В.Стронов

"Я БЫ НАЗВАЛ ЕЕ СВЕТЛОЙ"

Солнце уже поднялось в зенит, когда мы, я и мой сын Саша, оставив шумный Красноярск и проплыв по Енисею более 100 км, сошли с моторной лодки. Перед нами открылось устье речки с ласкающим слух названием Большая Веснина. Отсюда начинается дорога к ее притоку - Черной речке - цели нашего путешествия.

Бодро зашагали по лесу. К вечеру тропа привела нас к Черной.

Мы были ошеломлены: речка исчезла! По каменистому руслу тихо журчали слабенькие струйки воды по колено воробью. Можно было перейти на другой берег не замочив ноги. "Зачем же мы добирались сюда?" - разочарованно подумал я.

Решили пройти с километр вверх.

И вот в русле появилась вода, и чем дальше мы продвигались, тем полноводнее становилась река. Она уже шумела, скатываясь с гранитных глыб. То и дело попадались глубокие омутки.

Мы воспрянули духом.

Вскоре подошли к отвесной скале. На ней, уцепившись за расщелины, чудом держались и росли корявые сосенки и березки. А внизу кипела, как в огромном котле, лавина воды. Тугая серебристая струя била в скалу.

Нам не терпелось узнать, есть ли здесь рыба. Однако разместиться вдвоем на небольшом выступе берега, не мешая друг другу, было невозможно, и я уступил Саше приятную возможность поймать первую рыбу.

Он быстрыми, привычными движениями привязал мушку, сделанную из медвежьей шерсти, и закинул удочку. Приманка, подхваченная струей, понеслась к скале и затрепетала на бурунах, как живая. В этот миг из бурлящей пучины высунулась рыба. Подсечка! И через несколько секунд в руках у Саши оказался черноспинный хариус. Подбегаю к сыну:

- Молодец!

Сын радостно улыбается и вновь бросает мушку по течению. Леска натянулась, приманка резво заплясала. Хариус, стремительно вылетев из водоворота, молнией сверкнул в золотых лучах вечернего солнца и, плюхнувшись в воду, ушел в глубину.

- Опоздал с подсечкой... - с огорчением сказал Саша.

Следующие забросы оказались безрезультатными. "Наверное, хариус накололся. Но неужели здесь было только две рыбины?" - подумал я.

- Может быть, ты попробуешь, - предложил сын, - а я пройду повыше.

Я предпочитаю поплавочную удочку. Привык к ней.

Наживляю красного земляного червя и с волнением закидываю. Поплавок пробочный шарик, - словно побуревший крошечный лист тальника, беззвучно лег на воду. Там, где пенистая струйка прибивалась к скале, он юркнул в глубину. Рука сработала как автомат, и я уже ощущаю живую тяжесть на крючке. Сердце радостно замирает. Кончик удилища гнется, вот-вот сломается. Но все обходится благополучно. Хариус на берегу. Он такой же темный, как у Саши.

На душе веселее. Успех придал сил, и я вновь забросил удочку. В этот раз поплавок нырнул подальше от скалы. Подвожу рыбину к берегу. Хариус!

Опять поплавок плывет к скале, но клев прекратился.

Иду к сыну.

Хорошее место выбрал он! Поперек реки лежала большая каменная глыба, плоская и ровная сверху, как плита. Она чуть-чуть возвышалась над водой. Поток с гулом обходил ее с двух сторон и вливался в отгороженную каменной грядой заводь. Пробраться с берега на глыбу можно было по торчащим из воды камням.

- Как дела, Сашок?

- Четыре хариуса в сумке... - со сдержанной радостью сообщил он.

- Здорово у тебя получается! - позавидовал я.

Сын смущенно улыбнулся:

- А ты сколько поймал?

- В два раза меньше...

- Не горюй, ты еще наверстаешь, - подбодрил он.

Мне захотелось тоже порыбачить на мушку. Торопливо меняю поводок, и вот моя муха заплясала рядом с Сашиной. Вдруг кто-то так сильно дернул удилище, что оно чуть не выпало из рук и моментально, будто само собой, взлетело вверх. От ощущения тяжести на крючке бросило в дрожь. Но хариус сорвался и, блеснув в воздухе, с шумным плеском ушел в воду. Какая досада! "Так тебе и надо! Не умеешь - не берись!" - укоряю себя.

Однако рыбацкий азарт не остывает. Быстро перестраиваю удочку. На крючок наживляю белую бабочку, оторвав ей крылышки.

Вот поплавок, солидно покачиваясь, поплыл вслед за клочком пены к прогалине в каменной гряде. Не дойдя до нее, скрылся под водой. Мягко подсекаю. Леска натягивается - крючок что-то держит. "Зацеп или рыба? Наверное, за камень задел..." И в то же мгновение руки почувствовали, что тяжесть ожила. Удилище напряглось, но еще не трещит: есть-таки запас прочности! Не ослабляя лески, даю рыбе проплыть, потом, остановив, держу ее на одном месте. Она устала, уже не сопротивляется. Не торопясь, подвожу ее к камню и вытягиваю наверх.

- Саша! Ленок!

Сын подскочил ко мне.

- Какой красивый!.. - с восхищением разглядывает он мой трофей.

Бусинки глаз у рыбы переливались янтарным цветом. Тугое черноватое тело отсвечивало золотом. На боках и спинном плавнике черные пятна. Саша такую рыбу никогда еще не видел.

Тем временем солнце скатилось вниз и спряталось за горы, брызнув оттуда багровыми лучами. Запылал пожаром краешек неба. Лес почернел и стал угрюмее.

- Давай, Сашок, кончать. Надо поужинать и на ночевку устраиваться.

Выбрав сухую ровную лужайку, уже в сумерках раскинули палатку, а костер разжигали потем-ну.

Рыбалка без ухи что свадьба без музыки. Несмотря на позднее время, разделали рыбу, очистили и покрошили три картофелины, головку лука. И вот уже из котелка потянуло ароматом таежной ухи...

Монотонно шумела речка. Потрескивал, то разгораясь, то еще тлея, изредка стреляя пучками малиновых искр, костер. А с реки уже расползалась по кустам свежая туманная дымка. В густых чащах затаилась темнота.

- Как ты думаешь, почему речку назвали Черной? - спросил Саша.

Я его понимаю: в темноте жутковато. К ночевкам в тайге он не привык. Должно быть, сынишке этот вотгрос назойлово лез в голову...

- Вероятно, по цвету камней в воде. Ты заметил, что они черные? А вообще Черных речек по нашей стране так же много, как Иванов среди русских людей.

- Ну ладно. Поживем ; - увидим! - многозначительно заключает мой Саша.

Утром туман рассеялся, и перед глазами предстала полная очарования картина пробуждающейся тайги. Из-за леса поднималось огромное красное солнце. Оно затопило пунцовыми лучам;т тихие омутки на речке, пурпуром покрасило остроконечные вершины темно-зеленых елей и пихт. Алые отсветы лучей заиграли на синих лесистых сопках. И тишина...

Воды в реке стало больше. Но еще встречались мелководья, похожие на вчерашние.

В одной заводинке, у обрывистого берега, заметили мы два голых ствола дерева, отшлифованных камнями, льдом и водой. Стволы зацепились сучьями за дно. Падала длинная густая тень, отчего вода имела сине-зеленый оттенок. Здесь можно было рыбачить только на мушку.

Саша, не теряя времени, размотал удочку. Заброс! Мушка заиграла у затопленных стволов. Всплеск! Привычная подсечка - и сын уже вываживает хариуса.

А я прохожу дальше.

Вот затененное деревьями русло перекрыло высокое нагромождение бревен. Мощный поток воды пробил себе путь под завал, образовав там глубокую яму. "Здесь должна быть рыба". Я пускаю по течению насадку. Поплавок, подрагивая на бурунах, скользнул под завал и исчез в темноте. Хочу перебросить, но вот она, приятная неожиданность: на крючке рыбина! Плавно подвожу ее к берегу. Хариус!

...Хорошо рыбачить на незнакомой речке! В каждом ее изгибе, каждой заводинке, кажется, ждет тебя что-то новое, загадочное. Пейзажи не надоедают однообразием, они все время меняются. На разные голоса шумит речка. То воркует, словно голубь, то о чем-то шепчется, то будто огромными жерновами что-то перемалывает, а то совсем замирает в сладкой истоме...

О чем она говорит? О чем шепчется? О чем поет? Тайна...

Потеплело. Слабый ветерок доносил смолистый запах хвои. Солнце поднималось все выше над тайгой, и вот его лучи коснулись Черной речки, пронизали ее до дна. И перестала она быть черной. Вся сразу оживилась, радостно засверкала, заулыбалась. Мрачные камни, лежащие на дне, теперь уже не черные, а коричневато-зеленые. Кустарники от прикосновения ярких лучей заполыхали зеленым, оранжевым и рубиновым огнем. Только в тени, куда еще не проник чудодейственный свет, сохранялась хмурость, суровость.

Камни в русле делались мельче, глаже. Они громко цокали под нашими сапогами. Кое-где речка не могла прорваться сквозь скалы и петлей обходила преграду.

Подошли к глубокой, закоряженной яме.

- Такие места любят хариусы, - сказал Саша, закидывая удочку.

Сын остался, я - вперед. По пути поймал двух белых и одну красную бабочку.

Вскоре обратил внимание на темную полоску воды за валунами, протянувшимися цепочкой вдоль правого высокого берега. Некоторые из них уходили полностью в воду, обнаруживая себя гребешком струи. Другие напоминали морских животных, высунувшихся подышать воздухом. Кустов по берегам не. было. К реке подходил густой ельник.

Выбрав местечко поудобнее, насадил на крючок червя и сделал заброс. Поплавок прошел сквозь строй камней, как на параде, и даже не шелохнулся. Перекидываю. Все повторяется. Смотрю на небо. Может быть, оно виновато? Небо, с разбросанными по нему жиденькими облаками, напоминающими огромные гусиные перья, слегка хмурилось. Дул слабый ветерок. По всей реке играла серебристая рябь.

Наживляю белую бабочку с надорванными крыльями и забрасываю к камням. Поплавок важно поплыл мимо них. Вдруг между третьим и четвертым валунами его кто-то дернул и уволок под воду. Быстрая подсечка - и я тащу соблазнившегося легкой добычей хариуса. И на вторую бабочку поймал такую же рыбу.

Забрасываю крючок с красной бабочкой, оторвав ей большую часть крылышек, чтобы не плавала поверху. Теперь поплавок поплыл осторожно, будто надеясь благополучно проскочить сквозь засаду. Вот он миновал первый валун, второй, третий. Осталось два больших - и тут его снова утащили под воду. Подсечка! Как струна, звенит леска. Удилище напрягается до крайности. "Это ленок! - радуюсь я. - Теперь только не упустить..."

Рыба делала несколько попыток спастись: стремительно бросалась в стороны, уходила вглубь, свечкой вылетала наверх, однако кованый крючок и прочная леска держали надежно. Обессилев, добыча уже не сопротивлялась, и я вытащил ее на берег.

"Уф, - передохнул я. Дрожали коленки. На лбу выступил пот. - Какой красавец! Лежит - не шелохнется..."

Положив удочку, нагибаюсь, чтобы снять рыбу с крючка. И тут произошло неожиданное: ленок отчаянно метнулся, зашлепал боками по камням и скатился в воду. Я за ним, да разве поймаешь рыбу в воде!.. Хватаю удилище, чтобы удержать беглеца на крючке, но леска - без крючка. Вероятно, когда ленок уже был на берегу и с силой взвился вверх, леска зацепилась за камень. Ленок с крючком уплыл. Я досадовал на свою оплошность и в то же время восхищался могучей силой этой рыбы.

Подошел Саша. Спускаемся вниз по реке.

Дно ее изменилось. Теперь оно выстлано золотистым песочком и голубоватыми камушками. Правый берег более пологий, весь усыпан разноцветной, шуршащей под ногами галькой.

За перекатом сын задержался.

- Иди скорей! - раздался его голос. Екнуло мое сердце: "Вдруг что-то случилось!" С тревогой в душе подбегаю... Саша стоит под кустами цел и невредим и пристально вглядывается в воду.

- Смотри! Вот здесь под кустом, на дне... одна, две... три... пять... одиннадцать рыбин!

Речка у левого берега была затенена, и коричневато-золотистое, с голубым оттенком, усыпанное мелкими камушками дно хорошо просматривалось. Омуток напоминал небольшой бассейн с холодной прозрачной водой. А на самом дне стояли темные, коричневато-синие тени. Это были ленки. Они расположились в несколько рядов, друг за другом, по два, три в ряду, как в строю.

Саша размотал удочку и взмахнул ей. Но легкая мушка не хотела лететь к другому берегу.

А на том берегу не давал забросить приманку густой кустарник. Саша взял мою, поплавочную. Насадил бойкого червя и закинул выше того места, где стояли ленки. Вот червяк поровнялся с ними и поплыл рядом. Меня захватило это зрелище: "Сейчас схватит!" Но червяк проплывает вдоль всего рыбьего строя - и никакой реакции ленков...

Саша подтянул насадку к самому носу ленка. Тот, шевельнув плавниками, неохотно отплыл в сторону и снова замер.

Сын еще много раз забрасывал насадку, но рыбы были совершенно безразличны.

- В чем же дело? - обескураженно спросил мой неудачливый рыболов.

- Ты ленков видишь?

- Вижу.

- Наверно, и тебя они видят. Поэтому и насадку не берут. А если бы позарились на нее, то этот "аквариум" давно бы опустел.

Через день вышли к устью Черной на Большую Веснину. Ярко светило и ласково пригревало солнце, золотя песчаные косы:

- Ну как, Саша, Черная?

- Я бы назвал ее Светлой...