Ноябрь. Последний месяц увяданья, еще не зима, но и следов лирической золотой осени не осталось. Скукоженные высохшие листья, голые деревья, однообразная серость, лишь красные ягоды рябины на фоне первого снега неимоверной яркостью бросаются в глаза. Настоящего снегопада, который бы обрушился, завалил, закутал, пока не случилось, сковывающий промозглый холод повсюду. Запах бензина от проезжающей машины резок, особенно здесь, на природе. Вдалеке сердито каркают серые вороны.

Перегоняя жену, Никита Сергеевич вбежал на крыльцо и дернул на себя дверь. В прихожей его встретила горничная, она и приняла пальто. Рядом стоял хозяин дома — первый заместитель председателя Совета министров, министр иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов.

— Входи, Никита Сергеевич! Здравствуй, Нина Петровна!

Никита Сергеевич широко улыбался. Он никогда не был у Молотова. Молотовский дом оказался значительно больше сталинского. Просторная прихожая, устланная кирпичного цвета ковром, точно как на «ближней», была отделана деревянными панелями. В углу стояло чучело косолапого медведя. Медведь рычал, поднимая вверх когтистые лапы. Нина Петровна поморщилась — страшный! Мимо оскалившегося, вставшего в рост зверя, Молотов провел гостей в столовую, светлую залу с длинным столом человек на сорок, где сидела его жена. Полина Семеновна и Нина Петровна расцеловались. Два шикарных ореховых буфета с дорогой посудой стояли друг против друга на противоположных концах комнаты, рядом низкий диван с креслами, обращенный к окнам, и новомодная радиола; в дальнем углу — чересчур вытянутые напольные часы с тремя гирями, а по углам — пузатые китайские вазы в рост человека.

Лирических картин не было, вместо картин на стенах висели гигантские портреты: Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина — основоположников марксизма-ленинизма. Высокие двухметровые портреты в тяжелых дубовых рамах подсвечивали бронзовые светильники. Молотов называл людей, изображенных на портретах, «отцы». Во всех делах Вячеслав Михайлович был первым соучастником Сталина и так же, как Сталин, стремился заменить веру в Господа Бога на слепую всепоглощающую веру в партию, в бессмертие коммунистического учения, которое, по его мнению, было гораздо важнее и очевиднее православной молитвы, справедливей и понятней для простых людей. Ведь партия давала человеку кров над головой, еду, работу, вселяла надежду в счастливый завтрашний день, отмечала высокими наградами, направляла и воспитывала, и в том, что Бога нет, сам Молотов ни на минуту не сомневался.

— Чайку с дороги? — предложил Вячеслав Михайлович.

К чаю подали замечательный торт «наполеон» и вазочку с пирожными, сделанными в форме лесных орешков, наполненных сгущенным молоком.

Гости и хозяева чинно сидели за столом. Женщины завели свой разговор, а потом Полина Семеновна увела Нину Петровну показать коллекцию макраме, собранную за много лет.

— Пришло время, Вячеслав Михайлович, очередной Съезд проводить, — размешивая в чашке сахар, проговорил Никита Сергеевич.

— Пожалуй, — отозвался Молотов.

— Подвести итоги, утвердить состав Президиума. Первый послесталинский съезд — шаг ответственный, — на слове «послесталинский» Хрущев умышленно сделал ударение.

— Будем проводить, я не возражаю.

— До съезда стоило бы с товарищем Маленковым решить. Что вы скажете?

— Поменять предлагаешь? — сощурился Вячеслав Михайлович.

— Поменять.

— Не торопишься?

Никита Сергеевич подался вперед:

— Егор не свое место занял, поторопились тогда.

— Здесь не соглашусь, — ответил министр иностранных дел. — Маленков професанал, а професаналами не разбрасываются, тем более что слишком долго Егор в Кремле просидел. Собственно, ничего крамольного на посту премьера он не совершил.

Вячеслав Михайлович буравил своими маленькими глазками Хрущева.

— Я не говорю, что он взялся с бухты-барахты, я говорю про его председательство, что мелковат он для такого поста. Задвигать Маленкова неправильно, пусть в Президиуме остается, но не на месте председателя Совета министров! — доказывал Никита Сергеевич.

— А кого председателем, тебя? — мрачно спросил Молотов.

— Почему меня? Я не о себе. Тут дело государственное, а не так, что племянник Ленина страной руководит!

— Да, занесло Максимыча!

— Это только начало. Не снимем с поста, потом будем локти кусать!

— Кого предлагаешь?

— Булганина предлагаю, он человек с понятиями, к товарищам внимательный. Из стороны в сторону шарахаться не станет, не фанфарон, обстоятельный тоже.

— Насчет обстоятельного я бы не торопился. Это мы с тобой обстоятельные, — заулыбался заместитель председателя правительства. — Да и грамотности у него меньше, чем у Егора, такого професализма нет.

Молотов некоторые слова произносил неправильно, как говорили на его родине в Вятке, не вЫборы, а выборА, не молодЁжь, а мОлодежь. А некоторые делал неправильными в угоду Сталину. Однажды он услышал, как Сталин, выступая на одном из заседаний, произнес не «Наркомзем», а «Наркомзём», и Молотов тут же стал говорить «Наркомзём».

— Такого профессионализма, безусловно, нет, но после Сталина у нас коллегиальное управление, а значит, вместе справимся! — высказался Хрущев. — Я убежден, что Булганин подножку не поставит, а Маленков со своими заскоками может. Булганин не Маленков, — твердо заявил Никита Сергеевич. — А Егору какое-нибудь ответственное дело подберем.

— Подумаем, подумаем, — уклончиво отвечал Молотов.

— Чего же думать?! Сами знаете, что Маленков человек случайный!

— Ничего случайного в жизни нет! — глубокомысленно отозвался министр, — Маленков по сте-че-ни-ю об-сто-я-тельств председателем Совета министров стал, здесь соглашусь.

Хрущев барабанил пальцами по столу.

— С этим делом, Вячеслав Михайлович, тянуть невозможно, некуда тянуть! С каждым днем Егора уносит, ведь до чего договорился, Германию хотел отдать! А дальше что? — наседал Хрущев. — Не удержим в узде! И ведь с Берией первый друг был, не забыли?

Упоминание о Берии сделало свое дело. Молотов блеснул глазами и нахмурился:

— Твоя правда!

Несчастная Полина Семеновна, которую по счастливой случайности не уничтожили в лагерях, из обаятельной светской дамы превратилась в запуганного, забитого зверька. А МГБ, как не крути, связывали с Берией.

— Считай, решили с Маленковым, но участок работы Георгию подобрать обязаны. А то как получается — сначала Берия враг оказался, потом Маленков плохой, выходит, ко всем сталинским кадрам присмотреться следует? Плохие знаки. Надо ему весомое дело дать.

— Только не сельское хозяйство! — не удержался Хрущев.

— Не будем, — пообещал Вячеслав Михайлович. — Сельское хозяйство — твоя забота.

Молотов перевел взгляд за окно, на лес, где на деревьях совсем не осталось листьев, было безжизненно и сиротливо. Первый Секретарь придвинул ближе тарелку с пирожными и положил себе два кусочка слоеного, пропитанного сливочным кремом «Наполеона».

— Налопаюсь сладкого, пока Нина не видит, — предупредил он и принялся уминать торт.

Глядя на его аппетит, и Молотов взял себе кусочек.

«Дурацкое название — “наполеон”! Причем тут Наполеон? Кто придумал? Глупость несусветная!» — покачивал головой Вячеслав Михайлович.

Тем не менее, он с удовольствием съел пирожное. Вожди революции, основоположники марксизма-ленинизма, неумолимо смотрели со стен. Огромные портреты делали щуплого хозяина загородного особняка и выше, и мощнее. Вячеслав Михайлович испытывал чувство величия, просветления, блистал ясностью ума, эрудицией, портреты придавали ему нереальную силу, он заряжался от них энергией, по-настоящему ощущал себя Мо-ло-то-вым, а никаким не Скрябиным, чью фамилию получил от родителей и навсегда от нее отрекся во имя торжества революции! Даже после ареста жены, после сталинских унижений он оставался Молотовым и знал, что несокрушим!

— Булганин подойдет, — утерев рот салфеткой, подытожил Вячеслав Михайлович, — однако прежде надо с ним потолковать.

— Потолкуйте, — Хрущев проглотил третий «наполеон». — Торт у вас знатный!

— Ешь, ешь! Ты, Никита Сергеевич, должен быть ко мне ближе, а как посмотрю, все где-то бегаешь!

— Так здесь сижу?! — заулыбался гость. — Если что важное, я ж сразу к вам!

— Смотри, брат, смотри!

Никита Сергеевич, виновато пожал плечами.

— Вячеслав Михайлович, просветите, что в мире?

— В мире что? — отозвался министр иностранных дел. — За социализм воевать надо, вот что! Ты со своим другом Булганиным всюду лезешь, а ведь толком ни в чем не разбираетесь!

— Поэтому и интересуюсь у вас, что да как? — бесхитростно ответил Хрущев. В подобных случаях он напускал на себя дурновато-простецкий вид, пытаясь производить впечатление недалекого провинциала.

— Не разбираетесь в сути — и не лезьте! — повысил тон зампред правительства. — У вас с Булганиным знания поверхностные — слышишь звон, а не знаешь, где он! — выражал неудовольствие дипломат. — Хотя бы взять предателя Тито!

— Маршал Тито Югославию объединил, — возразил Секретарь ЦК. Иосип Броз Тито нравился Хрущеву своей принципиальностью, независимостью, смелостью. Когда Балканы занял противник, он с винтовкой в руках дал немцам отпор, потом ушел в партизаны, чем заслужил глубокое уважение людей.

— Югославию объединил, а социализм для одного себя устроил! — злобно рыкнул Молотов. — Что Тито сделал для укрепления социалистического лагеря? Чем как коммунист себя показал? — министр стянул узкие губы в ниточку. — Живет точно князек, жрет, пьет, командует, никого не слушает, кто он? Фашист, а не коммунист, вот кто! — выпалил Вячеслав Михайлович. — Когда Тито из гитлеровских лап выручали, тихий ходил, послушный, а как Гитлера отдубасили, ожил: — и мы воевали! — бубнит. А тут, как по заказу, американцы в Европу приперлись. Глядь, а до Тито уже не достучаться! От Тито молчок. Уже не просит совета, уже лавирует, расхрабрился, а раньше разве ж мог взбрыкнуть?! Сейчас, гляди, каким павлином вышагивает! Как ты там его назвал — маршал?! — занервничал Молотов, но тут же взял себя в руки, и лицо его сделалось непроницаемым.

— Почему США Японию вооружают? Как такое получилось? — перевел разговор на другую тему Никита Сергеевич.

— Дружат теперь.

— Получается, атомную бомбу на японцев друзья сбросили?! Как это?

— За деньги и не такое бывает.

— Только не у нас! — яростно запротестовал Хрущев.

— Тут да, не у нас! — закивал Вячеслав Михайлович. — У коммунистов деньги ничего не значат, в этом наше существенное превосходство над противником, а на Западе деньги первей всего!

— Гнилые люди! — отозвался Никита Сергеевич.

— Америка все на деньги меряет, в этом их главный просчет. Если побольше скопить, и воевать с Америкой не придется, сама в руки ляжет, такая алгебра, — нравоучительно заметил министр иностранных дел. — Они так и японцев с потрохами купили, и их недобитого императора. А мы потихоньку Америку растлеваем, — пожимал плечами политик, — золотом сорим.

— Американцы мечтают и Китай прихватить.

— Не выйдет! — назидательно произнес Вячеслав Михайлович. — Мао в Китае крепко стоит. Он Китай не отдаст, а потом мы у него друзья-товарищи, никуда от Москвы Мао Цзэдун не денется. В свое время по два миллиона долларов ежемесячно ему засылали, а иногда — и по три. А потом — заводы. Сколько заводов китайцам построили, сколько железных дорог? И морские порты, и аэродромы, все братскому народу дали. Китайская Красная армия без нашего оружия, без наших военных специалистов ничего не стоит. Мао это понимает. Он, в отличие от Тито, коммунист до мозга костей! Главное, чтобы с нами до конца шел, этот бывший учитель.

— Сейчас Сталина нет, сложновато с ним будет! — заметил Никита Сергеевич.

— Я есть! — назидательно протянул Молотов.

Хрущев сделал подобострастное лицо:

— Мао Цзэдун бомбу просит. На каждой встрече китайцы тараторят — бомба, бомба!

— Надо дать, — невозмутимо сказал министр иностранных дел, — пусть империализм крушат.

— Ну, не знаю! — засомневался Хрущев. — Бомба — смерть.

— Наша цель — коммунизм во всем мире! — возвысил голос Вячеслав Михайлович. — Любой ценой, любыми средствами, но чтобы человечеству к двухтысячному году в счастливую коммунистическую эру попасть, тогда на земле никаких споров не останется, мир будет, спокойствие и счастье! А что толку рабами жить? Погляди, как трудовой человек в Америке батрачит? Жалкое существование влачит, жрет, срет, да как проклятый вкалует. Лучше сразу сдохнуть! — заключил Молотов.

— Не сдадутся враги без боя, а атомная бомба — это беспощадная война!

— За счастье народное воевать не обидно, и положено воевать! И смерть за счастливое будущее принять не грешно. Снабдим китайцев атомными бомбами, пусть первые ходят!

Хрущев понимающе качал головой.

— Хорошо бы Китай в Организацию Объединенных Наций протянуть, тогда позиции социализма усилятся, — высказался он. — И страны народной демократии в ООНе не лишнее. Крепко бы тогда наш голос звучал!

— Над этим работаю.

— А все-таки с Югославией, как?

— Про Тито — забыли! Тито перерожденец! — отрезал министр. Вячеслав Михайлович благолепно сидел напротив гостя и, словно пророчества, бросал свои бесценные умозаключения. Пустышка Булганин на посту председателя Совета министров его устраивал больше, чем зазнавшийся энциклопедист Маленков. Однако хрущевское влияние на недоделанного маршала было велико. «Черт с ними! — думал Молотов. — Время все расставит на места!» Заводить разговор о собственном премьерстве было рано. Поначалу Молотов хотел убедить Никиту Сергеевича в своей особой нужности, значимости: ведь только он, Молотов, а не кто-то иной, был при Сталине вторым человеком в государстве, а поначалу он был первым, с 1931 по 1941 год именно Вячеслав Михайлович, а не Сталин, возглавлял советское правительство.

Следовало доказать смутьяну Хрущеву, что лишь Молотов имеет право на лидерство, а Никита, если правильно сориентируется, попадет ему в единственные первые замы, сможет заниматься вопросами социалистического строительства, руководить компартией, а заодно, если уж хочется, управлять не только сельским хозяйством, но и наукой, в которую бывший шахтер настырно совал свой курносый сопящий нос! Пусть заберет «под себя» отдельные направления, а вот страной, державой, должен править эрудированный, политически грамотный, уважаемый миром политик, то есть он — Молотов.

Вячеслав Михайлович понимал, что Булганин переходная фигура, в конце концов, придется разделить власть с энергичным мужланом Хрущевым, который несуразно подражает интеллигентным манерам, но, как ни старается, сколько ни завязывает на шее шелковый галстук, ни втыкает в манжеты запонки, остается неотесанным, малообразованным, хамоватым, хотя в чем-то и понимающим трудоголиком-простофилей, который, к месту и не к месту, вставляет простонародные выражения, не гнушается шапкозакидательства, оголтелого крика, отборной ругани, что, собственно, безотказно срабатывает. Хрущев яростно топал в кабинете ногами, пугая министров, седовласых академиков, чемпионов-спортсменов и даже, что неожиданно, послов иностранных государств. Такой человек-горло, человек-палка, человек-таран, безусловно, необходим, недаром хитрый Берия подтягивал горлопана ближе, значит, так же рассчитывал на его полезность.

Подобные размышления занимали искушенного в интригах и невидимых подводных течениях Вячеслава Михайловича, он думал, как подступиться к осуществлению заветных замыслов, с чего начать. Убедить в своих постулатах Хрущева, по его мнению, не составляло труда, однако всему свой черед.

Чай остыл. Молотов велел принести кипятку. Теперь Никита Сергеевич принялся за баранки, макая их в сливовое варенье. Снова пошли разговоры.

— Договор о единой европейской армии, который затеяли англичане, несовместим с независимостью европейских народов! — заявил Молотов.

— И американцы устраивают сплошные провокации, — поддержал Хрущев.

— Борьба, борьба! — пожал плечами министр иностранных дел.

— А товарищ Маленков пытается Германией манипулировать.

— Решили уже с ним! — вскинул голову Молотов.

— Меня в Маленкове другое раздражает, — не унимался Никита Сергеевич, надеясь добить вопрос с председателем Совмина. — Мелочный он, был бы принципиальный, как мы с вами, другое дело. На 7 ноября, после парада на Красной площади, мне первому «ЗИС» подали, а Егору сразу за мной, так ему точно вожжа под хвост попала! Раскричался, разъерепенился. «Почему, — кричит, — Хрущеву вперед машину? Кто перепутал?! Я председатель Совета министров!» Подумаешь, господин! — отбросил скомканную салфетку Никита Сергеевич. — Ну не дурак, я извиняюсь? Дурак, самый что ни на есть дурак! Ну, поторопились, напутали, чего особенного? Чего тут, бомба взорвалась? Я готов самым последним уезжать, дело разве в этом?! Нет машины, я пешком побегу, улица Грановского рядом!

— Перебарщивает, — согласился Молотов.

— Мягко сказано!

— К тебе тоже претензии есть, — сухо заметил Вячеслав Михайлович.

— Какие, скажите?

— Зачем Сталина пинаешь? Со Сталиным не горячись. Столько лет при нем жили, хорошо ли, плохо ли, а порядок выстроился! Он вождь был, и ты, Никита Сергеевич, всем ему обязан. Думаешь, Лазарю Кагановичу? Нет, Сталину. При Кагановиче ты б до сих пор райкомом заведовал, а ненаглядная, на все согласная Фурцева Москвой командовала! Ты бы при ней в провожатых бегал, это в лучшем случае, — зло проворчал министр. — Сталин тебя на вершину вознес! А ты Иосифа кусаешь при каждом удобном случае, поносишь на чем свет стоит — нехорошо! Я уж на что обиженный из-за Полины Семеновны, и то себе такого не позволяю. Мы, Никита, со Сталиным повзрослели, войну прошли. Привычный уклад жизни ломать не следует. Политика это, а не баловство! В народе что подумают: Берия врагом оказался, теперь Маленков вредитель, я тебе уже про то толковал. Мы с тобой государственники, а не пустомели. Если твою практику поощрять, то про нас потом тоже плохо скажут, поэтому прошу тебя, сдержись! У большевиков общественные интересы выше личных. Партийный порядок для большевика — основа основ, на это еще Ленин указывал. А у нас — помер человек, зарыли в землю, значит можно его на каждом углу лягать! Нельзя, не по-марксистски это, не по партийному. Только у слабых или у недоразвитых каких-либо племен огульно ругают, хотя и не уверен. Не трогай Сталина, Никита Сергеевич!

Хрущев слушал не перебивая. Он добился своего, получил поддержку Молотова в деле свержения Маленкова, сидел поэтому тихо, покорно.

— А с Абакумовым что решим?

«Советуется, — оценил Вячеслав Михайлович, — видать, лед тронулся!»

— Эту сволочь в расход, — сморщился министр иностранных дел, — выблядок!

— Правильно! — воскликнул Хрущев. — Я думал, вы и за Абакумова заступаться приметесь.

— Хер с ним! — оскалился министр иностранных дел. — Палач, подручный Берии! В расход!

Хрущев устало потянулся:

— Пора нам, Вячеслав Михайлович, загостились!

— Провожу, — вставая, отозвался хозяин.

Хрущев послушно поднялся.

— Спасибо за угощение! — поблагодарил он.

— Как ты смотришь, если мы Маленкову Министерство строительства электростанций предложим? За электростанциями будущее, особенно за атомными, — произнес Молотов.

— Он на рядового министра не согласится, пост зампреда правительства попросит.

— Пообещаем, — благосклонно изрек Вячеслав Михайлович.