Таро. Приобретенные духовные навыки пациенты могут применить на практике уже во второй половине дня во время занятий спортом. Их приглашают сыграть в гандбол или мини-футбол в физкультурном зале, баскетбол или пинг-понг в саду, петанк для тех, кто не любит бегать, и водный волейбол в бассейне. Настоящие каникулы для всей нашей больничной семьи!
79
Для укрепления сплоченности уже на старте все двести пятьдесят пациентов и сопровождающий их персонал завтракают в саду. Что-то типа пикника, только за раскладными столиками. Осенний день обещает быть чудесным, но это обещание подразумевает довольно прохладное утро. Голубое небо и роса на земле окунают в воспоминания о первом дне в школьном лагере. И судя по тому, как ведут себя пациенты, не только меня.
Херре уже облачился в спортивный костюм и похож на господина «Ничего не знаю» из популярной детской телевикторины. Между столиками он перекидывается в футбол с Франком и другими спортивными идиотами. Естественно, это плохо кончается и лишний раз доказывает, почему я терпеть не могу спорт. Там все только и делают, что рвутся оказаться в центре внимания. В спорте я полный бездарь, и потому лет двадцать назад решил для себя, что спорт — для идиотов.
Ничто не испортит моего настроения, ведь сегодня у меня особенный день. Около месяца я работал над настенным коллажем и вчера его закончил. Я не люблю хвастаться и не отважусь встать на место критика, но, по-моему, это лучшее мое произведение. Композиция, тема, сочетание цветов и линий — я всем доволен. Сегодня доктор Мандерс официально откроет мою настенную роспись. Открытие предназначено не для всех (коридор слишком узок, да и не каждому это интересно). В присутствии нашей группы, некоторых инструкторов, сотрудников и охранников доктор Мандерс перережет ленточку или что-то в таком духе. Мне любопытно. Но самое главное — я осуществил проект, которым горжусь.
Вдруг в меня (в кого же еще?) с силой запуливают футбольным мячом. По-моему, намеренно, чтобы тем самым дать понять, кто здесь изгой. Всем, кто не умеет играть в футбол, — грязное клеймо футбольным мячом на белой майке. Самое неприятное, что пострадавший должен еще и отшвырнуть мяч обратно. Пытаясь справиться с мячом, я задеваю скамейку, на которую только что поставили стопку тарелок. Из этого дурацкого положения меня спасает охранник, отзывающий меня в сторонку. Я ему благодарен.
— Хороший удар, Бен.
Очень смешно, отъявленный футбольный хулиган, думаю я, стараясь не сердиться, и киваю.
— У меня для тебя послание.
Он протягивает мне конверт и, развернув свое широкоплечее тело примата, с показной прытью трусит к группе футболистов.
80
Только один человек способен распространять свои записки в закрытых конвертах. Стоит мне бросить взгляд на подпись, как мои подозрения оправдываются.
Сегодня в 15:30 я жду тебя в своем кабинете. Обратись сначала в приемную.
Смюлдерс
Коротко, ясно и официально. Что ему еще от меня надо? В мыслях проносятся всевозможные устрашающие сценарии. Он отказывается от нашего уговора. Он решил помешать моему выздоровлению. Он меня боится. Я для него слишком серьезный риск. Он хочет от меня большего.
Совершенно очевидно, что этот человек воспринимает меня как угрозу. Отчасти виной тому он сам, отчасти инициированная мною конфронтация. Наверное, я был слишком напорист, но другого выбора у меня не было. Следует показать Смюлдерсу, что я для него не опасен. Он должен увидеть во мне добряка, которого без проблем можно отпустить на свободу. Мне надо перевоплотиться в подобие смешливого Херре и убедить Смюлдерса в искренности моих благих намерений.
81
Во время завтрака я сажусь напротив Херре. От этого парня и впрямь не исходит ничего враждебного. Психопат, патологический враль и убийца, но он как нельзя лучше соответствует образу «добряка». Его манера намазывать хлеб арахисовым маслом. С неуемной жадностью откусанный кусок. И вслед за этим идеально исполненная глуповатая улыбка. Задаваемые им вопросы, модуляция голоса, мимика — все гармонирует с тем, что он хотел бы внушить собеседнику: «Я пришел с миром. Ты будешь моим другом?»
После завтрака до программы мероприятий остается еще тридцать минут. Моя программа начинается с открытия настенной росписи, и, поскольку Херре мой одногруппник, ему тоже полагается там присутствовать. Мне нечего терять, и я беру быка за рога:
— Херре, у нас в запасе еще полчаса. Я хотел бы кое о чем тебя спросить. Можно потолковать с тобой с глазу на глаз?
Прихватив по чашке кофе, мы садимся на лавочку в углу сада. Я пру напролом:
— Херре, не знаю почему, но я завидую тому, какое впечатление ты производишь на людей. Ты кажешься таким спокойным, благожелательным, открытым, веселым. Ты все время смеешься и буквально со всеми находишь общий язык. Но ведь в жизни так не бывает. Не пойми меня превратно, но ведь у каждого человека иногда возникает хоть капля неприязни к другому. Согласен? Всех нас иногда захлестывают эмоции. Как ты с ними справляешься? Что у тебя за секрет? Как тебе удается оставаться жизнерадостным и дружелюбным в любой ситуации? Как это возможно беспрестанно улыбаться?
В ответ Херре конечно же смеется. Чуть дольше, чем обычно. Я не сдаюсь и смеюсь вместе с ним. После короткой паузы он слегка наклоняется вперед. Упираясь локтями в колени, он скрещивает пальцы под подбородком, как бы в раздумье.
— О’кей, я понял твой вопрос. Я тебе помогу. Сейчас все объясню.
Передо мной вдруг совершенно иной Херре. Он преисполнен решимости взять на себя роль старшего товарища, и мне любопытно, что он сейчас скажет.
— Первое и самое важное, что нужно осознать, — всегда есть кто-то лучше и добрее тебя. Это данность. В той же комнате, в том же городе, провинции, на той же планете, не важно. Этот кто-то, без сомнения, есть. Он существует.
И этот кто-то сразу поймет, что ты стараешься казаться тем, кем не являешься на самом деле. Поэтому никогда никого не строй из себя. Жалкое зрелище. Уж лучше выглядеть серой мышкой, если это поможет другому человеку почувствовать свое превосходство. С этого момента терять уже нечего. Зато есть что приобрести. Вот ты и смеешься — невинно, обезоруживающе, без задней мысли, искренне и неподдельно. Помимо смеха существуют сотни других способов: можно заикаться, спотыкаться, прихлебывать. Делать все, что выдает в тебе человеческое. Но это работает только тогда, когда действительно веришь, что рядом есть кто-то лучше тебя.
Херре улыбается обворожительной, но скромной улыбкой. Он поднимается с места и оставляет меня в полной растерянности. Кто бы мог подумать? Что фризская рабочая лошадь научит меня искусству общения? Все им сказанное звучит настолько естественно, что я тут же решаю опробовать его теорию на практике. Это будет непросто — ведь я вот-вот окажусь у всех на виду, — но зато смогу всласть наулыбаться.
82
На открытии стены присутствуют все больничные шишки, за исключением Смюлдерса. Они рассматривают и обсуждают мою работу. Гровер гордо демонстрирует Марике синюю гребную лодку. Оригинал, единственное желание, которое я смог перенести на холст, висит в его комнате. Марика любуется моей версией мира на земле. Гаргамель и смурфы, обнимающие друг друга, Бэтмэн и Джокер, распивающие капучино во французском кафе. Сюжет пусть и не совсем вневременной, но зато нейтральный, в духе больницы. Степенный доктор Мандерс взывает к тишине. С благодарностью на лице он берет слово. Говорит он медленно, и, похоже, произносить речи ему не в диковинку.
— Я немного загораживаю. Иначе не получается. Это грандиозное произведение искусства. Это прекрасное произведение искусства. Исполненное одним из наших талантливейших жильцов… Беньямином Крёйзе. (Неминуемые аплодисменты и неминуемое чувство неловкости.) Но это отнюдь не сольный проект, правда же, Беньямин? (Смех! Кивание!) Это проект всей больницы — именно поэтому он такой особенный. Эта роспись отражает надежды и желания пациентов и сотрудников. Заветные желания реальных людей, собранные во время заключительного представления «Радужного парада». Ваши искренние желания делают это творение неповторимым. Желания как кирпичи пирамиды, вместе составляющие потрясающее единое целое. Беньямин это увидел. Он великолепно отразил намерения нашей больницы и смог проникнуть в сердца людей, которые здесь живут и работают. Ведь именно люди определяют это уникальное сообщество, а не наоборот.
Настенная роспись и приветственная речь вызывают шквал аплодисментов. Меня похлопывают по плечам и осыпают комплиментами. Доктор Мандерс вручает мне букет цветов, который я тут же отдаю Марике.
— Для нашей группы, — говорю я (неуклюжий дурак).
Изабель подходит меня обнять, а Херре улыбается мне на расстоянии и поднимает большой палец. Меня не так уж сильно напрягает все это внимание, но я рад, что программа не затягивается. Первые семинары начинаются уже через пару минут, и это значит, что мне пора на «молитвенное собрание».
83
В больнице представлены вероисповедания на любой вкус. Хочешь быть католиком — пожалуйста, протестантом — милости просим! Сколько твоей душе угодно. К нашим услугам пастор и священник на полставки. Приходящий имам и виртуальная синагога. Большой буддистский храм для медитации с отделением для индуистов, а также общее помещение для тех, кто не прочь поразмышлять о смысле жизни. Всеми представленными религиями заправляет теолог Яп. Он руководит сегодняшними мероприятиями и следит за тем, чтобы народ равномерно распределялся по семинарам.
Вниманию пациентов и сотрудников больницы предлагаются две лекции. Лекция «Религиозные службы» об авраамических религиях, и лекция «Медитация», затрагивающая, в частности, все восточные виды ладана. На два вкуса, так сказать: классический и с добавлением паприки.
Яп изо всех сил старается донести до публики, что, несмотря на различия, все люди равны. Любой Бог достоин уважения, религия — это «ценный опыт», и каждый человек имеет право на истину.
Это его любимый конек. Он утверждает, что есть истина, способная помочь тебе прожить жизнь. Я не согласен. Может, она и в самом деле существует, эта истина, но почему же тогда мы, люди — я или тот умнейший и добрейший человек из умозаключения Херре — до сих пор не поняли, в чем ее суть. И если мы не смогли докопаться до этой истины, значит, ее нет. Так я думаю.
Люди предприняли множество попыток, чтобы найти объяснения главным жизненным вопросам. Однако все эти теории, будь то Библия, Коран или какая-нибудь научная публикация, — сущий вздор. Мы неспособны постигнуть истину. Даже если тебе удалось аргументировать вывод о том, кто или что первично: Создатель или Большой взрыв, все равно вопрос, кто или что им предшествовало, остается открытым. Кто вылепил этого Создателя и кто организовал этот Взрыв?
Как бы то ни было, одно несомненно: мы будем неустанно продолжать искать новые, более правдоподобные истины. Мы изобретательная и трудолюбивая раса. Это и делает нас великими. Мы новаторы. Мы постоянно себя совершенствуем. Мы растем над собой и потому еще существуем. Возможно, как раз из-за того, что нас мучает все тот же насущный вопрос: что было до?
А что, если это и есть единственная истина: наше стремление ее познать?
Значит, с таким же успехом можно сказать, что все истинно, и тогда мне все-таки придется согласиться с Япом. Все истинно в равной степени, и если какая-то истина способна тебе помочь — на здоровье. Пусть победит благотворнейшая.
Вообще-то Библия, Коран или Тора — это лишь собрания народных мудростей. Замечательно. Истории, прошедшие сквозь века и духоподъемные для стольких людей, наверняка таят в себе зерно истины. Но разом объявлять эти книги священными… это, на мой взгляд, претенциозная чушь. Чем они ценнее отрывного календаря с пословицами и поговорками? Коллекция древних мудростей, содержащих зерно истины, основанной на социологическом законе подчинения меньшинства большинству.
84
Когда Яп (перед большой аудиторией) и я (в своих мыслях) заканчиваем философствовать, наступает время семинаров. Изабель зазывает меня на свой курс по искусству гадания на картах Таро. И делает это не без тайного умысла: я оказываюсь единственным мужчиной среди ударившихся в эзотерику читательниц журнала «Либелле» в климактерическом периоде. В бесформенной одежде «то-ли-брючный-костюм-то-ли-платье-то-ли-кимоно» эти веганистки из административного отдела в восторге оттого, что я, в моем возрасте, интересуюсь астрологией, и Изабель объясняет это тем, что я «художник».
Каждый вытаскивает произвольную карту. Мне сразу везет: я достаю карту с изображением куклы в шутовском костюме. «Шут», гласит карта.
Изабель просит каждого из нас подумать о своей карте. Значение карты нам неизвестно, но мы можем попытаться его разгадать. Открыто и честно. Надо лишь постараться сочинить убедительную историю. Пусть победит благотворная истина.
Я говорю, что шут — как раз то, что мне подходит, поскольку я, кажется, в этой группе случайный гость.
— На картинке он какой-то тщедушный, в кургузом сюртучке, с узелком на палочке и бубенчиками на башмаках, — рассказываю я с только что присвоенной улыбкой Херре, и, похоже, это производит впечатление. До конца семинара я чувствую себя в безопасности.
После того как все поделились своим видением, Изабель раскрывает значение каждой карты сообразно ее справочнику.
— «Шут» — это нулевая карта большого аркана (ага!), символизирующая изменение. Он знаменует новое начало или поворотный пункт. Значит, в ближайшее время тебя ждут важные перемены. Ты вступаешь в новую жизнь. Как тебе?
— Твое толкование гораздо интереснее моего. И если все это правда, я тут же приму веру Бога Таро, кем бы он ни был.
Группа начинающих медиумов смеется, а Изабель гладит меня по голове. Улыбка Херре работает, так что стоит подумать, как применить это оружие против Смюлдерса.
85
На совместный больничный ланч пациентов и сотрудников подают булочки с сыром. Проходя мимо доктора-неумейки, я бросаю ему:
— Как дела, док?
И тут же вспоминаю, что в последний раз, когда я задал ему этот вопрос, мы тоже встретились с ним здесь. Это было полгода назад, перед тем как Хаким потерял связь с реальностью.
— Привет, Бен. Иди сюда, у меня для тебя хорошие новости.
За прошедшие полгода я проникся симпатией к доктору-неумейке. Его кажущееся порой безразличие и занудство на самом деле компоненты его врачебного арсенала.
— Я вчера посовещался с коллегами, и мы решили, что пора приступить к новому этапу твоего лечения. Мы собираемся предпринять кое-какие шаги, необходимые для обустройства твоей жизни вне клиники.
Заковыристый врачебный жаргон уже давно не режет мне слух. Вот уже больше полугода я мечтал услышать эти слова. Мечта начинает сбываться.
— Только не обольщайся, не все так просто. Прежде всего необходимо подумать о том, кто будет тебя наблюдать. Поговорить о системе социальной поддержки. Я планирую связаться с твоими родителями, и мы подыщем тебе работу. Но начало положено — мы вступаем на новый этап. Поздравляю!
Я пожимаю руку доктору-неумейке и от души благодарю. Меня испугало лишь одно из перечисленных звеньев плана — мои родители. Я об этом не думал. Что надо будет с ними связываться. И все же положительная новость перевешивает. Родители — это лишь небольшое препятствие. Достигнув столь многого, справлюсь и с этим.
86
Есть что-то невообразимо комичное в том, как психиатрические пациенты играют в мини-футбол. Набери команду психопатов и аутистов, дай им футбольный мяч, определи противника и получишь гарантированный телевизионный хит. Рейнаут Урлеманс может обратиться ко мне за подробной консультацией по составу команд.
Мы смотрим прямую трансляцию матча между командами «Защитники Радуги» и «Один метр пива, пожалуйста». Последнее название придумано Франком и его командой, в которой также играют Херре и Гровер. За нее я и болею. Вообще-то «команда» — это громко сказано. Мяч облепили две горстки игроков обеих команд минус два вратаря, прислонившихся к воротам. Они играют по системе 1-1-1-1-1-1 или что-то в этом роде, надо позвонить кому-нибудь и уточнить. Как только мяч оказывается у игрока, он, в зависимости от степени расстройства его личности, либо принимается со всей силой лупить по мячу куда попало, либо заносчиво отбегает в сторону, чтобы оттуда (попытаться) продемонстрировать разные трюки. Выкрикиваемые ругательства добавляют последнюю краску в этот спектакль.
Я сижу на скамье запасных, поскольку там оказалось свободное место и я больше ни во что не хотел играть. На всякий случай я надел спортивный костюм, но надеюсь, что он не пригодится. Мы выигрываем со счетом 1–0 благодаря Херре, который штрафным ударом через голову Гровера забивает мяч в ворота соперника. Гровер, у которого кровь течет носом, страшно зол на Херре, но, узнав, что он герой дня и его нос помог забить гол, тут же забывает обиду.
Следующее спортивное мероприятие — водный волейбол. «Радуге», одной из немногих психушек, посчастливилось иметь крытый бассейн. Ничего не подозревающий налогоплательщик бьется сейчас в припадке истерики, и, наверное, справедливо. Пусть утешится тем, что в нашем бассейне нет горок, волн, а регулятор температуры в джакузи постоянно ломается. Поскольку все верят моим словам о том, что плавать я не умею, мне вовсе необязательно снимать свой тренировочный костюм.
Впрочем, уметь плавать тоже необязательно — глубина бассейна не превышает полутора метров. Наша команда уже барахтается в воде, а я добровольно вызываюсь подавать мяч. Позже это оказывается самой трудной задачей на всем игровом поле. Каждый псих, получающий шанс ударить по мячу, делает это с неистовой силой и не целясь. Так что к перерыву я чувствую себя вконец обессиленным, намотав такое количество кругов вокруг бассейна.
87
Уже почти три часа, и у меня нет желания заявляться к Смюлдерсу вспотевшим и раскрасневшимся. Я прошу отвести меня в мою комнату. Захлопнув за собой дверь, я поворачиваюсь и застываю на месте. Я смотрю на свою муравьиную колонию и замечаю большую трещину по середине террариума. Судя по всему, совсем свежую, поскольку из трещины до сих пор струйкой на пол сыплется песок.
— На помощь!
Я только зря надрываю горло. Никто меня не слышит, да и чем они могут помочь? По образовавшейся на полу песочной горке судорожно снуют муравьи. Они охвачены такой же паникой, как и я?
Я поднимаю крышку террариума, падаю на колени и принимаюсь засыпать песок с муравьями обратно. Между тем песок продолжает утекать. Черт побери, я вычерпываю воду из дырявой лодки! Сначала надо заделать дырку! Я оглядываюсь кругом в поисках чего-нибудь подходящего: кусочка стекла или картона, чтобы устранить течь.
В конце концов на глаза попадается клейкая лента. Возле террариума валяется инструкция по использованию моего «AntRex Deluxe». Я приклеиваю ее скотчем на трещину. И несколько раз обматываю ленту вокруг коробки с муравьями. Песок и муравьев, которые еще находятся в поле моего зрения, я забрасываю обратно в террариум. После чего в изнеможении валюсь на кровать.
Тут же вспоминаю о свидании со Смюлдерсом. Бегу в душ. И только в душе до меня доходит, что я собрал далеко не всех муравьев. Несколько из них, как пить дать, сейчас разгуливают в отрыве от своей группы. По моей комнате. Вдали от своей королевы. Отрезанные от целостного организма, одни в чужом мире.
88
В приемной меня встречает тот же охранник, который передал мне утром записку от Смюлдерса.
— Молодец, ты как раз вовремя. Следуй за мной.
Служебный отсек пустует — все на спортивных мероприятиях. Даже секретарши Смюлдерса нет. Охранник трижды стучится в кабинет.
— Да, входите. Ага, молодой господин Крёйзе. Проходи, садись, — обращается Смюлдерс ко мне.
А потом говорит охраннику:
— Мы ненадолго. Так что если ты подождешь в приемной, то через десять минут сможешь отвести его обратно.
Я нервничаю. Не могу собраться с мыслями. Не могу успокоиться. Сгрызаю в кровь ноготь мизинца. Кладу мизинец в рот, отсасываю кровь и стараюсь вспомнить слова Херре. Смюлдерс сильнее в этой игре и выйдет из нее победителем. Мне это на руку. Ведь мой успех предопределен его победой.
— Хорошо. Ты наверняка знаешь, о чем мы должны сегодня побеседовать? — Смюлдерс шагает к своему глобусу со спиртными напитками, где в прошлый раз закончился наш разговор. Только не выпендривайся, убеждаю я сам себя.
— Да, о нашем уговоре, господин Смюлдерс. Уговор дороже денег! Если вы, конечно, не передумали, — на последнем предложении я слегка заикаюсь. Очень хорошо! Теперь очередь Смюлдерса.
— Да, уговор. В том числе. Ты идешь на поправку. Прогресс налицо! Я слышу, что тебя даже хотят выписать. И когда я это слышу, я все-таки немного беспокоюсь. Беспокоюсь о нашем соглашении. Станешь ли ты его придерживаться, когда выйдешь на свободу?
Ну вот. Я так и знал. Он сдрейфил. Он боится за свою шкуру. И сейчас все зависит от меня. Так же как и полгода назад. Надо постараться его убедить.
— Вообще-то я очень доволен нашим уговором. Он ускорил мое излечение. Впервые мне удалось освободиться от своего прошлого и сосредоточиться на будущем.
— Да, да, на будущем. А ты уже придумал, как вернуть свои деньги в этом будущем? — Смюлдерс стоит ко мне спиной со стаканом виски. Он смотрит в окно на сад. Наверное, сейчас моя команда играет там в петанк.
— Нет, я не хочу возвращать свои деньги. Это вообще не мои деньги. Я же не зря решил от них отказаться. Эти нелепые деньги были частью моего нелепого прошлого. Под этим прошлым подведена черта. Я от него отрекаюсь, — я сам немного пугаюсь такой тирады. Уж больно она откровенна.
— Ты решил от них отказаться?
— Да. (Взгляд лабрадора, едва заметное подергивание плечами.)
И снова кажется, что время остановилось. Смюлдерс хрустит костяшками пальцев и наконец отвечает.
— Ты прав. Это было твое решение. И думаю, лучшее.
Так это была просто уловка. Он лишь искал подтверждения. Он хотел внушить мне, что это мой выбор. Смюлдерс крепко держится в седле и никому не позволит себя оттуда сбросить. Сейчас он сидит еще прочнее. Вот что ему требовалось.
На столе лежит листок бумаги и ручка. Смюлдерс пододвигает их ко мне. Это, несомненно, документ, в котором я отказываюсь от денег. Я даже его не читаю. Ужасный шрифт, бланк тонкий, как пергамент. Меня тошнит, и я быстро ставлю свою подпись. И одновременно черту под своим прошлым. Все. Оставьте меня в покое. Теперь я хочу только вперед.
— Хорошо. Теперь поговорим о другом. Ты великолепно расписал стену. Я так понимаю, ты снова увлекся живописью?
— Да, господин Смюлдерс. Живопись — моя новая страсть.
— Прекрасно. Похвально уметь увлечения. Продолжай рисовать, мой мальчик, желаю тебе всяческих успехов в твоей дальнейшей жизни.
Его протянутая рука означает «поздравляю, спасибо за игру и всего наилучшего». Я с облегчением прощаюсь с самым страшным психиатрическим пациентом в моей жизни. В коридоре меня поджидает охранник.
— Пошли.
Чем скорее, тем лучше.
— Если поторопимся, то я еще успею сыграть в настольный теннис.
89
В саду вокруг теннисных столов сгрудились пациенты и сотрудники. Я тут же вспоминаю Метье и надеюсь, что это столпотворение не предвещает ничего дурного. Заслышав радостные вопли, я понимаю, что все в порядке, и подхожу ближе узнать о причине веселья.
По одну сторону стола размахивает ракеткой спортивный тренер нашей больницы. Этакий перекаченный «спортсмен Билли», который раньше всегда был отличником по физкультуре, потом получил спортивное образование и теперь считает, что весь мир держится на спорте и спортивных достижениях. На нем майка без рукавов, а под мышками большие разводы от пота.
Его противником выступает Гровер. В своей майке-поло восьмидесятых годов и сочетающейся с ней бейсболкой «Daf-tracks» он достоин персональной фотосессии. К тому же, сейчас за игровым столом он вытворяет чудеса. Новость мирового значения в нашем крошечном мирке.
Я протискиваюсь вперед и оказываюсь рядом с Франком. Я спрашиваю у него, какой счет.
— Невероятно! Наш бисквитный монстр — прирожденный теннисист! Режется, как Рафаэль Надаль. Ни одной ошибки! Топ-спин, слайс, слева, справа — уму непостижимо! Потрясающе! Прямо Форрест Гамп! Он непобедим! Ты знал?
Нет, я не знал. Гровер никогда не играл со мной на счет. И выдающихся способностей я у него не замечал. Но сейчас он показывает настоящий класс! Как будто сражается за последнюю булочку в мире. Спортивному тренеру он не по зубам, тот разбит наголову и сваливает свое поражение на солнце. Гровер принимает восторженные поздравления и продирается сквозь толпу, чтобы выкурить сигаретку на лавочке. Матч года расшевелил других любителей настольного тенниса, и вот уже следующая партия в самом разгаре.
Я в изумлении подсаживаюсь к Гроверу.
— Поздравляю. Я и не подозревал, что ты такой профи.
Гровер отвечает кивком головы и выдувает сигаретный дым чуть сильнее обычного.
— Но почему мы с тобой никогда не играли на счет?
Гровер пожимает плечами:
— Ты бы все равно проиграл.
— Ну и что?
— Ты бы проиграл и не захотел бы больше играть без счета. А когда мы играем без счета, мы оба в выигрыше.
— Знаешь, Гровер…
Гровер тушит сигарету и поднимает на меня глаза.
— Меня, возможно, скоро выпустят.
Он сжимает губы и сглатывает, медленно кивая в ответ.
— Я так и думал… это хорошо. Тебе не место взаперти. Тебя вообще не стоило здесь запирать.
Гровер неспешно поднимается, берет пинг-понговый мячик и подбрасывает его вверх. Мячик приземляется на моих коленях. Мы идем к освободившемуся теннисному столу. Чтобы сыграть без счета.