Две недели шли проливные дожди: и ночью, и днем, и с утра, и вечером. Промозгло, зябко, листья пожелтели, попадали, полуголые, разграбленные ранней непогодой деревья казались унылыми, замученными, да и река стала иной, совсем не летней, без веселых бликов, всплесков, стрекоз и ласточек, она недвижно лежала меж берегов темной широкой полосой. Воды ее точно остановились, стали тягучими, тяжелыми и, наконец, застыли в преддверии долгой зимы. Сырой ветер липко дышал в лицо.

По крутой деревянной лестнице, Никита Сергеевич и Анастас Иванович спускались к скучному берегу. Приходилось предусмотрительно держаться за перила, чтобы, поскользнувшись, не потерять равновесия и не грохнуться вниз.

— Осень! — пробормотал Хрущев и поежился. — Рано в этом году осень пришла.

— Рано, — придерживаясь за поручни, согласился Микоян. — Но еще не холодно, просто дождь зелень задушил, все промокло, пожелтело. Вон, смотри, небо светлеет. Может, порадует сентябрь напоследок?

— Кто его знает! — обозревая даль, отозвался Никита Сергеевич и, наконец, ступил с деревянной лестницы на землю.

За долгие, однообразно серые недели утро впервые выдалось без дождя. Из-за нескончаемых осадков лужи не имели берегов, сырость проникла повсюду, казалось мир, стал маленьким островом среди безбрежных вод и умещается лишь на крошечном пятачке суши, который вот-вот уйдет из-под ног. Эти дни ходили в сапогах, непромокаемых ботах, плащах, с зонтами. Зато сегодня солнышко показалось, прогнало хмарь, омолодило день, тронуло ясной синевой небо, подсушило переполненные мутными раздумьями лужи, но вид вокруг все еще оставался унылый — долгая непогодь окрасила сочные летние краски в немилосердные тона осени.

— Грибами пахнет, — потянул носом Никита Сергеевич.

Они добрались до реки и двинулись вдоль берега.

— Надо, Анастас, к китайцам лететь, Мао Цзэдуна с пятилетием республики поздравлять.

— Поздравить надо. Китай — великая страна, Поднебесная.

— Мне-то ехать?

— Без тебя нельзя.

— Боюсь, не утвердят меня руководителем делегации, либо Молотов главным прорвется, либо Маленков. А вторым лицом я ехать не хочу.

— Ты, Никита, ведешь заседания Президиума Центрального Комитета, а Центральный Комитет — всему голова! — назидательно ответил Микоян.

Спутники не торопясь добрели до раскидистой ивы. Ива почти сползла в воду и, наверное, оттого, что за долгие годы приноровилась к всегдашней влаге, сохранила абсолютно нетронутой зеленую крону, которая от постоянных дождей, казалось, еще больше зазеленела. В глубине плакучих ветвей примостилась одинокая лавочка. Щурясь на солнышко, которое светило ярче и ярче, Анастас Иванович, расстегнул плащ, выволок лавочку из укрытия и установил на припеке.

— Присядем? — предложил он, еще больше распахиваясь.

— Не геройствуй, простудишься! — предостерег Никита Сергеевич.

— Соскучился по солнышку, — отозвался Микоян и спросил: — Ты-то доволен, что Первым стал?

— Кажется, будто я на войне воюю.

— Все мы воины в этой жизни, кто с ножом, кто с дубиной скачем.

— Нам, брат, приходится словом воевать, в убеждении наша сила. А словом воевать куда сложнее, — отозвался Никита Сергеевич и обломал тонкий ивовый прутик.

Река не шевелилась, застыв перед глазами гладкой черной поверхностью.

— Китайцы — своеобразный народ, у них сознание особое, отличное от нашего, — проговорил Микоян.

— Да ладно, все люди одинаковы, ходят на двух ногах!

— Не скажи, в каждом народе свои особенности. Азербайджанец, например, и армянин совершенно разные.

— Это в тебе армянин говорит! — заулыбался Никита Сергеевич. — Я, Анастас, не спорю, особенности, конечно, есть, но смысл человека, корень, так сказать, общий. Давай лучше за Китай поговорим.

— Китаю Сталин первостепенное внимание уделял, добивался, чтобы китайцы японцев стерегли, боялся, что японцы Гитлеру на помощь придут и нам в тыл ударят, — начал Анастас Иванович. — Границы с Китаем у нас по существу не было: здесь держим, а через сто километров — иди-шагай, ни одного пограничника. Поднебесную тогда на лоскуты раздирали, здесь один командир, там другой.

— Японцы быстро хилых подмяли, один Чан Кайши стойко держался, он, бесспорно, самый влиятельный китайский правитель, — подметил Никита Сергеевич.

— Такой и был нужен, чтобы японцам противостоять, любой ценой требовалось опасность от дальневосточных границ отвести. Чан Кайши, безусловно, хорошо, но на него большое влияние американцы с англичанами имели, как раз тут Мао Цзэдун подвернулся. — Микоян посмотрел на Никиту Сергеевича. — Да сядь ты, в самом деле, чего стоишь?

— На реку смотрю.

— Тогда коммунистическую партию в Китае создали, при ней — Красную армию. За несколько лет коммунисты окрепли, и Мао сделался там центральной фигурой, иначе бы за ним народ не пошел.

— Потому что марксист, — определил Никита Сергеевич. — Он тоже против богатых боролся.

— И это тоже, — согласился Микоян. — Думаю, японцы решили Россию на зуб попробовать, недаром в Монголию залезли. Жуков тогда мастерски выступил.

— Да, Жуков японцев урезонил, врезал, так уж врезал!

— На Гитлера это впечатление произвело. Не случись у нас печального опыта Финской войны, Гитлер бы Союз не тронул, — заключил Анастас Иванович.

— Об этом стыдно вспоминать! — взмахнул рукою Хрущев. — Наши силы во много раз превосходили противника. Я, например, знаю, что самолетов у нас более двух тысяч было, а у финнов — сто, танков — четыре тысячи, а у них — двадцать! Опозорились мы капитально. Тимошенко полностью себя дискредитировал, а ведь считался талантливый маршал.

Вспоминая о позорной стодневной компании, Микоян болезненно скривился:

— Ко дню рождения Сталина прорвать финскую оборону хотели. Сколько солдат переубивали, сколько техники загубили!

— Точно, точно! — подтвердил Хрущев. — В Кремле уже народное правительство Финской социалистической республики сидело.

Анастас Иванович грустно качал головой:

— Наша армия была совершенно не подготовлена к боевым действиям. Не было взаимодействия родов войск, толчея, неразбериха.

— А чего ожидали? Военную верхушку Сталин обезглавил, командиров пересажал, не пойми кто командовал, и Тимошенко тогда чего?! Война с Финляндией боком вышла! — негодовал Хрущев. — Иосиф зеленый ходил, получая безрадостные сообщения с финского фронта.

— После такого провала он был готов на любые уступки, только бы остаться в дружбе с немцами. Помню, как на Молотова кричал, заставлял писать Риббентропу, предлагал нефтепродукты, металл, плебейскую преданность демонстрировал, лишь бы задобрить фюрера, переключить его на англичан и американцев.

— Гитлер, видать, относился к англичанам лучше, чем к русским, — заметил Никита Сергеевич.

— Мы б с Гитлером сто лет дружили, если бы финнам накостыляли, — определил Микоян.

— Роковое событие! Противно, что Сталин перед Гитлером лебезил!

— Да, делал реверансы, но кто ему тогда их не делал? Я Иосифа здесь не виню. Несомненная заслуга Сталина в подписании пакта Риббентропа — Молотова. Сталин всеми средствами хотел выгородить Советский Союз. В любом случае в мировую войну мы вступили последние.

— Тебе видней, я-то на периферии сидел, это ты по правую руку у Сталина.

— Ну, не по правую! — отмахнулся Анастас Иванович.

— Не по правую, пусть по левую, не имеет значения, рядом со Сталиным был.

— Рядом был, — кивнул Микоян и продолжал: — А дружили с немцами крепко. С тридцать девятого по сорок первый год от Германии была сплошная выгода. Сколько фашистам товара продали? Сколько стали? Сколько продовольствия? Продавали за реальные деньги, не за мифические. Гитлер на наших ресурсах окреп. Без матушки России не был бы таким силачом и великаном. Немцы платили исправно, а мы были исправным поставщиком. Черчилль матерый антикоммунист из кожи вон лез, чтобы поссорить Россию и Германию. СССР для него был и остается врагом номер один. Черчилль симпатизировал фюреру — художник, вегетарианец. Ты, Никита, знаешь, что Адольф мяса в рот не брал?

— Откуда мне знать?

— Однако так. И Гитлеру нравилась Англия, одни усики на английский манер чего стоят? — усмехнулся Анастас Иванович. — Гитлер не стремился воевать с англичанами.

— Желания у нас одни, а в жизни зачастую не по желаниям складывается, — развел руками Никита Сергеевич, и, наконец, уселся на лавочку.

Микоян подобрал камешек и бросил в реку:

— Тебе известно, что сразу после капитуляции Германии Черчилль готовился напасть на Советский Союз? Не разоружал сдавшиеся в плен нацистские дивизии, писал приказы английским войскам готовиться к наступлению. Хотел внезапно атаковать Москву. По существу, Черчилль не лучше Гитлера. Американцы тогда его удержали, хотели, чтоб мы Японию придавили. К счастью, летом сорок пятого Черчилля не утвердили председателем английского правительства.

— Черчилль еще тот фрукт! — выдал Хрущев.

— Поле войны в Англии была страшная бедность, однако они построили армаду бомбардировщиков, которыми предполагали нанести ядерный удар по Москве.

— Американцы не лучше! Бомбардировка Хиросимы и Нагасаки предпринята Трумэном специально для демонстрации своей недюжинной силы. Япония и без атомных бомб была побита.

Микоян снова кинул в реку камешек.

— Нет, не началась бы война против нас в сорок пятом, — задумчиво произнес Хрущев, — у Америки атомных бомб не хватило бы. На Хиросиму и Нагасаки две сбросили, а в запасе, ну, может, еще три осталось. Для большой войны нужно много бомб. В случае такой войны Россия могла с той же Японией объединиться, а тогда неясно, чья бы взяла.

— Ты хоть и не любишь Сталина, со счетов его не сбрасывай. Сталин много в войну сделал.

— Что конкретно сделал Сталин, я не знаю, всех запугал, это да, но воевали другие. Рокоссовский воевал, Конев, Еременко, Малиновский, Жуков. А сколько в войну было расстреляно, особенно в самом начале? Ты меня, Анастас, не переубедишь, воевали на передовой, а не в Ставке с кремлевским питанием. На фронте каждый час жизнью рисковали! Я к нашему другу Булганину хорошо отношусь, но ответь, что для победы сделал член Ставки Верховного Главнокомандования маршал Советского Союза Булганин? Каким фронтом он командовал? Или Берия где был, тюрьмы охранял? К тебе вопросов нет, ты снабжением заведовал, Каганович железной дорогой руководил и за эвакуацию отвечал. А они что? Для видимости сидели, чтобы на умозаключения товарища Сталина кивать?! Я не говорю, что Сталин дурак, он далеко не дурак, но воин из него никудышный. Кругом него много ценных людей было, на ком страна удержалась и кого он использовал.

— Значит, правильно про него говорили — организатор и вдохновитель всех наших побед! — с хитрой улыбкой произнес Микоян.

— Организатор хороший, это да. Но ни Маленков, ни Булганин ничего путного в войну не сделали. А Сталин себя в икону превратил: он и председатель правительства, и военный министр, и Генеральный Секретарь, и отец народов! — выговаривал Хрущев.

— Если бы не Сталин, Советский Союз бы раздавили!

— Общие фразы не на чем не основанные. Надо трезво на вещи смотреть, никто бы нас не раздавил, потому, как народ на дыбы поднялся! — отрезал Никита Сергеевич.

— По Сталину можно много спорить, поставь себя на его место, неизвестно как бы ты делал, — покачал головой Микоян.

— Сталин, Анастас, умер, а жизнь продолжается. Давай лучше про сейчас говорить. — Хрущев сел удобнее. — Ты заметил, что на улицах портреты товарища Маленкова замелькали?

— Обратил внимание.

— Егор-то не Сталин, у власти без году неделя, а просидит лет десять, представляешь, как его нахваливать начнут? Через десять лет скажут, что не Сталин войну с Гитлером выиграл, а гений Маленков врага разбил! Я, Анастас, за справедливость, а не за очковтирательство!

— Очень ты прямолинеен.

— Не переделаюсь! — огрызнулся Хрущев. — Отвлеклись мы от темы, про Китай начинали говорить, рассказывай, ты ж там бывал многократно.

— В последние годы отношения с Китаем сильно напряглись.

— Я, Анастас, далек был от внешней политики. Перед войной на Украине ишачил. Там, кто соседи? Поляки. А поляки до последнего времени врагами считались. Вот и все мои международные знания.

— Не ты ли с председателем Мао на дне рождения Сталина рядом сидел? — прищурился Микоян.

— Думаешь, он меня запомнил?

— Обязательно запомнил. Это хорошо, что так сложилось. Для предстоящей поездки важно.

— Ну, может. Только я еще никуда не еду, еще не решено.

— Не понимаю, как Сталин Мао упустил? — пожал плечами Анастас Иванович.

— Заигрался, думал с ним, как с нами можно — молчи, терпи! С Мао не прошло.

— Забыл, что он в Китае живет, а не в Барвихе на даче! — хихикнул Микоян.

— И тут провидец маху дал, с китайцем поссорился. Потом, чего только не сулил: и Порт-Артур, и Дальний, и Китайско-Восточную железную дорогу, все обещал отдать!

— Мао Цзэдун Сталину был нужен, и нам, Никита, нужен.

— Мао Цзэдун, как и Сталин, о мировом господстве помышляет.

— Без нас мирового господства не случиться, у нас бомба атомная! Готовься к поездке, Никита, готовься!

— Для таких дел мне малость подрасти надо, — печально ответил Хрущев. — Промашку дам, ногами запинают.

— Вот и расти, по миру ездий. Визит к Мао сделает тебя сильней.

— Не пустят, Анастас, не пустят! Что они всей ответственности не понимают, Молотов с Маленковым? Понимают! Китай это — о-го-го!

— Думаю, ты руководителем делегации станешь, — высказался Микоян. — После того, как Маленков с Молотовым разругались, Маленкову в Китае первым не быть, Вячеслав всех против Егора настроит. Получается, Маленкову надо к тебе подластиться и Молотову тоже. Они оба на твоей кандидатуре сойдутся, — пожал плечами Анастас Иванович. — Расклад хороший.

— Мао будет просить помощи против Чан Кайши. Он спит и видит на Тайвань напасть.

— Здесь помогать обещай, — отозвался Анастас Иванович.

— Нам рабочих рук на Дальнем Востоке недостает, а китайцев — прорва. Миллиона б два туда бросить, от этого Китай не обеднеет, а мы сможем далекий край оживить. За это им авиационные технологии отдадим.

— Мао деньги попросит, золото.

— И золото дадим, куда деваться?

— Много давать опасно. У Мао все на палочной дисциплине, неизвестно, куда его понесет.

— А нам что? Главное, чтоб от советско-китайской дружбы польза получилась, — проговорил Никита Сергеевич. — Китайцы из бедности когда-нибудь выкарабкаются, трудятся, точно пчелы. Мой зять в Китай ездил и всем подарки привез. Ты говоришь, нет у них ничего, а ведь каждому гостинцы достались, и цена доступная. Получается, живут там люди. Еще посмотришь, встанут китайцы на ноги, зададут всем!

— Верится с трудом, — отозвался Микоян. — Бесконечные войны, бесконечные просторы и ненасытный Мао Цзэдун.

— Тем не менее, живут, — закрутил головой Никита Сергеевич. — Посуда у них загляденье! Фарфор тоненький, почти прозрачный, невесомый. Чай из чашечки пьешь и боишься ее губами сломать. Только она не ломается, чашечка. Вот как делают! Ткани шелковые, расцветок невиданных, после стирки не линяют, качественные. Пашет народ с утра до ночи, в этом залог успеха. А у нас, Анастас, начнут делать — так за голову схватишься! Это я про товары народного потребления говорю, не товары делаем, а говно!

— Зато у нас собственная бронетехника, электростанции, металлургия! Как раз то, что Китай просит, а от чашечек с платьями пользы мало.

— От ширпотреба отмахиваться нельзя. Народ стремится к лучшей жизни. За производством следует зорко наблюдать, особенно тебе, Анастас. Твой же сектор легкая промышленность, пищевая, торговля. Дело надо так наладить, чтобы выпуск достойной продукции вести, а не для первобытного человека! — вел свою линию Никита Сергеевич.

— Палка о двух концах: мы темпы роста тяжелой промышленности наращиваем, а за счет этого выпуск товаров народного потребления снижается и качество страдает.

— Да, повседневные товары к военным сопутствующие, — подтвердил Хрущев. — Вот и выходит безобразие. Хватит дряни! Людей надо уважать!

— Не простое дело, придется бюджет править.

— Простых дел нет. Армия пятимиллионная нам зачем, если бомбы атомные появились? Армия — это не копейки, это трясина, куда все богатство ухается. Страна должна не покладая рук вкалывать, чтобы такую армаду прокормить, а еще плотоядное Министерство среднего машиностроения! Сокращать армию надо.

— Ты с плеча не руби, тут советоваться придется.

— Это очевидные вещи, чего доказывать?

— Подумаем, как к этому вопросу подобраться, — отозвался Микоян. — а Китай не игрушка.

— С Китаем отношения должны быть партнерские, коммунистические, — высказался Никита Сергеевич.

— У них свой коммунизм, коммунизм по-китайски.

— Да, но коммунизм!

— Товарищ Мао сейчас не тот, что был раньше, его заново завоевывать надо.

— Завоюем! — прикрикнул Хрущев.

— Когда Мао в Москву на семидесятилетие Сталина приехал, Иосиф его в упор не видел, на подмосковной даче запер и никуда не пустил. Сидел китаец точно под арестом, и Сталин не идет! Мао Цзэдун был взбешен. Он рассчитывал на деньги, на технологии, на максимальную военную помощь, а получилось — дуля, одни фотографии в обнимку с вождем всех времен и народов. Мао Цзэдун все делал, только бы Сталину угодить, даже дипломатические миссии из Пекина выпер: «У меня, — говорит, — кроме Москвы друзей нет!» А тут ему такая подножка. На похороны Сталина китаец не приехал, а это знак!

— Про отношения Мао Цзэдуна и Сталина не нам судить, мы не знаем, что между ними случилось. Надо собственные отношения выстраивать, тем более, что китаец от нас не отвернулся.

— В жизни, друг, каждый за себя, а поцелуи — это притворство, — изрек Микоян.

— Я, когда тебя целую, не претворяюсь! — выпалил Никита Сергеевич.

— Я не про тебя, я про политику.

— Политика! — протянул Никита Сергеевич. — Хочу с Мао Цзэдуном сблизиться, прощупать, понять, что у китайца на уме.

— Не перещупай, он и укусить может. Недаром Сталин говорил: «Мао, как редиска, сверху красный, а внутри — белый!»

— Что ты все Сталин, да Сталин! — возмутился Никита Сергеевич. — Новая жизнь сейчас!

— Согласен, переборщил.

— Если китайца на свою сторону переманим — ж…па империалистам! Ох, и заерзают в Америке!

Никита Сергеевич поднял с земли оброненный прутик и стал гонять им усатого жука, то преграждая жуку дорогу, то подталкивая, то опрокидывая.

— Имей в виду, Мао Цзэдун у нас бомбу попросит, — произнес Микоян.

— Вот съездим, обстановку разузнаем, тогда решим.

— Нам Китай потерять нельзя!

— Если поругаемся, хорошего мало, — согласился Хрущев.

— Как деньги у нас кончатся, так и дружбе конец! Ты вот все говоришь, что надо повернуться лицом к человеку. А как к человеку повернешься, когда три рубля за душой и забот полный рот?

— У советских людей оптимизм в сердце кипит, люди ходят, улыбаются! Нету у советских людей тоски, нету страха! Это, Анастас, главные показатели. Народу надо больше давать. Представляешь, сколько человек взамен даст?

— А чем дружить будем, чем союзников задабривать? На дружбу огромные деньги требуются!

— Бесплатно дружить надо, во имя идеи. Разве дружба всегда на деньгах замешана? Нет. Деньги тут вторичное. Если во главе угла будут только деньги, большое дело не сдвинешь, это мое твердое убеждение. Ты, Анастас, все на деньги не мерь.

— И без денег не проживешь!

— Что Мао пообещаем? Чем заинтересуем? — наморщил лоб Хрущев.

— Все. И разговоры про бомбу надо вести, а то нас китаец прогонит.

— Я мнение Маленкова про сокращение ядерной программы не разделяю. Бомба есть козырь, я об этом на Президиуме говорил. Ты, Анастас, сам-то, как думаешь?

— Без атомных бомб существовать невозможно.

— В нашем арсенале уже пятьдесят штук, уже силища! — потряс кулаком Никита Сергеевич.

— В атомном деле центральной фигурой был Лаврентий, на нем замыкалось и ядерная программа, и ракетостроение, и радиолокация. Три кита, на которых держится наше спокойствие.

— Маленков тоже в состав Спецкомитета входил, его фамилия в списке второй стояла.

— Маленкова Сталин специально вторым поставил, чтобы противовес Берии был, чтоб Лаврентий понимал, что его могут в любой момент на Егора поменять. Ведь Маленков партиец, приближенный к Сталину человек, а Берия хоть и влиятельный, а энкавэдэшник. Потом, Маленков идеально в людях разбирался, все кадры через него шли. Вот Завенягин, к примеру, откуда взялся? Не ученый, считай без образования, а человек дельный. Магнитку с нуля построил, Норильский горно-обогатительный комбинат пустил. Талантливый организатор. Его Маленков углядел и на центральные роли привлек — заниматься разработкой урановых месторождений. С участием Завенягина твой Серов вывозил из Германии все, что сохранилось от научных центров. Из-под носа американцев начинку института физики кайзера Вильгельма увели, — перечислял Анастас Иванович. — А немецких ученых сколько в СССР вывезли? Человек триста! Среди них два Нобелевских лауреата оказалось.

— Кое-кто приписывает успехи в производстве ядерного оружия технологиям, перехваченным разведкой в Америке.

— Не соглашусь! Без американских секретов сделано было много, и немцы-ученые постарались. Одному в 1949 году присвоили звание Героя Социалистического Труда!

— Я об этом мало что знаю, сейчас приходится вникать, — признался Никита Сергеевич.

— Вникай, — поддержал Микоян. — Вторая фигура, безусловно, меньшая, чем Берия, — Первухин. Он долгое время работал министром химической промышленности и по роду деятельности был близок к добыче и переработке урана, поэтому стал в Спецкомитете у Лаврентия заместителем. Именно Первухину на первых ядерных испытаниях Сталин доверил возглавить Государственную комиссию по приемке изделия. Михаил Георгиевич не дилетант.

— Почему же не его сделали министром среднего машиностроения?

— Маленков ревнует. Егор вместе с Первухиным в состав Спецкомитета вошел, но Сталин отдавал предпочтение Первухину. Видно, из-за уязвленного самолюбия Егор его министром Средьмаша не назначил. Ванников, кто изначально ядерную программу вел, тяжело болен, Завенягин облучен. Маленков остановился на Малышеве, но, поговаривают, что и с ним не все благополучно, — уточнил Микоян.

Летом 1953 года, по распоряжению Маленкова, Спецкомитет был ликвидирован, а на основе его составных частей — Первого и Третьего Главных Управлений — было образовано Министерство среднего машиностроения, наделенное невообразимыми полномочиями. В Средьмаше сосредоточилось управление всей ядерной программой, что включало в себя: геологоразведку и разработку урановых месторождений; строительство и эксплуатацию закрытых городов, в которых размещали заводы и научные центры; проектирование и строительство ядерных реакторов; организацию и деятельность учреждений и предприятий по изготовлению ядерных зарядов, их испытание, хранение и транспортировку; обеспечение сотрудников, занятых в проекте, всем необходимым; организацию строжайшей режимности и секретности, в том числе руководство специальными подразделениями внешней разведки; руководство всевозможными смежными научными и иными учреждениями, связанными с атомной тематикой; организация системы здравоохранения и соцобеспечения, необходимых для создания условий повышенной комфортности для ведущих ученых; управление лагерями с тысячами заключенных, чей труд применялся для самых тяжелых и опасных работ.

— Хватит дискутировать, не пора ли обедать? — вставая и отряхивая плащ от иголочек, листочков, паутинок, кусочков коры, и сухих травинок, — предложил Первый Секретарь.

Микоян и Хрущев не спеша двинулись обратно.

— Выстроил Маленков рядом с тобой дворец? — поинтересовался Анастас Иванович.

— Строит. Его Валерия со строителями в смерть переругались. А дочь вообразила себя талантливым архитектором, только то, что придумывает, ни один строитель выполнить не берется. Такую красотищу на бумаге изображает, что умри! Ей объясняют — это вы на бумаге рисуете, в жизни так не получится. Они с мамой ногами топают, бесятся, стройка тормозится. Валерия министра строительства поедом ест. Гинсбург недавно чуть на колени не бросился: «Чем я виноват, что у них семь пятниц на неделе? Сначала один чертеж дают, потом другой, мы ломаем, строим заново, а они новые чертежи несут, да разве такое годится?!»

— Великие люди! — усмехнулся Микоян. — Как поселятся у тебя под боком, начнут всей своей мудрой семьей надоедать.

— Ну их! — отмахнулся Хрущев.

Когда-то Никита Сергеевич сам обивал пороги у Маленкова, приносил подарки и жене, и дочке, а теперь, видно, настала очередь Георгия Максимилиановича Хрущева ублажать.

— Знаешь, какой Егор себе туалет делает? — заулыбался Хрущев.

— Какой?

— Суть не в самой уборной, а в унитазе. Мы с тобой на унитазе сидим?

— Сидим.

— А у него унитаз, как на вокзале — дыра в полу, куда серят, правда, мрамором обложенная. Чтобы погадить, снял штаны и над дыркой завис! И так по всему дому устроено, только в гостевом туалете дыру не сделал, нормальный унитаз предусмотрел.

— Да ладно! — изумился Микоян.

— Точно. Егор говорит, что подобное отправление естественных потребностей физиологически правильно. Сел, мол, на корточки и погадил, как миллионы лет назад наши проящуры серили. Утверждает, что такой способ для человеческой гармонии самый подходящий, что при этом внутренние органы дольше прослужат.

— Как бы он в рептилию не превратился! — хмыкнул Микоян.

— В рептилию? Может! — улыбнулся Хрущев.

— Правду говоришь?

— Вот тебе крест!