100

Сегодня четверг, почти четыре часа. Я тружусь на складе «Фабрики декораций», моего первого настоящего работодателя, и доделываю большой книжный шкаф. Это часть декорации. На самом деле шкаф пуст, вместо книг — лишь корешки. По некой иронии судьбы шкаф состоит в основном из воздуха. Все дело во внешнем облике, ведь именно он играет важную роль в спектакле. А эта работа играет важную роль в моей жизни.

У меня три напарника, с которыми я легко сработался. Им ничего не известно о моем истинном прошлом. Из «Радуги» ты выходишь с придуманной биографией. По сути, с такой же декорацией. Внешней оболочкой несуществующей жизни. Многим пациентам легче наладить контакт с миром, если им не приходится тащить за собой тяжкий груз прошлого. Согласно моей легенде, я четыре года колесил по свету. Все собранные для меня подробности о странах, которые я якобы посетил, я выучил наизусть. О Таиланде, например, я сейчас определенно знаю больше, чем если бы и вправду там побывал. Но до сих пор меня никто ни о чем не расспрашивал. Все эти подробности никому не нужны. Разве что самим экс-пациентам для укрепления их самоуверенности.

 

101

Обычно я возвращаюсь домой на велосипеде. Но сегодня утром я проколол шину, поэтому мне пришлось сесть на автобус. Весь Утрехт знает, что автобус номер 8 — самый страшный вид общественного транспорта на земле. На улице тепло, и я стою в битком набитом, душном, вонючем автобусе, вжавшись в суринамскую женщину необъятных размеров. Иногда мне удается дышать. Как раз в тот момент, когда задерживать дыхание больше невмоготу, женщина трясет своими темными потными кудрями прямо мне в лицо и в рот. Комок шерсти в желудке мне обеспечен. Меня тошнит от жалости к себе. Водитель автобуса, вжившись в роль Михаэля Шумахера, развивает на поворотах бешеную скорость. Я уже давно выбился из равновесия, но стадо пассажиров в этом фургоне по перевозке скота удерживает меня на месте. Это передвижная лотерея смерти.

Недавно в утрехтские автобусы было введено социальное новшество. Из-за вопиющего увеличения числа людей с лишним весом дизайнеры автобусных интерьеров транспортных предприятий придумали новый вид сиденья — для тучных пассажиров. Они чуть шире обычных сидений и расположены в легкодоступных частях автобуса.

Гениальный замысел, претендующий на Нобелевскую премию в номинации «комфортные транспортные решения», если бы не одно «но»: человеческая психология.

Дело в том, что толстяки отказываются признавать себя таковыми. Так это или нет, но они точно не хотят, чтобы им лишний раз напоминали об их габаритах в общественном транспорте, — как если бы средневековый воришка каждый день на десять минут добровольно становился к позорному столбу.

К тому же с тех пор как в автобусах появились сиденья для людей с лишним весом, их занимают все кому не лень, кроме самой целевой группы. Результат — еще большие горы жира и запотевшие стекла.

Толковая идея дизайнера автобусных интерьеров, но с абсолютно неожиданным эффектом. Бывает.

 

102

После остановки «Фрейденбюрг», вблизи рынка и центрального вокзала, где автобус сбрасывает свою зловонную поклажу, наконец-то можно нормально дышать. Я сажусь и раскрываю одну из многочисленных бесплатных газет, раскиданных по всему автобусу. Вот уже целую неделю все СМИ охвачены новостью о террористе-смертнике, совершившем теракт в торговом центре. На фотографии в одной из статей изображена деревянная табличка с надписью «Почему?», выведенной красными буквами. Бессмысленный, риторический вопрос. Почему двадцатичетырехлетний юнец убивает семь человек и себя? Потому что ничего другого он не придумал и потому что это возможно. У человеческой греховности нет границ и нет единицы измерения.

Никто не осмеливается проследить за ходом мыслей этого юнца. Невинные выдумки зачастую быстро превращаются в извращенные замыслы. Вышедшая из-под контроля скука подпитывается изобилием возможностей.

Я выхожу на остановке «Янскеркхоф». Справа от меня какой-то студенческий клуб заполняется другими двадцатичетырехлетними юнцами.

 

103

Мне еще нужно в магазин — вечером у меня гости. В шесть часов ко мне придут Флип и Грегор, которых я не видел с момента суда. Прошло четыре с половиной года, и голос Флипа по телефону привел меня в замешательство. Оказалось, Флип раздобыл мой номер, позвонив сначала мне на работу. Ему с Грегором (судя по всему, они по-прежнему дружат) захотелось навестить меня и возобновить общение.

Я попытался было придумать отговорку, но, поскольку их звонок застал меня врасплох, ничего путного не сочинил. В моих глазах Флип и Грегор относятся к периоду, который для меня завершился. Я не хочу возвращаться в первую серию своей жизни. И вот я стою в супермаркете и с неохотой думаю, что же им купить. Хорошая мысль? Не уверен. Ну ладно, переживу.

В моей корзинке две пачки чипсов. Натуральные и со вкусом паприки. Банка сосисок, паштет и сухие хлебцы. Угощение не роскошное — мои скромные доходы не позволяют мне разгуляться. В сомнениях я останавливаюсь перед полкой с пивом. Шесть бутылок «Хайнекена» или двенадцать? Раньше мы пили в десять раз больше, и это было лишь разминкой. В мою теперешнюю жизнь алкоголь не вписывается. Во всяком случае, не в таких количествах. И все-таки я выбираю ящик покрупнее. Не хочется разочаровывать парней.

 

104

Моя коморка уже выглядит довольно обжитой. Стерильная чистота улетучилась, и я все больше чувствую себя здесь дома. Оглядываясь по сторонам, я размышляю, куда бы усадить моих гостей. Уж точно не за стол — сразу повеет тюрьмой. И не на диван — слишком удобно. Лучше всего за барную стойку — они усядутся на табуретки, а я прислонюсь к кухонному блоку. В шесть часов у меня все готово. Около половины седьмого раздается звонок в дверь. Я нажимаю на кнопку электрического замка и слышу, как Грегор и Флип устремляются вверх по лестнице. Их топот звучит зловеще, и я открываю первую бутылку пива.

 

105

— Ну наконец-то! — Грегор первым врывается в квартиру. С таким же небритым лицом, как и прежде. Свой лишний вес он пытается скрыть под рубашкой.

Так как я не кидаюсь к нему с распростертыми объятиями, он сам хватает меня за плечи. От него несет потом и табаком.

Флип тоже не изменился. На нем полкостюма, сшитого на заказ, пиджак перекинут через плечо, галстук в кармане. Утром он побрился и, судя по запаху, недавно повторно освежился одеколоном. Двух столь разных типажей нечасто встретишь в одном помещении. Они неуверенно проходят в квартиру, с трудом скрывая неодобрение.

— Это, конечно, не баржа на Амстеле, — говорит Флип.

— Как великодушно со стороны больницы разрешить тебе взять с собой свою камеру.

Грегор не отличается тактом, но мне смешно. Он приближается к мольберту и рассматривает холст.

— Фу, гадость… импрессионизм! Ты что, сидел на электрошоковой терапии?

Я ставлю два пива на барную стойку и поднимаю початую бутылку.

— За встречу! Рад снова вас видеть. Я искренен только наполовину. — Как у вас дела? Чем занимались все это время? Я все расскажу последним.

Грегор все еще живет на Терсхеллинге, вместе с женой и детьми. По-прежнему ваяет скульптуры, которые стали приносить какие-то деньги. Участвует в экспериментальных видеопроектах других художников-отшельников. В Амстердам приезжает только для того, чтобы встретиться с Флипом.

Флип полон решимости через три месяца, в течение года, добиваться статуса партнера в юридической фирме, где сейчас работает. Так что жизни у него нет. Он ночует в офисе, на стопке кодексов, и едва успевает изредка заказывать себе еду. Он должен доказать, что способен пожертвовать всем ради зарплаты и амбиций. Его коллеги надеются, что по окончании битвы от него хоть что-то останется. Редкие свободные дни, которые ему выпадают, он тратит на «разрядку», как он сам выражается, которая, по сути, сводится все к тем же алкоголю и наркотикам, как и раньше.

— Хочешь не хочешь, а жизнь продолжается, Бен, — для пущей убедительности Флип постукивает пустой бутылкой по моей шаткой барной стойке. Если они не сбавят темп, то через двадцать минут мой запас иссякнет.

— Теперь твоя очередь. Как поживаешь? Тебе удалось измениться в этой своей камере?

Я рассказываю им обо всем. О чудовищно монотонном начале. Об ожидании. О надзоре. О пациентах. Их характерах. О видах расстройства личности и сопутствующих им анекдотах. О Смюлдерсе и его грязных делишках. Я рассказываю о боли, о забавах и, наконец, о себе, о своем перерождении. Я сам удивляюсь, каким гладким получился мой рассказ.

— В первые годы своего заключения я пребывал в прострации. Я был парализован до тех пор, пока не поменял ход своего рационального мышления. Лишь честно признав свою вину, я задумался об ее причинах. Это осознание повлекло за собой стыд и страх. Но зато у меня появилась цель. Не упустить свой второй шанс. Я чувствовал, что так надо. Была причина, и было следствие. Уже тогда я ощутил себя свободным. Я познал себя, со всеми своими недостатками.

Не стоит ожидать от Грегора и Флипа хоть капли сочувствия. Во всяком случае, они меня не перебивали. Еще никогда я не формулировал свои мысли столь лаконично. Но все сказанное мною вполне искренне. Я достаю две новые бутылки пива. И тут Грегор ухмыляется. Открывая пиво, он бросает взгляд на Флипа. Потом начинает гоготать. Что-то явно не так.

— Мы все-таки должны кое-что тебе рассказать, Бен, — говорит Грегор с презрительной улыбочкой.

Флип советует мне присесть. Я продолжаю стоять. Прислонившись к стене. Допивая свою первую бутылку, я спрашиваю:

— Что происходит?

— Ты не совершал никакого преступления. Ты, бесспорно, круглый идиот, достойный лечения в психушке, но никакую девушку ты и пальцем не трогал. Ты не преступник. Ты невинен как младенец. Я надеюсь, ты не думаешь, что и в самом деле что-то натворил?

Ничего не понимаю. К чему они клонят? Это не правда. И совсем не смешно. Что за чушь?

— Темноволосую девушку, демона, зовут Иммеке. Она тоже с Терсхеллинга. Она занимается видеоискусством и малость чокнутая. Она согласилась свидетельствовать против тебя. Лжесвидетельствовать. Ты к ней не прикасался. Это была часть плана.

— Какого плана?! Вы в своем уме? Что за бред ты несешь? — у меня заныло под ложечкой. Надо успокоиться. — Заткнись, Грегор!

— Белокурая девица, ангел, приехала из Польши. Шлюшка без документов и по уши в долгах. Ты ее трахнул, после чего ее избили ее соотечественники, которым мы щедро заплатили твоими деньгами. К тому времени ты уже был в отключке и потому ничего не запомнил.

Слово берет Флип. Он все подтверждает. Значит, Флип знал. Флип тоже к этому причастен. К этому абсурду.

— Они обе заявили на тебя в полицию. Дав одни и те же показания. У одной из них под ногтями была твоя кровь. Нашли и твою сперму. После чего тебя арестовали. На самом деле мы были уверены, что этим все и ограничится. Мы хотели хорошенько тебя припугнуть. Хотели опустить тебя на землю. Но потом вдруг дело дошло до суда. Наша затея вышла из-под контроля. Похоже, из твоего преступления устроили показательный процесс. Это не входило в наш сценарий, мы думали, что ты отделаешься общественными работами. Не могли же мы во всем признаться, верно? И потом, скажи честно, ведь наш план сработал? Ты изменился и возродился, сам только что подтвердил. Благодаря нам ты исцелился!

Я стою в другом конце комнаты и хватаюсь за голову. Меня тошнит. Я ничего не понимаю.

— Вы рехнулись! Зачем вы это сделали? Как вы могли? Это же бред сумасшедшего!

— Зачем? — Грегор поворачивается ко мне. — Чтобы тебе помочь, разумеется. Ради тебя старались. Логично, по-моему. Ты пребывал в других сферах, Бен. И не собирался возвращаться на землю. Ты жил в вакууме. Мы должны были тебя заземлить. Ты был нашим Космическим ковбоем. Ты обитал в своем воздушном пузыре, зациклившись на собственном Я. Ты только и делал, что жаловался на свое бессодержательное существование. Вот мы и решили вмешаться. Придумали способ, как тебя вылечить. Так поступают настоящие друзья. Ты видел статуэтку, которую я прислал в больницу? Накаченный воздухом ковбой в психиатрической больнице для преступников.

— А, вот что я должен был увидеть? У тебя такой юмор, да? Значит, я твоя стеклянная статуэтка? Лицемерные кретины! Вы спятили! Стало быть, вы подставили ту девушку? Неужели вы на такое способны? Кто вы после этого? Что вы из себя представляете? И как это называется?! Вы сами устанавливаете себе правила? Ты сам себе судья, Флип? А ты думаешь, что действительно стал Богом, ГреБог? Вы сумасшедшие! Это вам надо в психушку, а не мне! Это вас надо лечить!

— Успокойся, Бен. Грегор прав. Ты был высокомерным хвастуном. В какой-то момент с тобой стало невыносимо. Даже тебе самому. Ты медленно себя разрушал. Ты ничегошеньки не хотел и лишь напивался до чертиков. Мы же твои друзья, и мы должны были что-то предпринять. Нам хотелось тебя вразумить, объяснив, что не все в этой жизни преподносится на блюдечке с голубой каемочкой. Вот мы и решили преподать тебе урок. А что нам оставалось делать? Ты бы на нашем месте поступил точно так же.

— Но вы могли бы поговорить со мной! Это же твоя профессия! Не думаешь, что разговор по душам был бы эффективнее, чем четыре с половиной года тюрьмы! Гуманнее!

И пока я ору, я начинаю верить, что они действительно на такое способны. Возможно, это был их ход в нашей безрассудной игре с позиции силы.

— Ты так считаешь? — Грегор сам достает еще одну бутылку из моего холодильника. Неудивительно. Если он вот так запросто распоряжается моей жизнью, что может помешать ему открыть дверцу моего холодильника. — Сомневаюсь. В каком-то смысле мы твои создатели. Я тебя создал. Ты мое творение. Я художник. Ты был сырым материалом, в который я вдохнул жизнь. Я стеклодув. Ты же сам утверждаешь, что чувствуешь себя лучше. Ты же сейчас «свободен»? Ты мое величайшее творение. Шедевр из плоти и крови. Я шаман, вызывающий дождь. Ты был всего лишь зародышем. Я вызвал дождь и грозу. И вот ты стал человеком! Где благодарность? Ты что, не видишь — это настоящее искусство!

Флип становится рядом с ним. Разводит руками и пожимает плечами. Он тоже хочет что-то сказать. Передо мной маньяк, чокнутый маньяк. Но до меня, похоже, это не доходит. В оцепенении я жду, когда он раскроет рот. Каждое слово звучит как пушечный выстрел.

— Ты сам этого хотел, Бен. Ты нас об этом просил. Умолял. Тебе было душно в твоем окружении. Ты подыхал со скуки. Ты нам все уши прожужжал. Ты хотел чего-то экстремального. Приключения. Заварушки. Пожалуйте! Ты заказываешь, мы исполняем! А сейчас строишь из себя обиженного. Это было твое желание. Почему бы тебе не сказать нам спасибо?

Грегор протягивает мне пиво. У меня кружится голова, я еле стою на ногах. Такое ощущение, что из-под «дженги» вытащили стол. Я хочу убежать, обратно в «Радугу». В карцер, если понадобится. Я хочу упасть, но не могу.

Вся моя концентрация уходит на то, чтобы выбить бутылку из рук Грегора. Она попадает в стену и разбивается. Грегор не реагирует. На него это не действует. Он медленно достает конверт из заднего кармана штанов.

— Письмо от Иммеке. Не знаю, что там написано, но она хотела тебе его передать.

Он кладет запечатанный конверт на барную стойку. Его спокойствие окончательно выводит меня из себя.

— Убирайтесь! Оба! Немедленно! Проваливайте! Иначе я за себя не ручаюсь. Не хочу вас больше видеть, никогда! Не надо мне больше этих уродливых, китчевых стекляшек. Сотрите мой номер из ваших телефонов! Вы чокнутые! Сумасшедшие! Больные! Убирайтесь вон! Даю вам десять секунд или я вызову полицию!

Я вышвыриваю пиджак Флипа на лестничную клетку. Дорожа своими шмотками, Флип уходит. Грегор еще позерски стоит посреди комнаты. Я толкаю его. Он продолжает стоять, но потом все-таки направляется к выходу.

Перед тем как выйти из квартиры, он говорит:

— Все мы чокнутые, Беньямин. Лишь осознав это, мы можем что-то сделать с нашей жизнью. Успокойся и подумай. Расслабься на своем широком диване. А мы подождем тебя в кафе на Нобелстрат. Закажем три пива, одно для тебя. Будем ждать тебя до тех пор, пока ты не выпустишь пар и не присоединишься к нам. Тогда потолкуем дальше. Раскинь мозгами: что такого произошло?

Последнее предложение он выкрикивает через закрытую дверь, которую я с размаху захлопываю перед его носом. Еле дыша, я опускаюсь на пол. Ледяными пальцами протираю глаза. Я ощущаю мучительную, невообразимую боль. Я ощущаю страх, но самое ужасное, что я сомневаюсь. И еще я разъярен. Я зол на самого себя. Голова разрывается от мыслей, я задыхаюсь. Все, во что я верил, обернулось фарсом. Моя жизнь — выдумка. Наглая ложь. Все жизненные стимулы оказались фальшивыми. Последнее, что я вижу, перед тем как потерять сознание, это секундная стрелка моих часов. Она не двигается.

 

106

Когда я прихожу в себя, на часах уже половина десятого. Я по-прежнему не в состоянии сосредоточиться ни на одной мысли. Я хочу есть. И пить. Я съедаю все чипсы. Холодные сосиски из банки. Выпиваю оставшееся пиво. А потом нахожу конверт, который, должно быть, оставили Грегор и Флип, и не раздумывая его распечатываю.

Беньямин,

Я несколько раз перечитывала твое письмо… Сначала я удивилась, потом рассмеялась, а потом заплакала. Боюсь, что реальность действительно пошатнулась. В этом смысле наша затея ненароком удалась.

Это я чудовище, а не ты. Это мы совершили преступление. Это мы навязали тебе новую реальность. И к сожалению, она зажила своей жизнью.

И все же я не чувствую себя виноватой. Ты заслужил это письмо в качестве ответа, но я снимаю с себя все обязательства. В конце концов, это твоя задача определять собственную реальность и следить за тем, чтобы тебе не навязали другую.

Пока,

И.

Я перечитываю письмо снова и снова, пока оно не врезается в мой мозг. Со мной сыграли злую шутку. Ярость сменяется стыдом. Как можно скорее уничтожить это письмо. Я хочу стереть любое воспоминание, любую мысль. Я хочу исчезнуть.

 

107

Я просыпаюсь рано, на полу. За окном еще темно. На дисплее телефона пять пропущенных звонков. Четыре от Флипа и один от неизвестного абонента. Наверняка от Грегора. Оставлено сообщение и на автоответчике. В полпятого утра: «Послушай, Бен, ты ведешь себя как ребенок, — Грегор явно напился, — как неблагодарный ребенок. Жутко неблагодарный. Мы не только спасли тебе жизнь, но и выпили сейчас все твое пиво. Мы решили, что справимся и без тебя. Мы возвращаемся на поезде в Амстердам. А ты оставайся в своем Утрехте. И прости, что попытались тебе помочь. Ну и свинья же ты! Сиди себе в своей башне из слоновой кости, ковбой! Упивайся своим одиночеством. Бедный, одинокий ковбой. ГреБог закончил свое творение. Я изгоняю тебя из моего рая…» Конец сообщения.