И это действительно так, нормальная жизнь, если в ней ничего не происходит, не покажется интересной…На этом можно поставить точку….или запятую…

Прочитав абзац, я скривился и захлопнул тетрадь. Писателя из меня не получится, я легко сказал: «здрасссте» и тяну сказать: «до свидания». К тому же, хоть и по горячим следам, но дневник восстанавливать задача нудная. Если бы не Оксана, заставившая сесть за сей труд, видите ли ей понравился черновик, который она читала незабываемым ранним утром на сеновале, дневник так и остался бы пеплом. Пришлось фениксу воскреснуть.

— Максим, ты скоро? Через полчаса автобус, а ты еще не готов!

— Готов, Раиса Тимофеевна, почти готов. — Запихиваю тетрадь в выдвижной ящик, читать непосвященным рано. Укрываю старыми конвертами и открытками…

Слышно как шумит море и соленый ветерок колышет желтые шторы. Я смотрю в окно, там, далеко впереди обозначена белая песчаная граница, между земной твердью и лазоревым, ослепленным августовским солнцем морем. Похоже, что сегодня солнце расплавилось и растеклось по морю, на него невозможно смотреть, как и на небо. Линия горизонта расплылась, соединив в одно целое: море и небо.

Какой вид и чудный запах. Дом Раисы Тимофеевны стоит на краю поселка, одним боком зацепившись за черные огородные грядки и зелень сада; другим, за спускающуюся к морю старую гравийную дорогу, на которой я почти не видел машин. Местные жители тактично не проявляли к нам никакого любопытства: подумаешь, дальние родственники, один из которых, к тому же богом обижен. Основный вид транспорта здесь: лодки, катера, велосипеды и мопеды, как при старом режиме. Страницы новейшей истории, никто здесь еще не заполнял.

Городок Игнатьев, напоминает старинную песенку из голубого детства: «Тот городок был мал, как детская игрушка, не знал он никогда ни бедствий, ни нашествий. На башне крепостной, ржавела молча пушка и стороной прошли маршруты путешествий»…

Для нас, чем дальше от современной цивилизации и её пряников, тем лучше.

Занавески затрепетали сильнее, заскрипели половицы, хлопнула крышка комода — в комнате объявилась бабушка.

— Пишешь, Толстой?

— Нет, закончил. Уже иду.

— Сам говорил: день рождения, день рождения, пять лет, — проворчала Раиса Тимофеевна.

— Говорил… — Я поднялся из-за стола, посмотрел в смеющиеся, добрые глаза и разбегающиеся вокруг, лучики морщин. У Раисы Тимофеевны глаза светлые, как августовское море.

— Пошли, кавалер, нельзя барышень заставлять ждать.

— Нельзя.

— Сегодня ты употребляешь лишь односложные предложения?

— Нет, просто я под впечатлением написанного и сегодняшнего дня.

— Хороший день, как раз для именин, — согласилась бабушка. — Когда будешь роман читать? — в слове роман, Раиса Тимофеевна сделала ударение на первом слоге.

Я пожал плечами и про себя подумал: «может и сегодня».

Входная дверь расположена со стороны сада и огорода. Возле малиновых кустов застыл Димка. Увидев нас, он с радостными криками понесся навстречу.

— Максим! Бабушка! Бабушка! — В его сомкнутых ладошах лежат ягоды, на бегу они подпрыгивают и часть срывается малиновыми метеоритами в траву.

— Вот, — Хвалей остановился напротив и протянул Раисе Тимофеевне ягоды.

— Я для вас собирал, такие вкуусные, — он облизал перепачканный соком черной смородины и алой малины рот.

— Пойдем, — я взял с ладони несколько ягодок, закинул в рот.

— Спасибо Дима. Спасибо, мальчик, — Раиса Тимофеевна погладила парня по голове. — Кушай сам ягодки, ешь витаминки, тебе надо расти.

— Я уже кушал, вкууусные. Много. Я уже вырос, скоро догоню брата…

Димка протягивает руки мне и бабушке, крепко впивается в ладонь.

— Они скоро приедут?

— Скоро.

— И Юля?

— И Юля. Ох и балует тебя девка.

— Не балует, бабушка, она хорошая.

— Хорошая, хорошая, — Раиса Максимовна отстала, чтобы запереть калитку, а мы с Димкой выходим на дорогу и медленно поднимаемся вверх, в конце поселка находится единственная остановка, редкая птица пролетает над ней, редко проезжает автобус, сказал бы Гоголь.

Димка нагнулся и подобрал несколько камешков. Подкидывая, начинает напевать:

Я крепче стискиваю его ладонь. В уши врывается свист ветра, вопли чаек и растущая перед глазами белая пена, блеск острых каменных зубцов. Удар! Пауза апокалипсиса и тишина разрывается от рева волн бьющихся о камни, шипенья пены, а нас засасывает в синюю, пузырящуюся глубь. Я крепче стискиваю руку, ведь обещал не оставлять…

— Максим!

— Ой извини, сделал больно?

— Нет, но ты так сжал. Ты такой сильный. Когда вырасту, я стану таким же как и ты?

— Конечно, обезьяна.

— Сам обезьяна! Я не обезьяна, у меня есть ты и бабушка!

— Хорошо, хорошо, ты не обезьяна…

Не желаю воспоминаний, все равно не могу найти объяснений. Просто так получилось. У небесного притяжения свои сроки.

В рое кипящих пузырей нас засосало в зеленую мглу, и когда возжелалось распахнуть рот и впиться в морскую зеленую плоть и заглотить её, с последним криком выплевывая из себя ворох пузырей, изумрудная тьма отпустила и вышвырнула в белой пене, на скользкое дно подземного грота. Помню, как обессилено лежал на скале и тело сотрясал озноб; рука в неистовой крепости сжимала кисть Димки, а он свернувшись калачиком блевал в пену…

— Димка, мы живы, о мой клоновый бог!..

— Максим, Максим, — Димка тянет за рукав, — кто такой, клоновый Бог?

— Ты где слышал?

— Ты сам говорил, — Димка подкинул вверх камешек, оглянулся назад:

— Надо бабушку подождать.

Остановились. Димка присел на корточки и пальцем стал что-то чертить в пыли. Возможно в нем открывается определенный талант художника импрессиониста.

Около трех ночи, усталый, до ожидания старухи с косой, я ввалился в дом Раисы Тимофеевны. Она ни о чем не спрашивала, всплеснула руками:

— Ребята? Оксана! Они пришли! Господи…что с ним?

— Я верила, что доберешься, — прошептала Оксана, возникая в дверях и бросаясь навстречу.

После того, как выбрались из грота, я все время нес Димку на руках, идти он уже не мог. На следующий день Хвалей не проснулся…

Он не просыпался три дня, и все три дня я ждал чуда…

Его пульс едва прощупывался, казалось что он умер. Бабушка заикнулась о летаргическом сне.

— Я читала, случаются такие вещи. Взять Николая Васильевича Гоголя, когда его решили перезахоронить и из гроба извлекли останки, то…

— Бабушка!

— Ой, молчу. И чего я брешу с дуру?

— Раиса Тимофеевна!

Душа Димки робко парила между небом и землей, они притягивали ее к себе, они боролись за него.

Я не спал три дня, моля клонового Бога, и всех остальных — оставить друга в покое…А Оксана не отходила от нас ни на шаг, потом приехала Юля….

Я поведал девчонкам о наших злоключениях, они не хотели верить, что мы упали со скалы, где смотровая площадка, даже съездили осмотреть место происшествия. Тогда, я обещал, при случае, устроить экскурсию в подземный грот. В первый раз нам не хватило времени осмотреться, вдруг там спрятаны сокровища карибских пиратов, или янтарная комната?

На исходе третьего дня, сидя над кроватью друга и готовясь отключиться, и обрести невесомость, чтобы воспарить на небо, раздались неожиданные чих и кашель, после чего — требовательный рев новорожденного.

Все-таки земное притяжение оказалось сильнее небесного. Димка пришел в себя, но он был в таком состоянии…В каком? В состоянии новорожденного. Он выжил, душа решила рискнуть и вернуться, чтобы ничего не помнить. Димка воистину начинал с чистого листа.

Он превращался в другого Димку, который не помнил, не знал, и не собирался знать (я позабочусь), что такое обезьянник, приемные родители воспитывающие вундеркинда — Склифосова-Эйштенария, что такое СВВ. У него с рождения есть семья: бабушка Раиса Тимофеевна, старший брат Максим, Оксана и добрая нянечка Юля. До недавнего времени он называл меня папой, смех и только. Наконец смирился и стал звать Максимом — старшим братом, но кажется, что понятие старшего брата, для него по-прежнему ассоциируется с понятием отца.

Процесс взросления идет медленнее, чем потеря памяти. В неделю, Димка прибавляет примерно на год. Внятно говорить он начал полторы недели назад, а совсем недавно, ползал на коленях, весь в слюнях и гугукал…Бабушка кормила его сметаной и молоком.

— Ладушки-ладушки, где были у бабушки? — Раиса Максимовна хлопала в ладоши, Димка сидел на коленях, по подбородку ползли слюни и с нескрываемым интересом наблюдал за бабушкиными ладонями-ладушками.

Хлоп! Хлоп!

— Кашку-малашку будешь?

— Агу!

— Ротик открывай. За бабушку!..А за Максима! Аж целых две…

Спустя несколько дней, Хвалей встал на ноги, смешно раскачиваясь сделал первый шаг и произнес, протягивая ко мне руки:

— Па-па-па-па! Папа!

Оксана и Юля тут же слегли от смеха.

— Послушай, малыш, — я обнял Димку за плечи усадил на диван. — Я не папа, я твой старший, гм…брат….

Еще через пару дней он говорил: Масим, бабулька, Осяня, Уля и сонейко.

— Я буду его учить читать, — заявила Юля.

— Максим! Максим! Бабушка! Автобус! — он вырвался из рук бабушки и понесся вперед. К автобусной остановке подруливал пропыленный автобус.

— Осторожнее, озорник! — прикрикнула бабушка. Оглянулась на меня:

— А ты чего на месте стоишь, рот раскрыл? Беги!

Я побежал…Из автобуса вышли Юля и Оксана. Девушки держали в руках пакеты и торт. Димкин любимый, шоколадный торт: на коробке подписанный — «Черное Море» и украшенный золотыми якорями.

Сегодня у Димки день рождения — пять лет…

Я помахал девчонкам рукой. Они помахали в ответ и побежали навстречу. Я услышал веселый смех и вдруг почувствовал, что ноги не касаются земли и увидел, как Димка, Оксана, Юля поднимаются вверх, к небу. Мы протянули друг другу руки и совсем рядом прозвучал знакомый голос:

— Небо притягивает живых, мертвые ему не к чему…Чую…

Конец.

2003-2004 гг.

Мадрид-Витебск.