— Так вы пишете книгу об истории Ливерпуля? — восхищенно спросил Дэвид Синклер. Он всегда лелеял мечту писать сам, но как-то увяз в службах социального обеспечения, в данный момент в организации доктора Барнардо. — Я и не думал, что на рынке на них есть еще спрос. Столько уже написано!

Дэнни Гроган допивал предложенную при встрече чашечку кофе, сидя в современном офисе на Чайлдуолл. Здесь, внутри, было тепло и красиво, на стенах висели рождественские плакаты, там, снаружи, — сыро и холодно, в оконные стекла барабанил бесконечный дождь.

— Но я-то пишу не о городе, а о людях. Нельзя не упомянуть про Барнардо, правда?

— У нас теперь все изменилось. Живут только несколько ребят. В основном подростки со всевозможными отклонениями в поведении, с физическими или умственными недостатками, — пояснил Синклер. — Знаете, время другое. Быть матерью-одиночкой не позорно, и социальные службы работают намного эффективней.

— А раньше? — спросил Гроган.

— Раньше было несколько отделений, и в каждом по сорок, по пятьдесят детей. В Ливерпуле, Саутпорте, Литэме и Уирреле. Вам бы надо наведаться на Александр-Драйв или Эгберт-роуд. Там сейчас частные лечебницы, но вы почувствуете атмосферу, схватите колорит.

— Наверное, я так и сделаю. Знаете, у меня есть приятель, который жил в одном из ваших домов.

— Да что вы?

— Его родители погибли в автомобильной катастрофе в шестьдесят первом. Кошмарный случай. По общему мнению, достойнейшее ирландское семейство.

— Католики?

— Конечно.

— Обычно ирландских детей-католиков отправляют в Наджент — так называют ливерпульскую католическую службу социальной защиты. — Он на минутку задумался. — Но после автомобильной катастрофы полиция могла привезти его прямо к нам. Бывали такие случаи.

— У вас не осталось о нем никаких сведений? Ему было бы любопытно узнать.

— Боюсь, за этим придется обращаться в Лондон. — И он, словно что-то припомнив, спросил: — Как его зовут? Только не говорите мне, что еще один наш воспитанник стал знаменитым писателем!

Гроган ухмыльнулся.

— К сожалению, Патрик О’Рейли не писатель.

Это имя поразило Синклера как удар грома. Всего пару недель назад был странный звонок из Лондона, его предупредили, что полиция интересуется всеми, кто будет расспрашивать о бывшем воспитаннике О’Рейли.

— Я бы очень хотел помочь, — забормотал он, промокая салфеткой расплескавшийся кофе, — но сейчас страшно загружен работой — вы понимаете, Рождество на носу…

Ирландец не мог не заметить, как резко изменился тон его собеседника.

— Понимаю, конечно. Но может, найдется кто-нибудь, кто его помнит? Какая-нибудь медсестра, воспитательница на пенсии? Весьма пригодилось бы для колорита и фона в моей книге.

Синклер встал.

— Из тех, кто работал в шестьдесят первом году? К сожалению, нет. Они все давно ушли. Вам действительно лучше обратиться к директору нашего офиса в Лондоне. Извините.

Гроган понял намек и поплелся за служащим к двери.

В глубоких раздумьях он направлялся к центру города. Какого черта тот тип из Барнардо сразу свернул разговор, почти сразу, как только услышал настоящее имя Эвери? Или у него разыгрывается воображение?

Оставив машину за углом отеля «Фезерс», он поднялся в свой крошечный номер на верхнем этаже, вытащил из сумки бутылку «Бушмиллс», плеснул виски в пластмассовый стаканчик для чистки зубов, опустился на кровать и уставился на телефонный аппарат.

Что дальше?

Что еще остается проверить? Со временем до него дошло, что осталось не так уж много. Он подумал, что с момента гибели родителей в шестьдесят первом Эвери провел большую часть своей жизни то в одном, то в другом государственном заведении. Приют Барнардо, армия, тюрьма лет на десять. Кроме официальных сведений, проверять почти нечего.

Тюрьма. Это мысль.

Он заглянул в записную книжку и набрал номер коммутатора Сент-Элен. Ответил мужской голос, явно пьяный, хотя еще не перевалило за полдень.

— Майкл, старый бездельник, это Дэнни Гроган, за помощью.

Майкл легонько икнул и сказал:

— Рад тебя слышать, Дэнни. Помогу с удовольствием, только поторопись. В начале января я должен предстать перед судом, значит, потом исчезну на время.

— Встретимся сегодня вечером. Скажем, часов в шесть в Биг-Хаус?

— Ладно, до встречи. Устроим ночку.

Гроган повесил трубку, разулыбавшись в предвкушении славного вечера в городе, и, хорошо зная, что завтра окажется в неподходящем для серьезных дел состоянии, решил взглянуть на следующий пункт в своем списке.

Просмотрев записи Маргарет О’Мелли, поставил птичку около имени Дон Мерривезер, скупщик металлолома в Бутле, где Эвери работал после увольнения из армии.

Он нашел двор старьевщика на жалкой задней улочке возле дока Гладстон. Дождь, не стихавший целую неделю, превратился в занудный моросящий туман, из которого выступала, навевая тоску и уныние, высоченная груда ржавых останков. Хозяин обрел пристанище в древнем разборном павильоне, который давно пора было снести.

Когда появился Гроган, Мерривезер оторвался от раскрытого перед ним на столе женского журнала и встал — крупный, солидный, с крепкими мускулами, начинавшими заплывать жиром, и заметно вырисовывающимся под старым серым свитером брюшком.

— Слушаю вас? — сказал он не слишком любезным тоном. Серые глаза на румяном цветущем лице глядели с вошедшей в привычку подозрительностью.

— Не могли бы вы мне помочь? — вежливо начал Гроган. — Я собираюсь взять на службу человека, который когда-то работал у вас. Дело в том, что ему придется заполнить кое-какие анкеты.

Мерривезер хмыкнул.

— Кому ж не приходится в этом городе, полном жуликов?

— Я думал, вы можете дать рекомендации.

— Если бы вы сперва позвонили, сэкономили бы на дороге. Я не даю рекомендаций.

— Тогда просто ваше мнение, — настаивал Гроган. — Это важно и для него, и для меня.

Старьевщик молча смотрел на него несколько секунд, потом сердито ответил:

— Я не даю рекомендаций, потому что никого не нанимаю. Только в самых крайних и редких случаях.

Гроган сообразил.

— Я не из налоговой инспекции и не из социального обеспечения. Мне нужно только ваше мнение.

Мерривезер неохотно захлопнул журнал.

— Как его имя?

— Макс Эвери.

Мерривезер даже глазом не моргнул; если это имя что-то ему говорило, о том можно было догадаться лишь по мгновенно и неприметно дрогнувшей нижней губе.

— А, вот кто.

— Он говорит, что работал на вас — простите, с вами, — когда ушел из армии, в семьдесят третьем году.

Старьевщик издал нечто вроде смешка.

— Я почти и не видел этого мошенника. Он действительно тут работал, слинял лет десять назад. Потом главным образом отбывал срок, пока не съехал на юг Лондона. — Он на минутку задумался. — По-моему, в восемьдесят третьем. Божился, что начинает честную жизнь. Вроде бы шанс получил.

— А как он себя вел?

Мерривезер пожал плечами.

— Держался сам по себе. Насколько я знаю, дружков почти не имел. Я его подобрал, когда он только вышел из тюряги. Бывшему вору трудно приходится. Он меня никогда не обманывал, да и не смог бы, если бы захотел.

— Почему?

Мерривезер кивнул на небольшой цветной фотоснимок, прикрепленный к стене рядом с прейскурантом на металлолом, с которого улыбались солдаты-парашютисты.

— Я начал служить еще до суэцких событий и протрубил до шестидесятого. У бывших десантников свой кодекс чести. Он просто не мог обманывать меня вроде тех маленьких негодяев, которых я здесь держал.

— Понятно.

— Но, разумеется, не гарантирую, что вас он не облапошит.

Гроган нехотя улыбнулся.

— Больше вы мне ничего не скажете?

Мерривезер покачал головой.

— Оставьте карточку, звякну, если что вдруг припомню.

Но Гроган уже шел к двери, не в силах даже стоять рядом с бывшим парашютистом. Отребье — иначе он их и не называл. Буркнув, что карточки позабыл в другом пиджаке, ирландец исчез на тропинке, ведущей к докам.

В подернутое туманом окно Мерривезер следил, как визитер садится в машину. Потом вернулся к столу, аккуратненько записал регистрационный номер автомобиля и позвонил в анонимный офис на Говер-стрит. Человек по имени Макс Эвери никогда у него не работал и он никогда его не встречал. Но, как он сказал Грогану, у десантников свой кодекс чести, и бывший сержант, принимавший участие в суэцких событиях, никогда не отказывался выполнять просьбы прежних своих командиров.

Тем временем Дэнни Гроган вернулся в Ливерпуль и подъезжал к «Виноградной лозе» — роскошно отделанному в эдвардианском стиле погребку на Лайм-стрит, где ждал Майкл, уже приступивший к выпивке.

— Я думал пойти к Фланагану и прихватить пару девчонок, — восторженно запел он протяжным дублинским говорком, напрочь позабыв, что в его муниципальной квартире в Сент-Элен пребывают жена и пятеро детей. — А если не повезет, попробуем попозже словить старушку в Графтоне.

— Ладно, ладно, — сказал Гроган.

Ему в самом деле больше нравилась идея подцепить женщину постарше, из тех, что любили попользоваться свободой, пока мужья на работе. Женщины постарше знают, чего хотят, и радуются, когда получают то, чего хотят.

— Только сначала дело. Мне надо, чтоб ты поспрашивал, знает ли кто-нибудь человека по имени Макс Эвери. Он отсиживал крупный срок между семьдесят третьим и восемьдесят третьим.

Майкл не стал задавать лишних вопросов. Он не был связан с ИРА и не имел ни малейшего представления о том, что с ней связан Гроган.

— Где?

— В Уолтоне, Ваймоте и потом в Вейкфилде. — Он показал список.

— На это уйдет несколько дней.

— Это важно, Майкл.

— Понятно. И будет стоить тебе нескольких баб.

Было уже далеко за полночь, когда Кларисса Ройстон-Джонс услышала по телефону первые уклончивые намеки на плохие вести.

— Тогда лучше приезжайте сюда.

Она положила трубку и спустила на пол босые ноги.

Господи, два часа ночи! Какого черта понадобилось Ральфу Лавендеру в два часа этой дождливой ночи? Он отказался объяснять, но его взволнованный тон говорил, что дело серьезное.

Она осталась одна во всем доме в Пимлико, так что здесь можно спокойно поговорить. Ее муж, дирижер оркестра, часто бывал в разъездах. Трудно даже припомнить, где он сейчас, в Бирмингеме, что ли? Впрочем, где бы он ни был, рядом с ним обязательно та тридцатисемилетняя виолончелистка из Макклсфилда.

Накидывая поверх шелковой пижамы неподобающий для такого случая халат из шотландки, Кларисса со злостью гадала, умудряется ли музыкантша держать коленки вместе хотя бы минуту днем или ночью.

Выудила из сумочки сигареты и закурила, уставившись в зеркало невидящим взглядом. Прежде чем лечь в постель, она от души хлебнула джину, поленилась смыть макияж и теперь похожа на пучеглазую наркоманку с растрепанными волосами.

Этот хлыщ Ральф Лавендер! Можно побиться об заклад, что он тщательно наряжается, чтобы предстать в лучшем виде. А намекни, что это неуместно, обидишь до смерти.

Ограничившись брошенной в лицо пригоршней воды и проведя щеткой по волосам, она спустилась в кухню, поставила чайник. Он не успел закипеть, как раздался звонок в дверь.

К ее удивлению, рядом с Лавендером на ступеньках вырисовывалась знакомая фигура Уилларда Фрэнкса.

— Мы их потеряли, — объявил представитель ЦРУ, когда она разливала кофе в гостиной. — Они растаяли в воздухе после перестрелки.

Кларисса расставила изящные фарфоровые чашки.

— И вы говорите, Мегги О’Мелли застрелила полицейского?

Лавендер кивнул и заметил:

— Не знаю, о чем думал Макс, позволив ей это.

Она разглядывала его сквозь клубы пара и сигаретного дыма.

— В той ситуации, которую вы описали, он вряд ли имел возможность подумать. Это явно была серьезная проверка — их хотят ввести в сеть «Семнадцатого ноября». Если бы он рыпнулся, то погубил бы всю вашу операцию. Должно быть, Мегги согласилась под сильным давлением — я так понимаю, что София угрожала оружием. Что было делать Максу? Вы хотели подсунуть его к иракцам в постель, это самое он и сделал.

— Несмотря на действия — или бездействие — вашего агента, — сказал Уиллард Фрэнкс, — мы попали в переплет. Если их участие в покушении на офицера греческой полиции выйдет наружу, нашим отношениям с Афинами грозит настоящая катастрофа.

Она не могла упустить момент.

— Интересно, что Макс опять стал моим агентом, правда?

— Ничего такого Уиллард в виду не имел, — поспешил Лавендер на помощь американцу. — Но ваши люди из МИ-5 действительно знают Макса лучше, чем наши в Интеллидженс сервис, а мы с Уиллардом оба гораздо больше завязаны на операции «Щит в пустыне». Игра в лошадку имеет второстепенное значение, но начинает путать карты, привлекая к себе столько внимания.

— Понятно, — сказала она, выпуская дым сквозь стиснутые зубы.

— Я и подумал, может, отправить ваших людей в Афины навести порядок? — Он изо всех сил пытался улыбнуться. — Посмотреть, что можно сделать.

— В самом начале, Ральф, вы ясно сказали, что Европа не в моей юрисдикции, — напомнила Кларисса.

— Что бы ни было сказано и сделано, — парировал Лавендер, — Макс — ваш человек. Вам известен его стиль работы. Поймите, война скоро начнется, уже начинается. Мы не можем сидеть и ждать. Я счел бы это вашим вкладом в борьбу с терроризмом. Я говорил с генеральным директором, он просто счастлив, что вашим людям выпадает возможность отличиться.

«Еще бы», — подумала Кларисса. И Лавендер, и Интеллидженс сервис просто счастливы заполучить кредит доверия, когда речь идет о блестящей новой идее, но с возникновением первых же трудностей все сваливается на ее голову.

Она оглянулась на Фрэнкса.

— А вы что думаете, Уиллард? В конце концов, Лу Корриган — ваш человек.

— Черт побери, — буркнул американец, явно чувствующий себя неловко. — Видите ли, Клэрри, мы, собственно, считаем, что раз эта акция в принципе направлена против британских политиков, основные решения должны приниматься в Лондоне. На самом деле, участники операции добились контакта с иракцами, так что нашему президенту, по-моему, особенно беспокоиться не о чем, по крайней мере, в этом отношении все идет по плану. — Он экспансивно взмахнул руками. — Мы страшно рады, что вы ухватились за ниточку, и, разумеется, не собираемся отзывать Корригана.

— Надеюсь, — мрачно пробормотала Кларисса.

Лавендер поднялся на ноги.

— Ну, еще раз спасибо за сотрудничество, простите, что я принес вам плохие вести в такой неурочный час. Держите меня в курсе дел. Надеюсь, обдумав мое предложение, вы согласитесь.

Она бы, конечно, не согласилась, но все-таки ощутила хоть какое-то удовлетворение оттого, что ее снова позвали на помощь, когда дело запахло жареным. Сознавая вину перед Максом, впутавшимся в эту историю по ее просьбе, она призналась себе, что с радостью ждет новой нелегкой работы.

Как только Лавендер и Фрэнкс ушли, Кларисса набрала номер домашнего телефона Джона Нэша и принялась объяснять ситуацию.

— Я бы хотела, чтоб вы сейчас отправились к нам в офис и оформили мне билет на утренний рейс в Афины, — заключила она.

— Но ведь это я веду Макса, мэм, — неуверенно заметил Нэш. — Вы в самом деле считаете, что ехать должен руководитель отдела?

— Нет, не считаю. — Выпустив роскошное кольцо дыма, она наблюдала, как оно плывет к потолку. — Только я все равно поеду.

В течение следующих трех дней яхта курсировала по Эгейскому морю, а Кон Мойлан проводил время в конфиденциальных беседах с человеком, которого называли Георгосом.

Эти три дня тяжело дались Эвери с Корриганом, которые не знали, о чем идет речь в этих беседах, и не имели возможности посовещаться друг с другом, не без оснований полагая, что каюты прослушиваются.

Эвери утешался лишь тем, что Мегги быстро оправлялась после операции и уже могла сидеть в кровати. Он только однажды мимоходом столкнулся с хирургом, симпатичным самоуверенным иракцем, которого искренне тронуло восхищение Эвери его мастерской работой со страшной раной.

— Разумеется, милой леди на несколько недель нужен покой, а потом тросточка. Мускулы разорваны, на поправку уйдет время.

Мегги почти постоянно пребывала в подавленном, мрачном настроении, чего, конечно, и следовало ожидать после всего, что с ней приключилось. Эвери догадывался, что гибель полицейского мучит ее сильнее, чем собственная рана, но говорить об этом она отказывалась.

— Оставь меня, Макс, уйди, — просила она каждый раз, когда он пытался утешить ее.

На третий день ранним вечером ему представился случай застать Корригана одного на кормовой палубе. Американец курил сигару, облокотившись на поручень и глядя на закат солнца, которое наконец пробилось сквозь плотную пелену дождевых облаков, окрашивая море и небо в одинаковый кроваво-красный цвет.

Впервые в пределах слышимости не оказалось никого из иракской команды.

— Как настроение Мегги? — спросил Корриган.

— Плохо, — ответил Эвери, тоже подходя к поручням. — По-моему, она считает меня виноватым во всем.

— Пожалуй, она права. Это ведь ты привез ее в Афины.

— Знаю, — сердито буркнул Эвери, но одернул себя — Корриган тут ни при чем. — Все равно спасибо, что ты тогда вызвался, это было нелегкое решение.

Корриган равнодушно отнесся к изъявлениям благодарности, и в его глазах не отразилось ровно ничего.

— Я много лет занимался этим. Убивал незнакомых людей. Верил, что мои начальники знают, что делают. Прекрасно понимая, что в половине случаев они ни черта не знают. Просто старался не думать.

— Если бы Кон не вмешался, София позволила бы тебе это сделать.

Корриган покосился на него.

— Что между этим парнем и Мегги?

— Не знаю, Лу, и знать не хочу. Она только сказала, что когда-то они были связаны. Больше не стала ничего объяснять.

— Мне кажется, ему это все страшно нравится. А она боится его до чертиков.

Эвери кивнул, не сводя глаз с горизонта.

— Думаю, что не без веских причин.

В этот момент в дверях салона возник радостный и довольный Мойлан.

— Приятно для разнообразия подышать свежим воздухом! Вы любите запах моря?

— Что за интриги вы там плетете с Георгосом? — сказал Корриган. — Сегодня вас снова весь день не видно.

Мойлан смотрел, как садится солнце, и рассеянно пояснил:

— Мы должны многое обсудить.

— Я считал, только сумму. С нашей стороны все в порядке.

Ирландец повернулся к нему.

— Ах, вот так вы считали, Лу? Как интересно! Только, надеюсь, вы помните, что этот спектакль ставлю я, а не вы.

Корриган поднял руки.

— Ладно, Кон, сдаюсь. Я просто полюбопытствовал.

— Не любопытствуйте. Это вредно для здоровья. Получается, что наша помощь нужна иракцам гораздо больше, чем я думал.

— Что они затевают? — спросил Эвери.

Мойлан холодно посмотрел на него.

— К вам относится то же самое, Макс. Георгос настаивает на абсолютной секретности, и я с ним согласен. Всеми своими успехами он обязан тому, что держит язык за зубами.

— А мы когда пригодимся? — спросил Корриган и с циничной усмешкой добавил: — Если это не слишком нескромный вопрос.

— Вот так-то лучше, — ухмыльнулся Мойлан. — Для вас обоих найдется работа. Макс, я хочу, чтобы вы вернулись в Соединенное Королевство и продолжали заниматься нашим списком. Есть несколько дополнительных заказов. — Он говорил быстро, с энтузиазмом. — Мы с Лу и Мегги начнем выполнять здесь другие дела. Исчезнем, пока все не закончится. Георгос и иракцы уже разработали планы — вы просто ахнете.

— Мегги вернется со мной, — заявил Эвери.

— Не валяйте дурака, Макс, — оборвал его Мойлан. — Она не сможет ходить еще неделю, а потом ей понадобятся костыли. На что можно рассчитывать, когда греческие копы в аэропорту ищут убийцу, получив ее точное описание?

Эвери мрачно поднял на него глаза. На этой яхте они с Мегги в ловушке, и все это знают.

— Вы просто подонок, Кон, ублюдок трахнутый, это вы во всем виноваты… — Он вовремя остановился, сейчас нельзя было ссориться с ним и обнаруживать подлинные свои чувства. — Лу вызвался сам, надо было его посылать.

— Сначала вы сами вызвались, Макс, со своей собственной идеей, — возразил Мойлан, — и если бы мы не договорились, от нее бы пришлось отказаться. Или того хуже — нас нашли бы на складе с пулями в затылках. Так что больше никаких претензий, ладно? Мы высадим вас на материке. Вы уладите все в отеле, найдете разумное объяснение нашего отсутствия и вернетесь в Лондон. Катер заберет вас, как только стемнеет. Поэтому лучше идите прощаться с Мегги.

— Если она не едет, я остаюсь.

— Хотите нас всех погубить? Мы уже слишком много знаем. Георгос достаточно ясно дал понять, что будет, если мы пойдем на попятный. Эта иракская команда передушит нас, как цыплят.

Выхода не было.

— Долго вы собираетесь скрываться?

— Сколько понадобится.

— Значит, я не смогу связаться с Мегги, она ведь захочет узнать о ребенке…

— Забудьте об этом, Макс. Я сам с вами свяжусь. Мы с Георгосом налаживаем тайный канал. Не волнуйтесь, Мегги в надежных руках.

Эвери открыл рот, чтоб возразить, но заколебался. Можно предпринять еще одну, последнюю попытку добиться, чтобы ее отпустили, но это скорее всего бесполезно. Все карты в руках Мойлана, и он не настроен на компромиссы. Он, разумеется, не пойдет на риск, связанный с возможным арестом Мегги греческими властями.

Эвери почувствовал на плече руку Корригана.

— Не беспокойся, Макс. Я позабочусь, чтобы ей никто не причинил вреда. Лучше давай там работай как следует.

Глаза их на мгновение встретились, невысказанные слова были услышаны, взаимопонимание восстановлено.

Внизу в каюте Эвери нашел Мегги все в том же сумрачном состоянии. Она равнодушно встретила сообщение о намерении Мойлана вернуть его в Лондон, только коротко рассмеялась.

— Ты, конечно, поедешь. Забавно, как все повинуются Кону. Что у него за власть над людьми?

— Это ты мне должна объяснить.

Она смотрела на него с жалостью и печалью.

— Почему ты меня не послушался, Макс? Зачем ты связался с ним?

— Я люблю тебя.

Она отвернулась. И хрипло произнесла:

— Теперь тебе лучше уйти.

С первым рассветным лучом Эвери был высажен на берег у деревушки Варкиза, километрах в пятнадцати к югу от Афин.

Ее обитатели уже сновали по тихим улочкам, и на набережной Эвери очень удачно подвернулось такси, водитель которого, позевывая, смотрел в машине маленький переносной телевизор.

По дороге на север в город, заставив себя расслабиться, он смог хоть немного собраться с мыслями и рассудить, что делать дальше. Хвоста вроде бы нет, но ничего нельзя гарантировать. Практически не подозревая о «Семнадцатом ноября» до приезда в Грецию, он быстро понял, что это чрезвычайно удачливая, профессиональная и жестокая организация с влиятельными связями на самом верху. Человек, которого называли Георгос, производил сильное впечатление, не в последнюю очередь — своей предусмотрительностью и жесточайшими мерами безопасности. Он явно не верил ничему и никому. Включая Эвери.

Кроме того, Мойлан еще раз поразил его, сообщив, что Георгос продемонстрировал фотографии, которые сделал полицейский отряд по борьбе с терроризмом. Он не имел возможности выяснить, что удалось раскопать грекам, и в довершение ко всему убийство полицейского стократ увеличило риск, которому он подвергается. Нечего удивляться, если в гостинице или в аэропорту его встретит делегация представителей власти.

Этого он решил избежать любой ценой. Главное — передать сообщение руководству. С него довольно — ситуация вышла из-под контроля, и Мегги грозит куда большая опасность, чем ему самому.

Надо заканчивать операцию. Сейчас, когда все на борту иракской яхты, момент для этого идеальный. Повязать Мойлана вместе с таинственным Георгосом, разрушить их планы, что бы они ни замышляли, спасти Мегги и Корригана.

Когда такси выехало на окраину Афин, решение было принято, и Эвери велел шоферу притормозить у стоявшего в сторонке телефона-автомата.

Он набрал телефон срочной связи, который помнил наизусть. Ответил по-гречески женский голос:

— Алло, кто говорит?

— То ска.

— Повторите, пожалуйста, — на этот раз по-английски с ярко выраженным американским акцентом.

— То ска, по срочному делу.

— Будьте добры, не кладите трубку.

Несколько голосов переговаривались в трубке едва слышно, должно быть, женщина зажала ладонью микрофон.

Через несколько секунд заговорил мужчина:

— То ска? Боже, как я рад тебя слышать!

Он узнал Брайана Ханта, и один только звук знакомого голоса принес невыразимое облегчение.

— Брайан, мне надо быстро с кем-нибудь поговорить.

— Эта линия ненадежна. Хочешь встретиться?

— Да.

— В отеле?

— Нет, нас может разыскивать греческая полиция, да и кое-кому из наших друзей известно, что я здесь.

— Тогда в парке на скамейке. — Зашуршала бумага, Эвери догадался, что группа спешно готовит список подходящих для свидания мест. — Площадь Конаки. Там много открытых кафе на северной стороне. Садись в «Ле Карте» подальше от других. Тот, кто придет, сядет за соседний столик.

— Буду там через полчаса.

Он повесил трубку и вернулся к такси, велев шоферу ехать на площадь Конаки. Шофер, должно быть, не понял, стал возражать, рассерженно твердя какое-то незнакомое Эвери слово, наконец обиженно замолчал, дал газ и помчался с визгом и воем вперед, вливаясь в суматошный поток машин, совершенно обезумевших в час пик.

Эвери вышел на южной стороне площади Конаки, двинулся пешком через скверы с опавшими листьями, спустился вниз к модным бутикам и кафе, выстроившимся вдоль узких улочек. Афиняне начинали день с порции меда, йогурта и чашки крепчайшего кофе.

В «Ле Карте» он уселся за металлический столик, заказал кофе, закурил сигарету. Похоже, никто не обращал на него внимание.

Минут через пять появилась женщина в розовом брючном костюме и темных очках, подошла к доске, на которой висело меню. Высокая, лет пятидесяти, с гладкой пажеской стрижкой, с обычным туристским снаряжением: камерой, путеводителем, картой. Было что-то неуловимо знакомое в ее несколько неловких движениях, когда она перебирала шатающиеся стулья и постепенно приближалась к соседнему с Эвери столику.

А потом, заказав чай с лимоном, женщина повернулась к нему и спросила:

— Простите, вы случайно не говорите по-английски?

Он застыл в изумлении. Кларисса.

— Говорю.

Она широко улыбнулась.

— Боже, какое счастье! Я совсем заблудилась. Будьте любезны, посмотрите на мою карту и скажите, куда я попала.

— С удовольствием.

Она расстелила на его столике карту, прижала один конец пепельницей, другой — бутылочкой с оливковым маслом, чтобы их не трепал легкий ветерок, тихонько шепча:

— Я всегда чувствую себя полной идиоткой со всеми этими шпионскими штучками, Макс. Просто тычьте пальцем куда угодно, как будто показываете.

Кларисса Ройстон-Джонс, конечно, могла чувствовать себя полной идиоткой, но актрисой она была превосходной — оживляла беседу неожиданными и неподдельными взрывами смеха, вставляла, слегка повышая голос, различные замечания об Афинах. С точки зрения окружающих — типичная общительная туристка, искренне радующаяся встрече с соотечественником.

— Куда, к черту, вы подевались, Макс?

— После перестрелки нас увезли в гараж в Монастираки, потом на такси в Пирей. Оттуда в моторке на яхту, она стояла на якоре в море за пределами гавани.

— Не удивительно, что мы все концы потеряли.

— Лу пришлось выбросить ручку на складе. Нас хорошо обыскали.

— Где остальные?

— На яхте.

— Как Мегги?

— Поправляется. Там на борту хирург и операционная.

— Рассказывайте, что за яхта?

— «Король Солнце». Зарегистрирована в Панаме, владелец — какая-то крупная шишка из Ирака. Команда вооружена и предана Саддаму Хусейну.

— Кто встретил вас на борту? Иракская разведка?

— Нет, грек. Назвал только имя — Георгос. Сказал, что из «Семнадцатого ноября».

— Вы поверили?

— Пожалуй, да. По-моему, иракцы используют их как связных и посредников. У них нераскрытая сеть ячеек, ну и, конечно, греки могут свободно разъезжать по всему миру.

— Так иракцы согласны принять предложение ИРА?

— Похоже на то, только я точно не знаю. Нас с Лу сразу же изолировали. Мойлан с Георгосом совещаются целыми днями, нам никто ничего не рассказывал.

— Этого я и боялась. Но все-таки вам отводят какую-то роль в этих планах?

— Я должен вернуться в Лондон и продолжать подготовку к акции. Мойлан со мной свяжется.

— Куда они собираются на этой яхте?

— Понятия не имею. Только, слушайте, если ее перехватить, все проблемы решаются разом — вы вяжете шайку, мы вытаскиваем Мегги с Лу в целости и сохранности.

— Мне очень жаль, что все так случилось с Мегги…

— Это я виноват. Как полицейский?

— Умер.

— Господи Иисусе!..

— Не могу одобрить ваше решение взять Мегги сюда с собой, но и я оказалась крепка задним умом.

— Так что скажете?

— О захвате яхты? Это не мне решать.

— Но вы можете повлиять на тех, кто будет решать.

— Возможно. Только не думаю, что Лондон и Вашингтон захотят отказаться от операции. У Ирака есть время подготовить другие акции до окончания срока ультиматума ООН в середине января.

— Вы не поняли, Клэрри. Я хочу вытащить Мегги. Я хочу, чтобы мы оба ушли, прямо сейчас. Если вы ничего не предпримете, Мойлан ляжет на дно, пока все не подготовит. Потом будет поздно, вы не будете знать, что происходит, и ничего не сможете сделать. Единственный шанс — взять их на яхте.

— Вижу.

— Надеюсь. Я только мельком познакомился с тем, как организована деятельность «Семнадцатого ноября», и это произвело на меня сильное впечатление. Если они возьмутся за дело, у вас будет много хлопот.

Она кивнула в знак согласия и стала сворачивать карту. Они говорили уже слишком долго.

— Что вы сейчас собираетесь делать?

— Заберу из отеля вещи и улечу первым рейсом в Лондон. Если, конечно, пройду контроль в аэропорту.

— Что вы хотите сказать, Макс?

— У греческой полиции есть наши фотографии, на них Кон, Лу и я. Они держали Халеда Фаделя под наблюдением. Кто-то из «Семнадцатого ноября» умудрился стащить эти снимки.

Она неслышно присвистнула от изумления.

— Понятно, что я имею в виду, когда говорю об их профессиональной организации?

— Понятно. Будем считать, что нам повезло. По крайней мере, вы возвращаетесь туда, где вас можно держать в поле зрения. Если возникнут проблемы с греческими властями, мы что-нибудь придумаем.

На самом деле ей было прекрасно известно, что придумать практически ничего не удастся, и она спросила себя, догадывается ли об этом Эвери.

Он не догадывался, он точно знал и смотрел ей вслед с каким-то странным и непонятным чувством. Еще ничего не решено, и все равно радостно сознавать, что Кларисса сама заботится о нем.

— Макс, привет!

Неожиданно раздавшийся за спиной голос заставил его вздрогнуть, расплескав кофе.

Джерри Фокс подвинул стул и сел.

— Я решил обождать, пока леди отвалит. А она вроде бы не в твоем вкусе?

Эвери все не мог оправиться от испуга и унять непроизвольную дрожь в руках.

— Это туристка, заблудилась.

— Женщины и карты!

— Ради Бога, Джерри, как ты тут оказался?

— Приказ получил от Мойлана. Позавчера звонил мне в Лондон. Хорошо, самолеты полупустые из-за заварушки в Заливе.

— Но как?..

— Как я тебя нашел? — Он засиял от радости, что сумел обойти приятеля. — Шофер такси, что тебя вез, из какого-то ихнего «Пятого ноября». Ему надо было везти тебя ко мне, а он еле говорит по-английски, так что ты его просто не понял.

— То-то я удивился, чего он так злится.

— Ну, он тебя высадил тут, поехал следом, потом связался со мной по рации.

Эвери прикрыл глаза. Какой же он идиот! Погрузился в свои раздумья настолько, что даже не обратил внимание на чересчур удачное совпадение, когда на берегу его поджидало такси.

— Мне кофе хотелось выпить и немножко прийти в себя, — объяснил он и прибавил: — Только не «Пятое ноября», а «Семнадцатое».

Фокс легкомысленно махнул рукой.

— Какая разница! Главное, Кон хочет, чтобы я поработал с тобой над списком, помог побыстрей управиться. Будете, говорит, заодно друг за другом присматривать. До чего подозрительный ублюдок! Но я получил приказ — быть с тобой рядом. В буквальном смысле слова. Если ты по нужде присядешь, я должен тебе задницу вытирать. Вот так. — Он причмокнул. — Ну и, конечно, наоборот.

Эвери издал едва слышный стон.

Вместе с Фоксом они поехали в отель «Эродиан», и, прежде чем войти, Фокс поглядел, нет ли полиции. Эвери объяснился с дежурной, сообщив, что его жена и друзья решили задержаться в Греции, а ему поручили забрать все вещи и оплатить счета. Если администраторша и сочла это несколько странным, то не подала виду. Вместе с Фоксом они уложили вещи в четыре чемодана и вместе направились в такси в аэропорт.

Никто из полиции их не ждал, и в два часа дня они уже сидели в самолете, держа путь в Лондон.

— Хорошие были похороны, — сказал Нико Легакис, — если, конечно, можно так выразиться. Весь отдел пришел его проводить. А цветов сколько!

София Папавас потягивала кофе, наблюдая за грохочущей лавиной машин, которые проносились по протянувшемуся за кафе проспекту Александра мимо безобразного мраморного монолита главного полицейского управления.

— Простите, мне так тяжело. — Она закурила сигарету, он заметил, как дрожат ее руки, и сердце его сжалось. — Вы еще не узнали, кто это сделал? Если да, скажите мне, Нико, — можно мне называть вас Нико?

Он был искренне тронут.

— Конечно, можно.

— Мне кажется, я вас давно знаю — через Андреаса.

Легакис понимающе кивнул.

— Дело странное. Две женщины на мотоцикле, микроавтобус, еще одна машина, которую потом бросили. Оказалось, ее угнали несколько месяцев назад. Номера фальшивые.

Она уныло сгорбила плечи.

— По-вашему, это бандиты?

— Бандиты, как правило, не убивают офицеров отдела по борьбе с терроризмом. Если тут не было личных мотивов, я опасаюсь худшего.

— «Семнадцатое ноября»?

Он утвердительно наклонил голову.

— Я читала сообщения в газетах. Там ничего о них не сказано.

Легакис хлебнул пива.

— Они не взяли на себя ответственность.

— Пишут, что это вы попали в убийцу?

Он надул щеки, задумчиво выдохнул воздух.

— Удачный выстрел. Должен был бы помочь отыскать женщину, но пока никаких результатов. Наверное, они заплатили какому-нибудь частному врачу, чтобы занялся ею тайным образом.

— А вы не против, если мы перейдем на «ты»? Так легче беседовать.

Он начинал понимать, что находил в ней Андреас.

— Буду рад. И мне будет легче. Ты знаешь, Андреаса я любил. Я пережил тяжелые дни, София. Так хорошо отдохнуть душой, провести несколько минут с кем-нибудь, кто не служит в полиции.

Она покрутила в руках чашечку с кофе.

— И мне с тобой хорошо, — нужные слова приходили на ум с трудом, — ты такой уверенный, умный, спокойный. Я с тобой разговариваю, как с отцом… Конечно, не со своим собственным — я с ним совершенно не могу разговаривать. Может быть, потому, что ты полицейский.

— Вот уж не думал, что тебе нравятся полицейские.

София подняла на него глаза.

— Я прожила с Андреасом целый год.

Легакис внимательно посмотрел на девушку.

— Так это потому, что он был молод и хорош собой, а не потому, что он полицейский. Он мне говорил, что ты бунтарка в душе, немножечко анархистка. Как все студенты, каких я знаю.

— Наверное, я выросла из студенческого возраста, — скокетничала она.

— Георгос — кто это такой? — вдруг спросил он.

Она взглянула на него, и на мгновение ему показалось, что на щеках ее вспыхнул румянец. Но глаза были скрыты за темными очками.

— Мы разговаривали с твоими друзьями в университете, выясняли, нет какого студента, который приревновал бы тебя к Андреасу.

— Как вы посмели! — гневно воскликнула девушка.

Он подарил ей сочувственную улыбку.

— Мы обязаны проверять, в большинстве случаев убийства происходят на личной почве.

— Я не изменяла Андреасу.

— Нет, конечно. Но у кого-то могла быть безответная любовь, ревность. У кого-то, кого ты даже не знаешь, кто потерял голову. Ты ведь любому способна вскружить голову.

Она едва удержалась от резкого ответа, но вдруг осознала его слова. Стоп, злиться не надо. Георгос считает, что ей пора продвигаться повыше. Лейтенант мертв, теперь можно прибрать к рукам капитана антитеррористического отдела, если умненько себя повести.

И она ответила скромно:

— Спасибо, Нико, как мило с твоей стороны! Но лучше бы поинтересоваться связями Андреаса. Что бы он мне ни говорил, приключения были ему по душе.

— А как же Георгос? Твои друзья рассказали, что время от времени слышат от тебя это имя.

— Просто друг.

— Как его фамилия?

— Кажется, Молфетас, — назвала она первое, что пришло в голову. — Я всегда называю его только по имени.

— Где он работает?

— Не знаю. Он бизнесмен. Разъезжает по разным странам. Иногда возвращается в город, тогда звонит мне.

— А у тебя нет его телефона?

— Мне очень жаль, но нет. Мы в самом деле видимся время от времени, случайно.

— Понятно. В следующий раз, когда он позвонит, попроси его связаться со мной. Мы исключим его из списка подозреваемых и сэкономим на бумажной работе.

Она вдруг встрепенулась, вскинула на плечо сумку.

— Слушай, Нико, мне надо бежать, а то опоздаю на лекции. Может быть, мы еще встретимся, поговорим? Сходим куда-нибудь погулять в выходной, заглянем в Национальный парк?

— Идея хорошая, но…

Она уловила жадную искорку, зажегшуюся в его глазах, и неожиданную тоску о чем-то, чего никогда не будет.

— Извини, Нико, я совсем забыла о твоей жене. — Не переигрывает ли она? Лучше смущенно улыбнуться. — И о твоей кошке. Андреас говорил, ты любишь кошек.

— Очень. Нередко предпочитаю их людям. Они столько знают! Только не рассказывают.

— Что ты имеешь в виду?

— Если бы кошки могли говорить, у нас, полицейских, не было бы проблем. — Он заметил ее неуверенную улыбку. — Это собственная моя шутка. Так что же насчет прогулки? Можно устроить как-нибудь в обеденный перерыв, на неделе, когда я дежурю. Я был бы очень рад.

— В понедельник?

— В понедельник.

— Милый Нико. — Она поднялась, перегнулась через стол и легонько чмокнула его в щеку. Тяжелая грудь коснулась его руки. На одно мгновение, но этого было достаточно. Он успел оценить ее мягкость и округлость, гладкость кожи, представил ее обнаженной. — Береги себя.

— Да, и еще, София. Совсем забыл в этой суматохе в последние дни. Тебе не попадались дома фотографии или негативы? Они могли завалиться за кровать. Андреас думал, случайно выпали, мы как раз собирались их поискать в тот вечер, когда его убили.

— Нет, — сказала она, прикидываясь удивленной, — не попадались, я нынче утром сделала полную уборку.

— Ладно, скажи мне, если Вдруг найдутся.

— Обязательно. До понедельника!

Она вышла, оседлала свой мотоцикл, затесалась в поток машин.

Он заплатил по счету и пошел в управление, забавно вскидывая ножки в коротеньких брючках, болтающихся высоко над белыми носками.

Капитан Легакис слишком хорошо себя знал, иначе подумал бы, что влюбился.