Эвери не подозревал, что находится на волосок от смерти.

— Уиллард Фрэнкс шлет тебе привет, Лу.

Глаза Корригана чуть заметно сощурились при звуке знакомого имени, палец на курке замер, закостенел.

Эвери кивнул.

— Мы на одной стороне. Это действительно так — ты из ЦРУ, а я из Британской службы безопасности.

Медленно-медленно Корриган опустил с коленей подушку, поставил револьвер на предохранитель.

У Эвери отвисла челюсть.

— Господи Иисусе, — выдохнул он.

Теперь, за рулем «БМВ» на пути из аэропорта Хитроу теплым солнечным осенним днем, можно вспоминать об этом с улыбкой. Эвери вновь обрел смысл жизни, почувствовал себя членом команды, к которой принадлежит и его старый друг Брайан Хант. Это чувство захватывало и переполняло его, а тут еще обещание новых надежных документов и перспектива финансового благополучия семьи…

Но в те роковые секунды прошлой ночи, когда он смотрел в дуло револьвера Корригана, все было иначе.

Во-первых, американец, понятное дело, никак не хотел признавать, что свалял дурака.

Эвери с кривой улыбкой стоял перед ним, держа в обеих руках стаканы с виски.

— Давай выпьем, прежде чем ты всадишь в меня пулю, Лу. Жалко расплескивать.

Ему пришлось добрых полчаса описывать поставленную перед ними задачу, прежде чем Корриган наконец начал понимать, о чем толкует англичанин. Странная это была картина — двое мужчин, совершенно не знавших друг друга, сидят в маленькой комнатке отеля на берегу канала и рассказывают о себе правду, приканчивая бутылку виски.

Эвери стало известно, что факты, если не суть легенды Лу Корригана почти так же фальшивы, как его собственная история. Родители Лу эмигрировали в Штаты, когда сыну было восемь лет. Отец его стал полицейским 75-го участка, что не сулило Лу ничего хорошего, ибо жили они в гетто в восточном районе Нью-Йорка.

Пытаясь доказать крутым уличным бандам ирландцев, что он настоящий мужчина, Корриган отмежевался от отца и истово следовал дикарским боевым ритуалам, царившим в бетонных джунглях. В пятнадцать он бросил школу, к восемнадцати имел судимость за многочисленные случаи мелкого хулиганства. Потом за него взялась государственная пенитенциарная система.

— Я дрался честно, — говорил Корриган, и голос его становился все мягче от выпитого виски, — но здорово поколотил того парня. Мне дали общественную адвокатшу, а в то время не часто встречались женщины такой профессии. Она даже тогда казалась мне слишком молоденькой. И хорошенькой. Я не верил, что у меня есть шанс, раз меня защищает общественный адвокат. И ошибся. Она хорошо понимала, чем я кончу — узаконенным разбоем…

Я чуть не сдох, когда мой старикан появился в суде. В накрахмаленной рубашке, в выходном костюме. Олицетворение порядка и достоинства. Это, конечно, была ее идея. Ему пришлось попотеть, чтобы встать и признать меня своим сыном. Сын копа, я предал его, а ведь у него такая адская работа в самом жутком районе города. Когда адвокатша закончила речь, в зале все обревелись. Она заявила, что мне надо дать возможность исправиться, и стала уговаривать судью отправить меня не в тюрьму, а в армию. Мой старик согласился. Вот так мне выпала самая крупная в жизни удача.

Он только вышел из учебного лагеря для новобранцев, как пошли первые слухи о войне в какой-то далекой стране. В стране, о которой юный Корриган никогда и не слышал. Во Вьетнаме.

Полный энтузиазма, он попросился в «зеленые береты», где и служил с отличием на границе Северного Вьетнама, Лаоса и Камбоджи. Когда в 1977 году создавалось новое антитеррористическое спецподразделение «Дельта», командир Чарли Беквит лично рекомендовал Корригана. Через два года он пережил трагедию спасательной операции «Пустыня-один» в Иране.

— После этого мы часто проводили совместные с десантниками учения, — вспоминал он. — Может, и наши с тобой дорожки пересекались.

— Может быть. В начале восьмидесятых я не раз встречал ребят из «Дельты».

Корриган улыбнулся своим мыслям.

— Тогда у какого-то ветерана-сержанта из британского элитного полка родилась блестящая идея: забросить кучку парней из «Дельты» в Ирландию. А я ездил на рыбалку в одно старое излюбленное местечко в Эйре и рассказывал, какой фантастический прием мне оказывают местные. После пары пинт выбалтывают такое, чего никогда не сказали бы английскому туристу. Подал мысль. Стали каждое лето посылать пару-тройку наших поудить рыбку или поиграть в гольф. Мы добывали кучу информации.

В восемьдесят пятом мне стукнуло сорок, я уже был староват для серьезной действительной службы. Работал старшим инструктором в Стокейде, время от времени просили помочь агентству по борьбе с наркобизнесом или Четвертому отделу — полицейскому спецподразделению, которое ведает американской помощью. Потом познакомился с Уиллардом Фрэнксом. Он сказал, что ЦРУ хочет поглубже внедрить агента в американские проирландские организации и в саму ИРА. Кто-то меня порекомендовал. Так что я снова отправился порыбачить и повидать старых ирландских дружков, в том числе этого пьяницу парикмахера О’Кейси. Предложил как-то местным представителям Совета помощь специалиста, за что они были весьма признательны. Вот и все.

Эвери отрешенно рассматривал Корригана, пока они приканчивали бутылку. Оба перенервничали, устали и много выпили. Американец изменился почти до неузнаваемости — слетела грубая маска, исчезла настороженность. Эвери понимал, что он постоянно находится в чудовищном напряжении, и видел, как их разговор несет ему желанное облегчение. В мире нашлось бы не много людей, кому Корриган мог бы поведать свои мрачные тайны.

Взять хотя бы убийство булочника на ольстерской границе. Это был единственный раз, когда Эвери выпала участь хладнокровно решать, кому жить, а кому умереть. Хотя его милосердно избавили от последнего шага, на совесть лег тяжкий груз. Он-то знал, что решение принял: обрек на смерть невинного человека, чтобы самому оставаться живым.

Единственный раз. А сколько раз приходилось решать Корригану, который лично участвовал в операциях «действующих боевых единиц» ИРА? И как ему после этого жить в мире с самим собой?

Он собирался что-то сказать, чтобы выразить свою симпатию к американцу, но упустил момент, а Корриган вдруг заявил:

— Ты мне не понравился, Макс. Как только я тебя увидел и узнал, чем ты занимаешься, я подумал, что ж этот сукин сын делает? Предает своих соотечественников! — Он сухо хмыкнул, легко дунул на кончик сигары, чтобы она разгорелась. — Мне и в голову не пришло, что мы водим друг друга за нос.

Эвери все еще прокручивал в памяти их разговор, когда подъезжал к дому. Открыв дверь, он услышал яростное гудение стиральной машины, вспомнил, что у Мегги сегодня выходной, и увидел, что она развешивает в ванной выстиранное детское белье.

Она повернулась, и он сразу понял, что что-то случилось: глаза покрасневшие и припухшие, то ли от бессонницы, то ли от слез.

— Я просто скучала по тебе, милый, — объяснила она. — Глупо, правда?

Он не поверил ей ни на секунду и, вернувшись вечером из офиса, нашел ее все в том же подавленном настроении.

Лишь после ужина все прояснилось.

— Ты все еще работаешь на Кона Мойлана? — небрежно, слишком небрежно спросила она.

— Есть одно дельце, — уклончиво ответил он, с поразительной легкостью прибегая ко лжи. Интересно, сможет ли он когда-нибудь вновь говорить правду или чувствовать разницу между правдой и ложью?

— Не понимаю тебя, Макс. Перестал видеться с Джерри Фоксом и тут же связался с Мойланом!

— Да здесь все абсолютно чисто, — попытался он успокоить ее.

— Не ври мне! — Теперь в ее голосе слышался гнев. — Тебе прекрасно известно, что все это — дерьмо собачье! Что происходит на самом деле?

Он перегнулся через стол и взял ее за руку.

— Слушай, детка, чисто или нет, но это последнее, что я делаю для Фокса, для Мойлана или еще для кого-то. Клянусь. Я уже думаю, как нам все продать и уехать. Я велел Флойду заняться документами и переговорил с бухгалтером. Только наличных у нас мало, а торговля идет плохо, чертовски плохо. Эти кувейтские дела просто гибель для бизнеса. С деньгами от Кона Мойлана будет совсем по-другому.

Она принялась мыть посуду.

— Если что-то случится, тебя надолго загонят в тюрьму. Я стану соломенной вдовой, а Джош…

Он подошел, обхватил ее сзади руками. Мегги на миг застыла, сопротивляясь, потом постепенно стала оттаивать.

— Я взялся за это потому, что все еще верю в нашу идею, — прошептал он ей на ухо. — Я не забыл Кровавое воскресенье и знаю, что ты не забыла своего убитого дядю. Я хочу, чтобы англичане ушли из Северной Ирландии, и этого надо добиться. Пока они не уйдут, убийства не прекратятся. И если ты больше не одобряешь методов нашей борьбы, это не значит, что она несправедлива. Я был бы неимоверно счастлив, если б нашлись другие методы, но должен бороться за то, во что верю.

— За это я уважаю тебя, Макс, — тихо сказала она. — И завидую твоей вере.

— А кроме того, я делаю это ради нас. Ради тебя, ради Джоша, ради себя. Мы оставим борьбу за идею таким, как Фокс и Кон Мойлан, а сами начнем новую жизнь где-нибудь в другом месте. Еще только один раз, последний. И все.

Она вывернулась из объятий и посмотрела ему прямо в лицо. В глазах ее вновь вспыхнул огонь.

— И что только я в тебе нашла? Пошли в постель.

Он охотно повиновался, довольный своей убедительной речью.

В минуту покоя после бурной вспышки страсти Мегги проговорила:

— Мне иногда кажется, что я тебя совсем не знаю.

— Может быть, это к лучшему, — рассмеялся он.

Она тоже хихикнула, прижалась потеснее.

— Нет, честно, мне бы в самом деле хотелось побольше знать о твоей жизни до нашей встречи. Как ты жил у Барнардо, как сидел в тюрьме. Мне хочется разделить с тобой не только будущее…

Эвери беззвучно застонал. Снова ложь, снова обман. Чем дальше, тем мучительней и противней. Однако легенда выдерживает проверку временем. Почему не прогнать ее еще разок?

Спасибо, Клэрри!

— Вот это дом Макса, — сказал Брайан Хант.

Они вдвоем сидели в фургоне, припаркованном через дорогу от дома Эвери. Сквозь опущенные в спальне занавеси пробивался свет.

— Везет же некоторым, — пробормотал Джим Бакли.

Бакли был из Кентукки. В свои тридцать восемь лет он все еще сохранял выправку, которую в него вдолбили много лет назад на островах Парри. Талия раздалась с годами, но могучий плечевой пояс и мускулатура оставались в превосходном состоянии благодаря регулярным физическим упражнениям. Легкий налет чисто военной высокомерной развязности в походке неизменно выделял его в любой толпе. Черные волосы начинали редеть, отступая все дальше со лба, грубоватое чисто выбритое лицо то и дело хмурилось.

Несмотря на свой малый рост, он производил впечатление человека сильного и вспыльчивого — не каждый решился бы встать у него на пути. Только смешливая искорка в настороженных темных глазах свидетельствовала о других чертах его характера.

— Мегги — гражданская жена Эвери, — продолжал Хант. — Типичная ирландка. Невероятная красотка, и темперамент бешеный.

— Я видел на фотографии. Везет же некоторым, — повторил Бакли.

Хант улыбнулся его откровенной зависти.

— Странноватая она, это точно. Бывшая террористка становится медсестрой. Преисполнилась по уши благими намерениями. Макс от нее без ума.

— Без ума? — переспросил Бакли. — Какие у вас, англичан, выразительные словечки! Так это к ней приходил Гроган?

Хант кивнул.

— Вчера вечером, когда Макс был в Амстердаме. Хорошо, что мы успели поставить дом на прослушку. Ходили снимать показания с электрического счетчика.

— В спальню воткнули? — равнодушно поинтересовался Бакли.

— Нет. Только в холл и в гостиную.

— Не густо.

— Ну и телефон, конечно. Теперь можно вести наблюдение из машин. — Хант ткнул пальцем в сторону заколоченной витрины магазинчика у тротуара, еще одной жертвы экономического спада. — Сегодня ночью засядем там. Оттуда хорошо видно входную дверь.

— С Гроганом будут проблемы?

— Надеюсь, нет. Макс мой старый друг, мне его безопасность дороже своей, но легенда у него превосходная, а ребята из «ящика» присмотрят за Гроганом.

— Из «ящика»?

Хант рассмеялся.

— Еще одно выразительное словечко. Так у нас называется Джи-15, или, что то же самое, МИ-5. Голову можно сломать, правда? — Он взглянул на часы. — Пора возвращаться. Твоя команда должна бы уже прибыть.

Группа из семи сотрудников американского спецподразделения «Дельта» по борьбе с терроризмом рано утром вылетела из форта Брэгг в Лайнхэм графства Уилтшир.

Хант рассчитал точно, и фургон подъехал к баракам полка герцога Йоркского на Кингс-роуд в Челси, когда американцы заканчивали распаковывать свои рюкзаки. Штаб-квартира территориального резерва 21-го полка специальной воздушно-десантной службы и самого командующего войсками специального назначения была признана наиболее подходящей базой. Сравнительно близко и до дома, и до конторы Эвери, расположенной у моста Челси, надежная связь, достаточно места, чтоб разместить и «Дельту», и десантников, выделенных для операции «Лошадь в бизоньей шкуре».

Члены команды собрались в одной из аудиторий поменьше. Хант не удивился, увидев, что англичане и американцы, все в гражданском, сидят по разным углам, настороженно приглядываясь друг к другу.

— Хорошо, что вы все уже перезнакомились, — сухо заметил Бакли, входя вслед за Хантом.

В центре комнаты в несколько рядов стояли стулья лицом к деревянной кафедре у стены, на которой висела крупномасштабная карта Лондона. Однако Ханту хотелось создать неформальную обстановку, чтобы помочь команде поскорей слиться в единое целое.

— Возьмите каждый по стулу и сядьте в круг, — приказал он, помолчал минутку, пережидая шум и суету, заметил, что среди американцев присутствует женщина — ладно и крепко сбитая, коренастая, с короткими темными волосами.

Лед треснул, отчуждение исчезло, Хант с улыбкой увидел, что рядом с американкой с обеих сторон уселись английские десантники.

— Итак, леди и джентльмены, здравствуйте. Разрешите представиться — старшина Брайан Хант. Те из вас, кто участвовал в совместных учениях с нашим десантным полком, знают, что мы не питаем особой склонности к церемониям и формальностям — пожалуй, еще меньше, чем «Дельта». Отныне прошу называть меня просто Брайан или любым другим именем, какое сочтете уместным.

Американцы переглянулись и усмехнулись, англичане бесстрастно наблюдали за их реакцией.

— Джим Бакли и я осуществляем совместное оперативное руководство этой довольно-таки необычной операцией. Прежде всего, мы все превращаемся в «нянек» — ведем наружное наблюдение и обеспечиваем постоянное сопровождение. «Дельта» и десантный полк прошли хорошую подготовку, но наверняка кое-что подзабылось. В настоящий момент в моем распоряжении несколько лучших наших сотрудников, которые ведут одного британского законспирированного агента. Зовут его Макс Эвери, работает он на Временный совет ИРА, и мы пока контролируем ситуацию.

Но если все пойдет по плану, к нашему агенту присоединится один из ваших, старый друг присутствующего здесь Джима, и может быть, операция будет разворачиваться за границей, по идее в Афинах, но точно пока не скажу, не знаю. Собственно говоря, она может начаться где угодно и когда угодно. Поэтому нам надо быть в полной готовности к тесным совместным действиям. Вполне вероятно, что рядом с нашими людьми окажутся настоящие ирландские террористы. Понятно, догадываться о нашем присутствии они ни в коем случае не должны.

Ну а пока все спокойно, займемся здесь в Лондоне интенсивными тренировками и подготовкой. Вам придется вести непрерывное круглосуточное наблюдение за агентами, куда бы они ни направились, помня, что они в любой момент могут разойтись в разные стороны и вы должны следовать за обоими. Каждый отель или дом, где они остановятся, немедленно ставить на прослушивание, каждого, с кем они встретятся, тут же фотографировать, все разговоры записывать. А вдобавок, решительно вмешиваться при малейшей опасности — угрозе разоблачения, подозрений со стороны террористов, которые им пока доверяют, внимании чересчур ревностных представителей закона и правопорядка, — при любой помехе для наших людей и, что еще важнее, для всей операции. Никому не известно, что это может быть за помеха, когда и где она возникнет. Мы включили в учебную программу несколько примеров, просто чтоб вы держались настороже. В конечном счете все должны быть готовы проявить инициативу на месте, действуя по обстоятельствам. Я понимаю, как это трудно.

Присутствующие слушали серьезно, но Хант отмечал то тут, то там блестящие быстрые взгляды, вспышки улыбок. Он чувствовал, как людей охватывает возбуждение, почти ощущал вкус и запах адреналина. Всем не терпится приступить к работе, легкой или трудной, без страха и сомнений. «Только все ли они понимают, что за адская это будет работа?» — подумал он и сказал в заключение:

— Вы, должно быть, устали с дороги, так что остаток дня посвятите знакомству, обсудите возможные способы действий в различных ситуациях и при различных сценариях. Свободный обмен мнениями без всяких чинов. У нас это называется «китайским парламентом». И будьте добры, воздержитесь сегодня от крепкой выпивки с новыми друзьями. Учебная программа начинается завтра в девять ноль-ноль, включая лекции представителей нашей службы безопасности о технических средствах слежения. И помните: нет никаких гарантий, что в течение следующих трех месяцев вам еще раз выпадет шанс лечь в постель.

После этого они с Джимом Бакли предоставили их самим себе, выдав каждому список транспортных средств, оружия и всевозможной аппаратуры, которые будут в их распоряжении, а сами закрылись в офисе Ханта с тремя оперативниками из МИ-5, которым завтра предстоит играть роли Эвери, Корригана и гипотетического террориста.

Эти трое начнут завтрашний день в «Парк-отеле», оттуда отправятся в город на три разные встречи с другими добровольными помощниками из 21-го воздушно-десантного полка, какое-то время будут держаться вместе, потом порознь, примут элементарные меры предосторожности, постараются уйти от хвостов. Особенно усложнять работу на этой стадии нет смысла, чтобы сразу не сбить наблюдателей с толку. В середине дня все соберутся, обсудят свои действия, выявят допущенные ошибки, подумают, как их исправить, а после обеда попробуют еще разок.

Вечером следующего дня Хант и Бакли присоединились к команде в сержантской столовой. Происшедшие с ней перемены превзошли ожидания. В гуле серьезных и веселых голосов смешивались все мыслимые акценты, от «деревенского» кентуккийского и певучих выговоров южных штатов до почти непонятного выговора штата Джорджия и широкой палитры шотландских диалектов.

От стойки бара им приветливо замахал рукой американец с цветущим свежим лицом:

— Привет, Джим, привет, Брайан! Что делается, а? Честное слово! Давненько я не получал такого удовольствия.

Они уселись за пивом.

— Это Баз Беркли, — представил Бакли, — его так прозвали в честь знаменитого киношника.

— Просто Баз, сэр, — сказал Беркли, пытаясь пригладить ежик черных волос, вздыбившихся, как проволока под магнитом.

Улыбка База действовала заразительно. Хотя Хант разделял широко распространенные предрассудки по отношению к американцам, которые считал культурным наследием двух мировых войн, он всегда с удивлением обнаруживал, что искренне наслаждается обществом заокеанских коллег.

— Как поработал «парламент» после обеда? Жалко, что нас не было.

— Это могло помешать свободному обмену мнениями, сэр, — немного подумав, серьезно заметил молодой человек, — по крайней мере нам, американцам. Вы точно заметили, что в нашей армии, даже в «Дельте», формализма гораздо больше, чем в вашем десантном полку.

— А как насчет новых идей? — спросил Бакли.

— Всем понравилась мысль разбиться на группы по четыре. Шестнадцать на четыре делится без остатка, и в спокойное время одна группа может работать, другая — отдыхать, оставив две на дежурстве. Только мы не хотим, чтобы они были чисто английскими или американскими…

— Могут возникнуть проблемы, — заметил Бакли, — у нас разные методы работы, средства связи, оружие и почти разный язык.

Хант улыбнулся.

— Как нашему парню из Глазго шепнуть в темном углу словечко ребятам из лесов Монтаны?

— Мы справимся, Брайан, сэр, — уверенно ответил Баз.

«Он считает, что это типично английский оборот речи», — подумал Хант.

— Вы увидите, как это выгодно, особенно если придется ехать в Афины. Никто из англичан не говорит по-гречески, а четверо наших знают язык. Моя мать из Фессалоник. Поэтому мы и взяли Гретхен, — кивнул Бакли на единственную в команде женщину, собравшую вокруг себя самую большую и шумную компанию. — Она свободно говорит по-гречески и знает Афины как собственные задворки. Она вообще-то из Ай-Эс-Эй, и знакома с такими делами лучше нас всех.

— Ай-Эс-Эй? — Хант не знал, что это такое.

— Служба обеспечения разведывательной деятельности, — пояснил Бакли. — Ее создала военная разведка после провала операции «Пустыня-один». У ЦРУ не хватало кадров и опытных агентов на местах — они много лет почти целиком полагались на спутники да на штатных сотрудников. Мы стараемся особо не рекламировать службу поддержки и то, чем она занимается. На Капитолийском холме развелось слишком много свободных мыслителей либералов, которые могут поднять вой по этому поводу. Ребята из Ай-Эс-Эй не боятся запачкать руки.

— Поэтому мы и хотим создать смешанные группы, — перебил Баз, спеша высказать свою точку зрения. — Чтобы в каждой был человек, владеющий греческим. И с иракцами то же самое — у нас один Джим говорит по-арабски, но каждый английский десантник хоть что-то, да понимает.

— Это мне ясно, — начал было Хант и допустил ошибку — Баз увлекся и продолжал отстаивать свою позицию.

— Еще не все, сэр. Было бы идеально иметь в каждой группе человека, который умеет водить мотоцикл, обращаться с кинокамерой, с прослушивающими устройствами. Каждая группа должна находиться на полном самообеспечении.

Хант неохотно позволил себя убедить. Скорее всего молодой американец излагал общепринятую для спецподразделений доктрину. Но за любую ошибку придется расплачиваться дорогой ценой. И платить будут в первую очередь Эвери с Корриганом.

Макс Эвери нашел менеджера автобусной станции в погребке на Аксбридж-роуд, в его постоянном порту приписки после работы. Он печально сидел в одиночестве, глядя в стакан потухшими глазами.

«Интересно, — подумал Эвери, — он что, всегда такой? Попросту меланхолик? Или пьянство по вечерам превратилось в ритуальные поминки по сыну, который уже никогда не станет взрослым?» Вырван из жизни, не успев расцвести, только за то, что раскатывал в угнанном автомобиле. Неразумный акт юношеского бунтарства, единственный способ бросить вызов безумию, царящему в Ольстере. И потом быть застреленным насмерть перепуганным зеленым юнцом, чуть постарше тебя, новобранцем, для которого это единственный способ противостоять безумию, царящему в Ольстере. Сознание того, что террорист в краденой машине на самом деле был безоружным шестнадцатилетним школьником, будет мучить его до конца жизни.

Сев на табурет в баре позади менеджера, Эвери заказал пиво.

— Мистер Конноли?

Грустное лицо повернулось к нему.

— Да.

— Вам привет от Фокусника.

В пустом баре долго стояло молчание. Ничего не отражалось в глазах мужчины, нельзя было догадаться, о чем он думает.

— Столько времени прошло, — заговорил он чуть слышно, снова беря свой стакан. — Я думал, он обо мне забыл.

— Так лучше. Безопасней. И для вас, и для нас.

— Как он поживает?

— Отлично. Говорит, что любит, когда ему отвечают услугой за услугу.

— Конечно. Он был очень добр ко мне, когда я нуждался в друге.

— Он будет рад, что вы помните об этом.

Конноли вновь посмотрел на Эвери, вгляделся пристальней, но в его глазах так и не пробудились ни свет, ни жизнь.

— Доброта не забывается. Я помню, что обещал. Собственно, я человек маленький, только держу слово чести.

Эвери положил на стойку бара документы, полученные от агента по недвижимости.

— Есть подвальное помещение в Баундс-Грин, которое мы хотим купить. Позвоните агенту и сделайте предложение.

Человек задумчиво поджал губы.

— Я многим обязан Кону, но у меня нет таких денег.

— Здесь адрес и телефон букмекера, который посвящен в суть дела. Он вас ждет. Подскажет, когда и какие делать ставки, потом сделает так, что вы окажетесь в выигрыше. Квартира свободна, платите наличными и вступайте в права собственности к концу месяца.

Эвери положил поверх бумаг визитную карточку, принадлежащую истинному кудеснику, который работал на нескольких мошенников из Южного Лондона.

— Этот поверенный все оформит со скоростью света. Строительное общество, которому принадлежит дом, торопится его продать.

— И что я с ним буду делать?

— Купите подержанную мебель. Сдайте подвал, пусть подешевле, но не надолго. Желающие найдутся. Надо, чтобы к первому февраля помещение освободилось, мы кое-кого туда поселим.

— Кого?

— Не имею понятия. Вам сообщат. — Он допил пиво. — В свое время вас попросят продать квартиру и вернуть деньги букмекеру.

— А доход от жильцов?

— Оставьте себе.

Человек кивнул.

— Очень кстати. Поблагодарите от меня Кона.

Эвери встал, собираясь уйти.

— Я хочу вам сказать, мистер Конноли, что мне очень жаль вашего сына. — Он не покривил душой.

Глаза за стеклами очков увлажнились.

— Все это было давно.

На обратном пути мысли Эвери занимал человек по имени Конноли. Еще одна трагическая жертва яростной городской войны, которая уже не имеет ни малейшего политического смысла, если, конечно, когда-то имела его вообще. Сегодня единственная ее цель — сохранить властную иерархию террористов в бизнесе, ибо иначе они всего лишатся.

Пока взрывы бомб и убийства питают ненависть, у них всегда будет работа. Они всегда смогут рассчитывать на новый приток юных безжалостных бунтарей из католических гетто, для которых идеи борьбы остаются духовной опорой в пустой и отчаянной жизни. Вдохновленные революционными гимнами, привлеченные славой мучеников былых времен, они с радостью лягут жертвенными агнцами на алтарь ирландской истории.

А вожди вроде Кона Мойлана будут по-прежнему выстилать свои гнезда пухом, вкладывая в законный бизнес — в свои строительные компании — деньги, полученные от террористических экспроприаций. Будут помыкать людьми и запугивать их, без угрызений совести заставляя таких, как Конноли, делать за них грязную работу.

Не то чтобы Конноли шел на какой-то особый риск — его когда-нибудь могут привлечь к дознанию, но вряд ли арестуют. Служба безопасности установит наблюдение за квартирой, которую он купит, будет присматривать за жильцами и знать, где искать виновных после взрыва в Англии очередной бомбы. Точно так же возьмут под присмотр букмекера, который даст деньги, полученные, в свою очередь, из Дублина от Кона Мойлана. Выявлять такие цепочки очень важно, и их накрывают крайне редко, ибо вместо них появляются новые, о которых разведке ничего не известно.

Эвери въехал к себе во двор в половине девятого. В офисе еще горел свет, его там ждал Флойд. Сложности, связанные с дополнительной работой на Мойлана, заключались в том, что Эвери оказался по горло заваленным бумагами, необходимыми для продвижения собственного законного бизнеса. Флойда буквально готов был хватить удар при взгляде на неуклонно растущую кипу документов, требующих внимания самого босса, и Эвери согласился попозже посидеть со своим менеджером, чтоб наверстать упущенное.

Подходя к павильону, он заметил припаркованный рядом незнакомый «мерседес».

Сидевший за столом Флойд поднял глаза.

— К вам посетитель, Макс. — Он кивнул на отведенный для визитеров оазис из увядающих, давненько не поливавшихся растений в горшках, застеленный ковром, на котором были расставлены стулья.

Из низкого кресла с трудом поднимался Кон Мойлан.

— Простите, я предварительно не позвонил.

— Какой сюрприз, — сказал Эвери, стараясь, чтоб голос звучал пободрее.

— В вашем захолустье голову сломишь, думал, совсем заблужусь. — Он хлопнул по карману кашемирового пиджака. — У меня тут наш пухлый контракт. Есть повод отметить.

— Конечно, почему бы нет, — коротко улыбнулся Эвери.

— Только обговорим несколько деталей. Есть где пошептаться?

— В моем офисе.

Флойд посмотрел на хозяина.

— Я вам понадоблюсь, Макс?

— Нет, спасибо. Я все оформлю сам.

Менеджер нахмурился, недовольный тем, что его отстраняют от дел.

— А как же вот эти бумаги?..

Эвери беспомощно махнул рукой.

— Извини, Флойд, может быть, завтра… А теперь лучше иди домой. Извини, что заставил тебя потерять время.

Снимая с вешалки пальто, Флойд многозначительно произнес:

— Я вовсе не потерял время, Макс. Я поработал за нас обоих. — И хлопнул дверью.

— Трудовые конфликты? — засмеялся Мойлан.

— Да нет, с ним у нас все в порядке. Я несколько подзапустил дела. Приходится столько возиться, чтобы организовать все как надо. — Он закрыл за собой дверь в офис. — Я только что виделся с Конноли. Он согласен.

— Я так и думал. — Мойлан присел на край стола. — Но пришел говорить не об этом. Обдумывал вашу идею о контакте с иракцами.

Сердце Эвери затрепетало, но он сумел подавить волнение и постарался не выдать своего интереса.

— Я и не думал, что вы в самом деле ухватитесь за нее, — честно признался он.

— Да это все Корриган, уперся, как бык. Мне она показалась весьма необычной… Я хочу сказать, мы никогда не имели дела с этими людьми, не знаем, как они работают, можно ли им доверять. Но так или иначе, идею Совету ИРА я подбросил. — Он улыбнулся. — И получил инструкции поглубже проанализировать ситуацию и доложить.

Он не сказал, что члены Совета встретили предложение без всякого энтузиазма. Одних останавливали моральные соображения, других, более прагматичных, — опасность публичной огласки связей ИРА с Саддамом Хусейном. Но, к счастью для Мойлана, в Совете не осталось никого, кто помнил бы старые обиды, когда Фокусник пытался учить их вести дела. Сегодня звезда его снова была в зените, авторитетная репутация успешного предпринимателя, обеспечивающего крупные прибыли, затмила прежний образ убийцы. Голосование оказалось в его пользу.

— У нас мало времени, — заметил Эвери. — И у Саддама тоже.

— Знаю, — с некоторым раздражением буркнул Мойлан. — Вы говорили, у вас есть контакт с ливийцами?

Эвери кивнул.

— Есть человек по имени Али Махмуд Абдулла. Он работает на Мальте в офисе Ливийской арабской авиалинии в Луке. С виду, да и на самом деле типичный гражданский служащий, только каким-то образом связан с агентами разведки Каддафи.

— Можете с ним пообщаться?

«Потише», — одернул себя Эвери.

— А сами вы не хотите, Кон?

Мойлан расхохотался.

— Вам не найти моего имени ни в одном компьютере, которые есть у разведки, и я бы желал, чтобы оно никогда там не появилось. Я не собираюсь заканчивать жизнь в тюрьме. Если вы будете настаивать, я лучше пошлю Фокса. Он не так впечатляет, но ему, по крайней мере, можно верить.

Эвери понял, что действовать надо быстро. Когда Мойлан возьмется за дело сам, он тут же лишится возможности контролировать события, и все провалится, не начавшись.

— Бога ради, Кон, только не этого идиота. Если дело выгорит, нам придется вести разговоры с иракцами, скорее всего из военной разведки, а не с игрушечными налетчиками. Давайте уж я сам поеду, я хоть говорю на их языке.

— По-арабски? — удивился Мойлан.

— Я заканчивал курсы в Биконсфильде в бытность парашютистом. Меня приписали к отряду сигнальщиков, который посылали в Кувейт помогать арабам в технической подготовке.

— По-моему, это большой плюс… — задумчиво произнес Мойлан.

Эвери еще поднажал.

— Али плоховато говорит по-английски, да, кроме того, с арабами надо обращаться осторожно. Вам известно, как они рассуждают, как они щепетильны. У меня все же есть опыт. Конечно, если вы мне не доверяете…

— Я этого не говорю, Макс. — И тут у него вдруг возникла идея. — А скажу я вам вот что — поезжайте, и я вместе с вами пошлю Корригана.

— Зачем? — спросил Эвери, старательно пряча радость. — Не очень-то он меня любит.

В глазах Мойлана промелькнула издевательская усмешка.

— А вы его, правда? Прекрасно. Будете присматривать друг за другом. Мне это нравится.

— Ну, если хотите… — буркнул Эвери. — Когда отправляться?

— Думаю, вам не составит труда попасть на ближайший рейс. Как насчет завтра?