Здравствуйте… или здрасьте…

Первые слова сказаны, отступать поздно, и было бы куда…Времени, как и сил — в обрез.

Меня зовут Максим Клон, родился в известном городе Заводе. Клон — фамилия у меня такая: краткая и конкретная, по сути и содержанию. Меня как джина выпустили, только не из бутылки, а из пробирки. Носителем чьих ген являюсь — определить невозможно. Вопрос моего появления решался на внеплановом Пленуме ЦИК. Помните, лет 20 назад, выдали постановление-опус создать в лабораторных условиях гибрид рабочего и крестьянки? Поэтому я написал выше, что родился в Заводе, в отличие от сынов председателей, которые рождаются в поле. Бог ты мой, клоновый, подумать только: женщины работали на девятом месяце беременности…

Город у нас прозвали ласковым аборигенным именем — Черный. В нем такое количество высоких черных труб, безостановочно плюющихся черными облаками, что туземцы забыли какого цвета небо и есть ли на нем звезды. Теперь понятно, что это тяжелая станкостроительная индустрия, плюс легкая химия, основная часть продукции шла на оборонку. В городе есть оптические кварталы, химические, киповский, лабораторный — строго засекреченный квартал: вход по пропускам, для высоколобых, задумчивых очкариков в белых халатах, прячущих звезды на плечах.

В одной из лабораторий, согласно указу Партии, провели опыт по извлечению из пробирки существа, которое должно было получить гордое звание — человек. В Заводе женщины рожали мало и неохотно, на свет чаще производились уроды, спасибо городской экологической обстановке, в то время как заводам страны необходимы сильные и здоровые, без дауновских отклонений, рабочие руки и ноги, иногда, в небольших количествах — головы.

Опыт прошел удачно. Первый и последний. Меня выколотили из пробирки навстречу светлому и счастливому будущему. Через год ЦИК сменилось, пришли новые люди, принесли новые программами и проекты. В это время в общественном крике исходила западная пресса, всех цветов и оттенков, вопя о том, что русские выращивают зомби для индустрии и покорения космического пространства. Полный гегемон!

Когда наши подписали мораторий на неиспользование ядерного оружия и разрешили хоронить в Сибири ядерные отходы — скандал с зомби замяли. Западная пресса заговорила о мире, дружбе и жвачке.

Меня предъявили по всем мировым телеканалам: гугукающего и чмокающего соской. Мир умилился, сюсюкая ткнул в меня пальцем. Ученые заспорили сколько месяцев, или лет я протяну на белом свете. Давали, как на тотализаторе: от 3-ёх месяцев, до 18 лет и полный дебилизм.

Гуманные организации: ООН, НАТО и те кто договаривался в Варшаве — решили оставить мальчику жизнь и махнули на меня рукой. Вердикт — забыть. И забыли… Чиновники вернули опытный экземпляр, в мокрых пеленках в родной Завод.

Для ученых, я перестал представлять загадку, они решили задачу и перекинулись на другие проблемы. Как раз решалась важная задача — продовольственная. Вопрос поставили ребром: чем кормить рабочее население. Академики боролись за результаты скрещивания свиньи и соболя: хотелось как всегда, всего и сразу — много мяса и дорогого меха.

Я рос и воспитывался никем не тревожимый. До 16-лет меня звали ПОЛ (первый-опытный-лабораторный). ПУОЛЭЧ перестали называть в детском саду (первый-универсальный-опытный-лабораторный-экземпляр-человека). Вот бы знать кто из лаборантов, переполненный фантазии и юмора так подписал пробирку? С бирки, наклеенной бумажным клеем, на стекло лабораторного сосуда, абревеатура имени начала кочевать по документам и справкам. Буквы «У», «Э», «Ч» — я выбил из справок детскими кулачками: разбивая носы любителям дразнилок, переворачивая манные каши на новые туфельки воспитательниц, выплевывая яблочное пюре на белый халат заведующей. Решили, что проще называть Пол.

Пол так Пол, хоть какое-то имя. Лучше, чем Пуолэч. Взять на воспитание бездетные доброхоты боялись, после того, как знакомились с моим личным делом. Я попал в приют, который народ ласково именовал — «отказник». Сами «отказники», прозывали его «обезьянником». Веселое было времечко…Там до фени у кого какое имя — пол или потолок.

Пришло долгожданное время, я получил паспорт и выбрал имя и фамилию.

— Максим.

— Почему, Максим? — пожилая женщина, работник паспортного стола, оторвалась от заполнения анкеты.

— Потому что, это лучше, чем Пол.

На самом деле, у меня когда-то была любимая игрушка — пластмассовая тачанка-растовчанка: красные кони пригнув головы, неслись по степи, возница пристал, в напряжении вглядываясь вперед, а за его спиной склонился над пулеметом Максимом, пулеметчик Максим. И строчил, строчил, строчил из пулемета по врагам, а у него их было много.

— Максим, так Максим, — она записала имя. — Отчество?

— Без отчества.

— Как, без отчества? — женщина нахмурилась. — Без отчества не положено.

— Какое у меня может быть отчество?

— Любое, без отчества нельзя. Ведь ты выбрал имя?

— Имя — другое дело. Отчество выбирать не буду. Нет его, — отрезал я.

Она нехотя поставила в графе прочерк.

— Какую фамилию берете? — в голосе появилась строгость и злость.

— Простая фамилия — Клон.

— Что это за фамилия?! — возмутилась женщина.

— Не хуже чем Буш, не лучше чем Путин.

— Да как ты смеешь! — её очки от повышенного давления запотели.

— Беру фамилию Клон.

Она быстро записала и не поднимая головы, нервно произнесла:

— За паспортом придете через неделю, гражданин Клон.

Так, в миру, появился Максим Клон. Истинный ариец. Со временем, как гадкий утенок, я превратился в высокого и голубоглазого блондина.

После обезьянника и школы я попал в хабзарню — профессиональное, да еще техническое — училище. Профиль, как и судьбу, выбрали за меня. После окончания училища, меня определили на завод, в энергоцех, теплосантехнический участок. Так как до этого все в мое жизни было не столь главным и обязательным, предисловие на этом можно закончить.

Падает занавес, живо готовится новая сцена…

Марш «Славянки», проводы в армию.

ПУ — всего лишь маленькое «пу». Для тех, у кого нет воображения — призывной участок.

Стадо наголо бритых «баранов», заводской автобус раскрыв дверцы выплюнул на черный плац комендатуры.

— Короче ребята, служите Родине достойно. Надежно защищайте незыблемые границы: на земле, воде и небе, — произнес краткую напутственную речь заместитель главного инженера по общим вопросам. Хорошая должность, если касается не частных, а общих вопросов.

К заму подлетел лейтенантик, как мумия, весь перевязанный портупейными ремнями.

— Сколько?

— Станкостроительный: двадцать шесть повесток — двадцать шесть голов.

Лейтенант пробежал глазами по бритым макушкам, на которых вспыхивали веселые весенние зайчики.

— Принято, — он заскрипел портупеями, вложил в папку повестки и общий список.

ЗГИпОВ — влез в автобус, махнул рукой и крикнул водителю:

— Трогай!

Последнюю пуповину, связывавшую нас со станкостроительным, обрезали закрываясь ворота украшенные красными звездами. Лейтенант облизал губы, улыбаясь, посмотрел на строй.

— Ну, что орлы, так и будем стоять? На медкомиссию — живо! — Он показал на вытянутое, белое здание комиссариата. Там у крыльца, шумела толпа бритоголовых, успевших пройти медкомиссию.

— За вами уже купцы приехали, — объявил лейтенант.

Мы, заводские, гуськом потянулись к комендатуре. Поднялись по щербатым ступенькам, прошли мимо комнаты с дежурным офицером, и попали в зал ожидания. Меблировка помещения состояла из театральных скамеек, окна тоскливо смотрели на плац.

— Так, — суетился лейтенант, — сейчас я раздам ваши медкарты и вы разденетесь. Список составлен согласно алфавитных данных, когда услышите свое имя, проходите в ту дверь, — он показал куда. Над дверями висела желтая лампа, забранная в железный корпус.

— По сигналу, лампы. Всем всё ясно?

Кто-то поинтересовался:

— Как раздеться?

— Я же ясно сказал — раздеться, что означает до гола.

— До плавок?

Офицер вздохнул:

— Боже, каких идиотов призываем. Раздеться до гола, что означает полностью. — Он раскрыл планшетку, уставился в список.

— Абакумов Андрей Анатольевич?

— Я!

— Да, ты. Возьми карту, пойдешь первым. Раздевайся и живее.

— Баранов Николай Петрович?

— Я.

— Гнеденок Кирилл Валерьевич.

— Я!

На мне лейтенант запнулся:

— Клон Максим…э-э-э…как твое отчество? Написать забыли.

— Я! — выкрикнул делая шаг. — Не забыли, все правильно.

— Как верно?

— У меня нет отчества.

— Как нет? Это не положено, — лейтенант растерянно покачал головой.

— Это уж как у кого получилось, — философски заметил я.

— Молчать! — закричал лейтенант.

Всем известно, что крик, как голосовая модуляция, является защитной реакцией на незнакомое. Я вырвал медкарту, отошел в сторону и принял участие в общем стриптизе.

— Идиоты, — краснея, пробормотал лейтенант.

Сложив узел с одеждой подле стены, сел сверху, чувствуя себя полным нудистом.

Наконец стали вызывать, как выразился лейтенант, согласно алфавитных данных.

Рядом, примостился парень. Мне он показался знакомым и не мудрено: мы все были братьями-клонами: голые и лысые.

— Хвалей, Дима, — представился он. — Я тебя знаю, ты с энергоцеха, а я на электротехническом участке работал.

— Может и встречались, — я заглянул в большие серые глаза, спрятанные за круглыми стеклами очков. — Сейчас никого не узнаешь — все на одно рыло.

— Это точно, армия стирает индивидуальность, сплошной монолитизм — Хвалей улыбнулся, поправил очки.

«Вот умник нашелся», хмыкнул про себя.

Парень поставил карточку на живот, используя её как фиговый листок, сцепил руки на коленях. — Интересно, куда нас отправят? Не слышал откуда купцы приехали?

— Какая разница. Нас в армию отправят.

— Нет, разница есть.

— И куда ты хочешь? — насмешливо поинтересовался я.

— В десантные войска, но боюсь, что из-за очков не возьмут. А ты?

— Не думал об этом, — я пожал плечами, отмечая про себя что «умник» еще вдобавок романтик. — После обезьянника и хабзарни мне все равно куда.

— Ты был в отказнике?

— Был.

— В котором?

— Тебе что?

— Я из восьмого.

— Третий, — знакомство скрепили крепким рукопожатием. Обезьянник — это пожизненное братство.

— Теперь понятно, почему у тебя нет отчества.

— Но у тебя есть, — хмыкнул я.

— У меня другая история, — Хвалей пожал плечами, грустно улыбнулся. — Кажется твоя очередь, — он кивнул на лампочку.

— Спасибо и с Богом, — я вскочил на ноги и направился к двери. Кто-то стрельнул по ягодицам бумажным шариком. Не оборачиваясь, я показал кулак. За спиной раздался хохот. Опустив на причинное место медкарту, внутренне краснея, толкнул дверь.

Не люблю людей в белых макинтошах, у меня на них послеродильная аллергия. Не испросив моего мнения, забыв, про мнение Всевышнего — вытряхнули из пробирки в сумасшедшее время и в сумасшедшую страну. Здешние люди под белыми халатами носили армейскую форму. Они ничьего мнения не слушают, выполняют приказы.

Врач отбежал в угол комнаты, предварительно усадив меня в кресло. Сложив губы трубочкой, прошептал:

— Тридцать шесть красных попугаев.

— Шестьдесят восемь зеленых крокодилов, — отозвался я.

Врач обиделся. Небрежно заглянул в мои уши, посмотрел рот и сел за стол. Что-то коряво написал, поставил размашистую подпись.

— Идите. Продолжайте движение, — взмахнул прощаясь картой.

— Продолжаю, — я вошел в следующую дверь.

Дантист, заглянув в рот, объявил:

— Зубки, молодой человечище, отменные. Ни одной пломбочки, ни одной дырочки, кариеса не видать. Какой пастой пользуетесь?

— «Поморин».

— Странно. Значит у вас хорошая наследственность.

— Даже не сомневаюсь.

— Вашими зубами прутья грызть можно. Ступайте, человечище, удачной вам службы.

— Не могли ничего лучшего пожелать?

Терапевт, озабоченно хмурясь, обстучал мои колени, с таким видом, словно настраивал пианино. Осмотрел руки, ноги, громко сопя обследовал стетоскопом грудь.

— У меня сердце болит, — я попытался навязать разговор.

— У кого оно сейчас не болит? — меланхолично вздохнул терапевт, расписался в карте и демонстративно кивнул на дверь.

Женщины! Я чуть не выронил медкарту. Крепко прижал «фиговый листок» к животу. Так всегда, не знаешь, что может подстерегать, за поворотом.

— Входи, не изнасилуем. — Подбодрила пожилая женщина, кинув беглый взгляд, она сидела за столом и заполняла карточки. Рядом стояла молоденькая брюнеточка. Тут же ехидно хихикнула. Наверное, практикантка. В их кабинете было меньше казенщины, даже радио играло:

— Иди сюда, — властно приказала врач.

Я представил, сколько таких бесполых, как я, проходит перед ней за день.

— Нина, возьми у него карту.

— Отдай, — практикантка, не без труда сорвала мой «фиговый листочек».

— Повернись и стань в углу, — командовала женщина. — Сексуальные связи были?

— С кем не бывает, — ухмыльнулся я разглядывая зеленую стенку.

— С мальчиками? С девочками?

— При чем здесь мальчики?! — возмутился я.

— Нагнись.

— Что?

— Нагнись!

Я робко повиновался. Отличная поза для использования. Меня употребили — бросив мимолетный взгляд.

— Выпрямись. Иди сюда, — позвали к столу.

— Убери руки, не бойся, не оторву.

— Я не боюсь, — руки я не убрал, развел ладони крылышками в стороны.

— Нормально, просто замерз, — констатировала женщина, — Нина, пиши — отклонений не обнаружено, к строевой службе годен.

Я сердито вырвал у хихикающей Нины «бегунок».

— Какие мы стыдливые.

— Посмотрел бы я товарищ, на тебя со стороны, — бросил я, прикрывшись листком и пятясь к дверям.

— Уф, — с облегчением хлопнул дверью, попадая на новую экзекуцию.

— Кто там? Здравствуйте! — дядя, в толстых очках, широко улыбаясь, усадил меня в кресло, отбежал к щиту с буквами. Он взмахнул указкой, словно дирижер и ткнул в нижний ряд.

— Это видите?

— Вижу.

— И это видите?

— Вижу.

— Какая буква?

— Дабалъю.

— Может быть, может быть, — он приблизил лицо к щиту. — Может быть. — Подбежал к столу, придвинул мою карту. Склонился низко, как будто склевать хотел. — Ну и отлично, сынок, артиллеристом будешь.

— Всего хорошего, — протянул анкету.

В следующей комнате показывали картинки и просили догадаться, что художник хотел изобразить. У каждого свое видение мира, как и выражение его.

— Цифры видите?

— Ну, если приглядеться.

— Так, смотрите сюда. Домик видите?

— Нет, лошадь вижу.

— А, здесь, цифру 6 и 7 видите?

— Нет, это буквы «хэ» и «у».

— Так, какого цвета?

— Ультрамаринового, с небольшой примесью золотистого. Похоже на ранние работы Моне.

Врач внимательно посмотрел на меня и открыл белую страницу.

— Что видите здесь?

— Вижу дорогу дальнюю и казенный дом.

— Правильно видите, — он с облегчением расписался в медкарте.

— У вас поразительный взгляд на вещи, — прокомментировал медик.

— Нет, у меня выразительный взгляд.

Пройдя еще несколько кабинетов, я дошел до последнего. Хозяин кабинета, толстый капитан, обходился без белого халата.

— Карту, — прокаркал он.

Я положил на стол медицинскую карточку с собранными автографами. Сел напротив, кресло жалобно проскрипело. Зеленый свет настольного абажура и зашторенные окна, должны были создать условия для интимно-задушевного разговора. Капитан бегло просмотрел медкарту.

— Очень хорошо.

— Неплохо, — усмехнулся я.

Капитан внимательно посмотрел на меня.

— Хочешь служить в армии?

— Голубая мечта детства.

— Ну-ну, — капитан качнул головой. — Фамилия у тебя странная.

— Не вы первый удивляетесь.

— Тебя в детстве случайно не Пол, звали? — в меня впились холодные рыбьи глаза.

— Возможно, — осторожно ответил я.

Капитан усмехнулся, пригладил светлые волосы.

— Мы все знаем о тех, кто идет защищать рубежи нашей Родины.

— Значит, буду служить в погранвойсках? И кто это мы?

— Тебе надо было взять фамилию не Клон, а Клоун, — толстые пальчики сухо забарабанили по столу. Он придвинул медкарту и что-то нацарапал.

Проходя через вереницу кабинетов, я старался прочитать, что написали военкоматовские врачи. Скажу честно: их каракули никто не поймет. Кажется, что они специально для себя, разработали некий тайный шрифт.

Карта заскользила по столу и остановилась передо мной.

— Будем надеяться, товарищ Клон, что армия сделает из вас настоящего человека и воспитает стоящего бойца.

— Или оставит обезьяной, — я забрал карту.

— Свободен, — холодно процедил капитан.

— Спасибо, — я покинул кабинет и очутился в комнате, из которой начинал броуновское движение по коридорам и кабинетам.

Хвалей вышел последним, фамилия у него начинается не на ту букву.

— Эти круги описал еще великий Данте. — Он сел рядом и начал одеваться.

— Описал так описал, — смеясь отозвался я и добавил:

— Мы их только начинаем. — Я одобрительно уставился на васильковые трусы по которым плавали белые киты.

— Девушка подарила, ничего, правда? — Хвалей смущенно улыбнулся.

— Симпатичные…киты.

Появился лейтенант, собрал медицинские карты и вышел не обронив и слова.

Один из ребят, воровато приоткрыл форточку.

— Легкие требуют срочной никотиновой инъекции, — объявил страждущий, закуривая и выпуская дым в форточку. Возле него встал ещё один наркоман.

— Как тебя звать?

— Кирилл.

— Оставь пару тяг, Кирюха.

— Оставлю. Понеслась игла по точкам.

— Что?

— Пословица иглоукалывателей, — рассмеялся Кирилл.

— Вижу два стратегических объекта, приближающихся к комендатуре, по наши души, — объявил худой парень, стоящий у окна.

— Чую, нас раскинут по пехоте, связи и спецназу.

— Почему?

— Я всегда чую.

— Чувствительный ты наш, — усмехнулся курящий.

— Если повезет — вместе попадем, — предположил Хвалей.

— Если повезет.

— Всегда легче служить, когда не один, а рядом еще кто-то, кого знаешь.

Я пожал плечами, ничего не ответил.

Любитель никотиновых инъекций спрыгнул с подоконника, протянул бычок напарнику:

— Держи — последние тяги свободы на гражданке.

Открылись двери, появился лейтенант в сопровождении трех сержантов — браво-ребятушек. Глядя на них можно было подумать, что на свет их произвела одна мама, выстрогавшая сыновей по единому образцу и подобию: высокие, широкоплечие, с маленькими круглыми головками, с выступающими кирпичными подбородками. Сразу видно, что привыкли не рассуждать, а выполнять приказы. Разница заключалась в погонах: у одного были голубые, у второго — красные, у третьего — черные.

— Вот ваши первые командиры, — представил лейтенант.

Чернопогонник вскинул руку с листками:

— Губов, Гнеденок, Клон, Рыжков, Хвалей, — громко зачитал он.

— За мной! — Развернулся и четко печатая шаг, вышел.

Хвалей хлопнул меня по плечу, подхватил рюкзак:

— Я рад, что мы вместе.

— Так и чуял, — проныл Губов, — не нравится мне черный цвет.

Сержант вывел нас на плац, вторично сверился со списком.

— Что такое СВВ, — спросил Гнеденок Кирилл, рассматривая золотые буквы на сержантских погонах.

— Так, бойцы! Меня зовут Маркулис Валдис Итарович. Ко мне обращаться начиная со слов: товарищ сержант, разрешите обратиться… и так далее. — Бесцветные глаза внимательно оглядели нас.

— СВВ означают: Специальные Военные Войска. — Губы раздвинулись, пытаясь воспроизвести улыбку. — Вам повезло бойцы — большая честь служить в таких войсках. Родина выбрала вас.

— Первый раз слышу, — пробормотал я.

— Для чего выбрала? — спросил Гнеденок.

— Отставить вопросы, — челюсть грозно выдвинулась вперед. — Марш в машину! — Маркулис кивнул на армейский джип. — Дорога предстоит долгая.

— Дорога дальняя, казенный дом, — пропел Гнеденок.

— Отставить песни!

Нас привезли на аэродром, где собралась изрядная толпа лысых новобранцев, а поздним вечером загрузили в транспортный «ИЛ» и отправили к черту на кулички. Идей нет и поныне — куда…